Текст книги "Не будем усложнять (СИ)"
Автор книги: Spanish Steps
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
И, тем не менее, что-то дергало внутри – слабо, едва различимо, словно бы снова и снова… одну и ту же струну… на одной и той же ноте… Какое-то странное, тревожное чувство, будто что-то случилось, нечто важное, а я и понятия не имею, что именно – плохое или хорошее… черт его разберет. Оно щекотало в груди, в горле – непонятно откуда вдруг накатившее ощущение ожидания; мне казалось, что я стою на краю, балансирую на тонкой, как лезвие, границе неотвратимого, и у меня нет никакого другого выбора, как только лишь сделать шаг вперед и принять последствия.
Это ощущение иногда возникало у меня весной: будто бы вот-вот, сейчас случится что-то, что полностью изменит мою жизнь. Или оно, это “что-то”, уже случилось, и от новой жизни меня отделяют теперь лишь секунды. И хотя на самом деле за этим ощущением не стояло ничего особенного – я довольно быстро “переболевал” им и снова утверждался в мысли, что ничего экстраординарного и поворотного со мной произойти не может, – тем не менее, несколько странных весенних дней оно владело мной полностью. Тогда мне не спалось, не сиделось на месте, а хотелось двигаться, бежать, глубоко дышать и глупо, в никуда улыбаться.
Вот и сейчас, оно было вокруг, в воздухе – это ощущение перемен, но, осознав его, я тут же с ужасом понял, что… Не могу воспроизвести в памяти первую реплику!.. Не помню, не могу!.. Словно бы это чертово чувство весны и обновления, накатившее так некстати в ноябре, ни с того ни с сего, вдруг вытеснило собой память, отработанные и доведенные до рефлекса навыки, действия, фразы и интонации…
… которые…
… которые мне предстояло воспроизвести на сцене… через несколько минут!.. при полном зале народа!.. во время премьеры!.. во время… о, господи…
В горле пересохло, сердце мгновенно ускорилось и в панике заколотилось о ребра, меня бросило в холод и сразу же в липкий, удушливый жар. Пальцы скрючило на спинке стула, и единственное, на что меня хватило, было только обернуться в отчаянной надежде, что в кулисах я не один, что кто-то стоит сзади и заметит, что мне нужна помощь.
К счастью, так и получилось: Лайла, помощник режиссера, бросила на меня поверхностный взгляд, мельком улыбнулась и уже приготовилась идти по своим делам, но в последний момент, видимо, все же поняла, что что-то не так: порывисто шагнула вперед и заглянула мне в лицо.
– Тебе плохо? Дать воды?..
Я смог только кивнуть.
Одним движением она вынула откуда-то из кармана пиджака маленькую пластиковую бутылку, сорвала пробку и сунула мне в руки.
– Садись, садись, – зашептала она, одновременно выглядывая на сцену. – Все будет хорошо, не волнуйся…
С трудом отцепив пальцы от спинки, я заставил себя согнуть одеревеневшие колени и сесть на краешек, прикрыл глаза и сделал несколько мелких, торопливых глотков, стараясь сдерживаться и не набрать в рот слишком много воды, не испортить грим, не подавиться и не закашляться. Пока я пил, Лайла успокаивающе гладила меня по спине, потом присела на корточки рядом.
– Вот так, не волнуйся… Все хорошо… Еще немного…
Стук внутри постепенно затихал, с каждым глотком дыхание медленно выравнивалось. Все еще сжимая бутылку, я сделал усилие и задрал голову: стал смотреть вверх и считать прожекторы над сценой – сначала справа налево, потом слева направо. Один, два, три… пять… семь…
– Получше?..
– Шестнадцать, – выдохнул я и, все более расслабляясь, снова отпил из бутылки. – Кажется, лучше, спасибо… Не знаю, что вдруг на меня нашло…
– Ничего страшного, такое бывает, – она продолжала меня гладить. – Это премьера, все на взводе, переживают… Все будет хорошо. Ты у нас молодец… Даже Арнфинн так говорит, только т-с-с… от меня ты этого не слышал.
– Да?..
– Угу, – снова прошептала Лайла и заговорщицки придвинулась ближе. – Говорит, что наглец, каких мало, и никакого понятия о дисциплине, и, будь его воля, он бы тебе уши надрал, как в старые добрые времена… Но – цитирую: “Талантливый, стервец, и далеко пойдет”.
Это было приятно – слушать такое, пусть и не от самого Арнфинна, а, вроде как, за его спиной… но все равно. Очень приятно. Кроме того, будем смотреть правде в глаза: прямо он все равно этого никогда не сказал бы.
– Спасибо, Лайла.
– Не за что, – она тепло улыбнулась. – Арнфинн, конечно, не подарок…
Мы одновременно хмыкнули.
– … но он не злой. Кричит часто и требует – это да, но это потому, что ему небезразлично, понимаешь?.. Он переживает за тебя, хочет, чтобы ты набирался опыта, становился лучше… Понимаешь?..
Я кивнул. Лайла выглянула на сцену, прислушалась:
– Все, твой выход. Давай. Соберись.
Я встал, взял стул и приготовился. Тревоги я больше не испытывал.
***
– Что, Марика, обед отцу принесла?
– Да, дядя Ферко, – ответила Марика. – Побегу домой теперь, мама ждет.
– И то верно, – я бросил на стол тряпку и стал возить ею по поверхности.
Потом распрямился и зашаркал на другую сторону сцены, к стойке.
– Присядь на дорожку, детка, я тебе какао дам… Со старых времен остался еще, кто его теперь пьет, какао-то…
– Спасибо, дядя Ферко.
Она прошла по направлению и села вполоборота. В зале было тихо, пару раз кто-то кашлянул. Водрузив на стойку жестяную банку, я загремел внутри ложкой, соскабливая со стенок несуществующий порошок.
“Твою же мать… Ну как?.. Как можно было просрать главную роль?!”
– Что-то тихо у нас сегодня, – скрипуче заметил я вслух. – Тихо.
Дребезжа чашкой по блюдцу, я дошаркал до Марики, поставил перед ней какао, а затем, кряхтя и волоча ножками по полу, перетащил на авансцену стул. Поставил на разметку в центре светового пятна и сел.
Стул предсказуемо скрипнул, и этот скрип эхом разлетелся по залу. Я наклонился, упер один локоть в колено, потом вытащил из кармана полотняный мешочек с табаком и повертел в пальцах самокрутку. Глянул вверх и мечтательно улыбнулся воспоминаниям.
“Угу, давай, вспоминай, как у тебя были главные роли… сто лет назад. Придурок…”
– Кати-то моя… такая модница была. – сказал я.
– А кто такая эта Кати, дядя Ферко? – спросила Марика.
– Кати была красивая, – ответил я по сценарию. – Как мечта…
Потом я медленно поднялся, сделал полшага назад и тяжело оперся на спинку стула. Снизу, с оркестровой ямы, Кристине смотрела на меня, подняв руку со смычком и дожидаясь первых нот фортепиано.
“Ну вот. Давай”.
Эти секунды, когда вы стоите на сцене… Перед вами лица – много лиц, вы видите их смутно, едва-едва, расплывчатыми пятнами… неясные шорохи, поскрипывание кресел… Кажется, весь мир затаил дыхание… Весь мир ждет – вас.
А вы… Вы тонко дрожите, внутри словно вибрирует натянутая струна, чувства многократно обострены… Будто кто-то лишил вас кожи, одним рывком сорвал ее с вас, так что теперь реальность ощущается открытыми нервами, мускулами, переплетениями сухожилий… каждым самым тонким хрящиком, самой крохотной косточкой. Каждой вашей клеткой.
Вы слышите, как стучит пульс, но не в голове, угрожающе громко, не разрывая изнутри надсадным воем – нет… словно в отдалении, ритмично и ровно… тук… тук… тук… кровь приятно гудит по венам… грудная клетка поднимается, забирая воздух, – раз… и опускается, отдавая его обратно, – два…
На мгновение вы словно перестаете существовать… Вы – больше не вы, не отдельный организм, вы – часть чего-то огромного, необъятного, непостижимого… Вы растворяетесь… Еще один вдох – и вы исчезнете окончательно, и с этого момента будете везде и нигде… В каждом предмете, в каждой капле воды… в любой самой крохотной пылинке, танцующей в луче света.
Сейчас вы – каждый зритель, единый живой организм, и ваши глаза и уши – это глаза и уши этого гигантского создания, всех и каждого… глаза и уши всей вселенной. Ими вы видите и слышите в это мгновение весь космос.
А космос видит вас.
И значит… Значит он видит вас тоже. Сейчас, в эту секунду – его невероятные глаза устремлены на вас… Он снова с вами, как раньше.
Улыбается, подмигивает, ободряюще кивает в сторону зала:
“Ну же, давай!.. Давай, покажи им.”
*ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА. Музыкальная композиция вплетена в текст. Пожалуйста, откройте ссылку на видео и сразу вернитесь к тексту. Следует ориентироваться либо на оригинал, либо на построчный перевод (не пытайтесь пробежать глазами и то, и другое сразу – по крайней мере, в первый раз). Читать следует в обычной скорости, по возможности подстраиваясь под ритм, это позволит достичь задуманного автором эффекта исполнения песни непосредственно героями.*
https://www.youtube.com/watch?v=Htdg9T7fmOk
Первые ноты привычно поднялись в воздух, и я уже было расслабился, как вдруг их неожиданно подхватил смутно знакомый низкий и бархатный голос.
You you you (Ты, ты, ты)
Everywhere you you you (Повсюду ты)
In every dream I dream (Во всех моих мечтах)
There’s a specter of you you you (Есть искра тебя)
Years have gone by it’s true (Годы прошли – не вернуть)
Still my heart rushes to (А сердце все рвется)
All my memories of you you you (К воспоминаниям о тебе)
Виолончель мгновенно влилась в партию фортепьяно, наполнила звучание каким-то особым, доселе неведомым смыслом, ворвалась в густую тишину зала, словно поток свежего воздуха, словно яркий весенний ветер – обрушилась на меня, нахлынула тугой синей волной, закружила, потянула за собой.
You you you (Ты, ты, ты!)
Suddenly you you you (Внезапно рядом – ты)
After the chill I knew (И холод, сковавший меня)
Comes the fire of (Растопило пламя)
You you you (Ты, ты, ты!)
Это был его голос! Счастливый, ликующий!… Его – он рвался мне навстречу!..
Luckily you you you (К счастью – ты, ты, ты!)
Ask me if dreams cоme true (Спроси меня, сбылись ли мечты)
And my answer is you (И я отвечу: ты – все мои мечты!)
Я протянул руку в зал… и дотронулся до его лица…
Being here with you (Быть рядом с тобой)
… он улыбался…
Recapturing the past (Вспоминать прошлое)
…той самой моей улыбкой…
But I must admit I dreamed of this (Как я мечтал об этом)
… и сквозь пелену перед глазами…
And here we are at last (И вот наконец мы здесь)
… я улыбался в ответ.
How could I behave (Как я могу притворяться)
Аs though we never met (Словно мы никогда не встречались)
Oh no my dear (Нет, любовь моя)
Please rest assured (Знай:)
I never did forget (Я никогда тебя не забывал)
“Я люблю тебя, слышишь?!”
You you you (Ты, ты, ты)
Everywhere you you you (Повсюду ты)
In every dream I dream (Во всех моих мечтах)
There’s a specter of you you you (Есть искра тебя)
You you you you! (Искра тебя!)
“Всегда – только тебя! Тебя одного… Я люблю… С того самого момента, как увидел… С самой первой секунды… Только тебя… Я никогда тебя не забуду… Ты слышишь, Холм?.. Где бы ты ни был… Я твой… Всегда только твой… Может, я не самый лучший выбор… Может, у меня слишком острые углы… Но я – твой… Твой…”
You
“Я…”
You
“люблю…”
You
“… тебя”.
Последние ноты замерли, я выдохнул и обессиленно прикрыл глаза, а когда снова посмотрел в зал, его уже не было. На мгновение накатило острое разочарование, но сразу за ним вдруг подпрыгнуло и заколотилось о ребра сердце: я почувствовал его прикосновение – отчетливо, ярко, будто наяву. Он обнял меня сзади, крепко прижал к себе, укутывая знакомым теплом, мягко коснулся губами виска.
“Сегодня, – лицо холодило, и я едва сдерживался, чтобы под аплодисменты не развернуться и не обнять его в ответ. – Сегодня. Я выкручу лампочку и позвоню ему. Возьму за руку, и он шагнет сквозь стену – вместе со мной. Сегодня”.
***
Послепремьерный разбор полетов начался поздно. Острая физическая усталость и одновременно эмоциональное возбуждение – это была странная комбинация, будто внутри меня, в пустоте, безостановочно ворочались и стукались друг о друга тяжелые камни. Арнфинн говорил что-то – кто и что пропустил, какие акценты были расставлены неверно, что следовало изменить, а что надлежало оставить так, как есть, но я слушал вполуха. В общем-то даже почти не слушал: в голове по-прежнему звучал его голос, тело все еще хранило память о его прикосновениях, и единственное, о чем я мог думать в тот момент…
Что я ему скажу?.. Как?..
Захочет ли он разговаривать со мной?.. После того, что было, что я наделал… Что мы наделали оба – захочет ли он?.. Может, он уже успокоился… Понял, что нам не по пути, что жизнь проще и легче без этого – без того, чтобы горело и выжигало изнутри? Без меня – проще и легче без меня?..
Неважно. Неважно – я все равно позвоню!.. Позвоню и скажу, что, как бы там ни было, я помню о нем… Что никогда о нем не забуду. Что хочу, чтобы и он помнил меня, хочу быть рядом, быть с ним… Что я согласен ждать – если ему нужно, чтобы я подождал… Пусть только скажет, сколько, хотя бы примерно… И я согла…
– …Сандвик! Ты что, оглох?!
Я вынырнул на поверхность, когда Арнфинн, судя по всему, окликнул меня уже дважды. Не в силах пока сориентироваться, словно оглушенный слепящим светом или резким звуком, я немо на него уставился.
– И долго мы намерены молчать? – язвительно поинтересовался он, а затем, должно быть, заметив, что что-то со мной не так, спросил снова, уже совсем другим тоном: – Что ты сам думаешь?
– По поводу чего?
Вопреки обыкновению, он не стал на меня орать за то, что все это время я был мыслями явно далеко и не уделял должного внимания его потрясающим измышлениям.
– По поводу твоей сцены. Что ты думаешь?
Ах, это. То есть, чтобы он нас наконец отпустил, надо еще публично поунижаться?.. Подробно рассказать о своих ошибках и о том, что они были настолько очевидны, что даже мы сами их заметили?..
Да ради бога. Если это нужно, чтобы скорее выйти отсюда, завернуть за угол и, прикрывая телефон от мокрого, тяжелого снега, найти его имя в списке контактов – не вопрос. Все, что угодно, только скорее. Я должен как можно скорее услышать его голос. Сказать… Черт, я снова все забыл – все, о чем думал буквально секунду назад… Сказать… Сказать, что я люблю его. Что еще я могу сказать?..
– Тарьяй?..
Я подобрался.
– Ну… Вероятно, в следующий раз я мог бы…
“Черт, что?!”
Он наклонил голову, посмотрел на меня поверх очков, пожевал губами.
– По-моему, это было очень хорошо. Глубоко, эмоционально… хорошо.
Стало тихо. Вся труппа в полном составе, как один, забегала взглядом от меня к нему и обратно, а уж я так вообще совершенно потерял дар речи. Не дожидаясь, пока я вернусь из состояния соляного столба, Арнфинн продолжил.
– Я не ошибся, что дал тебе эту роль.
– Кхм… Да?
– Да, – он коротко кивнул. – Твой дед гордился бы.
– Вы, – я откашлялся, – вы работали вместе?..
– Бывало… Он был очень талантлив, что и говорить. Рано ушел.
Он замолчал, покивал головой и уже почти улыбнулся, но в последний момент опомнился: свел брови и вернулся к обычному командирскому тону:
– Поэтому необходимо работать! Стараться!.. Изо дня в день! Каждый день, а не только когда у тебя для этого есть настроение!..
– Так я стараюсь…
– Лучше!.. Лучше стараться, ясно тебе?!
– Ясно, – в уголках губ резко зачесалось, и я только в последний момент поймал улыбку и запихнул ее обратно. – Я все понял, я буду стараться лучше.
– Так-то, – нарочито недовольно буркнул он, а потом снова словно оттаял: обвел взглядом всех по кругу, покивал, потеплел голосом : – Спасибо за премьеру, все вы молодцы. Теперь по домам, отдыхайте… Завтра новый день.
Когда я наконец вышел, было уже начало двенадцатого. У подъезда торопливо попрощался, пожал руки, застегнул куртку и плотнее завязал шарф. Ближе к ночи слегка подморозило, и город словно затянула тонкая ледяная пленка. Руки замерзли почти сразу – то ли из-за низкой температуры и влажности, то ли от напряжения последних часов. Я старался втянуть пальцы в рукава, попутно размышляя, звонить ли прямо сейчас, у театра, или все же лучше сначала вернуться домой, и уже там, более или менее собравшись с мыслями…
С другой стороны, не будет ли неуместно для слишком позднего звонка?.. Вдруг он уже спит… Устал и спит… Быть может, съемки затянулись, что-то не ладилось, не клеилось… И когда он добрался до постели, то просто рухнул в нее, успев только стянуть одежду… Обессиленно закрыл глаза, на ощупь нашел одеяло… Мысли, переживания, планы, душ – все утром, а теперь – только спать… Я помню, как ты спишь… Те редкие разы, когда ты оставался на всю ночь, я помню… И как просыпаешься – тоже… Тянешься, зеваешь… хрустишь косточками… это тихое, еще полусонное мурлыкание… твой запах… Да, вероятно, он уже спит.
И звонить ему так поздно, будить?..
Будить…
Или?..
Что, если он… Вдруг он не один? Как раз сейчас он… с кем-то?! С кем познакомился только что, вечером, в каком-то баре или на улице? Или недавно – неделю, две назад?.. Или… или уже давно?..
Вдруг сейчас он с кем-то постоянным?..
Постоянным…
И я, мой звонок – вдруг он застанет его… во время… когда он… когда они… Нет!..
Нет, сейчас уже поздно!.. Да, поздно… Я позвоню, обязательно позвоню, но потом… Потом, позже, не ночью – днем! Днем, когда он на съемках!.. Да, я позвоню днем – и если он не сможет ответить сразу, то увидит мой номер в пропущенных и наберет меня сам… Когда ему будет удобно. Да, так будет лучше: днем. Завтра.
… Или сначала отправить сообщение?.. Может быть, действительно: спросить заранее, когда мне можно позвонить?.. Когда у него будет время… Когда он не будет занят – на работе или… или…
“Или с кем-то” – скажи же это! У него вполне может кто-то быть.
Вполне может кто-то быть.
Что, если это… Леа?.. Тогда он не любил ее, я знаю, но… что, если… Что, если он привык?..
Что, если теперь у них все хорошо?.. Теперь, когда ему больше не нужно разрываться между нами?.. Что, если теперь у них все… успокоилось? И он к ней привык?.. Перестал видеть в ней только инструмент, способ достижения цели?.. Может, на самом деле у них много общего? По крайней мере, больше, чем он всегда думал?.. Может, она любит те же фильмы, что и он?.. Ту же самую музыку, те же самые блюда… собак?.. Может, они постепенно стали больше разговаривать, узнали друг друга лучше, и выяснилось, что она совсем не монстр и не какая-то… картонка? Что она, быть может, веселая, легкая на подъем, хочет путешествовать… Что ей действительно смешны его шутки, и это с ней он теперь шутит… про возраст?..
Я удалил все свои профили из социальных сетей и до сих пор достаточно успешно избегал любого упоминания о нем, о них… Но что, если он не просто не исчез из ее Инстаграма, а даже наоборот: теперь там больше их фото, теперь там их счастливые фото?.. По одному, вдвоем, с общими друзьями… С его матерью, с Матиасом, с ее семьей?..
Крыло самолета и “скоро” поверх, с сердечками и датским флагом, и сразу же – стаканчик из Старбакса на фоне зала прилета… их сцепленные в замок пальцы… кухонный стол, усеянный мукой, и раскатанное тесто на нем… его руки, тоже выпачканные в муке… полупустые бокалы из-под вина… два ведерка с попкорном и билет в кино… какой-нибудь дурацкий кадр, вроде как когда парочки фотографируются с зеленой маской на лице… и он корчит смешную рожу… или они оба – упали, смеясь, в кучу разноцветных листьев в парке… солнечный осенний день… и все…
… все очень…
… хорошо…
Быть может, он вдруг увидел ее – когда я не стал больше путаться под ногами – увидел и разглядел?.. И та их фальшивая связь напоказ… Как цветы, которые отец дарил маме по воскресеньям: она ставила их в воду, и через несколько дней на мертвых стеблях появлялись свежие ростки – тоненькие, пока совсем слабые, с крохотными листочками, но они были там – живые, зеленые, дышащие… Может, их прошлые отношения, глянцевые и пустые, как бутафорские фрукты, как реквизит – может, они тоже дали начало чему-то… новому?
Или у него появился кто-то еще. Там, в Дании… Разве не мог он встретить кого-то?.. Конечно, мог.
И теперь учится говорить по-датски… Это было всегда смешно, когда он пытался – в той нашей сцене в отеле и потом… Не то, чтобы я умел лучше, но у него он звучал совсем по-марсиански… Это было смешно, он смешил меня… Вдруг, ни с того ни с сего, притворно хмурился, поджимал губы и выдавал что-нибудь… какую-нибудь глупость… вроде “Alsof er een engeltje over je tong piest”*… с ужасным акцентом… а потом не выдерживал – хохотал, и, мгновенно оплетая меня руками, быстро целовал щеки, подбородок, нос, лоб, шею – везде, куда успевал дотянуться… Я отпихивал его и в голос смеялся сам, а потом все снова кружилось, вспыхивало…
Мы много смеялись тогда, в начале… Или даже нет – всегда: мы всегда смеялись.
И, наверное, он смеется с кем-то и теперь. Почему нет – конечно, смеется… Я ничего не слышал о нем несколько месяцев, не зря же говорят, что отсутствие новостей – это хорошая новость. По крайней мере, для кого-то хорошая, правда?..
Хорошая… У него, должно быть, все уже… хорошо. А если так – зачем все портить? Зачем беспокоить уже неважными признаниями?..
В конце концов, это я велел ему уходить, я дал понять, что он больше мне не нужен – к чему теперь мои нелепые ночные звонки?
Наверное, и правда: лучше бросить эту затею… Все это были эмоции, адреналиновый подъем на премьере, этот виолончельный голос, так напомнивший мне его, эта музыка, эти слова… Только лишь адреналин, не более. Остальное неважно.
У нас теперь разная жизнь. Не то, чтобы она была когда-то одной на двоих – нет… Ее мгновения, отдельные эпизоды… Иногда, если мне очень везло, даже дни… Но так, чтобы вся жизнь?.. Нет.
А уж теперь и подавно. Так что…
Так что надо проверить расписание автобусов, когда идет следующий. Магазин, разумеется, уже закрыт, но киоск на вокзале должен работать: надо, наверное, все же что-то съесть… Я что-то не помню, когда ел в последний раз, все как-то не успевал… Кебаб подойдет, да.
И спать… домой и спать. Прав Арнфинн: завтра новый день. Только не забыть поставить будильник…
Внезапно вдалеке что-то шевельнулось, какая-то неясная тень, и я инстинктивно повернулся.
Потом закрыл глаза и потряс головой. И еще раз: это был слишком долгий и выматывающий день, так что неудивительно, что теперь мне виделось всякое. Совершенно неудивительно.
Он… Он не мог там быть. Не мог стоять на другой стороне дороги – не мог. Не мог возникнуть просто так, из ниоткуда, словно джинн из бутылки, только потому, что… Да ни по какой причине!
Не мог. В жизни такого не бывает.
В кино, в театральных пьесах, поставленных именитыми режиссерами, в телесериалах о жизни подростков привилегированной школы одной из самых богатых стран мира – да, возможно. Когда есть сценарий, запрограммированный ход вещей, когда все знают с самого начала: что бы ни произошло, рано или поздно за кадром зазвучит эпическая музыка, и герои встретятся.
Потому что. Так. Написано. В. Сценарии.
Он вышел на улицу, плотнее закутался в длинный шарф. Пальцы стыли, скованные дыханием зимы. За спиной был длинный день, он чувствовал, как устали плечи и нервы. В домах загорались окна; мягкий, уютный свет лился на пустынные улицы, журчал по мерзлому асфальту, а затем беззвучно исчезал в водостоках. Этой ночью он чувствовал себя одиноким. Впереди была долгая дорога домой… и, как назло, автобусную линию в прошлом месяце перенесли из-за работ… какой идиот начинает дорожные работы в ноябре… уму непостижимо… и так перекопали весь центр, а теперь еще это… и даже не спрашивайте по поводу метро!.. даже не…
*зачеркнуто*
… Впереди была долгая дорога домой. Он вздохнул и натянул перчатки (которые не забыл взять дома с утра). Внезапно его взгляд упал на темную фигуру в отдалении. Он вздрогнул и похолодел…
И блади-блади-бла.
Нет, это невозможно. Он не мог исчезнуть из моей жизни на пять месяцев – сделать шаг назад и раствориться в тени, а потом, без всяких предупреждений, просто появиться на другой стороне дороги. В кино – да. В жизни – нет, такого не бывает. Очевидно, я просто сплю, вот и все. После премьеры я приехал домой, еще раз покрутил в руке телефон, положил его на прикроватный столик и теперь сплю.
Это всего лишь сон – один из тех, в которых он возвращался ко мне раньше. Правда, тогда он все время оказывался в моей постели, а не на холодной ноябрьской улице, но, с другой стороны, не мне решать. Не мне решать, где и когда видеть его во сне.
Мимо тихо проехала машина полиции с включенным проблесковым маячком. На секунду его лицо окрасилось в кроваво-красный, потом в глубокий синий, и на нем, словно на экране, я вдруг увидел мгновенно промелькнувшие сцены, которые могли быть в нашей жизни – кадры так и не снятого нами кино: прогулки в парке, путешествия, завтраки, музыка, коробки в прихожей, безуспешные поиски вещей в этих коробках, беспомощное “я помню, что я клал планшет именно в эту коробку” и притворно-возмущенное “он лежит на кухне под грудой какого-то барахла – ты вообще можешь держать свои вещи в порядке?!”…
… кофе в бумажных стаканчиках,
и “кто вчера платил? я – как всегда! это наглая ложь!..”,
и смех,
и “какой же ты идиот!”,
и “иди ко мне”,
и “что ты хочешь на ужин?”,
и “никакого авокадо в этом доме!”,
и “черт, как болит голова! у нас есть таблетки?.. да-да, не вставай, я сейчас принесу!..”,
и “во сколько забрать тебя после репетиции?”,
и “смотри, первый летний дождь”,
и “ты не видел мои наушники?”,
и “обними меня”,
и “сегодня умер отец”,
и “я рядом, я всегда рядом с тобой”.
И да, это совершенно точно был сон, но, с другой стороны – если подсознание предлагает его вам, дарит, как самый долгожданный подарок на рождество… Берите его. Хватайте обеими руками и крепко прижимайте к груди. В конце концов… В конце концов, он может быть последним – этот сон, когда он возвращается к вам.
Глубоко вдохнув и инстинктивно, как перед прыжком в воду, задерживая дыхание, я сделал шаг. В тот же момент, словно ожидая от меня этого знака, какого-то импульса, он тоже двинулся с места.
Я улыбнулся, и его черты, до сего момента напряженные, болезненно застывшие, тут же разгладились. Синие глаза осветились прежним мерцанием, улыбнулись мне в ответ, заблестели…
Не отрывая взгляда, я шел навстречу, машинально переставляя ноги и только надеясь, что успею – добраться до него, почувствовать его тепло, услышать голос – успею прикоснуться к нему до того, как проснусь. Он держал меня, как магнитом притягивая ближе, и я шел к нему легко и спокойно, словно возвращался домой. Казалось, это длилось бесконечно: сколько шагов мы сделали друг к другу… наверное, уже сотню или тысячу. Секунды, минуты, часы бежали вперед, а мне казалось, что я всегда так шел к нему, и всегда буду, и в этой бесконечности он всегда будет так улыбаться мне той самой моей улыбкой, и так же его тело будет стремиться к моему, так же на меня будут смотреть его удивительные… волшебные…
Что-то случилось – я почувствовал это, еще не осознавая, не укладывая в голове, только почувствовал – эту странную, тревожную, пугающую перемену: что-то случилось.
Его улыбка вдруг исчезла, потрескалась сухим деревом и ссыпалась трухой; он словно весь погас – одним махом, мгновенно, будто внутри него какая-то холодная ладонь накрыла едва разгоревшееся пламя. Еще секунда – и его глаза в ужасе расширились, он резко подался вперед и выбросил руку в предупреждающем, каком-то отчаянном жесте. Умом я понимал, что все, должно быть, происходит быстро, но по какой-то причине прямо передо мной его движения распадались на отдельные статичные кадры, с паузами между, будто бы и он сам, и его голос, тоже растянутый по звукам, зажеванный на виниловой пластинке, с трудом продирались сквозь ставшее вязким и тягучим пространство.
Он обернулся в сторону, инстинктивно я проследил за ним взглядом и неожиданно натолкнулся на мощный, слепящий белым свет. Через мгновение тишину разрезал сигнал клаксона.
“Какой короткий был сон”, – подумал я и закрыл глаза.
***
Когда я открыл их в следующий раз, то обнаружил, что лежу на земле, а он сидит рядом и, держа меня за руку, раскачивается взад и вперед. Несколько секунд я соображал, где нахожусь, и настороженно прислушивался к себе – но нет, вроде бы, ничего не дергало и не болело, было только очень холодно спине и плечам и неприятно мокро под затылком.
Я попытался двинуться и встать, но он, заметив, что я очнулся и смотрю на него, тут же удержал меня на месте. Наклонился ближе и торопливо, почти горячечно зашептал:
– Все будет хорошо, слышишь?.. Не двигайся, все будет хорошо… К нам уже едут… Все будет хорошо… Все будет…
Он вдруг задохнулся.
– Ты меня слышишь?.. Тарьяй…
– Слышу, – с трудом проговорил я: язык словно распух и почти не ворочался.
Одной рукой он держал мою ладонь, а другой, перебегая пальцами, осторожно касался лица, шеи, груди.
– Не закрывай глаза, хорошо?.. Поговори со мной… Тебе больно?..
У него дрожал голос и кривились губы – или мне так казалось: почему-то с каждой секундой я все больше терял фокус, пока наконец его лицо не стало, будто размокшая акварель, расплываться перед глазами, терять прежние очертания, медленно превращаться в неясное, бесформенное пятно.
В какой-то момент, и я сам не заметил, когда именно, но я вдруг перестал ощущать холод или дискомфорт. Неведомым образом лежать стало значительно удобнее, тело само по себе расслаблялось, я медленно погружался в бесконечно приятное состояние покоя, негу, во что-то теплое, безмятежное… Мне уже не хотелось вставать и никуда идти, пусть бы только он лег рядом… здесь, со мной, на свою подушку… как всегда… я бы взял его за руку, и мы смотрели бы друг на друга… как хорошо, что ты здесь… не уходи пока, не уйдешь?.. останься еще чуть-чуть… хочешь, я расскажу тебе про премьеру?.. или лучше ты – ты расскажи мне что-нибудь… как ты?..
– Только не закрывай глаза, слышишь?! Ты слышишь меня?! – его голос звучал глуше, с каждой секундой все отдаленнее, мягче. – Поговори со мной… Тарьяй!.. Тарьяй!..
– Я хотел тебе позвонить, – язык по-прежнему слушался плохо, но, наверное, это было не так уж необычно: все же я спал, а во сне тело вполне могло жить своей собственной жизнью. – Сказать, чтобы ты…
Голова стала плавно кружиться, веки наливались тяжелым, и я начал бояться, что не успею сказать ему главного.
– … чтобы ты знал: я хочу быть с тобой… Холм…
Он издал какой-то странный звук, похожий на сдавленное мычание.
– И когда я проснусь, – каждое слово давалось все с большим трудом, но я упрямо заставлял себя говорить, – я обязательно тебе позвоню… даже если поздно… все равно…
Вокруг становилось тише, меня мягко качало и несло вперед, словно на волнах все дальше уносило от берега. Мне было тепло… хорошо… спокойно…
– Я позвоню, – пробормотал я, наконец с блаженством погружаясь в темноту, – потом позвоню… А сейчас я устал…
– Нет! – резкий голос догнал меня, толкнул в спину, больно схватил за шиворот. – Открой глаза! Посмотри на меня! Тарьяй!
Умоляющие ноты в его голосе неожиданно сменились на твердые, отрывистые, почти приказные.
