Текст книги "Работа для оборотня (СИ)"
Автор книги: Зола
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)
– Что ты задумал? – выдохнул Сириус и тут же удивлённо застонал, когда Ремус с силой провёл языком по его шее снизу вверх и укусил за мочку уха.
– А ты догадайся, – шепнул он ему на ухо. Глаза Сириуса сияли. Он повёл плечами, собираясь сбросить с себя кожаную куртку.
– Нет… оставь её. – Ремус провёл ладонями по его груди, поглаживая Сириуса сквозь плотную кожу и одновременно подталкивая его к стене. Сириус быстро улыбнулся, его глаза блестели восхищением и интересом:
– Ну давай, староста, покажи мне, кто тут главный.
Он снова застонал, когда Ремус опустился перед ним на колени и начал расстёгивать его джинсы. Узкая сильная ладонь с длинными пальцами легла ему на затылок, лаская и слегка оттягивая волосы.
– Да… Да, мой мальчик, мой хороший… Лунатик… вот так…
Молнии и заклёпки на кожаной куртке тихо звякали над его головой, но этот звук был почти не слышен сквозь стоны Сириуса, сквозь его страстный шёпот. Закрыв глаза, гладя Ремуса по голове, он шептал, как ему хорошо, как сильно он любит его, пока шёпот не стал прерывистым и бессвязным, а потом перешёл в короткий и громкий стон.
Ремус глухо вскрикнул и опустился на колени, дрожащей рукой застегнул джинсы. Оргазм почти не принёс ему удовольствия – только облегчение, смешанное с крохотным проблеском боли. Он включил воду и ликвидировал все следы своего преступления. Потому что преступлением это и было. Преступлением против памяти Джеймса, Лили, Питера и двенадцати невинных людей, погибших по вине Сириуса – Сириуса, которого он всё ещё любил и желал, хоть и знал, что он жестокий убийца. Снова, как бывало раньше, его инстинкты одержали над ним верх. Жестокие слизеринцы были правы – он животное, просто животное. Щёки у него горели от стыда и отвращения к себе. Тяжело поднявшись на ноги, он оперся на стену, прижимаясь к ней лбом, и несколько раз ударил по ней кулаком.
«Лунатик… мой хороший...»
Ремус стиснул зубы и выпрямился, с силой вырывая себя из вернувшихся воспоминаний.
Надо идти и поговорить с Дереком.
====== Часть 22 ======
6 ноября 1981 года. 9:20
Комната была небольшой, так что даже того тепла, которое могла дать маленькая железная печка в углу, хватало, чтобы можно было спокойно разговаривать, не выдыхая пар изо рта. Сегодня утром, укладывая в печку дрова, сухие листья и скомканные газеты, Адам в очередной раз порадовался, что выбрал для себя именно этот маленький, с двумя комнатками, дом. Когда они только прибыли сюда (ещё в августе, когда дни стояли тёплые, а ночь радовала прохладой, а не обжигала холодом), Грегор предлагал ему поселиться вместе с ним в большом каменном доме – там оставалось ещё три свободные комнаты. Адам отказался. Большой дом стоял в центре деревни – самое место для вожака, который должен всё видеть и всё держать под контролем, но совсем не то для Адама, который предпочитал тишину и уединение, а в последний год, когда их стая внезапно стала разрастаться очень уж быстро, ему их всё больше не хватало. Была и ещё одна причина – в большом доме вместе с Грегором поселились Зельда, Финн и Урсула, и если к девушке Адам относился неплохо, то прежнюю любовницу Грегора и её сына он на дух не переносил. Он никогда не мог понять, почему Грегор до сих пор терпит при себе этих двоих. Впрочем, он не понимал многого из того, что делает Грегор.
Вот, например, сейчас. Почему-то Грегор распорядился, что Хуперс должен жить в одном доме с Адамом, в комнате недавно погибшего Виктора, вместо того, чтобы отправить его на кухню, как всех новичков до него. Почему-то Грегор также решил допросить мальчишку именно в этом доме. Да и допросом это назвать было сложно. Стоя в углу комнаты, грея руки над печкой, Адам хмуро прислушивался к тихому, успокаивающему голосу Грегора, который сидел за столом, пристально глядя на сидящего перед ним Квентина.
– С тобой и твоей девочкой всё будет в порядке, – говорил Грегор. – Бить и морить голодом вас никто не собирается. Будете жить в одной комнате и спать в одной постели. Конечно, вам придётся работать, лентяев мы здесь не потерпим.
– А если мы откажемся работать, ты что, нас выгонишь? – спросил Квентин, слабо усмехнувшись. Должно быть, это была шутка, хмуро подумал Адам. Он бросил на Квентина предупреждающий взгляд: не зарывайся. Но Грегор, похоже, шутку оценил: его полные бледные губы тронула холодная улыбка.
– Нет. Если вы откажетесь работать и приносить пользу, я просто вас разлучу. Поселю в разных домах и позабочусь о том, чтобы вы видели друг друга как можно реже. Но ты ведь не откажешься работать, верно, Квентин? Я знаю, что ты учился на факультете Хафлпафф. «Там, где никто не боится труда».
Квентин выпрямился на стуле, его руки, лежавшие на столешнице, сжались в кулаки. Серые глаза посмотрели на Гвилта смело, но без вызова, скорее с горьким спокойствием:
– Ты прекрасно знаешь, что я не могу отказаться. Пока Джин здесь, я буду вынужден выполнять всё, что ты скажешь. Я это понял. Я другого не понимаю: какая тебе от меня польза? Я не вор, не грабитель. Я даже наркотиками никогда не торговал, хотя покупал их для себя. Правда, я умею драться, но я в жизни никого не убивал. Тем не менее, ты несколько раз звал меня в стаю, натравил на меня Хантера и Лосося, выследил меня во Франции, и вот я здесь. Вопрос: зачем?
– Хороший вопрос, – усмехнулся Грегор. – И я на него отвечу. Польза в тебе, Квентин, очень даже есть, и большая польза. Ты молодой, сильный, здоровый, ты прекрасно умеешь летать. Ты учился на Хафлпаффе, а это значит, что ты верный, терпеливый и работящий. Такие ребята мне нужны. Но дело в том, – он слегка наклонился вперёд, – что не только я получу от тебя пользу. Ты, – он указал на Квентина пальцем, – ты тоже оказался здесь к лучшему. Сейчас ты зол и расстроен, хоть и хорошо скрываешь это, но поверь: скоро ты поймёшь, как тебе повезло.
Губы Квентина дрогнули в усмешке, но его глаза по-прежнему были полны отчаяния и горечи.
– Да, да, повезло, – с мягким нажимом, не отрывая взгляда от Квентина, продолжал Грегор. – Ты думаешь, французский Легион относится к оборотням теплее, чем наш Аврорат? Думаешь, ты и Джин были бы в безопасности во Франции? Вас бы нашли, схватили и отправили в Англию, это лишь вопрос времени. А что насчёт других стай? – его глаза слегка сверкнули. – Что насчёт Фенрира Сивого? Что было бы, если бы вместо меня до вас добрался он?
– А что насчёт Скуммеля? – парировал Квентин. – Он ещё не рассказал тебе, как всё прошло? Ты знаешь, что он убил невинного человека? Мадлен Шевр. Она была подругой бабушки Джин. Она совсем не знала нас, но была готова нам помочь. А Скуммель хладнокровно убил её, потом принял её облик с помощью Оборотного Зелья, и разыграл перед нами целый спектакль. Это он виноват в том, что у Джин чуть не случился выкидыш. Он!
Последние слова Квентин практически выкрикнул. Грегор изменился в лице.
– Я понимаю, Квентин, – сказал он. – Ты пытался спасти себя, её и вашего ребёнка. Ты действовал храбро и решительно. Так и должен вести себя настоящий мужчина, настоящий отец, настоящий волк. Но ты ещё очень юн, и мало знаешь этот мир. А я знаю его хорошо. И вот что я знаю, Квентин, – он вдруг резко встал со своего стула и подошёл к юноше. Тот слегка вздрогнул, но остался сидеть, глядя на нависшего над ним оборотня. – Мы, оборотни – часть этого мира. Природа создала нас так же, как людей. Но люди считают, что этот мир принадлежит только им, и пока это так, для оборотней нет безопасного места. Ни в Англии, ни в Европе, ни в Америке – нигде. Есть только одно безопасное место для таких, как ты и твоя Джин – здесь. Со мной. Я знаю, что ты ненавидишь меня, Квентин. Но как бы ты ко мне ни относился, я сделаю всё, чтобы ты и твоя девочка были в безопасности со мной. Волчья стая – это семья. Вожак – это отец. Я буду защищать вас так же, как всех остальных.
Его рука легла на затылок Квентина и крепко его сжала, не давая ему отвернуться:
– Но учти: если ты хочешь быть здесь в безопасности, ты должен меня слушаться. Выполнять, что я скажу. Отвечать, если я задал вопрос. Ты меня понял?
– Да, – тихо проговорил Квентин.
– Сейчас проверим, – светлые брови вожака слегка сдвинулись. – Я помню, что Ремус Люпин сумел успокоить тебя вчера. Похоже, вы друг друга неплохо знаете. Расскажи всё, что ты о нём знаешь.
Убрав руку с его шеи, Грегор снова сел на свой стул и откинулся назад, глядя Квентину в глаза, приготовившись слушать. Борясь с волнением, юноша небрежно пожал плечами:
– Ты ошибся. Мы практически не знаем друг друга. Я впервые с ним встретился всего несколько дней назад, в тот день, когда Скуммель попытался захватить меня в моей лондонской квартире. Потом мы отправились к Ремусу в дом, и уже оттуда аппарировали в Ипсвич. Он помог мне спасти Джин и сбежать. Больше мне нечего сказать.
– Я так не думаю, – Грегор слегка прищурился. – Насколько я помню рассказ Скуммеля, Ремус сам предложил себя в обмен на вас. Ты не знаешь, зачем он это сделал?
Взгляд вожака внезапно сделался очень тяжёлым, словно его серые глаза налились свинцом. Несмотря на то, что печка напряжённо трещала в углу, Квентину вдруг показалось, что вокруг стало холодно. Он продолжал сидеть прямо, не отводя взгляда от пристальных, испытующих глаз Гвилта, но при этом придал своим глазам отсутствующее, туповатое выражение, и задумчиво приоткрыл рот. Он пользовался этим приёмом много раз, изображая недалёкого, неуклюжего увальня, воплощение всех скверных стереотипов о студентах его факультета. Он старался думать о Джин, только о Джин. Не о Ремусе Люпине, и не о его отце, который побелел от ужаса, услышав, что сын собирается пробраться в стаю Грегора Гвилта.
«Пап, у меня задание. Дамблдор поручил мне узнать кое-что о Гвилте, и я должен попасть к нему…»
Что узнать? Квентин так этого и не спросил. Он был слишком занят собственной бедой, чтобы расспрашивать Ремуса о том, что, чёрт возьми, понадобилось Дамблдору узнать о Гвилте. И сейчас он был рад, что не спросил. Если Гвилт и узнает об этом от кого-нибудь, то точно не от Квентина.
– Я не знаю, – спокойно сказал он. Гвилт продолжал смотреть на него ещё недолго, прежде чем сказал:
– Видел тот большой дом в центре деревни? Через пару часов приходи туда, тебя покормят. Если Джин станет лучше, за завтраком сможешь увидеть её. Но запомни вот что, – он слегка сощурился: – о вашей маленькой дружбе с Ремусом Люпином можешь забыть. Не приближайся к нему и не разговаривай с ним. Если нарушишь мой приказ, вам обоим придётся несладко. Ты понял меня?
– Да. Я могу идти?
– Можешь. Подожди Адама снаружи, он найдёт для тебя работу.
Когда Квентин вышел из комнаты, Адам резко подошёл к столу и сел напротив Грегора. Было видно, что он едва сдерживает гнев.
– Проклятье, – глухо проговорил он, – я так и знал, что от этого Скуммеля проблем не оберёшься! Сперва он ввязался в потасовку с аврорами, пока вёз к нам этого Люпина, а теперь наследил во Франции!
– Скуммель сейчас – меньшая из наших проблем, – проговорил Грегор. – Но ты прав, он зашёл слишком далеко. Ничего, я с ним справлюсь. Я тоже немножко умею колдовать, – его глаза недобро блеснули, на губах мелькнула улыбка, и Адам позволил себе улыбнуться в ответ.
– Можно вопрос? – поинтересовался он. Грегор откинулся на спинку стула:
– Конечно.
– Почему ты запретил Хуперсу разговаривать с Люпином? Вчера он единственный смог унять этого бычка. Ты сам видел, даже мне это не удалось.
– Что? Ты защищаешь сына Лайелла Люпина? Уж не постарел ли ты, дружище?
– Лайелла Люпина я ненавижу и никогда не прощу, – глухо ответил Адам, – я и мальчишку сперва невзлюбил, но вчера… вчера я понял, что он не так уж похож на отца. Лайелл очень вспыльчивый, сперва делает и говорит, потом думает, за что и поплатился. А Ремус спокойный, тихий. Может, будет лучше, если они смогут общаться и дальше? Тогда Хуперс будет поспокойнее.
– Он и так спокоен, в моих руках жизнь его девчонки, – усмехнулся Грегор. – Да, Ремус Люпин тихий, ты правильно заметил. Потому-то за ним и нужен глаз да глаз. Тихони – они самые опасные. К тому же мне совсем не хочется, чтобы подружились два молодых оборотня, один из которых ненавидит меня, а второй ещё недавно состоял в Ордене Феникса. Мне не нужно, чтобы мои волчата были верны друг другу: они должны быть верны только мне.
– Но своей девчонке он будет верен в любом случае.
– Это другое. Любовь делает слабым, а дружба – сильным. Ты знаешь это не хуже меня, правда, Адам? Вспомни: когда-то мы с тобой были такими же, как эти мальчишки. Слабые, злые, испуганные щенки в стае Ральфа Кривозуба. Ты помнишь, чем это кончилось?
Адам поднял на него непроницаемые глаза, чёрные и горящие, как угли.
– Да, – тихо сказал он. – Я помню.
… Квентин не слышал этого разговора. Когда Грегор Гвилт велел ему выйти на улицу и дождаться Адама, он повиновался без вопросов. Вся его душа протестовала против того, чтобы выполнять приказы вожака оборотней, против того, чтобы просто находиться здесь. Но он знал, что должен сдержать свой гнев и страх. Вчерашняя вспышка не должна повториться.
И всё же сейчас, стоя на крыльце, вздрагивая от холода и хмуро рассматривая деревню, которой предстояло стать его домом, Квентин думал о том, что он не должен сдаваться. Он поднял глаза к небу, где сквозь поредевшие облака пробивалось бледное ноябрьское солнце, и напомнил себе: Волдеморт убит, война, которая длилась одиннадцать лет, почти закончена. Долохов схвачен, и совсем скоро будут арестованы другие Пожиратели Смерти. Ремус жив, он здесь, он выполняет задание профессора Дамблдора. Вместе они смогли обхитрить Долохова, значит, и с Грегором Гвилтом сумеют справиться. Главное – суметь поговорить с Ремусом так, чтобы их никто не заметил.
Едва подумав об этом, Квентин вздрогнул, и на его лице появилась улыбка. Стоило ему подумать о Ремусе, и вот он – торопливо идёт куда-то, пробираясь между домами. Юноша был далеко, но Квентин сразу узнал его каштановые волнистые волосы и слегка ссутуленные плечи.
Быстро оглянувшись на дверь, Квентин в два прыжка сбежал с крыльца и побежал к Ремусу.
– Ремус! Ремус, это я! – тихо позвал он. Юноша не откликнулся, продолжая быстро идти к лесу. Квентин подбежал поближе, собираясь похлопать его по плечу, но внезапно парень резко обернулся, словно почувствовав его присутствие, и ударил его по протянутой руке забинтованной ладонью:
– Эй! Смотри, куда идёшь!
Квентин отшатнулся, широко раскрыв глаза. С запоздалым стыдом, залившим краской его щёки, он осознал, что обознался. Юноша, за которым он погнался, был немного выше Ремуса, шире в плечах, и лицо у него, пусть такое же овальное и бледное, как у Ремуса, было намного красивее. Никаких длинных белых шрамов, наискосок пересекающих нос и щёки – вместо них всего один, маленький, бледно-розовый, сбоку на красивом решительном подбородке.
– Извини, – Квентин постарался дружелюбно улыбнуться. – Я принял тебя за другого. Прости, приятель. Я – Квентин.
– Я – Финн, – надменно ответил парень, недобро сверкнув карими глазами. – И я тебе не приятель.
Развернувшись, он быстро ушёл в лес. Квентин подавил вздох и повернулся, собираясь вернуться к дому, но вдруг замер на месте, похолодев.
Неподалёку от него, нервно улыбаясь, стояла Бобби, на похоронах которой он побывал месяц назад. И на этот раз он был уверен, что не перепутал её ни с кем.
6 ноября 1981 года. 14:46
Когда наступало время обеда, все оборотни садилсь за стол в порядке строгой очереди, нарушить который было нельзя. Гвилт строго следил не только за тем, чтобы все ели в установленное время, но и за тем, чтобы всем доставалась одинаковая еда в одинаковом количестве. Никаких особых вкусностей для вожака и его приближённых, никаких скудных объедков для тех, кто занимал подчинённое положение. Если было мясо, его ели все, если удавалось раздобыть сладости, их тоже делили на всех. Лишь одно исключение было из этого правила – лечебный травяной чай, который Камал готовил только для раненых и больных.
Как только они с Ремусом в последний раз убрали со стола, перемыли всю посуду и разделили на двоих банку тушёной фасоли и пачку крекеров, Камал тут же приступил к приготовлению лекарства. Поставив на огонь большой медный чайник, он насыпал в глубокую миску какие-то травы и зёрна и принялся растирать их пестиком. Ремус наблюдал за ним, погрузившись в свои мысли.
За последние два часа, бегая из кухни в столовую и обратно, таща в одну сторону полные тарелки, в другую – грязную посуду, он так и не увидел братьев О’Ши. Дерек и Дэн всегда садились за стол вместе с Грегором Гвилтом, за исключением разве что той ночи, когда Ремус впервые попал сюда, но сегодня их не было. Увидев, что их места пустуют, Ремус занервничал, и тревога только усилилась, когда он встретился взглядом с Урсулой. Она тут же отвела глаза, но он смог разглядеть тень досады на её красивом лице. Его руки слегка дрожали, когда он ставил перед ней тарелку с едой. Впервые с той мучительной и сладкой минуты утром они оказались так близко друг к другу, и на миг он снова почувствовал агрессивное, жестокое желание. Видел он и Квентина – парень был бледен и тих, и старался не встречаться с Ремусом взглядом. Понимая, что у него наверняка есть на это причины, Ремус тоже не обращал на него внимания. Джин он так и не увидел – наверняка до сих пор лежит в лазарете.
Сидя на табуретке, наблюдая за огоньками, танцующими под чайником, и за пухлыми смуглыми пальцами Камала, перемешивающими в миске растолчённые в труху травы, он думал о том, что видел ночью. О других смуглых пальцах, измазанных кровью, с разбитыми костяшками. Ремус почувствовал, что Камал бросил на него косой взгляд: наверняка спрашивает себя, почему это его помощник сегодня такой молчаливый.
– Всё в порядке? – спросил наконец Камал.
– Да, почему спрашиваешь? – отозвался Ремус слишком резким голосом. Камал вновь встревоженно взглянул на него, отложил в сторону пестик, шагнул к Ремусу и робко положил руку ему на плечо:
– Ты волнуешься за тех ребят? Не бойся, Ремус. Грегор не сделает им ничего плохого. Всё не так страшно, как ты думаешь. Тебя ведь это тревожит, правда?
Ремус поднял голову. Какая-то его часть, самая трусливая и злобная, хотела оттолкнуть Камала, выкрикнуть в его доброе лицо: «Так вот за что Гвилт ценит Лосося? Вот какую важную работу выполняет твой сильный и умный брат?!». Но в то же время Ремус понимал: он этого не сделает. Он смотрел на Камала, и видел его брата – окаменевшее лицо, дрожащие ресницы, кровь на разбитых кулаках.
– Да, меня это тревожит, – признался он, – но дело не только в этом. Камал, для кого ты готовишь чай?
Камал непонимающе моргнул:
– Для раненых. Бен и Уилли всё ещё в лазарете, а теперь там ещё эта девушка, и Кроу. Кроу, понимаешь… его расщепило, ты сам видел.
– Не нужно говорить неправду, Камал. Это ни к чему. Я знаю, почему Кроу в лазарете. Я знаю, что произошло ночью. Я заглянул в окно церкви, и всё видел.
Камал побледнел. Он медленно отступил назад, закусил белыми зубами пухлую нижнюю губу.
– Знаешь?.. – сдавленно произнёс он и отвернулся. – Ладно уж… ты бы всё равно узнал рано или поздно.
– Почему он это делает? – спросил Ремус. – Зачем? Я же видел, что ему не хочется. Ему тоже было больно. Почему?
– Он не может ослушаться. Грегор его обратил.
Камал взял в руки чашку, бессмысленно глядя на перемешанные травы. Потом с силой опустил её обартно на стол. Чайник уже закипал, вода в нём булькала и бурлила, но никто из них не протянул руку, чтобы выключить плиту.
– Понимаешь… – нерешительно заговорил Камал, – не все оборотни такие, как ты. Есть те, кто стал оборотнем по собственному желанию.
– Кто может этого пожелать?!
Камал печально посмотрел на него:
– Ты когда-нибудь болел, Ремус?
– Каждый месяц, – с недоумением отозвался Ремус. Камал рассмеялся, но его глаза оставались грустными:
– Я не про полнолуние. Ты когда-нибудь болел гриппом? Ветрянкой? Кишечной инфекцией? Чем угодно?
Ремус молчал, погрузившись в воспоминания. Перед полнолунием и после него он всегда чувствовал себя, как будто его катком переехало. У него болела голова, поднималась температура. Иногда во время превращений он ранил себя так сильно, что ещё несколько дней после полнолуния кашлял кровью. Но в промежутках между превращениями он всегда чувствовал себя нормально.
– Ликантропия – заразная болезнь, – продолжал Камал. – И она не терпит соседей. Рядом с ней ни один вирус не выживет. Даже раковые клетки не будут появляться, ликантропия их убьёт.
Он взмахнул волшебной палочкой, и огонь под чайником погас. Камал поднял крышку чайника и высыпал сухие травы в кипяток.
– У моего брата нет выбора, – проговорил он, глядя на поднимающийся пар. – И никогда не было.
Тринадцать лет назад
Аптека на одной из тесных, шумных улочек индийской части Бирмингема была новым местом работы Камала. Хозяином был здоровяк по имени Аджит, роскошными усами и суровым взглядом напоминавший первого президента Индии Прасада, а голосом – недовольного бенгальского тигра.
– Будешь запирать аптеку ровно в шесть вечера, а открывать – в десять утра, – сказал он Камалу в первый день. Показав шкафчик за прилавком, в котором хранилась выручка, грозно сверкнул глазами: – Пропадёт хоть пенни – выкину на улицу. Ещё и под зад наподдам. Понял меня?
– Понял, – кивнул Камал. Ему бы и в голову не пришло что-нибудь украсть – он был уверен, что его сразу поймают и бросят в тюрьму. В первый же месяц Камал выяснил, что Аджит держит в аптеке кое-что более ценное, чем деньги – в потайном шкафчике хранился опиум, который он получал из Индии и перепродавал местным дилерам. Но Камал промолчал, и в полицию не пошёл. Потому что знал: в лучшем случае он, опять же, попадёт в тюрьму, в худшем – дружки Аджита убьют его и выбросят в один из каналов, которыми славится город. И Салман останется совсем один.
Пока родители были живы, они жили бедно. После их смерти стало хуже. Уже три года Камал работал не покладая рук, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Беда была в том, что Салман постоянно болел. На врачей и лекарства уходило так много денег, что Камал давно махнул рукой на мечты вернуться в Хогвартс. Постепенно он с этим смирился: в конце концов, ему уже шестнадцать, он почти совершеннолетний, пора свыкнуться с мыслью, что ему никогда не стать полноценным волшебником. Но Салман… у Салмана всё ещё впереди. Совсем недавно его младший брат начал колдовать. Он поедет учиться в Хогвартс. Фонд помощи бедным волшебникам оплатит ему обучение.
Осталось всего четыре года. Только четыре года…Только бы Салману не стало хуже. Когда Камал в последний раз привёл его к врачу, старый доктор как-то особенно долго прослушивал мальчику грудь, и хмурился при этом совсем нехорошо. «Это его кашель? – настойчиво расспрашивал Камал. – Скажите, проблема в кашле?». Доктор долго молчал, прежде чем тихо сказать, что мальчику лучше бы лечь в больницу, и сердце Камала упало. Больницу он не потянет.
Уже давно наступила ночь. Шум на улицах стих, единственным звуком было потрескивание, когда мигал фонарь. Сидя у стены, опустив голову на руки, Камал пытался не впасть в отчаяние, но ему это не удавалось.
Фонарь затрещал как-то особенно громко, и Камал поднял голову. За окном спокойная ясная ночь ранней осени, воздух наполнен вонью города, и её не могут заглушить сильные запахи пряностей, которые индийские эмигранты щедро добавляют в каждое блюдо, – но сквозь эту оглушающую смесь вони и ароматов пробивается слабый, пленительный запах увядающих листьев и сохнущей травы. Камал подумал, что ему хочется за город. Взять брата, сесть на автобус и ехать до конечной остановки, миновать последние заброшенные дома на границе пригорода и лечь на сухую траву, поближе к реке, и дышать, дышать, дышать.
Фонарь снова затрещал, а потом погас. Часть улочки погрузилась во тьму, но даже на фоне этой тьмы три фигуры, выступившие из соседнего переулка, показались Камалу особенно тёмными. Словно вырезанными из всего окружающего пространства.
Он застыл от ужаса. Запоздало обругал жадность Аджита, не хотевшего проводить в аптеку телефон – Камалу придётся бежать на угол, к телефонной будке, чтобы вызвать полицию. Но он не мог даже пошевелиться от страха, куда уж бежать? Всё, на что его хватило – это сползти на пол и съёжиться под столом, прижимая колени к груди, когда три чёрных силуэта приблизились к окнам аптеки. Он ожидал услышать щёлканье отмычек, и замер уже не от страха, а от изумления, когда до него донеслось тихое:
– Алохомора!
Волшебники?.. Но что волшебникам может понадобиться в обычной магловской аптеке? Додумать эту мысль до конца Камал не успел. Дверь распахнулась, но взломщики не спешили заходить внутрь. Тот, кто отпер дверь – Камал узнал его голос – повёл палочкой из стороны в сторону и произнёс:
– Гоменум Ревелио.
Камал не знал, что это за заклинание – на третьем курсе Хогвартса, с которого он ушёл три года назад, его ещё не проходили. Порыв холодного ветра ударил его в лицо, стол, под которым он прятался, отъехал в сторону и врезался в полки с лекарствами. Юноша оцепенел, расширенными глазами глядя на троих высоких, плечистых мужчин, которые надвигались на него, подняв палочки, на которых уже загорелись белые огоньки заклинания «Люмос».
– Это ещё кто? – спросил один из них, темнокожий, с длинными дредами, падающими на воротник кожаного плаща. Его палочка ткнулась Камалу в лицо, и тот отпрянул назад, испуганно вскрикнув, но тёмная рука тут же схватила его за воротник, не давая пошевелиться. – Ты говорил, что здесь никого не будет, Виктор!
Тот, кого назвали Виктором, дёрнул плечами:
– Ну ошибся, и что? Всё равно он нам не помешает.
– Возможно, даже поможет, – произнёс третий, тот, кто произносил заклинания. Рука темнокожего мужчины грубо развернула Камала в сторону, и над ним склонился высокий, наголо обритый мужчина в куртке защитного цвета, крепко обтянувшей широченные плечи и грудь. Он был таким огромным, что по сравнению с ним Аджит показался бы мальчиком-подростком, но Камала пронзила дрожь не от вида его высокого роста и огромных кулаков, не от вида палочки, жёстко наставленной на него – он задрожал от взгляда. Прямого взгляда холодных, прозрачно-серых глаз, который пронзил его до самого сердца.
– Кто ты такой? – спросил бритый.
– Я… я… пролепетал Камал. Темнокожий снова встряхнул его, так что воротник глубоко врезался в шею Камала:
– Говори громче, щенок!
– Он заговорит, – усмехнулся бритый, – а вот ты бы вёл себя потише, Адам, а то весь квартал перебудишь. Так кто ты такой, мальчик?
– Я… я работаю здесь, – Камал судорожно сглотнул. Бритый слегка улыбнулся бледными полными губами:
– Хорошо. Значит, ты знаешь, где старина Аджит прячет опиум.
Камал задохнулся, затряс головой, всё ещё не в силах отвести взгляда от ледяных пронизывающих глаз:
– Пожалуйста, сэр, не надо! Не делайте этого, меня уволят, или убьют, не надо!
– Не ори! – рявкнул на него Адам. – Перестань визжать, поросёнок, или я сам тебя убью!
Камал закусил губу, сдерживая слёзы. Он привык, что его оскорбляют из-за полноты. Но что он мог поделать? Все лишние пенни и шиллинги, которые ему удалось заработать, он тратил на лекарства для брата и хорошую, полезную еду для него же; отдавал Салману каждый кусочек мяса, каждое яйцо, каждую горстку риса. Сам он уже много месяцев питался только картошкой и бутербродами с мерзким дешёвым маргарином, оттого и толстел, при этом постоянно испытывая мучительное чувство голода. Но слёзы выступили не из-за привычных оскорблений. Их вызвал страх – страх за брата. Жизнь Камала висит на волоске, ничто не мешает грабителям прикончить его на месте, а даже если они его пощадят, до него доберутся клиенты Аджита. Что будет с его братом, если его не станет?
– Умоляю, сэр, я не могу потерять работу! У меня есть брат! Он сильно болеет, без меня он умрёт!
– Я сказал, замолчи! – прорычал Адам, занося над головой Камала палочку. Но бритый мужчина перехватил его руку в воздухе:
– Адам, предупреждаю в последний раз. Отойди от него и успокойся.
– Грегор…
– Немедленно!
Адам оттолкнул Камала так, что тот упал на пол, и отступил в сторону, туда, где неподвижно стоял Виктор. Грегор снова наклонился к юноше:
– Сколько лет твоему брату?
– Семь, – прошептал Камал. Помимо воли слабая улыбка тронула его губы, он доверчиво взглянул на Грегора снизу вверх. – Он волшебник. Как и я, как и вы, сэр. Только… я бросил школу. Я хочу, чтобы он смог учиться. Но он не сможет, если он…
Его голос опять прервался, и он прижал кулак к дрожащим губам.
– А родители?
– Умерли. У нас нет родных, совсем никого. Умоляю, сэр…
Грегор медленно, торжественно выпрямился, взглянул за окно, где на крышах блестел лунный свет, потом снова перевёл взгляд на Камала:
– Встань.
Держась за перевёрнутый стул, юноша поднялся на дрожащие ноги. Грегор взял его за плечо, сжав его сильно, но не больно, в отличие от Адама:
– Я знаю, как помочь твоему брату.
– Правда? – выдохнул Камал. Его взгляд метнулся к палочке, которую Грегор всё ещё держал в другой руке. – Вы… вы целитель?
Непонятно почему, Виктор глухо рассмеялся. Адам тоже издал смешок, и губы Грегора вновь дрогнули в улыбке:
– Не совсем. Но я знаю верный способ. Но сперва ты должен сказать, где опиум.
Камал заколебался, весь трясясь, как осиновый лист. Адаму тоже не понравились эти слова. Решительно шагнув вперёд, он заявил:
– Это совершенно лишнее, Грег. У нас и так слишком много голодных ртов.
– Я всё сказал, – отрезал Грегор, не взглянув на него, продолжая смотреть на Камала: – Я не стану повторять дважды, мальчик. Покажи, где опиум, и твой брат будет жить. Не покажешь – мы всё равно найдём опиум, но тогда вы оба умрёте.
Камал больше не пытался возражать. Он и трое массивных грабителей едва поместились в крохотной комнатушке позади прилавка, где в стену был вмонтирован потайной шкафчик с наркотиком. Грегору не составило никакого труда открыть его с помощью магии. Всё время, пока он и его спутники опустошали шкафчик и кассу (в которой, впрочем, почти ничего не было – Аджит каждый вечер забирал выручку, оставляя лишь мелочь на утреннюю сдачу), Камал молча стоял у стены, опустив глаза, и поднял их, лишь когда на его лицо снова упала тень Грегора.
– На окраине города есть заброшенная текстильная фабрика, – сообщил он. – Приходи туда ровно через пять дней, в полнолуние. Не раньше и не позже. Только ты и твой брат. Никто не должен знать о том, куда вы идёте. Ни этот Аджит, ни его приятели, ни полиция. Понял меня?
– Да, – пробормотал Камал, гадая, как он протянет эти пять дней, и сдавленно прошептал: – Спасибо.
