Текст книги "I'm a slave for you (СИ)"
Автор книги: Stormborn
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
– Какого рода у тебя проблемы? – спросил Драко, насторожившись.
– Ты… Ты правда не знаешь?
Гермиона поджала тонкие искусанные губы, точно застеснялась своих болей. Со вчерашней ночи весь низ живота девушки скрутило от проклятой тупой ноющей боли, что мешала двигаться. Малфой просто не мог не знать, что Гермионе придется несладко, после его ночных развлечений. Он, конечно, и до этого эпизода бывал с ней грубым, но никогда не брал ее так, словно пес берет свою суку… Так унизительно, так болезненно неприятно и противоестественно, что гриффиндорку начинало тошнить от ужасных воспоминаний.
Гермиона осторожно сглотнула слюну, скопившуюся во рту. Она не могла разорвать взгляда, связывающего ее с Драко. Посмей грязнокровка потерять эту тонкую ниточку между ними – она погибла. Он не позволит ей посетить врача, увидит ее слабость и страх, властной рукой заставит ее подчиниться его воле, перетерпеть боль… Может, он просто хочет, чтобы Гермиона произнесла вслух, чтобы сказала, в чем же ее проблема. Это так унизительно. Да, похоже на Малфоя.
– После вчерашнего вечера… У меня не все хорошо, – ответила, заплетаясь, Гермиона.
– Ах, вот как, – Драко скривил губы – Хорошо. Я приглашу к нам Теодора. Тебе срочно нужен врач или это может подождать до завтра?
– Нет, нет. Он нужен сегодня… Хозяин…
Гермиона неуклюже потупила взгляд. Жгучая ненависть к Драко заставила ее совершенно забыть о своем положении. Малфой, казалось, тоже был удивлен, услышав ее обращение. Юноша и сам забыл, что Гермиона – его рабыня. В ее покрасневших, заплаканных глазах была невероятная сила духа. Она словно гордая прекрасная львица, запертая в клетку – не подает вида, что скучает по воле. Гордая и прекрасная… Единственное, что выдает в ней невольницу – кожаный ошейник, сковывающий нежную шею грязнокровки. Печальное зрелище.
– Хорошо. Я напишу Теодору и, надеюсь, что тебе полегчает, – сказал Драко очень неохотно.
Малфой неспешно подошел к Гермионе. Девушка покорно стояла на месте, ожидая, когда хозяин приблизится к ней. Его холодные руки коснулись ее оголенных плеч. Гриффиндорку пробрала противная мелкая дрожь, но она не стала отворачиваться, не стала закрывать глаза и пытаться уйти. Что толку? Убежишь – поймают. Даже если это будет не Драко… «В конце концов, я сейчас не у Сивого и даже не у Темного Лорда. Это же Малфой… Просто Малфой, что шесть лет отравлял мою жизнь и учебу…», – подумала Гермиона.
Слизеринец наклонился к девушке и со всей своей нежностью поцеловал ее в лоб, оставив мокрый след от губ. Он ласково провел рукой по гладкой шее девушки, заставляя ее покорно откинуть голову назад, открыть нежную кожу для его поцелуев. Она не могла сопротивляться той силе, что скрывалась в бледных руках юноши. В холодных объятьях слизеринца иногда было так тепло, что хотелось остаться с ним навсегда, а иногда так больно… Что хотел бы провалиться сквозь землю и утонуть в небытие.
Затем Малфой нетерпеливо спустился к ее груди, откинув полотенце. Гермиона стояла неподвижно, словно восковая статуя. Ее кожа такая горячая, такая нежная. Драко касался ее своими холодными руками, пробуждая в грязнокровке тысячу эмоций. Отвращение, гнев, боль – вот, что чувствовала Гермиона в этот момент. Так хотелось убежать, спрятаться, заплакать, точно маленькая девочка. «Ты больше не маленькая девочка, Гермиона. Тебе негде спрятаться, некуда бежать», – думала девушка.
Драко жадно облизнул шею Гермионы, наслаждаясь теплом гордой красавицы. Он бы хотел касаться ее снова и снова, целовать, обнимать ее, любить… Малфой подхватил голую девушку и бросил ее на широкую мягкую кровать. Она так красива, так сладка… гриффиндорка могла вскружить голову Драко одним своим видом, одним неаккуратно брошенным взглядом, глубоким томным вздохом или ласковым словом. Находясь рядом с ней, Малфой забывал, кто он такой. Забывал все на свете и поддавался самым низменным своим инстинктам.
Гермиона закрыла глаза. Сейчас она не в силах притворяться, что хочет этого так же, как и Драко. Да, разумеется, юноша знал, что она не в восторге от его ласк, но старался не думать об этом. Довольная улыбка, «нарисованная» на лице Гермионы позволяла ему думать, что она получает такое же удовольствие, что и он. «Я не могу, не могу…», – думала гриффиндорка, закусывая губу.
Драко старался быть ласковым и нежным. Малфой аккуратно целовал нежную шею Гермионы, щекоча ее, заставляя слегка выгибаться ему навстречу. Несмотря на то, что гриффиндорка всей душой ненавидела юношу, это не мешало ей наслаждаться его ласками… Бывали моменты, когда он действительно доставлял Гермионе то самое удовольствие близости, но за ним всегда приходило осознание поступка, словно мерзкий горький привкус самого прекрасного на свете вина, оно заглушало всю мощь оргазма, превращаясь в агонию вины.
Малфой шаловливо улыбнулся, нежно взглянул Гермионе в глаза и поймал ее испуганный взгляд. Почему? Почему в этих прекрасных шоколадных глазах светится страх? Слизеринец так давно не видел ее напуганной, вечно встречая гордые взгляды красавицы да фальшивые улыбки. Сейчас же она была похожа на загнанную в угол кошку, а не на гордую прекрасную львицу, какой Драко привык ее лицезреть.
Он успокаивающе погладил ее по внутренней стороне бедра, стараясь тем самым показать ей, что сегодня намерен быть ласковым. Драко почувствовал, что Гермиона чуть расслабилась в его объятиях, но все еще оставалась напряженной и отрешенной.
Шатенка осторожно отвернулась от Драко и кинула безразличный взгляд в окно. Легкий летний ветерок слегка покачивал кроны высоких деревьев Малфой Мэнора. Как же ей хотелось оказаться там, на улице, гулять по бескрайним просторам сада, любоваться живописными пейзажами этого края… Но что же ей достается? Холодные, мерзкие объятья слизеринского принца…
Это так печально. Умнейшая ведьма своего поколения, знаменитая подруга того самого Гарри Поттера! Она была рождена для открытий, для невероятных подвигов, она должна была заключить в объятья целый век! Но должна довольствоваться лишь холодными объятьями жестокого юноши…
Малфой приподнял девушку, чуть пододвинул ее ближе к себе. Бедро Гермионы уперлось в бок Драко, распаляя юношу еще сильнее. Его плоть напряглась в ожидании чарующего, манящего удовольствия. Сильная ладонь Драко легла на бедро Гермионы. Она чуть дернулась, почувствовав нежное прикосновение юноши. Рваный выдох вырвался из груди девушки. «Снова. Он снова хочет…», – думала Гермиона. К глазам подбежали непрошеные слезы. Испуг сковал тело девушки, точно холодные стальные цепи. Не вырваться, не скрыться от этого всепоглощающего страха.
«Он решил опять надругаться надо мной…», – думала Гермиона, стараясь отвернуть лицо в сторону, чтобы Драко не увидел ее слез. Было так страшно вновь почувствовать эту боль, режущую, жгучую боль… Несомненно, Драко ждет, что она станет умолять его прекратить. О, это принесет ему только радость. Ему всегда нравилось подчинять, чувствовать превосходство в груди…
Малфой закрыл глаза от сладостного ощущения томительного ожидания. Гермиона пахла точно спелое яблоко, сладковатым и приятным ароматом задора и нежности. Драко улыбнулся, не прекращая целовать ее нежную кожу. Его рука начала поглаживать ее между ног, зазывающее и аккуратно.
Гермиона болезненно выгнулась, почувствовав руку Драко. Она вся напряглась, предвкушая дикую боль прошлой ночи, но, к удивлению своему, чувствовала лишь приятную истому, разливающуюся по мышцам живота.
По телу девушки пробежала дрожь. Драко, отдавшись власти темного и опасного порыва, слегка сжал розовый сосок Гермионы зубами. Руки грязнокровки взметнулись вверх. Страх не давал покоя, и тоненькие ладошки упрямо уперлись в грудь юноши, чувствуя напряженную неподвижность его мускулов. Малфой слегка вспотел и слабые руки Гермионы скользнули вниз, ощутив стальную упругость живота. Разве способна она остановить его? Конечно, нет. Малфой всегда берет то, что хочет.
Ладони Гермионы бессильно опустились. Сломавшись под ласками опытного юноши, она совершенно лишилась былого страха. Все ее хрупкое тело, казалось, было радо от неизбежности того, что должно произойти, зная, что как только Драко утолит свой голод, наступит наконец умиротворение и покой.
Прикосновения его пальцев были сладкой мукой, рот его, медленно и чувственно терзающий ее губы, – карой и редчайшим наслаждением. Гермиона почувствовала, как напряглись и отвердели ее мышцы, и, не в силах больше сдерживать себя, позабыв о жгучей боли, терзавшей ее всю ночь и все утро – ее тело медленно волнообразно задвигалось, а бедра подталкивали, просили, молили…
Драко умиленно хмыкнул, почувствовав, как напряжена Гермиона, как ее тоненькие ручки упрямо отвергают его ласки. «Я же не груб с тобой, я просто хочу, чтобы тебе понравилось», – думал он, не останавливаясь. Она – словно маленький боязливый котенок. Юноша поднял ладонь, чтобы погладить ее по щеке и к своему ужасу заметил, что она в крови.
«Но, как? Что я мог с ней сделать?» – думал Драко. Юноша замер, всматриваясь в лицо Гермионы. Она плотно закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем, стараясь сбросить с себя то наваждение, что страшный юноша внушил ей. Гермиона осторожно, точно боялась встретиться взглядом с Драко, открыла глаза, когда почувствовала, что Малфой остановился. Слизеринец замер, разглядывая собственную ладонь, испачканную в крови девушки. Взгляд холодных серых глаз не то смягчился, не то казался испуганным и напряженным. Малфой упорно отказывался признавать, что прошлой ночью сотворил с Гермионой что-то подобное… Что-то ужасное…
– Я… Я вызову тебе врача, – сказал Драко, кинув на Гермиону взгляд полный жалости и сочувствия.
Девушка еле заметно кивнула, ошарашенная таким резким решением. Гермиона явно не ожидала, что Драко способен на сочувствие к ближним. Юноша наклонился к Гермионе и ласково поцеловал ее в лоб.
– Тебе нужно одеться, – сказал он.
Внезапно, в окно постучались. Гриффиндорка мгновенно повернула голову, чтобы увидеть источник звука. На ветке дерева, росшего совсем рядом с домом, сидела огромная полярная сова, сверкая своими желтыми глазищами. В крючковатом клюве она цепко держала письмо со странной черной печатью, не знакомой Гермионе. Возможно, видела когда-то… Может, если рассмотреть ее поближе, удастся вспомнить, какому дому она принадлежит?
Зато Драко мгновенно узнал, от кого пришло зловещее письмо. Темный Лорд прислал юному Малфою весточку. Слизеринец нехотя оторвался от любимой, поднимаясь с высокой постели, он медленно подошел к окну. Малфой отворил створку, выхватил письмо из цепкого клюва птицы и нетерпеливо развернул конверт. Его холодные серые глаза пробежали по аккуратным строкам.
– Мне нужно уйти, – промолвил он, спустя минуту. – Я забегу к Теодору и попрошу его прийти к тебе, проконсультировать. Будь хорошей девочкой и выпей оборотное зелье, если не хочешь, чтобы нас с тобой повесили прямо перед Министерством Магии.
Гермиона вновь послушно кивнула и робким взглядом проследила за тем, как Драко торопливо скрылся за дверью. Интересно, а что все-таки было бы лучше? Быть повешенной и не чувствовать совершенно ничего, или быть живой рабыней, терпя надругательства изо дня в день? В конце концов – теперь у Гермионы есть альтернатива. Смерть, например.
Отворяя массивную темную дверь, Драко бросил прощальный взгляд на Гермиону. Девушка сидела на кровати, прикрыв грудь руками. В ее глазах растворилась яркая, почти осязаемая злоба, злоба от бессилия. «Она никогда не сможет полюбить меня. Никогда не простит меня. Никогда не будет счастлива со мной», – думал юноша, закрывая за собой дверь.
Драко спускался по длинной винтовой лестнице. Он щелкнул тонкими пальцами и перед ним вмиг появился все тот же зеленокожий домовик.
– Подготовь для меня костюм на выход. Длинную черную мантию, расшитую золотом, белую рубашку и приготовь черный галстук. Поживее, – скомандовал Драко.
– Да, хозяин, – пролепетал эльф, поклонившись.
– Сегодня к Гермионе придет доктор, ты должен проводить его в ее опочивальню и убедиться, что она приняла оборотное зелье. Отправь Джеки в комнату Гермионы. Пусть девчонки пообщаются, может, это ее успокоит, пока лекарь не пришел.
– Хорошо, хозяин, – ответил покорный домовик.
Эльф мигом исполнил требование хозяина и принес ему хорошенько отглаженный костюм. Он помог своему господину одеться, начистил его ботинки, прежде чем Драко ушел. Затем исполнительный эльф выполнил распоряжение хозяина, касающееся Гермионы и Джеки. Зеленокожий домовик схватил пуффендуйку за тоненькую молочно-белую ручку и трансгрессировал вместе с ней в комнату Гермионы.
Эльф учтиво поклонился «госпоже» и, щелкнув костлявыми пальцами, исчез, оставив подруг наедине. Он частенько проделывал такую процедуру, потому и привык исчезать, словно гость, которому не рады.
Джеки ласково улыбнулась, взглянув на Гермиону. Светловолосая прищурила огромные зеленые глаза, присматриваясь. Очи гриффиндорки покраснели и распухли от слез, что напугало бедняжку – Джеки. Когда Драко жесток с Гермионой, он вдвойне жестче со всеми остальными обитателями Малфой Мэнора.
– Что-то случилось? Он что-то тебе сделал? – спросила Джеки, хватая с трюмо резную расческу.
– Пустяки. Я просто скучаю по прежней жизни, по родным и друзьям… – соврала Гермиона, утирая глаза.
Как глупо было бы делиться своими бедами с пуффендуйкой. Она всего лишь маленькая испуганная девочка и совершенно не за чем впутывать ее в дела взрослых. Конечно, будучи рабыней-грязнокровкой, ты просто обязана рано повзрослеть, но, пусть побудет ребенком, пока есть возможность…
– Ну, в этом же нет ничего плохого. Все мы скучаем, – призналась Джеки.
– Скажи, а где сейчас твои родители?
– Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой… А отец… Он живет в маленьком покосившемся домишке на краю Лондона. Ох, знала бы ты, как я была счастлива в этом домике, – улыбалась Джеки.
Гермиона вспомнила свой собственный дом. Родной и теплый, пахнущий сладкими домашними пирожками, ванилью и цветами. Родители редко позволяли Гермионе есть сладкое, ведь они оба были дантистами, но, если уж разрешали съесть пирожок, то только собственноручно приготовленный. Мама девушки всегда любила цветы. В доме не было ни одного пустого подоконника. Всюду горшки, вазы и кашпо, густо усеянные душистыми цветами. В голове возникли тысячи воспоминаний о сладостных моментах детства, они точно ждали, когда же им вновь выпадет шанс пробудиться ото сна…
– У меня был очень солидный папа, – рассказывала Джеки. – Он носил строгий коричневый пиджак с накладками на локтях и курил трубку. Еще у него были аккуратные закрученные усики и очень добрый взгляд.
– Твой отец – просто викторианский джентльмен, – заметила Гермиона.
Джеки расчесывала непослушные шоколадные локоны Гермионы. Ей всегда нравилось беседовать с подругой. Так, пуффендуйка забывала о том, где она сейчас. О том, где все ее друзья и родители… А воспоминание об отце заставляли девушку глупо улыбаться, точно она счастлива.
– Сегодня к нам приедет Теодор. Мне нужно будет выпить оборотное зелье, Джеки, – сказала Гермиона.
Светловолосая встрепенулась, когда тонкий голосок гриффиндорки нарушил ломкую тишину комнаты. Пуффендуйка неуверенно улыбнулась, услышав приятную новость. Разумеется, ей вряд ли удастся встретиться с Теодором, но в душе девочки поселилась теплая томительная надежда, что она хоть краем глаза увидит доброго слизеринца.
Тогда она ощутила в себе какое-то нежное волнение, которое хотела прогнать, потому что поклялась полюбить лишь того, кто станет ее мужем. Однако, она, разумеется, ни на секунду не могла себе представить, что Теодор когда-нибудь женится на грязнокровке. Через некоторое время сладостное волнение сменилось каким-то жгучим ощущением. Ощущение? Чувство? Оно было материальным и вместе с тем духовным. У Джеки сильно болела грудь, как будто ее вскрыли, чтобы вынуть сердце. Внутри оставалась томительная пустота, заполнить которую способно только сердце другого человека.
Иногда, когда ночью до комнаты Джеки доносились крики из спальни Гермионы, она представляла, что это ее крики. Что рядом с ней Тео, что он заставляет ее краснеть, бледнеть… кричать.
Пуффендуйка толком и не знала, что там происходит, между двумя влюбленными, когда дверь в спальню наглухо закрыта… Но она прочно уверена, что это что-то прекрасное, что-то обжигающе великолепное. Таинство любви манило ее, точно пламя манит мотылька. Джеки знала, что она готова сгореть…
Пуффендуйка улыбнулась, глядя на затылок Гермионы. Девушка сочувствовала злосчастной гриффиндорке, ведь с Драко ее не ждет подобное счастье любви. Светловолосая любила свою подругу, словно родную сестру и желала ей только добра, но была безумно рада тому, что сегодня ей понадобился врач.
– С тобой все хорошо, Гермиона? Теодор приходит к тебе? – спросила любопытная Джеки.
– Не беспокойся обо мне. Со мной все прекрасно, – отвечала Гермиона.
Гриффиндорка грустно улыбнулась. Сегодня она готова согласиться на страшную сделку Теодора. Сегодня она готова сделать первый шаг на пути к свободе. Странное чувство пробило хрупкое тело гриффиндорки. Приятная дрожь, разливающаяся сладкой истомой, попадая на каждую клеточку кожи. Как приятно вновь ощутить силу, заложенную в кончиках твоих пальцев. Магия? Магия смерти.
========== 18 – Она мне не откажет. ==========
Теодор находился в весьма приподнятом расположении духа. На приеме у Темного Лорда он сумел расспросить его прислугу о том, как «Его Величество» проводит свободное время. Оказалось, что Темный Лорд большой любитель оперы, что он каждый день проводит около четырех часов наедине с Джинни, плотно запирая двери, что он держит змеиный питомник где-то вдали от Лондона. Еще юноше удалось узнать и о том, что тот постоянно одаривает девушку всевозможными безделушками, разнообразными цветами, вычурными платьями, духами и прочими приятными мелочами.
Похоже, что малышка Уизли отлично устроилась. Стоит ей только раздвинуть свои чудные длинные ножки, как Темный Лорд готов исполнить любое ее желание.
Довольно занятно было наблюдать, как такой великий волшебник, как Волан-де-Морт медленно опускается до уровня влюбленного молодого человека, раба, служащего своей всесильной госпоже.
Любовное зелье действовало на Темного Лорда совсем по-другому, нежели оно действует на остальных обывателей. Из медицинского курса Теодор узнал, что любовное зелье заставляет выпившего думать лишь об объекте своего обожания. Все прочие мысли должны кануть в бездну, уйти на второй план…
А что же происходит с Темным Лордом? Он превратился во что-то среднее, между жестоким тираном и страстным, влюбленным мужчиной. Он не позволяет «любви» полностью поглотить его, но и не позволяет себе какие-либо издевки над Джинни. Волан-де-Морт не похож на послушного пса. В его мыслях хватает места для собственных забот, хотя он и решает проблемы своей ненаглядной.
Должно быть, любовное зелье по-разному действует на волшебников с разными уровнями владения магией? Может быть, чем сильнее волшебник, тем больше его сопротивление ядам и зельям? Ведь этому явлению должно быть объяснение! Ничего в этом мире не происходит просто так.
Теодор лениво откинулся на спинку кресла и устремил изумрудно-зеленые глаза к потолку, в поисках ответа на мучавший его вопрос. Юноша поклялся себе, что когда-нибудь он обязательно напишет диссертацию по этому поводу и станет очень знаменитым доктором в магических кругах.
Да, Теодор вовсе не был злобным или агрессивным, не был полон предубеждений на счет магглов, не был жестоким или дерзким по отношению к окружающим. Но на Слизерин он попал не зря. Нотт жаждал славы, мечтал, что в один прекрасный день он сможет заслужить всеобщее признание, сможет совершить переворот в медицине, разрушить законы магии или, наконец, пробиться к власти. Сдержанный юноша всю свою жизнь мечтал, что однажды люди начнут уважать его.
Слизеринец улыбнулся, размышляя на тему Темного Лорда и любовного зелья. Он неторопливо протянул руку к стеклянному столику и схватил с него пачку сигарет. Нотт вытащил одну и поднес ее к губам. В этот момент кончик сигареты вспыхнул, и Теодор сделал полный нежности вдох. Табачный дым заполнял легкие, принося Теодору дикий восторг, словно сладкий сон после долгого рабочего дня. Он блаженно прикрыл глаза, затем оторвал сигарету от губ и стряхнул пепел в хрустальную пепельницу с изображением какой-то страшной черной птицы на дне.
Его отец прожил долгую и насыщенную жизнь, но он никогда не курил. Нотт старший вел здоровый образ жизни, каждое утро выходя на пробежку, не притрагиваясь к жирной пище, избегая табака и алкоголя. Однажды, малыш – Теодор нашел в комоде пыльную пачку сигарет. «Адское пламя» – гласила яркая надпись на упаковке. Перевернув ее, Теодор прочел на обороте, что эти магические сигареты крайне «умны». В нужный момент они сами зажигаются, чтобы их владелец мог не таскать с собой ненужную зажигалку или же не доставать лишний раз палочку.
Нотт сразу понял, что они когда-то принадлежали его покойной матери. Удивительно, что любовь может сотворить с принципами и идеалами человека. Нотт старший – ярый магглоненавистник, приверженец здорового образа жизни, любитель посещать светские мероприятия – женился на скромной и скрытной полукровке, да еще и курящей. Ну разве это не глупо?
Теодор на секунду задумался, а смог бы он отказаться от своих принципов, ради любимой? Есть ли у него идеал любимой женщины? Когда-то давно, еще в школе, ему нравилась Гермиона. Она была милой и гордой девчушкой с непослушными пышными волосами. Нотт вспоминал, как иногда, украдкой разглядывал ее во время обеда в Большом Зале. Такая живая и яркая. Тогда это казалось ему поразительным. Будучи сыном полукровки, Теодор чувствовал себя неполноценным, лишним в магической школе. Как же вышло, что грязнокровка кажется такой счастливой? Да и сможет ли он когда-нибудь смешать свою и без того грязную кровь с магглорожденной?
Конечно, спроси Теодор отцовского совета в таком плане, тот посоветовал бы сыну выбрать супругу из Слизерина, самого «чистокровного» факультета Хогвартса. Студентки – слизеринки, все, как одна – холодные или дерзкие. Золотой середины здесь просто не существует. Нотт всегда знал, что он не сможет выбрать женщину, что закончила его факультет. Ему нужна искорка, ярко горящая искорка, чтобы Теодор смог раздуть из нее пламя любви, чтобы он мог греться в этом огне, прогоняя холодную тоску, что так давно сковала его душу…
Сердце Нотта больно сжалось, когда он вспомнил Гермиону. Так противно было осознавать, что она сейчас в лапах этого монстра, этого порочного, грубого аристократишки. Что-то липкое и неприятное, тягучее, как смола – сковало каждый мускул в теле юноши. Он непроизвольно дернул широкими плечами, стараясь отогнать от себя мысли о Гермионе.
Теодор заверил себя, что все школьные привязанности давно прошли, и сейчас в его сердце осталось место лишь для жалости к бедняжке. Жалость к ее ужасной участи и больше ничего.
Он жадно сделал последнюю затяжку и бросил окурок в пепельницу. Теодор долго держал табачный дым в легких, наслаждаясь последним вдохом. Он нехотя выдохнул полупрозрачный дым, что превратился в шипящую и извивающуюся змею и уплыл по воздуху прямо в приоткрытую форточку.
Теодор взял со стола свежий номер «Пророка» и принялся читать хвалебную оду Великолепному Темному Лорду за то, что этот «добродетель» организовал для своих питомцев и их питомцев умопомрачительный прием. Снова эта Рита? Теперь, когда в каждой ее статье есть пара слов, посвященных «Великому Освободителю», журналистку печатают все чаще и чаще.
Внезапно, в окно постучали. Этот резкий неприятный стук заставил Теодора повернуть голову и оторваться от чтения. Он увидел большую, смутно знакомую сову, что сидела на подоконнике. В своих цепких когтистых лапах она гордо держала конверт с такой знакомой печатью Малфоев.
«Похоже, что он опять ее избил», – пронеслось в голове Теодора. Юноша лениво поднялся с кресла и побрел к окну. Он аккуратно выхватил письмо у птицы, зная, что та крайне любит кусаться. Его изумрудные глаза медленно скользили по аккуратно выведенным строчкам, изучая лаконичное послание.
«Дорогой Тео, прошу, посети сегодня Рики. Ей снова немного нездоровится. Меня, к сожалению, сегодня дома не будет, но эльфы смогут с тобой расплатиться, и, уверяю тебя, гонорар солидный. Прошу, удели нам немного времени, и мы не останемся перед тобой в долгу», – гласило письмо.
Теодор скомкал проклятую бумажку, как только эта надоедливая сова улетела прочь. Драко пытается купить его? Что за наглость? Как будто Теодор хоть раз отказывал больному в лечении… Юноша судорожно сглотнул, надеясь, что Гермиона в состоянии самостоятельно передвигаться. Можно ли на это надеяться? Будучи трезвым, Малфой умудрился избить ее до состояния овоща, а вчера Драко был изрядно пьян.
Перед глазами юноши возникла страшная картина с полумертвой Гермионой, измученной, мертвенно-бледной, в синяках и ссадинах. Теодору стало плохо от таких мыслей, и он решил, что ему жизненно необходима еще одна сигарета. Он подрагивающими руками достал из пачки заветную палочку и нервно поднес ко рту, закрыв глаза.
Теодор щелкнул пальцами и перед ним появился приветливо улыбающийся домовик. Эльф поклонился хозяину и спросил:
– Хозяину нужна помощь?
– Да, Ригли, будь добр, принеси мое серое пальто и оставь его на вешалке в прихожей, – сказал Теодор, подворачивая рукав рубашки.
– Хозяин собирается на прогулку? – поинтересовался домовик.
– Да, на прогулку.
Теодор неуверенно улыбнулся, глядя в широко распахнутые глаза домовика. Его слуги – самые преданные и самые верные из всех. Он с детства запомнил одну простую истину – относись к кому-то с добром и тебе ответят добром.
Нотт поднялся наверх, аккуратно ступая по старой скрипучей лестнице. Он распахнул дверь своего рабочего кабинета и торопливо прошел к столу. Единственное, что в комнате было новым, еще не тронутым благородным налетом старости – огромный рабочий стол из красного дерева. Пожалуй, это одна из самых дорогих вещей в доме. Кабинет Теодора был оформлен очень просто. Вдоль темно-синих стен стояли шкафчики и серванты, уставленные разнообразными фигурками, вазами, рамками с колдографиями и прочим барахлом. В шкафах, за темно-коричневыми дверцами, были спрятаны огромные папки с документами, рецептами экзотических зелий и старинные книги, среди которых попадалась и запрещенная литература.
На столе стояла горячо любимая колдография, на которой отец и мать Теодора смотрят матч по квиддичу. Колдо очень старое, еще черно-белое. Теодор понял, что они болели за разные команды, только когда смог разглядеть логотипы на их одежде.
Раньше этот кабинет принадлежал отцу, но все, что от него здесь осталось – многочисленные статуэтки из разных концов света и старая, потрескавшаяся колдография, на которую Нотт старший иногда смотрел с невероятной нежностью, вероятно, вспоминая былые деньки.
Теодор достал из кармана слегка потертый ключик и два раза повернул его в замке верхнего ящичка стола. Он бесшумно выдвинул ящик, достал оттуда причудливой формы флакончик с ярко-красной жидкостью и сунул в карман, вновь закрыв ящик.
«Гермиона, не глупи. Соглашайся», – думал Теодор, крепко сжимая яд, спрятанный в кармане штанов. Слизеринец спустился вниз, остановился на пороге и накинул на себя удобный серый плащ, что так любезно принес домовик.
– Буду вечером! – прокричал Теодор, отворяя дверь.
Нотт любил общаться со своими слугами так, словно он разговаривает со старыми друзьями. Домовики – точно мостик между взрослым Теодором, работающим лекарем в лучшей магической больнице Лондона и маленьким Теодором – учеником, что так любил закрываться от отца в своей мрачной комнате и читать детские сказки, залезая на подоконник.
Теодор трансгрессировал прямо к Поместью Малфоя. Зловещее, но вместе с тем – прекрасное здание горделиво взирало на копошащихся в саду домовиков. Середина дня, а работа уже кипит. Эльфы пересаживают цветы, убирают за всюду снующими белыми павлинами и обрезают засохшие ветки деревьев и кустов.
Нотт увидел, что прямо к воротам неторопливо идет зеленокожий домовик преклонного возраста. Тот самый, что забрал Гермиону и Джеки из поместья Нотта. Эльф сохранял абсолютное спокойствие. Его огромные, окруженные паутинкой морщин глаза не выражают абсолютно ничего. Кончики длинных зеленых ушей слегка колышутся, когда эльф делает очередной шаг вперед.
– Здравствуйте, господин Нотт. Хозяин велел проводить вас к мисс Рики, – проговорил домовик, отворяя ворота.
Теодор не знал, что ему ответить. Он кивнул домовику в знак того, что он услышал его. Эльф лениво пошел к поместью, оглядывая необъятный простор сада вокруг зловещего дома, а Теодор думал о том, не Драко ли попросил своего слугу быть таким нерасторопным? Может, так домовик выказывает свое неуважение? Мерлин, ну неужели было мало того, что чистокровные волшебники заносились перед Тео? Теперь еще и домовики?
Внезапно, Теодор услышал, что позади него кто-то бежит. Бежит прямиком к нему, не жалея ног. Вот он уже слышит чье-то громкое, жадное дыхание прямо у себя за спиной. Вдруг, прямо рядом с ним останавливается Джеки – светловолосая служанка Драко. Она приветливо улыбается.
Их глаза встретились. Они почти одного цвета. Зеленые, бесконечные и глубокие, словно крона летней листвы. Теодор замер, не понимая, что должен сказать или сделать.
– Добрый день, сэр.
Джеки улыбнулась еще шире, и ее щеки, густо усеянные веснушками, залились пунцовой краской. Пуффендуйка глядела на Теодора таким нежным и невинным взглядом, что юноша невольно поежился от стыда перед ней.
– Здравствуй, Джеки. Как твои дела?
Теодор улыбнулся в ответ. Ему нравилась эта бойкая малышка, но явно не так, как он сам нравился ей. Нотт, по своей наивности, не замечал чувств девушки. Женщины вообще редко одаривали застенчивого юношу вниманием, и он не привык определять степень привязанности своих собеседников выше, чем «дружеские отношения». Тео убрал со лба непослушную прядь и повернул лицо к Джеки, заглядывая ей в глаза.
– У меня все прекрасно, сэр. Это Рики не здоровится.
– Да, Драко предупредил меня, о какой пациентке мне сегодня следует позаботиться, – рассмеялся Теодор.
Джеки еще гуще покрылась яркой краской стыда. Она почувствовала себя ужасной, наивной дурочкой. «Ну, конечно, он знает, кому из нас плохо. Эх, везет же Гермионе. Теодор уделяет ей столько внимания… Может, было бы лучше, если бы меня избили?», – думала раздосадованная Джеки.
