Текст книги "Жить в твоей голове (СИ)"

Автор книги: teamzero

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

На этот раз он был готов к потоку видений. Однако то, что он увидел, оказалось неожиданным. Кай смотрел глазами Леды на мужчину, лежащего в кровати вместе с ней. Смотрел на его светлые волосы, закрытые глаза с тонкими тенями сосудов на веках, прямой нос, высокие скулы и тонкий рот. Смотрел на лицо её брида. Вернее, того, кто был его прототипом. Смотрел на него озадаченно, сквозь обманчивую призму чувства, которое она к нему испытывала. Глупого, опасного чувства, начинающегося с наивной заглавной буквы “Л”. Это чувство внушало демону отвращение. Воспоминание было совсем не таким, на какое он рассчитывал. Но вот… Вдруг это лицо меняется, искажается бесконтрольной, животной яростью.

Внезапная боль в виске от неожиданного удара.

Удивление.

Улицы душного города; шаги за спиной. Темное пространство подъезда её дома; дыхание в шею. Ночные телефонные звонки и угрозы, произнесенные хриплым голосом, совсем недавно шептавшим ей слова любви. Полные крови и насилия рисунки – сама бумага, на которой они нацарапаны, жжет пальцы, будто пропитана ядом.

Страх.

Выпотрошенный трупик кошки на полу, слипшаяся от крови и вывалившихся внутренностей пепельная шерсть, дрожащие окровавленные пальцы, вкус желчи во рту, пятна крови на паркете.

Отчаяние.

Все тот же мужчина на крыше, стоящий над (бездыханным?) телом парня с каштановыми волосами. Изломанное, избитое жестокой реальностью слово с кровоточащей, когда-то заглавной, но теперь болезненно съежившейся, исковерканой буквой “Л”. На её месте уже другая буква. Вместо прежнего слова теперь его злобный необузданный близнец: темный и отравленный.

Ненависть.

Миг, зависший над пропастью за парапетом крыши. Пустота в руках, ледяной холод в желудке. Все то же лицо, что и в первом видении, только эти закрытые глаза с веками, пронизанными веточками вен, никогда уже больше не откроются. Алые брызги на веках, на волосах, их все больше и больше – и вот это уже не брызги, это капли, волны, море густой соленой красной воды со вкусом медных монет и уходящей жизни.

Облегчение?

Оцепенение…

Леда начала отдергивать руки, но Кай не позволил, потому что демон ревел внутри него, впитывая подсмотренные, недозволенные воспоминания, и ему все еще было мало. Поэтому руки Кая с пугающей скоростью последовали за её руками, пальцы впились в её запястья, зажимая их в тиски, не отпуская, требуя отдать каждую каплю её боли, на которой хотел пировать монстр, владеющий его душой.

Все случилось очень быстро. В пылающей голове Кая взрывом сверхновой разорвался пронзительный разъяренный вопль, разлетелся осколками, вышвыривая его из её памяти, выталкивая из её украденных воспоминаний. Кай будто очнулся от обморока, не сразу осознав, что лежит на спине с лицом, залитым кровью, текущей из глаз, а тело болит так, будто по нему проскакал галопом табун одичалых шоргонов.

Пытаясь собрать по кусочкам свое восприятие окружающего, Кай корчился от воя демона, заполнившего каждую клетку его тела. Он почти не соображал, что происходит, но внезапно понял, что демон снова стал отдельной от него сущностью, которую он худо-бедно мог держать подальше от своего разума. Они зашли слишком далеко. Демон, а вместе с ним и Кай, проникли непозволительно глубоко, воспользовались неопытностью Источника, чтобы обратить против нее её собственных, человеческих демонов.

Постепенно Кай начал понимать, что Леда стоит, забившись в угол комнаты, взбешенная, отталкивает руки пытающейся успокоить её Киры, и сыплет проклятиями, как заправский матрос. Сдерживая стон от боли в измученных мышцах, Кай с трудом вновь принял сидячее положение, осторожно поднес руку к горящему лбу. Каждая клеточка его тела разрывалась от боли, подогреваемой возней демона, снова набиравшего силу.

Сквозь шум в его голове понемногу начинали пробиваться слова, которые Леда выкрикивала злым и немного истерическим голосом:

– …и не смей приближаться ко мне! Иначе я пущу в ход скальпель, я клянусь! Какого хрена, Кай?

– Леда… – пыталась урезонить её Кира, но девушка отбивалась от нее, будто фурия.

– Уберите от меня свои руки! Вы не знаете, что он сделал, куда он… Как он смог… Я не…

Её бессвязная речь оборвалась жалким, измученным всхлипом, перешедшим в стон раненого животного. Она заглушила его, закрыв рот руками.

– Послушай меня, Леда. Послушай. – голос Киры тихий, убеждающий, монотонный. – Он не владеет собой. Куда бы он ни прорвался, что бы он ни увидел в твоей памяти, он сделал это не по своей воле. Им владеет существо, намного более древнее и темное, чем можно себе представить. И поэтому один человек, какой бы мощной силой воли он ни обладал, в какой-то момент больше не в состоянии противостоять ему. Только ты можешь помочь ему вернуть контроль. Не лишай его этого шанса. Ты его последняя надежда.

Кай слушал беспорядочную барабанную дробь её сердца, её срывающееся хриплое дыхание. Она боялась его сейчас, почти ненавидела, и уж точно жалела, что позволила втянуть себя в эту историю. С печалью, взбесившей демона, Кай подумал, что она совершенно права в своих чувствах. Она не обязана помогать ему. То, чего они требуют от нее, находится за пределами человеческих сил, и она не должна проходить ради него, по сути, чужого ей человека, через эти испытания.

– Оставь, Кира. – тихо проговорил Кай. – Довольно. Леду нужно спрятать в надежном месте, пока все не закончится. Пусть случится то, что должно.

Голову пронзило болью, он закрыл полыхающие огнем глаза и по его щекам с новой силой потекли кровавые ручейки. Демон оглушительно рычал, взбешенный его словами.

– Нет, Кай.

– Что должно случиться? – высокий, все еще звенящий от гнева и страха голос Леды. – И знаете, что… Вы без конца повторяете, что я его последняя надежда. Но что, что вообще случится, если у нас ничего не выйдет? – она вдруг рассмеялась коротким, злым смешком. – Господи, как вы вообще обычно справляетесь с такими ситуациями? Не может быть, чтобы Кай оказался первым нефилимом, потерявшим Источника! Ведь вы же люди из плоти и крови! Которые могут умереть от болезни, или ранения, или банально подавившись едой за завтраком. Ну так что? Вы каждый раз ищете, на кого бы спихнуть этот ваш волшебный дар? Или у вас есть где-то склад запасных Источников, которые как раз на Кае закончились?

– Обряд передачи дара утрачен. – тихо произнес Кай. – То, что Кастор знал его, было удивительным исключением.

– Так как же? Убедите меня, что его ковыряние в моей памяти – единственный способ помочь, потому что я сейчас совсем не уверена, что хочу ему помогать и…

– Если нефилим остается без Источника, служители Протектората асуров, которые поместили в него демона, забирают его назад. – резким сухим голосом прервала её Кира. – Но демон не уходит один. Он сплетается с глубинной сущностью нефилима, с его душой, если угодно, и уходя, забирает её с собой. Снова оказавшись в заточении, демон пожирает отобранную душу бывшего хозяина. А затем получает нового, потому что нехватки в юных нефилимах в резервациях стражей нет.

Леда молчала. Оглушенное, растерянное молчание. Кай слушал её сердце. Шорох ткани – это Кира отошла к окну. Леда прочистила горло.

– А что происходит с нефилимом? – её голос звучал глухо, спокойнее на пару тонов. – Он умирает?

– Нет. – ответила Кира с тихим вздохом. – Нет, его тело существует дальше столько лет, сколько ему отмерено. Но это больше не человек. Лишь пустая оболочка, фантик, обертка. Обычно существование опустошенных нефилимов из милосердия обрывают их же собратья.

Леда резко втянула в себя воздух, задержала его внутри, затем медленно и тихо выдохнула. Кай чувствовал на себе её взгляд. Надо думать, зрелище ей открывалось жалкое: вот он, сидит на полу, с прямой спиной и склоненной головой, с лицом, измазанным кровью, сочащейся из его глаз, слишком слабый, чтобы и дальше удерживать демона без посторонней помощи. Ему вдруг почти захотелось, чтобы не только Валигор, но и асуры Протектората узнали о нем, пришли за ним и прекратили это лишенное смысла трепыхание, которое он пока еще называл своей жизнью.

Кай не услышал, как Леда вернулась и снова заняла место на полу напротив него. Осознал её присутствие только когда она заговорила слишком близко от него и невольно вздрогнул от звука её голоса.

– Ну, ты так и будешь сидеть, как пень? – голос звучит сварливо, но под этим фальшивым раздражением другие чувства, которые он не может распознать.

Кай глубоко вздохнул. Помедлив, все же снова поднял руки, но наткнулся на её пальцы, потому что в этот раз уже она держала руки ладонями вниз. Тепло её кожи и живая твердость её рук было неожиданным ощущением и он поспешно отдернул руки. Тут же услышал её насмешливое фырканье.

– Расслабься, ты не посягнешь на мою честь, коснувшись моей руки. – Кай поднял брови в ответ и она раздраженно выдохнула ртом. – Ох, забудь. Но вот что, дружок, я тебя предупреждаю: еще раз сунешься в мою память, и этот твой трезубец я засуну тебе в то место, куда солнце не светит.

Кай даже близко не понял, что она хотела этим сказать, поэтому просто проигнорировал замечание. Он поднял руки ладонями вверх и поднес их к её рукам. Сделал глубокий вдох, следом медленный выдох. Кира внимательно наблюдала за ними, Кай чувствовал её настороженный взгляд.

Ладони Леды над его пальцами меленько дрогнули и в следующий миг Кая вдруг сдавило удушливым покрывалом темноты, полной и абсолютной, поглотившей все чувства и вдруг устремившейся холодным потоком внутрь его головы, потянувшей его назад, сквозь года и десятилетия.

Ему снова девять. Уже четвертый месяц он живет в мире претов вместе с суровым Кастором, которого боится и ненавидит. Каждая новая минута его существования полна яда, который пускает по его телу запертое в нем злобное чудовище. Демон оглушительно воет, ревет и рычит в его сознании, топит его рассудок в ужасных образах, которые ослепший Кай не понимает. Ему пока что плохо дается навигация во тьме, которая отобрала его зрение: Кай постоянно натыкается на предметы, спотыкается и падает, хотя сейчас, на четвертом месяце этой пытки, он уже начал лучше ориентироваться в пространстве.

Он испытывает постоянную, непроходящую боль – демон беснуется внутри него, заставляя каждую мышцу гореть в агонии. Каю некому рассказать об этом, не у кого попросить помощи. Кастор явно его недолюбливает, да и к тому же ясно дал мальчику понять, что Источник – это учитель, тренер и надзиратель, а не нянька. Но Кай не одинок в этом холодном темном мире. Здесь у него есть друг, которому он может открыть свои страхи и печали.

Ночью, убедившись, что Кастор уснул, а демон ненадолго притих, Кай выбирается из кровати и бесшумно покидает неприветливый дом своего наставника. Он шагает по знакомой тропинке – все более уверенно – ведущей в лес. Там, в лесу, есть особенное дерево, оно шершавое и теплое наощупь. Кай подходит к нему, тихо насвистывает простенькую мелодию и ждет. Проходит секунда, другая – и вот он уже слышит шепот раздвигаемых листьев и скрип мелких веток, легкий цокот коготков по древесной коре. Он спускается к нему – его маленький, неожиданно обретенный друг.

Кай нашел его совсем детенышем, полумертвым, и за прошедший месяц смог выходить. Он не знал, как выглядит найденный им зверек, потому что силуэт, который его движения рисовали перед глазами мальчика, постоянно менялся. Все, что Кай знал о нем: у него мягкая пушистая шерсть и круглая голова, тельце теплое и продолговатое, а в его маленькой груди бьется два сердца – и Каю этого было достаточно. Ведь главное, что он всегда ждет его, Кая. Неизвестное маленькое животное стало первым и единственным другом мальчика, чья человеческая жизнь закончилась четыре месяца назад.

Вот и сейчас Балу (Кай дал ему это имя, потому что запомнил его из прочитанной когда-то человеческой книги – хоть его неизвестный товарищ и был слишком мал для такого громкого имени), вот и сейчас он спустился к Каю и с охотой принял гостинец – коржик зачерствелого хлеба, оставшийся от завтрака мальчика. Кай просто сидел на траве под деревом, бездумно смотрел в свою темноту и гладил теплую шелковистую шерстку Балу, а из его глаз медленно катились постыдные капли – уже не кровь, а всего лишь слезы. Кай не давал себе быть слабым в течение дня, но ночь ломала его, вытаскивала сквозь его загрубевший фасад испуганного маленького ребенка, и Балу становился единственным свидетелем этой безмолвной, печальной, позорной слабости, которую Кай никак не мог перебороть.

Он скучал по матери и её мозолистым рукам, умевшим быть такими ласковыми. Скучал по волнительной суматохе визитов Валигора, по шершавости сбитых коленок Зоры и по беззаботности солнечных бликов на воде. Все это ушло безвозвратно.

Той ночью демон нанес ему первый настоящий удар, перестав играть со своим маленьким испуганным сосудом. Той ночью он впервые явил Каю свою реальную силу. Это было как провал в памяти. Последним, что Кай запомнил перед этим пропавшим куском его жизни, было тепло Балу и успокаивающий перестук двух его сердец. Теплота, липкая влага и тишина вместо этого мирного постукивания стали первым, что Кай осознал, когда разум вернулся к нему. Его пальцы конвульсивно сжались раз, другой, ощупывая обмякшее тельце на его коленях. Ужас заполнял каждый миллиметр его тела, прорастал сорной травой в каждой его мысли. Его руки были измазаны густой липкой жидкостью с запахом металла. Еще теплое тельце под его пальцами было неподвижным и безжизненным. Молчали оба маленьких сердечка.

Кай не сразу понял, что произошло. Не сразу понял, что он сделал своими руками, когда демон поглотил его. А когда понял, то его обуял такой всепоглощающий леденящий ужас, что он закричал, и крик этот, казалось, вырывался из каждой поры его кожи. Кай кричал и кричал, пока не сорвал голос, безумно сжимая и разжимая окровавленные кулаки, а дьявол внутри него хохотал визгливо и торжествующе. Этот хохот отравой тек по его венам, темная сущность демона липла к его мыслям и в этот миг Кай принял Решение, то самое, которое спустя несколько лет примет и Зора, которое в свое время принимал не один нефилим до него, и примет еще не один после.

В его будущем – только тьма и хохот чудовища, заставившего его собственными руками убить единственное существо, которое было его радостью в этом мире. И Кай ненавидел, так яростно ненавидел сейчас исчадие ада, зарывшееся глубоко в самую его сущность. Неукротимое желание уничтожить чудовище овладело Каем без остатка, не оставив места сомнениям. И тогда он подхватил лежащий тут же, на земле, камень с зазубренными краями и, не мешкая ни секунды, вспорол себе руку на внутренней стороне предплечья, оставив глубокую рваную рану от локтя до запястья. Кровь покидала его быстро и стремительно, но на него снизошел покой впервые за эти долгие, мучительные четыре месяца.

Убить демона можно было одним способом – убив себя. И Кай сделал это без раздумий. Ему девять лет, но он давно перестал быть ребенком. Он никогда больше не увидит свою мать и свет солнца, а внутри у него чудовище, жаждущее крови. И поэтому Кай с легкостью сделал свой выбор. Он не был сложным.

Осознание реальности вернулось к Каю порывом ураганного ветра. Он хватал ртом воздух, и все еще чувствовал на руках теплую кровь – Балу и свою собственную. Воспоминание это он загнал так глубоко, что почти сам забыл о нем, но сейчас оно всплыло на поверхность его сознания во всей полноте своей безысходности. И она увидела его. Это что, такая месть? Она изловчилась вломиться в его память, чтобы вытащить наружу вещи, которые принадлежат тьме и прошлому.

Кай отдернул руки, но в этот раз уже пальцы Леды последовали за ним, обхватили его ладони и крепко сжали, не давая двинуться. И Кая будто парализовало на миг, а в следующий оглушило вихрем красок и звуков.

День его обращения, теплый и ясный. Кай сидит на берегу реки, вертя в пальцах самодельный крючок, которым он хотел поймать мифическую рыбу лингью. Он наблюдает за слепящими бликами на прозрачной воде, маленькими зеркальцами, в которые игриво заглядывает солнце. На душе у него тяжело и пасмурно. Потому что сегодня день его обращения и после этого жизнь его никогда не будет прежней. Он уже никогда не будет прежним.

Странная тень посреди реки привлекла внимание Кая. Он озадаченно вглядывался в это темное пятно на воде, которое начало разрастаться, все больше и шире, пока не заняло половину реки. И тогда темнота в этом пятне рассеялась, растаяла черными снежинками, открыв Каю удивительную картину.

Он будто заглядывал сквозь огромное мерцающее окно. И там, по ту сторону окна, он видел одно из тех помещений, которые прежде наблюдал только на занятиях по истории человеческого мира. Это была чья-то кухня. И она не была пустой, Кай видел людей. Молодая женщина с собранными в пучок темными волосами и ледянисто-серыми глазами, в домашнем платье и фартуке в мучных пятнах. Рядом с ней – девочка, приблизительно его возраста. Коротко стриженые растрепанные волосы отливают медью, а глаза – точная копия глаз женщины. На носу у девочки след от муки. Они обе смеются. На столе перед ними скатанный в аккуратный шар кусок теста, рядом – другая его часть, уже раскатанная в плоский лист. Они вырезают из него фигурки в виде животных, пользуясь специальной формочкой. Девочка заливисто смеется, и её смеху звонко вторит вбежавший на кухню маленький мальчик лет шести, с копной кудрявых каштановых волос. Следом за мальчиком заходит высокий мужчина с такими же каштановыми волосами, с фотоаппаратом в руке.

Мужчина говорит что-то на незнакомом Каю языке и дети счастливо смеются, а женщина, их мать, машет на мужчину руками и отрицательно качает головой. Мужчина улыбается в ответ и решительно кивает. Девочка стремительно тянется рукой к лицу матери, миг – и на её носу такое же пятно от муки, как и на курносом носу самой девочки. Мальчик хохочет и хлопает в ладоши. Отец фотографирует свою перепачканную в муке семью.

Кай смотрит на них, завороженный. Эта семья – такая обычная – ему кажется самым невероятным зрелищем на свете. У Кая никогда не было такой семьи, и никогда не будет. Он никогда не узнает своего отца. Его слепая мать никогда не проведет день вот так с ним и Зорой. Он – не настоящий человек. Все они – не настоящие люди. Их жизни им не принадлежат.

Кай смотрит на застывшее изображение в реке и слышит нарастающий, издевательский хохот, звук, который не способно издавать человеческое существо. Этот хохот проникает холодом в его тело, пронзает ледяными шипами его внутренности, оседает инеем на его сердце. Свет меркнет перед его глазами.

Он смотрит на смеющегося маленького мальчика – и вдруг видит созвездие красных точек-укусов от уколов иглой на внутреннем сгибе локтя.

Свет тускнеет еще больше, затемняет чужую кухню, чужую семью, а нечеловеческий хохот становится громче, причиняет боль.

Кай смотрит на улыбающегося мужчину с фотоаппаратом и сероглазую женщину в зацелованном мукой фартуке – и видит черную ленту, жадной змеей обвившую фоторамку, видит сеть из трещин на стекле, как круги на воде, как морщины на смятом лице старухи, и под этими трещинами-морщинами больше не видны лица людей на фотографии.

Тьма поглощает подсмотренную им картину, застывший в вечности кадр из жизни незнакомых людей, которых он никогда не знал, но которым так сильно, так отчаянно завидовал – их человечности, их недолговечности, их свободе.

Потому что сам он – пленник. Пленник своего предназначения, своего долга и своего будущего. Чудовищный хохот достигает оглушающей мощности в его голове и Кай отчаянно жмурится, закрывает уши руками, пытаясь его заглушить, но это не помогает. Его голова сейчас просто разорвется, лопнет от этого внушающего ужас звука.

А потом происходит нечто странное. Его ноздрей касается новый, незнакомый запах. Каю никогда прежде не доводилось его слышать. Он пряный и сладкий, от него приятно щекочет в носу, а рот наполняется слюной. И в тот самый миг, когда Кай впервые глубоко вдыхает этот запах – ужасающий хохот обрывается на высокой, звенящей ноте. Будто кто-то обрубил его огромным, звуконепроницаемым ножом, как слишком шумный кусок подтаявшего масла. Кай настороженно прислушивается к тишине, каждую секунду ожидая нового взрыва этого хохота, еще более оглушительного, чем прежде. Но тишина никуда не девается, она длится и гудит в своем благословенном безмолвии.

И тогда Кай осторожно раскрывает глаза, медленно отводит руки от ушей.

Он больше не один. Рядом с ним на берегу сидит девочка из той нереальной, призрачной семьи. Он видит её короткие волосы, по которым медными бликами гуляет солнце. На её носу все так же виднеется белый след от муки. Она не смотрит на Кая, её взгляд устремлен на руки, тоже перепачканные в муке. Девочка вертит в пальцах румяное печенье в форме слона – именно его запах Кай услышал еще до того, как открыл глаза. Он вдруг понимает, что все-таки знает этот запах, что он был уже в его жизни (или еще только будет?) и что он… имеет значение.

Когда Кай снова поднимает глаза на лицо девочки, она смотрит на него, в упор, внимательно. На её щеках – светлые веснушки. Прозрачные серые глаза глядят серьезно и сочувственно. Кай приоткрывает рот, но не знает, что ей сказать. Не знает, кто она такая и откуда взялась здесь, но вдруг ясно понимает, что она, эта девочка, как и запах печенья в её руках, тоже имеет значение.

Она молча смотрит на него, и под её изучающим взглядом Кай произносит первое, что приходит ему в голову:

– Стало тихо.

Девочка продолжает глядеть в ответ, серьезно, внимательно, затем один раз медленно кивает.

– Я его выключила, потому что он делал больно.

Она тоже слышала его? Но как? И кто она такая? Откуда он знает её? Потому что он её знает, Кай понимает это, но чувство очень странное: как будто девочку знает он, но в тоже время кто-то другой; как будто он знает её, но в то же время кого-то другого.

– Сегодня день моего обращения. – говорит Кай.

Слова не имеют смысла, но он все равно произносит их. Потому что это его самый большой страх. Потому что это – неотвратимость. И поэтому Кай добавляет:

– Сегодня я всё потеряю. Всё. И всех.

– Да. – просто соглашается девочка, обыденным скучающим тоном, будто соглашалась с тем, что солнце садится каждый вечер. – Но иногда, потеряв одно, вдруг находишь другое. Вот так.

И она вкладывает в его вспотевшую ладонь ароматное печенье. Её теплые пальцы задержались на его руках и Кай перевел на них взгляд. Вдруг увидел появившийся откуда-то пластырь на указательном пальце, морщинку между средним и безымянным, коротко стриженые ногти, покрытые облупившимся черным лаком. Он уже видел это. А печенье было теплым в его ладони и от него исходил пряный, желто-оранжевый запах дома – дома, в который он только что получил приглашение.

…Когда вернулась привычная уже темнота, перед глазами Кая все еще сияли образы реки, печенья и девочки. И после этого он сидит несколько секунд (минут? Или, может, часов?), не шевелясь, не ощущая собственного тела. В его голове снова тихо. Демон молчит, насильно введенный в кому, и лишь его далекое, колючее дыхание касается разума Кая легчайшим холодком.

Ладони начинает покалывать, как будто кровообращение в них было нарушено, а теперь снова заработало. Когда ощущение своих рук возвращается, Кай понимает, что сжимает пальцами чьи-то ладони. Проходит несколько секунд, прежде чем он осознает, что это руки его нового Источника. Не думая, Кай медленно, изучающе перебирает её пальцы своими. Руки Леды маленькие, с мягкими ладонями; шероховатость её пальцев – неизбежная дань её профессии – составляет контраст с плюшевой мягкостью ладоней. Фаланги на её пальцах слегка выступают, и там отчетливо прощупываются тонкие кости. Кай неторопливо, бездумно переплетает её пальцы со своими. Он помнит короткие ногти с полустертым черным лаком. Не хочется выпускать её пальцы из рук. Но она и не отбирает их, возвращает его пожатие, обнимает пальцами его ладонь. Пахнущий пряностями желто-оранжевый пульс ровно и мягко стучит в его пальцы сквозь её кожу, будто хочет просочиться в его руки.

У них получилось. Это не было привычной медитаций – по сути, это вообще не было медитацией. У Кая не было названия для того, что сейчас произошло. Но это сработало. Демон уснул, и Кай лениво плыл в пушистом, сонном облаке покоя и тишины. И сейчас, в этом полубессознательном, но в то же время кристально ясном сознании, Кай понял, что узнал эту женщину так глубоко, так полно, как не знал до нее ни одну другую. Это взаимное проникновение в одночасье перевело их на такую ступень глубочайшей интимности, какой невозможно достичь одним лишь физическим контактом. Просто на одну бесконечную секунду и на одну короткую вечность он стал Ледой, а она стала Каем. Они смели барьеры и заглянули друг в друга бесцеремонно, бестактно, стали друг для друга свидетелями гулкой темноты, пережевывающей их отравленные воспоминания – и под взглядом чужих глаз темнота эта съежилась, ссохлась и потеряла часть своей черноты.

А потом пронзительно, высоко закричала Кира. Кто-то навалился на Кая сзади, сопровождаемый звоном разбитого стекла и волной острых осколков, грубо вырывая его из уютного пузыря покоя, лопнувшего с тихим сухим щелчком. Пальцы Леды тревожно выскользнули из его рук.

Еще не до конца придя в себя, Кай не сразу обрел контроль над своим телом и реакциями. Резкий удар в коленную чашечку пронзил болью всю ногу и свалил его на землю, а спину в то же время обожгло огнем от полоснувших по ней когтей. Кира что-то кричала, но Кай не слышал её. Он направил все свое расфокусированное внимание на взявшихся из ниоткуда врагов.

Их было двое. Преты – вероятно, они сумели скрыться после атаки на временный лагерь стражей. Кай пропустил два удара в челюсть, но третий отбил и оттолкнул от себя рычащего прета. Не теряя времени, вскочил на ноги (левая возмущенно загудела от боли в колене, но Кай лишь крепче сцепил зубы), и сам бросился в атаку. Он сблокировал удар одного из претов, одновременно нанося собственный и отталкивая ногой навалившегося сзади второго противника. Сай сам скользнул в его пальцы, будто став смертоносным продолжением его руки – и через миг Кай до основания погрузил его в плоть врага, надев его тело на трезубец, словно живые ножны. Прет захрипел в предсмертной агонии, но Кай уже оставил его, переключившись на вновь ринувшегося в бой второго противника.

Через несколько секунд все было кончено. Кай выдернул сай из тела второго прета и выпрямился, прислушиваясь к звукам вокруг в поисках очередного врага. Его дыхание почти не сбилось от короткой схватки, а какая-то часть его сознания все еще сидела там, на полу, перебирая тонкие пальцы Леды.

Биение этого сердца Кай услышал за миг до того, как его владелец прыгнул на него сзади с протяжным высоким воем. Кай потянулся рукой за спину, ухватил нового противника за шкирки и с силой швырнул его на пол перед собой. Тело, рухнувшее на деревянные половицы, издало глухой звук, но почему-то куда более тихий, чем Кай ожидал. Его рука с зажатым в кулаке окровавленным трезубцем уверенно понеслась вниз, но…

– Остановись, Кай!

Крик Леды прозвучал чуждо и неуместно в той пустоте, что заполняла его во время битвы, но, несмотря на удивление, Каю удалось замедлить движение своей руки, затормозить лезвия в сантиметре от груди лежащего на полу прета.

– Стой, Кай, стой. – повторяла Леда более тихим, прерывающимся голосом. – Остановись. Это ребенок. Он же еще ребенок.

Смысл её слов доходил до него с опозданием, потому что поначалу, в запале битвы, Кай слышал только звук её голоса – и именно он заставил его остановиться, а не то, что она говорила.

Он сфокусировал все свое восприятие на хрипло дышащем существе на полу. Излучаемое его телом слабое тепло обрисовывало маленький, хрупкий силуэт. Лихорадочный, по-птичьи суетливый стук маленького сердца. Кай едва не убил его. Преты не были людьми. Больше не были, даже если в прошлом – возможно – и имели какоето отношение к роду человеческому. Они были кровожадными чудовищами и людоедами, и Кай истребил их бесчисленное множество. Но никогда прежде он не сталкивался с их детенышами. И хоть было сложно и (неправильно) опасно считать его ребенком, все же рука Кая дрогнула… и не сдвинулась с места.

– Кай. – натянутым сухим голосом произнесла Кира. – Нельзя просто так отпускать его. Это прет. Он может быть еще детенышем, но он вырастет и…

– … и разбираться с ним вы будете, когда он вырастет. – неожиданно колючим, неприязненным тоном перебила её Леда.

– Ты не видишь всей картины нашей жизни в этом мире. – ответила ей Кира.

Голос её потрескивал, будто по нему пустили электричество, и Кай отчетливо ощутил, как нарастает напряжение в воздухе между двумя женщинами.

– Может быть. – холодно отозвалась Леда. – Но кое-что я вижу достаточно четко: в этом мире и так слишком много загубленных детей.

Кира ничего не ответила на это. Кай услышал шаги и вытянул руку позади себя, в предупреждающем жесте, призывая её остановиться. Но Леда все равно подошла и встала у него за спиной. Маленький прет лежал на спине, подтянув ноги к груди, выставив перед лицом костлявые руки. Его острые зубы постукивали друг о друга, прерывистое и частое дыхание со свистом вырывалось из его ноздрей и жабровых отверстий. Он был маленьким, загнанным, опасным зверенышем. Кай прислушался к его сердцу, попробовал его запах, висящий в воздухе насыщенным облаком. Он был голоден, безумно голоден, как и все его племя. Но еще больше он боялся. Его, Кая. Считал его монстром.

– Отойди от него, Кай. – неожиданно мягким голосом попросила Леда.

Кай колебался. Он не доверял маленькому чудовищу, потому что вся его беззащитность могла быть искусным спектаклем. Но когда рука Леды осторожно коснулась его пальцев, он позволил ей отвести в сторону его руку с зажатым в ней саем.

– Тебя не тронут. – ровным ласковым голосом обратилась она к прету.

Детеныш голодных духов быстрым звериным движением вскочил на корточки, поднялся на ноги и замер в напряжении, согнув колени, будто готовое к прыжку маленькое хищное животное. Волны страха, голода и недоумения расползались вокруг него, как круги на воде вокруг ушедшего на дно камня. Он боялся, хотел убежать и не знал, может ли уйти. Хотел есть. Хотел жить. Кай чувствовал его загнанный взгляд, прикованный к окровавленному трезубцу в его руке.

Со стороны, где стояла Леда, послышался торопливый шорох ткани, а следом – уже знакомый Каю сладко-пряный запах. У нее в кармане было печенье. Она достала его и сейчас протягивала его ребенку-монстру, будто подношение, будто дар перемирия.