Текст книги "I'm a slave for you (СИ)"

Автор книги: Stormborn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

– Ну, мы оставим вас наедине. Хорошенько подумайте о том, что хотите сказать, кого будете благодарить, – Теодор хлопнул ладонью по плечу Финнигана и вышел, громко шаркая ногами.

Гермиона смущенно глядела на Чарли, не зная, с чего начать. Ей не хотелось придумывать роль, ей не хотелось выступать перед толпой, восхваляя ум и сноровку Теодора. Гриффиндорка хотела лишь увидеть бывшего хозяина, справиться о его здоровье, поцеловать его, прикоснуться к могучему стройному телу юноши, что вот уже не первую ночь снился ей.

Чарли и сама не знала, с чего начать. Гермиона не казалась ей несчастной и измотанной, какой ее описывал сам Теодор. Юноша особенно подчеркнул, что любое упоминание о Драко приносит Гермионе страшную боль, но когтевранка, увидев девушку, не поверила ни единому слову слизеринца. Да, гриффиндорка действительно кажется несчастной, но… Но разве может быть несчастна та, что свободна от призраков прошлого, та, что наконец освободилась от жестокого хозяина, что обрела, наконец свободу? Нет. У ее несчастья есть иная причина.

– А кто… Кто твой бывший хозяин? – спросила Гермиона, испытывая острое любопытство.

Чарли попыталась припомнить все, что слышала о знаменитой Гермионе Грейнджер. Ей сейчас, кажется, около двадцати лет. Помнится, она была упрямой и гордой, рассказывали, будто ей нравился тот третий мальчик, что дружил с Великим Гарри Поттером… Когтевранка не могла знать точно. Болтали многое. Вопрос, заданный гриффиндоркой, вывел девушку из странного транса. С Чарли частенько случался подобный ступор, стоило ей начать копаться в собственных знаниях.

– Блейз Забини, – коротко ответила когтевранка. – Как так получилось, что у тебя был хозяин?

Когтевранка не желала знать, кто им был. Ее интересовало лишь то, как знаменитой Гермионе Грейнджер удавалось столь долго избегать гнева Темного Лорда и самой масштабной в стране казни. За ее поимку назначили огромную, неимоверно огромную награду. Любой чистокровный, увидев девушку, обязан был сообщить об этом Лорду. Возможно, даже не ради тех бешенных денег, лишь ради положения, статуса в глазах Волан-де-Морта.

– Это очень долгая история, – призналась Гермиона.

– Нам не нужно спешить, – ответила Чарли, приветливо улыбаясь. – Тео же сказал, что нужно придумать речь, так что… Может, нужно поговорить о наших с тобой… Хозяевах?

Это слово давалось когтевранке нелегко. Даже сейчас, когда проклятый ошейник не сковывает ее нежную кожу, девушка не желала признавать, что у нее вообще был хозяин… При одном воспоминании о Забини, у Чарли начинали трястись ноги. Она обещала себе, что больше не станет бояться, но не могла сдержать слово. Образ властного сильного юноши был так свеж, так осязаем, что, казалось, сейчас эти могучие руки вопьются в бедра Чарли, вновь причинят ей боль, ту невероятную, дикую боль, которой грязнокровка так боится…

– Он учился со мной, знаешь… На Слизерине, – начала Гермиона, усаживаясь на стул. – Мне всегда казалось, что мы ненавидели друг друга.

Когтевранка, в свою очередь, тоже решила сесть. Она чуть приподняла длинную бежевую юбку своего платья, так похожего на ночную рубашку, и села прямо на пол. В комнате не было больше стульев, а стоять больше не было сил. Чарли не стала бы садиться на кровать, даже если бы услышала просьбу Гермионы. Мать раньше учила ее, что это дурной тон, что так нельзя… Грязнокровка всегда с нежностью вспоминала маму, потому и старалась следовать ее советам.

– Он постоянно задирал меня, Гарри и Рона. Я никогда и не думала, что после проигрыша все обернется так, как обернулось, – призналась девушка.

Ей было больно, неприятно, но так необходимо говорить… Гермиона глядела на девушку так, словно она могла что-то изменить, как-то помочь в ее горе. Чарли слушала рассказ, кивала, стараясь показать собеседнице, что понимает ее ситуацию. Каждая грязнокровка, прошедшая через Хогвартс, знает о судьбе любой своей предшественницы. Косые взгляды со стороны серо-зеленых слизеринцев, постоянные насмешки, колкости в твой адрес… А за что? Чарли и сама прошла через это. Единственная разница между девушками была в том, что когтевранка всегда была одна… Пока в ее жизни не появился заступник, такой добрый и внимательный Симус.

– После того, как все случилось, я долгое время скрывалась. Жила в разных городках, меняя одно имя за другим, – рассказывала Гермиона.

Когтевранке повезло куда меньше. Она не смогла скрыться, даже не пыталась. Девушке всегда недоставало храбрости, чтобы сопротивляться переменам. Когда за ней явились ловцы, Чарли просто пошла вместе с ними, не пытаясь убежать. Ей было страшно, обидно, но она шла, стиснув зубы, шла прямиком в клетку с ржавыми железными прутьями. Вспоминая прошлое, девушка почти слышала крики рабынь, насилуемых охранниками. Она вновь ощутила запах запекшейся крови, кожи и металла, вонь немытых рабынь и страх, что парил в отравленном смрадом воздухе.

– Когда он пришел, я поняла, что мне не скрыться. Я и не думала, что стану рабыней, что он не выдаст меня своему повелителю, – призналась Гермиона, все глубже погружаясь в воспоминания.

Ее грудь медленно, размеренно вздымалась. Легкие наполнялись воздухом, горьким, противным воздухом сырой пещеры. Гермиона боялась, что заболеет и умрет, так и не совершив ничего стоящего. Пещера пугала ее сильнее, чем клетка, пещера казалась ей адом, страшным домом демонов, пляшущих меж кипящих котлов. Сейчас она слишком остро ощутила это, слишком страшно ей стало, противно…

– Он был богат, да? Они все так богаты… – спросила Чарли, стараясь понять, почему Пожиратель не выдал столь ценную грязнокровку.

– Да, был, – призналась Гермиона. – Богат и молод. Красив, силен… Драко мог жениться на очаровательной аристократке, завести семью, кучу чистокровных детишек… Но он завел рабыню, а та погубила его.

В голосе Гермионы было столько боли, что сердце Чарли невольно сжалось. Она редко разговаривала с людьми, предпочитая наблюдать со стороны, потому и научилась читать эмоции, чувства, спрятанные под маской. Когтевранка жадно внимала рассказу, стараясь встать на место Гермионы. «Драко… Что за дурацкое имя? В честь созвездия? Он из семейства Блэков? Помнится, у них был похожий заскок с именами», – подумала Чарли, откидывая со лба черную прядь.

– Сначала он был очень грубым, пугающим. Я готова была бежать и бежала… Но зачем? В тот момент я не думала об ищейках Темного Лорда, не думала о возвращении в клетку, нет…

Гермиона с горечью вспоминала полуразрушенную церковь, хранившую ее секрет. Лик божьего сына, распятого на старом кресте, гнилой пьедестал, изъеденный насекомыми пол, готовый провалиться в любой момент. Все казалось ей далеким, нереальным… Словно это происходило не с ней, а с героиней одной из многочисленных книг, что хранились в Малфой Мэноре.

– Я так ошибалась… Оказалось, что он такой же человек, как и все мы, что он не монстр, Чарли, – словно завороженная, говорила Гермиона.

Когтевранка слышала в голосе собеседницы знакомые нотки, слышала, как в сердце ее расцветает весна, как она пышет яркими красками, распускаясь, подобно дивному цветку. Чарли глядела на девушку, не понимая ее, видя в Гермионе пришельца из другого мира. Девушка вспоминала собственного хозяина, пытаясь представить, какого было гриффиндорке. Неужели… Такое обращение может вызвать привязанность? Может, у грязнокровки рассудок помутился от пережитого?

– Только потом я и поняла, что он хотел любви, – призналась Гермиона, разглядывая холодный каменный пол.

– И ты полюбила, да? – спросила Чарли, стараясь увидеть, лжет ли девушка.

Гермиона закусила потрескавшуюся губу, не поднимая взгляда. Она не знала, что заставило ее рассказать о рабстве, зачем она распинается пред незнакомой девчонкой. Может быть, эта горечь слишком долго томилась внутри, выжигая грудь? Может быть, пора избавиться от нее, забыть, словно страшный сон?

Раз Драко суждено умереть на глазах у жестокой толпы, зачем хранить в душе его образ, страдать по ушедшей любви… «По Рону ты не так уж долго страдала», – подумала девушка. Может быть, все дело в разнице чувств? Может быть, она и не питала к гриффиндорцу любви?

– Да, – без лукавства ответила Гермиона.

Нижняя губа ее тряслась, точно осенний лист на ветру. Непрошенные слезы хлынули из глаз, звучно капая на каменный пол. Потрескивание факелов в коридоре, собственное дыхание, стук сердца: все отошло на второй план. Чарли слышала лишь как слезинки падают на землю, разбиваясь, замирая… Когтевранке показалось, что она чувствует боль девушки под ребрами, ощущает ее так остро, словно испытывает сама.

Чарли поняла, что Гермиона не рада такому исходу. Ей не хочется, чтобы бывший хозяин умер столь позорно, ей вообще не хочется, чтобы он когда-либо умер… Когтевранка глядела на грязнокровку, размышляя о предстоящей казни, о ее прошлом, о будущем. «Да, она может любить его, но он… Аристократ, в конце концов», – думала девушка. Чарли не нравились тихие всхлипы Гермионы над ухом, но она не стала пытаться успокоить ее. Разве можно тут помочь?

Когтевранка и сама не желала Блейзу смерти. В какой-то мере, она даже благодарила его за избавление от более жестокого хозяина и более грустной судьбы. Но, нет, Чарли не питала к нему любви. Иногда ей казалось, что в ее холодном сердце просто не найдется места для столь нежного чувства. Девушка глядела на Гермиону, смотрела, как от рыданий трясутся ее плечи. «Если вдруг твоего возлюбленного казнили, что бы ты чувствовала?» – спросила себя девушка.

Внезапно, глаза ее блеснули в темноте. Золотые искорки плясали в них, словно искры ночного костра, подхваченные ветром. Чарли осознала всю безвыходность положения Гермионы, поняла, почему Теодор так яростно просил когтевранку вразумить ее. «Он сам хочет жениться на ней, упрочить свое положение в обществе. Хитрец… Хитрец», – думала когтевранка, судорожно пытаясь вспомнить все.

«Этого нельзя допустить. Слишком сладкий союз, желанный магическим обществом. Теодор не должен встать у власти, это ясно…» – думала она, глядя на рыдающую Гермиону. Чарли понимала, что ничего хорошего в новом лидере нет, что тщеславный Теодор лишь поменяется местами один класс с другим и возобновит тиранию, уничтожив всякую надежду на призрачное равенство волшебников. Он уничтожит будущее магической Британии, разрушит многовековое наследие Хогвартса…

Девушке стало дурно, стоило ей лишь представить масштаб трагедии, что может развернуться. Чарли почувствовала, что голова начинает кружиться от волнения. Позади, около незапертой двери послышались шаги. Осторожные, тихие и нерешительные. Гермиона поспешно утерла слезы и постаралась улыбнуться, глянув на собеседника, стоявшего за спиной Чарли.

Симус вернулся, приведя с собой Джеки. Ее зеленые глаза были красны от слез, а губы искусаны, потресканы. Девушка мялась в коридоре, держась за больной живот. Финниган придерживал ее за локоток, следя за тем, чтобы девушка не упала прямо к полу. Густая щетина, что со временем превратится в завидную бороду, не могла скрыть улыбки, что красовалась на лице гриффиндорца.

– Симус… – начала Гермиона.

– Ты нам нужен, – отрезала Чарли.

Свет, властвовавший над тенью, дрожал. Огни факелов плясали, поддаваясь порывам ветра, задувавшего с улицы. Чарли обернулась, устремив глаза к Симусу. В ее взгляде еще никогда не было столько решительности, столько отваги… Финниган непонимающе вздернул густую бровь, глядя на Чарли. «Что с тобой такое? То имя меняешь, то чего-то требуешь… То борода моя тебя колет», – думал юноша, не смея сделать и шага внутрь небольшой комнатки. Чарли знала, что должна сделать…

========== 46 – Никогда больше… ==========

Холод обволакивал, точно жесткое одеяло. Мороз пробирался в каждый уголок измученного тела, он оседал на языке, мурашками бегал по могучей груди. Слизеринцы никогда не боятся холода, но теперь… Именно теперь он кажется невозможным, ненужным, лишним. В грязной сырой пещере всегда найдется место пробирающему до костей холоду, но будут ли ему рады? Даже змеям иногда нужно выползать на солнышко, чтобы впитать немного тепла.

Забини крепко спал, прислонившись к шершавой каменной стене, что покрыта грязным зеленым мхом. Его не тревожили условия проживания, нет… Драко же обеспокоенно глядел в потолок своей «камеры», думая о том, что если казнь не состоится в ближайшее время, он умрет от сырости или какой-нибудь жалкой маггловской болезни, подхватив ее от кишащих паразитами стен. Юноша глядел в потолок, что так угрожающе нависал над ним, тщетно пытался заснуть…

Малфою казалось, что он окружен со всех сторон… Не просто холодными каменными стенами, нет. За ними словно прячутся тысячи людей Теодора. Они смеются, потешаются над пленниками, вспоминая те дни, когда сами тряслись от страха перед врагом. Драко слышал их смех, слышал перешептывания призрачных солдат. Верных псов Нотта. Хитрого, мерзкого ублюдка, что так ловко обыграл Темного Лорда в его собственной игре. Интересно, что он планирует дальше. Превратить чистокровных волшебников в изгоев, рабов?

Сон все не приходил, мучая Драко ожиданием. Темнота вокруг все густела, становилась холоднее, страшнее. Простынь, которой укрывался юноша, когда пришел Симус, Малфой неосмотрительно отдал Забини. Голый торс покрылся мурашками, требовал тепла. Тепла чужого тела, камина, солнца… Слизеринец с грустью вспоминал деньки, проведенные в Малфой Мэноре, на свободе. Он никогда не ценил их так высоко. Драко просто не мог и подумать о том, что однажды он лишится комфорта, уютного поместья и «армии» домовиков, что угождали ему целый день.

Блейз, казалось, не думал об этом. Он вообще не переживал… Как только мулат вернулся с допроса, Драко принялся расспрашивать его, что известно о судьбе пленников, не вынесли ли приговора. Но Забини лишь улыбался, как сумасшедший, говорил что-то о блестящих темных глазах, о страсти и вспыльчивости, что прячется за застенчивостью. Малфой решил, что коллега попросту сошел с ума.

Драко все размышлял о прошлом, о будущем, что, возможно, вовсе и не ждет его. Малфой с горечью вспоминал о том, чего не сделал, не успел. Он не сделал Гермиону счастливой, не продолжил свой род, не нашел жены, что скорбела бы о нем в столь горестную минуту. «Интересно, Астория вспомнит обо мне?» – подумалось Драко, закрывая уставшие глаза. Малфой провалился в сон так резко, так быстро, что и сам того не понял, что с ним произошло.

Морфей принял измученного юношу в свои объятья, но не спешил дарить ему столь сладостный покой. Открыв глаза, Драко оказался в своем поместье, тихом и уютном уголке на краю суетливого серого Лондона. Давно ушедшие предки любопытно глядели на отпрыска с многочисленных портретов, развешанных в теплом коридоре. Кто-то перешептывался с соседями, а кто-то снисходительно глядел на Драко, словно тот был жалким оборванцем, зашедшим в дом по ошибке.

«Несчастный калека, а ведь он так молод», – услышал Малфой среди шепотков. Юноша выпрямился, уловив адресованное ему слово. Как же Малфоя раздражало осознание того, что он и правда калека… Может быть, не такой уж несчастный, но… Слизеринец угрюмо опустил взгляд к мраморному полу и увидел свою ногу, ногу без ступни. Внезапно, гостиная, в которой Драко находился, растворилась в воздухе, сменившись новым помещением…

Это спальня Гермионы. Та, что оформлена в красно-золотых гриффиндорских тонах, та, что Драко так любезно выделил дорогой сердцу рабыне. Грязнокровка сидела на кровати, опустив взгляд к полу. Глаза ее были красны от слез, а на шее виднелись разноцветные синяки. Темно-синие, бледно-коричневые… Все они разной давности, мелкие и крупные, неопрятно-рваные и идеально ровные, словно оставленные специально в знак собственного превосходства…

Малфой хотел было подойти, спросить, откуда они взялись, но не успел. Он заметил, что у двери что-то шевельнулось. Дверь тихонько отворилась, пропуская внутрь юношу. Драко оцепенел, увидев странную картину… Он сам, с длинными платиновыми волосами, жестоким блеском в серых стальных глазах – зашел к Гермионе. Девушка громко шмыгнула носом и приподняла стройные ноги, что свободно свисали с кровати. Она подтянула их к себе, словно стараясь закрыться от хозяина, спрятаться.

На лице грязнокровки читался страх. Губы ее слегка подрагивали, тряслись в танце нарастающего ужаса. Глаза мгновенно наполнились слезами, а тело покрылось мелкими мурашками. Малфой, вошедший в комнату, оскалился, словно хищный зверь. Он неторопливо, словно и нехотя, снял пиджак, бросив его на пол. Юноша подходил к кровати, на которой и сидела Гермиона. Шел он неспешно, по дороге расстегивая пуговки белоснежной рубашки. Грязнокровка все плотнее прижималась к стене, словно стараясь провалиться сквозь нее и убежать прочь.

– О, не бойся, в этот раз я, так и быть, буду чуть аккуратней, – злорадно бросил Малфой, подходя все ближе.

Драко казалось, что он слышит, как громко стучит сердце перепуганной рабыни. Она плотнее кутается в тонкую белую ночнушку, отползает все дальше, отворачивается к окну, словно надеясь, что все это ей кажется, снится. Страх ее был почти осязаем. Он, словно едкий дым, заполнял комнату, наполнял легкие Драко своей мерзостью. Малфой почувствовал, что ему становится плохо от увиденного, он на секунду прикрыл глаза, чтобы вновь отворить их.

– Раздевайся, – коротко бросил юноша, стягивая штаны.

Оцепеневшая Гермиона не двинулась. Она словно не слышала приказа, не желала его слышать. В карих глазах плескался страх. Всепоглощающий, жуткий страх, сковывающий каждое ее неловкое движение. Грязнокровка не отводила взгляда от хозяина, словно затравленный зверь, с ужасом глядящий на шуструю охотничью собаку, глядела она на величественного Драко. Слизеринец лишь ухмыльнулся, понимая, что девушка не желает слушаться…

– Гермиона, что с тобой? – спросил длинноволосый юноша. – Ты же умная, славная грязнокровка. Мы уже говорили о том, как все работает…

Малфой остановился возле кровати, лениво отделавшись от остатков одежды. Словно дикий кот, подкрался он к девушке. Драко навис над ее трепещущем от страха телом… В его серых глазах читалось наслаждение, упоение близостью, превосходством над партнершей… Слизеринцу нравилось чувствовать себя выше рабыни, чувствовать власть над чужой жизнью, судьбой. Ладонь Драко оказалась в волосах Гермионы. Он осторожно, нежно провел по шелковистым прядям, опустившись к щеке девушки.

– Ты делаешь все, что я говорю, – сказал Малфой, наклоняясь к уху Гермионы. – А я трахаю тебя не так жестко, как хотел бы, – добавил он шепотом.

Грубая фраза была произнесена так тихо, так резко, что слезы тут же покатились по щекам грязнокровки. Она стиснула зубы, стараясь не вскрикнуть от обиды. Пальцы Драко чуть сжали ее щеку, немного оттянув нежную кожу. Он точно потрепал чуть подросшего ребенка…

– Ты сама разденешься, или хочешь, чтобы я помог? Будет больно, ты же знаешь… – промурлыкал Драко, опуская руки к бедрам девушки.

– Я сама, я все сделаю… – смахивая слезы, ответила Гермиона.

Дрожащими руками она неуклюже, в спешке, стянула белую ткань. Драко, все это время стоявший у стены, наблюдал. Он смотрел, как сам он, прежний, давно ушедший он, берет Гермиону, как подавляет ее волю, как заставляет девушку трястись в страхе. Что-то болезненно заворочалось в груди, мешая сделать очередной вдох. Малфой все смотрел на рабыню, не в силах оторвать взгляда.

Слизеринец еще никогда не испытывал столь острого сожаления.

Драко, что сейчас откровенно издевался над Гермионой, поймал ее дрожащую руку, когда та снимала тонкую ночнушку. Он заглянул девушке в глаза, наслаждаясь ее страхом, ее смятением. Его горячие губы прильнули к нежной ладошке гриффиндорки. Зубы Малфоя схватили чувствительную кожу грязнокровки, резко потянув ее на себя. Гермиона вскрикнула, почувствовав легкую боль. Малфой же улыбнулся, не отрывая тонких губ. Ему нравилось изводить девушку ожиданием… Что будет следующим? Укус или поцелуй?

Горячие губы скользили по коже девушки, оставляя за собой красные следы от зубов. Дыхание Малфоя участилось, ускорилось. Он растягивал каждое мгновение, наслаждаясь игрой в прятки… Гермиона боялась, что если посмеет ослушаться, попытается вырваться, Драко вновь ударит ее, заставит молить о пощаде, ползать на коленках и плакать, «наслаждаясь» собственным положением.

– Ты сегодня такая славная девочка, Гермиона, я даже не хочу, чтобы тебе было слишком больно, – произнес слизеринец, противно растягивая слова. – Но придется немного потерпеть.

Гриффиндорка не успела осознать, что сказал ее господин, как уже оказалась перевернутой на живот. Малфой с легкостью поймал ее тоненькие слабые ручки и скрестил их у девушки за спиной, сжимая сильной ладонью. Холодок пробежал по спине Гермионы, но она все старалась прекратить плакать и сопротивляться воле господина. Драко провел рукой по подтянутому животу рабыни, опуская руку все ниже и ниже, медленно спускаясь к ее бедрам.

Настоящий Драко, тот, что прошел через столь многое, потерял ногу, всесильного господина, Гермиону, глядел на неприятную картину с отвращением. Ему не нравилось увиденное, не нравилось, что двойник его столь жесток, столь злобен и порочен в своих желаниях… «Почему двойник, Драко, почему? Вспомни… Это же ты сам», – подумал юноша.

Гермиона вскрикнула, как только пальцы слизеринца легли ей на нижние губы. Тепло рук господина обожгло ее чувствительную кожу, заставило хрупкое тельце рабыни вздрогнуть от неожиданности. Гриффиндорка осторожно наклонилась вперед, инстинктивно стараясь отодвинуться, но сильная рука Драко прижимала ее к кровати, заставляла чувствовать себя еще более ничтожной, еще более слабой.

– Тихо, тихо, – прошептал Малфой. – Я еще даже не начал.

К своему неудовольствию, юноша понял, что Гермиона совсем не рада его обществу. Она такая сухая, такая теплая внизу… Драко поднес пальцы к ее рту, требовательно направляя их внутрь. Девушка разжала зубы, нехотя впустила юношу. Малфой, с садистским наслаждением, глядел на унижение рабыни.

– Помоги себе не чувствовать боли, – прошептал Малфой.

Пальцы его, смоченные слюной рабыни, вновь скользнули по нижним губам гриффиндорки. Теперь юноша двигался быстрее, ему словно стало удобнее, лучше внутри нее. Горячее дыхание обожгло щеку Гермионы. Она поняла, что Драко наклонился к ее покрасневшему от смущения лицу.

Пальцы его осторожно скользнули внутрь, заставляя Гермиону дернуться в сторону, сдавленно вскрикнуть. Малфой рад был такой реакции. Ему нравилось, когда Гермиона кричала, нравилось, как она вырывается, плачет в его сильных объятьях и жмется к стене, стараясь отдалиться…

Драко, не в силах больше дразнить сам себя, осторожно отодвинулся от Гермионы. Он чуть приподнялся, сильнее надавливая на спину девушки, приподнимая ее стройные бедра. Малфой пытался разбудить дремавшую в ней страсть, пытался хоть как-то заставить ее поддаться призрачному искушению, но не мог. Страх пожрал само ее сознание, черной золой он заполнил ее душу, не пуская внутрь стройного тела живительный свет.

– Прошу… – в надежду на избавление, прошептала Гермиона.

Драко, нависший над стройным телом, остановился, ухмыляясь. Ему нравилось, что гордая львица «сломалась», превратилась в замученную своевольным ребенком кошку, такую покладистую, такую славную и милую… Малфой наклонился к лицу Гермионы, опалив ее шею горячим дыханием. Он слышал, как ускорился пульс девушки, видел, как напряглись ее мышцы.

– Чего ты просишь? Не трогать тебя? Нет, так я не могу… – произнес Драко, медленно входя в Гермиону.

Желание его было столь велико, что не проникнуть в девушку слишком глубоко, слишком резко ему казалось очень сложным. Страсть, кипевшая в сильной груди, все разгоралась, словно слезы девушки – были лучшими для нее дровами. Драко осторожно толкнулся вперед, входя почти наполовину. Он почувствовал, как выгнулось тело Гермионы, увидел, что ее тонкие бледные пальчики судорожно вцепились в измятую простыню, зажали светло-золотую ткань в надежде, что это поможет ей хоть немного притупить боль.

– Не надо так резко, – всхлипывая, прошептала Гермиона.

– Придется терпеть, я же сказал, – хмыкнув, ответил Малфой.

Он не сбавил темпа, не собирался останавливаться, не хотел. Драко было совершенно плевать на чувства грязнокровки, плевать на то, что ей больно, противно в его лапах… Но одному из Малфоев. Слизеринец, стоявший у стены, с ужасом понимал, что это действительно он сам… Драко не мог вспомнить, когда конкретно он взял девушку столь грубо, но понимал, что это действительно воспоминание, не сон…

Малфой двигался быстро, каждым своим движением заставляя Гермиону выгибаться, стонать, кричать от боли. Он почти полностью входил в нее и почти полностью выходил, терзая нежную плоть. Хрупкое тело рабыни покрылось испариной. Ноги дрожали от боли, агонии, что все нарастала и нарастала. Она не получала никакого удовольствия, даже призрачного, отдаленного эха блаженства не было в ее теле.

Гермиона даже не пыталась убежать, увернуться от «ласк» господина. Она неподвижно лежала в его руках, стараясь не двигаться, не дышать… Может быть, тогда он закончит быстрее, отпустит ее, прекратит измываться над и без того измученным телом. Но Малфой все набирал темп, чуть порыкивая в такт своим движениям. Ему нравилось чувствовать себя хищником, нравилось выпускать зверя, что таился внутри его черной, холодной души.

Гриффиндорка стонала все громче, все жалобнее, все протяжнее были ее отрывистые хриплые вскрики. Девушка силилась сказать что-то, но не могла. Каждый раз, когда она открывала рот, тело ее сотрясалось, Драко толкался сзади, заставляя глаза наполняться слезами. Взор Гермионы обратился к юноше, что стоял у двери. Малфой ощущал всю ее боль, все отчаяние… Но он не мог сделать ничего.

Слизеринец пытался сделать шаг вперед, к ней, но не мог. Теперь он – калека, калека, что не может двигаться без чужой помощи. Невидимая стена отделяла его от страшного действа, невидимая стена не позволяла ему приблизиться, но разрешала наблюдать. И Драко, слушая внутренний голос, глядел на Гермиону. Ее хрупкое тело вжималось в высокий пуховой матрас, ее глаза постепенно наполнялись слезами… Они собирались в крупные капли и катились по щекам, черча соленые мокрые дорожки, спускаясь к подмятым под нее подушкам.

Юноша пытался отвернуться, но не мог.

Он слышал стоны Гермионы, слышал рык, что рвется из груди Драко… Из его груди. По телу юноши вдруг разлилась слабость. Она заполнила каждую клеточку его вымученного организма, прокралась в каждый уголок разума, души Малфоя. Веки стали такими тяжелыми, что Драко не мог больше держать глаза открытыми. Отводя взор к полу, юноша почувствовал, что слезы копятся в его глазах.

Драко плакал. Точно потерявшее мать дитя… Он сожалел о содеянном, но не мог ничего исправить. Если бы только был шанс вернуться, изменить встречу с Гермионой, начать заново. Малфой вызволил бы грязнокровку, позволил ей убежать, скрыться, если только та пожелает скрываться рядом с жестоким пленителем… Веки Драко опустились, картинки сменились непроглядной тьмой. Спасительной, всепоглощающей тьмой, дарующей покой.

Внезапно, юноша почувствовал, что кто-то коснулся его плеча и с силой тряхнул его. Драко открыл глаза. Он вновь оказался в своей камере. Сырой, пропахшей плесенью камере, которую успел так люто возненавидеть. Подняв взгляд, Малфой встретил чужие очи… Даже в темноте можно различить, что они зелены, словно луг, залитый лучами летнего солнца.

– Поднимайся быстрее. Нам пора прощаться, Драко, – произнес тихий, до боли знакомый голос.

Теодор Нотт с улыбкой победителя глядел на юношу, позволяя себе злорадствовать. Он пришел лишь за тем, чтобы отправить двух последних Пожирателей Смерти на казнь. Пусть присоединятся к коллегам, отправятся прямиком в жерло Ада. Жаль, конечно, что двум «везунчикам» посчастливилось пережить обвал поместья Темного Лорда и чуть дольше коптить небо…. Нотт вдруг вспомнил, как удивилась Джинни, узнав, что кому-то удалось спастись. Спастись? Это вряд ли… Теперь им предстоит умереть на глазах у разъяренной толпы.

– Как? – насмешливо спросил Драко, указав Теодору на обезображенную культю.

Темноволосый слизеринец поморщился от отвращения. Нет, Тео не был брезгливым. Ему было приятно видеть юношу поверженным, но… Но Драко не был сломлен. Его лишили всего: рабыни, коей он так люто дорожил, богатого дома, положения в обществе, ноги, наконец… А он умудряется издеваться над собственными пленителями, смеяться им в лицо ухмыляться.

Симус, неподвижно стоявший позади Теодора, лишь грустно улыбнулся, с осторожностью дотронувшись до повязки, что скрывает дыру, на месте которой должен был быть его глаз. «Равноценно ли мы обменялись, Малфой? Кто бы мог подумать, что я…» – подумал гриффиндорец.

Теодор достал из кармана, что спрятан на кожаном поясе, палочку. Он нехотя взмахнул ей, рассекая спертый воздух, и произнес что-то, чего Драко не смог разобрать. Вокруг его культи собралась серебристая жижа, мгновенно образовалось нечто, похоже на ступню, только… Только вот цвет «протеза» был серебряным, металлическим. Юноша не мог разобрать в темноте.

– Считай, что это твоя последняя просьба. Забини, у тебя ее не будет, – произнес Нотт, поворачиваясь к другому пленнику.

Драко не успел ничего ответить, как двое незнакомых ему людей подхватили слизеринца под руки. Его рывком подняли с места и поволокли за собой, точно мешок… Но Малфой не желал умирать так… Он оттолкнул юношей, что так бесцеремонно подняли его с места и остановился. Смерив всех недобрым взглядом, Малфой нехотя побрел за Теодором, слушая, как нарастает ропот многолюдной толпы, ждущей где-то снаружи. Там, у выхода из пещеры, наверняка уже собрались люди, ждущие кровавого зрелища… Что ж, зрелище будет недолгим, но красочным…

========== 47 – Умри, любовь моя. ==========

Всюду слышались голоса, их было слишком много. Громкие и тихие, сиплые от криков и звонкие, точно церковные колокола… Десятки освобожденных рабынь, что желают посмотреть на оставшихся Пожирателей, прибыли по первому приглашению. Ополчение, что все это время так яростно поддерживало идеи Теодора, ждало долгожданной развязки. Каждому из присутствующих казалось, что сегодня должно произойти что-то особенное. Это не просто смерть последних из Пожирателей, нет… Это конец режима Темного Лорда, конец его правлению.

Джеки, стоявшая чуть поодаль от всех, глядела на трибуну, с которой будет произнесена громкая речь. Рядом с небольшой деревянной постройкой росло огромное дерево. Ствол его был столь широким, что пуффендуйка не могла поверить в то, что оно не самое старое из сохранившихся на свете. Девушка глядела на молодых людей, что перебрасывают через его ветви две веревки, кончавшиеся петлей. Совсем скоро она затянется на шее Пожирателей Смерти.