Текст книги "Не будем усложнять (СИ)"
Автор книги: Spanish Steps
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
========== 1. ==========
С вами бывало когда-нибудь такое, что вы, услышав на дороге резкий сигнал клаксона проезжающей мимо машины, затравленно вздрагиваете (может быть, от неожиданности даже приседаете слегка), оборачиваетесь и виновато втягиваете голову в плечи? При этом вам кажется, что это именно вы создаете помеху движению (или, может быть, даже пробку), это именно из-за вас рушится привычный ход вещей, ломается отлаженная (кем-то другим, не вами) система, и вот уже налицо тотальный хаос: оседают, поднимая столбы строительной пыли, многоэтажные здания, складываются пополам фонарные столбы, поднимаются в воздух скамейки и мусорные баки, визжат женщины и дети, захлебываются сирены полиции, мчатся по встречным полосам пожарные машины, кареты скорой помощи выстраиваются в ряд, преграждая путь грузовичку мастера службы ремонта офисных кофе-аппаратов, а в Норвегии с кофе-аппаратами не шутят, в Норвегии кофе – это святое (святее святой воды, аминь). И лента фейсбука не обновляется.
А всему виной – вы. Да-да, именно вы.
А вы, может быть, даже и не находились на проезжей части в это время, а тихо-мирно толкали по велосипедной дорожке свой новехонький Scott Silence (12000 норвежских крон без рассрочки, комплект зимней резины, доставка в течение двух рабочих дней). Может быть, вы – как и я – вообще боитесь дорожного движения (не спешите иронизировать, у одной моей знакомой фобофобия – она боится бояться, а вы говорите), так вот – боитесь и уж точно ведете себя предельно аккуратно и без лишней надобности на проезжую часть не высовываетесь (см. выше Scott Science, спасибо, дорогой Санта), так чего, спрашивается, вам нервничать?
Бывало с вами такое? Знаете, почему так происходит? О, я вам скажу. Я и сам понял это не так давно, и теперь меня буквально распирает поделиться этим открытием с кем-нибудь, кто будет достаточно вежлив, чтобы хотя бы изобразить интерес (ну или просто остановит на минутку воспроизведение плейлиста в Spotify – согласитесь, для нашего времени это уже своеобразный подвиг).
Вы не подумайте, я обычно не набрасываюсь на попутчиков с проникновенными разговорами. Не держу их за пуговицу пальто или лацкан пиджака, не наклоняюсь доверительно, не блокирую выход. Я не такой.
В Норвегии это вообще не принято – разговаривать с незнакомыми людьми в общественном транспорте. Это у нас своего рода социальное табу, знаете ли. Заговаривая с незнакомым человеком (находящимся с вами в замкнутом пространстве салона автобуса, вагона метро или самолета), вы нарушаете его личную зону комфорта, да еще и в довольно ультимативной форме – бежать-то ему некуда (приравнивается законом к преступлению против человечества, по уровню общественного порицания где-то между Пол Потом и Андерсом Брейвиком, см. Grunnloven* стр. 78, второй абзац сверху). А он, может быть, о приятном думал в это время (например, у него был утренний секс в душе, а это, надо признать, в его возрасте случается все реже и реже, так что день определенно задался) или вообще ни о чем не думал, просто смотрел в окно – такое тоже бывает, устал человек, вымотался.
А тут вы. Со своими откровениями. Не всегда, знаете ли, под настроение. Я вам не помешал? Точно? Вы простите все равно, мне сегодня почему-то хочется общения (а такое бывает нечасто, знающие меня люди подтвердят), а до посадки еще далеко. Вас не укачивает?
Ну так вот. Даже заведомо зная, что мы никак не можем быть причиной этого предупреждающего сигнала, мы все равно принимаем его на свой счет. На долю секунды (прекрасную и отвратительную одновременно) мы берем единоличную ответственность за хаос, просто потому, что искренне считаем себя причиной любого возможного армагеддона. Почему? Ну, потому что «боже мой, это я виноват» на самом деле (если положить руку на то место, где у некоторых людей находится сердце) есть ничто иное как припудренное и отретушированное «да, все, что происходит в мире – происходит из-за меня, я есмь альфа и омега, первопричина, начало и конец сущего».
Альфа и омега, смысл и суть. Ну или как-то так. В нашем представлении вся необъятная вселенная вращается именно вокруг нас, а значит, мы ответственны (прямо или косвенно) за порядок и систему, и если по какой-то причине пространственно-временной континуум летит к чертям, и этим лучшим из миров (по крайней мере, на другие-то нам наплевать) завладевает тотальный пиздец, то есть, простите, хаос – то в этом как раз наша вина (или заслуга – как вам будет угодно).
Да. В наших прекрасных головах мы сами себе бог, мессия (Иисус или Пикачу), центр мироздания и пуп земли. И вы можете отрицать это сколько угодно (или вы не намерены отрицать?), но факт остается фактом: мы берем на себя ответственность за происходящее даже в тех случаях, когда не имеем к нему никакого отношения или не в силах на него повлиять никаким образом. Что и есть причина наших бед, но поди нам это растолкуй. Наши вселенные вращаются вокруг нас, вокруг нашей невъебенной исключительности и охерительной неповторимости – так нам кажется, в этом мы уверены. Мы стоим в центре этого вращения, с улыбкой до ушей на глупой физиономии, с шариками в одной руке и плюшевым жирафом в другой, а над нашими головами горит неоновым пламенем надпись: «Поздравляем! Вы наш стотысячный центр вселенной!» И тут же духовой оркестр и кордебалет.
Вы понимаете, о чем я? Я не путано выражаюсь?
Вот вы, например. Да, вы. Если вдруг вам кто-то наступит на ногу в транспорте, или прямо перед носом закроются двери последнего трамвая (водители трамваев в Осло – это отдельная каста садистов, по сравнению с которой вся скамья подсудимых нюрнбергского трибунала кажется жалкими любителями, скамейкой запасных на сельском матче в 9 утра во вторник первого января)– ну или, например, если как раз на вас закончилась раздача бесплатных булочек у входа в метро, разве тогда вы не спрашиваете себя (или кого-то, кто точно будет знать ответ на этот вопрос): «почему же мне так не повезло сегодня»? Вот именно вам – и не повезло.
Почему именно вам? Ведь вы же хороший человек (по вам сразу видно, не отпирайтесь), вы наверняка подумаете дважды перед тем, как использовать лишний лист бумаги для принтера, и вода у вас не течет из крана, пока вы разговариваете по телефону, и мусор вы сортируете – я уверен (и не спрашивайте, откуда я знаю, я же говорю: по вам сразу видно). Что еще? Скорее всего, вы жертвуете сотню-другую-третью в месяц на благотворительность (постройка водопровода в отсталых регионах Ганы, покупка 1 (прописью – одного) козленка для неимущей семьи Бурунди (вы можете показать Бурунди на карте?), а также сбор средств на повсеместный запрет дельфинариев в депрессивных районах Албании.
Все это очень благие цели, вы не подумайте, что я иронизирую. Вы молодец. Но признайтесь, когда что-то идет не по плану, разве вы не вопрошаете с легким укором: ну почему же мне так не повезло? Ну как так-то. Вот именно мне – и не повезло. А все потому, что мы, как уже говорилось, и есть центр нашей необъятной вселенной. Каждого параллельного мира с бесконечно варьирующимся цветом занавесок или, наоборот, константами в виде полосатого постельного белья (нет, вы не понимаете отсылку? Это ничего, не страшно, я вам потом объясню).
И я в этом плане, конечно, не исключение. У меня, как у всех (вот как у вас, например), есть мой дивный новый мир – и в нем я весьма успешен, чертовски привлекателен, любим женщинами и мужчинами разных возрастов, профессий и политических (религиозных) течений. В нем я завоевываю первые места на соревнованиях по слалому, забиваю золотые голы, блистаю на сцене под исступленный рев толпы, вожу Ламборгини Диабло и при этом (важный момент) не боюсь интенсивного дорожного движения. Другими словами – совершенство. И мир мой совершенен и вращается вокруг меня.
Но не подумайте, что я такой самовлюбленный идиот (может быть, самую малость). Я не красуюсь перед вами, я всего лишь излагаю факты. Все не настолько безнадежно для нашего сборища эгоистов, как вы, может быть, сейчас подумали. Есть и хорошая новость.
А заключается она в том, что наши миры существуют как независимо друг от друга – вот как ваш, сосредоточенный сейчас на бумажном стаканчике с кофе в вашей руке (осторожно, не обожгитесь) и, например, мир человека, пытающегося продать вам по телефону «еще более быстрый, еще более дешевый и еще более беспроводной интернет» (в девятом часу вечера, у некоторых людей все же напрочь отсутствуют социальные антенны) – так и на время соприкасаясь хрупкими радужно-мыльными стенками (как ваш и мой сейчас). И тогда в области соприкосновения появляется зыбкая зона единства и равновесия, гармонии, если хотите – и вот мы с вами уже не одиноки, мы делим момент, минуту, час, вечность. Ну, пока я вам не надоем своей болтовней, конечно. Признайтесь честно, когда вы выходили сегодня утром из дома, ежась от предрассветной прохлады, когда поплотнее затягивали на себе шарф и закрывали куртку «на молнию», когда садились в экспресс до аэропорта и по пути проверяли новости в ленте фейсбука, когда проходили контроль в зоне досмотра и поднимались по трапу – думали ли вы, что застрянете в вечности вместе со мной? Мы никогда не думаем о таком, правда? О том, что где-то застрянем.
Знаете, со мной это произошло недавно. Хотя, все зависит от того, что понимать под этим словом – недавно. Недавно относительно чего? Относительно последнего завтрака, который вы съели в тишине утреннего дома, относительно изобретения высокоскоростной соковыжималки (глупо выжимать сок на низких скоростях) или того момента, когда первобытный человек взял в руки дубину и сказал себе: йоу, да с этой штукой я размозжу Стиву голову в два раза быстрее (Стив – это сосед первобытного человека, тоже первобытный, и оттого со скверным характером, третья пещера слева, звонить дважды).
Недавно. Мне кажется, что целую вечность назад, а вечность – это долго, очень долго. Мне было тогда 17 лет.
К 17 годам мой мир, моя личная вселенная, были готовы и сданы под ключ. Я понимаю, что это звучит самонадеянно, но именно так оно и было. Может быть, это был не идеальный мир. Может быть, что-то в нем могло быть лучше (обои могли бы быть поновее, полы с подогревом и мебель подороже), но это был мой мир, и мне он нравился. В нем я проводил основную часть своего времени.
В этом мире у меня было тело (до определенного времени я заполнял его преимущественно здоровой пищей без синтетических красителей, некрепким алкоголем по выходным и негустыми белковыми коктейлями – см. выше пп. слалом и футбол) и разум. С разумом дело обстояло сложнее, у него была неприятная привычка время от времени придавать каждой моей оригинальной и блестящей мысли четкий привкус клише, тем самым превращая ее в банальность. Тогда мне начинало казаться, что все это кто-то уже говорил (может быть, даже я сам), и неоднократно, и что моя прекрасная и уникальная вселенная как две капли воды похожа на кухню из весеннего каталога Икея, вплоть до пластиковых салфеток и керамических ручек на шкафчиках (стр. 148, серия Хиттарп, ПВХ, протирать сухой тряпочкой, акриловое покрытие, защитная пленка). А если Икея есть у вас, значит, Икея есть у всех – понимаете, что я имею в виду?
Вы не подумайте, я не жалуюсь (немного). Моя вселенная мне нравилась: мне нравились скрипучие полы и слегка покосившиеся оконные рамы, мне нравилось, как трепыхались на сквозняке футбольные вымпелы и покачивались подвешенные к полкам наградные медали на ленточках с триколором норвежского флага, мне нравились отмеченные в календаре пятничные вечеринки с друзьями, где наряду с пивом предлагали драм, мутный и теплый, невообразимо отвратительный на вкус, но ударявший в голову моментально и гарантированно, мне нравились субботние пробежки в парке, когда тело, еще неожившее, отходящее от пятничного алкогольного загона, разогревается постепенно, толкая кровь сначала густыми тяжелыми волнами, а потом все быстрее, все легче, когда мышцы пружинят и кажется, что ты уже не касаешься земли, уже летишь над нею, уже переходишь в иную плоскость. Мне нравились традиционные воскресные обеды дома, что ни говори, у меня отличная семья (мы не лезем друг другу в душу, но знаем, что всегда можем рассчитывать на поддержку, если понадобится). Не могу сказать, что мне нравилась школа, скорее я воспринимал ее как неизбежное зло (с которым проще смириться и перетерпеть, чем лезть напролом – бунтарем я никогда не был).
В моей вселенной все было в порядке. Все красиво, удобно и как надо. Все системы работали нормально, без сбоев. Между тем, по совершенно непонятной причине, мне было одиноко. Вокруг меня постоянно кто-то был – друзья, знакомые, просто разные люди, но мне все чаще и чаще казалось, что я нахожусь на необитаемом острове (запасы еды истощены, бочонок с пресной водой почти пуст, а мои слабые дымовые сигналы не видны с проходящих мимо круизных лайнеров, где люди в вечерних костюмах пьют коктейли, угощаются свежими устрицами и вообще шикарно проводят время).
Вы не подумайте, что я вот так просто опускал руки, не тут-то было, я не привык опускать руки. «Никогда не опускай руки, – говорил мне отец, отхлебывая кофе и попутно перелистывая воскресный номер Dagbladet, – Борись». И я боролся. Я боролся за свою чудесную уникальность (это подразумевает хоть какой-то смысл существования, вы не находите?), наполнял свой мир предметами и людьми под завязку (пока от них не начинало мутить – от людей, не от предметов), начинал и бросал играть в сквош, интересоваться фотографией, ходить в походы по пересеченной местности и даже не помню, что еще. Я боролся так, что иногда вечерами, закрыв дверь своей комнаты, падал на кровать и думал, что больше не могу. Убейте меня, но я не могу. Не могу бороться один, моя вселенная слишком велика, просто охуительно необъятна, и я не могу справляться с ней в одиночку (простите, что я употребляю такие слова, у нас дома есть специальная копилка для проштрафившихся, я положу туда 50 крон, обещаю вам).
Конечно, я понимаю. Представляю, что вы думаете. Все чувствуют себя немного одинокими в 17 лет, всем кажется, что окружающие просто не дозрели еще до твоей неебической сложности (100 крон) и комплексности твоих проблем (вот я умру, и вы поплачете). Я все это знал еще тогда, понимал прекрасно. Только вот это понимание чужого горя, ну что оно нам, по сути – у нас свое, острое, невыносимое, в нем можно упоительно купаться вечерами, жалеть себя до потери пульса и вообще чувствовать свою исключительность (в перерывах между душными приступами отчаяния и вот этого вот «никто меня не любит, я никому не нужен и всегда буду один»).
Чтобы увеличить временные промежутки между приступами жалости к самому себе и вообще как-то проще смотреть на жизнь, я выкуривал косячок.
Это только пива вам не видать, если вы несовершеннолетний (а мне было 17, я напомню). В глазах общественности я был достаточно зрелым, чтобы заниматься оральным сексом в наручниках, с анальной пробкой и резиновой маской на лице (ну или что вас больше заводит, все же возраст согласия в Норвегии 16 лет, так что к 17 годам у вас, как правило, уже есть какой-никакой опыт), но все же еще слишком юн и неопытен, чтобы покупать пиво в супермаркете. И если с пивом чаще всего прокатывало (у друзей всегда есть друзья друзей, которые сидят на кассе и собираются на ту же вечеринку), то о градусах повыше не было смысла и думать, поскольку пытаться купить алкоголь в специализированных магазинах Vinmonopolet без предъявления удостоверения личности – все равно, что при свете дня грабить казино: деньги окажутся в вашей руке на мучительно-сладкую минуту триумфа, но у порога вас непременно пристрелят.
А вот травку вы найдете всегда, конечно, если знаете, где искать. На Torgata, например, ее продают крепкие парни с услужливыми лицами (мы в Норвегии ценим вежливость и хороший сервис), они не восседают день-деньской на лошадях высокой морали и не взирают на вас оттуда с предубеждением, а наоборот, с терпимостью относятся к вашим недостаткам и понимают, что если человек хочет приятно провести время, или произвести хорошее впечатление на вечеринке, или расслабиться после тяжелой трудовой недели, или ему просто одиноко, особенно вечерами, и никакие вечеринки не спасают положения – они не станут морализировать (и благослови их за это господь, аминь и аллаху акбар). Чудесные люди работают в темных подворотнях и закутках Осло, чуткие, душевные и отзывчивые – вот что нужно писать в туристических буклетах, если вы спросите меня.
Так вот, я выкуривал косячок на крыльце, и на душе как-то сразу становилось легче. Так что можно с уверенностью сказать, что травку я принимал в сугубо медицинских целях, она помогала мне, как это говорится, видеть вещи в перспективе.
Еще был театр. С театром у меня всегда была особенная связь, в нем я оживал, начинал дышать полной грудью, вдыхая этот ни с чем несравнимый запах сценической пыли напополам с пудрой для париков, прислушивался к тяжелому хлопанию занавеса и трогал кончиками пальцев потертый плюш сидений. Это успокаивало.
Не то чтобы у меня было много ролей – так, несколько, подходящих возрасту и, как выражался режиссер, мироощущению. Я был с ним не согласен, я четко знал, что прекрасно справился бы с ролью Цезаря, доведись нашему антитеатру ставить сцены из древнеримской жизни (оргии и вомитории). По крайней мере, лавровый венок у меня на голове смотрелся бы просто отлично.
В театре я был не одинок, в театре я был вообще не я. У меня было другое имя, другое тело, другой голос, другая вселенная (мраморные полы и мебель чиппендейл). Здесь мне не требовались искусственные стимуляторы, достаточно было сесть перед зеркалом в гримерке и протянуть пуховкой по лицу – и вуаля, вот меня нет. Есть персонаж, который родится, проживет насыщенную жизнь и умрет, любимый всеми, прямо на этой сцене, и все за очень компактные полтора часа (с антрактом), без повторений и банальностей. Чего же больше желать.
Ах да, я не сказал вам, что попутно снимался в сериале?
На прослушивание я попал годом раньше, в тот же период, когда отчаянно пытался решить для себя, бросить ли сквош сразу после первого занятия или походить недельку-другую. Объявление висело на доске для информации (ну а где же еще), и в нем говорилось о наборе каста, причем действие происходило в Ниссене, в моей же школе, так что и далеко ездить не надо было, вообще ездить никуда не надо было (см. выше п. «дорожное движение»).
Прослушивание я прошел относительно просто. То ли сказался какой-никакой театральный опыт, то ли я был невероятно хорош и без запинки выдал требуемый текст, то ли банально подходил по типажу, и режиссер надеялась за пару репетиций вылепить из меня Тома Хэнкса времен «Филадельфии». Впрочем, ничего лепить не пришлось – мы играли «самих себя», насколько это было возможно: таких же подростков (каких вокруг пруд пруди) с такими же подростковыми проблемами, как у всех (секс, наркотики, рок-н-ролл). Мой персонаж, Исак, которому Санта принес однажды в подарок аккаунт на Grindr**, постепенно выходил из шкафа, со всеми вытекающими, попутно пытаясь выстроить отношения со сверстниками на фоне семейной драмы в виде чокнутой матери и бросившего их отца. Все как у всех, в общем.
В принципе, если подумать, то ничего такого из ряда вон. Ну, как бы камингаут, да – но давайте будем честными: Норвегия – это не горные деревни Афганистана, не Сомали и не Чечня (Чечения? никогда не знал, как правильно). Норвегия – это страна победившей демократии (торжественный подъем флага в День Конституции, триколорные ленточки на лацканах и Ja vi elsker dette landet*** в качестве сигнала входящего у некоторых особо патриотичных особей). Здесь оголтелая толпа воинствующих имбецилов не волокет вас за волосы под барабанный бой прямехонько на костер только потому, что вы, по их авторитетному мнению, не туда суете свой член. Выходящим из шкафа здесь вежливо придерживают дверцу и суют в руку чашку кофе. Быть гомофобом, как и расистом, стыдно и нецивилизованно. Это как кричать на перекрестке, что у тебя маленький член: глупо и дико. Так не делается.
Но, тем не менее, процесс это психологически сложный, для кого-то даже травматичный, не всем нравится кофе (хотя Норвегия помешана на кофе, чай здесь на крайний случай, если вы случайно заболеваете желтой лихорадкой или эболой), а некоторых дверца шкафа ощутимо хлопает по заднице (в виде религиозного порицания отдельных двинутых евангелием родственников). То есть как бы есть еще над чем работать на местах (когда глобально вопрос решен).
И вот, мой персонаж в течение первых двух сезонов постепенно утверждается в мысли, что нравятся ему мальчики, а не девочки.
Теперь, наверное, самое время поговорить о том, кто нравился мне. Мне нравились и те, и другие, я, как говорится, любил ближнего своего как самое себя – без разбора. Любого ближнего. Лишь бы человек был хороший (желательно без эболы, кинков на каннибализм и других вредных привычек). К 17 годам на моем счету любовника имелось 3 непродолжительных романа: (а) Кристин Ларсен, 2012 год, мы потеряли девственность друг с другом в раздевалке спортзала – нас закрыли случайно и оставили так на несколько часов, мы боялись замерзнуть насмерть и вынуждены были принять все меры для спасения наших жизней, кроме того, откуда нам было знать, что творилось снаружи – мы искренне надеялись на ядерную зиму и тот факт, что кому-то придется снова заселять землю; (b) Анита Нильсен, ноябрь 2014, целый месяц мы были страшно счастливы, а потом она неожиданно бросила меня на предрождественской вечеринке; и, наконец, (с) Марит Эйнес, тоже ноябрь 2014, та же самая предрождественская вечеринка, мой первый минет в туалете для инвалидов и причина, по которой меня бросила не вовремя зашедшая в тот самый туалет Анита Нильсен. Как видите, ноябрь 2014 года оказался богатым на любовные приключения, но за ним в моей сексуальной жизни наступил продолжительный застой. Опыта со своим полом у меня не было, порно не в счет.
И вот я играл персонажа, на протяжении двух сезонов никак до конца не решающегося признать себя таким, какой он есть на самом деле, и как следствие, подверженного фрустрации и вспышкам темперамента. А еще он был одинок, этот Исак – и вовсе не потому, что ему нравились члены, а вроде как должны бы вагины, вовсе нет. Он был одинок просто так, без причины, и в этом я его понимал больше, чем кто-либо другой.
Его вселенная была тоже более или менее устроена, за исключением, конечно, отдельных случаев религиозного фанатизма и того факта, что «папа не может больше жить с мамой, но мы оба тебя очень любим, сынок» (ну и где вы найдете семью, где родители не портят жизнь детям тем или иным способом), но в целом – у него были хорошие друзья, игровая приставка и возможность ходить в одно из самых престижных учебных заведений в Осло (два члена королевской семьи протирали здесь монаршими задницами скамьи, между прочим), где вероятность ситуации, когда кто-то из дегенеративных старшеклассников может поймать на школьном дворе и прописать пизлюдей просто так, по причине неуемно-кипучей энергии и общей ублюдочности, сводилась к минимуму (а это в наше время, учитывая уровень подросткового насилия, уже большое достижение).
Мы с Исаком неплохо подружились и отлично отыграли два сезона, вечерами валяясь на кровати, делясь косячком и пытаясь разобраться, как нам жить дальше (с этим вот всем). Мы настолько хорошо притерлись друг к другу, что иногда даже менялись одеждой (хотя, справедливости ради, скорее это он носил мои футболки и бини, чем я его). Я отвел ему место в моей вселенной, не то чтобы самое почетное, но все же видное, прямо у шкафа с футбольными кубками, там не дуло, было почти чисто и довольно тепло. И вот когда мне, наконец, стало казаться, что мы ровно двигаемся по намеченной траектории (в стабильном темпе), что-то где-то пошло не так.
Видимо, отскочил какой-то важный болт, отвечающий за такую же важную сцепку, и не успел я глазом моргнуть, как моя вселенная натужно заскрипела, накренилась (с верхних полок попадали порножурналы) и, визжа тормозами и не вписываясь в поворот, на полном ходу столкнулась с другой вселенной, двигавшейся по встречной полосе. Выглядела та вселенная отменно, как новенькая Тесла, прямо с конвейера, отполированная и безупречная, ее хотелось гладить по вздрагивающему упругому корпусу, как чистокровную английскую скаковую. Я представил себе, чего мне будет стоить страховая выплата, и внутренне задрожал, не в силах, однако, отвести взгляда от этого чуда вселеностроения.
Имя этой вселенной было Хенрик Холм, и вот в ней-то я и застрял.
Комментарий к 1.
* Конституция Норвегии
** Приложение, обеспечивающее доступ к геосоциальной сети для геев и бисексуальных мужчин.
*** Гимн Норвегии
========== 2. ==========
Впервые я увидел его в начале сентября.
В небольшой арендованной студии Юлие, наш режиссер и по совместительству сценарист, проводила прослушивание на вторую главную роль третьего сезона. Не знаю, зачем ей понадобилось мое присутствие, но она сказала, так будет лучше, так что я сидел в зале и наблюдал. Все шло своим чередом, пока в какой-то момент сбоку не раздался странный шум, похожий на глухие хлопки. Я повернул голову и… так и остался сидеть, не веря собственным глазам.
В нескольких шагах от запасного выхода, тяжело взмахивая широкими крыльями и поднимая вокруг клубы неизвестно откуда взявшейся пыли, опускался на землю ангел.
Коснувшись стопами пола, он осмотрелся, нашел меня глазами – словно бы именно меня и искал, а затем решительно сдвинул брови и открыл рот, вероятно, намереваясь трубно возвестить Слово Божие (ну или что там возвещают ангелы – не прогноз погоды же). Однако не успело это Слово сорваться с его губ, как он испуганно округлил глаза, издал какой-то задушенный звук, переходящий в свистящий хрип, и сразу же согнулся и надрывно закашлялся, упираясь одной рукой в колено, а другой разгоняя пылевую завесу перед глазами.
Пару раз он выставлял вперед указательный палец, видимо, останавливая мои потенциальные попытки к бегству (которые, к слову, мне даже не приходило в голову предпринимать), но каждый раз снова срывался в новый приступ.
Когда посланец небес наконец совладал с собой и выпрямился, я смог его разглядеть.
У ангела обнаружилось красное, натужное от кашля лицо, плохо выбритое и одутловатое, близко посаженные бледно-голубые глаза под набухшими веками и крупный нос. Тусклый неоновый нимб кислотно-зеленого цвета мигал отходящими диодами, издавая слабый гул, и, подрагивая при каждом движении головы, бросал ядовитый отблеск на длинные засаленные волосы, наспех схваченные в хвост. Одет херувим был в повидавший все виды балахон до колена, камуфляжные штаны с множеством карманов и заклепок и армейские ботинки на толстой подошве.
За спиной, как водится, виднелись крылья.
Не могу сказать, что я был хорошо знаком с ангелами как популяцией (в отличие от некоторых представителей нашей королевской семьи*). По правде говоря, мне не с чем было особенно сравнивать – в том смысле, что, вероятно, бывают ангелы и попредставительней.
Например, из тех, что являются в дыму и пламени Королю Артуру и, указывая перстом, провозглашают: “Эй ты!.. Нет, не ты – а ты! Да, ты! Вон там видишь – меч торчит?.. Сбегай, принеси!”. А потом, пока несчастный Артур, тужась и пуча глаза, тащит вверх Эскалибур (Икея, раздел кухонной утвари, осенний каталог, Темные века), скептично оглядывают местность: “Я так понимаю просить соевый латте с миндальным сиропом нет никакого смысла?..”
Наверняка бывают всякие разные ангелы, но даже и такой, потрепанный и видавший виды, показался мне внушительным и впечатляющим, поэтому я поступил так, как поступил бы каждый на моем месте: открыл рот и вперился в него немигающим взглядом.
Судя по всему, ему такая реакция в новинку не была: приблизившись, он пощелкал пальцами у меня перед носом.
– Мальчик, – сказал он и кивком показал на сцену. – Это тебе.
Увидев, что реакции не последовало, ангел повторил чуть громче и по слогам, как не понимающему языка иностранцу:
– Тебе, говорю! Мальчик!
И тут же поднял брови и окинул меня выжидающим взглядом:
– Ну, и чего застыл? В соляной столб, что ли, превратился?!
Я попытался ответить – вежливо, как учили родители, – но против воли не смог вымолвить ни слова.
Ожидание в глазах ангела сменилось раздражением.
– Триста тысяч лет, и одни идиоты вокруг… Никакого карьерного роста… У других – вон: премиальные по итогам квартала, серные спа с массажем, оплаченные командировки в чистилище… А у нас?! Средневековье! Хоть бы кулер со святой водой поставили!.. Ну! – прикрикнул он, потеряв терпение. – Отмирай давай! Не стоять же мне тут с тобой весь день!..
Он снова щелкнул пальцами, на этот раз требовательно и резко, и это наконец возымело действие: изнутри меня словно что-то толкнуло, я закашлялся и натужно просипел:
– Что вы сказали?
– А, так ты еще и глухой? – нетерпеливо фыркнуло сверхсоздание. – Может, и неграмотный? Подписать-то сможешь?! Понаберут всяких, а мне потом с вами возиться… А я в отпуске знаешь сколько не был уже?! Знаешь?!
Я затряс головой.
– Конечно, где же вам… Вам все только подай да принеси…
Состроив гримасу и явно кого-то передразнивая, он плаксиво протянул:
– “Подай мне, Господи… Я буду хорошим мальчиком… Я больше никогда-никогда… Только подай, Господи… Ну, пожа-а-луйста…” Вот пристали, а?! Ему заняться-то больше нечем… Делов у Него других нет, кроме как ваше нытье слушать… Вам сколько ни дай – вы все ноете и ноете… И ноете и ноете!..
Не глядя, ангел похлопал рукой по груди, по бедру, а потом, словно что-то вспомнив, досадливо щелкнул языком:
– Ах, да: вейпер! Вот же гов…
И тут же резко осекся, бросил на меня досадливый взгляд:
– Ты тут еще… Ладно, давай по-быстрому, парень, делов и правда невпроворот. Значит, смотри: вот это, – он снова вытянул палец по направлению к сцене, – вот это тебе. Твое теперь.Ты просил – тебе дали. Владеть и распоряжаться до окончания срока аренды. Это понятно?.. Моргни два раза, если понятно… Ну?!
– Дяденька, – сипло начал я, не вполне уверенный, как правильно обращаться к ангелам, – а вы уверены? Может быть, здесь произошла какая-то ошибка?..
Создание раздраженно затрещало крыльями и закатило глаза.
– Тысяча восемьсот тридцать один… И это только за последний час. Господь Вседержитель… Не введи во искушение… Вот только, Господи, я Тебя прошу, будь человеком, не введи во искушение… Изыми из длани моей все разящее, колющее и режущее… У меня и так два штрафа за этот месяц… Внемли моим мольбам, Отче, и изыми…Ты же видишь, с кем приходится работать…
