Текст книги "I'm a slave for you (СИ)"

Автор книги: Stormborn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Малфой ничего не ответил, смерив посетителя недовольным взглядом. Драко прикрывался тонкой простыней, не желая трогать сверток ткани, что упал к его ногам. Он узнал строгие черные брюки, в которых был на собрании Темного Лорда… Вот только теперь брюки эти были явно выше колена, испачканы грязью и… «Это моя кровь», – подумал Драко, стараясь сохранять холодный вид.

– Это твоя кровь, – бросил Симус, злорадно поглядев на Драко. – Мы тебя не раздевали, когда отрубали ступню, знаешь? – спросил парень.

Легкая улыбка коснулась губ светловолосого слизеринца. Драко нашел в этой ситуации долю ироничного юмора… Он всегда знал, что умрет на работе, но, чтобы быть убитым тем, кого так долго мучил… «Было бы еще ироничнее, если бы это была Гермиона. Ей, наверное, очень хотелось бы сделать со мной все то, что я так долго делал с ней», – грустно подумал Драко, продолжая изображать довольную ухмылку.

– А, что, вы теперь всем пленным операции проводите? – насмешливо спросил Драко. – Наследие Великого и Мягкотелого Поттера не позволяет вам завершать свои дела до конца, правда? А в соседней палате, наверное, лежит Темный Лорд с чашкой горячего чая с лимоном…

На испачканном кровью лице мулата проявилась самодовольная ухмылка. Блейз и сам долго отшучивался перед своими пленителями, провоцируя тех к более решительным действиям. Темный Лорд часто говорил, что плен – хуже смерти. Впрочем, сам он боялся лишь ее, обманывая своих последователей, уверяя, что на той стороне нет ничего страшного, нет ничего, что не ждет их в земной жизни.

Финниган оскалился, точно дикий зверь. Воспоминания о пытках еще жили в его измученном, не до конца восстановленном разуме, заставляя юношу питать дикую неприязнь к собеседнику. Симус и сам не был рад тому, что Теодор приказал оставить Пожирателей в живых, сохранить жалкие остатки жизни, что еще теплились в ослабших телах. А уж когда Нотт самолично залечил рану на ноге Драко… Впрочем, разве может Симус противоречить ему? Даже если тот ведет какую-то странную, хитроумную игру, манипулируя пленниками.

– Да, мы развлекаемся, как можем. Знал бы ты, что ребята делали с тобой, пока ты был в отключке, – соврал Финниган, стараясь ответить колкостью на колкость.

Драко поморщился, не желая знать продолжения. Юноша хотел бы встать, ударить Симуса, чтобы смыть с его изуродованного лица эту гадкую улыбку, но он не мог. Холодная злость жгла изнутри, пожирала сознание слизеринца, но не могла найти выхода. Симус победно ухмыльнулся, увидев, что Драко отводит взгляд, не желая продолжать бессмысленный разговор. Гриффиндорец почти сочувственно поглядел на Забини, что явно не разделял идей Темного Лорда… Симус знал, что он просто пытался сохранить «лицо благородной семьи».

– Располагайтесь. Вам тут не долго жить, но вы все равно располагайтесь, – произнес гриффиндорец, надменно вскинув тяжелый подбородок.

Симус собирался уйти, оставив пленников одних, обсуждать близость жестокой расплаты, но Драко остановил его, задав вопрос, что мучил его истерзанный разум. Слизеринцу хотелось лишь услышать положительный ответ, короткий, звонкий, горький… Больше всего на свете Малфой боялся не смерти, нет… Он боялся лишь того, что умрет вторым. После нее.

– Гермиона жива? Она в безопасности?

– Да… Тебе до нее не добраться, больной ублюдок, – прошипел Финниган, нехотя облегчая заключение Драко.

Он развернулся, не обронив больше и слова. Свет, что светил гриффиндорцу в спину, больно ударил Драко по глазам, заставляя слизеринца сощуриться. «У них тут факелы? Мы в пещерах?» – пронеслось у Малфой в голове. Слизеринец слишком много времени провел, изучая карту потенциальных дислокаций оппозиции… Если это действительно пещеры, то Драко точно знает, где они расположены.

«А что толку? Ты же не сможешь сбежать с такой-то ногой», – подумал Драко разглядывая перебинтованный обрубок. Дверь вновь звякнула, погружая комнату во тьму. В коридоре раздались громкие, тяжелые шаги Симуса, удаляющегося прочь от зловонной камеры. Малфой почти жалостливо поглядел на избитого Забини, что грустно улыбался, глядя в стену. Бывший Пожиратель не проронил ни слова, считая, что говорить им больше не о чем.

Драко не знал, хочет ли он сейчас молчать. Юноша понимал лишь, что что-то внутри него сломалось, разлетелось на тысячу осколков, превратившись в воспоминание. Он и сам был сломан, искалечен, выброшен на растерзание волкам. Темный Лорд пал, он погиб под завалом собственного поместья. Впрочем, так только лучше: старик не увидит, как быстро рушится его империя, как аристократы, точно потерянные псы, расползаются по новым хозяевам. Драко почувствовал вкус горечи на губах, что обжег его язык. «Это проигрыш или лекарства?» – подумал юноша, грустно улыбнувшись.

Забини устало глядел в стену, не зная, что делать дальше. Ожидание приговора съедало его изнутри, точно алчущий паразит. Юноша совершенно не думал о своей рабыне, не думал о том, жива ли она, здорова ли… Блейз не мог жалеть ее в момент собственного унижения, такого горького и жестокого… Но он знал, что если побег все же состоится – слизеринец найдет Чарли, где бы она ни была, где бы ни пыталась спрятаться. Мулат знал, что она нужна ему…

– И о чем же беседовали? – спросил Драко, разглядывая заплывшее кровью лицо Забини.

Темноволосый слизеринец поморщился, поворачиваясь к Малфою. Его странное чувство юмора всегда раздражало Забини, но сейчас, кажется, отвлекало от осознания плачевной участи. Блейз горделиво фыркнул, стараясь подобрать нужные слова. Несколько часов назад из него выбивали их с такой легкостью, с такой яростью, что казалось, в голове вовсе не осталось ни мыслей, ни звуков. Мулат скривился, почувствовав, что его ребра начинают болезненно ныть, напоминая о своем существовании, напоминая о проигрыше, о позоре…

– О том, кого с нами не было, – выдавил из себя Забини, стараясь не засмеяться, точно сумасшедший.

Драко нахмурился, аккуратно переставляя ослабшие без движения ноги на пол. Он не видел, с каким омерзением Блейз смотрит на его покоцанную ногу, не видел, как сам Драко бледен и хил со стороны. Малфой думал о том, есть ли у него хоть один шанс, есть ли у него пусть даже слабое, призрачное преимущество перед пленителями, возможность побега…

«Они все знают меня в лицо. Знают и Забини, и меня…», – думал Драко, глядя в стену перед собой. Узкая полоска света прерывалась тенями людей, что проходили мимо. «А ты сам сможешь ли ходить, не заставляя людей смеяться над своей походкой?» – спросил себя Драко, не зная ответа.

– Мы глубоко под землей, правда? В катакомбах под Лондоном? – спросил Драко, ожидая точного ответа.

Забини напряг память, стараясь вспомнить, как попал в холодную пропахшую мхом пещеру. Рукой он коснулся лба, закрыв налитые кровью глаза. Блейз вспомнил вспышку, выбросившую его в окно, вспомнил, как врезался во что-то твердое… Затем над ним мелькнули лица давно знакомых людей, на его запястьях щелкнули зажимы. Боль, дикая боль… Свет, что обжигал глаза…

– Кажется, нет, – неуверенно пробормотал слизеринец. – Я не могу сказать, где мы находимся, но над головой много метров земли.

Драко облегченно вздохнул, стараясь придумать план дальнейших своих действий. Возможно, что им удастся оглушить уставших за ночь охранников, что приносят пленникам пищу, возможно, удастся проскользнуть мимо них незамеченными. Малфой надеялся лишь на то, что сможет поспеть за Забини, что не обременен такими проблемами, как Драко.

«Удивительно, как быстро ты свыкнулся с новым статусом. Будто и родился безногим калекой», – горестно подумал слизеринец, стараясь подавить улыбку. Страшнее всего было это гадкое ощущение собственного бессилия. Малфой понимал. Что сейчас он не властен над своей судьбой, что не может даже сказать, выживет ли к концу следующего дня. Ожидание убивает, оно страшнее лезвия топора, что занесен над твоей шеей, страшнее монстров, живущих во снах.

– У нас есть шанс сбежать? Хоть один шанс, Блейз? – спросил Драко, оглядев толстые каменные стены, что окружали его, подобно кольцу, сжимающемуся с каждой минутой все сильнее и сильнее.

– Нет, – холодно ответив слизеринец. – Ни одного, – заметил Забини, стараясь не строить напрасных надежд.

========== 44 – Ломая клетки. ==========

Нотт терпеливо стоял у двери, ожидая. Теодор не находил в себе сил, чтобы зайти внутрь. Он волновался, точно вновь вернулся в школу, не выучив урок перед важной контрольной. Слизеринец стоял неподвижно, но тень, отбрасываемая им, колыхалась из стороны в сторону. Слабый огонь настенных факелов танцевал, ведомый спокойным ветром, что забрел в холодные пещеры. Тени на стенах густели, наливались тьмой, продолжая дикий танец. В холодном коридоре темно, точно под звездным небом, но Теодор знал, что утро давно наступило.

Гермиона же впервые за всю свою недолгую жизнь не знала ничего, ни о чем не думала. Она беззаботно лежала в постели, не желая размышлять ни о чем на свете. Гриффиндорка продолжала спать, не видя снов. Девушка так утомилась, так запуталась, так боялась вновь увидеть Драко уже мертвым, бледным покойником… Долгожданный сон стал ее подарком, но Теодор был вынужден прервать его, вырвав грязнокровку из цепких лап Морфея.

Нотт все стоял у двери, не решаясь войти. Там, в холодной сырой комнатушке, его ждет девушка, что вызывает в холодном юноше столь теплые чувства, что сердце тает, наполняясь горячими слезами. Теодор думал, что она питает к нему ответные чувства, думал, что на прощальном приеме у Темного Лорда Гермиона показала ему всю глубину ее желаний, но ошибся… Горько ошибся, спутав ее с другой.

Если раньше слизеринец думал, что сердце девушки уже в его цепких, жестких руках, то сейчас все изменилось. Изменилось в один миг, изменилось, благодаря сбивчивому рассказу Джеки.

Дверь, ведущая в небольшую комнатку, отворилась, тихо скрипнув. Гермиона не повернулась на звук, не привстала с холодного ложа, не открыла плотно сомкнутых очей. Она все спала и спала, забывшись, отдаваясь сладостному отдыху, точно самому страстному на свете любовнику. Ее грудь вздымалась, делая вдох, а затем вновь опускалась, так соблазнительно, что будь рядом Драко…

Теодор аккуратно шагнул внутрь комнаты, разглядывая ее скромное убранство. Да, конечно, ему, как лидеру, выделили покои получше, поинтересней и намного уютней… Нотт ни секунды не противился, если бы Гермиона попросилась перебраться к нему в комнату, попросилась разделить его опочивальню, его кровать, его жизнь… О, как было бы чудесно, только попроси она… Теодор грустно вздохнул, наблюдая за крепко спящей девушкой.

Она так прелестна, так мила, когда не выглядит такой сильной и независимой, как обычно. Щеки гриффиндорки слегка покраснели, покрылись легким румянцем. Теодор всегда знал, что она – прекрасна, но сейчас ее красота ощущалась слишком уж остро. Теодор жадно разглядывал спящую девушку, взглядом скользя по ее стройному телу. Гермиона спала в одежде, стараясь скрыться от всепоглощающего холода пещеры. Она не улыбалась во сне, но была румяна, точно девственница пред первой ночью. Нотт понял, что снится ей что-то до дрожи приятное.

Слизеринец все стоял чуть поодаль от кровати Гермионы, обдумывая, как сообщить новость… Теодор очень хотел бы, чтобы она обрадовалась, услышав его слова, хотел, чтобы девушка улыбнулась, обняла его, сказала: «спасибо», но что-то в голове упрямо шептало о том, что такого не случится… Нет, нет… Такого никогда не случится. Ей не понравится услышанное, не понравится, Гермиона обозлится, глаза ее загорятся тем жгучим пламенем, искры в них вспыхнут, подобно звездам…. Она возненавидит Теодора, возненавидит его и всех, кто заодно с ним…

«Но это же правильно. Это будет правильно. Кровь за кровь, жизнь за жизнь», – старался убедить себя Тео, повторяя слова, что говорил недавно Чарли… Она восприняла новость холодно, почти без эмоций, не решившись состроить горестную мину. Девушка просила лишь о последнем свидании перед самой казнью, просила, чтобы ей разрешили увидеть его без петли на шее, без страха в бездонных черных глазах. Когтевранке казалось естественным то, что ее бывшего хозяина собираются казнить. Она знала, что мир устроен именно так… Справедливо.

Одни лишаются власти, другие получают ее… Чарли знала, что сила, полученная в ходе революции, переворота – всегда будет жестока, всегда будет хуже той, что была пред ней. Она не смотрела на Теодора сквозь призму розовых очков… Слизеринец не казался ей свирепым защитником магглорожденных, не был для нее спасительным лучиком надежды в темном мире ужаса.

Чарли видела в Нотте лишь очередного тирана, что стремится подмять общество под себя. Она видела, что в его зеленых, точно свежая трава глазах плескается тщеславие, гордыня, ненависть…

Когтевранка уже встречала таких людей и раньше. Она была умна, любопытна, учась в Хогвартсе, девушка жадно поглощала книжки, изучая биографии всех известных волшебников. Оказывается, большинство из тех, кто добился невероятного успеха – магглорожденные или полукровки, скрывающие это с особым остервенением. Чарли поняла, что такие люди, как Теодор, стараются выбиться из толпы, доказать миру, что чего-то стоят, а затем упиваться собственным обманом, насмехаясь над доверчивой толпой…

Холодные стены библиотеки Хогвартса были для Чарли родными. Большую часть обучения она проводила именно там, именно там она встречала праздники, там она, бывало, засыпала, там училась и отдыхала после учебы, развлекаясь старинными девичьими романами о прекрасных волшебниках и колдуньях.

Когтевранка была безумно похожа на Гермиону, но совершенно лишена ее горделивости и некоторой наглости… Чарли не была душой компании, не имела огромную кучу друзей. Девушке нравилось обитать в собственном мирке, нравилось одиночество, что так бесцеремонно украли из ее жизни.

Чарли знала Симуса. Они долгое время общались, дружили… В последний год своего обучения, когда директором был покойный профессор Снейп, Финниган защищал грязнокровую ученицу от нахальных слизеринцев. Вчера вечером он заглянул в комнату к когтевранке, которую та делила с Джинни Уизли, рассказал ей о том, почему на его глазу теперь повязка… Девушка узнала и том, что хозяин ее – один из немногих Пожирателей, которым удалось выжить.

Чарли помнила, как восприняла эту новость… Симус продолжал говорить, объясняя освобожденной рабыне, что Теодор намерен казнить всех выживших через два дня. Девушка кивала головой, но не слушала. Она вспоминала лишь голос бывшего хозяина, твердивший ей, что тот никогда не причинит ей вреда. В сердце Чарли закралась жалость. Жалость к Забини, что был по-своему добр к ней… Финниган смеялся, объясняя когтевранке план Нотта.

– Я должна увидеть его перед казнью, – внезапно заявила Чарли.

Финниган остановился, замолчал, устремив единственный свой глаз на старую знакомую. Юноше всегда казалось, что в голове у Джесс слишком много мыслей, что он никогда не поймет. Гриффиндорец чувствовал себя ответственным за ее жизнь, с того самого дня, как впервые защитил ее от надменных чистокровных учеников. Симус не спорил, он просто отвел Забини в отдельную камеру, сказав тому, что его ждет очередной допрос. Гриффиндорец закрыл дверь, подозвав подругу.

– Я буду у выхода, если что. Я не услышу вашу беседу, но услышу крик, – сказал Симус, отворяя дверь.

И вот Чарли стояла, не зная, делать ли шаг внутрь, в пустоту. Сердце отчаянно стучало по ребрам, точно дикий зверь, попавший в клетку. Девушка не знала ничего. Она впервые почувствовала себя глупой, наконец, отважившись шагнуть во мрак. Дверь закрылась за ней, погружая комнатку в кромешную тьму.

Забини сидел перед небольшим круглым столом, скованный по рукам и ногам. Конечности его оказались привязаны к стулу, а тот, в свою очередь, был выдолблен прямо в холодном мшистом камне пещеры. Глаза Забини были плотно закрыты. Он боялся смотреть на свет…

«Тебе не нравится боль, да?» – с иронией подумала девушка, вспоминая все, что пришлось пережить ей самой. Чарли не знала, зачем пришла. Насладиться сменой ролей или успокоить бывшего хозяина? Сейчас, возвышаясь над скрученным пленником, вся эта идея «последнего разговора» казалась когтевранке слишком импульсивной, слишком глупой и самонадеянной.

– Ты плохо выглядишь, – наконец произнесла она.

Слова когтевранки, точно самый острый на свете кинжал, разрезали тишину на две половины. Блейз открыл глаза, услышав до боли знакомый голос. Сколько прошло дней? Два, три, четыре? Казалось, что Забини не видел свою маленькую рабыню целую вечность. Тихий голосок прозвучал так близко, что Блейз хотел было протянуть руку в кромешную тьму, стараясь прикоснуться к девушке, но тщетно. Он привязан. Накрепко привязан, лишен возможности двинуться.

– Птичка, ты пришла… – прошептал он, улыбаясь, словно безумный пациент больницы Святого Мунго.

Когтевранка ничего не ответила. Она лишь достала палочку, что торжественно вручил ей Теодор, снимая с бледной шеи девушки ошейник. Бледный огонек повис в воздухе, даруя комнате скудный белый свет, прогоняя липкую тьму пещеры. Забини щурился, но не закрывал глаза, пересиливая боль. Он пытался увидеть девушку, пытался разглядеть ее прекрасное, невинное личико.

– Я не знала, что ты остался жив, – произнесла девушка.

– Почему раньше ты никогда не говорила мне: «ты»? Это, оказывается, так приятно… – ответил Блейз, продолжая улыбаться.

Тишина вновь окружила двух волшебников. Чарли пыталась не кричать, пыталась выглядеть холодно и сдержанно, не дерзить пленнику, не злорадствовать, не опускаться до уровня Пожирателей Смерти. «Я боялась и слова лишнего сказать, я боялась твоего гнева, твоего дома, даже твоих эльфов… Вот почему», – вертелось на языке. Когтевранка смерила юношу взглядом, полным презрения.

– Ты находишь силы для глупых улыбок, – горестно заметила Чарли, сделав глубокий вдох.

Девушка поняла, зачем она пришла сюда. Чарли все думала о том, стоит ли сохранять надежду, думала, есть ли смысл размышлять о воссоединении с семьей… Когтевранке не хватало смелости, чтобы задать мучающий ее вопрос и получить столь долгожданный ответ. Что если все потеряно? Легче упиваться мечтами, надеяться на лучшее, не ища никакого выхода из порочного лабиринта несчастий…

– Я так скучал, птичка… Я думал о тебе все это время, – рассказывал Забини. – Ты думала обо мне, да?

– Немного, – призналась когтевранка.

Чарли не умела врать. Она не переживала за жизнь бывшего господина, нет… Лишь думала о том, как именно он умер. Убили ли его осколки от взорвавшейся бомбы, или причиной смерти явились части поместья Темного Лорда, что раздавили сильное тело Забини. Ни секунды девушка не сожалела о своей «потере», но и не грустила, узнав, что он жив. Чарли решила, что это шанс… Шанс узнать, что с ее семьей. Девушка уже расспросила об этом ополчение, но никто ничего не знает.

– Я хотела узнать…

– Как я поживаю, птичка? Чудно, чудно, – перебил ее Блейз, вновь улыбнувшись, подобно сумасшедшему.

Но Чарли желала узнать вовсе не это… Ей было бы одинаково все равно, лежи Пожиратель при смерти или в могиле. Он не вызывал в ее сердце тех чувств, что сам питал к славной грязнокровке. Девушка не испытывала к слизеринцу ненужных привязанностей. Ее нежное сердечко больно кольнуло грудь, когда перед глазами возник образ Забини, закованного в цепи, замученного… Но она испытала бы подобную жалость, увидев любого мученика.

– Чудно… Я хотела узнать, что тебе шепнул работорговец, – произнесла Чарли, глядя юноше в глаза.

Блейз мгновенно изменился в лице. Он тайно надеялся, что рабыня не видела его краткой беседы… Забини чувствовал себя виновато, но девушка словно заставила его не отводить взгляда от своего побледневшего лица. Чарли желала узнать, что случилось с ее младшим братом…

С тех пор, как всех грязнокровок пленили, каждому хозяину сообщали о местонахождении всех родственников купленного раба… Обо всех родственниках, что были в базе данных. Нередко господин, приходивший за одним слугой, уходил с тремя, не желая разрывать семью. Зачем? Из жалости? Нет. Чтобы рабы питали к хозяину ту болезненную благодарность, чтобы работали усерднее и легче переносили «новую жизнь», ту, которую им подарил Великий Спаситель.

– Ты хочешь узнать о ком-то конкретном? – спросил Забини. – Твои двоюродные сестры, кажется, были в…

– Мой брат. Тебе что-то говорили о моем младшем брате, о Джейкобе? – перебила его Чарли.

Глаза девушки горели в темноте, точно у дикой кошки. В них читалось нетерпение, даже испуг… Грудь когтевранки медленно вздымалась, а затем вновь опускалась на место. Если бы не эти проклятые веревки, Забини обязательно взял бы рабыню, прямо здесь, прямо на холодном каменном столе. Пусть кричит, плачет, вырывается… Он не обратит внимания, нет… Как обычно.

– Его уже купил кто-то, – признался Забини, делая вид, будто плохо запомнил слова надменного продавца.

На само же деле, Забини отлично знал правду. После того, как юноша проникся к молодой грязнокровке острой привязанностью, он решил «подарить» ей потерянного родственничка. Слизеринец вновь посетил тот Дом Удовольствий и подробнее узнал о судьбе младшего брата Чарли. Его продали уже давно, в самом начале «нового режима». Мальчонку двенадцати лет забрал один известный чистокровный волшебник, что экспериментирует с зельями. Блейз знал, что наносить ему визит, желая выкупить подопытного, бесполезно. Мальчик уже мертв, мертв, или искалечен столь сильно, что Чарли его уже не узнает.

– Кто купил его? – в нетерпении спросила Чарли.

– Ох, птичка, если бы я только знал, я рассказал бы тебе все, ты же понимаешь, – ласково произнес Забини. – Если ты меня развяжешь, я покажу тебе, как сильно скучал. У меня так болят руки, знаешь?

Когтевранка скривила прелестные пухлые губы. Мысль о том, что этот человек может вновь дотронуться до нее, приводила в ужас. Внезапно девушке стало так больно, так обидно… Блейз словно и не замечал, что он ей противен, неприятен. Чарли скрипнула зубами, стараясь успокоиться. Сердце ее забилось еще чаще. Кровь подступала к щекам. Бывшая рабыня молчала так долго…

– Да мне плевать на тебя, – со злости прошептала Чарли.

Девушка обещала сама себе, что будет держаться холодно, сдержанно, не будет грубить бывшему хозяину. Он же все равно умрет самой позорной смертью, на виду у многолюдной толпы, что будет кричать ему в спину… Когтевранка знала, что сказать перед концом. Она давно думала об этом, но молчала, не смея говорить с молодым хозяином. В девушке никогда не было столько храбрости, никогда не находилось такое количество злости.

– Птичка… – непонимающе начал Забини.

– Замолчи! Замолчи! Ты сам выбрал мне новое имя, сам! – зашипела девушка, вскакивая. – «Чарли»… Словно кличка для собачки, да? Зачем ты дал мне это имя, если всегда называешь меня этим гадким…

Столько эмоций, столько боли внутри, что девушка не находила слов. Взгляд ее никогда еще не выражал столько ярости. Даже тогда, когда он брал ее в первый раз, даже тогда, когда он надругался над ней впервые, отняв у нее последнее сокровище, Чарли не смотрела на него так испуганно. Забини молча глядел на когтевранку, он словно начинал осознавать, что она чувствовала все это время…

– Неужели ты не понимаешь, что мне наплевать на твое самочувствие? – прошипела она, яростно сверкнув глазами.

– Почему? – спросил он, стараясь подавить боль, так ярко звучащую в его осипшем надорванном голосе.

Чарли на секунду замерла, не зная, что ответить, не зная, с чего начать. Она подумала, что юноша попросту издевается над ней, изображая интерес или прикрывая сарказм, но – нет… В его темных глазах отчетливо виднелось непонимание. Забини действительно не знал, чем мог вызвать такую неприязнь. Почему чувства господина и рабыни оказались столь противоположны, неправильны по отношению друг к другу… Слизеринец не знал о ней ничего.

– Ты отнял у меня все, Блейз, все… Мое имя, тело, душу… Мою невинность. У меня же больше ничего не было… – слезы хлынули из глаз Чарли, мешая ей глядеть на бывшего хозяина, превращая его в скопище размытых водой точек. – Я просила тебя не трогать меня, просила. Ты не слушал меня… Никогда.

Забини сидел, привязанный к стулу, тщетно пытаясь наклониться ближе к девушке. Он так хотел обнять ее, успокоить. Но получится ли? Юноша не может вернуться в то время и исправить все, не может… Если бы только слизеринец освободил рабыню сразу после покупки, он не сидел бы сейчас напротив нее в холодной камере надсмотрщика. Возможно, эта проклятая жажда властвовать над девушкой – сгубила Забини… Если бы Чарли любила его хоть капельку, хоть немного… Она бы нашла выход.

– Меня казнят? – внезапно спросил Блейз, стараясь перевести тему, стараясь избавиться от слез, стоявших в глазах собеседницы.

– Я не знаю, – соврала Чарли. – Может, казнят, может – отпустят. Я знаю только, что мы никогда больше не увидимся, – устало прошептала девушка.

Блейз замер, услышав последнюю фразу бывшей рабыни. Он хотел подняться с места, броситься на девушку и научить ее манерам, но не мог развязать путы, не мог избавиться от них. Чарли повернулась к выходу. Ее маленькие очаровательные ножки застучали по каменному полу камеры, удаляясь прочь.

Еще немного, и она сорвется, она ударит бывшего господина, испытает на нем страшное заклинание. Чарли фыркнула, услышав за спиной скрип. Слизеринец пытался подняться с места, не смотря на путы, привстать с каменного стула и выкинуть что-то мерзкое, что-то так похожее на его черную душу…

– Как тебя зовут, Чарли? – внезапно спросил Блейз, стараясь хоть как-то задержать девушку подле себя.

– Джессика, – ответила она, нехотя произнося надоевшее ей имя.

– Джессика, если меня отпустят… Я обещаю, что найду тебя. Если я останусь жив, то вновь заполучу тебя, птичка, приду за тобой, я клянусь… – задыхаясь от слабости, произнес слизеринец. – Если мне сохранят жизнь, то я проведу ее вместе с тобой. Хочешь ты того или нет…

Чарли не желала оставаться в одной комнате с Пожирателем ни секунды дольше. В ее глазах не было страха, не было ничего. Когтевранка знала, что этой угрозе не суждено сбыться, ведь смерть уже ждет Забини за углом каменного коридора. Так пусть он уйдет в мир иной, думая о ней… Чарли наплевать на его судьбу. Но вот одного ей было жаль – безвозвратно потраченного времени. Этот разговор ни на шаг не приблизил ее к потерянному брату. Ничто уже не приблизит.

========== 45 – К началу. ==========

– Так нельзя, Теодор, нельзя! – кричала Гермиона.

В глазах девушки стояли невыплаканные слезы. Стройные ноги ее подкашивались, не желая держать почти невесомое тело грязнокровки. Гриффиндорка с явным презрением глядела на своего гостя, не желая отводить взгляда. Ей было больно от вести, которую тот ей принес, было больно от созерцания того огонька, что пылал в его зеленых, словно лесная трава глазах. Нотт возвышался над девушкой, несгибаемый, непреклонный. Его не тронули истерики измученной Гермионы. Решение принято, и Теодор не желал менять планы, слушаясь бывшую рабыню.

– Так нужно, Гермиона.

Слизеринец не мог понять, почему девушка не была рада такому удачному исходу. В понимании Нотта он был самым счастливым и правильным. Пожирателям Смерти – смерть. Так было всегда и будет дальше… Если бы Нотт раздобыл парочку изголодавшихся дементоров, он, наверняка, устроил бы для Драко и Забини поцелуй. Возможно, это было бы даже лучше, чем позорная публичная казнь, хоть и не так увлекательно.

– Если мы убьем их, чем мы лучше самих Пожирателей? – спросила Гермиона, стараясь найти хоть один аргумент в свою защиту.

Гермиона не желала Драко смерти. Гриффиндорка долго думала об их отношениях, долго решала, что за связь соединяет двух волшебников. Она не могла с полной уверенностью назвать свою привязанность любовью, не могла поклясться в вечной преданности бывшему хозяину… Гермиона не могла вспомнить тех чувств, что питала когда-то к Рону, но точно знала, что испытывает что-то до боли знакомое и теплое.

– Мы не можем отпустить их, Гермиона, – устало пробормотал Нотт.

Его раздражала вся эта ситуация. «Я не за твоим советом пришел. Мне нужно было лишь сообщить», – раздосадовано думал Нотт. Юноша чувствовал острую необходимость в сигаретах. Только табачный дым, медленно заполняющий когда-то здоровые легкие, мог успокоить его расшатанные нервы. Теодор устало вздохнул и пальцами дотронулся до собственного лба. На котором уже виднелись капельки пота. Он вновь поднял глаза на Гермиону, осторожно произнося:

– Ты можешь не одобрять это решение, но оно правильное.

Нотту наскучили вялые попытки оправдания. Его безумно злило то чувство, что девушка испытывала к собственному пленителю. «Девушки слишком странны для понимания и объяснения их поступков», – думал Теодор, переминаясь с ноги на ногу. Юноша чувствовал, что скоро упадет от усталости, если Финниган так и не придет… Нотт попросил его привести с собой ту девчонку, Джесс, кажется, что была когда-то рабыней Забини.

– Ты должна будешь произнести речь. Напиши ее сама, раздели с другой рабыней, что служила у второго выжившего Пожирателя.

Гермиона глядела на юношу, не зная, что должна ответить. «Он ждет моего согласия? Или ему даже не нужно знать моего мнения по этому поводу?» – подумала девушка. Ей хотелось кричать, метаться из угла в угол, стараясь уверить оппозицию в том, что убийство – не выход. Убийство не сделает их сильнее, не сделает их лучше. Смерть вообще никого не делает лучше.

От необходимости выслушивать ответ гриффиндорки Теодора спас Симус, что так вовремя появился в дверях. Рядом с ним стояла симпатичная молодая девушка с длинными черными, словно вороново перо волосами. Финниган заулыбался, увидев Гермиону, и та перевела взгляд на давно знакомого друга.

– Я рад тебя видеть, – только и произнес он.

Гермиона хотела было спросить про эту нелепую черную повязку, что закрывает глаз гриффиндорца, но осеклась, увидев под ней глубокий рваный шрам. Густая темная щетина прикрывала щеки юноши, потому он и выглядел гораздо старше своих лет. Не знай Гермиона, кто перед ней, приняла бы Финнигана за старого пирата, оставившего море. Девушка, стоявшая рядом со старым другом, была не знакома гордой гриффиндорке. Лицо девушки показалось Гермионе смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где видела ее раньше.

– Знакомься, Гермиона, это… – начал Финниган, указывая на смущенную когтевранку.

– Чарли. Меня зовут: Чарли, – произнесла девушка, опуская взгляд к каменному полу.

Симус непонимающе поглядел на подругу, но тактично промолчал. Девушка долго думала о том, какое имя оставит, и решила, что сам Бог послал ей знак. Новое имя, новая жизнь и совсем иная судьба… Пусть так и останется. Когтевранка с большим трудом заставила себя улыбнуться, глядя на Гермиону. Под глазами у нее залегли темные круги, указывающие на плохой сон… Теодор и сам улыбнулся, подумав о том, что если бы не он, то девушки, стоявшие сейчас перед ним, все еще были рабынями. Тщеславие правило юношей, заставив того мечтательно глянуть на Гермиону.