Текст книги "Следователь и Колдун (СИ)"

Автор книги: Александр Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

…Это была совсем небольшая аудитория, больше похожая на обычный школьный кабинет: зеленые стены с портретами Их Величеств (довольно хороший поясной портрет Фунтика и дрянное аллегорическое полотно «Король Тузик IX попирает врагов Государства» на котором Тузик, растрепанный и небритый, со зверским выражением лица выдирал из земли мраморную колонну с цифрой «V» на боку), ряды стареньких парт и простой учительский стол, который на фоне титанической фигуры комиссара смотрелся как табурет рядом с волкодавом.

Пфуй медленно прошелся между партами, заглядывая в папки с домашними работами, иногда открывая их, переворачивая пару страниц и бормоча под нос: «недурно, недурно…» Затем, вернувшись на свое место, он закурил (заклятье тут же вытягивало дым, не оставляя даже запаха), немного подумал и, наконец, сказал:

– Хорошо. Вижу, работы подготовили все. Я непременно с ними ознакомлюсь и выставлю каждому из вас заслуженную оценку – не ниже «хорошо», уверяю вас, поскольку любой труд должен быть вознагражден. Три «отлично» и я добавляю балл на экзамене. Три «идеально» и вы получаете зачет автоматом. Как видите, я либерал, – комиссар усмехнулся в усы. – Я не треплю только одного: разгильдяйства и принципиального нежелания думать своей головой… Да, кстати, хочу вам напомнить: не получив зачета по моему предмету вы не будете допущены к квалификационному экзамену.

Он выдохнул облако дыма, потер переносицу и продолжил:

– В нашей Академии политология – старый предмет. Его сделал обязательным еще Второй Квадриптих и мы, хе-хе, чтим традиции. Но мне часто задают один вопрос: а зачем вообще нужна политология, особенно в том виде, в котором она преподается у нас? Я имею в виду, конечно, традиционный углубленный курс, включающий в себя психологию и социологию. На это я могу ответить так: если предмет почтенного господина Целесты учит задавать правильные вопросы, то мой предмет учит не задавать вопросов глупых.

Он улыбнулся.

– Это и ответ, и назидание всем вопрошающим. А пока вернемся к вашим работам. Госпожа Шанталье, не могли бы вы сказать аудитории, какую именно вы выбрали тему для доклада? И почему?

– Ну, – девушка встала, смущенно водя пальцем по столешнице, – в качестве темы доклада я выбрала так называемый «Уральский эксперимент» Первого Квадриптиха. Я взяла его, главным образом, потому что это самый массовый психосоциальный эксперимент в истории, а еще потому, что он имеет прямое отношение к системе государственного управления, которая действует и по сей день.

– Так, хорошо. – Пфуй кивнул. – Продолжайте, пожалуйста. Расскажите нам вкратце о сути «Уральского эксперимента». Не нужно избыточной терминологии; давайте своими словами.

– Попробую… На семидесятый год своего правления Первый Квадриптих приказал построить в Уральских горах несколько подземных лабораторий и огромный тюремный комплекс… сегодня его, возможно, назвали бы «концентрационным лагерем». Туда доставили невероятное множество заключенных – по некоторым данным, более десяти тысяч. Их разбивали на группы по двадцать-тридцать человек, опускали в старые угольные шахты и закупоривали там, предварительно проведя писионическую обработку. Подопытным внушали, что Земля пережила столкновение с огромной кометой и что теперь жизнь на поверхности невозможна, а данная конкретная группа – последние выжившие… Можно сделать личное замечание?

– Разумеется. – Комиссар чуть склонил голову. – И не надо так нервничать.

– М-м-м… Постараюсь… Так вот, лично мне кажется, что Квадриптих действовал по готовым выкладкам. Это не очень-то похоже на эксперимент, больше смахивает на какой-то тест… Квадриптих – это, опять-таки, мое личное мнение – четко знал, что ищет.

«Умная девочка», – психический шепот Артура в голове Фигаро был едва слышен. – «Очень умная».

– Возможно, – Пфуй кивнул. – Во всяком случае, такая теория существует. Продолжайте.

– Как правило, среди подопытных преобладали панические настроения. Истерики, самоубийства, депрессии… Кое-кто ударялся в религию – были даже случаи основания локальных культов самой различной направленности – кто-то пробовал выбраться наружу, другие начинали борьбу за пищу и воду, убивая слабых… Но иногда – редко – находились такие, кто пытался взять ситуацию под контроль. Силой, хитростью убеждением – по-разному – эти люди организовывали подопытных. Усмиряли буйных, устраняли провокаторов, занимались распределением имеющихся ресурсов – воды и пищи. Так сказать, восстанавливали порядок среди хаоса. Группы, в которых оказывались такие… хм… организаторы, как правило, переживали эксперимент почти без потерь.

Шэн нервно потеребила манжет робы, дернула себя за прядь, упавшую на глаза и продолжила:

– Когда таких… м-м-м… «управленцев» набралось семеро – из тысяч, прошу заметить! – их при помощи блиц-коридоров отправили в Белую Башню, для того, чтобы… Я прошу прощения, но я не вполне поняла техническую сторону того, что происходило дальше…

– Ничего страшного, – Пфуй махнул рукой, – до сих пор никто не понимает. Если коротко, то у этих людей взяли крошечные кусочки плоти, а потом каким-то образом из них создали первого представителя Великой королевской династии… Не пытайтесь понять как – лучшие умы Академии и Коллегии ничего не понимают. Это колдовство за гранью нашего разумения. Вы, наверное, слышали, что в подвалах Белой Башни есть огромные древние машины?.. Конечно, слышали, о чем это я… Вот при помощи этих машин и собирали первого Великого короля, а затем и первую Великую королеву, положив начало Линии крови Квадриптиха. Как это работает? Что это за колдовство? Никто не знает до сих пор. Думаю, это и к лучшему… Первый Квадриптих был окружен множеством тайн, и большинство из этих тайн – темные… Но факт остается фактом: Квадриптиху удалось создать идеальную королевскую династию. Наши короли не болеют, живут о-о-очень долго, весьма умны и правят мудро.

– Но ведь были же попытки отказаться от навязанной Квадриптихом Линии крови?

– Ага, – комиссар хохотнул, – были. – Вот, например, последняя попытка: Их Королевские Величества Мурзик с Фантиком. Чем все закончилось, думаю, напоминать не надо, хе-хе… Веселый конец века, надо признать.

– А я – за демократию, – подал голос толстый рыжий парень за первой партой. – Плохой правитель – надо убирать голосованием. И точка.

– Так у нас же, чисто технически, демократия. – Пфуя, казалось, забавляет этот разговор. – Все местные советы – выборные. И они же выбирают своего представителя в Коллегии.

– Да, но как лоббировать законы? – не сдавался рыжий. – Годовой лимит на общее количество изменений в законодательство – это же просто безумие! Пять законов в год!

– А вы хотели бы, чтобы законы можно было клепать как оладьи? По сто штук в день? И потом: смотря какие законы. Местные власти имеют достаточно полномочий, дабы решать мелкие проблемы самостоятельно.

– Ну, – рыжий почесал затылок, – по сто штук это, конечно, перебор. Но когда прения по одному законопроекту длятся месяц…

– … с привлечением специалистов! – вмешалась Шэн. – И голосование всегда открытое, с публикацией списков проголосовавших в правительственной газете. Вот не поддержал, скажем, господин Фрюк закон о профсоюзах алхимиков, а его на следующий день кто-то растворил в кислоте. Его коллега, господин Брюк, уже двадцать раз подумает…

– Шантаж! – взвился рыжий. – Под дулом пулемета кто угодно проголосует как надо! И вот уже готов закон об ограничении прав профсоюзных организаций…

– …а Тузик с Фунтиком его – бац! – и ветировали!

– И какая же это, к дьяволу, демократия?!

– Да-да, – Таккер, с ухмылкой, сунул в рот автоматическое перо и принялся жевать колпачок. – Я тут вспомнил цитату одного умнейшего человека… не помню, кто сказал, но смысл такой: король, чисто случайно, может оказаться нормальным парнем, в то время как чиновник – никогда. Потому что чиновник – часть бюрократического аппарата. И если сам аппарат плох и насквозь прогнил…

– Господин Андреа! – Конрад помахал поднятой рукой, – я этот спор слышу по десять раз на дню. И в Академии и в «подвеске» и на кухне и даже в бане. Скажите, пожалуйста, как он решается?

– Он не решается никак, – вздохнул комиссар. – Поэтому Квадриптих много лет назад просто плюнул и создал Линию крови. Дал нам королей как из сказки: умных, смелых и справедливых. Правителей с большой буквы, правителей, в каждой клеточке тела которых записан приказ работать на благо государства. Это была своего рода пробка, которой Квадриптих заткнул течь в днище молодого Королевства. И именно за это – можете меня цитировать хоть в редуте Инквизиции – мы должны по гроб жизни быть благодарны этим маньякам… Да, госпожа Шанталье?

– У меня вопрос по архивным документам. Я работала с материалами Корнэ и Фитца. Так вот мне хотелось бы узнать: можно ли считать аутентичными… (далее начался спор о каких-то технических деталях).

«М-да, – подумал Фигаро, – дела… А вот скажите, Артур, – как вы, действительно… эм-м-м… ну… собрали королевскую династию? Это ж ни в какие ворота не лезет: взять семь человек, а потом из них сделать нечто среднее, да еще и так, чтобы будущий король ничем не болел, мог не спать неделями и жил двести лет…»

«Вы думаете, я что-то в этом соображаю? – в «голосе» призрака явно чувствовалось ехидство. – Ну, то есть, я, конечно, могу рассказать в общем: клонирование, там, генетическое микширование… Все делалось на привозной аппаратуре»

«И вы, конечно, полистали руководство и за неделю поняли, как она работает?»

«Фи! Нет, конечно! Мы привезли сюда также и специалистов»

«А… Ясно. Зажгли у них перед носом шаровую молнию…»

«Ну что вы прямо как… Нет. Мы их пригласили»

«И вы пытаетесь меня убедить, что человек, живущий в месте, где есть подобные устройства… черт, да это же круче любого колдовства!.. Что такой человек захочет переехать сюда, к телегам и дровяным печам? Простите, но я вам не верю»

«Эх, Фигаро, – Артур снисходительно вздохнул, – ничего вы не понимаете… Вот как вам объяснить, что такое жизнь одинокого генетика в городе, где двадцать миллионов жителей и никто никого не знает лично? Как вам рассказать об ипотеке, о жесткой цензуре, принудительной толерантности, о жизни в обществе, где каждое свое слово нужно три раза фильтровать, дабы не обидеть любителей собак, защитников бурых шиншилл, левшей, правшей, феминисток или, не дай боже, верующих? Вы этого просто не поймете. А люди, которых мы приглашали сюда, рыдали от счастья… А, да – у них там колдовства не было. Мы им, как вы изволили выразиться, «зажигали перед носом шаровую молнию», так у людей от восторга башню сносило напрочь… Эх, друг мой, радуйтесь, что не понимаете ничего из того, о чем я говорю…»

– …так, замечательно. – Комиссар Пфуй что-то записал в своем блокноте и принялся заново набивать трубку. – Отличные ответы на дополнительные вопросы, госпожа Шанталье. Ваше «идеально» вполне заслуженно. Но вы не уточнили один момент: почему вы выбрали для своей работы именно «Уральский эксперимент»? Была ведь еще и какая-то личная причина, м-м-м?

– Да… – Шэн кивнула, – сейчас попробую ответить… Дело в том, что работая с фотокопиями бумаг Квадриптиха – с теми, конечно, к которым мне дали доступ – я нашла кое-что… интересное. Понимаете, компания Мерлина искала прирожденных управленцев. Тех, кто способен ассоциировать себя с большой группой людей, стать, так сказать, головой государства… Но была еще одна маленькая группа, упоминания о которой встречаются в документах «Уральского эксперимента». Речь о людях, которые… Как бы выразиться… Не превращались в животных в критической ситуации, но и не стремились к власти. Эти люди в любых условиях сохраняли человечность, стараясь помочь другим, поддержать, успокоить… Тут есть упоминания, – она полистала свой доклад – об одном старом алхимике и одном священнике…

– Да-да, я понял, о ком вы говорите, – кивнул комиссар, – Рене Штольф и Зигмунд Ашэр. Первый умер, отказываясь от еды в пользу женщин, а второй стал, своего рода, духовной поддержкой для участников эксперимента… И что вас так взволновало?

– Понимаете, – Шэн прикусила губу, – эти люди… Они были очень добрыми. Это были хорошие, честные люди, которым не наплевать на других. Почему тогда Квадриптих не… не использовал их биологический материал при создании Линии крови? Ведь нашим королям, при всем уважении, не помешала бы капелька доброты…

– А, вы об этом… – Комиссар вздохнул, и, плотно сжав губы, расправил свои роскошные усы. – Дело в том, госпожа Шанталье, что доброта – индивидуальное качество. Личностное. Добрый человек не может перестать быть добрым и, самое главное, не умеет быть добрым избирательно. А Правитель – Пфуй выделил это слово интонацией – при всех своих великолепных моральных данных, должен уметь в любой момент отрешиться от своего «я» и включить, так сказать, государственное мышление. Спрятать себя поглубже, и выдвинуть на передний план Руководителя способного принимать жесткие решения. Стать государством. Понимаете?

– Кажется, да. – Шэн коротко кивнула. – Но, мне кажется, Квадриптих, все же, как-то использовал и наследие этих людей. Просто… для чего-то другого.

«Умная девочка, – прошелестел в голове следователя психический шепот Артура. – Очень, очень умная девочка…»

– Ну? – Фигаро быстро огляделся по сторонам, – Что ты хотел мне показать?

Конрад, который изо всех сил делал вид, что читает газету, бросил короткий взгляд на двух первокурсников, осаждавших администратора Анну и прошипел:

– Сейчас, сейчас… Пусть уйдут.

– …но я же сдавал! – низенький парень, почти мальчишка с легким пушком на верхней губе, едва не плакал, копаясь в каких-то мятых бумажках. – Вот, у меня записано: «Алхимия» Эрнесто Валентайна, первый том. Ну проверьте, пожалуйста!

Однако Анна была неумолима.

– Нет, – голос администратора был холоден как сабельная сталь, – вы не сдавали. Выдача записана, а сдача – нет. Библиотечные списки у меня на руках. Где ваш отрывной корешок?

– Ну… – по щеке первокурсника скатилась одинокая слеза, – я еще посмотрю… Может, дал кому-нибудь…

– Ладно, – Анна внезапно смягчилась, – в случае утери учебника вы можете заплатить штраф и получить новый в течение суток. Распишитесь в бланке и возьмите квитанцию.

– А… А какой штраф? – голос парнишки задрожал.

– Пять медных империалов. Два из них вернется к вам в стипендии следующего месяца.

– О! – первокурсник задохнулся, – о, так это же… Это прекрасно! Я… Я, конечно… дайте бланк… Простите… Пять медяшек – легко! Извините еще раз…

– Ничего. И помните: в следующий раз в случае утери учебника сумма штрафа удваивается.

…Дождавшись пока студенты решат все свои дела с Анной, Конрад дернул Фигаро за рукав и сказал:

– Пойдем. Только смотри, чтоб за нами никого!.. Хотя тут сейчас столпотворение и всем на нас пофиг.

– Это точно. – Следователь проводил взглядом маленькую группку старшекурсников в черных робах, спешащую к главному выходу. – А куда мы…

– Узнаешь. Тс-с-с!

К удивлению Фигаро Конрад не последовал за «старшаками», а поволок следователя к одной из номерных дверей Академии: строгой панели черного дерева с серебряной семеркой вписанной в тонкий овал. Фигаро открыл, было, рот, но затем решил, до поры, заткнуться.

Их встретил широкий темный коридор, освещенный тонкими факелами, коптящими в держателях, выполненных в виде жутковатых костяных запястий. Высокие стрельчатые окна по правую сторону были плотно задрапированы бордовым бархатом (по одной из студенческих легенд заглядывать за занавеси было ни в коем случае нельзя: увидишь, что там, за окнами – сойдешь с ума), слева тянулись каменные арки дверей, похожих на тюремные. Это коридор тоже нравился следователю; он был таинственным и тихим, словно сказочный замок из книжек про вампиров. Приятная, щекочущая нервы жуть.

…Они прошли через дверь с цифрой «40», затем поднялись по узкой лестнице, свернули в коридор номер 203, а затем, почти сразу, миновали дверь с номером «30». Следователь нахмурился: хотя он и был уверен, что, в случае чего, выберется отсюда, цифры и повороты мелькали с прямо-таки ужасающей скоростью.

Конрад, впрочем, похоже, твердо знал маршрут. Он спокойно шел, время от времени посматривая по сторонам и бормоча себе под нос: «…триста два, потом десять и два-цэ…». Лишь однажды, у высокой колонны, зачем-то воткнутой прямо в пол посреди лестничного пролета, он замешкался и сверился с какой-то бумажкой, которую достал из внутреннего кармана куртки.

Коридоры вокруг, тем временем, становились все причудливее и запутаннее. Все чаще попадались двери без номеров или с номерами нарисованными мелом, все реже можно было увидеть на стенах таблички указателей и карты-схемы с подписью «При пожаре следовать за красными стрелками!». Особенно тревожили воображение следователя редкие следы былых посещений этих мест людьми: пустая и пыльная винная бутыль у стены, раздавленный окурок на лестнице, обломок швабры… Эти отметины чьего-то давнего присутствия походили на вешки оставленные скалолазами у вершины неприступной горы; они и нервировали и успокаивали одновременно.

Проходы и повороты, похоже, вообще потеряли всякое подобие упорядоченности: огромный коридор, со стен которого спускались до самого пола широкие алые полотнища, резко обрывался, расходясь веером узеньких – едва разминутся двое – коридорчиков. Некоторые из них почти сразу же заканчивались маленькими каменными мешками, другие, извиваясь и петляя, уходили куда-то вглубь Академии, причем в местах, где по всем законам геометрии, коридоры должны были пересекаться, внезапно оказывались необъятные залы, гулкие и пустые, или тупики, где двери теснились так плотно, что стена напоминала изрытый ласточкиными гнездами прибрежный обрыв. Ковры под ногами, плитка, доски, стены из белого камня, стены из камня черного, серого, пятнистого, бурого. Кромешная тьма и воющие сквозняки под арками бесконечных тоннелей. Запах селитры и плесени.

«…но там ничего нет, Фигаро. Просто лабиринты пустых коридоров, аудиторий и кабинетов… и теперь никто даже приблизительно не может сказать, сколько там этих комнат. Может, миллион. А, может, десять миллиардов…»

Липкий холодок страха пробежал по затылку следователя. И в тот самый момент, когда он уже был готов схватить Конрада за шиворот и потребовать объяснить куда, дьявол забери, они идут, рыжий дуболом внезапно резко остановился и сказал:

– Ф-ф-ух! Пришли, наконец-то!

Фигаро осмотрелся. Это был короткий, довольно непримечательный коридор: стены покрытые серой, под гранит штукатуркой, высокий потолок, смыкающийся над головами ребристой аркой, ниши в стенах (в нишах стояли одинаковые скульптуры из темно-зеленого стекла: песочные часы), пара тяжелых стальных дверей без номеров. Коридор был освещен слабым, тусклым сиянием непонятной природы; казалось, свет сочится из самого камня.

Они стояли перед дверью, в которую коридор упирался: лист серой стали с простой латунной ручкой в виде шара. Дверь была заперта хитрым механическим замком, над скважиной которого алела надпись: «Не входить! Закрыто по распоряжению администрации!». Краска облупилась и потускнела – надпись была очень старой.

– Теперь слушай, – голос Конрада был спокоен, но на лице увальня, усеянном крупными каплями пота, лежал оттенок смертельной бледности. – Здесь, в этом месте, я могу тебе все рассказать. Понимаешь, я под заклинанием. «Типун». Слышал?

– Конечно, – Фигаро дернул плечом, – и слышал и сам ходил под таким. Валяй, все в порядке.

– Погоди. – Конрад насупился. – Это не простой «Типун». Он передается тому, кому я расскажу то, что собираюсь рассказать. Поэтому ты, автоматом, тоже будешь под таким же точно. Согласен?

«Валяйте, Фигаро, – Артур усмехнулся, – я потом вас почищу… Это даже интересно»

– Хорошо, – кивнул следователь, – давай. Я готов.

– Тогда повторяй за мной: «Я, Александр Фигаро…

– Я, Александр Фигаро…

– …принимаю на себя обязательства данного мною обещания. Я не расскажу об этом месте никому, по принуждению или же по собственной воле, до тех пор, пока мое обещание не позволит мне этого…

– …не позволит мне этого…

– …в место, где я сейчас стою, я могу привести только одного человека, которому я полностью доверяю и лишь здесь поведаю ему секрет, передав тем самым сие обещание этому человеку…

– …этому человеку…

– …я могу передать секрет и скрепляющее меня слово лишь кому-то одному и не более. Я никогда не потребую передавшего мне секрет рассказать о том, кто связал обещанием его самого и никому никогда не расскажу о том, кто передал секрет мне…

– …передал секрет мне…

– … если же я нарушу данное мною слово, то приму на себя всю тяжесть кары заключенной в этом обещании, а двери, перед которыми я стою, навсегда закроются для меня.

–..закроются для меня. Дальше что?

Но следователь уже и сам чувствовал, как сжимается вокруг эфир, сплетаясь кружевами, оседающими на его ауре словно тончайшая прозрачная кисея. Заклятье работало.

– Все, больше ничего не нужно. Идем.

С этими словами Конрад потянул за ручку запертой двери. Замок сам по себе щелкнул и дверь открылась.

Следователь нахмурился. Эти двери запечатывались очень, очень мощными заклятьями. Мощными и сложными – не каждый магистр смог бы разобраться в хитросплетениях их каскадных нагромождений. А тут – щелк! – и на тебе: заходи, гость любезный, будь как дома! Это было… мягко говоря, необычно.

За дверью начинался короткий, всего-то сажен десять, коридорчик, упиравшийся в стену с одной-единственной дверью. Обычная, ничем не примечательная дверь: деревянная панель покрытая темным лаком, ручка-шар и, зачем-то, маленький стеклянный глазок.

К этой двери и подошел Конрад, толкнул ее – она легко и бесшумно открылась – и, не оборачиваясь, сказал:

– Заходи, Фигаро! Не бойся. Тут ничего страшного нет.

Следователь подошел к Конраду и осторожно заглянул за дверь. Там было темно, но рыжий уже зажег над головой простейшее заклятье-фонарик – крошечный световой шар в десяток свечей.

Там, за дверью, была маленькая комната, даже, скорее, комнатушка: десять на десять шагов. Стены и потолок являли собой сплошное черное зеркало отражавшее мутные силуэты Фигаро и Конрада подобно глади темного пруда. Посреди комнаты из пола торчал небольшой узкий постамент из светлого дерева, похожий на воткнутый в дубовый паркет карандаш. А над постаментом, не касаясь его глянцевой деревянной поверхности, висел шар.

Небольшая, размером со спелый персик, сфера, утыканная длинными, в палец, шипами, медленно вращалась в воздухе, примерно, в двух вершках над постаментом. Она, похоже, была серебряной, но, время от времени, когда свет «фонарика» Конрада становился ярче, поверхность сферы наливалась сочной тяжелой медью. Фигаро показалось, что он слышит какой-то звук: едва различимое гудение, спокойное и сонное. Так гудит летом пчелиный улей, полный меда: ленивый звук, что может в любой момент перерасти в разъяренное жужжание тысяч и тысяч пчел.

Странно: хотя в шаре не чувствовалось никакой угрозы (да и эфир вокруг был абсолютно спокоен) следователь внезапно ощутил нечто необычное – тревожный зуд в кончиках пальцев, отдающийся эхом где-то в самом потаенном центре его существа. Это ощущение – Фигаро точно знал это, хоть и не понимал, откуда – было как-то связано с памятью, и воспоминания будило не самые приятные: вот его руки наливаются нечеловеческой силой, вот он бросает в летящую к нему черную тень сгусток страшной, разрушительной мощи… а затем все прошло. Но тревога осталась; Фигаро с опаской поглядел на шар, а затем на Конрада и спросил:

– И что это такое?

– Познакомься, Фигаро, – рыжий усмехнулся, – это Исполнитель Желаний! Мой, а теперь и твой лучший друг в Академии!

– Эм-м… И что он делает?

– Исполняет желания, неужели не ясно? – Конрад засмеялся. – Долго рассказывать, я лучше покажу.

С этими словами он подошел к шару, коснулся одного из шипов (шар немедленно перестал вращаться) и громко сказал:

– Сто золотых империалов!

…Легкий мелодичный звон пронзил воздух, а затем следователь услышал другой звук: будто где-то далеко-далеко, за сотни верст отсюда, свистнул паровоз. Что-то мелькнуло в воздухе и с тяжелым металлическим звуком шлепнулось Конраду под ноги.

Кожаный мешочек.

Точнее, кошель.

– Смотри! – Конрад схватил его и, протянув следователю свою широкую как лопата ладонь, перевернул мешочек над ней.

Золото. Самое настоящее золото: новенькие сверкающие империалы. Фигаро поперхнулся от изумления.

– К-к-как? Откуда?!

– Я же говорил, – Конрад самодовольно ухмыльнулся, – это Исполнитель Желаний. Взамен ничего не требует, не бойся. Я у него уже раз десять просил. Давай теперь ты!

«Фигаро! – панический пси-голос Артура резанул извилины, – не трогайте эту штуку! Пока не трогайте! Дайте мне три минуты! Заговорите ему зубы, я вам умоляю!»

– А-а-а… – следователь прокашлялся, – а эта… хм… штука, она только деньги умеет? Или еще что-нибудь?

– Увы, только деньги. – Конрад развел руками. – Бессмертным она тебя не сделает и мышцы не нарастит. Да и что-то другое тоже, – он со смехом хлопнул Фигаро по спине. – А деньги – это запросто.

– Да, но что это такое? Откуда этот… Исполнитель взялся?

– Откуда ж я знаю? – Рыжий пожал плечами. – Я так понимаю, какой-то старый артефакт, забытый здесь еще за царя Фунтика Первого… Понимаешь теперь, почему кому попало рассказывать нельзя? Если, к примеру, Таккер про эту штуку узнает, он же сразу миллион в золоте попросит. Начнутся расспросы, расследования… А зачем оно все? Уж лучше так, по мере, так сказать, надобности… Да ты не менжуйся, попробуй!

«Давайте, Фигаро, – в «голосе» Артура явно прибавилось бодрости. – Сделайте вид, что касаетесь устройства. Я, на всякий случай, создам вокруг вашей руки барьер, но вы шар все равно не трогайте. Я пока не знаю, что это такое, так что ну его. От греха подальше»

Следователь подошел к шару, встав так, чтобы заслонить устройство от Конрада своим телом, поднес руку к шару (тот замер, словно в ожидании) и произнес:

– Пятьдесят золотых империалов.

Шлеп! Мешочек – точная копия того, который устройство выдало Конраду, упал Фигаро под ноги. Следователь поднял «подарок» (это, как он сразу понял, была иллюзия, хотя и весьма качественная – Артур расстарался), высыпал на ладонь «деньги» и изобразил на лице предельный восторг.

– Ну, просто офигеть! Ну, дела! Ну, спасибо, Конрад! Ты теперь мой друг навеки! Сегодня гуляем?

– Давай уже завтра, а? – рассмеялся рыжий, – как раз послезавтра выходной. День конституции же! Три дня гулять можно!.. А ты, смотрю, Фигаро, молодец. Думал, ты сходу тысячу затребуешь, а ты вона как – пятьдесят «желтеньких». Вот знал же, кому секрет передать… Так, теперь, главное, запомни, как сюда вернуться и как потом отсюда выйти. Вот тебе бумажка – тут все проходы-повороты записаны, но ты лучше на память выучи, а бумажку сожги ко всем чертям. А то мало ли что…

– …Артур, хватит! Это уже не смешно!

Фигаро сидел за столом в своей комнате в «Золотом Гусе», сжимая в левой руке пирожок с картошкой, а в правой – автоматическое перо (то самое, подарок Алистара Мэтлби) и писал дневной отчет комиссару Пфую. Отчет был коротким: всего-то две страницы. Отчитываться пока что было, особо, не о чем.

– Артур, вы где?

…С того самого момента, как они с Конрадом покинули покои «Исполнителя Желаний», призрак не выходил с Фигаро на связь и вообще никак не давал о себе знать. Когда дверь комнатушки, в которой хранился странный серебряный шар захлопнулась за ними, Артур сказал «…мне нужно обработать информацию, так что ждите» и наглухо отключился. Орб Мерлина на пальце следователя то раскалялся, то разом становился жутко холодным, покрываясь инеем – похоже, призрак работал с чем-то мощным – но на связь Артур не выходил.

Фигаро вздохнул, сунул в рот остатки пирожка, запил чаем (местного разлива, довольно жидким и невкусным), сунул отчет в конверт, и, открыв ящик стола, достал из него толстый цилиндрик сургуча. Цилиндрик был до того похож на кусок домашней колбасы жаренной на вертеле, что следователь немедленно испытал приступ желудочной ностальгии: ему страсть как не хватало кухни тетушки Марты, после которой вся столичная еда казалась ему некоей разновидностью казарменной баланды.

Раскалив сургуч заклятьем, он накапал на конверт приличную блямбу, достал из кармана личную номерную печатку старшего следователя ДДД и запечатал письмо.

– Офис комиссара Пфуя, срочное, – произнес Фигаро и письмо с треском растаяло в воздухе. Это не было блиц-портированием; материя письма превращалась в энергию и формировала информационный пакет, который и доставлялся адресату. Хитрое колдовство, которое подгребли под себя спецслужбы, и которое с успехом могло бы заменить телеграф.

…Легкий хлопок, и в воздухе напротив стола материализовался Артур, растрепанный и злой.

– Ну что, «Артур»? Что случилось? Я же сказал – работаю! Вас что, кто-то пытается убить? В туалете Демон-Сублиматор? На Землю обрушился метеоритный дождь? У вас закончилось пиво?

– Пиво, кстати, и не начиналось. Я все забываю заказать. – Фигаро встал из-за стола, и прошелся по комнате, разминая ноги. – Извините, я просто…

– Да ладно, черт с ним. – Призрак махнул рукой, – Там работы на несколько дней. Но даже то, что мне уже удалось выяснить – очень, о-о-очень интересно. Так интересно, что я даже развлекся.

Артур воспарил к потолку и принялся в своеобычной манере нарезать круги по комнате.

– Начнем с этого вашего «Типуна». Я уже говорил, что это очень сложное заклятье, не очень-то и похожее на обычный «Типун». Так вот – я беру свои слова назад. Это не просто «необычное» заклятье, это шедевр квазиматематики. Не знаю, кто его написал, но, в иное время, я бы немедленно сделал этого человека своим заместителем и включил в Квадриптих… Кстати, как бы он тогда назывался?.. Пентакль? Пентаграмм?.. Пентюх?.. Ну, ладно, короче… Этот «Типун» – заклятье с двойным дном. Не каскадная конструкция, а именно что двойное заклятье, где «под капотом» простого ментального фильтра скрыт сложнейший пси-анализатор, не позволяющий – причем очень жестко – говорить на определенные темы. Маскировка настолько идеальна, что мне даже как-то завидно, что я сам до такого не додумался. Но самое интересное, – Артур поднял палец, – что даже в случае успешного преодоления ментального запрета носитель заклятья немедленно забудет все связанное с этим долбаным «Исполнителем Желаний». Круто, а?

– Но вы же сказали, что сможете снять это с меня?..

– Ха! Снять-то я могу, без вопросов. Но вот в чем фишка: сигнатура этого вашего заклинания одновременно является и ключом к двери, ведущей к «Исполнителю». Каково? Изящное решение!