Текст книги "Следователь и Колдун (СИ)"

Автор книги: Александр Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Помню, – Оберн усмехнулся, – у Мерлина была идея похожая на вашу: огромные мануфактуры, где работают Другие, производящие все, что нужно для жизни – от иголки до кареты.

– Пф-ф-ф! – Гастон фыркнул, – а люди чем тогда занимаются?

– Как чем – в полях работают, скотину растят. Скотина, она ж Других не терпит, сами знаете.

– Не терпит, пока не пообвыкнет. Это проблема решаемая. – Следователь хлопнул стакан самогонки, закусил пирожком и достал кисет. – Да и чем, собственно, одержимый демоном станок отличается от одержимой молотилки или сеялки?

– Вот вырвутся из-под контроля все эти ваши сеялки-веялки, и намнут вам бока. – Сальдо недобро засмеялся. – От колдунов в мире все неприятности… Ну, половина так точно.

– Эх, Сальдо, – Фигаро снисходительно поцокал языком, – вот не как ученый муж рассуждаете, а как торговка с рынка. Это ж научная проблема. И думать нужно о том, как ее решить, понимаете? Не спотыкаться о трудности на пути, а думать, как свести их на нет. Вам что, не нравится идея заводов и полей, где все само собой крутится-вертится? Где не нужно гнуть спину толпам несчастных тружеников?

– Несчастные труженики за это жалование получают. Им что, продукцию с этих заводов за так раздавать?

– Ну-у-у… Зачем “за так”? Их нужно будет того…

– А, стойте, знаю. Переквалификация, правильно? Я вашу идею за версту вижу: пусть вчерашние крестьяне, токари, трубочисты идут в следователи, торговцы, машинисты… хотя нет, какие, к чертям, машинисты – там же Другие работают… В общем, пусть чем-то другим занимаются. А чем? Хватит у нас рабочих мест, чтобы всех занять? К тому же, тут ведь какая штука получается: мы убираем необходимость работать, и тут же возникает необходимость… работать? Что за чушь?

– Не ломайте копья, почтенные господа. – Барон вздохнул и достал из коробки новую сигару. – У старика Мерлина при Квадриптихе был целый департамент, который занимался такими проблемами. Так и назывался – Департамент Социального Конструирования. Они там на моделях работали. Были у них полигоны, кучи подопытных, бюджет такой, что от нулей в сметах глаза на лоб лезли, и вообще все, что захочешь.

– И много эти господа нарешали? – Следователь заинтересованно заерзал в кресле. – Я о таком департа… кхм… слышал из… читал в книгах. Знаю о некоторых его работах. Но ничего не знаю о результатах.

– Результаты? О, смотря что таковыми считать. Эти ребята накострячили несколько тонн научных работ, монографий и всего такого. Но вот что-то, что можно применить… Понимаете, есть вопросы, ответы на которых либо устраивают лишь часть вопрошающих, либо в свою очередь вызывают еще больше вопросов. И корни всего этого лежат, похоже, в самой человеческой природе. Поэтому старик Мерлин, в конце концов, департамент этот прикрыл к чертовой матери… А кстати, Фигаро, зачем вы разносите по кускам и так давным-давно разваленную башню? Нет, мне не жалко, упаси Эфир – разносите на здоровье. Но что вы там ищете?

– Остатки вашего аппарата, барон. В надежде, что это даст мне хоть какие-то зацепки, которые помогут объяснить ваше нынешнее состояние.

– А, бросьте. – Оберн махнул рукой. – Башню разнесло в клочья, аппарат тоже. Максимум что вы там найдете – битые зеркала.

– Тем не менее, даже на мельчайших осколках могут остаться следы колдовских процедур, понимаете? Это, конечно, маловато, но если зацепок вообще нет…

– И что? Нашли что-нибудь интересное?

– Как ни странно, да. Однако вовсе не то, что ожидал.

С этими словами Фигаро выудил из-под стола большой баул, развязал тесемки, пошарил внутри и бухнул прямо на скатерть нечто почерневшее и оплавленное.

– О! – Сальдо с уважением хмыкнул. – Это же реторта Шпиндлера. Используется для измерения температуры и давления газов. Эк ее, сердешную, помяло-то.

– А вот еще интересная штука. – Фигаро поставил на стол нечто непонятное, на первый взгляд казавшееся просто кучей обугленных шестеренок и рычажков. – Это механический астро-календарь – крайне удобная штука. С помощью этих дисков выставляются позиции пяти из двадцати восьми главных астро-компонентов, потом крутим эту ручку и получаем позиции всех остальных… Да, собственно, смотрите.

Следователь на что-то нажал, и устройство на столе хрипло зажужжало, звякнуло и замерло – видимо, его заклинило.

– Не работает. – Барон вздохнул. – Жаль, удобная была штука.

– Да! – Фигаро поднял палец и потряс им в воздухе. – Да, не работает! Но удивительно не это, а то, что механизм вообще остался единым целым куском. Более того: уцелела головная заводная пружина. Хуже того: я нашел этот прибор в ящике стола – тоже практически не пострадавшего. Что же это за взрыв такой?

– Колдовские выбросы. – Барон пожал плечами. – Вы же сами знаете, что там все взрывается иначе, чем если просто пороху напихать.

– Да, вы совершенно правы. Но меня интересовала не столько природа выброса, сколько то, что после этого выброса осталось. А осталось там, под развалинами, много чего: астро-календари, алхимическое оборудование, хирургическое оборудование, книги… Кстати, я спас из-под развалин много книг – по большей части, трудов посвященных демонологии и метафизике. В этих книгах очень много любопытных заметок на полях… Но я не нашел ничего, что можно было бы назвать фрагментом некоей машины… Скажите, барон, какого размера был ваш аппарат? На что он был похож?

– Ну, – Оберн потер лоб, – это была немаленькая штуковина. Несколько медных колец, зеркальные “коридоры” на подвижных штангах, этажерки для пирамидок-концентраторов, сердечник – здоровенная штука, похожая на гроб… Хм…

…где-то глубоко под землей гулко ударил невидимый молот. Ударил и затих; а Фигаро ощутил до боли знакомую дрожь в кончиках пальцев.

– Вот на это было похоже? – следователь достал из кармана лист бумаги и протянул барону. – Такое устройство?

– О! – Оберн просиял, – Именно такая, совершенно верно. Вот эти штуки по углам, похожие на шипы – часть системы эфирных резонаторов. А этот шарик сверху – позиционирующая антенна.

– Ага, – Фигаро потер руки, – антенна. Поня-я-я-ятно… – На лбу следователя выступили крупные капли пота. – Ну, черт с ней. Тут, барон, какая забавная штука получается: я исследовал вашу ауру и обнаружил интересную аномалию: отсутствие центра схождения. Иными словами, ваша аура находится в вас лишь частично, а центр проекции у нее вообще непонятно где. Плюс еще один забавный факт: вы не можете покинуть замок. В другой ситуации я бы сразу понял, что к чему. Но меня смутил ваш рассказ о смерти жены, приборе высасывающем “виталис”, таинственных экспериментах – вот это все. И я честно пытался копать в этом направлении. А зря, очень зря.

– Что вы имеете в виду? – Оберн нахмурился. – Вы думаете, я вам наврал?

– Что вы! Вы не имели намерения ввести меня в заблуждение. Но есть одна проблема. Эфирное сканирование вашей ауры показало еще кое-что: следы активного колдовского вмешательства в ваш мозг. Ваша память, барон, была отредактирована.

– Что?! – барон даже подавился сигарным дымом. – В каком смысле – “отредактирована”?

– В самом прямом. – Голос следователя был мягким, но глаза Фигаро жестко удерживали взгляд Оберна. – Кусок вашей памяти стерли и заменили “заглушкой” – ложными самокорректирующимися воспоминаниями. Это было сделано очень давно, но следы подобных операций остаются навсегда. Особенно если их проводил аматор в области психического колдовства.

…бам! Опять удар под ногами – на этот раз сильнее, гораздо сильнее.

– Фигаро, я ничего не понимаю. – Лицо барона посерело, пальцы мелко подрагивали. – Вы утверждаете, что мне промыли мозги?

– Да. – Следователь кивнул. – Но к этому мы еще вернемся. Для начала мне хотелось бы прояснить причину вашего… кхм… состояния. Вам известно, что такое филактерия?

– Разумеется. – Барон нервно хохотнул. – Мне только интересно, откуда это известно вам. Мне почему-то не кажется, что это преподают в Академии.

– У меня были хорошие учителя. – Фигаро прикрыл глаза. – Но речь не об этом. Итак, филактерией называется некий предмет, в который пересаживается сознание реципиента, структура его ауры, короче, все то, что можно было бы назвать “душой”. Человек, которого перенесли в филактерию, может далее существовать рядом с ней либо в виде бесплотного духа, либо, при определенных условиях, проявляться в некоем псевдо-теле. Это так называемые филактерии первого типа. Но есть и второй тип: когда в филактерию “пересаживают” не сознание, а источник жизненности, так сказать, “корень” человека. В этом случае тело не умирает, а становится бессмертным и неуничтожимым – до тех пор, пока не будет разрушена филактерия, разумеется. Такую процедуру еще называют “вита-децентрализацией”. Это колдовство сложное, трудоемкое и весьма темное, так как требует человеческих жертвоприношений и прочих неаппетитных ритуалов. Но результат до такой степени схож с тем, что я наблюдаю перед собой, что сомнений у меня уже не осталось.

…опять удар – эфирная пульсация прямо под ногами. И сразу же за первым – второй. Тум. Тум.

– Фигаро, – Оберн покачал головой, – вы спятили. Да, думаю, я мог бы создать филактерию второго типа. Знаний и оборудования у меня хватало. Жить вечно – о да, это была моя идея-фикс. Но филактерия… Как-то даже не знаю… Или… Вы имеете в виду, что это сделал кто-то другой? Создал мою филактерию, а мне стер об этом память? Но мой эксперимент… Расчеты… Я ничего не понимаю.

– Я тоже ничего не понимал. Пока не нашел пропавший гобелен.

– Что? Какой еще, к черту, гобелен?

…тумс. Тумс. Тумс!

– Точнее, место, где гобелен висел. В коридоре рядом с нашей спальней – великолепная подборка гобеленов: замок Шератон с разных ракурсов, и даже в разрезе. Но пары гобеленов нет – пропали. Однако же я нашел и гобелены, и каталог, в котором есть их прекрасные миниатюры. Пришлось, правда, изрядно поглотать пыли – я нашел их на чердаке, в куче старых тряпок.

– На кой ляд вам понадобились старые гобелены?

– Меня царапнула одна ваша фраза. Вы сказали, что в замке нет катакомб – только винные погреба. Но в легендах об этом месте, которые так любят местные поселяне, фигурируют строители замка и их рассказы, в которых упоминаются именно что обширные катакомбы под Шератоном. Казалось бы – зачем барону Оберну врать о такой мелочи? Тем более что барон решил свести счеты с жизнью. Очень, очень странно. И тут же я натыкаюсь на пропавшие гобелены, которых, кстати, два: на одном изображены взрывные работы при создании этих самых катакомб, а на другом – чуть ли не подробная карта замковых подземелий. А потом я не нахожу во взорванной башне никаких следов аппарата, о котором рассказывает барон. И – флеш-рояль! – барону редактировали память. Что все это значит? Что дает нам в общем?

– Что?

…на барона страшно было посмотреть: серое как штукатурка заострившееся лицо, судорожно прыгающий вверх-вниз кадык, провалившиеся куда-то вглубь черепа глаза. Но самым жутким было ярко-алое сияние вокруг его фигуры: сейчас оно стало гораздо заметнее и пульсировало. Пульсировало, как внезапно понял следователь, в одном ритме с эфирным “барабаном” под ногами.

Тумс-тумс-тумс-тумс!

– Там, под замком, в глубине катакомб – ваша филактерия, контейнер в котором вы заперли свое сердце. Во время кровавого ритуала – на него, так понимаю, и пошли эти ваши разбойники – вы вырвали сердце у себя из груди и стали бессмертным, неуничтожимым существом. А потом зачем-то – этого я до сих пор не понимаю – стерли себе память об этом, подсунув воспоминания о некоей “машине вечной молодости”, которой никогда не существовало, предварительно аккуратно уничтожив или спрятав все, что могло бы напомнить вам о тайнике, где хранится ваша жизнь. Именно ваше сердце бьется там, внизу, порождая эти эфирные волны, подтачивающие реальность вокруг, словно соль разъедающая снег.

– Машина была, Фигаро! – заорал Оберн, взлетая над креслом. – Она была! Вот, вы сами нашли рисунок, на котором она изображена!

– Я его не нашел, – следователь грустно вздохнул. – Я его нарисовал. Совершенно, между нами говоря, от балды. И ваше сознание тут же приняло эту игру, дополнив свежими подробностями вроде “позиционирующей антенны”. Таки и работает динамическая “затычка” для памяти. Простите.

Барон замер. Его лицо словно разбилось изнутри, не в силах отразить переполнявшие Оберна чувства. Но, что хуже всего, пульсирующее свечение вокруг барона становилось с каждой секундой все ярче.

Тумс! Тумс! Тумс-тумс-тумс!!

Откуда-то из древних коридоров внезапно прилетел ледяной ветер, мгновенно потушив свечи в золотых канделябрах. Воздух в зале мгновенно остыл; дыхание Фигаро превратилось в клубочки осыпающегося инеем пара. Морозные изразцы расцвели на оконных витражах; тарелки и кувшины приподнялись над столом и со звоном рухнули обратно.

Черт лица барона уже не было видно; фигура Оберна пылала ярким алым светом. И следователь понял: еще секунда, и мощнейший эфирны выброс просто сотрет это место…

Бамс!

Звук был громкий и сочный, словно корову треснули по заднице доской. И тут же мир пришел в себя – в зале резко потеплело, в камине вновь вспыхнул огонь, а пламя вокруг фигуры барона напротив потускнело. Оберн издал звук схожий с бульканьем; его глаза закатились, и барон мягко спланировал на пол, явив взору Искру, сжимавшую в руке слегка погнутую кочергу.

– Мда, – девушка покачала головой, – навели вы шороху, господин Фигаро. А так хорошо сидели.

– Святый Эфир… – следователь, наконец, выдохнул, – вы умудрились вырубить барона… кочергой?

– Ну а что? – Искра пожала плечами. – Мне батя как говорил: ежели видишь какую чудь – берешь железный прут потолще и лупишь со всей дури. Всегда работает.

– Ага. – Фигаро икнул. – Работает.

– И что дальше? – в разговор вмешался Сальдо. – Долго он пробудет без сознания? И что это вообще было?

– Я так понимаю, – следователь сглотнул и поежился, – проблема в психическом конфликте, который барон, сам того не желая, спровоцировал этой своей редактурой памяти. Он то ли отчаянно хотел что-то забыть, либо… даже не знаю. Теперь я случайно спровоцировал у Оберна нечто вроде психоза, и часть его жизненности запертая в филактерии пытается барона защитить. Филактерия второго типа это как если бы ваше сознание распилили на две части, вот только там, внизу хранится нетронутая память Оберна, а в его теле – поврежденная. Отсюда диссонанс, который очень скоро разнесет это место в клочья.

– Как скоро? – губы Сальдо дернулись.

– Если он очнется – очень быстро. Поэтому дайте ему что-нибудь для сна. Лошадиную дозу.

– Сделаю. – Алхимик кивнул и тут же куда-то убежал, прихватив с собой пару реторт со стола.

– А что делать нам? – Гастон явно нервничал. – Я так понимаю, искать филактерию барона?

– Мне – да, искать филактерию. А вам – пытаться выжить.

– Что?

– Гастон, – следователь говорил быстро и отрывисто, – у нас нет времени. Чувствуете эту пульсацию? Сейчас все окрестные Другие очень, очень заинтересуются замком. Ваша задача – охранять Оберна и друг друга. Мое – найти его сердце и вернуть в тело. И как можно быстрее. Я не рассчитывал на то, что мои слова произведут на барона такой эффект, но теперь уже ничего не поделаешь – нужно разгребать последствия.

– Фигаро, вы представляете, какую защиту барон мог поставить вокруг своей филактерии? Да вы даже не знаете, где ее искать!

– Догадываюсь. – Следователь криво усмехнулся. – И молитесь всем силам, чтобы моя догадка оказалась верна.

…вереницы факелов на стенах и запах плесени. И лестница вьется винтом: осклизлые камни в щелях между которыми сочится сыростью мох, бледные мокрицы на потолке. Факелы ярко горели – кто зажег их? Или они никогда не гасли? Фигаро не мог вспомнить, да и не так это сейчас было и важно.

Дверь в винный погреб – тяжелая дубовая панель – была открыта. Ну да, он сам оставил ее открытой, когда в последний раз хозяйничал здесь ночью, разыскивая стаканчик красного. Вот стеллажи; в свете колдовского огонька поблескивают сквозь пыль донышки бутылок – их все еще довольно много здесь, в этом подземелье, и некоторые вина – настоящий раритет, стоимостью в маленькое состояние.

Здесь, внизу пульсация Эфира чувствовалась гораздо лучше. Она буквально била по ушам, и световое заклятье Фигаро вспыхивало вместе с ритмом невидимого сердца.

“Не отвлекаться, – подумал следователь, – не отвлекаться. Не терять времени. Жизнь как минимум четырех человек сейчас зависит от меня. А если сила эфирной аномалии окажется достаточной для того, чтобы вызвать пробой… Впрочем, об этом лучше не думать”.

Стеллажи с бутылками интересовали Фигаро мало. А вот обширная зала-коридор где из стен торчали огромные бочки вызывала куда больший интерес. Следователь внимательно изучил краны-пробки и чертыхнулся: он слышал о шифре виноделов этих краев, но впервые столкнулся с ним в реальной жизни; на потемневшей от времени древесине темнели выжженные раскаленным железом значки – трефы, черви, бубны… Вот что, к примеру, означало сочетание двух трефовых мастей и одной бубновой? Вино? Какое? Или коньяк? Или что?

– Черт, черт, черт!

Фигаро метался от одной бочки к другой. Он простукивал их, обнюхивал и даже тыкал в бочки “мерилом”. По всему выходило, что жидкость есть в каждой второй бочке, но при этом некоторые наполнены не до конца.

И тут, наконец, следователь увидел бочку, что выпирала из стены в самом конце подвала.

В этой бочке не было ни пробки, ни крана – просто гладкое дубовое дно. Но при этом был значок, наведенный, зачем-то, ярко-красной химической краской – червонная масть.

Сердце.

Фигаро сконцентрировался, и, подстроившись под очередную эфирную “волну”, использовал ее силу для усиления собственного заклятья-кинетика.

Эффект превзошел все ожидания: дно бочки буквально взорвалось. Из темного отверстия за ним пахнуло влагой и ржавчиной. Пыль осела, и следователь увидел, что фальш-бочка заканчивается аккуратной круглой дверью из неизвестного Фигаро серого металла. Сальдо, наверное, сразу бы признал “вечный свинец” – алхимический сплав, что способен выдержать плевок кикиморы, но следователя волновало совсем другое: полный набор Запирающих символов на дверной плите.

Дверь была запечатана колдовством, и открыть ее могло только колдовство. Какое – знал лишь тот, кто наложил на дверь заклятье, а он, как подозревал и надеялся Фигаро, еще не пришел в себя, и, к тому же, скорее всего, вообще ни черта не помнил об этой двери.

Следователь сел на пол, обхватил голову руками и задумался.

Можно, конечно, было попробовать расплавить стену шаровыми молниями. Артур-Зигфрид Медичи, он же Мерлин Первый так бы и поступил: снес бы к едрене фене эту дверь вместе со стеной. Проблема была лишь в том, что здесь и сейчас был лишь Александер Фигаро, старший следователь ДДД.

Он, однако, честно попробовал.

Кинетики – даже самые сильные – не оказали ни на дверь ни на стены вокруг сколь-нибудь заметного действия. Шаровая молния выщербила из кладки довольно большой кусок, чем поначалу страшно обрадовала Фигаро, но простой расчет показал, что стену толщиной полтора метра он будет долбить шаровыми молниями часа четыре.

Тогда следователь решился на отчаянный шаг.

Ни на что особо не надеясь, он принялся выворачивать карманы. Нужное ему нашлось в куртке: увядший и свалявшийся в зеленый комочек стебель.

Разрыв-трава.

Секунду помедлив, Фигаро бросил стебель в под язык, возложил руки на дверную плиту и пробубнил:

– Ржа, вода, трещины-затрещины, разрыв-трава, отворяй ворота!

Следователь ожидал всякого, но только не такого эффекта, который последовал за его заговором.

Дверь застонала всеми сочленениями, скрипнула и развалилась на две части, рухнувшие на пол – Фигаро едва успел отскочить в сторону.

– Ого, – прошептал он, – ого-го. Никогда, никогда не недооценивайте народное колдовство… Так, и что тут у нас?

…за дверью открылась черная дыра, из которой тянуло нездоровым горячим сквозняком, оставляющим на губах привкус железа. Фигаро увидел коридор облицованный белым камнем, резко уходящий вниз, широкие ступеньки и свет – тусклый, зеленоватый, но вполне заметный: слабо светился камень стен. Мрамор из Дальней Хляби.

– Вот оно что… – следователь скрипнул зубами. – Да тут все пропитано колдовством. Ладно, попробуем так…

Он достал из кармана монетку и бросил ее вниз. Монетка, щелкая, проскакала по ступенькам… и ничего не произошло.

– Никаких ловушек? Или никаких ловушек, которые купились бы на такой тупой трюк? Что ж, если я умру, пусть считают меня героем, что ли…

Он сжал кулаки, и ступил на первую ступеньку.

* * *

– Вот, – Сальдо вынул иглу из вены Оберна, – это отрубит его, минимум, до утра. Надеюсь на это… Нет, Гастон, нет! Этот комод хлипкий как воздушный змей. Возьмите лучше шкаф.

– А вы не хотите помочь мне его перетащить? – Гастон, злобно шипя, толкал комод к двери, где уже собралась немаленькая баррикада из мебели. – Он, вообще-то тяже… А, спасибо, госпожа Искра. Ого.

– Вот уж верно – городской мужик нынче слабоват пошел. – Искра, засучив рукава, со страшным скрежетом кантовала шкаф (было не похоже, что это занятие вызывает у нее хоть малейшие затруднения). – Жрет мало и что попало. А есть такие… па-а-а-а-аберегись!.. Вот так, сюда его… А есть такие, что, говорят, вообще одну травку жуют, а потом мрут от чахотки к тридцати годам. Мужик должен есть мясо с пивом! Вот как батя мой…

– Господин Фигаро с вами бы согласился. Он тоже страсть как любит мясо с пивом. Вот только растет от него почему-то только вширь… Так, думаю, двери мы забаррикадировали… Сальдо?

– Соль и железо под порогами и под всеми окнами. Обереги – все, которые были – развешаны.

– Думаете, поможет?

– Как вам сказать… Всякая Другая мелочь сюда не пролезет. А вот что до крупняка… Проверьте ружья, Гастон, а я, надеюсь, еще успею смешать парочку алхимических бомбочек. И, думаю, неплохо бы еще… Окно! Гастон, окно!

Огромная темная тень мелькнула за высоким витражным окном. Откуда-то снаружи раздался мерзкий царапающий звук, и внезапно соседнее окно взорвалось фонтаном цветных брызг, явив за собой пушистую скребущуюся тьму. Тьма выпустила из себя восемь бархатных лап, уперлась ими в стену, подтянулась, и на пол с мягким звуком шлепнулся большой черный ком.

Черная Вдовушка.

Искра завизжала так, что зазвенели все оставшиеся целыми стекла. Гастон ахнул, вскинул ружье, но его остановил рев Сальдо (администратор даже представить себе не мог, что престарелый алхимик может так орать):

– А-а-а-а-атставить!! Не стрелять!!

Но Гастон и сам уже понял, что чуть не сделал глупость. Он бросил ружье на пол и произнес заклятье.

Из ладоней администратора ударил луч яркого света. Черная Вдовушка заскрипела, заскрежетала и пулей взлетела на потолок, где забилась в угол, в котором скукожилась, подобрав под себя лапы.

– Спалить ее? – Гастон чуть приоткрыл ладони, но алхимик отрицательно покачал головой.

– Нет. Пусть сидит. Повесьте рядом с ней светляка в сто свечей, это ее иммобилизует.

– На кой черт она вам сдалась? На реактивы пустить хотите?

– Можно и на реактивы, хе-хе… Но сдается мне, что этот паучок нам еще понадобится… Вы не стойте, не стойте. Давайте чем-нибудь закроем окно, а то сейчас, чую, набежит сюда всякой твари…

* * *

Следователь задыхался от жары.

Здесь внизу, в большом белом зале, куда привела его лестница, жара стояла просто неимоверная. Пот градом стекал по затылку Фигаро; его куртка промокла насквозь, а в глазах темнело и двоилось. Он боялся включать кондиционирующее заклятье – не хотел активировать возможные ловушки, настроенные на колдовство, но чувствовал, что этого не избежать, если он не хочет свариться тут заживо.

Но главная проблема была в другом: лестница привела его в большой полусферический зал, сложенный из таких же белых мраморных блоков дальнехлябинского мрамора.

Вот только в этом зале не было ничего. Ни дверей, ни люков, ни алтарей, испещренных пятнами крови убиенных на них жертв – ничего вообще. Только стены и мутный свет, да еще сводящая с ума жара, и все.

Но Фигаро чувствовал витки мощных заклинаний, свернутых внутри этих стен, заклятий Скрывающих, Обережных и гораздо более сложных, анализировать структуру которых у следователя просто не было времени. Это место было либо сейфом, либо ловушкой, либо, вероятнее всего, и тем и другим.

Больше всего Фигаро смущало то, что дверца этого сейфа была призывно приоткрыта. Весь каскад здешних заклятий можно было просто… активировать. Открывающая петля столь призывно торчала наружу, что не подумать о ловушке было просто невозможно.

Хуже всего было то, что ловушка, очевидно, была также и проверкой для бессмертного существа: активировавший ее колдун, скорее всего, тут же получил по голове целой серией заклятий – смертельных для обычного человека, и совершенно безопасных для самого барона. Значит…

Решение пришло к Фигаро далеко не неожиданно и не спонтанно – сказались уроки Артура.

“Волшебная ловушка, – говорил древний колдун, как всегда накручивая круги над головой следователя, – может быть какой угодно, но один блок в них не меняется вот уже несколько сотен лет – блок самонаведения. Ловушка ударит того, кто ее запустит. Но как она определяет, кто это сделал?”

“Ищет… м-м-м-м… фокус эфирной аномалии?”

“Фигаро! Ну чего вы все время мямлите?! Отвечайте как думаете – за неверные ответы я не распыляю на месте! Да, да, дьявол побери, конечно же, ищет фокус! А как иначе? Зачем иначе? Ведь это всегда, неизменно срабатывает! Значит, обдурить такую ловушку можно… как?”

“Сместить фокус?”

“О! Отличная идея! Это как если бы вы предложили удлинить вам руку для того, чтобы открыть ей потом крышку сундука с “адской машинкой”! Гениально!”

“М-м-м-м-м… Создать… фокус… порождающий… другой фокус?”

“Фигаро, если вы будете правильную мысль ВСЕГДА рожать второй по счету, то вы не доживете до старости. Я вообще удивляюсь, как вы до своих-то лет дожили!”

…на написание формулы и накачивание ее эфиром у следователя ушло минут десять. Затем он аккуратно подтолкнул заклятье, молясь, чтобы здешняя система безопасности не отреагировала на этот тонкий, почти незаметный колдовской “укол”. И тогда…

Из ауры следователя вывалилась эфирная структура, которая раскрылась цветком и породила другую эфирную структуру – попроще, но стабильную, со своим личным фокусом. Колдун наблюдающий за этим со стороны увидел бы двоих Фигаро: сам следователь, и его аура-дубликат, которого “главный” Фигаро держал на тонкой привязи. И вот этот-то Фигаро-Два вошел в центр комнаты и дернул за “веревочку” активирующего заклинания.

Сперва в то место, куда следователь спроецировал свой альт-фокус ударила молния. Потом с потолка сорвалось каскадное пресс-заклятье, и с громким хлопком припечатало пол.

“И это все?” – следователь разочарованно покачал головой, но дальше начались вещи поинтересней.

Из пола, из стыков мраморных плит, внезапно выскочили копья – довольно длинные. Фигаро спасло лишь то, что он предусмотрительно поднялся на пару ступенек вглубь тоннеля, по которому сюда спустился. Копья поелозили вверх-вниз, пару раз провернулись, и спрятались обратно, а затем откуда-то сверху на пол рухнула здоровенная каменная плита идеальной формы – эдакий белый “кирпич” весом в добрую пару тонн.

– А что, неплохо, – прошептал Фигаро, вытирая пот со лба. – Сперва зажарить, потом на шампур, а потом отбить до полной готовности. Ну, господин Мерлин, с меня коньяк. Две бутылки минимум.

И тут упавшая с потолка плита стала открываться.

По белому мрамору пробежала тонкая черная трещина, которая тут же разошлась в стороны и изнутри плиты, словно из шкатулки поднялся вверх красивый золотой зажим, похожий на кузнечные клещи, только тонкие и ажурные, покрытые красивой искусной резьбой. Клещи держали нечто похожее на широкую колбу или банку, накрытую тончайшей кисеей белого шелка.

И там, в колбе под шелком, что-то мерно пульсировало, переливаясь всеми цветами радуги.

…если бы следователь подошел ближе или свернул свое заклятье “двойного фокуса”, колдовской удар псионического заклинания сокрытого внутри мраморного тайника пришелся бы прямо по нему, Фигаро. А так под раздачу попал лишь его эфирный двойник, но приятного в происходящем все равно было мало: сознание следователя словно располосовало на две части. Он стоял на лестнице, держась за стену, но одновременно с этим его засасывало внутрь сложной колдовской “розетки”, замыкающей на себя все вводы-выводы его ауры. Происходящее было для Фигаро не опаснее движущейся картинки кинетоскопа, но до тошноты головокружительно.

Альтер-эго Фигаро больше не витало в воздухе над мраморной плитой, а стояло в огромном зале, пол которого покрывали черно-белые шахматные квадраты. Это, собственно, и была шахматная доска, просто очень большая. Он сам, одетый в черные одежды Ферзя, стоял на второй горизонтали, а с клеток на другой половине доски на него смотрели трое: Белая Королева, Белый Епископ и Белый Конь.

Белая Королева – очень красивая женщина, лицо которой Фигаро неоднократно видел на портретах в замке, улыбнулась, кивнула ему и сказала:

– Здравствуй, Виземир.

* * *

– Так, – Гастон перезарядил ружье, – похоже, прекратилось. И эти эфирные волны, вроде бы, стихают потихоньку.

– Экая гадость. – Искра пнула ногой окровавленный труп довольно крупного лешака, которого она только что забила насмерть ножкой от кресла. – И оберегов не боятся, прут как оглашенные.

– Да не работают в такую эфирную бурю обереги, – вздохнул администратор, – глушит их… Итак, что мы имеем: за полчаса три лешака, две пиявки, волколак и болотных огоньков без счету. Если все это добро начнет переть чаще… не знаю, сколько мы продержимся.

– Лешаки – ладно. – Искра отшвырнула в сторону кресельную ножку и взялась за кочергу. – Это так, мелкая дрянь. Вот пиявки – это да. Спасибо господину алхимику, что пожег их своими склянками, а то пиявку так просто не одолеть. И вы господин Гастон – эк вы волколака-то! Прям меж глаз – бам!

– Бам-то оно бам… – Администратор поежился. – Но я надеюсь, что Фигаро поторопится. Не ожидал я такого нашествия. Того и гляди, кикимора припрется.

– Кикиморы – не Другие. – Сальдо махнул рукой. – Их эфирные аномалии не интересуют. Хорошо хоть трясти перестало, а то я уже грешным делом подумал, что замок сейчас развалится к чертям. Думаю, что…

Договорить алхимик не успел – пол под ногами качнуло так, что со стола посыпалась посуда. Сальдо не был чувствителен к эфиру, но даже он почувствовал, как заложило уши и что-то глубоко внутри ощутимо дрогнуло, точно натянутая струна.

Гораздо более интересный эффект эфирный всплеск оказал на Искру. Летняя Королева взвизгнула, а затем от ее тела отделилось нечто похожее на застывшую в воздухе молнию – трещина ярко-голубого света, которая медленно проплыла по воздуху, замерла над столешницей и взорвалась.