Текст книги "Не будем усложнять (СИ)"
Автор книги: Spanish Steps
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)
– Я могу взять тебя сзади, так тебе будет проще.
От этой фразы меня заколотило, я непроизвольно выгнулся и вцепился в его плечи. Не дотрагиваясь до меня, он дождался, пока меня немного отпустит, и продолжил:
– Но я хочу тебя видеть.
Я не мог ничего сказать, ничего ответить, никак прокомментировать это предложение, поэтому из последних сил просто кивнул, чувствуя, что еще чуть-чуть – и я просто отключусь.
– Расслабься, – едва услышал я и тут же почувствовал, как он разводит мне колени и слегка приподнимает.
Он придвинулся, набрал в грудь воздуха и, надавливая осторожно, но уверенно, стал входить. Я охнул и закусил губу, упрямо сдерживая в себе любые звуки – я слишком долго его ждал и слишком сильно хотел, чтобы скулить банальщину вроде “помедленнее”. Войдя до половины, он, видимо, почувствовал, как мышцы инстинктивно сопротивляются, сжимаясь, выталкивают его наружу.
– Расслабься, – сказал он тихо и успокаивающе погладил меня по животу. – Расслабься… Почти все…
Как ни странно, это подействовало: тело чуть ослабило хватку, и он воспользовался этим – одним плавным движением вошел до конца. И тут же закусил губу и замер, давая мне передышку, позволяя привыкнуть к чувству заполнения и внимательно наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц.
Это было больно.
Это было… черт возьми!.. Я зажмурился и выгнулся над кроватью, инстинктивно отталкиваясь от него, стараясь уйти от режущих ощущений. Дыхание вырывалось из груди короткой, хриплой очередью, я цеплялся за простынь, натягивая ее до треска, пытаясь перенести боль на нее и одновременно сконцентрироваться на приятном или, по крайней мере, представить себе, что по ту сторону меня ждет такое удовольствие, от которого я не захочу больше никогда отказываться.
Он видел это и ждал, не отрывая от меня напряженного, темного взгляда, ловя малейший сигнал, знак того, что я готов для него, что хочу отдать ему себя так же, как и он хочет меня взять. Замерев, он ждал, только его руки блуждали по моему телу свободно, гладили, где могли дотянуться.
Постепенно боль стала отпускать, переходить в дискомфорт – сначала острый, затем средний, терпимый, потом еще слабее, почти незаметный. Тело привыкало к нему, расслаблялось, теряло окаменелую неподвижность. Наконец я полностью опустился на постель, медленно выдохнул, и тогда он провел большим пальцем по моему виску и мягко улыбнулся. Я улыбнулся в ответ, он снова склонился и коснулся моих губ своими.
А затем двинулся. Он сразу взял ровный темп, не вбивая меня в кровать, но и не растягивая чрезмерно движения. Выходя до половины, он входил затем в таком же ритме, не сводя с меня глаз, то и дело целуя – не глубоко, не забирая воздух, позволяя мне вдыхать и выдыхать свободно, смачивая слюной мгновенно пересыхающую кожу на губах.
Крепко держа меня за бедра, он ходил внутри, то заполняя собой, то отпуская, чтобы потом заполнить снова, и я чувствовал себя лошадью, на которую ставят племенное клеймо. В какой-то момент он взял мой член в руку и стал двигать ладонью, одновременно более коротко и сильно толкаясь в меня. Тогда я понял, что дальше оттягивать оргазм просто не смогу, что на волнах этого мучительного удовольствия меня несет на скалы уже неотвратимо, и он, должно быть, увидел это в моих глазах.
– Посмотри на меня, – хрипло выдохнул он. – Посмотри.
Последним усилием воли я заставил себя поднять голову и распахнуть глаза, и в то же мгновение вселенная всей своей громадой обрушилась сверху: я зажмурился до боли и, длинно простонав и упираясь затылком в подушку, кончил.
И сразу почувствовал, как он забился и запульсировал внутри.
***
Потом он лежал рядом, головой на подушке, как я всегда представлял, и, казалось, спал.
А я смотрел на него.
Он мог быть сейчас где угодно. С кем угодно. На него могли бы восторженно смотреть красивые, интересные, успешные люди. А он был здесь, со мной.
Его рука расслабленно и тяжело лежала у меня на поясе, а волны спокойного, размеренного, теплого дыхания гладили мне лоб. Это было удивительно.
Удивительно.
– Скажи мне кое-что, – прошептал я, когда он пошевелился и вздохнул.
– Ммм?.. – он лениво приоткрыл один глаз.
– Ты что, всегда носишь с собой смазку? На непредвиденный случай?
Он снова закрыл глаз и улыбнулся.
– Нет, не всегда.
– Понятно, – сказал я и улыбнулся тоже.
***
Он ушел около шести, бесшумно собрав одежду с пола и прямо в комнате надев кроссовки. Я следил за ним, лежа в постели. Закончив собираться, он присел на край кровати и ласково погладил меня по лицу, пробежал пальцами по волосам.
– Закроешь дверь или оставить так?
– Закрою, – я помедлил немного. – Ты позвонишь?
– Конечно.
– Завтра?
Он чуть помолчал, потом склонился надо мной и поцеловал.
– Не будем усложнять, да?.. – прошептал он и снова улыбнулся.
– Конечно, – согласился я, приподнимая лицо ему навстречу, подставляя губы. – Как ты скажешь.
В окно я увидел, как он вышел на дорожку перед домом, достал из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой. Потом с силой выдохнул и зашагал прочь.
========== 6. ==========
Конечно, он не позвонил ни на следующий день, ни потом.
К середине воскресенья я запрещал себе даже смотреть на телефон, даже дышать в его направлении – и все равно, как болван, проверял входящие каждые пять минут. Вечером дома был традиционный ужин: вся семья в сборе, делятся планами, обычная уютная и благожелательная атмосфера.
Это раздражало.
Хотелось покоя, хотелось уйти к себе и зарыться в еще пахнущие им простыни, уткнуться лицом в его подушку. Вспоминать его, ощущать фантомные прикосновения и улыбаться. И чтобы не нужно было ничего объяснять. Хотелось тишины.
– Ты не заболел? – спросил отец, разрезая мясо и подозрительно на меня поглядывая.
– Нет, я здоров. Завтра срок сдачи эссе, мне надо кое-что подправить, – убедительно отрапортовал я, ковыряя в тарелке пюре из кольраби.
– Не переусердствуй… Лучшее – враг хорошего.
В этот момент я почувствовал вибрацию айфона и, невзирая на общий запрет телефонов на воскресных ужинах, мгновенно разблокировал экран.
– Тарьяй, – укоризненно сказала мама.
– Вот, – отец указал на меня ножом для разделки. – Почему ему можно, а мне нельзя?!
– Мы не будем снова начинать эту дискуссию – фыркнула мама и опять на меня посмотрела. – Тарьяй…
– Да-да, – пробормотал я.
Сообщение было от Марлона, он спрашивал, все ли в порядке, и куда я пропал.
***
В понедельник на занятиях я открыл поле нового смс.
“Привет, как дела? Надеюсь, ты хорошо добрался до дома”
Потом подумал и прибавил: “Надеюсь, все в порядке”. И сразу стер эту последнюю фразу, она звучала как-то странно: все в порядке у него или все в порядке между нами?.. А что между нами?.. Между нами что-то есть?.. У него ко мне – что-то есть?..
Нет, не надо.
Мы договорились не усложнять – так не будем усложнять.
“Привет, как дела? Надеюсь, ты хорошо добрался до дома”
Курсор мигал, приглашая меня продолжить, словно посмеиваясь, мол, ну давай же – зал твой, покажи, на что способен.
“Привет, как дела? Надеюсь, ты хорошо добрался до дома. Надеюсь, тебе понравилось кончать в меня. Почему же ты, сука, не звонишь?”
Конечно, я ничего не отправил. Стер черновик и засунул телефон в карман.
Той ночью, ворочаясь в постели, я думал: ну хорошо, ладно.
Ладно: если завтра он скажет, что не звонил и не давал о себе знать три дня потому, что был занят – я поверю и даже не стану спрашивать, чем.
Но если он сделает вид, что ничего не было – значит, так тому и быть. Я без промедления пошлю его нахуй, зарегистрируюсь на Grindr и найду себе там друга по переписке. Мы будем смотреть “Narcos”, а в выходной отправимся рука об руку покупать парные анальные пробки.
Вот прямо сразу – не успеет он и глазом моргнуть.
***
На следующий день мы снимали предпоследний эпизод. На площадке выяснилось, что кто-то из администраторов налажал с расписанием, и сцену в церкви пришлось перенести на конец недели. Юлие рвала и метала, но поделать ничего не могла: не врываться же с камерами посреди отпевания или крещения, или что у них там было. Чтобы не терять время, решили снимать в обратном порядке: сначала как Исак влетает на школьный двор, а Эвен выходит ему навстречу, и уже потом добавить O Helga Natt.
Чтобы вы себе это лучше представляли: расстояние между церковью и школой составляет больше трех километров. Это минут сорок пять быстрым шагом. Так что, по идее, Исак должен был быть в мыле и дышать, как скаковая лошадь, появляясь в кадре.
– Как лошадь не надо, – помотала головой Юлие, – но немного встрепанным – да. Давай-ка, знаешь что?.. Давай пару раз вокруг школы.
И я побежал.
Временами резко ускоряясь, чтобы запыхаться, я бежал и думал, что скажу, когда мы окажемся друг напротив друга. Что мне ему сказать?..
Что я… Что та ночь была… И что я думаю о нем?.. Что всегда о нем думал?.. Что он нравится мне с первой нашей встречи?.. Что мне никогда и ни с кем не было так хорошо?.. И что теперь – теперь я…
Теперь я думаю только о нем?..
“С другой стороны, будь, что будет: бегать за ним я не стану, и ждать у телефона тоже”, – убеждал я сам себя и мысленно рубил ладонью воздух, прекрасно понимая, что все это – просто трусливая ложь: буду, еще как буду. Все это – и ждать, и бегать, и злиться, действуя на нервы окружающим кислым видом и плохим настроением.
Когда я аллюром доскакал до огороженной съемочной площадки, Холм уже стоял там вместе с Юлие и оператором. Судя по всему, сет был готов, и ждали только меня.
Он обернулся на звук моих шагов, и я – снова, уже в который раз – обомлел. То ли его так загримировали, то ли Юлие морозила его на улице, добиваясь естественно продрогшего вида, то ли у меня просто случилось временное помутнение рассудка, но в своей куртке защитного цвета, с бледным лицом, с какими-то пустыми глазами, с чуть покрасневшим носом и пальцами, которые он тщетно пытался спрятать в слишком короткие рукава, он выглядел…
Господи, да он выглядел точь-в-точь как тогда, ночью, перед моим домом!.. От этого у меня перехватило дыхание, я резко затормозил, словно со всей дури напоролся на невидимое препятствие, и остолбенело застыл на входе. Юлие махнула мне, подзывая ближе.
– Привет, – сказал он, привычно улыбаясь во все тридцать два зуба, – как дела? Все в порядке? Как выходные?..
И все сразу стало ясно. Это снова был тот Хенрик Холм, балагур и душа компании.
– А не пошел бы ты нахуй, – сказал я.
Мысленно.
Мысленно сказал. А вслух ответил:
– Хорошо. А ты?
– Отлично, – засмеялся он.
– Отлично, – повторил я на автомате и обратился к Юлие: – Ну что, будем начинать?
– Да, – кивнула она. – По местам! Камера!
Я отошел на необходимое расстояние и приготовился, а он скрылся в дверях, чтобы эффектно выйти мне навстречу.
В голове не было никаких мыслей о сцене, я думал только о том, как бы быстрее все закончить. Доиграть и при этом не вывернуться наизнанку прямо там, перед всеми. Потом донести себя до безопасного укрытия, чтобы не видеть его и не слышать, а дальше – уж как пойдет. У меня всего одна фраза и была: “Ты не одинок”.
Это Исак должен был сказать Эвену: “Ты больше не одинок. Теперь я всегда буду рядом и никогда не стану делать вид, что тебя не существует. Потому что ты существуешь. В моей жизни – существуешь. Теперь ты не один, и можешь совать свою сметану в омлет, сколько хочешь – теперь у тебя есть я, и я все съем, чего бы мне это ни стоило”.
Ну или как-то так. Сценарий есть сценарий, вы же понимаете: просто выдумка, игра, ничего общего с реальностью, и не надо ассоциировать его со своими несуществующими отношениями.
Все, что мне нужно было – это только собраться, буквально ненадолго, чтобы снять с первого дубля, и тогда можно сослаться на болезнь, на экзамен, на субботник – на что угодно, лишь бы побыстрее свалить оттуда. Собраться и отыграть одну сцену.
И я собрался. Завязал себя в узел, на вдохе вбежал во двор, постоял немного перед скамейкой, развернулся на звук открываемой двери. Он вышел из здания, мы посмотрели друг на друга – так, как надо, как будет красиво смотреться в кадре, – затем я сделал шаг ему навстречу, а он двинулся по направлению ко мне.
Расстояние между нами неумолимо сокращалось, и в ушах звенело, все отчетливее и громче, словно какая-то доселе неощутимая жила натянулась внутри до упора и вибрировала.
– Потом, потом, – твердил я себе, – все потом. Сейчас ты – не ты, а он – не он, сейчас вас нет, есть только Исак и Эвен, а это совсем другая история.
Глядя друг на друга, мы дошли до отмеченной на земле точки и остановились. Он смотрел на меня изможденным, блеклым взглядом – предсказуемым, детально описанным в сценарии, и мне приходилось мысленно кричать себе, из последних сил стараясь перекрыть звон в ушах, что это не тот взгляд, не тот, который я видел раньше, не настоящий!.. Что он только лишь подделка – фальшивый взгляд фальшивого его, хотя… Хотя теперь было уже неясно, кто из них на самом деле оригинал, а кто копия.
Как репетировали ранее, я выдержал паузу и потянулся к нему, чтобы прижаться щекой и закрыть его лицо своим. В конце концов, именно Исак был главным героем, так что только справедливо, что это его эмоции и переживания камера захватывала первой.
– Отлично, задержались на секунду, – крикнула Юлие со своего места.
– Как я хочу тебя прямо здесь и сейчас, – вдруг услышал я его хриплый шепот. – Ты себе не представляешь.
От неожиданности я крупно вздрогнул, будто через меня пропустили разряд, непроизвольно отпрянул и тут же огорошенно уставился на него.
Он смотрел привычно-участливо, озабоченно-доброжелательно, сердечно: мол, а что такое?.. Что случилось? Все ли с тобой хорошо, дружочек, ты не заболел?.. И брови поднял при этом, как обычно делал. От этого чистого, недоуменного взгляда я невольно покраснел и уже почти начал извиняться, уверенный, что мне просто послышалось, как вдруг его губы дрогнули, уголки потянулись в стороны, а в самой глубине глаз загорелись искорки смеха.
Он был там, Хенрик Холм – мой Хенрик Холм, – в глубине этих глаз, в самой их густой, самой насыщенной синеве!.. Он не исчез, никуда не делся – он был там!..
Я резко выдохнул, и у меня задрожали колени.
– Еще раз, – скомандовала Юлие. – Камера!
Через какое-то время стало понятно, что эту сцену с этого угла мы сегодня не снимем. Я запарывал дубли один за другим, стоило мне только наклониться к нему и почувствовать его дыхание. Каждый раз он едва различимо мычал мне в ухо, откровенно наслаждаясь производимым эффектом, и я, находясь в какой-то оторопи и совершенно себя не контролируя, непроизвольно выдавал совсем не то выражение лица, которое было нужно Юлие.
– Так, – в конце концов не выдержала она, – я тут с вами не молодею, знаете ли. Давайте попробуем наоборот: Тарьяй, начни с другой стороны, прижмись левой щекой, сделаем упор на Эвена, посмотрим, как получится. Если что – переснимем.
Но переснимать не пришлось. Эвен справился на ура, с первого дубля.
– Отлично поработали, – протянул он руку позже, маскируя при этом усмешку под свою обычную широкую улыбку.
Я кивнул и подал свою. Вместо того, чтобы тряхнуть, он чуть покачал ее, а затем вдруг с нажимом погладил кожу между большим и указательным пальцем.
Это было так… интимно, откровенно… невинно и грязно одновременно, что у меня перехватило дыхание и снова запылали щеки и шея.
– Да, – кивнул я, пряча красное лицо в шарф.
– Надо будет встретиться, обсудить… сценарий.
– Да.
Я был готов обсуждать сценарий в любое время дня и ночи.
– Тогда я заеду завтра? Часов в шесть? – он насмешливо подмигнул.
– Угу. В шесть.
Затем он опустил глаза – я проследил за его взглядом и увидел, что он все еще держит мою ладонь на весу.
– О, – сделал он вид, что спохватился, – извини, задумался. Ну, тогда до завтра?..
***
“Тебе какие цветы нравятся?”
Я подумал, что, может быть, он не в себе, и на всякий случай ответил односложно:
“Никакие”
“То есть цветов не надо?”
“Цветов не надо”
“Я понял. А плюшевого медведя?”
“Тоже, пожалуйста, не надо. Ни цветов, ничего такого”
Прошло некоторое время, прежде чем он ответил.
“Ничего страшного, я сдам обратно”
“Очень смешно”
“Я и подумал, что тебе понравится. Выходи”
“Сейчас, – набрал я одной рукой, другой стараясь попасть в рукав куртки. – Какая у тебя машина?”
”Ламборгини Авентадор. Пришлось по-скромному, извини”
На подъездной дорожке стоял старенький Форд Фиеста. Я открыл дверь и сел.
– Привет, – сказал он и улыбнулся.
– Привет, – я улыбнулся в ответ. – Давно не виделись.
– Это правда. Ну, поехали?
– Поехали. А куда?
– На край света, – он хмыкнул. – Тебе понравится.
Мы свободно миновали полупустой центр, Оперный туннель и выскочили где-то на Осткантен*. Прямо скажем, в том районе я бывал нечасто.
Наш дом находится на Весткантен, как и школа, театр, футбольный клуб. Все мои друзья – с Весткантен. Это не значит, что у всех нас денег куры не клюют, но так уж повелось, что я родился и жил в довольно респектабельном районе. А на Осткантен бывают либо те, кто там живет постоянно – не поймите превратно, ничего не имею против, – либо те, кто наведывается туда ради острых ощущений. К какой из этих двух категорий относился Хенрик Холм, я пока не знал, но, как вы понимаете, меня так и тянуло это выяснить. Впрочем, я решил не забегать вперед и не усложнять, а сосредоточиться на моменте.
В этом моменте я находился рядом с ним, в его машине. И это на съемках он вечно что-нибудь ронял или переворачивал, а потом с таким смехом, так искренне извинялся, что это всегда заканчивалось предсказуемо и одинаково: люди вокруг, очарованные насмерть, тут же начинали извиняться перед ним сами, непонятно, за что. А вот вел он уверенно и спокойно, ловко маневрируя в потоке, твердой рукой выжимая из возмущенно урчащего дизельного мотора максимум усилий перед тем, как поменять передачу.
Его ладонь лежала на рычаге переключения скоростей, я то и дело косился на нее со своего места. Мне чертовски хотелось погладить его пальцы, может быть, даже переплести их со своими, но я не знал, как он прореагирует на это, и сдерживался, боясь что-нибудь испортить. Чтобы не искушать себя лишний раз, я сцепил пальцы в замок и стал смотреть на дорогу. Он включил радио, и большую часть времени мы молчали, лишь изредка перебрасываясь нейтральными замечаниями по поводу погоды и рейтингов сезона.
– Приехали, – сказал он наконец.
Я огляделся. Если честно, я понятия не имел, где мы находились. Вокруг светились окна строительных и оптовых магазинов, налево уходила дорога, очевидно, в промышленную зону. Прямо перед нами двигались по кольцевой грузовики и автобусы дальнего следования.
Недалеко от проезжей части стоял на постоянном приколе открытый прицеп по типу торговой палатки, над которым светилась надпись “Лучшие гамбургеры в городе”. К прицепу примыкал небольшой панельный домик с неоновой вывеской “Кафе”.
– Неожиданно, – я глянул на него сбоку. – А что мы здесь делаем?
– По-моему, это очевидно, – он поднял брови и откинул голову, показательно удивляясь моей недогадливости, а потом ткнул пальцем в надпись. – Лучшие гамбургеры в городе.
Мы подошли к прилавку под пластиковым навесом. Заметив посетителей, навстречу вышел мужчина лет шестидесяти, сухопарый и моложавый.
– Здрасьте, – как-то чересчур фамильярно поприветствовал его Холм.
– Надо же. Какие люди, – отозвался тот, показав в улыбке ровные белые зубы. – Давненько ты к нам не заглядывал.
– Это да, – также широко улыбнулся Холм в ответ и тут же притворно вздохнул. – Я теперь звезда и не могу жрать в придорожной забегаловке. Имидж, сам понимаешь. Вынужден жрать в ресторанах.
– Ну-ну, – хмыкнул мужчина. – Тяжелая судьба. Как мама?
– А ты бы сам зашел да спросил.
– Последний раз, когда я заходил, она меня чуть с лестницы не спустила.
Холм сощурился и прищелкнул языком.
– Не так, значит, заходил. Надо искать другие пути. Когда их находишь, – тут он многозначительно повернулся ко мне, – все сразу… меняется.
– Смотри-ка какой умный стал… Советы дает.
Затем хозяин перевел взгляд на меня.
– Привет, – сказал он.
– Здравствуйте, – я протянул руку через прилавок. – Тарьяй.
– Вежливый, – хозяин ответил на рукопожатие и одобрительно глянул на Холма.
– А то, – тот покивал головой и горделиво осмотрел меня с ног до головы, словно породистого пуделя на выставке. – Очень.
– Ну-ну. Коллега по работе?
– Ага, именно.
– Что брать будете?
– Как обычно – два, – Холм постучал по меню на витрине. – И картошку.
– Волнистую?
– Волнистую.
– Что из напитков?
– А что есть?
– Есть лимонад, сами делаем, – хозяин обратился ко мне. – Хороший лимонад, честное слово. Грушевый, апельсиновый и на эстрагоне.
– Зеленый такой, – встрял Холм, полуинтимно наклоняясь, словно доверяя промышленный секрет.
– Я знаю, – я не сдержался и фыркнул. – А Кола есть?
– Колы не держим, – сказал хозяин, качнув головой.
– Нет, Колы не держат, – подтвердил Холм, а потом снова посмотрел на мужчину. – А что еще есть?
– Ну, пива не продаем, ты же знаешь. Но в холодильнике есть пара банок, возьми и смотри не сболтни матери.
– Я за рулем, – Холм скорбно развел руками, потом кивнул на меня подбородком. – А ему нельзя. Он несовершеннолетний.
– Ишь ты, – присвистнул хозяин притворно-озабоченно. – И куда только родители смотрят.
– Вот-вот.
Мы вошли в кафе, где стояли белые пластиковые столы с такими же стульями. На стенах висели постеры из Икеи, по подоконникам были расставлены корзинки с искусственными цветами, негромко играл какой-то старый гаражный рок-н-ролл. В целом, обстановка была хоть и аскетичная, но довольно уютная.
Я думал, он пройдет за дальний столик, у самого окна, но он спокойно сел за один из свободных, в центре. Мне показалось немного странным, что он совсем не таился, не скрывал, что пришел сюда вместе со мной. Потом я огляделся вокруг и, в общем, понял, почему.
В зале было немноголюдно: все же далеко не каждый поедет в середине недели, на ночь глядя, на чертову окраину Осткантен ради того, чтобы съесть гамбургер. Кроме того, судя по припаркованным рядом трейлерам с польскими и литовскими номерами, основную часть посетителей составляли дальнобойщики – народ простой и работящий, далекий от подростковых проблем и не интересующийся сериалами о жизни школьников богатого района Осло.
– Нравится? – Холм окинул беглым взглядом зал и улыбнулся. – Конечно, не фойе этого вашего театра, но, по-моему, ничего так – вполне неплохо.
Я непроизвольно фыркнул.
– Только не говори, что ты был у нас в театре!..
– Конечно, был, – он и не собирался отпираться. – Купил билет в первый ряд, за безумные деньги, между прочим. Кстати, а почему у вас так дорого?.. Искусство должно принадлежать народу. Вообще-то.
– Ты был на спектакле? – я глянул на него недоверчиво, одновременно чувствуя, как краснеют уши. – Не может быть, я бы тебя заметил… Особенно в первом ряду.
– Вот именно, – нагло ухмыльнулся он. – Я поэтому и не пошел: решил тебя не смущать. А то бы ты весь текст позабыл, смотрел бы только на меня. Нехорошо получилось бы, тебе так не кажется?.. Вот я и не пошел. Так что ты мне должен теперь, 350 крон. На счет переведешь или… как-то по-другому расплатишься?..
Я ничего не мог с собой поделать, краска заливала лицо и шею, но, черт возьми, как это было хорошо!.. Как невообразимо хорошо – сидеть там вместе с ним, пока он отпускал эти свои дурацкие шуточки и улыбался… мне улыбался, и смотрел на меня… Кроме той ночи мы никогда не были вдвоем, наедине, только он и я, и даже то, что сейчас вокруг нас были люди, – это совершенно не мешало и не отвлекало. Как раз наоборот: добавляло реальности этому вечеру, давало мне понять, что я не сплю, что ничего не придумал, что это происходит на самом деле: он и я, за столом, друг напротив друга. Я был практически рад их присутствию, этих посторонних людей – до такой степени, что мне пришлось сдерживать себя, чтобы не встать, не обойти зал и не пожать руку каждому в знак благодарности и глубокой признательности за их существование.
На секунду я представил себе эту сцену и его распахивающиеся от изумления глаза, и едва подавил смех.
Наконец хозяин вынес из кухни два огромных гамбургера с картофелем-фри и поставил перед нами по бутылке лимонада зеленого цвета. Потом отошел на шаг назад, сложил руки на груди и красноречиво ухмыльнулся.
Холм поднял на него ясные глаза.
– Вы тут карты берете к оплате?
С видимым удовольствием, не переставая ухмыляться, хозяин медленно покачал головой.
– Только наличные.
– Какая жалость, – скорбно вздохнул Холм. – Я забыл снять. Может, мы что-нибудь придумаем?.. Найдем какое-то решение?.. Может, вам помощь нужна на кухне? Мы с товарищем хорошо моем посуду, а еще он может что-нибудь декламировать – ты не думай, он очень талантливый.
– Вот гаденыш, – засмеялся хозяин и перевел взгляд на меня. – Ты ему спуску не давай, приятель, он такой: сядет и ноги свесит.
Холм фыркнул. Все еще посмеиваясь, мужчина по-отечески потрепал его по плечу, напоследок кивнул мне и вышел на кухню.
– Ешь.
Он протянул руку за бутылкой кетчупа в сервировочной корзинке на столе и хитро улыбнулся.
– Ешь, это вкусно. Не мини-гамбургеры в Рэдиссон, конечно, но тоже ничего.
… Господи, как я был счастлив!..
Я старался не пялиться на него все время, но, черт, это было сложно. Меня так и подмывало отложить в сторону нож с вилкой, поставить локти на стол, подпереть кулаком голову и смотреть, как он ест.
Или не ест – пьет. Или выдавливает на тарелку кетчуп. Или комкает в ладони салфетку. Или просто сидит. Ухмыляется. Прищуривается. Улыбается. Обводит взглядом посетителей.
Что угодно.
– Что-то ты тихий какой-то, – сказал он вдруг, отправляя в рот очередной кусок. – Не нравится?
– Нет, почему же, – очнулся я и тут же показательно подцепил вилкой ломтик картошки. – Очень вкусно.
– Это хорошо, – он энергично прожевал, проглотил, а потом откинулся на спинку стула и уставился на меня, прикусив губу и явно сдерживая смех. – Ну давай, теперь ты мне что-нибудь расскажи.
– Что рассказать?
– Не знаю, что-нибудь интересное. Я тебе уже столько рассказал – и про лимонад, и про театр. Теперь твоя очередь, давай. Интересное.
Я торопливо стал подыскивать подходящую тему.
– Как ты думаешь, нам продлят контракт на четвертый сезон?
Он глотнул из бутылки, поставил ее на стол.
– Нет.
– Нет? – удивленно переспросил я.
– Нет, – сказал он и снова глянул на меня с прищуром. – Нет, это неинтересно. Попробуй еще раз.
Я фыркнул и потер пальцем лоб.
– Даже не знаю. Можно я лучше спрошу?
– Конечно, – он поерзал, усаживаясь удобнее.
Я набрал в грудь побольше воздуха.
– Что ты делал у меня перед домом? Как ты там оказался? И почему ты мне потом не позвонил?
– О как, – протянул он насмешливо. – А ты, я смотрю, времени не теряешь. Прямо сразу в лоб.
– Если ты не хочешь отвечать, то это ничего, – тут же поспешно забормотал я, опасаясь, что, должно быть, перешел какую-то черту.
В конце концов, мы впервые были наедине после той ночи, и выяснять отношения вот так, сразу?.. Никто не любит приставал, никто не любит отвечать на неудобные вопросы!.. И потом, может, это действительно было простым совпадением, не больше!.. Может, он правда был пьян или под кайфом, или что-то еще… Может, для него это было просто легкое приключение – подумаешь, секс!.. В конце концов, может, ему не так чтобы и понравилось… Наверняка у него в жизни был кто-то и получше, поопытнее… Может, для него это вообще ничего не значило! А я… Напридумывал себе с три короба, вот идиот!.. И сейчас он скажет мне об этом, и это будет конец… Ну кто, кто тянул меня за язык?!..
Я бросил на него быстрый взгляд, стараясь понять, что сейчас у него на уме. Как ни странно, он совсем не выглядел озадаченным или раздраженным, наоборот: по-прежнему улыбался, но теперь как-то по другому, как-то тихо и ласково, с неким особенным смыслом, которого я, однако, не мог понять.
– У твоего дома, – наконец сказал он, – я думал.
– О чем?
Он вдруг опустил глаза, положил в рот кусочек картофеля и стал медленно жевать. На секунду мне показалось, что он тянет время, что пытается отсрочить момент, что… волнуется?!. Да нет, такого не может быть – с чего ему волноваться?..
– Я думал, – продолжил он через какое-то время – негромко и как-то непривычно глухо, при этом старательно не отводя взгляд, – что ты… Ты мне нравился – уже долго, наверное, с первого дня… Но в тот вечер я понял, что это больше… что я, кажется… Кажется, я люблю тебя. Извини, если это вот так, как снег на голову… Я хотел придумать, как сказать лучше, но как-то ничего не пришло в голову…
Я машинально схватил со стола бутылку, сделал большой глоток и… подавился и закашлялся.
За соседним столиком обернулись, видимо, решая, не броситься ли ко мне с дефибриллятором наперевес, но увидев, что я буду жить, передумали. Он не сделал попытки привстать и похлопать меня по спине – дождался, пока я совладаю с приступом, и протянул салфетку.
– Ты как, в порядке?..
Я утер выступившие слезы, снова отпил и только тогда поднял глаза:
– Ты… серьезно? Потому что если это шутка, розыгрыш, то это жестоко, ты же понимаешь?.. Так нельзя с людьми – если это шутка, так нельзя…
– Нет, я не шучу, – он помотал головой и порывисто двинулся вперед, словно хотел броситься ко мне через стол. – Это правда.
– Тогда почему же ты не звонил?! – воскликнул я. – Если все это так… как ты говоришь – почему ты не дал мне знать?!
Он чуть прижал зубами губу – кажется, это было у него в привычке, – и коротко вздохнул.
– Я хотел. Но потом я… В общем, я не был уверен, что по этому поводу думаешь ты и… Я решил дать тебе время подумать.
– Мне?! – я задохнулся. – Мне – время подумать?! Мне?! Да я чуть с ума не сошел за эти дни, ты понимаешь? Мне казалось, что для тебя это все ничего не значит, что это все было по пьяни или под кайфом… или что я это вообще придумал.
– Я не знал, – сказал он по-прежнему серьезно, чуть нахмурившись. – Откуда мне было знать?.. Я пытался как-то… не знаю, поговорить о чем-то, но за последние недели отношения между нами на площадке ухудшились – как мне казалось… Ты то шипел на меня, то убегал куда-то, то просто игнорировал… Иногда я ловил твой взгляд, но ты смотрел как-то странно: у меня тогда возникало четкое ощущение, что ты хочешь меня ударить…
Я изумленно вытаращился на него. Так значит, он чувствовал все это тоже?!.. А я не замечал?!
– Но когда я увидел тебя вчера, такого взъерошенного и злющего, – продолжил он и вдруг улыбнулся, – то понял, что, наверное, все еще может быть хорошо.
Я поймал себя на мысли, что, глядя на его лицо, на протянувшиеся от глаз тонкие, смешливые морщинки, невольно начинаю улыбаться сам.
