Текст книги "В краю молчаливого эха"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

11

Местная церковь, носившая название Великого Дара Святого Тенсеса, больше напоминала деревянную башню. Говорят, она была построена в середине прошлого столетия на месте иного святилища, сгоревшего лет эдак триста-четыреста тому.

Мощные бревенчатые стены придавали зданию образ неприступности и нарочитой высотности. Сложена церковь была из граба и дуба, растущих в местных лесах. Её верх был увенчан остроносой луковицей колокольни. А вот двухскатная крыша самой же церкви поросла от времени густым зелёным мхом, и теперь издали она походила больше на холм, чем собственно на крышу.

Прутик какое-то время стоял в сторонке, с интересом поглядывая на здание. Не смотря на свою простоту и суровость, оно чем-то подкупало Семёна. А ухоженный небольшой сад, раскинувшийся вокруг церкви, превращал сие место в самое «светлое место» слободки.

Солнце играло на первых цветочках, «зажигающихся» на тянувшихся к небу яблоневых ветках. В воздухе разливался сладковатый слегка пряный аромат. Среди листвы жужжали пчёлы, вовсю скакали рыжие горихвостки. Они громко и весело подпевали друг другу:

– Рю-рю-рю-цик! Рю-рю-рю-рю-цик!

Деревья расступились, образуя небольшую полянку ромашек. В густой зеленой траве пестрели сотни желтоглазых цветков в белоснежной оправе лепестков, внимательно взирающих на человека. Казалось, что они даже крутились на своих тонких стебельках вслед проходящему чужаку, посмевшему нарушить их благоденствие.

– Рю-рю-цик! Рю-рю-рю-фьи-и-и! – промчалась над головой птичка.

«Светлое место, – вновь убеждался Прутик. – На таких только церкви и ставить».

Паренёк огляделся и двинулся дальше по тропинке.

Внутри церковь слагалась из трёх частей. Одной из них, самой большой, была молельня, куда на службу сходились слободкинцы. Две же другие части являлись соответственно трапезной и алтарной.

На восточной стене храма было сделано окно, через которое по утрам внутрь церкви врывался свет восходящего солнца. Он ярко освещал иконы, развешенные на западной стене, придавая внутреннему убранству торжественности и «светлости».

Прутик осторожно переступил порог. В этот миг одна из половиц пискляво крякнула и этот звук унёсся внутрь церкви. Семён вздрогнул и прислушался. В густом воздухе, наполненном запахом мирры, было слышно тихое потрескивание горящих свечей.

Ещё шажок и снова писк половиц.

– День добрый! – громко сказал Прутик.

Его голос утонул в густоте церковного воздуха. Можно было подумать, что Семён и вовсе не говорил.

– Кх-х! – со стороны трапезной послышался кашель. Потом глухие шаги.

Маленькая дверь визгливо скрипнула, отворяясь внутрь церкви. И на пороге появилась фигура человека в рясе.

– Кто здесь? – сурово спросил он.

– Добрый день! – вновь повторил Прутик, начиная двигаться к священнику. – Вы Лучезар?

– Допустим, а что? – нахмурился человек.

Семён приблизился и уже более внимательно смог его рассмотреть.

На священнике была ряса буроватого цвета с серыми вставками, на которых были вышиты символы Церкви. Сам он был невысокий, худощавый, с длинной седеющей бородой. На висках сидел кожаный обруч.

– Так вы и есть Лучезар? – повторил вопрос Прутик. – Я прибыл из столицы. Говорил со старостой – Фомой Крутовым… по поводу призраков… Он сказал, чтобы я…

– А-а-а… понял, – чуть улыбнулся священник. – Меня Фома уже предупредил. А что ж вы так долго не заходили? Ведь, кажется, прошло ужа несколько дней, как вы приехали в слободку.

– Дела. Кое-какие иные дела… Я приехал не один.

– Понимаю… Как вас зовут?

– Семён… но товарищу кличут Прутиком.

Сказал и тут же мысленно прикусил язык: «Вышло как-то по-детски… Кто ж так представляется?»

– Пройдёмте внутрь, – предложил Лучезар. – Хотите чаю?

– Спасибо, не откажусь.

В трапезной царил сумрак. Здесь не было окошек и светом служили плошки, заполненные маслом. Они тихо потрескивали, едва-едва освещая комнату.

Прутик присел за длинный стол, подождал, пока Лучезар приготовит чай и только потом продолжил разговор.

– А давно вы в этой церкви служите?

– Ну-у… уже четырнадцатый год пошёл. А хотите баранок?

Вопрос был неожиданным. Семён кивнул головой, хотя на самом деле баранок не хотел.

Священник вышел вон. Прутик вздохнул и огляделся. В дальнем углу на небольшом письменном столике лежали какие-то полукруглые камни. Влекомый любопытством, Семён встал и подошёл ближе.

– Ух ты! – тихо воскликнул он.

Перед ним были явные образчики древних джунских поделок. На шершавой поверхности были выбиты какие-то символы… или буквы… Прутик осторожно коснулся ближайшего камня. Холодный… гладкий…

Рядом лежали какие-то бумаги. Судя по всему, Лучезар старательно переписывал джунские надписи.

Послышались шаги и Прутик живо шмыгнул назад. Едва он сел, в трапезную вошёл священник.

– Угощайтесь… они с маком…

– Спасибо, – кивнул Семён. – Так давно вы здесь?

– Четырнадцатый год.

– И всё это время Старую слободку «терзали» призраки?

Лучезар тихо рассмеялся и сел напротив паренька.

– Ну-у… призраки, дело такое… – священник пристально уставился на Прутика. – Да и что под ними подразумевать?

Семён изобразил внимание. А Лучезар тут же пустился в рассудительное словоблудие:

– Могу вас, Семён, заверить, что Церковь к сему явлению относится с великой осторожностью. Мы обычно немножко лукавим на этот счет. Ведь официально мы можем утверждать, скажем так, о существовании двух видов призраков.

– Но у вас, судя по всему, иное мнение. Так ведь? – Прутик сделал глоток и тут же икнул.

Чай был очень горячим. Семён обжёг язык и скривился. И снова икнул.

– Простите…

Лучезар кивнул головой и продолжил:

– Моё мнение – всего лишь мнение человека. Оно субъективно, если вы понимаете о чём речь.

Прутик живо кивнул и снова икнул.

– А в целом… когда мы говорим о призраке… мы – это Церковь. Так вот, в таком случае подразумевается душа, которая является совмещением Искры и… некого эфирного тела. Некоторые маги вызывают… э-э… из небытия эту самую душу и повелевают ею, на своё усмотрение…

– Это что-ик? Некромантия? – испугался Прутик.

– Да, вы верно сказали, – Лучезар закивал головой.

Семёну вдруг подумалось, что слово «некромантия» как-то странно влияет на священника. По идее он должен был бы сказать его с омерзением, а не с тайной улыбочкой.

– Во-вторых, – продолжил Лучезар, – есть мнение, что призрак… будучи опять же совмещением Искры и эфирного тела, суть – душа насильственно умерщвлённого человека. Она не ведает покоя, пока не свершится месть… То есть: душе не будет даровано утешение.

– А Вели-ик… – кий Схимники-ик… святой Зосима Эльджуик-к… Эльджунский в своих трудах писал, что-ик… Простите снова за эту икоту.

Прутик задержал дыхание на несколько секунд. Кажется, это чуток помогло и икота отступила.

– Так вот, – продолжил Семён, – Великий Схимник писал, что Искра, как составляющая сути Дара Тенсеса, не имеет никакого отношения к призракам.

После этих слов Лучезар аж крякнул.

– Э-э… Великий Схимник? Г-где… где вы ознакомились с его работами?

Подобное замечание тут же заставило Прутика приосаниться.

– В университетской библиотеке, – отвечал Семён.

– Да?

Кажется, Лучезар уже совсем по-иному воспринял этого молодого паренька перед собой. В его глазах отразилось и удивление, и даже восхищение. Не каждый день встречаешь человека, с которым можно поговорить на равных.

– Очень верное замечание, – кивнул священник. – А вы сами когда-нибудь сталкивались с таким явлением, как призраки?

– Нет. До прибытия в Старую слободку – нет.

– Ясно…

Лучезар замолчал, видно собираясь мыслями.

– Я пытался понять, что же здесь происходит, – негромко заговорил священник. – Мне в том помогали и староста… и Велеслав… это друид… Подскажите, Семён, у вас когда-нибудь возникало чувство стороннего присутствия? Или беспричинного страха? Желания оглянуться?

Прутик напрягся, однако взял себя в руки и ответил:

– Бывало такое… Например, в тот вечер когда мы въехали в Старую слободку и искали трактир, то мне… нам всем показалось, что вокруг есть… некто… Как будто тень… люди-тени… а потом вдруг они все пропали.

– Вы их чётко не видели. Верно? Только боковым зрением?

– У-у… да-а… точно… Вы сейчас сказали, и я понял, что так и было.

– Вы не один такой… Многие здесь в слободке порою сталкиваются с неясными… тенями. Да и верно вы подметили – люди-тени.

– Многие? И часто?

– Порою, – повторился Лучезар. Он встал и нервно заходил взад-вперёд. – Сначала я было думал, что призраки – результат чрезмерного употребления полугара. Местные мужички эти грешат, что тут скрывать… Но потом жалобы пошли и от женщин… да и детишки рассказывают… Посидели мы с Крутовым, покумекали, да настрочили письмо в столицу. Но помощи долго не было. И вот как-то Фома приволок мне интересную настойку… на мухоморах… Уж не знаю, где он её взял, может, и Агния, зуреньская ведунья, дала. «Развоплотитель» – так её представил Крутов. В общем, я выпил её и…

Лучезар резко остановился и уставился куда-то вдаль.

– И что? – приподнял брови Прутик.

– Настойка не сразу подействовала. Я ждал-ждал… А потом вдруг обнаружил себя на окраине слободки. Был глубокий вечер. Что удивительно, даже цикады не пели. Тишина стояла гробовая… Гляжу, а у плетня – чья-то тень. Стоит, значит… вроде как смотрит… Но стоило мне повернуться в её сторону – и нет никого. Думаю, мол, показалось. Попытался возвратиться в церковь, да куда не пойду, все как-то по кругу верчусь. И снова тень… и ещё одна… и третья… Стоят, смотрят… и не колыхнутся даже… Я бежать, и тут глядь – очутился у покосившихся ворот старого замка…

– Замка Валиров? Тех развалин, что южнее поселения?

– Да-да, именно там.

Лучезар порывался ещё что-то сказать, но никак не решался. Священник вытер испарину со лба и снова сел за стол.

– Спрятался я… в кустах… сижу и даже не шевелюсь, – глаза Лучезара заблестели нездоровым блеском. – Час проходит… второй… Ночь лунная, светлая… Смотрю, из самого тёмного уголка выходит тень… И шасть в сторону слободки. Потом вторая появилась.

Стал я красться, чтобы узнать, куда она направляется. Брёл, брёл, брёл… пока не очутился у ближайшего дома… А там перецепился через что-то… свалился, чуть нос не разбил. Но увидел, как призрак заскочил в дом.

– Чей дом? – наклонился Прутик.

– Ничей… пустой… У нас тут в округе полно пустых изб.

– То есть? Я вас перестал понимать?

– Я и сам порой себя не понимаю…

Разговор явно пришёл к какому-то тупику. Семён взял чашку, подул на чай и сделал глоток.

– Скажите, у вас есть какие-то предположения? – Прутик осторожно подтолкнул священника к дальнейшим откровениям.

– Дело сие тёмное… запутанное… Я рассказал всё, что знал.

Последнюю фразу Лучезар сказал слишком быстро. Стало ясно, что он кривит душой.

– То есть, – настойчиво продолжил выпытывать Семён, после очередного глотка чая, – вы не можете описать природу этих призраков?

– Не могу… вы правы… Одно дело искры и эфирные тела умерших… Но коли призраки вылетают из живых людей…

– Что? Откуда вылетают?

– Не знаю даже как вам объяснить… Тот предмет, через который я перецепился и упал – оказался телом Кондрата Сытника…

– Телом? Он был убит?

– Нет, напротив – жив. Только спал беспробудным пьяным сном. А на следующий день он заявился в церковь… Рассказывал, какие удивительные сны видел. А в них – меня, прячущегося в кустах у старого замка.

Прутик открыл рот, так и не сделав очередного глотка.

– Да-да, примерно так выглядел и я, – улыбнулся Лучезар.

– А что ещё это человек говорил?

– Понимаете, Семён, наш разум устроен так, что мы не в состоянии понять всего неизведанного. Потому пытаемся подогнать его под рамки известного. Рассказ Кондрата напоминал бессвязный сон… Он и сам чётко не мог всё объяснить. Как? Что? Где?

Прутик откашлялся и его взгляд упёрся в джунские камешки. Лучезар спохватился, и как-то нездорово засуетился.

– Это… это… куриный бог! – сообщил он Семёну. – Местные принесли, я и изучаю…

– Удалось прочитать?

– Да что вы! Куда мне… Хотя в своё время, я много чем интересовался.

– В своё время? – не понял Прутик. – Это когда?

Лучезар рассмеялся:

– Знамо когда – в молодости.

– Вы и некромантией интересовались? В молодости?

Священник тут же затих. Он снова поглядел на парня с каким-то удивлением.

– Гм! Мой столичный друг… уже давно прошло время языческой Кании… Хадагана… да и вообще всего Сарнаута. Сейчас в мире главенствует Церковь Света.

– Это верно, – согласился Прутик. – Однако, если я правильно вас понял… пытаюсь понять, то отголоски прошлого всё ещё имеют в этом мире силу.

– Да-да… возможно, – рассеяно проговорил Лучезар.

– Вы не очень похожи на священника… на классического священника…

– А на кого я похож?

Прутик пожал плечами. Лучезар задумался, его взгляд стал бессмысленным, пустым.

Разговор, судя по всему, сошёл на нет. Прутик отставил в сторону чашку и встал.

– Я, наверное, пойду, – словно спрашивая разрешения, проговорил он.

– Да-да, – кивнул Лучезар. Казалось, он был чем-то расстроен. – Вы заходите… не стесняйтесь. Мне было приятно с вами поговорить. Даже не смотря на столь юный возраст, вы очень… умны… и начитаны…

Это не было ни похвалой, ни напротив – ироничным замечанием. Лучезар будто углубился в себя, в свои мысли. В его глазах промелькнуло непонятное смятение, а брови сложились «домиком».

Прутик чуть обождал, но поняв, что Лучезар сейчас больше ничего не скажет, встал и вышел вон.

На улице вовсю припекало. За небольшой церковной оградкой виднелись какие-то цветы. Их до одурения сильный запах сводил с ума… В ослепляющей синеве неба не было ни одного облачка. Лишь единоличное солнце, которое весело щекотало раскинувшийся под ним мирок.

«Сумбурный вышел разговор, – думалось Прутику. Он стал в тени ближайшей яблони. Тут же невесть откуда налетели мухи. И лениво отгоняя их рукой, Семён вновь прошёлся по словам священника. – Призраки… тени… джунские камешки… куриный бог… Полный сумбур!»

Додумать Прутику не дали. Что-то прохладное скользнуло по шее. Семён недовольно отмахнулся и обернулся. Позади стояла Агния.

– Скучаешь? – улыбнулась она, опуская руку.

В её ладони, по-прежнему спрятанной в длинной кожаной перчатке, виднелись какие-то корешки. Ведунья неспешно уложила их в корзину, накрытую куском дерюги.

– Да так… задумался… А вы откуда?

– К Речице ходила. Теперь вот возвращаюсь…

– Можно я помогу корзину донести?

Агния рассмеялась и поправила тёмную змейку своей косы. Потом протянула корзину и пошла вдоль улочки.

– Речица-то далеко? – просто так поинтересовался Прутик.

– Я не само к ней. А недалече. День туда, да день обратно…

– И вы не боитесь ходить одной по лесу? А-ну как паук нападёт? Или лихой человек?

– Здесь всякое бывает… Коли так переживаешь, чего не пошёл, когда тебя звала?

Прутик смутился и густо покраснел.

– Аки полымя! – рассмеялась ведунья. – Ладно, не тужи… Шучу я. А ты чего у Лучезара делал?

– В гости заходил, – буркнул Семён.

– А ко мне чего не заходишь? Или коли зубы не хворают, то и всё?

– В гости? К вам? А-а… э-э…

Агния повернула на ходу голову и вновь рассмеялась. Прутик невольно оценил позу ведуньи: стройный стан, притягивающие взгляд изгибы, выпуклости… Голова аж закружилась.

За этим делом Семён не заметил, как они пришли к избе Агнии.

– Ну так как? – подмигнула та.

Паренёк облизал губы, вдруг ощущая, как сильно вспотел.

– Водички бы, – просипел он, вытирая рукавом испарину.

– Могу дать квасу.

Поднялись на крыльцо. Агния отперла дверь и вошла первой. Семён колебался лишь секунду-другую и затем двинулся следом.

– Ставь-но корзину вон туда, – махнула ведунья, а сама взяла ковш и зачерпнула им из небольшой бочки.

Семён старался не глядеть в лицо женщины, чтоб не выдавать охватившего его смятения. А просто взял протянутый ей квас и жадно выпил.

– Так звать тебя, коли в следующий раз пойду в лес? – с ехидцей спросила Агния, подходя к корзине и снимая с неё дерюгу.

– Ну… ну…

Прутик замешкался, сделал шаг к женщине и невольно посмотрел внутрь корзины. Там, среди испачканных корешков, что-то копошилось. Семён принаклонил голову и в следующее мгновение его прошиб холодный пот.

– Это сколопендры, – подсказала Агния. – Не бойся, они «спят»…

– А… а зачем вам эта..?

Прутик хотел сказать «гадость», но вовремя удержался.

Медно-рыжие многоножки, длинной с указательный палец, чуть-чуть шевелились. Было не ясно, может они и действительно спали. В тусклом свете комнаты тельца сколопендр казались ещё более омерзительными.

– Для дела, – улыбнулась Агния. – Конечно, лучше использовать «усики» орчанок… Но это надо было бы лезть в топи. Они там водятся… Видал когда-нибудь настоящих орчанок?

– Нет, – ответил Семён вмиг пересохшим ртом. Его глаза округлились до размеров пятака. – И что это? Сколопендра?

– Да… только длиной в три аршина.

– Сколько? – севшим голосом переспросил Прутик. Его ноги сами собой попятились к выходу.

– Не бойся, все они не хищные, – Агния подняла вверх одну из спящих многоножек. – Вот только их яд весьма опасен… А для нас, знахарок, напротив – это один из самых нужных компонентов… Эй, постой! Да ты куда?

Прутик почувствовал, как к горлу подкатил тошнотворный ком. Она едва успел выскочить за дверь и еле-еле сдержался, чтобы не облеваться. Пришлось сделать несколько мощных вдохов, чтобы этот ком отступил.

– Что случилось? – донеслось из избы.

Перед глазами вновь встал образ слизкого тела сколопендры, а потом разум попытался «вырастить» его до трёх аршин… И в этот момент Прутика опять скрутило. Туманная муть застлала глаза.

Стало стыдно. Неужто он, Прутик… мужчина… испугался какой-то многоножки?

– Заходи, – послышалось сзади. – Я убрала корзину…

Семён вспыхнул и обернулся.

Но лицо Агнии вовсе не выражало ни ехидства, ни надменности. Непослушная чёлка выбилась из-под её обруча, рассыпавшись тонкой тёмной копной на белоснежной коже широкого лба. Уголки губ слегка согнулись, влажные губы сжались в полоску, а кошачьи глазки приняли ласковый оттенок.

– Извини, – примирительно проговорила Агния. – Ведь сама знаю, что бываю порой невыносима… А ты, сразу видно, хороший парень. Добрый…

Закипевший Прутик тут же стух. Нелепая робость слетела с его плеч.

– Добрый? – несколько удивлённо переспросил Семён. – Э-э… ну… ты не можешь этого знать наверняка…

– У тебя глаза добрые. И честные.

Прутик почувствовал, как после этих слов закружилась голова. Он глубоко вздохнул, словно собирался нырять в реку, и сделал широкий шаг навстречу Агнии.

– Оно ты де! – громыхнуло сзади.

И Прутик, и Агния вздрогнули. К воротам неспешно подходила Ефросинья Сомова, та самая женщина, у которых Семён покупал в день прибытия в слободку почтовых птиц.

– Я-но со всех ног ить сбиласи…

– Что случилось? – сухо спросила Агния, кидая грустные взгляды на Прутика.

Тот вновь покраснел, тут же откланялся и поплёлся прочь. Вслед донеслось негромкое: «Приходи завтра».

– За потравою ко тебе, – громко сетовала Сомова. – Вороны, будь те неладны, почтовых птиц почали губити… Травить тех ить надобно. Травить!

Семён прошёл мимо женщины и скорым шагом направился в трактир.

12

Род Первосвета – Веригины, несмотря на древние дворянские корни, не был ни богатым, ни чем-то знаменитым. Все поколения исправно служили Кании, потом Лиге, будучи в прошлом и мировыми судьями, и боевыми офицерами (правда не очень высокого звания), и даже священниками. Нынче же Веригины являлись мелкими землевладельцами и жили со своих трудов. Надо отметить, что ни прадед, ни дед, ни отец Первосвета не гнушались работой на собственном, относительно маленьком по сравнению с иными общинными или дворянскими землями, наделе вместе с батраками.

В Темноводье Веригины перебрались примерно в начале четвертого столетия. За отменную службу им были жалованы земли у Малиновки в старинном поселении Жодино. Кроме того, один из предков сего рода, женился на племяннице тогдашнего императора, таким образом даже в некотором смысле породнившись с Валирами.

Прошли годы, надел «таял» на глазах. На то были всякие причины: части его отдавались младшим сыновьям, или их детям. А иногда кто-то из них отсуживал друг у друга часть земли, или захватывал силой, передавал, продавал, перепродавал… Род же потихоньку беднел. Былые заслуги забывались. Менялась и общая ситуация в Кании.

Нынче же в Жодино почти каждый пятый носил фамилию Веригиных. А некогда дарованная Валирами земля теперь представляла множество мелких наделов, разделённых между ими всеми. Хотя, кое-что отошло и городку, вернее его общине. Кое-что перекочевало иным семействам. Что-то пришло в запустение…

Отец Первосвета – Окатий Симеонович, в силу своего нрава и прочих добродетелей, был своего рода неформальным главой всех местных Веригиных. Да ещё Зотовых, Яхонтовых, Чевкиных, Обухиных и иных мелких обедневших дворянских семейств, которые так или иначе состояли в близких родственных связях с Веригиными. Правильнее было бы сравнить его с эдаким «стержнем», за который держались, чтобы не быть сметённым напором жизненных перипетий.

Окатий, надо отдать ему должное, знал и понимал цену земли, в особенности вложенного в неё труда и выращенного на ней урожая. Благодаря своему неутомимому нраву, огромному трудолюбию и умению убеждать людей и словом, и собственным примером, он смог добиться немалого уважения и среди «жодинцев».

Свои молодые и более зрелые годы отцу Первосвета большей частью пришлось проводить в военных походах Лиги. За всё это время он всего лишь дослужился до звания подпоручика. При этом умудряясь оставаться своего рода вольнонаёмным ратником, чем избежал участи быть постоянно привязанным к казарме. Но вместе с этим теряя часть заработка. (Хотя Окатий сражался больше по велению сердца, чем за деньги.)

Последней компанией, которой отец Первосвета поставил окончательную точку в своей военной карьере, была высадка на Святую Землю в 1008 году. Несколько месяцев тяжёлых кровопролитных сражений среди непроходимых джунглей и болот лишний раз показали, что его срок, как воина, подошёл к концу. Сказался возраст.

Вернувшись домой, Окатий полностью отдался мирному делу. Трудился он на собственной земле много и неустанно, чего требовал и от наёмных батраков. Строгая дисциплина, как к себе, так и к остальным, а также ответственность, бережливость – это те качества, которые ценились Окатием выше всего. Но коньком, конечно же, была справедливая награда за выполненную работу.

– За достойный труд – достойная оплата! – эта не раз повторяемая им поговорка, теперь прочно вошла в обиход самих «жодинцев».

Батраки из тех, кто не пас задних, вполне охотно шли именно к Окатию Симеоновичу, получившему прозвище Кремень. И за свои хоть и нелёгкие труды, они получали хорошую для сего края оплату.

Местная же аристократия, из числа более богатых, честолюбивая и порою грубая, относилась к Веригину с явным недовольством. На своих землях они использовали иные методы оплаты и найма батраков, носивших в народе название «гоблинских».

Подобное название перекочевало из Хадагана. Дело в том, что там гоблинов не считали за полноправных представителей Империи. Их права были столь ничтожны, что порой труд даже не оплачивался.

Богатые землевладельцы Удела Валиров не гнушались никакими способами обогащения. И «гоблинский найм» – был одним из самых распространенных методов. Люди порой работали даже за еду…

Не наниматься же совсем значило обречь собственную семью на голод и прозябание. Кое-кто из батраков, конечно, пытался уехать в иные края, как, скажем в Погостовую Яму, или вообще в Светолесье (там и платили больше, и условия жизни были получше). Иные уходили по Железному тракту в Верещагино, чтобы работать в шахтах. Третьи отправлялись в Поморье добывать янтарь, или рыбачить. Те, кто оставался, были вынуждены идти на условия работодателей, превращаться в «гоблинов».

Независимых мелких землевладельцев в Темноводье было не так уж и много. Вернее – осталось не так уж и много. В своё время они безусловно были значимой силой, чем приуменьшали влияние аристократии. Однако всё стремительно менялось. Особенно после того, как замок Валиров пришёл в запустение. С каждым годом бороться становилось труднее, иногда и невозможно… И теперь таким как Веригин волей-неволей приходилось подумывать о «присоединении» к тому покорному большинству, что с такой надеждой ожидало появление легендарного Белого Всадника…

Пригретый закатным солнцем, разомлевший Первосвет лениво поглядывал полуприкрытыми глазами на Малиновку. Её могучие воды величаво бежали вдоль разложистых берегов. Молодой зелёный камыш тихо шуршал острыми листьями, негромко перешёптываясь, чтобы невзначай не потревожить отдыхавшего молодца. Рядом потрескивал костёр, на толстой перекладине висел прокопченный котёл, в котором закипала уха.

Благодать… истинная, неповторимая благодать, ощущаемая только, когда человек возвращается домой…

В захмелевшем разуме Первосвета не было ни одной мысли. Эдакая «пустота»… и блаженство… не хотелось ни вставать, ни куда-то идти… и даже уже не было желания рыбачить…

Уже почитай третий день катился к своему концу. Завтра бы пора собираться назад в Старую слободку, и от этой мысли Первосвет недовольно скривился.

Он вспомнил, как приехал к родителям. Мать, вышедшая на крыльцо дома, поначалу даже не признала сына. Потом кинулась на шею, жарко целовала, что-то причитала… обнимала… Первосвета тут же кинуло в жар, а глаза больно запекли.

Мать сильно постарела. Её волосы, выползшие из-под старенького чепца, были с седыми кончиками. Лицо испещрили новые морщинки… Однако руки по-прежнему были крепки.

Прискакал отец. Видно кто-то уже успел предупредить. Он лихо соскочил с коня и, широко улыбаясь, подошёл к сыну.

Молча обнял. Потом оттолкнул от себя, оглядел с ног до головы и снова обнял.

– Чаво стоим ить столбом на улице? – прокричал он. – А-ну в дом!

Отец тоже сильно изменился. Стал более суховатым и оттого казался даже сгорбленным. Жилистые потемневшие руки, типично старческие пальцы, топорщившаяся во все стороны полуседая бородка (а когда-то черная, словно воронье крыло), водянистые глаза… Первосвет почувствовал как его сердце сжалось в тугой комок.

– Я на побывку, – через силу улыбнулся гигант. – Выпросил несколько дней…

Вошли в дом, сели за стол. Мать заспешила в кладовую.

– Возмужал! – вновь широко улыбнулся отец. – И не узнати! Яко медведь!

Он встал и через минуту вернулся со штофом.

– Чо ж мы не канийцы? Али у нас усё по-погански? – отец живо налил по чарочке и толкнул сына в бок. – А ну-мо накатим! За встречу…

Потом была банька. Вот благодать!

Горячая каменка… густой пар клубами вздымается к потолку… в воздухе дурно пахнет берёзой… Первосвет лёг, расслабился…

– Готов, аль нет? – довольным голосом прокричал батя.

Он схватил веник и здорово отхлестал по плечам, спине да по заднице.

Первосвет едва перевёл дух. Обмылся водой из колодца и снова на полок. В общем, напарился вдоволь.

– А вот-но теперича ить за пироги! – пригласил батя в дом.

Гуляли аж-но до ночи. В дом прибежали и сёстры со своими мужьями, кучей племянников. Да ещё соседи, друзья., целая гора знакомцев и прочих всяких.

Уже в тысячу сто пятый раз, изрядно захмелевший Первосвет, рассказывал о своих приключениях, о службе, о столице, о сражениях… Старики вспоминали свою молодость, ровесники кивали головами, поддакивали, а молодёжь, разинув рот, внимала всему этому гомону.

Разглядывали скеггокс. Цокали языками, примерялись. Снова спрашивали:

– Орочий?

– Не совсем… нашенский, но был у сиверийских орков…

– Знатна вещица! Говоришь ить, сам-но добыл?

Первосвет уже забрехался. То говорил, что сам, то признавался, что оружие подарил верный товарищ, то ещё что-то врал… В его голове был полнейший кавардак. А ещё его перехлёстывало через край счастье. Обычное человеческое счастье.

Рядом родители (живы-здоровы и слава Сарну за то), младшие сестры (кое-кто из них уже и с мужьями), едва начавшие ходить племянники (дай им Святые Великомученики всем здоровья и счастья), двоюродные и троюродные родственники, дядьки да тётки, старинные друзья (некоторые тоже с жёнами да детьми)… Ни это ли счастье? Когда вокруг столько близких людей!

На глаза навернулись пьяные слёзы.

– Ты чаво, сынок? – толкнул в бок батяня.

Первосвет крепко обнял отца и заговорил что-то невразумительное, признавался в том, что всех любит, что ему сегодня безумно хорошо, что он страшно скучал… А потом ещё нёс какую-то лабудень, которую уже нельзя было понять без первача.

– Мы-но как с матушкою твоею прознали-то… да про аллод Клемента ди Дазирэ… так-но и сердца наши в пятки ушли… Ить усё оборвалось. Слава Сарну, уберёг тобя… То первое письмецо из Новограда мы читали, ажно плакали.

Первосвет всхлипнул.

– А-но выведем его на воздух-то, подышати, – предложил кто-то из гостей.

И большая мужская часть отправилась во двор. Как обычно бывает, люди поразбежались по группкам. Кто-то закурил, кто завёл разговоры о том да о сём.

Так вышло, что Первосвет оказался с отцом в одиночестве.

– Помнишь Василя, сына дядьки Петра? Тваво дружка закадышного, – спрашивал батя, тоже решивший покурить трубочку.

– Ну а то! – махнул своей немаленькой ладонью Первосвет. Жест явно выдавал парня: «набрался» он уже прилично. – А чо? Чаво спрашиваешь?

– Схватили его в Орешке. Вместе с Богданом, Мишкой Крапивиным и Мишкой, сыном тётки Авдотьи.

– Чаво? – не понимал Первосвет.

– Головы порубили, – вздохнул батя. Кисет он так и не нашёл, потому покрутил в руках трубку, и убрал её назад. – А Егорку Лаптина, Савку, братьев Сыромятиных и Кирьяна Чевкина в каменоломни упёкли.

– За что? Ты чево батя мелешь?

– За чо да за чо! За оно самое! К бунтовшикам подалися.

Первосвет как открыл рот, так и остался с раскрытым сидеть. Глаза по пятаку, клипают, словно заговоренные.

– Опосля-то ить победы над бунтовшиками, – негромко продолжал Окатий, – в наш Удел ринулся командор Дюжев из Погостовой Ямы. Знамо по приказу из столицы. Ейный полк живёхонько пробёгся по городкам, порядок наводити. В слободке да в Калиновом мосте не особо-то ить куражилися. А тута, в Жодино, старалися так-но, аж с портков выпрыгивали. Понаехали ить сюды и из Новограда… Всех спрашали, выискивали бёглых да причастных. – Лицо отца стало печальным. – Кой-ково ить забрали с собою, да осрамили на увесь свет-то.

– Кого? – спросил Первосвет.

А у самого пред глазами стяги с бронзовым усатым солнцем, да ратники в начищенных до блеска латах. «Стоящие по праву»… Н-да, ишь как перед столицей выделывались! А что ещё от этого Дормидонта Дюжева ждать?

Прав был Бор. Ох, как прав!

– Кого? – повторил вопрос Первосвет.

– И Лаптиных… всех… Деда Брему, ближника Матфея, Петра Шею… Старого сотника Дрёмова вместе с жонкой увезли. А остальным строго-настрого наказали не ерепенитися. Не то обещали ить хорошу жизнь устроити. Н-дась!.. Часть нашово гарнизона отправили на Святую Землю.