Текст книги "Работа для оборотня (СИ)"
Автор книги: Зола
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)
Он повернулся к Гвилту. Тот стоял неподвижно, будто окаменев. Спустя несколько мгновений его взгляд наконец оторвался от окровавленного лица мёртвой Зельды, он медленно повернулся к Краучу.
– Замолчите, – сказал он. Просто сказал, не крикнул, но все тут же замолчали, только кто-то судорожно всхлипывал в толпе. Это короткое слово, словно топор, обрушилось на общий шум, заставив его затихнуть. Ремус посмотрел на вожака – тот по-прежнему стоял неподвижно, рука с палочкой опущена. Глубокие морщины обозначились на его лице, он не отрывал тяжёлый взгляд от Барти Крауча, а тот смотрел на него с торжеством, высоко подняв голову.
– Я ожидал найти тебя здесь, Гвилт, – громко сказал он. – Я уже решил, что ты сбежал, бросив самых бесполезных шавок позади, но парочку из них нам удалось захватить живыми. Мисс Доннелли в конце концов рассказала, что ты ушёл сражаться с Фенриром Сивым, хотя нам пришлось её разговорить.
Бобби опять застонала, зажав рот ладонью. Квентин внезапно рванулся вперёд, но авроры одновременно вскинули палочки, и тонкая линия огня протянулась перед оборотнями Гвилта, не давая им сделать ни шагу вперёд, к своим мёртвым друзьям и живым врагам.
– Игра окончена, Гвилт, – голос Крауча прямо-таки вздрагивал от торжества. – Сдавайся сейчас, ты и твои псы, и тогда, быть может, некоторым из них дадут сказать на суде слово в свою защиту. Тебе о таком и мечтать не следует. Сдавайся, и я сохраню твою жалкую жизнь. Может, я даже смогу убедить Визенгамот не приговаривать тебя к Поцелую дементора – только к пожизненному заключению.
Грегор в ответ сухо рассмеялся. Если бы Ремус ещё мог удивляться, он бы удивился.
– Мою жизнь, – повторил Грегор, словно пробуя эти слова на вкус. – Мою жизнь! Не трудись, Крауч – моя жизнь кончена. Она не принадлежит ни Визенгамоту, ни тебе, ни даже мне. Я умру сегодня. Но не ты отнимешь мою жизнь, проклятый убийца.
– Убийца? – яростно выкрикнул Крауч. – Это ты и твоя свора – преступники и убийцы, и ты ещё позавидуешь тем, кто уже убит, когда будешь гнить в Азкабане!
– Скажи это моему сыну, Крауч. Скажи ему, что его мать, которую насильно обратил Фенрир Сивый и которую я ни разу не взял с собой на охоту, была преступницей и убийцей.
В отличие от Крауча, Гвилт не кричал, хоть и говорил довольно громко. Голос его был более хриплый, чем обычно, может, от последствий полнолуния, может, от горя. Говоря, он ненадолго взглянул на Финна. Парень застыл у линии огня, глядя на тело матери, сжав кулаки, заливаясь слезами, Ремусу показалось, что в глазах вожака тоже блеснули слёзы. Он ни разу не видел, чтобы Гвилт проявлял к Зельде нежность или особое внимание, так же как и к Финну, но сейчас было видно, что он мучается от утраты и чувства вины.
– Пытаешься выставить меня монстром? – Крауч дерзко вскинул голову, отбрасывая со лба тонкую прядь волос. – Ты сам и есть монстр, как и все оборотни!
Ремус почувствовал, как в нём снова поднимается гнев, ледяная грохочущая волна, вроде тех, которые оглушительно разбивались о берег возле Азкабана. Сжав кулаки, он смотрел в бледное лицо Крауча, в его горящие торжеством глаза.
– Среди нас есть монстры, это так. Может, я монстр, но те, кого твои люди убили этой ночью – разве они монстры? Обычные несчастные, которых я взял к себе, потому что иначе они бы погибли! Скажи моему сыну, Крауч, что его мать была монстром! Скажи этой девочке, которую держит твой аврор, что её дитя было монстром! Тебе на это плевать, правда? Ты ненавидишь всех нас, просто за то, что мы существуем…
Крауч скривил рот.
– А тебе не приходило в голову, Гвилт, – тихо, но отчётливо прошипел он, – что вы не должны существовать?
– Так говорят Пожиратели Смерти, мистер Крауч, – громко сказал Ремус. – Если вы считаете себя вправе решать, кто должен существовать, а кто нет, значит, вы ничуть не лучше их.
Крауч повернулся к нему, презрительно скривил рот:
– Я прощу тебе эти слова, мальчишка, потому что обещал Аластору Грюму пощадить свою жизнь. Но это в последний раз. Твой отец тоже не умел следить за своим языком, и не мне тебе рассказывать, к чему это привело! Сдавайся вместе со своим вожаком!
Ремус молча направил на него палочку.
Сегодня утром он проснулся, забрызганный чужой кровью.
Сегодня ночью он убил другого оборотня.
Сегодня он стал чуть менее человеком и чуть более волком.
Барти Крауч даже не представляет, с кем он связался.
Глядя в глаза Краучу, он опустил палочку. Крауч снова злорадно улыбнулся, но улыбка в слудеющую секунду сменилась оскалом – Ремус направил палочку на линию огня, и та тут же круто изогнулась, разорвалась, зазмеилась по земле, подползая к ногам авроров. Ремус Люпин был одним из лучших выпускников Хогвартса, и сейчас Крауч убедился, что тот не просто так получил «превосходно» по Заклинаниям.
Линия огня хлестнула, как кнут, по аврору, держащему Джин. Тот отреагировал мгновенно – вскинул палочку, отразил волну магии – и на секунду перестал направлять палочку на девушку. Та ловко вывернулась из его рук, отбежала на несколько шагов, но её бледное лицо тут же исказилось от боли, она зашаталась и упала… прямо в объятия Квентина. Парень буквально в пару прыжков преодолел разделявшее их расстояние. Он совершенно забыл про собственное оружие, и на один момент оказался беззащитен перед аврорами. Но те хоть и направили на него палочки, ничего не смогли сделать – сразу три серебряных щита окружили Квентина и Джин. Мэтт, Уилли и Томпсон стояли позади Квентина, выставив палочки, защищая его от людей из Министерства. Джин обвила шею Квентина тонкими бледными руками, прижалась к его груди и окончательно потеряла сознание. Парень подхватил её на руки легко, как ребёнка, и отступил назад, к трём молодым оборотням, палочки которых дрожали в их руках, но магические щиты оставались на месте.
Крауч скрипнул зубами. Он знал, что эти паршивцы владеют магией, но чтобы настолько хорошо? Всё-таки правильно он сделал, что напал ночью: если бы, как и планировал Грюм, авроры явились сюда утром, их ожидал бы жаркий приём…
Грегор Гвилт громко рассмеялся:
– Ну что, Крауч? Всё ещё думаешь, что сможешь совладать с моими волчатами?.. Знаешь, многие из них оказались здесь против воли. Многие ненавидят меня. Но я и не хотел, чтобы меня любили. Они ненавидели меня и боялись, и это объединило их! Я добился чего хотел, Крауч! Я создал стаю, я создал семью! Они сражаются не за меня – они сражаются друг за друга! И будут сражаться, даже когда меня не станет!
Ремус едва его слышал. Он изо всех сил удерживал линию волшебного огня, так что авроры и оборотни не могли вступить в бой, защищая и тех и других. Голова у него болела от напряжения, палочка вибрировала в пальцах. Ох, как долго он не колдовал по-настоящему! Его снова начала охватывать привычная слабость после полнолуния, но он не мог поддаться ей, не имел права.
– Опусти палочку, Люпин, или отправишься в Азкабан вместе с ними! – закричал Крауч.
Ремус не собирался его слушать. Но внезапно его рука сама собой опустилась. Головная боль прекратилась, слабость отступила. Огонь перестал ему повиноваться, вышел из-под контроля, побежал в разные стороны, шипя на свежем снегу, охватывая стены домов… Ремус обернулся. И поймал взгляд Гвилта. Впервые за всё время Гвилт смотрел на него не испытующе, в его глазах не было ни обвинения, ни высокомерия, ни оценки. Он смотрел на Ремуса даже не с приказом – с просьбой. Это он, будучи вожаком, заставил его, своего волка, опустить палочку. Выполнить приказ Крауча. Не ставить себя в ешщё большую опасность, чем та, в которой он уже оказался. Они смотрели друг на друга всего одну секунду, но Ремус навсегда запомнил этот взгляд.
Потом Гвилт повернулся к Краучу. В его пальцах блеснул Верный Коготь. Гвилт крепко сжал кинжал в руке и поднял его:
– Ты знаешь, что это, Крауч?
«Тому, кто использовал его для защиты своих близких и своего дома, он даровал силу и ловкость. Если же кто-то использовал его для нападения и неоправданного насилия, клинок поворачивался в его ладони и ранил хозяина».
– Какой-то сувенир от Волдеморта? Подарочек на память? – злобно усмехнулся Крауч.
– Нет. Эту вещь нельзя подарить.Она сама выбирает, кому служить, и уж если выбрала тебя, придётся быть достойным.
Между бледных пальцев Гвилта потекла кровь. Алые капли срывались с побелевших от напряжения костяшек. Барти Крауч стоял перед ним, глядя на него с ненавистью и торжеством. Неужели Гвилт хочет его ударить, а Верный Коготь ему не позволяет? Но ведь Крауч напал на него… убил членов его семьи… Ремус осознавал, что должен вмешаться, должен закричать. Но не мог сдвинуться с места. Гвилт всё ещё удерживал своей волей от битвы и его, и остальных волков.
– Я хотел защитить свою семью, – проговорил Гвилт. – Но ещё я слишком сильно хотел отомстить своему старому другу. Я так хотел мести, что поставил своих близких под удар.
Ремус застыл в ужасе, не в силах оторваться от кинжала, вздрагивающего в руке Гвилта. Могущественные волшебные артефакты обладают собственной волей, действуют по собственной логике. И эта логика безжалостна. Гвилт виноват в смерти своих близких. И Верный Коготь покарает его.
Грегор усмехнулся:
– Я проклинаю тебя, Крауч, – громко сказал он. – За то, что ты проник в мой дом за моей спиной, за то, что ты убил членов моей семьи, я проклинаю тебя. Я знаю о тебе такое, чего не знает никто из тех трусливых псов, которые стоят за твоей спиной. Скоро ты тоже потеряешь свою семью. Ты столкнёшься с таким ужасом и болью, каких и представить себе не можешь. Ты не сможешь спасти тех, кто тебе дорог, как не смог этого я. И вот моё проклятие, Барти Крауч: ты никогда не сможешь покарать того, кто во всём виноват – самого себя. А я смогу.
Его правая рука сама собой поднялась вверх и прикоснулась к его шее.
Оборотни застыли на месте. Кто-то закричал. Тонкая красная линия поначалу была совсем незаметна на бледной шее. Потом губы Гвилта дрогнули, из них потекла кровь, и одновременно кровь потекла из раны – сперва каплями, потом струйками, потом сплошным потоком, заливая ему грудь. Даже и тогда он всё ещё не упал. Он медленно развернулся и сделал несколько шагов в сторону церкви, которую уже охватил огонь. Пламя отражалось в его неподвижных глазах. Одежда на груди пропиталась кровью, алые капли срывались с кончика Верного Когтя. Он шагнул в портал церкви, и его тёмный силуэт начал медленно таять в огне…
– ОТЕЦ! – крикнул Финн, в его голосе послышались рыдания. Спотыкаясь, он бросился вслед за Гвилтом. Урсула попыталась его остановить, и Ремус тоже бездумно протянул руки, хватая Финна за одежду, но парень даже не заметил их, бросился в огонь, и никогда не вернулся.
Их силуэты исчезли в ревущем пламени, и этот рёв смешался с криками оборотней и авроров. Замелькали выхватываемые палочки, затрещали заклинания. Зелёный луч пролетел совсем близко от Ремуса, тот едва успел увернуться. Внезапно рядом с ним оказалась Бобби, она схватила его за руку и бросилась бежать, и он побежал за ней, совершенно не соображая, что происходит, придя в себя, лишь когда они приблизились к большому дому.
Бобби втолкнула его внутрь, потом забежала сама. Они прижались к тяжёлой деревянной двери кухни. Ремус слышал, как хрипло и прерывисто дышит Бобби. Слёзы лились у неё из глаз, но она их не утирала. Он завидовал ей. Как бы ему самому хотелось заплакать, особенно здесь, в этой кухне, где ему так резко вспомнилось, как они с Камалом готовили завтраки и обеды, ели и разговаривали, сидя у очага. Как Джин помогла ему связаться из камина с Хогвартсом. Камал, добрый, скромный человек, сохранивший в сердце сострадание и тепло, несмотря ни на что. Джин, талантливая целительница, чистая и смелая девушка, так отважно защищавшая себя, своего парня, своё дитя. Что же он натворил. Всё из-за него, из-за его преданности долгу…
Ему стало не хватать воздуха. В глазах защипало. Наверное, слёзы наконец-то подступили и сейчас побегут по щекам. Но в следующую секунду Ремус понял: это не слёзы. Как тогда, шесть дней назад, когда Джин раскидывала золу по полу, его ноздри начал резать запах дыма. Серый туман уже пополз по воздуху, где-то трещало пламя – большой дом загорелся. Нужно убегать отсюда – но куда? Наружу, где гремят заклинания и звенят крики, в самую гущу боя?
– Не бойся, – сдавленно проговорила Бобби. – Не бойся, я что-нибудь придумаю…
Но Ремус знал, что она ничего не придумает. Вся её душа сейчас кричит от боли, как и его собственная, ничего не осталось, кроме страха и отчаяния, и желания покончить с этим отчаянием, прекратить эту боль единственным возможным способом – смертью. Они посмотрели друг на друга. Он крепко сжал её руку. У него не осталось сил говорить, но он продолжал смотреть в тёмные глаза Бобби, надеясь, что она прочтёт в его взгляде то, что он думает: он не винит её, он благодарен ей за всё, что она для него сделала, и если он ещё способен радоваться, он рад быть с ней, сорваться в пропасть во ржи вдвоём, держась за руки.
Дым всё сильнее щипал глаза, и Ремус зажмурился, чувствуя, как слёзы наконец-то пропитывают ресницы. И в этот момент, когда он закрыл глаза и его окружила горячая, пахнущая дымом темнота, он вдруг почувствовал что-то странное.
«Постарайся ощутить всё, что вокруг тебя, – зазвучал в его голове голос Дэна. – Подумай о воздухе, которым дышишь. О звуках, которые тебя окружают. Обрати внимание на любые ощущения, вообще любые».
Кто-то ещё был в доме, кроме них. Чьё-то сердце билось неподалёку, слабо, неровно, постепенно затихая… Ремус резко открыл глаза.
– Кто-то наверху, – хрипло выдохнул он. – Бежим!
Они пробежали сквозь кухню и распахнули дверь в столовую. Повсюду был дым, кое-где уже мелькали языки пламени, лижущие деревянную обшивку стен. Ремус и Бобби побежали наверх по лестнице и ворвались в комнату, где ещё недавно жил Гвилт.
Кэтрин лежала на кровати, полностью одетая, куртка, джинсы и ботинки заляпаны грязью. Её руки были привязаны к изголовью, лицо залито кровью, вытекшей из крепко закрытых глаз. Как можно быстрее Бобби и Ремус освободили её от верёвок; руки Бобби тряслись, когда она осторожно повернула голову Кэтрин, приложила кончики пальцев к шее под ухом.
– Пульс есть? – спросил Ремус, видя, что Бобби не в силах говорить. Та молча кивнула. Они вместе начали стаскивать Кэтрин с кровати, и тут женщина пошевелилась и вздохнула.
Бобби хрипло вскрикнула, обхватила Кэтрин за плечи, принялась утирать пальцами кровь с её лица:
– Кэтрин! Кэтрин, это я!
– Бобби… – прохрипела Кэтрин, приподнимая дрожащие веки, и Ремус на секунду застыл, хотя навидался ужасов за последнее время. Глаза Кэтрин были багрово-красные, все сосуды в них полопались, даже светло-серые радужные оболочки казались чёрными. Она застонала и снова закрыла глаза, голова бессильно свесилась на грудь:
– Я... ничего… не вижу, Бобби.
– Всё хорошо, – голос Бобби дрожал, она на секунду сжала зубы, потом снова обхватила Кэтрин, рывком поднимая её на ноги. – Мы вылечим тебя.
– Он пытал меня… – прошептала Кэтрин. – Кон… Конъюнктивитус…
– Не бойся, – Ремус обхватил её с другой стороны, помог Бобби вести её к двери. – Это пройдёт, Кэтрин, твоя регенерация справится.
Из глаз Кэтрин покатились слёзы, смешанные с кровью.
– Они ранили её, – прорыдала она, – Оглушающее… прямо в живот… Это я сообщила в Министерство, где мы… я во всём виновата, если бы я успела, только на секунду, всего на одну секунду…
– Ты не… – начал Ремус, и не смог договорить. В дверях перед ними вырос Дерек. На него было страшно смотреть: лицо перекошено, глаза запали, как у мертвеца, и отливают красным в отблесках пламени, которое уже охватило первый этаж и подбиралось к лестнице.
– Ну что, довольны? – прорычал он. – Видите, что вы натворили?
– Дерек, уходи отсюда, или мы все умрём! – кашляя, выкрикнул Ремус. Дерек болезненно ухмыльнулся:
– Мы и так все умрём. Но я хочу, чтобы вы умерли сейчас.
Палочка в его руке сделала короткое, почти неуловимое движение. Сквозь треск огня Ремус услышал, как тонко зазвенело оконное стекло, разлетаясь осколками. Свежий воздух хлынул в комнату, и огонь радостно взревел, пополз вверх по стенам. Сразу стало очень жарко, комнату заволокло дымом.
– В окно!!! – заорал Ремус, отталкивая от себя Кэтрин и одновременно выхватывая палочку. В дыму было плохо видно, и он практически вслепую пальнул Оглушающим в сторону Дерека. Дерек легко отклонился в сторону, заклинание попало в стену, срикошетило и ударило в доски пола. Те с треском разошлись, и в расщелину хлынули тонкие языки пламени. Краем глаза Ремус увидел, как Бобби обхватывает обеими руками обмякшее тело Кэтрин и они обе исчезают в светлом квадрате окна, смутно видном сквозь клубы дыма. А потом следующая красная молния разрезала дым возле него – он едва успел упасть на пол и затаиться за кроватью.
– Я же тебе говорил! – кричал Дерек, его голос мешался с гудением пламени. – Я говорил тебе остановиться! А теперь они все мертвы или умирают, и всё из-за тебя!
– Дерек, уходи отсюда! – закричал Ремус, и его крик перешёл в кашель. Кровать загорелась, простыни вспыхнули, точно пропитанные бензином, и он поспешно отпрянул в сторону. Он уже надышался дымом так, что у него темнело в глазах, а лёгкие горели, будто наполнились пеплом. Огонь горел повсюду, и на полу, и на стенах, и даже по потолку уже ползли огненные змеи, но всё это пламя ничего не освещала – комната была наполнена дымом, в котором совершенно не было видно Дерека. Здесь ли он? Или ушёл, решив, что Ремусу всё равно никуда не деться? Юноша перескочил через расщелину в полу и бросился к единственному, что всё ещё было видно в дыму – светлому пятну окна, но тут внезапно невидимые оковы стиснули его руки и ноги. Он рухнул на пол, палочка замерла в сведённых судорогой пальцах, бесполезная и беспомощная. Дерек наложил на него заклятие Петрификус Тоталус.
Сквозь слёзы в глазах Ремус видел, как Дерек идёт к нему сквозь клубы дыма. Как наклоняется, и отсветы огня пляшут на его залитых слезами щеках.
– Мой брат ранен, он умирает, – хрипло сказал он. – Ты убил его, Люпин. Ты погубил всех нас, и ради чего? Ради того, чтобы порадовать Дамблдора?
Ремус ничего не смог ответить. Заклинание парализовало его язык и голосовые связки, всё, что он мог – это смотреть на расплывающееся лицо Дерека, не в силах даже закрыть глаза, чтобы защитить их от едкого дыма и жестокого взгляда голубых глаз, мерцающих сквозь этот дым. Дерек покачал головой:
– Лучше бы ты стал предателем, как твой друг Сириус. Там, в Министерстве, я случайно встретил его, до того как его отправили в тюрьму. Ты бы видел его лицо, когда я рассказал ему, что ты у нас… Я в жизни не видел такой ненависти...
Присмотревшись, он понял, что Ремус потерял сознание. Дерек был не уверен, что он вообще услышал его, но ему уже было не важно – главное, что он произнёс это. Не счесть, сколько раз он бросал жестокие слова своим врагам, и умрёт он точно так же, как жил – ненавидя.
– Дерек!!!
Далёкий голос пробился сквозь рёв огня, и губы Дерека раздражённо дрогнули.
– Дерек!!! – снова закричала Бобби. – Твой брат жив! Он зовёт тебя! Дерек!
Ложь. Всё ложь. Они уже пытались обмануть его. И всё же Дерек вздрогнул и обернулся. Если бы Ремус мог видеть его сейчас, он бы поразился тому, насколько он стал похож на прежнего Дерека, ещё не ожесточившегося и не сломленного, такого, каким он был в вечер их первой встречи. Огонь пробивался сквозь доски пола, стены превратились в сплошное пламя, Дерек чувствовал, как начинает гореть его одежда. Сквозь ступор он заметил, как за раму разбитого окна хватаются чьи-то руки.
Тяжело дыша, Бобби подтянулась наверх и встала на карниз. Осколки стекла изрезали её пальцы, но она будто не замечала этого, протянула руки навстречу Дереку. Тот очнулся, схватил потерявшего сознание Ремуса и толкнул его вперёд. Бобби обхватила его одной рукой, второй схватила Дерека за рукав. Падая вместе с ней из окна, Дерек ещё успел взмахнуть палочкой, чтобы смягчить землю под ними.
Бобби показалось, что она упала на плотный матрас. Ремус бессильно вытянулся радом с ней; его лицо и руки были в саже, из носа текла кровь, но он дышал, пусть и прерывисто, сотрясаясь от кашля. Бобби приподнялась на локте, поискала взглядом Дерека – и её сердце упало.
Дерек лежал на животе, его руки бессильно скребли землю. Горящий дом рушился, и тяжёлая балка придавила спину Дерека и ногу Ремуса. Старший оборотень приподнял голову, глядя не на Бобби, а дальше, за её плечо. Тяжело спотыкаясь, опираясь на хрупкое плечо Урсулы, к дому из последних сил спешил смертельно бледный, но живой Дэн.
Дерек улыбнулся, и из его рта потекла кровь. Бобби поднялась на колени, схватилась за горящую балку окровавленными руками, попыталась оттолкнуть её, но ощутила, как слабеющая рука Дерека останавливает её.
– Уведи моего брата, – прохрипел он. – Уведи…
Он бессильно уронил голову на землю, и Бобби навсегда запомнила, что перед смертью он ещё раз улыбнулся окровавленными губами.
Она убрала руки. Навела палочку на Ремуса и хрипло прошептала:
– Финита Инкантатем.
Ремус снова смог пошевелиться. Опираясь на дрожащие руки, он попытался встать, но тут же со стоном упал на землю – его нога всё ещё была придавлена балкой. «Боже, какая я идиотка, – устало подумала Бобби, – почему я не сделала этого сразу?..» Она навела палочку на балку, и та тяжело приподнялась вверх, отползая по воздуху туда, где огонь гудел над уже почерневшими развалинами дома.
Бобби обернулась. Дэн замер на месте, его лицо окаменело от боли, на нём жили только глаза, наполненные страхом. Зрачки расширились так сильно, что глаза казались не голубыми, а чёрными.
– Дерек? – выдохнул он. Бобби медленно покачала головой. Лицо Дэна исказилось, он упал на колени и разрыдался – тихо, почти без слёз, только судорожные горестные вздохи срывались с губ. Урсула сжала его плечо побелевшими пальцами, не отрываясь глядя на мёртвого Дерека, потом вдруг разжала руку и бросилась к Ремусу:
– Ты живой?
– Да, – хрипло отозвался Ремус и почувствовал на губах вкус крови. Правая нога онемела, он не мог на неё опереться.
– Как Кэтрин? – спросила Бобби. Урсула повернулась к ней:
– Жива. Ничего не видит, но жива. Джин тоже, но ребёнок… – она не договорила. Да и что тут можно сказать. Оглушающее заклинание такой силы – всё равно что удар кувалды. Если бы Джин была в человеческом обличье, она бы смогла воспользоваться магией и предотвратить выкидыш. Но она не могла.
– Нужно убираться отсюда, – Ремус попытался подняться на ноги, и тут же упал, шипя от боли. Дрожащей рукой он утёр кровь, текущую из носа. Только тут он понял, что шум вокруг изменился. По-прежнему трещали падающие стены и крыши, по-прежнему гудел огонь и выл ветер, но никто больше не кричал, не стонал от боли, не выкрикивал заклинания. Оборотни и авроры покинули это место.
Урсула и Бобби оттащили его подальше от догорающего дома, потом Бобби вернулась, чтобы забрать тело Дерека, а Урсула склонилась над Ремусом, закатала штанину. По коже протянулась кровоточащая ссадина, по краям которой уже успел налиться зловещий фиолетовый синяк.
– Сейчас, – хрипло сказала Урсула. – Сейчас. Ленире Дол… Ленире…
Она заплакала. Слёзы катились по лицу, размывая копоть и кровь, совсем неподалёку хрипло рыдал Дэн. Ремус откинулся назад, глядя на равнодушное небо, и снежинки, кружащиеся в воздухе, казались ему хлопьями пепла.
13 ноября 1981 года. 12:02
Барти Крауч-старший и его люди вернулись в Министерство Магии. Им не удалось захватить ни одного пленника, они потеряли двоих убитыми и троих ранеными, но Крауч, казалось, не обращал на это внимания. Выпрямив спину, высоко подняв голову, он шагал через просторный Атриум, и остальные чиновники молча расступались перед ним. Сегодня был час его триумфа. Он разворошил осиное гнездо, вытащил на свет королеву ос, раздавил её каблуком, и пусть все остальные твари смогли улизнуть – он знал, что стая никогда не восстановится. Вожак мёртв, и последний удар он нанёс себе сам. Крауч торжествовал, и торжество было так велико, что он не чувствовал усталости, не слышал испуганной тишины, воцарившейся в Министерстве, не замечал, что чиновники смотрят на него со странной смесью ужаса, жалости и болезненного любопытства.
В тюремном блоке царила всё та же зловещая тишина. Крауч прошёл по коридору между рядами камер, открыл дверь своего кабинета. Достал с полки плоскую фляжку огневиски – он очень редко пил, но сегодня он заслужил это. Но он не успел сделать глотка, как в дверь постучали.
– Войдите, – недовольно проговорил Барти, и дверь кабинета открылась. На пороге стоял Аластор Грюм. Он смотрел на Барти усталым, потухшим взглядом.
– А, Грюм, – Крауч достал с полки ещё и два низеньких стакана. – Думаю, ты уже слышал новость. Грегор Гвилт мёртв. Покончил с собой, как трус, каким он и являлся. Но по крайней мере, хоть какую-то пользу он успел принести – Фенрир Сивый, по-видимому, погиб, как и вся его стая…
– Барти, – голос Грюма звучал непривычно тихо.
– … а этот мальчишка, Ремус Люпин, домашний оборотень Дамблдора, оказался не так прост. На твоём месте я бы усомнился в его преданности. Он бросил мне вызов, когда увидел мёртвыми нескольких своих новых приятелей…
– Барти. Нам надо поговорить.
– Да, – Барти поставил стаканы и фляжку на стол, устало провёл рукой по лбу и глазам. – Твои пропавшие сотрудники… надеюсь, они нашлись?
– Лонгботтомы в больнице, – эти слова как будто причиняли Грюму боль, он едва шевелил губами. – Я… не ожидал увидеть их живыми. Они попали в руки Пожирателей Смерти. Их пытали Круциатусом целые сутки. После такого обычно не выживают.
Крауч нахмурился:
– Скверное дело. Они в состоянии дать показания?
– Нет, – глухой ответ Грюма прозучал, как удар топора по дереву. Он шагнул вперёд, накрыл ладонью стаканы, в которые Крауч уже готов был разлить виски:
– Мы схватили похитителей. Это супруги Лестрейндж, брат Родольфуса Рабастан, и… и твой сын, Барти.
Крауч замер. В первую секунду Грюм подумал, что тот его не расслышал. Он едва не застонал от отчаяния. Эта новость сама по себе была ужасной, невероятной, невыносимой, он запретил кому бы то ни было обсуждать её, взял на себя мучительную обязанность рассказать старому другу правду – неужели придётся снова повторять эти слова? Но тут Крауч медленно закрутил крышку фляжки, опустил её на стол, и по дрожи его рук Грюм понял: он слышал.
– У меня нет никаких причин полагать, что он был заложником, – хрипло продолжал он. – Мы обнаружили их в твоём загородном коттедже в Брайтоне. Когда мы пришли, именно твой сын пытал Фрэнка.
Крауч молчал. Последние отблески хищного, злорадного света исчезли из его глаз, они стали тусклыми и мёртвыми. Грюм заговорил снова, чуть громче:
– Он на нижнем ярусе, в одиночной камере. Я не стал его допрашивать. Будет лучше, если ты поговоришь с ним сам.
– Нет, – отрезал Барти. Его голос был безжизненным и холодным. Он поднял на Грюма свои мёртвые глаза и повторил: – Нет. С арестованными не нужно разговаривать – их нужно допрашивать. Это твой арестованный, и допрашивать его будут твои люди. Я созову суд как можно скорее, а до тех пор не желаю его видеть.
Он молча сел на стул, положил руки перед собой, уставился в никуда неподвижным взглядом. Грюм не отрываясь глядел на Крауча, и видел, как тот стареет на глазах, как глубокие морщины прорезают его лоб, как мешки обозначаются под глазами, потерявшими всякое выражение. Торжествующий глава Корпуса Авроров превратился в сломленного человека с потухшим взглядом, с тихим монотонным голосом, и таким ему предстояло остаться навсегда, до самой смерти. Он вспоминал, как равнодушно относился к воспитанию сына. Как часто срывался на него. Как часто разговаривал с подчинёнными и коллегами в его присутствии, и его мальчик слышал жестокие слова о необходимости крайних мер, о том, что ради великой цели можно применять Непростительные заклинания. Он был так увлечён мечтой стать следующим Министром магии, так захвачен охотой на Пожирателей Смерти, что не заметил, как его собственный сын стал Пожирателем Смерти. Проклятие Грегора Гвилта сбылось. Барти Крауч столкнулся с таким ужасом и болью, каких и представить себе не мог. И он знал, что эти ужас и боль будут преследовать его ещё очень долго, потому что у него не хватит сил убить того, кто виноват – самого себя.
13 ноября 1981 года. 14:11
Сквозь разбитые окна заброшенной фабрики струился бледный дневной свет. Переступая через лужи застывшей крови, обходя трупы оборотней, по коридорам неторопливо шёл высокий светловолосый мужчина. Он оглядывался по сторонам с любопытством и брезгливостью, и шёл осторожно, стараясь не запачкать в крови или ржавчине свою дорогую мантию из тонкой шерсти, накинутую поверх светло-серого костюма.
Эйнар Скуммель пересёк пустое помещение и подошёл к шахте лифта. Заглянул внутрь, посветив волшебной палочкой, и присвистнул:
– Смотрю, вечеринка не задалась?
– Заткнись, – ответил ему хриплый, полный боли голос, – заткнись и помоги, чёрт бы тебя побрал.
– А где волшебное слово, Фенрир?
– Убью!..
– Неправильно, – усмехнулся Скуммель, но направил палочку на пульт управления. Лифт со скрипом пополз наверх. На решётчатой крыше распласталось изломанное тело Фенрира Сивого. Регенерация очень медленно излечивала его раны, но сломанные кости всё ещё кое-где торчали наружу. Опираясь на руки, он выполз наружу и вытянулся на полу. Ноги не работали из-за перелома позвоночника. Он выплюнул кровь и прорычал длинное грязное ругательство.
– Фенрир, Фенрир, – Скуммель склонился над ним, задумчиво покручивая в пальцах палочку. – Мы же договорились: ты убиваешь Грегора, забираешь себе малыша Финна, а я получаю кинжал. Что здесь было непонятного, а, Фенрир?
– Я облажался, – простонал Фенрир. – Слушай… заштопай мне кости, а потом поговорим.
– Да, друг мой, ты облажался. А я-то думал тебя порадовать. У меня есть две новости: хорошая и плохая. Выбирай, с какой начать.
– Скуммель, вылечи меня, чтоб тебя!..
– Всему своё время, Фенрир. Хорошая или плохая новость?..
– Дьявол тебя побери! – Фенрир снова сплюнул кровь, неловко утёр испачканные губы. – Давай хорошую.
– Твой старый товарищ Грегор дожидается тебя в аду. Я рискнул понаблюдать за деревней с безопасного расстояния. От неё остались одни угольки. Мистер Крауч уже включил смерть Гвилта в своё резюме на место Министра Магии. Правда, вряд ли он его получит…
– Срать мне на Крауча. Какая вторая новость?
– Ах, Фенрир, мне так жаль, – равнодушно сказал Скуммель. – Прямо слёзы наворачиваются, как подумаю, что ты узнаешь это от меня… Короче говоря, твой сын тоже мёртв. В отличие от Ремуса Люпина.
