Текст книги "Следователь и Колдун (СИ)"

Автор книги: Александр Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

В итоге оказалось, что из спиртного у рыбаков осталась только водка: бутылка у Гастона и бутылка у Фигаро. Зато это была «Синяя вьюга» – столичный продукт, редко попадавший в Нижний Тудым, и поэтому считавшийся в городке чуть ли не деликатесным. Следователь еще весной привез из Столицы ящик, а вот откуда «Вьюга» взялась у Гастона, так и осталось загадкой.

Они выпили по стакану и принялись за уху. Некоторое время на берегу безымянного лесного озера слышалось только деловитое чавканье, в которое контрапунктом врывался перезвон цикад. В небе зажигались первые тусклые звезды,

– …так не знаете, где деревня? Я к чему: тоже, вроде, как-то слышал, что есть здесь поселение: то ли углежоги, то ли охотники, то ли еще кто… – Фигаро с аппетитом облизал ложку и грустно посмотрел на пустой котелок.

– Где-то есть. – Гастон открыл раскладной нож и принялся нарезать колбасу. – Но вслепую я искать его не пойду ни за какие коврижки. Вон там, – он махнул рукой куда-то в сторону противоположного берега – Петровы Вырубки – всего-то час пути. А сразу за ними – Охотничий лог. Вы, Фигаро, историю про Охотничий лог не слышали?.. Конечно, не слышали; это дела давние… Так вот: случилось это когда я только-только в школу пошел – кстати, городской голова, почтенный господин Матик был моим однокашником и жутким пройдохой…

– Да я знаю…

– Ага… Значит, как-то летом – в эту же, примерно, пору, – пропали в здешних лесах две девушки. Пошли по грибы и не вернулись. Это, понятно горе – не беда; такие «пропажи» быстро находят. В девяти случаях их десяти оно как бывает: пошла баба в лес, туда-сюда, там полянка, здесь полянка, а вон там еще лисичек полно, а вон и белый гриб шляпку показал… ой, а где это я? Готово, заблудилась. Тогда садись на пенек и жди охотников. А охотники заговор поисковый начитают и через час-два пропажу-то и найдут.

– Ага. А в лесу – волки.

– Конечно, волки, – согласился зам. городского головы, – да только кто ж в наших краях заговора от волков-то не знает?! Ну а лешаки всякие, да чащобники – это уже амулеты. Без них из дому местные вообще не выходят… Словом, снарядили поисковый отряд: три охотника. Все как один – молодые парни, да только работы-то там – пшик. Ждали их уже к утру – не вернулись. Вечер – нету. На следующее утро старики уже брови стали хмурить. Снарядили другой отряд: десять человек. Все как один – бывалые мужики, матерые охотники, что леса эти вдоль и поперек прошли… Эх… Короче, последний лагерь пропавшей группы нашли как раз в Охотничьем логе. Костер догорает, все вещи на месте, ружья заряженные прямо на земле валяются… а вот и скарб бабий – нашли, стало быть, пропавших девок. Да только сами как в воду канули. Шалаш разметан, словно ураганом, вещи перевернуты, в каждом туеске кто-то рылся, но ничего не взял: деньги да побрякушки какие были – все на месте. И ни капли крови вокруг. Да и тел так и не нашли.

– Лешак?

– Да какой лешак – амулеты же! На баюна думали…

– Баюны на группы не нападают никогда.

– Вот то-то и оно!

– Черная Вдовушка вполне могла бы…

– Могла. Так она схватила бы одного-двух, и все. И поисковые заговоры не сработали, вот что самое странное-то! Вьется, вьется «дедкина дорожка», и все по поляне, где охотники пропали, все по поляне! Будто и живы они и в порядке, и здесь, в трех шагах… Жуть, конечно…

Они выпили, закусили колбасой и черным хлебом, и некоторое время прислушивались к звукам вечернего леса. В озере изредка всплескивала рыба, в траве шуршали мелкие ночные зверушки, где-то глухо ухал филин. А затем вдруг до слуха рыбаков долетел другой звук: низкий протяжный стон, исходивший, казалось, из недр земли.

– Вот, – Фигаро поежился, – я вчера слышал это три раза. Причем один раз – среди бела дня. Что это, по-вашему?

– Черт его знает… – Гастон задумчиво достал из кармана трубку и кисет. – Может, болотные газы. Может, земля усаживается. А может… хрен его знает, одним словом… А вот, слышите?

…Над лесом пронесся протяжный крик, похожий на скрип петель ржавой двери. Где-то в чащобе что-то заухало, затарахтело и, в конце концов, нехотя стихло.

– А, – следователь махнул рукой, – так это же подземники. Старые деревья валят. Они не опасны и человека страсть как боятся. Поверьте мне, Гастон: задумай хищный Другой вас схарчить, вы его до самой последней секунды не услышите.

– Ну, вы меня успокоили, Фигаро! – Гастон поцокал языком. – Прям камень с души, чес-слово!.. А подброшу-ка я дровишек… Да, так лучше… Светлее… В общем, чего только в наших лесах не водится: и баюны, и лешаки, и чащобники, и дриады…

– Дриады не опасные.

– Ага, как же! Навостришь топор не на то дерево, а оно тебе веткой по башке! «Не опасные», скажете тоже…

Стемнело. В небеса осиянные целым сонмом звезд, медленно взбиралась из-за леса Луна. Зазвенели комары, но следователь колдонул «накомарник», а Гастон подбросил в костер какой-то травки с одуряющим запахом, и стая мелких вампиров, оскорблено жужжа, отправилась пытать счастья в других местах.

– …а еще есть здесь, чуть дальше на север, ближе к старым глиняным ямам, Чертовы Озера. На вид обычные озерца, вот как это, возле которого мы стоим. Но там все в предупреждающих вешках и люди в здравом уме туда не ходят.

– Болотные огни?

– Болотные огни тоже, но не в них дело. Днем это обычные озерца, маленькие, неприметные, с подземными ключами. Только без рыбы совсем, и птиц там нет. Ночью – то же самое, ничего необычного. Но упаси тебя Святый Эфир остаться там на ночь: утром обязательно одного-двух человек из компании недосчитаются. И сторожить бесполезно – все уснут, хоть ты их палками бей. Помню, раз бригада лесорубов подумала, что их товарищ, что ночью пропал, в озеро свалился. Решили понырять, поискать. Так их потом никто и не видел больше никогда.

– Да, – поежился следователь, – я уже понял, что места у вас глухие… А давайте-ка еще по одной, а то что-то вы на меня жути нагнали, Гастон…

…Тут, пожалуй, следует сделать небольшое отступление и сделать некоторые пояснения.

…Вот уже почти неделю старший следователь Департамента Других Дел Александр Фигаро отдыхал в лесах под Нижним Тудымом в компании первого зама городского головы. Следователь не был в официальном отпуске, он не подавал заявление за свой счет, он даже не купил больничный лист в муниципальной клинике – он просто ушел в банальнейшую самоволку и был счастлив.

Лето пришло в Нижний Тудым одуряющей жарой и всеобъемлющим сплином. Жизнь старого городка замерла; днем все сидели по домам, а вечером потихоньку выбирались на улицы, где сидели на плетеных стульях летних кафе, попивая холодное пиво из погребов и судача о всякой банальщине. Даже Пружинная фабрика перешла на работу исключительно в ночную смену; днем цеха превращались в филиал преисподней, и охладить их не было никакой возможности: не справлялись даже погодные амулеты.

Городской голова, господин Матик, уехал в месячный круиз по Лютеции, оставив вместо себя Гастона, а тот, не будь дурак, перевалив всю работу на плечи второго зама, господина Сиринуса, поспешил к Фигаро и предложил тому, наконец, порыбачить («…а то только треплем языками, а толку нуль»).

Фигаро, изнывающий от безделья вот уже вторую неделю, согласился безоговорочно, тут же принявшись собирать рюкзак. Следователь, в буквальном смысле, дурел; за четырнадцать дней полного безделья он придумал, записал и отточил восемь кондиционирующий заклятий – одно другого краше. Он бы с удовольствием потратил это время на занятия с Артуром, но призрак Мерлина Первого временно отсутствовал. Пятнадцать дней назад Артур разбудил следователя посреди ночи и заявил, что уезжает в командировку.

«Мне нужно продолжить работу с материалами Кроули, – заявил призрак с крайне деловитым видом. – Но для этого мне понадобится уехать. Большая часть моих исследований будет заключаться в работе с бумагами, а сами эти бумаги находятся в разных… хм… местах. Очень далеко отсюда»

«Но как вы будете с ними работать? – недоуменно спросил Фигаро, – Ведь вы…»

«Да, да я знаю; я могу «проявляться» лишь рядом с Орбом, – раздраженно скривился Артур. – Но для работы с книгами, бумагами и облачными хранили… короче, могу обойтись и без манифестаций»

«И надолго вы… хм… отлучитесь?»

«Месяца на два-три. Не больше. Осенью вернусь в любом случае, обещаю. Но уехать мне нужно, поверьте. Уж если Договор Квадриптиха в вашей крови подал голос, значит, Демон начинает нервничать, и времени осталось не так много. А вы, Фигаро, обещайте мне, что не будете рисковать жизнью. Я вас, правда, кое-чему научил, но это так, ни о чем. Из вас боевого колдуна делать все равно, что из леденца меч ковать. Так что… Короче, берегите себя, очень вас прошу»

Так что к настоящему времени следователь перебывал в блаженном покое: лес, озеро, костер, рыба, водка… Водка, кстати, довольно быстро заканчивалась, о чем Фигаро озабочено заявил Гастону.

– Да, вижу, – тот озадаченно кивнул, – приговорили мы бутылочку-то. А вот хватит ли еще одной… Это, конечно, теорема Мерлина. Ну, в любом случае, ночь на дворе. Даже если и есть тут деревня, не пойдем же мы ее искать!

…Однако когда во второй бутылке осталось около четверти оба приятеля внезапно обнаружили в себе такой запас смелости и такой прилив духа, что решили отправиться на поиски деревни немедленно.

– Да я… х-х-ик! Да я на Ночного Летуна хаживал! С железным прутом!

– Ха! Да я как-то кровососку уделал – во-о-о-от такущую! Заклятьями жарить пришлось, пули не брали!

– А я на кикимору…

– А я волколака!..

– А я…

…Когда бутылка окончательно опустела, выяснилось что первый зам. городского головы и следователь ДДД за свою жизнь расправились с целой ордой наиопаснейших Других существ и посему являли собой самых бесшабашных и отъявленных головорезов во всех здешних лесах. Они уже перебросили через плечи легкие холщовые сумки – для еды и выпивки – и кто знает, чем бы закончился их поход по ночной чаще, если бы в этот самый момент к костру не вышел человек.

Или, точнее сказать, человечек. Ночной визитер был на голову ниже Фигаро, румян, опрятен, гладко выбрит и белобрыс. На вид ему было лет сорок; на голове незнакомца восседала огромная соломенная шляпа, похожая на самую большую в мире древесную поганку, а обут коротышка был в «колтышки» – местный вид самодельной обуви из кожаных обрезков и деревянных брусков которую повально носили углежоги, дровосеки и прочий люд, у которого не было монет на такую роскошь как сапоги. Также на госте были штаны из мешковины и длинная белая рубаха с множеством карманов, карманчиков и кармашек, чем-то похожая на конторский фартук, только предельно сельского извода.

– Доброй ночки! – подал голос незнакомец, – не подскажут ли добрые господа, имею ли честь…

Но вниманием Фигаро и Гастона уже всецело завладел предмет, который человечек держал в руках: здоровенная плетеная корзина, из которой соблазнительно торчало длинное горлышко бутылки заткнутое пучком перемотанной бечевкой травы.

– Любезный, – почти пропел Гастон, – а не подскажете ли вы что это у вас такое в корзинке? Часом, не водка ли?

– Нет, – коротышка с достоинством выпрямил спину, – это самогон. Прекраснейший самогон в мире, который гонит моя жена, великолепная Цевинка из…

– А не согласится ли запоздалый путник, – к разговору подключился следователь, и голос его источал мед и елей – продать нам немного этого замечательного зелья? Вы, я так понимаю, местный? Из деревни что неподалеку?

– Э-э-э… Вы правы, сударь, я из Топкой Пали и это действительно неподалеку. А вот что до «продать»… Понимаете, эту бутыль я должен передать как гостинец господам к которым…

– А выпить? У костра? У нас хлеб, колбаса…

– И щука! Глядите, сударь, какая рыбина!

– О! – незнакомец одобрительно осмотрел щуку, висевшую на бечевке возле шалаша, – такого зверя надо бы на угли…

– Так сгорит же!

– А его сперва в глину закатать надобно. И, опять же, травки здесь растут которые тоже можно бы… Эм-м-м… Ну, разве что, по стаканчику…

Размеры бутыли были воистину чудовищны; сразу стало понятно, что и «по стаканчику» и даже «по два стаканчика» не нанесет ее содержимому ни малейшего ущерба. Фигаро довольно щурился, вытирая губы – самогон был страсть как хорош: крепок как алхимический спирт, чист как помыслы монаха и не имел даже следов дрожжевого запаха. Тут же было решено запечь щуку как можно быстрее, поскольку, как выразился ночной гость, «…рыба она как баба: чем свежее, тем лучшее».

Гость представился Фанфурием Гузликом, помощником старосты Топкой Пали, чем привел Гастона в неимоверный восторг.

– Так вы мой коллега! Ну надо же! За это нужно всенепременно…

– А, господин Матик! – Гузлик важно кивал головой, – знаем, знаем… Суръезный человек!.. А теперь жабры… И вот этой травки ей в брюхо – для запаху…

…К тому времени как щука была готова, вся троица была уже не вполне транспортабельна, однако кулинарный талант господина Гузлика оценила по достоинству.

– М-м-м! Фот это фа! Фкуфнейфая фефь, фто я ел!

– О-о-о!..

– У-у-у!..

Под самогон и стоны блаженства щука была уничтожена до косточек, после чего Фигаро пришла идея выкупаться в озере. Гастон горячо поддержал следователя, и даже помощник старосты, поохав, что, мол, дурная идея, господа хорошие, полез, в конце концов, в воду.

…Лучи утреннего солнца, пробившиеся через полог листвы, осветили следующую картину: на берегу догорал костер, в пепле которого еще можно было обнаружить обломки щучьего хребта, а в нескольких шагах от заметно покосившегося шалаша на земле спала троица: Фигаро, обнявший пустую стеклянную бутыль, Гастон, на носу которого подсыхали клочья бурой озерной тины и Фанфурий Гузлик, строгостью позы (он лежал на спине, аккуратно сложив руки на груди) напоминающий покойника. «Покойник» шмыгал носом и нервно подергивал ногой – очевидно, помощнику старосты снилось что-то беспокойное.

– … о-о-о-х, Фигаро… Неужели на утро ничего не оставили?

– М-м-м-м… Вообще ничего, друг мой… Ох, как же голова болит… Поверить не могу: бутыль же была – на роту солдат хватит! Когда мы ее приговорили?

…У шалаша, опираясь на ствол молодой березки, стоял Фанфурий Гузлик. На лице помощника деревенского старосты застыли смиренье и тоска.

– Э-э-эх… Господа… Господа, могу я, наконец, уточнить: имею ли я честь видеть перед собой достопочтенного господина Фигаро, следователя Деперт… Депурт… Колдуна?

– Я Фигаро, да, – следователь вяло удивился, – а, простите, любезный, как вы…

– Слава небесам… – Фанфурий закатил глаза и испустил сиплый вздох облегчения. – Слава тебе, святый Горний Эфир и чуры-охранители… Если бы Бровар узнал, что я с каким-то встречным-поперечным его гостинец вылакал… Ох-ох-хо… Хм… Значицца, господин-колдун, послали меня к вам вот по какому делу: беда у нас в деревне приключилась. Да такая беда, что только колдун и надобен… Кстати, коли вы, господа хорошие, прямо сейчас соберетесь, то аккурат через часик похмелится успеете – ужо я озабочусь…

Деревенька Топкая Паль привела следователя в экстатический восторг.

Пятьдесят домишек сокрытые от мира в лесном разлоге надвое рассекаемом маленькой речкой (даже, скорее, ручьем), Топкую Паль даже и деревней-то назвать было сложно; такие места в Королевстве было принято называть «селениями». Однако все хатки были аккуратно выбелены, дерн и солома на крышах, похоже, регулярно обновлялись, а плетеные оградки стояли ровно и были украшены развесями вполне канонических расписных горшков. Здесь было несколько огородов, однако же куда больше огромных деревянных рам, на которых сушились выделываемые шкуры, почерневших от сажи коптилен и так называемых «холодных ям» – сухих погребов где годами выдерживалось специально обработанное мясо, местный деликатес. В общем, это была самая обычная охотничья деревенька, коих в окрестностях Нижнего Тудыма пруд пруди.

– Мы сперва в город гонцов отправили, – рассказывал Фанфурий по дороге, – да только там сказали, что почтенный господин Фигаро отдыхают в лесу. А я и спрашиваю: где, в каком? В общем, быстро укумекал, что где-то на Паленых озерах вашсиятельство пьянствуют, то бишь, почитай, рядом с нашей Палью.

– Ага… – Фигаро, расстегнув рубаху, пыхтел, обмахиваясь листом лопуха. – Кстати, объясните мне, любезный: почему у вас тут все такое… м-м-м… паленое? Деревенька ваша – Паль, озера – Паленые…

– А, – махнул рукой Фанфурий, – так это ж еще с тех времен повелось, когда в этих местах углежоги жили. Потом ушли куда-то… а, может, и не ушли – всякое болтают… А названия, вот, остались. Тут еще есть Паленая Слободка, Жженые хутора, Копченый ручей…

Выслушивая все эти жжено-паленые названия, следователь лишь рассеяно кивал, внимательно изучая деревню, к которой они подходили. Не похоже было, чтобы Топкая Паль бедствовала: амулетов над дверями ровно столько, сколько надо, двери-окна не заколочены, «бережных кругов» – следов проведения ритуалов защиты от Других существ не видать, кладбище – маленькое и аккуратное, с белеными оградками и ухоженными могилами – тоже в порядке: земля не разрыта, кресты не поломаны, одним словом, мертвецы мирно лежат в своих домовинах, не тревожа сон честного люда. Правда, венки из цветов и разноцветных лент на всех перекрестках и калитках, но это, как раз, в порядке вещей: тут недавно играли или только собирались играть свадьбу.

…И все же было что-то еще, какой-то тонкий эфирный смрад на самой границе восприятия, похожий на призрачную вонь жженой бумаги. Здесь не так давно творили колдовство, темное, дурное колдовство, которое, впрочем, не почти не оставило следов. Почему? Любопытно, очень любопытно… «А хорошо, что Гастон со мной», довольно подумал следователь.

…По возвращению Фигаро из столицы первым к нему в гости наведался именно зам. городского головы. Они выпили, посудачили о том о сем, и тогда Гастон вдруг попросил следователя выдать ему рекомендательное письмо в ДДД, которое Фигаро уже несколько раз шутливо обещал администратору.

Фигаро растерялся: разумеется, он, как старший следователь, имел право выдавать подобные документы. Но что, черт побери, сподвигло немолодого уже Гастона на столь внезапную перемену деятельности?!

Зам. Матика, немного помявшись, в конце концов, признался, что, на самом деле, уже давно мечтает стать «полноформатным» колдуном, да только никак не может найти в себе храбрости подать заявку на специальные подготовительные курсы. «Понимаете, Фигаро, – краснея и смущаясь бормотал Гастон, – у меня с детства с колдовством нелады: вроде бы и умею чего-то, а так чтобы по-настоящему… Таланта, что ли, нет… Вот если бы вы направили меня к кому-нибудь из знающих людей…»

Фигаро, недолго думая, выдал администратору направление к самому Стефану Целесте, снабдив его сопроводительным письмом, суть которого вкратце была такой: уж если уважаемый магистр не так давно достаточно вольно обошелся с ним, Фигаро (имелось в виду, разумеется, недавнее расследование в Академии Других наук по итогам которого Мерлин, Артур Зигфрид-Медичи, превратил одного своего старого знакомого в вешалку), то он, разумеется, может оказать ему, Фигаро, ответную услугу, и выяснить, что за проблемы у Гастона с колдовскими способностями.

Матик, городской голова, отреагировал на действия своего первого зама довольно бурно, однако препятствий тому чинить не стал. «…если ты, Гастон, станешь колдуном – отлично! Мне колдун позарез нужен, особенно после того как Фигаро упек Метлби на Дальнюю Хлябь. Но если ты, скотина, вздумаешь улизнуть, я тебя и в Академии найду, а как найду, так не обрадуешься!»

Гастон уехал в начале апреля и вернулся в первых числах июня – сияющий аки майская роза, в новом пальто, модных остроносых туфлях и газовом шарфе-«удавке» на шее. Источая запахи одеколона, дамских духов и дорогого коньяка он тут же вывалил следователю все что с ним случилось за время пребывания в Столице. Его рассказ, правда, наполовину состоял из историй ухлестываний старшего администратора за столичными кралями, но и в колдовстве, как оказалось, Гастон достиг небывалого прогресса.

Стефан Целеста подошел к просьбе Фигаро так же, как и к любому другому своему начинанию: с предельной обстоятельностью. Он отдал Гастона в заботливые руки Савелия Качки, магистра трансформации и медицинской алхимии, а тот, в свою очередь, пропустил несчастного администратора через такое количество всевозможных тестов, что к концу их серии бедняга едва ли не ползал на карачках. Однако же проблема «колдовского завтыка» Гастона была найдена – нечто вроде «слепого пятна» на ауре. «Вещь редкая, но не из тех, что встречаются раз в сто лет», как выразился Качка, после чего заместителя Матика подвергли эфирной перегрузке, которая вызвала у него контузию средней тяжести, потерю сознания и, как следствие, полное исцеление. На языке Качки эта процедура носила название «прожигания каналов».

Так что к настоящему моменту Гастон с нетерпением ждал осени, когда он, наконец, сможет вернуться в Академию и продолжить обучение, а чтобы не терять хватку донимал Фигаро на предмет тренировок. Правда, вот уже почти две недели «тренировки» заключались в ловле рыбы, поглощении огромного количества еды и обильных возлияниях на природе.

…Народу на улицах Топкой Пали было не так чтобы очень много, но те селяне, что попадались следователю на глаза, не выглядели особо запуганными. Моложавые девахи таскали воду из колодца (ведра были таких чудовищных размеров, что, казалось, жалобно поскрипывающие коромысла сейчас просто сломаются), на немногочисленных огородах пропалывали грядки, троица охотников, перешучиваясь, сидела на завалинке вычищая и смазывая ружья; одним словом, никаких следов катастрофы следователь не заметил.

«Значит, какая-то ерунда, – подумал он, – кровососка, пиявка, а, может, Ночной Летун повадился. Хотя странно, конечно: в подобных местах народ отлично знает, что делать в таких случаях. Да и местная травница, скорее всего, ведьма без лицензии. Так за каким чертом я им сдался?.. Интересно, черт возьми! Чую, ждет нас с Гастоном настоящее приключение. И это замечательно – не все ж время бить баклуши и жрать водку…»

…Как оказалось, большая часть жителей Топкой Пали собралась в Общей избе. Это помещение, служившее в деревеньках подобным этой чем-то вроде городского клуба, было полностью забито людьми: сельские вдовушки с волосами до плеч, как велит традиция, важные старики с окладистыми бородами и длиннющими висячими усами и неизменными трубками в желтых, но все еще крепких зубах, охотники с покрытыми шрамами руками и обветренными лицами, молча мутузившие друг дружку дети (для них в углу было сооружено нечто вроде манежа с низкими деревянными бортами) – в Общей избе было не продохнуть. Однако как только староста Бровар – высокий тощий старик в такой же соломенной шляпе как и у Фанфурия, одетый в вышитую рубаху, тканые штаны и кожаные сапоги – хлопнул ладонью по столу, все немедленно затихли и уставились на вошедших. Даже дети мгновенно перестали драться и во все глаза смотрели на следователя и старшего администратора.

Староста оказался мужчиной дьявольски проницательным: он мгновенно организовал для гостей самые лучшие места у своего стола – низенького и колченогого (Фигаро поначалу даже не понял, как за таким сидят, однако когда ему принесли сшитый в виде груши мешок набитый ароматными травами пришел в полный восторг: эта штука была страсть как удобна). Более того, одного взгляда черных как смоль проницательно-ехидных глаз Бровара хватило чтобы понять, что следователь и администратор страдают «утренней маетой опосля перепою». Щелчок пальцев – и в откуда-то, похоже, из-под земли, тут же возникли две молодухи, мгновенно покрывшие стол скатертью на которой, словно по мановению волшебной палочки, появилась запотевшая бутыль, стаканы и малосольные помидоры («…нельзя с похмела жирного, господа хорошие, вот нельзя и не просите – не дам! А вот бурячихи да под помидорчик – дело святое…»).

Опрокинув стакан, следователь почувствовал, как к нему возвращаются желание жить и острота мышления. Он с огромным удовольствием высосал помидор, облизнулся и благодушно произнес:

– Так что, господа любезные, у вас тут приключилось?

Общая изба мгновенно взорвалась целой канонадой голосов. Все орали, перебивая друг друга, злясь, что их не слышно и тратя больше энергии и сил не на то чтобы донести до следователя какую-то информацию, а на то чтобы заткнуть соседа. Это до такой степени напоминало законотворческий процесс в Имперской Коллегии, что Фигаро испытал рассеянный приступ дежа вю.

Староста, однако, молчал, устало рассматривая потолок. Он, похоже, понимал: людям нужно поорать. Именно поорать – выплеснуть накопившееся напряжение, дать волю чувствам, потрясти кулаками.

Но в меру. Минут через пять, когда гомон, в котором следователь мог различить только слова «свадьба», «колдовство», «лиходейство» и «страх лесной», достиг своего апогея, Бровар снова легонько хлопнул ладонью по столешнице.

Жест этот, должно быть, имел некое особое влияние на жителей Топкой Пали, поскольку все разом заткнулись – точно кто-то выключил патефон. Бровар плеснул себе самогону, выпил, степенно закусил и негромко сказал:

– По одному. И не орать, а то непонятно ни хрена.

…Нет, перебивать друг дружку они не перестали, но ор превратился во вполне себе связное повествование, где рассказывали более-менее по очереди, а перебивали друг дружку лишь для того чтобы поправить или дополнить. Тем не менее, повествование о недавних событиях в деревне все равно заняло минут сорок, в течение которых Фигаро узнал следующее.

Через неделю, аккурат на Летнюю Полуденную, в Топкой Пали должно было произойти знаменательное событие: кузнецова дочка, великолепная Искра, должна была, наконец, выйти замуж. Искра была очень хороша собою, но нраву ветреного и необязательного, поэтому умудрилась к своим двадцати двум годам разбить сердца половины мужского населения деревни. В конце концов, регулярные мордобои и серенады исполняемые под его забором осточертели кузнецу (больше всего страдавшего именно от серенад, поелику деревенские охотники отличались зычными голосами и полным отсутствием слуха), поэтому он, в конце концов, дождавшись положенных «двадцати и еще двух» лет своей дочки немедленно сосватал ее сыну своего давнего друга-скорняка Бушли, молодому Петру Бушле. Выбор был тем более обоснованным, что молодой Бушля одной рукой гнул подковы и убивал быка ударом промеж глаз, так что вопрос с воздыхателями ветреницы-Искры решался автоматически.

Новоиспеченная невеста была довольна: Бушля был красавец, каких мало. Деревенские кумушки тоже украдкой возносили благодарственные мольбы предкам: им уже порядком надоело лечить внезапно приключавшиеся приступы страсти у своих благоверных мужей заговорами и кочергами. Доволен, понятное дело, был и сам кузнец, и все шло как нельзя лучше, если бы не далее как позавчера вечером не приключились в Топкой Пали события как столь же трагические сколь и мистические.

…На закате, когда солнце только-только опустилось за кроны деревьев, Искра с ее подругами сидели на крылечке дома кузнеца, лузгали семечки и болтали о всякой ерунде. Ничего не предвещало беды, когда вдруг со стороны леса налетел ледяной ветер, от которого мгновенно увяли цветы у кузнецова дома, что-то громыхнуло, и из-под земли поднялась черная туча, которая тут же обратилась чудищем вида престранного: высокая фигура в драном темном плаще под которым не было ничего кроме клубившегося облака пыли и пылающим черепом вместо головы. Подруги Искры и ахнуть не успели, как дочь кузнеца с визгом взмыла в воздух, скрученная по рукам и ногам черными текучими нитями, а существо похожим на гром замогильным голосом прогрохотало:

«Ваша Летняя Королева будет ждать в замке Шератон. И пусть за ней приходит могучий колдун, или не приходит никто!»

– Стоп! – Фигаро поднял руку, прерывая рассказ. – Спасибо, пока хватит! Вы, староста, и вы, господин Фанфурий, проводите нас на место… хм… происшествия. И пригласите заодно любого непосредственного свидетеля тех событий – чем моложе, тем лучше… А, и бутылку я захвачу с собой, если вы не против…

– …Вот где это случилось, – прошептал Гастон, нервно облизывая пересохшие губы.

Кузнецов дом выглядел добротно: ладный, крепкий, построенный, похоже, не так давно, с недавно перекрытой крышей ярко-оранжевой черепицы, высокой стрехой, надежной дубовой дверью, изразцовыми ставнями (опытный глаз следователя мгновенно распознал в аляповатых, на первый взгляд, узорах, хитрую вязь защитных рун – от сглаза, от бледной немочи и от вредоносных мелких Других), и похожим на удивленно открытый глаз слуховым окном дом излучал ту же самую ленивую летнюю благость, что и вся деревня. Его явно не коснулось дурное колдовство, а между тем, этим самым колдовством провонял весь дворик перед входной дверью.

Две аккуратные клумбы под окнами, не так давно сплошь заросшие цветами теперь являли собой удручающее зрелище: растения почернели, пожухли и более напоминали скрученную в кольца вороненую колючую проволоку. Огромные подсолнухи за прикрытой от дождя деревянным навесом аккуратной скамейкой печально поникли, а на травяном пятачке у самого дома виднелись странные темные прошлепины – словно чернила кто-то разлил на зеленый бархат.

– Так точно-с, вашсиятельство! – кивнул Бровар, нахмурив кустистые брови. – Как есть – аккурат тут и приключилась беда!.. Так, али не так?! – староста грозно зыркнул на свидетельницу происшествия, дебелую деваху по имени Роксана, которую по приказу Фигаро они притащили с собой.

Роксана, впрочем, не особо испугалась гнева Бровара, и следователь, в общем, понимал, почему. В девице был, без малого, сажень росточку, а шириной плеч она напомнила Фигаро плакаты приглашающие «…гостей и жителей Столицы посетить удивительное Представление с участием цирковой Банды Силачей, гнущих подковы, разрывающих цепи и останавливающих на скаку диких коней». Роксана была недурна собой, однако же, мужа ледащего или же мужа-гуляку судьба в браке с этой валькирией ждала бы незавидная.

– Так, все так, – девица степенно кивнула, достала из кармана огромную жменю тыквенных семечек, и тут же принялась их лузгать. – Аккурат там, где пятна в траве. Там как раз Искра и стояла, когда ее чудище скрутило.

– Вот оно как… – Фигаро почесал затылок. – А расскажите, пожалуйста, любезная барышня, как выглядел этот… хм… лесной ужас?

– «Лесной»? – Роксана задумчиво сплюнула шелуху семечки на куст крыжовника. – Не, сударь, простите уж, но таких страстей в наших лесах я отродясь не видывала. А я их, леса енти, прошла вдоль-поперек. Всякого насмотрелась: и дриад видала, и подземников и упырей на старых кладбищах, что в лесу, в старых деревнях… Хотя вот упыриное что-то в этом чуде было. Что-то… м-м-м… похоронное, что ли…