Текст книги "I'm a slave for you (СИ)"
Автор книги: Stormborn
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
С каждым днем ей становилось лишь хуже. Руки и ноги точно наливались свинцом, не желая делать ни единого движения. Голова болела все сильнее, а желудок отказывался принимать даже самую мягкую пищу, исторгая ее обратно. Один лишь взгляд на еду заставлял Джеки искривиться, словно пред ней маячит что-то мерзкое, неприятное. И так каждый раз… Пуффендуйка не могла даже вспомнить, когда же она последний раз ела что-то, кроме сушеного хлеба.
Живот Джеки издал неприятный рычащий звук, напоминающий вой охрипшего волка. Пуффендуйка повернула голову вбок, желая убедиться, что «зов желудка» не разбудил спящую неподалеку Гермиону. Гриффиндорка мирно посапывала, отвернувшись к стенке, и Джеки вздохнула с облегчением. В ее сердце было место для обиды на Гермиону, но пуффендуйка не могла заставить себя злиться на единственную свою подругу. Кто же она без Гермионы? Пустое место.
Джеки не пыталась воображать из себя столь же важного члена общины, как отважная гриффиндорка. Девушка знала, что не живи она в одном с нею доме, Теодор не забрал бы ее к себе… Во всяком случае – не лично. К остальным рабыням, чьи хозяева оказались убиты на собрании, он послал своих людей, что не слишком-то церемонились с «освобожденными». Пуффендуйка слышала, что кто-то кричал там, в глубине коридоров… Но зачем? Зачем кричать, когда ты в безопасности каменных стен? В эту секунду Джеки и поняла, что мир, в который ее собираются протолкнуть, не тот, что был раньше. Опасность ждет за углом, стоит лишь отойти от прославленной героини восстания – Гермионы.
Джеки грустно улыбнулась, не отрывая взгляда от холодной серой стены. «Если подумать, то я для восстания сделала столько же, сколько и Гермиона. Бежала с проигранной битвы, а потом пряталась, пока меня не поймали и не отправили к Драко…» – подумала пуффендуйка.
Мрак каменной комнаты разбавлял лишь тусклый огонек трех свечей. Теплый светло-оранжевый свет разливался по комнате, освещая полупустое пространство. Холодный серый камень кое-где потрескался, кое-где зарос пушистым мхом. Джеки отметила про себя, что пожелала бы не видеть всего этого вовсе, чем знать, что поселили ее в холодной сырой пещере, спрятанной под тонной промокшей от дождя земли.
Зеленые глаза пуффендуйки на мгновенье закрылись. Джеки сделала глубокий вдох, стараясь расслабить мышцы живота и унять все нарастающую боль. Она осторожно поднялась с кровати, выставив ногу вперед, чтобы не упасть. Холодный камень обжег ей ступню, но сил на то, чтобы недовольно поднять ногу, у девушки не оказалось. В неприветливом Мэноре было гораздо теплее. Добрые домовики помогали ей, когда что-то случалось со слабым девичьим здоровьем. Где они сейчас, интересно? Им же не сказали, что Драко погиб…
Короткими несмелыми шажками Джеки добрела до двери. Она остановилась, глядя на танцующую на стене тень. Пламя свечи, стоявшей у самого входа, колышется от сквозняка, заставляя холодных темных созданий запрыгать по стенам, теряя контуры и сливаясь воедино. Пуффендуйка опустила глаза и удивилась собственной смелости. Девушка отворила запертую дверь и вышла в холодный низкий коридор. В каменных стенах проделаны неаккуратные отверстия, а в них воткнуты факелы. Видимо, никто не собирался задерживаться тут надолго, потому люди не думали об уюте и красоте столь мрачного местечка.
Пуффендуйка не знала, куда и зачем она вышла из своей комнаты. Четыре каменные стены вдруг показались ей страшно тесными, и Джеки заставила себя выйти, бежать из замкнутого пространства, точно зверь, спасающийся от проворного охотника. В коридоре тени также плясали на каменных стенах, пугая прохожих. Казалось, что ничто не изменилось… Может, разве что стены теперь только две.
Внезапно, сзади Джеки послышался скрип. Дверь в комнату Теодора медленно отворялась, открывая Джеки свое убранство. В проходе мелькнуло уютное теплое кресло, журнальный столик рядом с ним… Пуффендуйка хотела бы разглядеть помещение получше, но в дверях уже показался Теодор. Он лениво выходил наружу, держа в руках пачку дорогих сигарет. Юноша повернул голову, закрыв за собой дверь, и застыл, встретив Джеки. Их ярко-зеленые глаза встретились… В одних не было ничего кроме усталости, другие же теплились надеждой на что-то…
– Не спится? – спросил Теодор, улыбаясь.
Джеки мгновенно залилась густой краской. Теодор же разговаривает с ней так, словно они равны… Ни на мгновенье в голову пуффендуйки не приходила мысль о том, что она может стоять на одной ступени с Теодором. Он столько сделал, он так велик в своем совершенстве… А Джеки – лишь беглая рабыня, освобожденная благодаря его бесконечной милости.
– Я просто хотела осмотреться, – пролепетала девчушка, потупив взгляд.
Нотт улыбнулся своей очаровательной улыбкой и решил, что компания милой застенчивой Джеки не повредит ему. Вокруг столько проблем, столько незавершенных дел и заданий, что голова готова разорваться от тяжести. Зеленые глаза Джеки ярким огнем горели в темноте, точно у кошки. Теодор в два больших шага стер расстояние, разделяющее его и пуффендуйку.
– Составишь мне компанию? – поинтересовался Теодор, улыбаясь.
Ветер, гулявший по коридору, стих. Джеки уже не слышала его ночных завываний. Гул ее сердца, бившегося о ребра, заглушил все посторонние звуки. Девушка еле заметно кивнула, встретившись глазами с Тео, она отвернулась…. Нотт неторопливо пошел вперед, не ожидая, когда Джеки последует его примеру. Ночная прохлада коснулась его идеально уложенных волос, и Тео блаженно закрыл глаза, растворяясь в осенней безмятежности.
Шаги разлетались эхом по небольшому помещению. С каждым шагом коридор, казалось, становится только светлее и светлее. Джеки увидела множество дверей, ведущих в небольшие холодные комнатки, прежде чем Нотт довел ее до выхода из проклятого убежища. Теодор прикоснулся к небольшому отполированному камню. Стена пред ними затрещала, точно рой диких пчел, отъехала в сторону, выпуская пуффендуйку и слизеринца наружу.
Ночной мороз обжег щеки Джеки. Она стыдливо улыбнулась, прикрывая мгновенно покрасневший нос. Девушка поежилась от холода, устремив взгляд куда-то вдаль. Какое красивое место выбрало ополчение… Впрочем, главным критерием их выбора был не приятный пейзаж. Низкие аккуратно подстриженные деревья, чьи ветви покрывали иголки, кивали на ветру, а птицы только начали просыпаться и перелетать от одного к другому, распевая.
Теодор достал из пачки сигарету, но тут же опустил ее, не отрывая взгляда от Джеки, что стояла спиной к нему. Ветер играл с ее длинными светлыми волосами, заставляя их танцевать, кружиться… Нотт находил девушку весьма привлекательной и даже милой, но слишком наивной для столь жестокого мира. Такие, как она – не способны выжить в одиночку. Слизеринец отметил про себя, что если бы Джеки попала к другому хозяину, ей, наверняка, пришлось бы плохо. Впрочем, вряд ли Драко был лучшим или добрейшим из чистокровным волшебников.
Нотт ударил по донышку пачки сигарет, вновь подхватывая одну из тех, что сама бросилась ему в руку. Слизеринец потянул воздух, сжав ее губами, после чего кончик сигареты зажегся, и легкие Теодора наполнились тягучим табачным дымом. Ночная прохлада словно растворилась, уступая место теплу, что разливалось по мышцам юноши. Только сигареты сейчас и могут успокоить его расшатанные нервы… Впрочем… Возможно, что милая беседа с милой глупышкой поможет отвлечься даже лучше, чем никотин.
– Ты что-то очень бледная сегодня, – произнес Теодор, выпустив полупрозрачную струйку дыма изо рта.
Джеки вздрогнула всем телом, отрываясь от чарующего пейзажа. Она совершенно забыла о том, что не одна. Растворившись в своих мыслях, в воспоминаниях о навсегда потерянном отце, пуффендуйка обрела хрупкое, шаткое спокойствие, что так бесцеремонно прервал глупый вопрос.
Откуда же ее коже приобрести здоровый персиковый оттенок? Может быть, от того сбалансированного питания, что предлагал ей Малфой Мэнор, от «заботы» молодого хозяина, от ласкового летнего солнца? Пуффендуйка вздернула бровь, услышав его… Нотт, казалось, ничуть не был смущен своим же вопросом. Он сверлил Джеки яркими зелеными глазами, терпеливо ожидая ответа.
– Мне нездоровится, – призналась девушка, отводя глаза.
Джеки не хотела жаловаться Теодору на недомогание. В конце концов, сейчас, когда от нее не станут требовать ничего, оно должно пройти, оставить ее в покое. Свежий воздух смешивался с сигаретным дымом, попадая в легкие пуффендуйки. Запах табака вновь напомнил ей об отце, что курил трубку, словно викторианский джентльмен. Холодок вновь пробежал по спине Джеки. «Где ты теперь?» – спросила Джеки отца, который не мог ее услышать. «Где ты?»
– Да? И давно это у тебя? – спросил Теодор, сверкнув зелеными глазами, точно дикий кот. – У нас тут у всех начинаются проблемы со здоровьем. Сырость и холод не способствуют оздоровлению, знаешь ли.
Девушке совершенно не хотелось обсуждать это. Болезни и недомогания, боль и страх должны были упасть с ее плеч, как только расстегнулся проклятый ошейник. Почему же эти несчастья все еще преследуют ее, ломая, портя новую жизнь, что только началась. Зачем мир так жесток к ней? Джеки не знала ответа на этот вопрос. Смерть отняла у нее мать, а Волан-де-Морт отнял ее у одинокого старого отца. Теперь и она и он одни в этом мире… В огромном жестоком мире, что принадлежит сильным и смелым. Пуффендуйка ждала той минуты, когда сможет назвать себя храброй, встать в один ряд с хозяевами жизни…
Джеки понимала, что ей не на кого больше надеяться. Она корила себя за то, что оказалась слишком наивна, слишком глупа сейчас, когда все так изменилось… «Не нужно было тебе идти домой. Нужно было спрятаться в лесу с остальными. Глупая. Ты – глупая». Как только всех эвакуировали из Хогвартса, грязнокровки, что были чуть умнее остальных, отправились прочь из Англии, чем и спасли свои жалкие шкуры… Пуффендуйка же подумала, что отец лучше всех сможет защитить ее от напастей. Отец, что совершенно ничего не знает о магическом мире…
– Примерно после приема у Темного Лорда, – нехотя произнесла Джеки, разглядывая прозрачный дым.
Нотт улыбнулся, вспоминая тот сладостный день. Звук музыки раздался в ушах, точно напоминание о его славном триумфе. Как же сладко было это предчувствие скорой победы, знание того, что каждый из проклятых аристократов, что собрались в том злосчастном зале – погибнет или будет вынужден отказаться от своей чудной беззаботной жизни. Слизеринец всей душой ненавидел каждого из них…
Теодор вспомнил и Гермиону, что он затащил в темный угол разрушенного теперь поместья. Как приятно было слушать ее стоны над своим ухом, как сладка была ее нежная кожа, эти дивные волосы… Странно, что оборотное зелье, дающее ей личину Джеки, держалось так долго… Впрочем, возможно, она приняла его прямо в зале, перед тем как встретила Теодора. Нотт не утруждал себя мыслями о том моменте, хотя, частенько вспоминал темную комнатку, что укрыла двух влюбленных… «Двух ли? Может быть, только ты влюблен?» – спросил себя Теодор. Юноша не желал верить в то, что питает к Гермионе столь сильные чувства, как любовь, но и не желал отрицать очевидного. Он считал, что любовь – самая сильная твоя привязанность к кому-либо, смешанная с желанием…
Джеки, наивная маленькая Джеки, думала, что любовь – что-то гораздо более теплое и светлое, нежели простое желание. Когда она смотрела на Теодора, в голове ее взрывался фонтан из мыслей о том, как же он хорош собой, как же мил и добр с ней… Пуффендуйка восхищалась каждым его жестом, каждым словом, сорванным с этих прекрасных губ… Джеки думала лишь о нем, Теодор думал также… Лишь о себе и своей роли. Роли лидера, роли главнокомандующего, роли Министра Магии!
Чье представление о любви более реально? Теодор никогда не видел ее изнутри, лишь снаружи, в парочках, что целовались в школьном коридоре. И Джеки и Тео росли без матери, но настоящая семья была лишь у пуффендуйки. Да, отец не мог обеспечить ее многим, но он окутал дочь любовью… Настоящей любовью, что до сих пор жива в ее памяти. Теодор же смутно помнит отца, которого потерял совсем недавно. Возможно, память о нем – ему вовсе не нужна может быть, она лишь занимает в памяти место, отведенное для чего-то великого.
– Наверное, Малфой завалил тебя работой, уходя на прием? – спросил Теодор, делая очередную затяжку.
Джеки улыбнулась, вспомнив уютную комнатку, что ждала ее в Малфой Мэноре. Ей нравилось общество домовиков, нравились ночные перешептывания с Гермионой, павлины, снующие по саду, цветы, испускающие дивные ароматы. Все это нравилось ей куда больше, куда сильнее, чем свобода, что сброшена на нее точно камень, в котором выдолблено это убежище.
Пуффендуйка немного смутилась от того, что Теодор плохо помнит то время, что они вместе провели в поместье Темного Лорда. Возможно, алкоголь стер половину воспоминаний из его загруженной мыслями о свободе головы. Разве можно винить юношу в этом?
– Нет, он взял меня с собой. Ты забыл?… – обиженно спросила Джеки, продолжая улыбаться.
Легкая улыбка искривила его губы, как только зеленые глаза Теодора встретили светящиеся радостью очи Джеки. Затем, точно слова дошли до его ушей не сразу, улыбка исчезла, словно тень, растворенная солнцем. Слизеринец непонимающе глядел перед собой, пальцами сжимая тлеющую сигарету. Он никак не мог поверить услышанной подробности… Мысли вновь кружились в его голове, начиная свой безумный танец. Они перемешивались, сменяли друг друга, звуча все громче и яростней.
«Все сходится. Гермиона не стала вновь Гермионой потому, что это была и не она», – вдруг подумал Нотт, вспоминая тот день. Он так радовался обществу гриффиндорки, так рад был тому, что она наконец не пыталась затмить его своим интеллектом, и все это оказалось ложью… А самое страшное было в том, что никто не пытался обмануть Теодора. Он сам обманулся в своих глупых пьяных мыслях, приняв одну грязнокровую рабыню за другую.
Воздух потяжелел в легких, смешиваясь с едким сигаретным дымом. Теодор неуверенно поглядел на Джеки, что стояла к нему спиной. Пуффендуйка мирно рассматривала рассвет, наслаждаясь красотой здешних мест. Девушка отрешенно глядела на солнечные блики, что играют с иглами деревьев, медленно опускаются на промерзшую за ночь землю. Пуффендуйка все думала о маленьком домике на окраине Лондона, об отце, что возможно все еще ждет ее там.
Она понятия не имела, что всего пара слов, слетевших с ее губ, помогли Теодору составить диагноз ее заболевания. Нотт опустил глаза к земле, надеясь, что пара правильно заданных вопросов и детальный осмотр – помогут ему понять, что слизеринец ошибается в своих догадках…
– Твоя слабость… Сопровождается чем-то еще? – неуверенно спросил Тео, надеясь на отрицательный ответ.
Пуффендуйка осторожно повернулась назад, уперевшись взглядом в грудь Теодора. Она медленно вздымалась и вновь возвращалась на место. Юноша давно научился скрывать свои истинные эмоции. В конце концов, столь долгое служение Темному Лорду кого угодно превратит в профессионального актера. Либо актер, либо труп, либо сумасшедший фанатик, здесь другого выбора не дано…
– Да. Иногда голова болит, и есть не могу совсем, – пролепетала Джеки, смущенно глядя пред собой.
Теодор замер, точно ледяная статуя. Он до последнего думал, что все это лишь глупые совпадения, что тогда на балу он был не с Джеки, а с Гермионой… Но сейчас все стало на свои места. Нотт, не слишком просвещенный в делах любовных, не знал защитного заклинания. Он не смог избавить Джеки от возможной беременности, и вот результат его беспечного отношения к девушке. Вот почему она так смотрит на него, вот почему так болезненно бледна…
Холод мгновенно сковал легкие Теодора. Он понял, что если вся эта история всплывет, ему не миновать презрения доброй половины сообщников… Но весь его план же может рухнуть! Из-за одной глупой ошибки, из-за лишнего бокала вина, выпитого в неподходящее время. Вместо крови по венам полилась горячая жижа, что заставила Нотта вздрогнуть, точно его грудь проткнуло копье. Расчетливый и холодный слизеринец понял, что Джеки – его проблема.
Что же могло помешать ему просто убить ее там, на холодном пустыре? Конечно же – ничего. Лишь восходящее солнце будет свидетелем страшного злодеяния. Даже если Гермиона и хватится подруги, Теодор скажет, что не следит за ней и понятия не имеет, где шастает своевольная девчонка. Слизеринец аккуратно, стараясь не испугать бедную глупышку, опустил руку в карман. Он дотронулся до волшебной палочки и, собравшись с силами, сжал ее в потеющей ладони.
Пуффендуйка так наивна, так беззащитна в своей бесконечной глупости… Она и крикнуть не успеет прежде, чем Теодор произнесет короткое, но смертоносное заклятье. Нотт знал, что не ответит за свое преступление, и чувство безнаказанности уже начало давить на него, подобно тяжелому грузу. Слизеринец попытался улыбнуться, изобразить дружелюбность и спокойствие, смотря на Джеки, но не смог сделать это искренне. Юноша надеялся, что сможет найти другой выход. В конце концов, убить ребенка – не проблема для него.
«Джеки же даже не знает, что именно с ней случилось». Теодор понимал, что так будет лучше для них обоих. Пуффендуйка сможет сохранить собственную жизнь, не мешая жить Теодору… Разве это не честный обмен? Нотт попытался вспомнить тот вечер, когда он сделал с девушкой то, что сделал…
Она сама пошла с ним, сама помогла ему любить ее в той темной комнатке. Никто не заставлял глупую девчонку раздвигать перед ним ноги, упрашивать и кричать от накатывающего удовольствия… Легкая улыбка пробежала по губам слизеринца. Его самолюбие кормила мысль о том, что девушка может быть влюблена в него, словно сумасшедшая. Скорее всего – так оно и есть…
Вспомнить все те взгляды, обращенные к нему с немой мольбой, ее губы, что тянутся к его так отчаянно… Теодору внезапно стало неловко от таких мыслей. Он находил Джеки милой девушкой, беззащитной, словно котенок перед коршуном. Таким как она – не место в столь жестоком мире. Пальцы Нотта разжались, и он выпустил палочку из рук, вновь уронив ее в карман. Нотт понял, что не хочет убивать глупую наивную пуффендуйку, знал, что сможет найти иной способ избавиться от доказательства его вины перед ней.
«Ты можешь обвинить Драко в том, что это его ребенок», – осторожно шепнуло что-то внутри. Однако, от подобной мысли пришлось очень быстро отказаться… Озлобленных людей одолевает слепая ненависть к чистокровным волшебникам, но они обязательно заметят, что волосы новорожденного будут гораздо темнее, чем у Джеки и у Драко. Нотт знал это. Чувствовал. В его семье подобное случалось часто, почти на каждом шагу… Так будет и в этот раз.
Ему внезапно стало даже жаль Джеки. Неразделенная любовь – это всегда больно, и вдвойне больнее, если тебе дали надежду на что-то большее. Юноша вспомнил осторожный поцелуй в Малфой Мэноре, долгие разговоры у него дома, вечер, проведенный у Темного Лорда…
Разве ему было плохо тогда? Разве чувствовал он смущение или раздражение в обществе застенчивой рабыни? Нет. Ему нравился тот восторженный взгляд Джеки, в котором читалось слепое поклонение своему собеседнику. С ней он чувствовал себя таким значимым волшебником, таким великим человеком… Рядом с глупой девчонкой Теодор мог ощущать себя королем, одаренным человеком. Когда рядом стоит Гермиона, Нотт превращается в безмолвную тень, в лишнего собеседника.
– Пойдем обратно. Я дам тебе лекарство, чтобы живот больше не болел. Ты только не заходи в свою комнату, чтобы не разбудить Гермиону, хорошо? – сказал Нотт, сладко улыбаясь.
– Да, хорошо, – улыбнулась Джеки в ответ.
Девушка пошла за Теодором, не подозревая о том, что он собирается с ней сделать, какими средствами он будет «лечить» ее недомогание. Джеки не суждено было узнать о том, что случилось с ней в тот день, но вскоре после злосчастного рассвета пуффендуйка смогла понять, что сотворила с ней любовь, как расправилась с нею слепая вера в человека столь тщеславного, столь жестокого и злого… Теодор Нотт – стал ее кошмаром на долгие годы.
========== 43 – Не мертв. ==========
Боль. Она волнами разливалась по телу, заставляя каждую клеточку организма жалобно стонать, прося пощады. Холод больше не казался Драко чем-то обыденным, привычным и приятным. Сейчас он обжигал его бледную кожу, словно самый горячий на свете огонь, что способен за считанные секунды разделаться с изможденной плотью. Тяжелые веки не желали подниматься, опасаясь, что глаза встретят яркий дневной свет, что обожжет его сильнее, чем холод.
Малфой не знал, сколько времени он провел в этом месте. Не знал, где он, жив ли, мертв ли… Последнее, что помнил слизеринец – взрыв, чьи-то отчаянные крики, оборвавшиеся на самой высокой ноте, невероятная боль, пронзившая все тело, а затем – тьма, теплая, спасительная. Все смешалось в нем, закружилось в адском танце. Драко боялся открыть глаза, боялся встретить перед собой отца и мать. У него же осталось столько дел… Он не должен был умереть.
Драко не знал где он, не знал, сможет ли он подняться. Юноша знал лишь, что хочет жить. Как никогда раньше не хотел… Перед тем как тьма сковала его разум, Драко запомнил образ испуганной Гермионы. Ее карие глаза глядели через зеркальную поверхность, впиваясь прямо в черствое сердце Драко. Малфой боялся потерять ее, а не жизнь, как только услышал страшный грохот. Только сейчас слизеринец понял… Как сильно дорога ему Гермиона.
«Где она? Где она сейчас? С ней все хорошо? Ее же там не было, да, правда…?» – спрашивал себя Малфой. Вопросы висели в воздухе, но ответов ни у кого не было. Испуганные карие глаза остались в его воспоминаниях вместе с тем воплем ужаса, что сорвался с губ грязнокровки. Боль в ноге обожгла юношу с новой силой, заставляя открыть глаза.
Однако, света, которого Драко так боялся, в помещении не оказалось. Вокруг царил непроглядный мрак, но глаза юноши уже успели привыкнуть к темноте. Драко неподвижно лежал на холодной кушетке. Тело его оказалось без одежды, лишь прикрыто тоненькой белой простынкой… Малфой не понимал, что происходит. «Может быть, так выглядит ад?» – спросил себя слизеринец.
Может быть, но сейчас это был не он. Драко почувствовал, что из-под щели между хлипкой дверью и полом на него дует ветер. Холодный, противный, как вся эта темная комната. Юноша чуть приподнялся на локтях, издав полный боли вздох. Мышцы отказывались слушаться, но Драко все настаивал. Сил в нем осталось так мало, что не упасть в попытке подняться – составляло огромного труда… Боль огнем обожгла его мышцы, прежде чем они начали двигаться, подчиняться изможденному хозяину и работать медленно… Противно.
Малфой вновь почувствовав боль в правой ноге. Боль окутала все его тело, но конечность ныла особенно сильно, обращая все внимание юноши на себя. В голове вертелось столько вопросов, тело ломило, а веки неуклонно скользили вниз, стремясь вновь погрузить Драко в кромешную тьму. Юноша глубоко вздохнул, вбирая полные легкие воздуха. Он, казалось, был пропитан сыростью, каменной пылью… Она была повсюду. От низких каменных стен исходил холод, какого не было даже в неприветливом Малфой Мэноре… Под дверью показалась полоска неяркого желтого света, и Малфой сощурил уставшие от темноты глаза.
Слизеринец посмотрел на холодный каменный пол, что сливался со стенами. Кое-где его покрывал густой ершистый мох, кое-где виднелись яркие багровые пятна, проступавшие сквозь темноту… Драко наклонился чуть ниже, чтобы понять, что это… Кровь. Малфой узнает ее везде. Будучи мучителем на службе Темного Лорда, он знал как сворачивается кровь и во что превращается со временем жидкость, пышущая жизнью, человеческим теплом… Этой луже не меньше дня. Может, даже чуть больше двух дней… В такой темноте и не разобрать.
«Но откуда? Неужели – моя?» – думал Драко, не в силах отвести взгляда. Юноша почувствовал, что боль в ноге все усиливается. Смутные воспоминания начали мелькать в его воспаленном сознании, перемешиваясь между собой. Слышались голоса, какая-то возня… Затем его в рот запихнули толстую гнилую палку… Дикая боль, а за ней вновь следовала темнота… Холодный ужас объял тело слизеринца. Он понял, почему же боль так стремительно нарастает… Действие обезболивающего проходит, медленно возвращая ему чувствительность.
«Откуда кровь?! Откуда? Чья это кровь? Она моя или…» – судорожно соображал Драко, все больше и больше приходя в себя. Воспоминания с новой силой обрушились на него, словно огромный валун, сорвавшийся с вершины горы. Усилием воли, Драко заставил себя подняться чуть выше, чтобы рассмотреть пятна крови получше. Осознание пришло не сразу. Драко долго шел к тому, чтобы понять, что именно с ним сотворили солдаты Теодора.
Драко понял, что он находится не в тюремной камере. Да, здесь всюду мох, сырость и холод… Но стол, на котором лежит Малфой – похож на операционный. Все встало на свои места. Анестезия, что медленно проходит, уступая место боли, палка, что была так любезно запихана ему в рот, куча народу, что держала его за руки и за ноги, не давая двинуться. Малфоя оперировали…
Пальцы на руках задрожали, точно от страха. В серых глазах Малфоя плясал металлический блеск, так похожий на злость, но… Такой холодный, неприятный и звонкий… Драко постарался успокоить себя хоть как-то, старался думать лишь о том, что он все еще жив, раз чувствует боль, но… Это не помогало. Что с ним сделали? Кто сделал? Живот Драко скрутило от голода, и юноша осторожно сел, продолжая вытягивать ноги вдоль стола.
Тоненькая простынка слетела с его торса, оголяя стальную упругость живота. «Они же ничего не вырезали», – подумал Драко, не увидев ни одного нового шрама на бледном теле. Вдруг, словно услышав его негодование, нога заныла с новой силой, призывая обратить на себя внимание. Дрожащей от страха и упадка сил рукой, Драко потянулся к простынке, что так плохо прикрывала его тело. Он уцепился за белую ткань, понимая, что нужно откинуть ее, чтобы посмотреть, что же с ним сделали…
Как бы Драко хотел сейчас открыть глаза, проснуться у себя дома, в Мэноре. Встретить ласковый взгляд Гермионы, поймать ее поцелуй на своей небритой щеке. Как бы юноша хотел, чтобы вся эта комната обернулась кошмарным сном, растворилась в ночи, ушла прочь… Как же Драко хотел оказаться как можно дальше отсюда, в бесконечных чертогах Малфой Мэнора, хотел спрятаться там и раствориться в свете солнца, исчезнуть, зарывшись в каштановые волосы возлюбленной.
Наконец, совладав с собой, юноша нашел силы, чтобы откинуть проклятую простынь. Медленно, мучительно медленно его взору открылись бледные холодные ноги. Все осталось ровно так, как было, только… Ступня… С ужасом Малфой понял, что у него осталась всего одна ступня.
Крупные капли пота выступили у слизеринца на лбу. Серые глаза метались из стороны в сторону, не в силах принять увиденное. Этого не может быть… Теперь он – выдающийся Пожиратель Смерти, правая рука Темного Лорда, любимец всех аристократок Лондона – калека. Жалкий, никчемный калека, запертый в этой пропахшей сыростью комнате. Сердце громко стучало в груди, барабаня по ребрам.
Страх в теле юноши сменился ужасом. Драко вспомнил те пытки, которым он подвергал заключенных Темного Лорда. Что если ступня – первое, чего его лишили? Что, если ополчение куда кровожаднее самого Темного Лорда? Драко надеялся лишь на то, что он умрет прежде, чем увидит, что кто-то вновь кромсает его больное, измученное тело. Пусть делают все, что хотят… Главное, чтобы все кончилось как можно быстрее, чтобы нить мучений оборвалась.
Свет за дверью дрогнул. Чья-то тень застыла у входа, не решаясь войти внутрь. Человек, которого Малфой не мог узнать за преградой, неподвижно стоял у двери, загораживая собой желтый свет, что явно исходил от живого огня. Драко насторожился, опасаясь, что к нему решил зайти доктор. Юноша вспомнил имена всех тех людей, что поведал ему Финниган, прежде чем Малфой ушел на то злосчастное собрание. «Теодор Нотт», – прохрипел измученный гриффиндорец, прежде чем тьма приняла его в свои холодные объятья.
«Что, если Нотт работает их врачом? Наверняка – он. Теодор не станет причинять мне вреда, верно?» – судорожно соображал Драко, боясь обмануться в своих надеждах. Паника все сильнее окутывала его своим одеялом, заставляла сильное тело юноши сотрясаться в болезненной дрожи. Руки затекли от долгого неподвижного существования, но вся боль и усталость отошли на второй план, сменившись страхом и отчаянием. Драко все еще не знал ничего. Где он находится? Что произошло? Где сейчас Гермиона и Темный Лорд?
Наспех сделанная дверь начала отворяться. Мучительно медленно, словно ведомая порывом слабого летнего ветерка. Малфой с жадностью следил за человеком, что собирался войти к нему. Интересно, сколь долго Драко провел в этом месте? Слизеринец знал, что ему не ответят ни на один мучавший вопрос… Его оставят в темной комнате, размышлять о том, что уже случилось. Его оставят в тишине подземелья, оставят. Чтобы найти потерянным, полумертвым…
Внезапно в проеме показался человек, ведущий другого человека. Блейз Забини медленно шагал к койке Драко, озираясь назад, словно побитый пес. Он хромал на одну ногу, но, казалось, был «целым». Малфой вспомнил, что коллеге повезло, и он опоздал на злосчастное собрание, тем самым сохранив свою жалкую жизнь. Его смуглое лицо было перепачкано кровью, а тело прикрывали лишь трусы…
Человек, что ввел бывшего Пожирателя, казался Драко смутно знакомым. Щетина прикрывала его впалые щеки, на которых ярко выражались две небольшие ямочки. Слегка приплюснутый нос, точно у старого мопса, украшал шрам, тянущийся от переносицы к правому глазу, который скрывала кожаная повязка. Малфой понял, кто перед ним, кто привел побитого Забини, кто станет его надзирателем до… До казни, конечно же, до позорного конца… Драко не сомневался в том, что пора бы ему приготовиться, смириться с грядущим.
– Здравствуй, Малфой, – процедил до боли знакомый голос. – Знаешь, чья это кровь? – спросил юноша, кидая к ногам Драко оборванные штаны, испачканные кровью.
Финниган противно улыбался, оголяя ряд ровных белых зубов. Драко вспомнил, что несколько из них выбил ему совсем недавно… Теодор, судя по всему, умеет растить кости и зубы лучше, чем многие врачи. «Интересно, может, разрешит мне перед смертью ногу новую отрастить?» – подумал юноша. Конечно же, Драко знал, что нельзя отрастить конечность… Но ведь можно заменить ее. Если он когда-нибудь выберется из этого местечка, обязательно обзаведется новой ногой.
