Текст книги "Разбуди меня (СИ)"

Автор книги: Zetta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

– Подожди... ты думаешь, что он причастен к исчезновению Гермионы?

– Пока я просто не исключаю такую возможность. Всё выходит слишком гладко.

– Да, ты знаешь, – Падма даже оживилась: всё указывало на то, что догадка Малфоя верна, – Нотт с самого приезда преследует Гермиону, устраивает показательные выступления, шантажирует... Может, в Хэллоуин он хотел наложить на неё непростительное заклятие? А что – ночь, лес, да ещё и праздник. В такое время её бы нескоро хватились.

– Непростительное? Не думаю, что он снова начнёт этим промышлять, – сказал Драко, крепко задумавшись. – Что-то здесь не так. Конечно, я не знаю Нотта настолько хорошо, чтобы быть уверенным на сто процентов, но могу сказать, что он очень изменился. Он мечтает забыть всё, что творил весь прошлый год, эти истязания полукровок...

Но Падма решительно тряхнула головой.

– Не соглашусь с тобой. Нотту незнакомо милосердие, раскаяние, да и вообще какие-либо моральные качества. Я не верю в то, что он мог стать другим человеком. Он бессердечен, его душа давно сгнила, он сам разрушил её своими бесчисленными Круциатусами.

– Падма, – мягко прервал её Малфой, – ты же сама говорила, что любой человек может измениться.

– Это не тот случай, – резко возразила она, сверкая глазами. – Ему нельзя доверять! Бедная Гермиона, она была так измучена после возвращения из Запретного леса... Наверное, до сих пор ходит под заклятием Империус, а мы и не замечаем!

– Успокойся, – уже твёрже сказал Драко, видя, что Падма всерьёз начинает паниковать. – У тебя, похоже, нервное истощение.

– То есть? – она сделала вид, что не понимает, о чём он говорит.

Малфой принялся мерить шагами комнату.

– Все эти наши занятия, постоянное вторжение в разум, постоянный напряг – это же не проходит бесследно. У меня хоть есть способы релаксации – квиддич и моя девушка. А ты... извини, но я всё понял по твоим сегодняшним мыслям.

– И что же ты понял? – спросила Падма, готовая вот-вот расплакаться; Малфой снова был прав.

– Всё дело в Дине.

Повисла тишина, прерываемая лишь стуком туфель Драко о каменный пол класса. Падма бессильно склонила голову, позволяя рвущимся наружу воспоминаниям о Дине заполнить наконец всё её сознание. После Хэллоуина он ни минуты не выходил у неё из головы; его улыбка, то прикосновение к её руке, когда он вложил в неё медовую ириску, так взволновали Падму, что она не могла прийти в себя даже спустя полмесяца. Помимо всего прочего, это душевное волнение подогревалось редкими случайными встречами в коридорах или Большом зале: красноречивый пристальный взгляд Дина заставлял её в прямом смысле гореть – одновременно от желания, стыда и гнева на себя, и Падма понимала, что нужно было на что-то решаться, иначе эта тоска, эта неутолённая страсть просто сожжёт её изнутри.

– Да... – прошептала она. – Всё дело в нём, Драко, ты угадал.

– Ну что я могу сказать, – откликнулся Малфой с дальнего конца класса, – бросайте валять дурака и встречайтесь как все нормальные люди.

– Кто бы говорил, – покачала головой Падма. Теперь, будучи в курсе отношений Малфоя с Асторией, тщательно скрываемых в течение полутора лет, она могла с лёгкостью отвечать на советы подобного рода.

– А это, как ты говоришь, не тот случай, – улыбнулся Малфой, мимоходом бросая на дверь заклятие недосягаемости и возвращаясь к начатой теме. – Так вот, что касается Нотта... Я взвесил все «за» и «против» и пришёл к выводу, что всё же склонен ему доверять. Падма, выслушай меня. Он во многом меня повторяет: наши семьи, особенно отцы, – тут он закатил глаза, – поставили нас в такие обстоятельства, в которых пришлось играть нужную роль. Но это всего лишь роль, а не истинное лицо. Я чертовски устал быть под маской все эти годы! И Нотт, думаю, тоже. Именно поэтому я уверен, что он изменился. При его складе характера это неизбежно. Он тоже устал от всего этого кошмара, ему не хотелось мучить полукровок, не хотелось прислуживать Кэрроу... но неповиновение тогда каралось очень жёстко.

– Да, но тебя хотя бы держала метка, а у Нотта и этого нет! Он мог просто отказаться! Были и другие желающие исполнять наказания, вон взять хотя бы Крэбба с Гойлом.

– Отказаться? – с сомнением произнёс Малфой. – Это вряд ли. Кэрроу сразу почуяли бы что-то неладное, и всё это вылилось бы в самосуд. Как раз потому, что у Нотта не было Чёрной метки, а также потому, что его отец был в немилости у Волан-де-Морта, Тео приходилось даже хуже, чем мне.

– Но зачем тогда он вернулся в школу? Если ему было плохо при режиме Кэрроу, то уж сейчас, при Макгонагалл...

– Да как раз наоборот.

Падма непонимающе посмотрела на Малфоя. Тот остановился посреди класса и повернулся к ней.

– Мне кажется, он всё-таки на светлой стороне.

Падма так и замерла, не находя нужных слов, чтобы выразить своё изумление. Нотт на светлой стороне? Да конечно!

– С чего ты взял? – наконец спросила она, с подозрением вглядываясь в глаза Драко. – Ты сам случайно не под Империусом?

– Проверь.

Падма достала палочку.

– Финита Инкантатем!

Ничего особенного не произошло, и Малфой пожал плечами:

– Вот видишь, со мной всё нормально, я отвечаю за свои слова. Падма, я знаю, что ты умеешь хранить секреты, а потому хочу сказать тебе кое-что... кое-что очень странное. Только не удивляйся и не думай, что я в бреду. Так вот... Волан-де-Морт жив, – он сделал паузу, в течение которой Падма взирала на него в немом шоке. – Он беспомощен, он слабее самого захудалого призрака. Он в таком же состоянии, как и тогда, семнадцать лет назад, когда ему не удалось убить нашего знаменитого Поттера. Возможно, даже хуже. Но это не меняет данного факта: он до сих пор жив.

Тень неприятных воспоминаний промелькнула на лице Малфоя, но он взял себя в руки и продолжил:

– Теперь перейду к главному. Нотт не может спать спокойно – и в прямом, и в переносном смысле – пока Волан-де-Морт существует среди нас. Похоже, он решил его уничтожить. Но вот в чём проблема: он не знает, где находится это жалкое существо, которое совсем недавно угрожало поработить нас всех. Когда Нотт поделился со мной своими соображениями, мне в голову сразу пришла идея, что останки Волан-де-Морт покоятся где-то в глубинах Министерства магии... ты понимаешь, о чём я?

– Понимаю, – отозвалась Падма, всё ещё пребывающая в некотором ступоре. – Но как узнать наверняка?

– Я пытался собрать хоть какую-то информацию через свои источники, но ничего не вышло. Во-первых, большинство людей, которые, возможно, и могли бы помочь раньше, теперь доверяют мне примерно так же, как ты Нотту, а во-вторых, в это дело нельзя посвящать слишком много людей.

– А твой отец? У него же остались какие-то связи в Министерстве.

Драко невесело усмехнулся.

– Весьма сомнительные... Последние полгода он бывал в Министерстве только в качестве допрашиваемого. Но это не главное. Он не может обратиться ни к кому из невыразимцев.

– Но почему? – нахмурилась Падма.

– Из-за той истории с вашим знакомым, Бродериком Боудом.

Когтевранка выглядела ещё более озадаченной.

– Он, конечно, погиб при крайне странных обстоятельствах...

– Да. Этим «странным обстоятельствам» поспособствовал мой отец.

– Что?! – воскликнула Падма. – Нет, не может быть!

Малфой снова начал ходить туда-сюда по классу.

– Боуд был задушен дьявольскими силками. Но откуда бы такому опасному растению взяться в больнице святого Мунго, где полно целителей? Всё очень просто. Боуд был нужен Волан-де-Морту для... для одного задания, и он его выполнил, будучи под заклятием Империус, однако отчаянно сопротивлялся ему. Его разум сильно пострадал, и Боуд угодил в Мунго. Там, однако, он быстро пошёл на поправку, но его выздоровление совершенно не входило в планы Волан-де-Морта. И тогда мой отец – конечно, инкогнито – послал ему безобидный цветок в качестве подарка на Рождество. Я думаю, что, едва Боуд его коснулся, растение ожило и задушило его...

– Какой кошмар! – ахнула Падма. – Драко, как же так?

– Вот так, – мрачно произнёс он, уставившись в пол.

– Но почему ты рассказал мне об этом? Это всё-таки твой отец.

– Как я уже сказал, ты умеешь хранить секреты, ну и потому, что... Могу я попросить тебя об одолжении?

– Да, конечно, – не раздумывая, ответила она.

– Нужно узнать, где останки Волан-де-Морта. Точнее, проверить мою версию насчёт Отдела Тайн.

Падма подняла брови.

– Ты думаешь, что моя семья, помимо Боуда, дружит ещё с половиной всех невыразимцев Британии?

– Нет. Но вы – семья чистокровных волшебников, которые близко общались с самим Бродериком Боудом. И вполне вероятно, что хоть с кем-то у вас остались связи. А самое важное то, что ты чуть ли не единственный человек, на помощь которого я могу рассчитывать.

– Ну, то есть, по сути-то я помогаю не тебе, а Нотту, – заключила она, поднимаясь со стула.

– Ты помогаешь всему магическому сообществу, – серьёзно сказал Малфой.

Падма задумалась над его словами. В конце концов, Драко не раз выручал её, и если забыть о Нотте, то помочь она была просто обязана.

– Хорошо, – сказала она, снимая заклятие с входной двери. – Я сейчас же напишу родителям.

====== Глава 13 ======

После Хэллоуина и полной событиями ночи в Запретном лесу всё снова вернулось в привычный учебный ритм. Но Гермиону, вопреки всякому здравому смыслу, это не устраивало.

Как она и подозревала, уже на следующее утро всё случившееся казалось ей сном, и лишь расспросы Джинни и Астории могли убедить её в обратном. Кроме подруг верить в реальность произошедшего помогал, как ни странно, Дин, который был настолько рад благополучному возвращению «потеряшки», что теперь беспрестанно шутил на эту тему. Однако всё это стиралось перед тем, что тревожило Гермиону больше всего: шли дни, а Нотт ни словом, ни действием не показывал, что между ними было своего рода сближение. Встречая его в коридорах, она первое время украдкой приглядывалась к его походке, но и здесь её ждало разочарование – Нотт бодро шагал по замку и совершенно не хромал. Более того, в один из самых промозглых ноябрьских вечеров Гермиона видела из окна библиотеки, как тренируется квиддичная команда Слизерина: Нотт на бешеной скорости носился на метле и выглядел абсолютно здоровым и довольным жизнью.

В начале месяца Виктор снова уехал на очередную игру болгарской сборной, но Гермионе сейчас было и не до него. Признавшись самой себе в том, что Нотт ей небезразличен, она приняла это как данность, к тому же сердце услужливо подсказывало, что бороться с этим совершенно нет смысла. И вот что странно: чем меньше объект её растущего с каждым днём интереса обращал на неё внимание (а точнее, не обращал вовсе), тем больше он её привлекал. Но Гермиона, уже сталкивающаяся с таким поведением в отношениях с Роном, тоже была начеку, и даже когда Нотт оказывался рядом – на трансфигурации, зельях и защите от Тёмных искусств – старалась ничем не выдать своих чувств, которые понемногу, но неуклонно всё сильнее разгорались внутри неё.

Она знала, что нужно Нотту: она должна была сказать, что согласна встречаться с ним, и тогда, конечно, он бы не просто вновь обратил на неё внимание, а, скорее всего, вообще ни на шаг не отпускал бы от себя, страшно бахвалясь тем, что завоевал-таки непокорную старосту школы.

Но упрямство и чувство собственного достоинства наотрез отказывались слушать зов сердца, и Гермиона продолжала сохранять невозмутимый и непринуждённый вид, беря пример с того, по кому это сердце уже всерьёз начинало томиться.

Кроме того, её по-прежнему беспокоило, что кто-нибудь из друзей, прежде всего зоркая Джинни, заметит в ней эту сильную перемену, но, как показывало время, она всё-таки научилась прятать эмоции в дальний уголок своей натуры.

Жизнь факультета текла своим чередом: Джинни, прибегая с тренировок, то и дело строчила письма Гарри, а он так же часто ей отвечал, присылая теперь министерскую сову – после гибели Букли он так и не завёл себе новую почтовую птицу. Невилл встречался с Ханной Аббот, Парвати и Лаванда как обычно пропадали на трибунах квиддичного стадиона, а Дин по вечерам, если оставались силы после кучи домашних заданий, занимался тем, что рисовал гиппокампа на основе фотографии, сделанной Асторией. Рядом с ним частенько сидел и Симус, но работать не мешал; Астория же, если была неподалёку, то не упускала возможности заглянуть в холст, пытаясь корректировать работу Дина, и временами у них возникали жаркие, но вполне миролюбивые споры.

С каждым днём осень всё больше походила на зиму: промозглый, пропитанный сыростью воздух становился всё морознее, в небе всё чаще порхали снежинки, и Гермиона давно перестала смотреть на потолок Большого зала по утрам, чтобы узнать погоду – та всё равно была довольно однообразной.

Но несмотря на окруживший замок ноябрьский холод, в душе у гриффиндорки, напротив, всё пылало. Теперь Нотт перестал смотреть на неё, когда встречал в коридорах или Большом зале, и даже на уроках Гермиона больше не чувствовала его прожигающего насквозь взгляда. Она была вынуждена признать, что его невнимание беспокоит её гораздо больше, чем оказываемое раньше повышенное внимание, и едва сдерживалась, чтобы не подойти к слизеринскому столу и не спросить его в лоб, какого Мерлина происходит. Тогда она даже не догадывалась, что Нотт только этого и добивался.

Одна неделя сменяла другую, стремительно приближая декабрь, а вместе с ним и ЖАБА. В гостиных факультетов только и было разговоров, что об экзаменах; эта тема переплёвывала квиддич, походы в Хогсмид и даже Рождественский бал. Как-то раз, выходя из дверей Большого зала, Гермиона в не совсем естественном для неё ключе думала о том, что ей, пожалуй, повезло сдавать ЖАБА не сейчас, вместе с однокурсниками, а лишь в июне. Она окончательно пришла к этому выводу, услышав за ужином откровения Элоизы Миджен, изливающей душу подружке из Пуффендуя: обе не находили себе места, как в лихорадке трясясь уже от одного слова «экзамены» и с каждым новым приступом паники всё больше убеждая себя в том, что однозначно провалятся, причём по всем предметам сразу. Поднимаясь по лестнице, Гермиона улыбалась, вспоминая себя на пятом курсе во время сдачи СОВ – тогда ей казалось, что ничего важнее оценок «превосходно» на всём белом свете и быть не может.

Как много изменилось с тех пор... Сейчас смотрю на это через призму времени и недавних событий, и вся предэкзаменационная суета кажется такой мелочной и несущественной.

Хотя ещё поглядим, как я заговорю, когда придёт мой черёд сдавать ЖАБА.

Размышляя обо всём этом, она так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила неотступно следующую за ней тень.

Тео не прекращал наблюдения за Гермионой в течение всех этих недель – правда, исподтишка или находясь под Маскирующими чарами. Когда же он был открыт её взору, то демонстрировал абсолютную незаинтересованность, напуская на себя маску безразличия. Он считал, что неплохо разбирается в женской психологии, и после их приключений в Запретном лесу знал наверняка, что теперь мисс Грейнджер кардинально изменит к нему своё отношение. Тогда в её глазах он увидел сочувствие, тревогу и страх, но не перед ним, а за него. Его бы унизила её жалость, но сочувствие – это совсем другое. Она боялась за него, когда он карабкался по камням с простреленной ногой, и Тео с усмешкой думал о том, что он, чёрт возьми, даже отчасти благодарен кентаврам за их негостеприимство.

Вот и сейчас, за ужином, от его проницательного взгляда не уклонилось её волнение, а самое главное – он заметил, как внимательно она смотрела на слизеринский стол, уже не скрывая своего любопытства. Она искала его, желая и в то же время боясь его увидеть.

Это подстегнуло его и без того не слабый интерес. Была пятница – день, завершающий рабочую, напряжённую, практически бессонную для него неделю. Нравоучения Малфоя с Забини, нытьё Джорджины, конфликт с Монтегю, возникший буквально на пустом месте и грозивший Тео вылетом из команды – всё это давило на него, и лучшую разрядку ему могло дать только общение с Грейнджер – будь то очередная перепалка или поцелуй, это уж как карта ляжет.

Всё было как всегда: чем больше проходило времени с последней «нормальной» ночи, когда Тео спал, хрипя во сне и раздирая очередную простынь, тем раздражительнее он становился. Всё вокруг его злило, заводя с пол-оборота, и лишь Гермиона была для него своеобразным источником энергии. Видя её нервозность на совместных уроках, в коридорах и Большом зале, прекрасно зная, что это связано с ним и только с ним, Тео получал самое настоящее наслаждение. Это отдавало какой-то неправильностью, абсурдностью, но, говоря прямо, в его тяге к этой гриффиндорке по определению не могло быть ничего правильного.

Поднявшись по мраморной лестнице, Гермиона свернула в коридор второго этажа и направилась к кабинету профессора Батшеды Бабблинг, преподающей древние руны. Тео следовал за ней по пятам, не издавая ни звука.

Какого чёрта ей там нужно?

Не прошло и минуты, как Гермиона вышла из класса с целой пачкой пергаментов – очевидно, проверочных работ – и чуть не налетела на Нотта, снявшего с себя чары: ему надоело скрываться.

– Боже! – от неожиданности она не удержала пачку в равновесии, и часть работ посыпалась на пол. – О нет...

Тео одним взмахом палочки собрал пергаменты и с великодушной снисходительностью протянул их Гермионе.

– О чём мечтаешь, Грейнджер? – насмешливо сказал он.

– Явно не о тебе, – фыркнула она в ответ, чувствуя, как ускоряется сердцебиение.

Чёртов слизеринец, я была для тебя пустым местом весь последний месяц, а теперь ты возникаешь словно из ниоткуда и ещё смеешь спрашивать, о чём я мечтаю!

Тео прожигал её взглядом, читая всё по выражению лица.

– Ты подумала?

Гермиона знала, о чём он спрашивает, и внезапно разозлилась:

– Я не хочу, чтобы меня видели с тобой!

– Считаешь меня недостойной партией? – с тихой угрозой в голосе сказал Тео. Он не хотел пугать её, но сейчас решил пойти ва-банк.

– Нет, – честно ответила Гермиона, чувствуя, как всё внутри горит от совершенно неуместного в данную минуту желания почувствовать жар его губ. Тот поцелуй у колонны был так давно, но от одного воспоминания о нём у Гермионы кружилась голова. – Но пойми и ты меня! Я всегда была на стороне светлых сил, всегда боролась против таких, как твой отец... – тут она заметила, что Нотт скривился, и поспешила внести ясность: – Допустим, сам ты не такой, но кто будет разбираться? Если я соглашусь, все сочтут это предательством.

Тео молчал несколько секунд. Потом ухмыльнулся.

– Не думал, что ты такая дурочка, Грейнджер, – сказал он, видя, как к щекам Гермионы приливает краска, но не дал ей вставить ни слова. – Тебя, оказывается, волнует мнение толпы... Это признак неуверенности в себе, знаешь ли.

– Ты просто пытаешься заставить меня встречаться с тобой всем назло! – воскликнула Гермиона.

– Пойдём, – вдруг сказал он, хватая её за локоть.

– Куда?! – она попыталась вырвать руку.

– В учительскую, – невозмутимо ответил Тео, крепко держа её. – Ты же туда понесёшь эти работы?

Гермиона закусила губу: она ведь совершенно забыла о пачке пергаментов, которые ей и правда поручено было отнести в учительскую. И как же этот человек влиял на неё! Внутри всё кипело, она не знала, куда отвести взгляд, что говорить и что делать. Близость Нотта, его дыхание, аромат чуть терпких мужских духов, рука, держащая её – всё это сводило с ума, особенно после такого долгого перерыва, что он ей устроил. Её тело и разум существовали будто отдельно друг от друга, и тело откликалось на любое действие Нотта с пугающей пылкостью. Разум приказывал ей держаться до конца, тело же мечтало сдаться.

Она шла по лестнице как в тумане, сердясь и ликуя из-за его присутствия рядом. Краем сознания она понимала, что запутывается всё больше, что пора прекратить эту неопределённость. Но «прекратить» означало либо порвать с Ноттом, либо начать серьёзно встречаться с ним.

«Серьёзно»... Что означает это слово? Что я буду ходить с ним в Хогсмид и на балы? Конечно, нет. Это всё детские сказки. Для такого, как он, встречаться значит быть его... во всех смыслах. Мерлин! А для меня это будет означать предательство памяти о войне и всего того, за что я боролась и чего добилась.

Они подошли к учительской, вход в которую охраняли две горгульи наподобие тех, что стояли у кабинета директора. Гермиона покосилась на своего спутника: горгульи требовали пароль, а нужно ли было, чтобы Нотт его знал?

– Да, Грейнджер... – с издевательским укором протянул Тео, – ты исправно продолжаешь убеждать меня в своей неуверенности. Раньше ты не была такой мнительной.

– Откуда ты знаешь, какой я была раньше! – она вновь начинала сердиться.

– Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Да и к тому же – ты уже забыла о фениксах?

Гермиона сразу стушевалась, качая головой и находясь в полном смятении от собственной рассеянности. Было такое впечатление, что кто-то без конца применял к ней умопомрачающее заклинание...

И тут её осенило. В мгновение ока она выхватила палочку и направила в сторону Нотта:

– Конфундус! – и тут же, не медля, назвала горгульям пароль: – Полтергейст.

Тео, не меняясь в лице, распахнул перед ней дверь учительской. Большая комната, обшитая деревянными панелями и уставленная разномастными кожаными креслами, была пуста. Гермиона прошла прямиком к книжному шкафу у дальней стены, открыла застеклённую дверцу и стала аккуратно укладывать пергаменты на одну из полок.

Тео неслышно подошёл сзади. Он не крался, не выверял каждый шаг; быть тихим и незаметным у него получалось само собой, как у ягуара, выслеживающего свою лань.

– Ты сильно ошибаешься, моя девочка, если думаешь, что я не соорудил вокруг себя щит, – прошептал он, подходя вплотную и прислоняя Гермиону к прохладному стеклу шкафа. – Принимая в расчёт твой буйный характер, я предпочёл заранее позаботиться о себе.

Гермиона вздрогнула, но совсем не от страха. Она подсознательно ожидала этого и своим заклинанием только спровоцировала Нотта. А он уже не мог от неё оторваться.

Убрав в сторону непослушные каштановые волосы, Тео прижался губами к её виску. Гермиона шумно выдохнула, и это послужило для него сигналом к действию. Властно обняв девушку за талию, он еле ощутимо поцеловал её за ухом, а потом спустился ниже, к её изящной шее, интуитивно догадываясь, что ей обязательно понравятся его прикосновения.

Она будила в нём такой огонь страсти, который не могла вызвать ни одна другая девушка во всей школе и за её пределами. Желание обладать ею переполняло его; оно было безрассудным, непреодолимым, диким, и Тео, повинуясь своим порывам, сорвал с неё мантию и принялся нетерпеливо расстёгивать нижние пуговицы её рубашки.

– Нет... – прошептала Гермиона, пытаясь сопротивляться, но это сладострастное «нет» прозвучало совсем как «да». Она забыла о том, что они в учительской, что в любой момент может войти кто-то из преподавателей, и увиденное в один миг подорвёт её репутацию, зарабатываемую столько лет. По-прежнему стоя к Нотту спиной, она не видела его глаз, чувствуя только его горячее дыхание на шее и прикосновения рук к уже полуобнажённому животу; ей казалось, что она вся растворяется в этих руках, так умело ласкающих её. А Тео сводила с ума её реакция, он понимал, что слабое сопротивление Гермионы – лишь долг чести, а её тело, такое изумительное, давно жаждет большего.

Его позиция давала ему широкую свободу действий, и он не преминул этим воспользоваться: коснулся её стройной ноги чуть выше колена – там, где заканчивалась ткань форменных гольфов – и стал плавно подниматься вверх, отвлекая Гермиону покусыванием мочки уха.

– Подожди... нет... остановись... – шептала она, чувствуя его повсюду и утопая в этой лавине новых ощущений. Никто никогда не касался её так, да ещё с такой искусностью. И это сносило крышу похлеще любого заклинания.

Но требовательные пальцы преодолевали пуговицу за пуговицей, а другая рука уже подбиралась к нижнему краю юбки...

– Пожалуйста, не надо!.. – мучительно простонала Гермиона, внезапно дёрнувшись. Рука Тео замерла в воздухе. Он выдержал паузу, потом медленно пригладил ткань юбки, этим как бы успокаивая Гермиону, и расстегнул следующую пуговицу на груди.

Гермиона вся задрожала.

– Прошу тебя, остановись! – повторила она, уже всерьёз паникуя.

Тео с явным недовольством убрал руки, теряясь в догадках.

Неужели Грейнджер боится, что нас застукают?

Или она боится моих действий? Да быть того не может! Что она строит из себя недотрогу?

Он решил убедиться наверняка и предпринял последнюю попытку. Его ладонь опять скользнула под рубашку гриффиндорки, касаясь кожи возле пупка...

Гермиона рванулась так, что Тео едва удержал её, но в тот момент, когда она повернулась к нему в профиль, увидел блеснувшие в глазах слёзы.

– Грейнджер, успокойся, – сказал он, крепко обнимая её, но испуганная Гермиона продолжала брыкаться. – Тише, тише, я больше ничего не буду делать, – добавил он, удивляясь тому, как мягко звучит его голос, и тому, что он испытывал к Гермионе в данный момент. Это было что-то похожее на нежность, желание заботиться и защищать её.

Я совсем спятил. Надо больше спать.

– Нотт, отпусти меня, – почти беззвучно выговорила Гермиона, всё ещё слабо вырываясь.

Он сам не понял, как выпустил её из своих объятий. Она наконец повернулась к нему лицом; растерянная, разгорячённая его ласками и в то же время напуганная, она пыталась застегнуть пуговицы рубашки, но пальцы дрожали, и у неё ничего не выходило.

– Дай-ка мне, – сказал Тео, отводя её руки в стороны.

– Нет! – в ужасе воскликнула Гермиона. Её глаза были широко распахнуты, и в них застыл неподдельный страх.

Проклятье! Она мне не доверяет. Ещё бы...

Мерлин, а я так хочу, чтобы доверяла.

– Я обещаю, что не сделаю тебе ничего плохого, – серьёзно сказал он, хотя своё разыгравшееся воображение унять был неспособен. Гермиона сейчас была так пленительна: с растрёпанными волосами, в чуть помятой юбке и наполовину расстёгнутой рубашке.

Он осторожно, не отрывая взгляда от её побледневшего лица, взялся за хлопковую ткань и медленно застегнул ту самую опасную пуговицу на груди. Ему стоило невероятных усилий не наброситься на Гермиону и не порвать к чёртовой матери эту рубашку вместе со всем остальным. Его останавливали лишь её глаза, слегка безумные, округлившиеся, непонимающие.

– Грейнджер, – сказал Тео, с плохо скрываемой досадой застёгивая последнюю пуговицу, – тебя что, никогда не трогал мужчина?

Гермиона стыдливо опустила ресницы. Вопрос был слишком прямой, и Нотт ждал такого же прямого ответа.

– Никогда, – выдохнула она, с опаской поглядывая в сторону двери. Едва Нотт перестал её касаться, мысли стали понемногу приходить в порядок, и Гермиона вспомнила, что они по-прежнему находятся в учительской.

– Я наложил Запирающие чары, – хмыкнул Тео, проследив за её взглядом. – А Уизли круглый идиот.

Гермиона подняла на него глаза, полные несогласия, но он жестом пресёк её попытку возразить.

– У тебя чудесная фигура, – сказал он будто между прочим, но, увидев, как она зарделась, решил тут же вернуть её с небес на землю: – Наверное, так задумано природой: красивое тело в противовес вредному характеру. Во всём должен быть баланс.

Гермиона, вспыхнув, сжала кулаки и вскинула голову.

– Раз я такая вредина, зачем я тебе? А, Нотт? Зачем возиться со мной, когда столько девушек претендуют на твоё внимание?

Тео довольно, почти приторно усмехнулся.

– Какой кайф мне доставляет твоя ревность, Грейнджер! Только уже ради этого я готов, как ты говоришь, «возиться с тобой». Ну и ещё ради того, чтобы получить тебя.

Он скользнул откровенным взглядом по её ногам, потом задержал его на влажных, чуть приоткрытых губах.

– Ты просто озабоченный подросток! – вспылила гриффиндорка, нервным движением поднимая мантию с пола и очищая её волшебством.

– Осторожнее с выражениями, Грейнджер. Я ведь могу прервать срок действия своего обещания.

– Хватит меня пугать! – прошипела она.

– Я не пугаю, а предупреждаю, – спокойно отозвался Тео. – Объясняю один раз (просьба усваивать информацию сразу): во-первых, я далеко не подросток. Мне девятнадцать, как и тебе, и, смею надеяться, я уже достаточно сформировавшаяся личность со своими взглядами на жизнь. Я вырос в таких условиях, где взрослеть пришлось рано. Я не маменькин сынок, в отличие от некоторых, – тут он осклабился, вспомнив своих соседей по комнате, – я долгое время жил абсолютно один, когда мой отец сидел в Азкабане, а родственники со стороны матери от нас отвернулись как от прокажённых. В шестнадцать лет я был предоставлен сам себе, и, как ни парадоксально это звучит, нужно было иметь немало мозгов, чтобы не сойти с ума.

– И что же тебе помогло? – спросила Гермиона, глядя на него с недоверием.

– Я знал, что Малфою уже тогда поставили метку и знал, что меня это тоже ждёт. Чем больше Пожирателей будет в замке, тем проще этому уроду туда будет попасть... – с этими словами он с такой силой сжал дверцу шкафа, что стекло в ней треснуло. – Мать вашу... Репаро! Но мне повезло: Волан-де-Морт был зол на Малфоя-старшего и хотел наказать его с помощью сына. Его устраивал любой исход. Убьёт ли Драко Дамблдора или нет, не имело значения. Волан-де-Морт полагал, что старикашке в любом случае осталось недолго, а эта миссия, возложенная на Драко, лишь давала ему возможность манипулировать Люциусом... Он – жестокая сволочь, каких только поискать, и я, чёрт возьми, рад, что вы наконец его остановили.

Гермиона не сдержала гордую улыбку: ей почему-то был очень приятен этот его комплимент, а Нотт тем временем продолжал:

– Весь шестой курс я наблюдал за неудачами Малфоя; мне было жаль его, и именно благодаря ему я окончательно разочаровался в идеях Пожирателей смерти. Но помочь Драко я не пытался. Волан-де-Морт всегда знал много того, о чём мы и не подозревали, и я, не планируя умирать в столь юном возрасте, решил играть свою роль до конца. Играл настолько убедительно, что в прошлом году даже применял Круциатус к наказанным. Тогда я считал, что это неплохой способ выместить свою агрессию, но после наказаний мне становилось только хуже.

– Агрессию? – перебила его Гермиона, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу. – Вызванную чем? Действиями Кэрроу и Волан...

– Неважно. Это к делу не относится, – отрезал Тео, отлично зная, что как раз это относится к делу напрямую. В голове невольно всплыл образ кровати во мраке слизеринской спальни, и на него вдруг навалилось странное оцепенение: три последних ночи без сна давали о себе знать. – Так вот, – с наигранной живостью сказал он, сбрасывая с себя дремоту и возвращаясь к поднятой теме, – это что касается «подростка». А по поводу «озабоченного» скажу как есть: я обычный мужчина и, да, я хочу тебя.