Текст книги "В краю молчаливого эха"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Отец тяжко вздохнул.

– Помогай ить нам всем Сарн, – пробормотал отец, глядя в небо. – Кожный-то ить десятый, почитай, с Жодино онако оказался замешанным. Даже богачи Лесковы. И отец, знамо, и сын. Но они то ли откуплись, то ли ишо чо, но ноне живы и здоровы.

– Итить твою мать! – схватился за голову Первосвет. – А я, батя, был там. В Орешке-то! Но не в первых рядах. А когда уже и ворота взяли… и площадь… Твою мать! Надо ж как оно вышло!

– Н-дась! Вон оно како быват. Ты по одну сторону, твои други – по иную.

– Ладно тебе! Други! Скажешь такое…

– А разве ить не так? – батя откуда-то вытянул чарки да пузатый штоф, и налил до краёв. – Помянем добрым словом всяк-но там погибшаго. Тожно ведь люди.

– Помянем, – кивнул Первосвет, запрокидывая в рот обжигающий первач.

– Не то нонче времячко. Совсем не то, – вздохнул отец.

Постояли, помолчали. Вот и снова в дом позвали. Первосвет неохотно встал и хмуро поплёлся вслед за остальными.

И опять разговоры про то да про сё. В одной стороне гутарят громче, в иной тише. Снова наливают. И вот в какой-то момент находится один из «зачинателей», все мгновенно замолкают, и в светёлке разливается, поначалу нестройный, а затем подхваченный и мужскими, и женскими голосами, хор:

 
А-а то-о не ве-э-тер ветку кло-о-ни-ит,
То не-э ду-убравушка шу-у-мит.
Мо-а-а-е серде-э-шко сто-у-нет,
Как-но-о восе-э-нний лист дрожи-ит…
 

Выводили так, что аж мороз по коже. Как кончили снова выпили. Потом чуток помолчали, каждый о чём-то задумался.

И вот понеслась другая песня – «А куды ить бяжишь, тропинка мила?»

Первосвет опёрся спиной о стену, чуть прикрыл глаза. Его мысли понеслись безостановочной рекой. На душе стало тепло, хорошо. Вспомнилось, как порой на мысе Доброй Надежды ночами снился родной двор, куст сирени у колодца.

«Здесь тебе, брат, не Сиверия! – рассуждала пьяненькая частичка разума. – Погляди кругом! Кому ещё ты так будешь нужен, как не дома?»

Песню окончили. Вновь загомонили, заспорили.

Первосвета же никто не трогал. И он даже был этому немного рад.

«О, Сарн! Как же хорошо!» – парень улыбнулся, прошёлся взглядом по всем присутствующим.

– Гм! – подал голос дед Прохор.

Он молодцевато приосанился, погладил бороду и снова громко откашлялся, прочищая горло. Затем отставил свою клюку и стройно затянул своим низким басом:

 
Да как ярами,
Да тёмными лесами.
Идём боротися мы
Праведно с врагом…
 

– Ты чо, Проша! – плеснула руками его жена. – Тс-с! Вона раздухарился!

И все зацыкали, мол, куда такую песню да в полный голос-то петь. Не ровён час прознают власти, тогда не сносить головы.

Но дед поднял руку вверх, затыкая всем рот, и продолжил уже громче:

 
Как родилися мы
Да в трудную годину.
Для славы жити
Да бороться нам дано!
 

«Ого! Давно я этой «боёвки» не слышал», – промелькнула в голове Первосвета последняя здравая мысль.

Но тут парня догнал первач, он почувствовал, что начинает терять связь с реальностью. Мозг тонул в мутном хмельном тумане. Но даже сквозь него в разум прорывались слова запрещённой песни:

 
…Наш горький плач
Свободы нам не даст!..
 

Мир перед глазами поплыл, всё закрутилось, завертелось… угасало… А слова становились все тише и тише:

 
…Как напитала ить
Нас болью-но утрата.
Идтить не смеет
Брат на брата…
 

А утро началось с громких петушиных перекликов. Кто кого перекричит. В сенцах послышалось чьи-то голоса.

Первосвет открыл глаза, и никак не мог взять в толк, где находится. Потом вспомнил, огляделся – в доме никого.

В окна пробивался яркий свет утреннего солнца. В свежевыбеленной широченной приземистой печи, расписанной весёлыми птичками да синеокими васильками, ласково плясали оранжевые языки пламени. Из-под крышки потемневшего котелка выбивались тоненькие струйки пара. В почетном углу под потемневшим образом Тенсеса едва теплилась лампадка.

– Дома… я дома, – эта мысль разлилась по телу Первосвета приятным теплом.

Вчерашний вечер казался просто сном. Далёким-предалёким сном.

Скрипнула низенькая дверка, вбежала Алёнка, младшенькая сестричка. Заметив, что брат уже не спит, она тут же заулыбалась и весело рассказала, что корова под утро отелилась.

– Бычок ить… Смешной оноть, да глупонький. Я до него гладить-то, а он мя ладошку язычком ить лизати.

Вошла мать.

– Побудился? – поинтересовалась она. – Аль ентова егоза тобе подняла?

– Сам встал, – потянулся Первосвет.

В голове вновь зашумело, захотелось пить.

– Вот ить хорошо, вот и добре. Садись-но откушай…

Первосвет тряхнул головой, но в ушах ещё больше зазвенело, загомонило. Мир закружился, к горлу подступил неприятный тошнотворный ком.

Мать поставила на стол горяченького рассольничка. И Первосвет почувствовал, как с каждой ложкой, отправлявшей в его нутро наваристого супа, мир вокруг менялся и приобретал знакомые живые краски.

Мать сидела напротив, подперев рукой щёку и ласково глядела на повзрослевшего сына.

«Жонку б йаму добру, – пробегали мысли в её голове. – Да нам ить внучков… эх-х…»

– Я видел в хлеву дверь покосилась, – заметил Первосвет. – Надо бы поправить… Батя где?

– К обеду повернётся…

– Ясно. Сейчас дохлебаю, пойду подсоблю…

Сказал – сделал. Первосвет работал до самого заката. То починял покосившиеся двери хлева, то перенёс мешки с мукой в амбар, потом вычистил конюшню… Работа спорилась. Руки соскучились, даже чесались, и всё выходило, всё получалось.

Прискакал отец. Первым делом подошёл к сыну, снова обнял.

– Молодец! – хлопнул по плечу. – Ух ить крэпкий ты стал!

Отец глядел на сына иными глазами. И Первосвет это чувствовал. Он понимал, что батя горд… безумно горд… И хоть старается сильно сего не показывать, но скрыть излучавшийся изнутри свет отцовской радости было невозможно.

Работы хватило и на второй день. А к вечеру третьего батя позвал на рыбалку.

– Помнишь-но како мы кодысь с тобою ходили? – подмигнул он Первосвету.

– Само собой!

– Ох, гутаришь, како столичный! Ух!.. Ладно, давай-но собиратися…

И вот они на берегу Малиновки. Белёсый дым костра тянется ввысь, к сизому небу. Река приобрела характерный её названию оттенок. Белые барашки, поднятые вечерним ветерком, заспешили в берегу.

Отец в сторонке возился с удилищем. Всё мечтает поймать такого же здоровенного сазана, какого выловил прошлой осенью.

– Фунтов-но ить двадцать! – батя налил по стопочке и стал показывать руками размер рыбы. – Ейно так! Дюже важкий!

– А как ты его вытянул?

– Боролися мы с ним долгонько…

– А на что поймал? Неужто удилищем?

– Ну, ить ты скажешь-но! Знамо нет!

Выпили. Закусили кровяночкой. Батя подкинул дров и пошёл распутывать лесу.

Первосвет потянулся до хруста и вдруг неожиданно почувствовал, что он тут не один. Оглянулся по сторонам: в седеющем воздухе невесть откуда соткалась странная человеческая фигура. Она сидела чуть в сторонке от котелка, в котором смачно похлюпывала ушица.

– Бор? – растерянно спросил Первосвет.

– Я-я… Отдыхаешь? – голос северянина был похож на лёгкое дуновение ветерка.

Первосвет откашлялся и снова повернул голову к Бору. Действительно он. В слабых сполохах огня всё же можно было разглядеть знакомые черты.

– Ничего странного в дороге не видал? – спросил северянин.

– Ну-у… было…

– Расскажи-ка, друг.

Первосвет только сейчас вдруг подумал, каким образом Бор попал в Жодино.

– Не забивай тем голову, – словно прочитал мысли северянин.

Его фигура была мутная, нечёткая. Какая-то нереальная, однако же… он тут был.

Первосвет откашлялся и поведал о своих приключениях по дороге к дому.

– Угу… понятненько, – Бор вдруг «заколебался».

– Что-то не так? – испугался гигант.

Темнеть стало быстрее. Появились «звонари» и прочая мошкара.

– У меня к тебе будет просьба, – твёрдо сказал Бор. – Не спеши в Старую слободку. Поезжай в Зачарованную пущу, да узнай про единорогов. Что? Как? Где?

– Зачем?

– Просто сделай. Сдюжишь?

– Да что тут сложного…

– И разузнай про Мстислава… охотника на единорогов, о котором тебе хуторянин рассказывал. Чего он тут ищет? Откуда пришёл? Договорились?

– Ну… да…

– И ещё: будь осторожен. Очень осторожен.

– Гей, Первуша! – послышался голос отца. – Ты ить с кем тамо судачишь?

– Я? – Первосвет было открыл рот, чтобы ответить, но Бора уже не было.

Здесь вообще никого не было.

– Бор? – тихо позвал Первосвет.

В какое-то мгновение боковое зрение уловило стремительно поднимающуюся тень. Парень закрутил головой.

– Фу ты! Привиделось… или нет…

В костре потрескивали дровишки, варилась уха, а над ухом надоедали «звонари».

– Точно привиделось, – тряхнул хмельной головой Первосвет.

Он поднялся и пошёл к отцу…

13

Дни бежали один за одним. Незаметно, даже как-то быстро. И только сейчас Прутик понял это, заметил.

«А когда мы сюда приехали? – спросил он сам себя, пытаясь сообразить какой вообще сейчас день недели. – Сколько уже пришло? Дней пять? Семь? Во даю!»

Вечерело. В округе разливались многоголосые трели каких-то птиц. Издалека доносился лягушачий хор. Жужжала назойливая мошкара. Иногда подключались цикады.

Прутик приблизился к трактиру. У его дверей он остановился, задумался об Агнии.

«Что ж в ней такого? – вертелись мыслишки. – Неужто приворожила?»

На душе было тепло и приятно. Перед внутренним взором вставала не дающая покоя ни днём, ни ночью озорная улыбка ведуньи… сладкие ямки на щёчках… лукавые огоньки в её глазах…

С каждым днём, как Семён встречал ведунью (и случайно или намерено это происходило, не в том суть), но он всё сильнее чувствовал страстную тягу находиться рядом с ней.

Скрипнула дверь трактира и наружу еле-еле вышли двое оборванцев.

– Заездил меня… ик-к… ентот, мать яго так… ик-к… Ванька! – пьяным голосом нёс один из мужичков.

Перебитый нос, грязная, а местами уже и латаная-перелатаная одежонка. Сам приземистый, ноги корявые, волосы и на голове, и на бороде во все стороны точат.

– Кыто? – непонимающе спрашивал напарник, вид которого был совсем не лучше.

– Да Ванька… ик-к… Бобровский… ик-к…

– А-а-а… я тобе вона чаво, Агаф-… Аха-… -фон… скажу… Времячко ноне лихое! То след нам ить разом держатися!

– О! Верно… ик-к… ховоришь…

И поплелись они в обнимку, куда глаза глядят.

Семён скривился, словно съел кислых щей и вошёл внутрь. В трактире было почти пусто. Прутик прошмыгнул мимо какой-то мрачноватой на вид парочки, не заметив при этом, как незнакомцы тайком оглядели паренька.

Поднявшись наверх, Семён поспешил к снимаемой комнате.

Подумалось о том, что Бор, наверное, будет недоволен. Опять скажет, где-то бегаешь.

«Ну, бегаю, – бурчал под нос Семён. – А он-те не бегает? Мало ли какие у меня дела!»

Дверь отчего-то открылась с трудом, будто кто-то её придерживал изнутри. В комнатке царил полумрак. Единственным светом была небольшая плошка с горящим маслом. Бор неподвижно сидел у стены.

И во всей этой картине было что-то отталкивающе пугающим. Нереальным.

По спине Прутика пробежал холодок. Отчего-то сразу вспомнились недавние рассказы Лучезара о загадочных людях-тенях. Семён осторожно прикрыл дверь и сделал неуверенный шаг вперёд.

Глаза Бора ожили и уперлись в паренька. Причём «упёрлись» на каком-то физическом, явно ощущаемом уровне. И Прутик вдруг понял, что не может даже пошевелиться. Его обуял непонятно откуда возникший ужас. Да такой, который он, наверное, никогда в жизни не испытывал.

Бор глядел в глаза Семёну. И в этом взгляде отражалось что-то чужое… нелюдское… Казалось, это был вовсе не тот знакомый северянин. Кто-то иной.

В вечернем полумраке виднелись ужасные тени. Они едва шевелились за спиной Бора. Колыхались, словно занавеска в порывах ветерка. Словно темное пламя невидимой свечи.

Бор был неподвижен. Абсолютно неподвижен. Прутик сжался в комок, боялся даже продохнуть. Он испугано глядел на дикий танец теней и вдруг в какой-то момент понял, что они напоминают ему. Крылья… да-да… огромные крылья… Но не птичьи… нет… Драконьи!

Масло в плошке затрещало, рассыпаясь небольшим снопом искр. И в этот момент Бор «ожил».

– Что происходит? – бесцветным голоском прошептал Прутик.

– Я говорил с Первосветом, – спокойно ответил северянин. – Про единорогов…

– Говорил?

– Да. И ещё предупредил.

– Вас так волнуют единороги?

– Меня волнует их… кровь…

– Что? – не понял Прутик.

Бор нахмурился и потёр бритые виски.

– Ты что-то слышал о крови единорогов? Может, в твоём университете рассказывали?

– Нет, абсолютно ничего… Только немножко про кровь Великих Драконов.

Северянин заинтересовано встрепенулся. Он поднялся и приблизился к парню.

– Особо ничего такого, – вдруг испугался последний. Его смутило, что Бор стал так наседать. – Как-то… учитель алхимии в личной беседе с другим учителем… э-э… невзначай упомянул, как на аллоде Кирах нашли могилу какого-то Дракона… Честно скажу, что всех подробностей рассказа не помню. Во-первых, находился далековато, а во-вторых, не прислушивался…

– А что помнишь?

– Ну… Дом ди Дусеров, это одна из эльфийских фамилий, которая…

– Я знаю, кто они такие. Дальше.

– Этот Дом был инициатором нападения на Кирах.

– На аллод Кирах? – уточнил Бор.

– Да, – быстро кивнул Прутик. – Там ведь находились большие залежи метеоритного железа. Кроме того Лига хотела освободить племена гоблинов…

– Сказки про освобождение гоблинов я уже слышал раньше. Это чистой воды враньё.

– Вот-вот… и учителя так говорили. Вроде, на самом-то деле эльфы стремились захватить сердце того Дракона. Мало кто тогда про это знал… Да и сейчас лишь слухи… предположения… Да-да, предположения. Учитель алхимии лишь высказывал свои догадки.

– Зачем ди Дусерам сердце?

– Нихаз их знает! Я ведь не Великий Маг…

– И всё же.

– Учитель алхимии кажется… кажется сказал, что кровь нужна для удержания аллода… Но, повторюсь, что точно не запомнил.

– Ясно… Спасибо, – Бор встал и заходил взад-вперёд. – Кто был этот Дракон, ты не услышал?

– Да… к сожалению, – смутился Прутик. Ему отчего-то стало не по себе. Будто Бор его обвинял за нерадивость.

– Это было давно?

– Кажется, высадка была в 909 году… или чуть позже…

– Так… так… А на Ингос напали, – забормотал Бор, всё ещё отмеривая шаги по комнате, – напали… напали…

– В 956, – подсказал Прутик. – Накануне всеобщего нападения Империи на аллоды Лиги.

– Откуда такая точность?

– Просто… просто помню… Нам рассказывали про Сверра, который…

– Сверра? – перебил Бор, хмурясь. – Я думал, это было гораздо раньше. Ну да ладно… ладно… тут итак есть над чем поразмыслить.

Он накинул пояс, прицепил клинки и бросил через плечо:

– Пошли, что ли, поужинаем?

Прутик согласно кивнул.

– В последнее время, меня одолевают тучи сомнений, – посетовал Бор. – Как-то странно выглядят все эти случаи с невесть откуда появившимися пауками, с возродившимися единорогами, да ещё призраками… Как будто специально… А?

– Не знаю… не задумывался…

– Плохо. Кстати, как там твой интерес, касательный призраков? Который день шатаешься по слободке… Нашёл чего?

– Да так… ничего особенного…

– Понятно с тобой. Всё, видать, к своей знахаре мотаешься, а? То-то некогда загадки разгадывать! – улыбнулся Бор, направляясь к выходу. – Гляди, окрутит, оболванит, на лопату посадит да в печь. А потом и… съест.

– Почему?

– Это такая шутка, – рассмеялся северянин. – Чего испугался-то?

Спустились вниз. Тут уже набежало много всякого люда, но хозяин живо нашёл свободное местечко. Прискакал Фома. Бор сделал заказ и, едва паренёк убежал его исполнять, обратился к Прутику.

– А что твой священник рассказывает про этих..?

– Призраков? – уточнил Семён. – Да я с ним только один раз виделся. Странный он какой-то… не похож на священника…

– Много ты их видал! – ухмыльнулся северянин. – У меня знакомый эльф, Бернар, тот вообще раньше был чернокнижником.

– Да? А чего вдруг переметнулся?

– Обстоятельства заставили. Может, и твоего Лучезара они к Церкви привели.

– Я видел у него джунские штуки… Он назвал их «куриными богами».

– Как? Это гладкие шарообразные камни с дыркой внутри?

– Точно.

– Я такие у слободкинских мужичков видел. Говорят, достали на Кудыкиной Плеши.

Примчался Фома. Он быстро накрыл стол и тут же удалился.

– Долго ли мы ещё пробудим в Старой слободке? – поинтересовался Прутик.

– Время покажет… Я, вообще-то, жду одного человечка… друида… Да и разыскать надо кое-кого. Всё никак не соберусь… Сил нет, словно кто их высасывает, да и охоты нет… Говорю ж тебе, странно тут как-то. Мозг туманится…

Откуда-то возник худенький босоногий мальчишка. Он с некоторой опаской заглянул в трактир, внимательно огляделся, словно кого-то искал. И вот паренёк уставился на Бора. В глазах зажёгся огонёк, типа, нашёл кого надо. И мальчишка живо подошёл прямо к столу.

Северянин удивлённо откинулся в сторону. Обычно дети его сторонились.

– Вота, – проговорил мальчик, протягивая смятый кусок бумажки.

Скорее всего, он хотел сказать: «Вот вам передали». Но то ли растерялся, то ли поленился.

Бор не успел сообразить, как его руки уже сами собой взяли бумажку.

Парнишка громко шмыгнул и потопал прочь из трактира. Никто на него особо не смотрел, большая часть посетителей либо уже была «навеселе», либо собиралась хорошенько погулять, как обычно это тут делают вечерами.

Бор проводил взглядом посыльного и только потом развернул смятый клочок бумаги.

«Что там?» – полюбопытствовал Прутик, пытаясь взглянуть на записку.

Но Бор тут же резко её смял и подозвал жестом Фому.

– Принеси огня! – потребовал северянин.

И как только парень приволок свечку, сжёг послание, а пепел раскромсал. Глаза Бора приобрели нехороший темноватый оттенок. Прутик съежился, ему уже приходилось такое видеть.

– Что-то… случилось? – осторожно спросил Семён.

Бор не отвечал. Он глядел куда-то вдаль, а потом вдруг притянул к себе Фому. Было видно, что он шепчет, а парень внимательно слушает. Семён нес стал напрягать слух, но всё же различил несколько фраз, и ещё чьё-то имя – Агафон.

– Он сегодня был тут, – негромко сказал Фома.

– Был? Давно?

– Да… не очень…

– Ясно. Держи, – после этих слов Бор протянул кланяющемуся Фоме монету и встал. – Будет снова, сообщи.

– Мы уходим? – спросил Прутик, тоже вставая.

Северянин остановился, задумчиво огляделся, а потом сказал:

– Не жди меня. Я по делам.

Проговорил и торопливо ушёл. Прутик кинул взгляд на размазанный по столу пепел и затем, поначалу как-то несмело, а потом уже поувереннее направился к выходу из трактира.

Темнело быстро. Далеко-далеко трепыхалась зарница. В воздухе пахло сыростью и ещё грибами. Все лоснилось в слабых проблесках уходящего дневного света.

Прутик невольно вспомнил столичные улочки, освещаемые масляными лампадами, каменную мостовую, прогуливающихся по ней даже в столь поздний вечерний час людей, эльфов да гибберлингов. Вспомнил и примерял на Старую слободку.

Нет, тут такого ждать не стоит. Все забивались по своим «норам». Хотя… хотя, коли быть честным, изредка можно было встретить одинокую влюблённую парочку, прячущуюся по кустам да иным тёмным местам.

Выползла бледная луна, заискрились звёзды. Пахнуло прохладой. Прутик приоткрыл рот, чтобы поймать лёгкий порыв ветра.

Настроение у него было задорное. Но чем дальше шёл, тем сильнее сковывала неясная робость.

Полчаса и Прутик уже стоял у дальней избы, принадлежащей Агнии. Сердце паренька сильно колотилось о грудную клетку. Дыхание участилось.

Несколько часов назад они расстались именно здесь… Как обычно поболтали о том, да о сём. Прутик помог натаскать в кадку воды. Потом нарубил немного дров. Агния угостила ароматным чаем… И вот Семён снова здесь.

«Звала ж ведь, – подбадривал сам себя паренёк. – Ну? Что ж ты?»

Шаг, второй… невесть откуда взявшийся ветер сердито взвыл и шлёпнул наотмашь по лицу веткой берёзы. Было не больно, просто неприятно. Семён сощурился и с глупым видом огляделся.

Чего я тут делаю? Что происходит? – спросил сам себя, но ответов на эти вопросы он даже не пытался искать. Видно, не хотел.

Ещё шаг. И ещё… Мох пружинил, слегка шуршал под подошвой. Семён остановился у крыльца и тяжело выдохнул.

– Ерунда какая-то! Ерунда! – он огляделся, не смотрит ли кто за ним. Потом поднялся на одну ступень.

Доска тихо-тихо скрипнула и в этот момент открылась входная дверь. Прутик ойкнул и отступил.

– Куда ж ты? – послышался полунасмешливый голос Агнии.

– А-а… ну…

– Худко бышьт. (Смелей.)

Последнее прозвучало, словно удар хлыста. Семён нахмурился и, глядя под ноги, двинулся вперёд.

В доме было относительно темно. Не горел ни огонь в очаге, ни лучина, ни свечка. Это несколько напрягло Прутика. Он настороженно стал всматриваться в окружающую обстановку, ежесекундно ожидая какого-то подвоха.

Было видно, как Агния придвинулась поближе к окну. Через слюдяные ячейки пробивался слабоватый мерный свет луны. Именно благодаря ему глаза смогли чуть попривыкнуть к полумраку комнаты.

– Закрой дверь, – ласково попросила Агния.

Семён поспешно это выполнил и вновь повернулся к знахарке. И тут же оторопел: она стояла прямо напротив окошка… абсолютно голая… Её бедра в лунном свете были так… так… так соблазнительны., что Семён вмиг почувствовал, как остановилось сердце, а затем оно отдало в грудь мощным ударом. Тут же сбилось дыхание, ноги стали чужими, руки непослушными, разум поплыл.

Что со мной? – молнией промелькнул одна из мыслей.

Прутик ощутил, как зашумело в ушах. А его глаза… о, эти блудливые глаза… они жадно пожирали обнаженную фигуру знахарки.

– Подойди, – тихо прошептала Агния.

Семён послушался. Его руки легли на поясницу, пальцы коснулись шёлковой кожи. Потом они поползли за спину, утыкаясь в… пушистый мех. Он был ниже крестца, начинаясь от копчика и дальше вверх, вдоль позвоночника…

Теперь вдруг стало ясно, отчего руки Агнии всегда были спрятаны в странных длинных кожаных перчатках. Тыльная их часть, от запястья до плеч, тоже была покрыта мягким меховым покровом.

Семён вдруг испытал резкое возбуждение, а когда поднял глаза к лицу Агнии, его охватила приятная дрожь. Зрачки знахарки отблеснули зеленоватым светом, совсем как у кошки.

Одежду Прутик скидывал с такой яростью, словно он тонул, а она тащила его на дно.

Тут губы обжёг поцелуй. Туман в голове стал гуще.

– О, Сарн! – вырвалось само по себе.

И Семён сильно прижал к себе Агнию. Одна рука опустилась вниз, легла на ягодицы, коснулась… хвостика… недлинного пушистого хвостика… Вторая же рука жарко обнимала женщину, гладила спину… пальцы пробежали по приятному на ощупь меху…

А тут ещё её грудь… пружинистая, налитая… с тёмными навостренными сосками… и запрокинутая шея… и сладкое дыхание у уха…

– О, Сарн! – повторил Прутик.

От возбуждения его просто распирало изнутри.

Хвостик вырвался из ладони и игриво так коснулся оголённой кожи внутренней части бедра Семёна. Тронул промежность, защекотал… От нахлынувшего потока эмоций в животе проснулись стаи бабочек. А тут ещё в его рот проскользнул язычок Агнии. В висках застучало… стало невозможно сдерживаться…

И Семён не стал. Он ворвался в женское лоно еле сдерживая свой стон…