Текст книги "В краю молчаливого эха"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

9

…Уже не первый день я сплю сном изнурённого тяжким трудом человека. Тело требует покоя… И это странно, ведь в последние дни я абсолютно ничего не делаю. А усталости не убавляется.

Что интересно: у меня порой возникает чувство, будто сама местность вокруг… вернее сказать – эдакий природный дух Темноводья, Удела Валиров… Старой слободки, если быть конкретным, – и есть причиной этой усталости. Неужто из меня высасывают силы?

Глупости… ерунда… надуманные страхи… Хотя вот Вороны тоже захандрили. Просят действий… крови…

Снова проваливаюсь в сон. В затуманенном сознании встают картины прошлого. В них зимний Сккьёрфборх, гибберлинги… дом у Голубого озера… Я обнимаю рукой Стояну… пальцы скользят по её тёплой белой коже… по моему телу тут же пробегает приятная дрожь… сознание охватывает истома… предвкушение…

Бом-м-м!

И мирок, нарисованный в голове приятным сном, тут же рухнул. Рассыпался на части… стал пылью…

Бом-м-м!

Глаза расхлопнулись и в мозг хлынул уже сей мир: тёмный деревянный потолок, в щелях которого проглядывается солома, паутина в уголках комнаты, жужжание одинокого комара…

Бом-м! – звук стал глуше. Но он не ушёл, и гудит продолженный моими собственными домыслами…

Утро… уже не ранее… слышатся голоса постояльцев…

В малюсенькое слюдяное оконце ползёт трусливый лучик встающего солнца. Он крадётся по полу, по соломе, засохшей грязи…

Бом-м-м!.. Бом-м-м!..

Звук проник в самое нутро. Я почувствовал, как задрожало сердце, дрогнули мышцы…

Дверь с лязгом распахнулась и в комнату ввалился взлохмаченный Прутик.

– Вам послание! – с каким-то удивлением прокричал Семён, размахивая бумажкой. – Вам…

– Я не глухой! Что там?

Сам замер. Жду.

– Ответ на то послание, что мы с вами на днях писали… ну то, что в столицу…

– Я это понял. Что пишут?

Колокол больше не звонит. Повисла тягучая тишина, а с ней зарождалась какая-то напряжённость. Ощущение неприятностей, вот-вот готовых свалиться мне на голову.

– Это… от Головнина. Он ознакомился с вашими… вашими… – дальше пошли цитаты, зачитанные с листа: «…предложениями, касательных особы Ивана Бобровского».

– И что? – я живо присел на кровати.

– Сообщает, что«…паче вам следует действовать дальше… Если всё выйдет, то в Новограде могут взять на рассмотрение возможность…»

– Что? – я аж подпрыгнул. – Могут рассмотреть? Возможность? Они там в бирюльки играют?

Всё стало ясно: Головнин и иже с ним слишком осторожны. Скорее всего, у них иные планы. И Бобровский в них не входит.

Я торопливо натянул сапоги, подпоясался и приблизился к Прутику.

– А от Пьера ди Ардера? От него что-то есть?

Семён отрицательно замотал головой.

– Та-а-ак… замеча-ательно… И что нам делать?

– Ну-у… ну-у…

– Я не у тебя спрашиваю. Говорю сам себе.

Прутик испуганно попятился.

– Пойдём-ка, брат, поедим, – предложил я.

Мысли в голове перестали скакать. Я вновь попытался сложить мозаику.

Итак – три дня впустую. Головнин, сволочь, играет на себя, а от эльфийского посла ни слуху, ни духу. Написать Исаеву?

Может быть, стоит… может быть…

Мы с Прутиком спустились вниз и сели за широкий стол у окна. В харчевне уже было с десяток местных выпивох. Оно и понятно: сей трактирный дом, даже не смотря на своё громкое название «Белый единорог», служил больше кабаком, вонючей забегаловкой. Из-за падения торговли сюда, в Старую слободку, не так уж и часто заезжали купцы. Потому хозяину приходилось как-то возмещать убытки. Хоть бы и за счет продажи хмельных напитков.

Уверен, с них он не всё подати платит. Что-то прикарманивает.

Хозяин за стойкой махнул рукой и к нам живо подскочил половой – круглолицый юноша с едва-едва проклюнувшимися усиками. Кажется, его звали Фомой… Он частенько торопился прислуживать именно нам, очевидно из-за хороших чаевых.

Вообще-то, он вполне смышлёный парень, не понятно как затесавшийся в сей край.

Я незаметно вновь оглядел его: чётко очерченный прямой нос… юношеский пушок над верхней губой… светлый взгляд… губатенький… черная копна волос…

Смазливое личико. Такое очень должно было нравиться девчонкам.

– Есть свеженький рассольничек из потрошков! – полушёпотом проговорил паренёк.

Хорошо поставленный канийский говор. Ни одного намёка на принадлежность к «жодинцам».

– Давай, – махнул я головой. – Эка, братец, как тебя далеко занесло… Ты ведь из Светолесья?

– Точно так, – улыбнулся Фома, обнажая белые зубы. – Мы «белозёрские».

– А-а, – кивнул я. «Белозёрские водохлёбы», – вспомнилось прозвание людей того края. Но вслух я его не сказал. – А как же тебя сюда занесло? Что тут забыл?

– Тут? – не понял Фома.

– Убогий край! Пошёл бы… в Молотовку.

– Да что вы, господин хороший! – всплеснул руками парень. – Там же холодно! Мы, «белозёрские» к такому непривычные! Не выдержим… замёрзнем…

– Ясно, – усмехнулся я.

А Фома, кажется, радовался, что кто-то интересуется его персоной.

– А куда ещё идти-то? – продолжал он разглагольствовать. – В Верещагино? По Железному тракту? Вот то ж я и пошёл было… Благо, летом. Иначе бы все ноги сломал на скалах. Или в пропасть бахнулся… Там ветра дикие!

Верещагино? Верещагино? Это, если мне не изменяет память, в горах… на Зуреньском Серпе… на сочленении трёх аллодов: Сиверии, Светолесья да Темноводья. Там ещё железо добывают… Край рудокопов.

– А в столицу? – снова спросил я.

– Да в столице таких, как я – пруд пруди!

– Ты прав… что тут скрывать. А на иные аллоды? – не сдавался я, «пытая» Фому.

– Всё в деньги упирается. Чтобы на корабле плыть – надо заплатить.

– Гм! И что же тебя вдруг понесло по Железному тракту?

– Так батюшка мой определил. Караван торговый пробирался. Я и увязался с ним. Зашли в Верещагино – ну городок, я вам скажу! Как там люди выживают! Я в пещеры – ни ногой. Страсть как боюсь! А они там по полдня! Да и больше бывает!

– Каждому своё.

– Верно-верно! Вот и пошёл с караванам дальше. Через Калинов мост, Жодино… так и доплентался до Старой слободки. Тут и остался… И уж-но два годика, почитай, служу в «Белом единороге».

– А домой не тянет?

– Скучаю за мамкой… Но я вот что решил: чуток денег скоплю, пойду к морю. Янтарь добывать. Говорят, на сём деле многие обогатились.

Я тихо рассмеялся. Фома подкупал свой открытостью и юношеской наивностью.

– Ясно… Ну, давай свой рассольничек.

– А пирожочков с зайчатенкой не желаете?

– Гм!.. Неси. Попробуем.

– Трубочку раскурить?

– Ты, братец, видно забыл, что мы этим не балуемся.

Фома кивнул и скрылся с глаз.

Ладно, вернёмся к своим делам, – стал я снова пытаться размышлять. – Что мы имеем? А имеем то, что просто топчемся на месте.

Я тяжко вздохнул и поглядел в окно.

Странно… очень странно… Как-то не так… Всё не так.

Вот смотри, Бор: сам Иван Бобровский говорит, что ему «остобрыдло» не только Темноводье, но и Кватох. И тут моё предложение… Казалось бы, он первым делом должен был его отвергнуть. А нет!

Спрашивается: почему он согласился? А ведь он согласился. Пусть пока не сказал этого вслух, однако факт остаётся фактом.

И ты, Бор, считаешь это не странным поведением? Разве оно не выглядит нелогичным?

Тут к нам подошёл Фома. Он живо смахнул чистеньким полотенцем невидимую пыль со стола и поставил на него огромную супницу. Из-под полуприкрытой крышки вверх поднимался густой пар. Паренёк расставил глубокие тарелки, разлил черпаком рассольник и пошёл за пирожками.

Прутик наклонился и стал принюхиваться.

– Вкуснятина, – блаженно улыбаясь, проговорил он.

– Наверное, – я пожал плечами.

Мои мысли сейчас были совсем не о еде. Они толкались, шептались, бродили туда-сюда и мне всё никак не удавалось построить из них что-то удобоваримое.

«А вот, Бор, ты ещё про эльфов забыл. Я уверен, что Бобровский встречался и с Питтом, и с Шарлем. И те его «окучивали»… и… и? Опять загвоздка! Опять что-то не срастается. Почему с одной стороны ди Дазирэ сами лезут в доверие к Бобровскому-младшему, а с другой подсылают меня делать тоже самое?

Что у них не вышло? Неужто Иван им не доверяет? Да и с этим Калистром ди Дусером мутная история…

Для чего, спрашивается, Бобровский пригласил в свой дом представителя опального Дома? И где он его прячет?

О, Тенсес! Что-то я недопонимаю. Что-то упускаю…»

– Вам не нравится рассольник? – грустно спросил Фома.

Оказывается он стоял справа от меня и глядел, как я растерянно ковыряюсь ложкой в тарелке.

– Что? А-а… нет, братец, то я… то я ещё не проснулся.

– Может, полугара? Или варенухи?

– С утра не употребляю.

Фома вновь кивнул и куда-то скрылся.

Этот малый сбил меня с мысли… О чём я думал? О Бобровском… Бобровском…

Кстати, отец Бобровского… Стефан… тоже тёмная страничка. Меня ведь до сих пор не покидает чувство, что он и есть тот самый Белый Витязь. Конечно бы доказательств достать… а то…

Ладно, что мы имеем по Бобровскому-старшему?

Он не благоволит (это если говорить мягко) к эльфам. Тут что-то из прошлого… может из-за той Ядвиги, что якшалась с ди Дусерами… Надо будет как-то всё же прояснить, в чём причина «нелюбви».

А Иван напротив – вроде как поддерживает связи с эльфами. С теми же ди Дазирэ… Это очевидно, результат того, что «царевич» в своё время обучался в их университете. Так ведь, кажется, было… Это его покойная мать настояла, а Стефан отчего-то согласился, и вот их сын Иван отправился не в Новоград, а на Тенебру… И выходит так, что поскольку он провёл в эльфийской среде достаточно много времени, то насмотрелся на их образ жизни… и… и…

Та твою-то мать! Что «и»? И пошептаться не с кем! Вот незадача!

– Вот он… тот человек, о котором я рассказывал!

Я аж вздрогнул. Откуда не возьмись подле нашего стола выросла фигура Платона Бочарова. Он широко улыбался и хлопал при этом рукой по плечу одного из трёх гибберлингов, стоявших рядом с ним.

– Это он… Бор! Славный парень, я вам скажу! Таких бы в моё время, и мы бы… ух!

Что «ух», я так и не понял. Гибберлинги тут же подошли ближе и дружелюбно оскалились.

– Что-то вы к нам не торопились, – сказал тот, которого хлопали по плечу. – Мы – Ушлые.

Я встал и жестом пригласил гостей сесть за стол.

– Собирался… как раз вот сегодня и собирался вас навестить.

– А вы знакомы? – удивился Платон. Кажется, он был немного «навеселе».

– Заочно… Теперь разбойников на тракте стало поменьше, – продолжали Ушлые, присаживаясь на скамью. Бочаров рухнул рядом с Прутиком. – А следовательно наш торговый оборот…

– Место одних могут легко занять другие, – отвечал я, подавая знак Фоме.

Тот сразу сообразил, что от него требуется и скрылся в подклете.

– Могут… могут… Или уже забоятся, – продолжали беседу Ушлые.

– Нам писали послы из Новограда, – продолжал старший из «ростка». – Так что можете рассчитывать на нашу поддержку.

– Спасибо… Кстати, вы не подскажете где мне найти друида Велеслава…

– Он скоро сюда прибудет. Пошёл в Зачарованную пущу. Слухи пошли, что там, видите ли, объявились… единороги.

– Кто?

Гибберлинги огляделись по сторонам и негромко сказали:

– Единороги…

– И вы в это верите?

– Трудно сказать… Велеслав вызвался пойти разобраться. Вот и ждём его тут.

Ушлые переглянулись и тут же перешли на гибберлингский. Видно, что сделано это было намеренно, чтобы ни Платон, ни Прутик не поняли сказанного.

– Пару недель назад прискакал в Старую слободку один наш знакомец. Глаза навыкате, заикается… В общем, ехал он по своим делам, да у Моховых Круч в сумерках повстречал жуткое создание. Вроде, говорит, и единорог, но огромный-преогромный. И тёмный, словно сама ночь. Только рог лишь светится… да глаза горят диким огнём… Кинулась эта тварь на него, так что тот еле-еле ускакал. Вот оно как!

– И что это значит?

– Нихаз его разберёт…

– И вы верите, что это был единорог?

– Может, и единорог… Гнедаш… или, как говорят местные – Гневливец…

– Кто это?

– Проклятый единорог. Жуткое создание… если это, конечно, правда. Его никто не видел, но байки травят – будь здоров.

– В Темноводье всё может быть. Тут даже земля пропитана…

Я хотел сказать «тьмой», но сдержался.

– Канийцы сами виноваты, – продолжал вещать старший из «ростка». – Алчность – вот суть Удела Валиров. Говорят, даже когда тут жили единороги… до Катаклизма… то многие канийцы безжалостно на них охотились. Хотели заполучить волшебные рога… Может, пришло время отмщения?

– Может… Однако выходит так, что мы сейчас говорим о том, чего пока не доказано. Если сказанное вами и правда…

– Лучше дождёмся Велеслава. Он-то всё прояснит.

– Согласен.

Сказал, а сам закусил губу. В голове тут же закрутились мысли о Первосвете. Он ведь поехал через Зачарованную пущу один.

Пришёл Фома, который принёс тарелки гостям и кое-какой снеди. Судя по всему, он знал вкус Ушлых, да и Бочарова тоже, поскольку поставил им прозрачный лафет с варенухой.

Какое-то время мы ели, а гибберлинги весело и непринуждённо рассказывали (правда уже на канийском) о местных нравах и порядках. Я выяснил, что они проживают в Старой слободке уже около десяти лет. Изучили Удел Валиров вдоль и поперёк, чем не преминули похвастаться.

– Мы даже с медвеухими общий язык нашли! – сообщил старший из «ростка».

– Медвеухими? Не понял…

– Эти чудища проживают в Берложье чаще, за Мостищем… за болотом. А вы думали, что только на Мохнатом острове? На Новой Земле? – Ушлые по-доброму рассмеялись. – Тут тоже есть такие… Как-то был у нас случай: ехал из Новограда один путешественник, и увидал у нас деревянного идола. Даже не помню, как он от медвеухих нам достался… Но суть в том, что за сию деревяшку тот чудак отвалил нам пять золотых монет!

– Почему?

– Уж больно она ему до души припала. И заказал ещё пару штук.

– Странное желание.

– Странное или не странное, а уж коли деньги плачены, то нам без разницы.

– Ваш знакомец, часом, не чернокнижник? – вопрос не требовал ответа. Это было своего рода замечание.

Ушлые переглянулись и пожали плечами.

– А вы знаете, что медвеухие делают своих… идолов… из особого дерева? – спросил я.

– Какого?

– Того, в которое ударила молния. Такие… фигурки… имеют огромную силу… мощь… Я бы не стал себе их покупать. И даже брать в руки.

– Но то вы. А если кому-то уж сильно хочется, то…

– То он полный дурак. Или чернокнижник…

– Он эльф.

– Да? А вы, кстати, не подскажете как звали этого «чудака»?

– Нет… сейчас не вспомним.

– Жаль…

– А вам-то зачем?

– Так… на будущее…

Повисло неловкое молчание. Положение спас Бочаров, став болтать о всякой всячине.

Гибберлинги немного успокоились и вскоре мы договорились о том, что я непременно навещу Ушлых в их в доме. А они, кстати, пообещали поискать записи у себя в бумагах.

– Кажется, мы где-то заносили имя того странного покупателя… Поищем. Для вас – поищем.

Гибберлинги и Бочаров (осушившие добрую порцию варенухи) попрощались с нами и пошли вон из трактира. Я подозвал Фому и попросил нас рассчитать. Тот радостно заулыбался и убежал.

– Что будем делать? – спросил Прутик, сладко потягиваясь.

– А что тут делать? Просил тебя разыскать Горлана Зыкова…

– Но вы же понимаете, что…

– Понимаю… не понимаю… Мы топчемся с тобой на месте.

Подошёл Фома, сказал сколько с нас. Я как всегда дал больше.

– Благодарствую, – заулыбался паренёк. – Разрешите спросить?

– Что?

– Случайно услыхал, вы ищете Горлана Зыкова?

– Да… Ты что-то о нём знаешь?

– Говорят, он сейчас на лобном месте речь держит.

Мы переглянулись с Прутиком и живо вскочили.

– Вот что, братец, – проговорил я Фоме, протягивая ему «новоградку», – возьми ещё монетку, и в будущем, коли хочешь ещё такую получить, рассказывай мне истории.

– Какие истории? – недопонял Фома.

– А о каких я буду тебя спрашивать, о тех и рассказывай. Сообразил?

Парень кивнул и отвесил поклон.

А мы с Семёном вышли вон.

10

До лобного места было минут десять, если быстрым ходом. Но когда мы с Прутиком туда пришли, люди уже расходились.

Я поймал одного из местных и спросил, что тут было.

– Так ить чо? – скорчил тот глупую морду. – Знамо сызнову за Белого Витязя зазывали.

– Кто? Горлан? И где он?

– Так ить вон… одесну тына идёть.

И действительно, вдоль забора шёл какой-то человек. И манера ходьбы, и одежда выдали в нём не слободкинского.

Я отпустил мужичка и заспешил за Зыковым. Прутик семенил следом. Догнали мы Горлана лишь на следующей улочке.

– Эй, постой! – крикнул я, и для верности ещё и свистнул.

Человек остановился и повернулся в нашу сторону. Он напрягся, но старался выглядеть спокойным.

Мы подошли вплотную и я прямо спросил:

– Это ты Зыков?

– Я… А что? – голос Горлана отдавал приятной бархатцой.

Глубоко посаженные большущие практически немигающие глаза Зыкова, роднили его с лесной совой, сидящей в дупле дерева. Тем паче это причудливое сравнение было ещё больше из-за его абсолютно круглого лица.

Горлан сосредоточено глядел на меня, словно испытывал на прочность. Я тут же принял это своеобразное «соревнование». Конечно же, как и предполагалось, легко одолел Зыкова. Тот живо отвёл взгляд книзу и закусил нижнюю губу.

– Так как бы мне увидеть Белого Витязя? – решился я на прямой вопрос.

– Ну… дело в том… что мне неизвестно, где его искать.

Зыков врал. Это было видно по его бегающему взгляду.

– Так уж! – усмехнулся я, кладя ладонь на «яблоко» фальшиона. – Разве он не в Лешне?

– Что вы, господин хороший. Белый Витязь отличается большой скромностью и не любит многолюдные места.

– Вижу ты его хорошо знаешь!

– Не так, как вы себе представляете.

Я отметил, что Горлан говорил, как типичный новоградец. Ни характерного говора, ни местных словечек он не употреблял. Речь была чистой, правильной. Знать, учёный парнишка.

Сейчас, наверное, как закончим с ним беседовать, сразу побежит, начнёт докладывать, что приехал какой-то человек из Сыскного приказа (знак на груди хорошо просматривается и Горлан его уже успел отметить). Скажет, что чужаки интересуются Белым Витязем… И закрутятся колёсики. Там, глядишь, на меня и выйдут.

– А кто он вообще такой? – продолжил я задавать вопросы.

– О… мы полагаем его…

– Мы? Это кто?

– Э-э… ну я, например, – Зыков приподнял брови вверх. – Ну… э-э…

– Да ты не теряйся! Смелее, что ли…

– Я не теряюсь, – насупился Горлан. Он довольно быстро взял себя в руки и сообщил: – Белый Витязь – великий поборник и радетель земель канийских. Он немало благодеяний свершил, как для простого люда, так…

– Деяний? Это каких?

– Например… э-э-э… изгнал из лесов на западе Темноводья разбойничью шайку…

– И взамен создал новую?

– Что? – Горлан даже наклонился вперёд.

Его язык ходко облизал вмиг пересохшие губы. Несколько секунд Зыков собирался мыслями и (тут надо отдать ему должное) быстро нашёлся, что ответить:

– Белый Витязь под своей высокой рукой хранит и оберегает добропорядочных жителей Кании, и Удела Валиров в особенности.

Дальнейшая речь взяла бы за живое местных. Они, как я понял, прямо-таки боготворят сего неведанного никем Белого Витязя.

– Ежоли у кого ить горе-беда кокая, – «окали» слободкинские, – паче ить помочь ножна, мы-но Горлана-то Зыкова зовём, ему и рассказываем. И он-то передаёт Белому Витязю, знамо, весточку. Мол, пришли намо кого на выручку…

– Значит, говоришь, оберегает? – я тут же «воткнул» свой взгляд в Горлана, и тот аж заёрзался, словно рыба в сетях.

– Безусловно! – Зыков прямо по-женски всплеснул руками. – У него много помощников. Всяких добрых воинов, магов, знахарей… всем, кому дорога земля кватохская. Вот возьми сейчас: объявился в Клыкастом лесу лютоволк! Свирепый зверь… Давеча, говорят, двух псов охотничьих загрыз.

– Лютоволк? – переспросил я, открыв рот от неожиданности.

Ёлки-палки! Лютоволк… Как я вообще не смог сообразить! Вот дурак-то!

Конечно же, образ волка всегда ассоциировался с гербом Валиров в той или иной степени. И не просто волка… а чёрного громадного волчищи…

Так… так… так… Что выходит-то? В Клыкастом лесу я повстречал этого зверя. И он оставил после себя рожок… и…

Мысли крутились в голове и никак не могли сложиться в единую картину. Мне казалось, что я что-то упускаю. Что-то очень и очень важное, связанное с этим самым лютоволком… и ещё с Валирами… и таинственным Белым Витязем…

Ведь должно было быть что-то объединяющее это всё в одно целое. Кто бы мне подсказал? Кто бы помог сложить мозаику.

– Лютоволк? – вновь повторил я вопрос.

– А то! – как-то обрадовано воскликнул Зыков. – Вот Белый Витязь взывает к добрым людям, чтобы вызвался кто одолеть сего зверя.

– А сам что же?

– Сам он по делам отлучился… важным… Слушай, друг: а ты, часом, не хотел бы вызваться да и изловить лютоволка? А? Ну, если не боишься, конечно.

Мне вдруг стало смешно. Я еле-еле сдержал улыбку.

– Нет, братец. Чего-то такого желания у меня не возникает.

– А-а-а… жаль…

Зыков зацокал языком и замотал головой. Осуждал, значит. Подначивал.

Но я не пальцем деланный, и меня на мякине не проведёшь.

– А твой Белый Витязь не валирских ли корней будет?

– Конечно! Но о том он не любит распространятся. Застенчив по своей природе…

– Да ты что! Застенчив? Что-то мне подсказывает, что совсем другие у него причины этой самой «не-любви». Да и лютоволка, думается мне, он погубить желает не из-за разорванных псов…

Зыков быстро-быстро заклипал глазами.

– Земля тут, за Малиновкой, осквернённая, – продолжал я. – Видишь, сколько гнилья повылезало: пауки, змеи… чёрные единороги… Вон и о ночных призраках народ по углам шепчется.

– И что?

– Что? А лютоволк твой сюда носа не кажет. Чего бы вдруг?

Я говорил, а сам вспоминал о том странном рожке и надписи на нём: «Держись Света».

– Не вижу связи, – деланно пожал плечами Зыков.

Он затоптался на месте, явно вознамериваясь сбежать.

– Земля дрожит… содрогается… Уж не ворочается ли в своей могиле валирский князь? – как бы рассуждал я вслух.

От этих слов Горлан побледнел, словно полотно. Его совиные глаза стали ещё больше. Губы сжались в тонкую полоску.

– Мне пора! – резко взвизгнул он и живо бросился прочь.

– Мы не станем его догонять? – испугано спросил Прутик.

– Не станем… Я думаю, в скором времени к нам гости придут.

– Это кто? Белый Витязь?

– Его сподручные.

– А мы что станем делать?

– Будем их встречать… Вот что, Семён, ходи возле меня. А то мало ли чего приключится…

Прутик побледнел и схватился своей костлявой ладонью за забор.

– Пошли, навестим Ивана Бобровского.

– У меня… гм…

– Не тяни! Говори.

– Я все думаю о призраках…

– И что?

– Хотел сходить к местному священнику. К Лучезару…

– Тебя всё время в церковь тянет. То в Погостовой Яме, то… Я не против, но что тебе до призраков?

– Ну-у… интересно ведь…

Я удивился. Что в этом может быть интересного? Но не похоже, что Прутик сказал это просто так. В его глазах светилось желание прояснить сей феномен.

– Помни, о чём я тебе говорил. Жду в трактире.

Прутик кивнул и пошёл по дороге в сторону деревянной церквушки, той что будила меня каждое утро своим колокольным звоном. А я подождал, пока Семён не скроется за поворотом и решительно двинулся ко двору Бобровских.

В голове вновь мелькнула мысль о том, что эта семейка может иметь причастность к Белому Витязю. Вспомни как Иван «кипятился», обсуждая эту загадочную личность.

У ворот я встретил знакомого слугу, того, который докладывал Бобровскому обо мне. Он возился с какой-то одеждой, вычищая и вытряхивая оную.

– Иван Стефанович никого не принимат, – сурово сказал слуга.

– А ты поди и доложи. Меня он примет.

И для верности я смерил слугу взглядом. Он поёжился, проворчал что-то под нос и скрылся в доме. Спустя несколько минут вернулся и жестом показал следовать за ним. А потом сказал мне подниматься вверх по лестнице в ту же светёлку, где мы встречались с Иваном в самый первый раз.

«Царевич» был пьян. Его мутные глаза глядели в одну точку перед собой. На столе вперемешку валялись испорченные перья, какие-то бумаги, огарки свечей, испачканная едой эльфийская посуда, пару пустых бутылок вина…

– А! Си акёр ву? (Это снова вы!) – Иван хотел встать, но сразу не вышло, и он оставил свои попытки. – Садитесь!

– Что-то случилось?

– А что в этом крае может случиться? – огрызнулся Иван. – Ни-че-го! Абсолюмеа… рье ди тю! (Абсолютно… ничего!)

Он устало потёр виски вздохнул. Мои глаза скользнули по бумагам. На ближайшей ко мне виднелись почёрканные записи. Очевидно ночные опусы Ивана.

Пользуясь моментом, я успел прочитать одно из более-менее чётко написанных мест: «А мы, юродивые, на сиих руинах слёзы горькие льём. Заснула Малиновка, ряской укрылась. Задремал наш край, бурьяном-лободой порос. В лужах да болотах сердце его гноится. Аспиды наползли тьмой тьмущей. Мизгири паутиной леса опутали… И надежду ветер рассеял, водой тёмной в море унёс… Как сталь меча бьет ржа, когда его забросит далеко хозяин нерадивый, так и сей край, Удел Валиров, потерявший уважение в Кватохе, в Лиге – побила «ржа»… И он гниёт, и портится… и умирает… И нету никого, кто б взялся за починку».

– Эх! – громко вздохнул Бобровский. – Хотел другу написать письмо, пригласить погостить… И вот…

– Что «вот»?

«Царевич» потянулся к бокалу. Тот оказался пустым.

– Нихаз его побери! – сердито проворчал Иван. – А что тут непонятного? Мне, потомственному дворянину… мне… Во что превратили Темноводье? А? Ужас! Жуть! Последнее место во всём Кватохе!.. Вот ты тогда верно заметил… верно…

Иван поднял палец кверху и хотел что-то добавить, но не смог.

А меня прямо-таки молния прошибла: «Слушай-ка, Бор, – говорю себе, – а что если… что если выходит так, будто ты волей-неволей задел в душе «царевича» ту струнку, которая отвечает за… как бы это глупо не звучало… за любовь к отечеству? Ведь стыдно, когда твоя родина, какая бы она ни была – поносится во всех уголках Кватоха. И не только. Может, Иван хотел бы видеть её… и даже видит, но в своих потаённых мечтах, вновь цветущим краем, достойным памяти Валиров и их тысячелетней Империи».

О! Это очень… очень правдоподобная версия. Давай-ка её разовьём…

Итак, мы имеем тщеславие…. помноженное на тот факт, что Иван себя чувствует в родных стенах (в Темноводье) эдаким чахнущим цветком. Ведь он мыслит себя достойным чего-то большего… значительно большего…

На этом можно отыграться!

– Стыдно! – заговорил Иван. – Я – потомственный дворянин… Даже старшие братья и те устроились. Один перебрался в столицу и женился удачно. На дворянке из рода Добрышиных… Не знатной, конечно, но факт есть факт! А средний брат – купец. И неплохой. Его ежегодный оборот… ежегодный… Да что там оборот! Кстати, он тоже женился. На Алёнке… Я её такой пышкой помню, а нынче – красавица.

– А вам что мешает жениться?

– Кровь Валиров!

– То есть?

– Понимаешь… я чувствую, что достоит чего-то большего. Да что я говорю?.. Какой «достоин»! Заслуживаю!

Бобровский, наконец, смог встать и подошёл к окну.

– Просрали наш Удел! Просто про-сра-а-ли!

– Вы о ком?

– Обо всех… Походи по Старой слободке, послушай что говорят. Побывай в Жодино, на Калиновом мосту, Глубокой пристани… на местных хуторках… Что услышишь?

– Про Белого Витязя.

– Вот то-то же! А нём известно даже в Новограде. И толку? Как был в Уделе Валиров срач, так и остался! Даже хуже стало. Во стократ хуже!.. Нет порядка. И столице до сего аллода тоже дела нет.

– Постойте, а меня тогда зачем прислали?

– Зачем? Чтобы выяснить кто такой Белый Витязь… найти его сообщников… и… и…

Бобровский хотел сказать что-то резкое. Но сдержался. Его глаза стали влажными, черты лица заострились.

– Отец злится, – сетовал Иван. – Я его понимаю. Ему важнее род, чем эта земля… Хочется внука… и даже не одного.

Перескакивания с темы на тему начинало сбивать меня с мыслей.

– А я даже из лука не смог нормально выстрелить! Видно, Сарн отвернулся от меня…

– Почему? Надо лишь найти стрелу.

– Н-да, всего-то делов!.. А ведь мой отец просил тебя её найти, верно? Признайся!

– Верно, – кивнул я.

– И как? Нашёл?

– Честно?.. Нет! Я был за слободкой… примерно в той стороне, куда летела стрела. Там лишь луг и ни одного дома.

Бобровский рассмеялся.

– Вот-вот… Я и говорю, что Сарн отвернулся от меня.

– Если жизнь гладит против шерсти, то не говорит ли это о том, что нужно повернуться?

– О! Умные мысли! Сам придумал?

– Не помню… может, слышал от кого.

– Ясно… Но нет, у меня свой план. И я его буду держаться.

– Какой план?

– Ха! Думаешь, коли я, выпивши, то сболтну лишнего? Нет уж, друг! Всему своё время…

– А что с Белым Витязем? Не надумали подсобить мне его найти?

– Сделаю, что в моих силах. Но и ты обещал мне свою помощь.

– Я не отказываюсь. Что у вас?

«Царевич» откашлялся. Видно собирался мыслями.

– Беда с этими мастеровыми, – пожалелся он. – Руки у них золотые… и работу делают отменно, а как деньги заводятся… в кабаке сидят сиднем, штаны протирают.

– Вы о чём? Или о ком? Что нужно?

– Нанял я тут одного человечка – Агафона Водопьянова. А он, собака такая, где-то запропал. Думаю, снова запил.

– Надо его разыскать? – наклонился я вперёд.

– Да и привести сюда. Хочу знать, как моё дело продвигается.

Я вспомнил от кого ещё слышал про Агафона. Мне о нём говорили Питт и Шарль. Ещё они упоминали об «астральном янтаре».

– Хорошо, я его разыщу… но и вы, пожалуйста, не забудьте и о моих просьбах.

Конечно, я пока не понимал насколько равноценны задания. Однако, отказываться не стал. Надо было войти в доверие к Бобровскому. И Агафон мог оказаться добрым началом…