Текст книги "В краю молчаливого эха"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Александр Меньшов
В краю молчаливого эха

Часть 1. Стоящие по праву

1

Утром затянул дождь. Мелкий, противный, Семён даже опечалился.

«Опять грязь месить, – бурчал он, кутаясь в дырявый плащ. – Хоть бы не подстыть».

Парнишка тут же высморкался и небрежно вытер прилипшие к пальцам склизкие сопли о штаны на колене, которые уже и без того в том месте блестели от лоска.

Его красивое юное лицо было слегка выпачкано сажей. На вид Семёну было не больше пятнадцати лет, но это только на вид. На самом деле ему уже было семнадцать с половиной. Ясные зеленоватые глаза паренька светились неподдельным любопытством и жаждой знаний. Уже прошло без малого три года, как родители отвезли его в столицу на обучение, выложив за оное немалую для себя сумму денег, собранных тяжким крестьянским трудом.

Не смотря на тщедушность и сухощавость фигуры, за которую он получил среди своих товарищей по учёбе прозвание Прутик, Семён был весьма крепок здоровьем. Вот, правда, чувство постоянного голода, присущее молодому растущему организму, почти никогда не покидало его. В первые полгода своей жизни в Новограде, паренёк всё никак не мог к этому приноровиться. А сейчас, благодаря всё тому же внешнему виду, торговки на рынках жалели Семёна (тут очевидно в них просыпался материнский инстинкт, да и своё «слово» говорила обманчивая внешность, указывающая на меньший возраст) и подкармливали вечно голодного отрока.

Правда, не все, что греха таить. Но Прутик уже знал к кому подходить, да помогать: поднести чего тяжёлого, либо переложить… За просто так он взял за правило никогда угощение не брать. Только за работу.

«Я же не попрошайка», – говорил гордо Семён.

И было в этой гордости что-то, заставлявшее с уважением относиться к худому невысокому парнишке со смышлёным взглядом ясных глаз. Марья Тихая, толстенькая коротконогая торговка, каждый раз после этой фразы ласково гладила Семёна по лохматым нестриженым волосам, бормоча под свой кривой крючковатый нос:

– Ох, дитятко, ты, дитятко!

Да и другие женщины, такие как Агапия Котова, Василина Нежданова и Анфиса Еремеева, улыбались в ответ да протягивали кто хлеба, кто кусочек домашней колбасы, сальца, картошки…

Но сегодня никого из них на рынке не будет – твёрдо знал Прутик. Так что придётся как-то выкручиваться самому. Парень вздохнул и прикрыл глаза.

Ночевал он как обычно в сарае у Овсова – уважаемого во всём Светолесье коневода. Его завод славился на многих аллодах. Иван Силантьевич разводил породистых ухановских рысаков – лошадей одинаково хороших и для боя, и для плуга. Как-то подвернулся случай, который и свёл меж собой Овсова да Семёна. Последний стал свидетелем кражи любимой породистой матки коневода по прозвищу Камея и вовремя поднял крик. Воров задержали, а Семёну в знак награды Иван Силантьевич разрешил жить в своём тёплом сарае под самой крышей. Здесь парнишка проводил уже свой второй год, зимой кутаясь в солому, а летом перебираясь поближе к оконному проёму.

Судя по всему, в этот ранний час в порт прибыл очередной корабль. К пристани потянулись телеги и полусонные ватаги грузчиков. Семёну было хорошо видна дорога, разбитая до нельзя. Столичные власти всё обещали вымостить её булыжником, да, видно, то ли руки не доходили, то ли в казне было пусто.

Прутик открыл глаза и увидел одинокую мужскую фигуру, уверенно шагающую к воротам города.

«Очередной искатель счастья, – почему-то подумал парень, зевая во весь рот. – Наверное, или охотник, или наёмник… Скорее, второе».

Человек вдруг остановился и повернулся в сторону сарая. Семён вздрогнул: не смотря на солидное расстояние, ему показалось, что незнакомец глядит прямо на него, сквозь оконный проём, будто точно ведает о тайном присутствии кого-то живого под крышей этого строения. В какое-то мгновение Семёну показалось, что в его сторону направились несколько зловещих туманных теней. Сначала они поднялись кверху, закружились над незнакомцем, а потом устремились к сараю.

«Как вороны», – мелькнуло в голове сравнение, но в следующую секунду марево развеялось.

Однако паренёк сжался в комок и нырнул в сено.

– Чего это я? – удивлённо забубнил Семён. – Чего испугался-то? Подумаешь, поглядел в мою сторону… Мало ли кто куда глядит!

Парень осторожно приподнялся и посмотрел: снаружи уже никого не было.

– Пропал? Или показалось?

Семён удовлетворёно выдохнул и потянулся. Пора было уже собираться в университет. В случае опоздания пареньку грозила какая-нибудь дерьмовая работёнка в одном из дерьмовых местечек школы. Да и такая, что до глубокой ночи делать придётся.

Прутик ловко слез вниз, накинул на себя плащ с небольшой прорехой на заднице, натянул на босу ногу разваливающиеся башмаки и двинулся в путь. Несколько минут, и он вышел на прямую, ведущую прямо к воротам. С соседних улочек плелись такие же бедняги, как и Семён, да разномастные работяги, для коих в Новограде было полным-полно всяких дел. Благо, в таком большом городе они никогда не кончались.

Караульщики у ворот лениво глядели на серую толпу. За много лет своего стояния на этом месте, они многих уже знали в лицо. С кем-то иногда заговаривали, кого-то ругали, а, в прочем, были весьма безразличны.

Семён прошмыгнул под аркой и вошёл внутрь города. Мелкий дождик чуть поутих, но когда Прутик достиг первого перекрёстка, припустился с утроенной силой.

Тихо ругаясь, парнишка пошёл по-над стенами домов. Тут ему показалось, что дождь потише.

Семён вжал голову в плечи, пытаясь уклониться от холодных капель, затекающих за шиворот, при этом уставившись себе под ноги, и тут же налетел на какого-то человека.

– Извините, – забормотал парень, пытаясь обойти путника.

Прутик чуть приподнял взгляд и обомлел: это был все тот же незнакомец, который полчаса назад проходил мимо сарая. Именно он глядел в окно, чем вызвал у Семёна приступ страха.

Вот и сейчас этот человек внимательно смотрел на паренька, который в него врезался. Его кинжальный взгляд привел Прутика в неописуемый ужас. Мало того, Семёну вдруг почудилось, что они тут не одни. Будто рядом с незнакомцем ещё кто-то стоит…

«О, Тенсес! – судорожно глотнул парень. – Вот попал!»

Он уже представлял, как этот наёмник вынимает один из своих мечей и сносит голову Прутика с плеч.

Но ничего подобного не произошло. Семён живо обошёл незнакомца и быстро ретировался с места.

«Фух! Пронесло, – облизал губы парнишка. – О, Тенсес, сколько же в столицу всякого отребья лезет! Как его стражники пропустили? Я бы на их месте сто раз подумал да поостерёгся».

Впереди замаячили шпили главного корпуса университета. Такие бедолаги, как Семён, тоже брели под дождём к серым зданиям школы. Те, что побогаче, приезжали в каретах, либо верхом.

Надо сказать, что после падения первой столицы Кании, в ту страшную ночь, когда открылись порталы и в Сарнаут хлынули полчища астральных демонов, в небытие кануло и всё, что когда-либо было создано человеческими руками в этом старом городе. Пропали древние здания, построенные ещё до Новой Эры; красивейшие сады с чудесными фонтанами; великолепные храмы; первый в мире общественный госпиталь; большая библиотека, хранившая сотни старинных рукописей с научными и магическими знаниями; школы разного толка и направления; императорский университет, основанный кем-то из Валиров… Всего сразу не перечислить.

Одним из тех, кому чудом удалось избежать ужасной гибели, был некий Иван Гусев. Это, пожалуй, был самый образованнейший человек старой столицы, декан кафедры алхимии и магии стихий, большой учёный и успешный организатор. Именно ему Новоград обязан созданием собственного университета. Заручившись поддержкой некоторых Великих магов, таких как Клемент ди Дазирэ, он добился от новых властей города того, что были заложены и построены первые корпуса этого научного учреждения.

В отличие от уже существующих университетов, таких как Ливеринский на Умойре, Ростокский на Фороксе, Эппенской высшей эльфийской школы на Тенебре – новое учебное заведение планировалось сделать общедоступным для любого жителя Лиги, будь ты хоть эльфом, хоть человеком, хоть гибберлингом. Сюда были приглашены многие известные учёные и маги, художники, скульпторы, писатели. Был создан так называемый Совет Трёх, которому было поручено управление делами университета, а именно заботой об учениках. Общее число преподавателей на тот момент доходило до двухсот, а студентов до нескольких тысяч.

Иван Гусев стал первым ректором университета. При нём была создана обсерватория, несколько лабораторий, музей и библиотека. Руку к последней приложил ближайший друг Ивана – Клемент ди Дазирэ. Именно он первым передал часть рукописей из собственной библиотеки, отчего здание книжного хранилища стало прозываться Клементиниумом.

Во время одной из своих экспедиций Иван Гусев пропал. До сих пор неведомо ни куда он направлялся, ни где был в последний раз.

Лигийский университет стали поочерёдно возглавлять разные личности. Большая часть из них имела своё видение будущего учебного заведения. Принцип Совета Трёх, в котором изначально присутствовали три «фракции» – эльфы, люди и остальные не титульные нации, такие как гибберлинги, свободные гоблины и даже орки, стал постоянно нарушаться, переходя в руки канийцев. Эльфы, преподававшие в этом университете, вскоре ушли. Кто вернулся в Ливерин, кто в Росток, а большинство в Эппен. А после того, как своё влияние на университет стала оказывать ещё и Церковь, добившаяся появления в нём собственной кафедры, многие весьма способные ученики перебрались в другие школы.

Единственное, что какое-то время ещё сохранило дух первого ректора Ивана Гусева – была библиотека. Таким количеством книг (в том числе и запрещённых), собранных со всех уголков Сарнаута не было нигде. Сюда съезжались с многих уголков Лиги. Изучали и древние, и новые работы, как учёных, так и магов, и алхимиков, и исследователей Астрала, путешественников, поэтов да писателей…

Но вот теперь, правда, попасть в Клементиниум стало весьма затруднительно. Часть секций закрыли для общественного пользования. А со временем ограничили даже и для некоторых преподавателей Лигийского университета.

Но эта школа пока ещё по-прежнему принимала в свои стены и разночинцев, и представителей иных рас. Конечно, количество и уж тем более качество обучение упало в разы, как, в прочем, сократилось и количество желающих учиться…

Внутри здания было не многолюдно. Семён живо поднялся по ступеням на третий этаж и тут же натолкнулся на процессию учителей, шествующих за ректором. Тот довольно нудным монотонным голосом что-то им всем рассказывал. Но ощущение было такое, словно никому из преподавателей это было не интересно. Хотя все они делали каменные лица, за которыми было невозможно проглядеть эмоции, одолевающие их сознание.

Ректор даже не глянул на Семёна, будто тот был пустым местом и продолжил свой спуск вниз.

– Замечание! – рявкнул кто-то над самым ухом.

Прутик тут же прижался к стене. Над ним нависала громадная грузная фигура декана с кафедры алхимии.

– За что? – пролепетал Семён.

– За что? Почему не приветствовал ректора?

– Я… я…

– Он приветствовал, – послышался тихий голос позади декана. – Вы просто не заметили.

Заступился за Семёна учитель истории – темноволосый уже немолодой человек по имени Роман Погорелов.

– Да? – декан удивлёно вскинул брови.

– Да-да, вы просто не услышали. А я заметил.

– Гм! – алхимик недовольно хмыкнул и пошёл вниз.

Погорелов слегка шлёпнул Семёна по лбу, мол, будь внимательней.

– Что у тебя сейчас? – сощурился он.

– Да так… грамматика…

– А! Ясно… После загляни ко мне. Голодный, небось?

Семён кивнул и поплёлся дальше.

Учёба в ординарных классах, вернее те предметы, которые там преподавали, ему были скучны и неинтересны. Все эти риторики, грамматики, синтаксимы… То ли дело история, или канийский да эльфийский языки… философия… Тут Семён показывал не дюжие способности. Хотя не все считали его перспективным учеником.

– Вздорный, ленивый… дисциплина отсутствует, – так характеризовал Прутика декану один из преподавателей. – А главное: он постоянно пытается спорить.

– Отправьте его в помощь к Богумилу. Надеюсь, тот живо ему отобьёт охоту пререкаться, – отмахнулся декан.

Так Семён волей-неволей оказался в библиотеке. Ему теперь частенько приходилось прибираться в пыльных залах и комнатах Клементиниума, помогая весьма ленивому борову Богумилу. Вернее, выполняя за оного всю работу.

Но нет худа без добра. По каким-то непонятным причинам, неприветливый грубый толстяк-сторож, с фигурой, что пивная бочка, отчего-то вдруг благоволил к худенькому мальчишке. Периодически он стал разрешать Прутику час от часу почитывать кое-какие книжки.

– Только же смотри, чтобы ни-ни! – хмурился сторож.

У него был распухший от постоянных пьянок красный нос, влажные жабьи глазки и громадные уши. Богумил некогда и сам был учеником Лигийского университета, но из-за своей лени и тупости, а также недалёкости, не закончил оный. Зато смог устроиться смотрителем в Клементиниум, и потому считал сию должность весьма важной.

Семён живо принимался за работу, а когда видел, что Богумил уже доходил до нужной кондиции, во время которой его опьяневший разум погружался в сон – он отправлялся в закрытые секции. Тут, при тусклом свете огарка свечи, парнишка рыскал среди толстых фолиантов, разыскивая любопытные по своему содержанию книги.

Читал он запоем. Иногда задерживаясь в Клементиниуме до самого утра. И вот едва только забрезжит солнечный свет, осторожно выбирался вон, чтобы не дать повода для подозрений ни сторожу, ни кому иному.

Любимым предметом Семёна была история. Наверное, поэтому Прутик быстро нашёл общий язык с преподавателем этой науки – Романом Погореловым. Тот был одним из первых выпускников Лигийского университета, и помнил Ивана Гусева. Когда Роман оставался с глазу на глаз с Семёном, он частенько начинал поругивать нынешнее руководство школы.

– Раньше в университет брали всех без оглядки на сословие, благосостояние и расовую принадлежность, – хмурился Погорелов. – Скажешь кому, что, мол, учился в Новограде у Гусева – так на тебя глядели, как на… на… на… Эх! Вот время-то было! А сейчас? Половина университета в запустении. Представляешь!

– Ну, теперь многие идут в Астральную академию, – попытался сказать слово Семён.

– Куда? При чём тут академия? Сравнил тоже золото с грязью! Слава Лигийского университета гремела во всём Сарнауте! Было честью преподавать на его кафедрах.

Потом разговор скатывался к самой истории. Погорелов с жаром рассказывал Семёну о древних временах и народах: о могучей империи Джун; о людях племени Зэм; о том как появились хадаганцы; об эльфах и Битве за Красоту; об Исахейме, Древе и гибберлингах; о могучей Орде орков… Рассказы были столь удивительны, полны кипучих эмоций. Слушая их, Семён окунался в море великих событий и не менее великих открытий. Перед внутренним взором паренька вставали империи, они росли и приходили в упадок, порою гибли. На их месте возникали новые империи, новые державы. Целые народы и расы сражались друг с другом, боролись за свою свободу, за само право на жизнь.

Погорелов немало рассказывал о том, что случилось после Катаклизма. О непрекращающейся войне между Канией и Хадаганом. О том они превратились в могучие государства.

– Я знаю, что ты ходишь в Клементиниум, – вдруг сказал Роман. – В его закрытые секции.

– К-к-как… это…

Семён побледнел и отпрянул назад.

– Ты не бойся, об этом никто не узнает. Но мой совет – будь осторожен. Богумил много пьёт и может сдуру сболтнуть лишнего. Если о том прознают в Совете Трёх… думаю, ты сам понимаешь, что тебя ждёт.

– Но я… я…

– Ты стал сам себя во многом выдавать. На днях спорил с преподавателям по зуреньскому языку, так?

– Он не верно трактовал…

– Верно, или неверно, но ты своими замечаниями уже привёл к тому, что преподаватель вновь пожаловался декану. Я сам это слышал. Пришлось вступиться, поясняя, что сие моя вина. Мол, это я тебе как-то рассказывал. Мне сделали предупреждение…

– Извините, – покраснел Семён. – И что мне делать?

– Эх! Коли бы я знал!

– Если выгонят, то… то… мои родители…

– Ладно, не кисни!

Семья Семена по крестьянским меркам была небольшая. Сам же Прутик стал третьим ребёнком, а ещё единственным мальчиком… среди шести сестёр.

Вдруг защемило сердце, стоило только вновь подумать о родителях, о сёстрах, о друзьях и приятелях, оставшихся в родной деревушке.

«А как там сейчас, наверное, славно! – мелькнула в голове добрая мыслишка. – Не то, что тут…»

Новоград, даже не смотря на относительную близость к родной стороне, казался совершенно чужим местом. К примеру, приход весны здесь никто не праздновал.

«А вот у нас, наверное, уже приготовились к посевной… Вспахали землю… или ещё пашут», – Семён закрыл глаза. Тут же сразу запахло сырой землёй. И при чём запах этот был такой сладкий… родной… Даже сердце защемило.

Издалека послышался томный женский голос. За ним второй… третий….

 
 При-и-иди к нам, весна-а,
 Со-а-а ра-адостью!
 Со-а-а велико-ай к нам
 Со-а-а милостью-ю-ю!
 

И всё это с такой мощью, с такой силой, словно… словно слова вырывались, без преувеличения, из самого сердца.

Пашня… смех… вон мать… отец в посконной рубахе… в старых латаных портках… Семён точно помнил его сильные высушенные руки… сожжённое солнцем лицо… А какой у него громкий бас… заведёт песню, что аж до печёнок пробирает… Стоит зной… жара… а все вокруг трудятся, валят густые стены ржи… видны почерневшие спины… и шеи, блестящие от пота… Много людей… бойких девчушек… озорных парней… все косят… слышится весёлый свист, прибаутки…

«Интересно, – думалось Прутику, – мне хоть когда-нибудь… удастся вернуться?»

От подобной мысли стало страшно. С одной стороны, его сильно тянуло на малую родину. А с другой… с другой – хотелось поглядеть на мир. Выучиться и отправиться путешествовать.

Семён за свою недолгую жизнь побывал пока лишь в двух местах. Первым из них была его родная деревушка на северо-западе Светолесья. На картах и документах она значилась, как Заячье. Тридцать с лишком дворов – вот и вся её бытность.

А вторым местом стала столица. Прутик до сих пор помнил, как поразили его подымающиеся к небу каменные стены с острыми зубцами, бойницы громадных пузатых башен, позолоченные купала церквей, белоснежность их высоких стен, мощённая брусчаткой мостовая… Они ехали с отцом в старенькой телеге, заднее колесо которой постоянно скрипело, хоть смазывай его, хоть не смазывай.

Будучи ещё несмышлёным любопытным мальчишкой, ковыряющимся в носу, Семён сидел с открытым ртом, глядя на всю эту мощную красоту, на огромное скопление людей… Да что там людей! Эльфов, гибберлингов, гоблинов… На всадников и их скакунов в богатых сбруях, на богатырей-стражников сурово взирающих на гостей и жителей Новограда, на торговцев диковинным товаром. Все деловито суетились, некоторые брезгливо морщились, глядя на еле ползущую телегу.

Здания на центральной площади впечатляли своей монументальностью. Казалось, что подобное ни люди, ни эльфы, ни кто-либо иной из живущих в Сарнауте не был способен создать. Что всё это имеет божественное происхождение.

Потом глазам предстала башня Великого Мага. Семён задрал голову, пытаясь увидеть её купол.

– Тятя, она до самого неба, что ли? – дёрнул Прутик отца за рукав.

Тот неопределённо пожал плечами и вздохнул.

И, наверное, вот именно тогда, Семён вдруг для себя понял, насколько интересен мир вокруг. Сколько ещё мест есть на свете, где он не бывал. Сколько диковинок, чудес. Почему-то казалось, что весь Сарнаут вот именно такой, как Новоград. Потом Прутик не раз бегал на пристань, слушал рассказы матросов, солдат, торговцев. В его голове рисовались дивные далёкие аллоды с их необычной природой и жителями. А древние строения, вроде джунских развалин, пирамид людей Зэм – в сознании Семёна вообще казались чем-то из ряда вон выходящим.

И сейчас, открывая книги, особенно эльфийские, он в первую очередь разглядывал иллюстрации, жадно впитывая каждую их деталь. Потемневшие от времени страницы, исписанные ровными идеальными буковками, томно «дышали» такой необычной силой и некоторой «магией», притягивающей пытливый разум паренька, словно муху на мёд…

– Не спать! – резкий подзатыльник вывел Семёна из заоблачного состояния.

Преподаватель грамматики сердито сверкал глазами. От его баса дрогнула штукатурка стен:

– Ты слышал, что я сейчас сказал?

– Извините, нет…

– Выйди вон! Вон! Я сегодня же доложу декану.

Семён послушно кивнул и направился к дверям, сопровождаемый шутками своих товарищей…