Не будем усложнять (СИ)

Текст добавлен: 22 ноября 2019, 22:00

Текст книги "Не будем усложнять (СИ)"

Автор книги: Spanish Steps

Жанры:

Слеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Назад к карточке книги

– Много? – спросил я заинтересованно, подвигая ему стул.

Он утвердительно кивнул, перенес кофеварку от плиты и налил – сначала мне, потом себе.

– Конечно. По сверхурочному тарифу. Не задумываясь, проводил бы карточкой снова и снова.

Я распахнул глаза и округлил рот в нарочитом изумлении.

– Проводил карточкой?! Холм, в каком веке ты последний раз звонил в секс по телефону?.. Сколько же тебе на самом деле лет?!

Он скептично глянул на меня, осуждающе поджал губы и покачал головой.

– Тоже мне. Умный нашелся.

И тут же подхватил под столом мою ногу, положил себе на колено, забрался пальцами под штанину и стал поглаживать щиколотку.

– Пей.

Следующие несколько минут мы молчали и, смотря друг на друга поверх чашек, делали маленькие, неспешные глотки. Он по-прежнему гладил мою ногу, то поднимаясь по стопе к пальцам, то снова спускаясь на щиколотку, и улыбался – мне, той самой его-моей улыбкой. И это утро… эти минуты…

“Я всегда буду любить тебя”

***

Потом он стоял в прихожей, натягивая кроссовки и ветровку, проверяя по карманам ключи от машины и футляр с кредитками. Я прислонился к косяку и следил за его манипуляциями.

– В следующий раз я пущу тебя на порог только с зубной пастой.

– Извращенец, – фыркнул он.

Я согласно закивал. Он снова похлопал по карману, затем сделал шаг, притянул меня к себе за ворот футболки и мокро чмокнул.

– Все, я пошел. Оставляю тебя наедине с приятными мыслями о зубной пасте. Молодость – время экспериментов. Но перед тем, как обмазывать ею всякие интересные места, учти: она быстро и неприятно застывает.

– Да иди ты, – засмеялся я.

Покровительственно покачав головой, он, тем не менее, скривил губы в ухмылке.

– Ты слушай, что тебе старшие товарищи говорят. У них за спиной жизненный опыт, а у тебя – только лишь юношеский идеализм.

– Все, иди, – притворно вздохнул я, в противовес словам подаваясь ближе и обнимая его за пояс. – Иди уже. Пожалей мои уши.

– Кстати…

Он нагнулся и лизнул мочку, потом вобрал ее в рот и слегка пососал. Я инстинктивно прикрыл глаза и развернул голову, чтобы ему было удобнее.

– Иди, – пробормотал я через несколько секунд, когда почувствовал, что мы оба опрометчиво приближаемся к точке, за которой все только что надетое и застегнутое неминуемо окажется на полу. – А то ты никогда не уйдешь.

– Нет, – он чуть отстранился, заглянул мне в глаза и, улыбаясь, покачал головой. – Никогда не уйду.

Я улыбнулся в ответ, кивнул и напоследок погладил его по спине.

– Да, кстати, – вдруг вспомнил он, уже нажимая на ручку двери. – А ты идешь на эту презентацию в среду? В клубе каком-то, а после нее – вечеринка?.. Мне Лене говорила, что нас обоих ждут – интервью и все такое.

– Да, что-то припоминаю, – я поскреб затылок пальцами. – Надо глянуть еще раз, но да – Томас тоже упоминал… Кажется, да.

– Я заеду за тобой тогда?

– Давай.

“Мы едем куда-то вместе, уже в среду… Я и он – вместе”

– А ты успеешь?

– Конечно, – ответил он. – Конечно, успею. Придется заскочить в ресторан перед этим – мама просила, но я буду один – так что успею.

Последние слова – я, видимо, отвлекся на что-то, и не расслышал, что именно он сказал. Просто не расслышал – так бывает.

– Что ты говоришь?

– Я говорю, – повторил он, доставая ключи от машины, – что буду один и успею заехать в ресторан, а потом тебя забрать. Там во сколько все начинается? В девять?..

Продолжая улыбаться, я сделал шаг в сторону.

– Как ты сказал? Ты будешь один?

– Ну да, – кивнул он и шутливо нахмурился. – Один.

Я сделал еще шаг и уперся в стену.

– Ты… один…

– Да, – медленно, практически по слогам, как для ребенка, проговорил он. – Я буду один. И смогу тебя забрать.

Губы все еще растягивала улыбка – я чувствовал, как с каждой секундой она становится все более неуместной, гротескной, болезненной: мышцы, словно удерживаемые по сторонам рыболовными крюками, постепенно начинало сводить, однако, какие бы усилия я ни прилагал, согнать ее с лица у меня не получалось, и, глядя на него, я по-прежнему улыбался, как заведенный.

– Ты, – звук вышел сухим, каким-то ржавым, каркающим, – что ты имеешь в виду?

Недоуменно хмурясь – уже не шутливо, а взаправду, он оглядел меня – пробежал взглядом от лица к рукам, потом обратно, еще не вполне понимая, но уже подспудно чувствуя, что только что, за последние несколько секунд что-то произошло, покосилось или даже сломалось и теперь идет не так, как должно. Не находя, однако, логичного объяснения моему изменившемуся тону и странному поведению, он осторожно пояснил:

– Она…

Он сделал паузу, избегая называть имя.

– … не может. У нее съемки. И я буду один. И могу тебя забрать…

Какие-то секунды я просто смотрел на него, укладывая в голове звуки и слова, их последовательность и смысл. А потом прямо там, в коридоре, у входной двери, у меня случилось озарение: вся моя жизнь вдруг пробежала перед глазами.

С того момента, когда я впервые осознал себя как личность – мне было четыре, и на прогулке в детском саду я силой отобрал у Хейди Лунд красный пластмассовый грузовик, и как помощник воспитателя Сесилие уговаривала меня его отдать, потому что “это нечестно, да – ты его взял первый, но Хейди тоже хочет с ним поиграть, надо делиться”, и как я мотал головой и отказывался, но меня все равно заставили, и тогда весь остаток прогулки я просидел в углу беседки, выдавливая из себя злые маленькие слезы, – с того момента до этого самого, настоящего, в котором я, подающий надежды начинающий актер, обладатель кофеварки Nespresso и половины национальной премии за достижения в области телевизионных искусств, стоял, опершись спиной о стену в прихожей своей квартиры, и цеплял друг за друга неумолимо холодеющие пальцы.

До этого, а потом дальше – на год, два, десять вперед. И в каждой из этих сцен будущего я точно так же стоял в прихожей, опираясь на стену.

Шум в ушах, еще пока далекий и глухой, с каждым коротким вдохом становился все более отчетливым и определенным. Я чувствовал, как по нарастающей начинает стучать сердце, секунда за секундой толкая кровь вверх, к голове, все более сильными волнами.

Мгновение, другое, третье – и в висках застучало, завыло, засвистело, словно во время морского шторма. Я инстинктивно прикрыл глаза, и передо мной тут же заплясали огненные языки, то и дело раскаленно пронзая зрачки, вылизывая веки, обугливая ресницы.

Барабанный бой, визг и грохот усиливались, с каждым мгновением все плотнее заполняя пространство вокруг: казалось, вся вселенная содрогнулась, с треском соскочила с оси и неуправляемо понеслась навстречу темной материи, звеня кубками моих смешных достижений, кренясь и подпрыгивая. В какой-то момент я четко понял, что вон он – край, предел наших возможностей – моих и вселенной, а больше мы просто не выдержим, больше выдержать никому не под силу, так что когда звуковая волна достигнет верхней точки амплитуды и дернется судорожно, на самое короткое мгновение замерев в пространстве, сразу за этим раздастся оглушительный взрыв и наши остатки раскидает по разным сторонам.

И тогда мы перестанем существовать.

Я перестану существовать.

Меня больше не…

– Эй!..

Внезапно я почувствовал, как меня трясет чья-то рука, а затем почти сразу издалека послышался смутно знакомый голос.

– Эй! – он держал меня за плечи перед собой и легонько встряхивал, обеспокоенно заглядывая в глаза. – Эй, ты где?..

С трудом я перевел на него взгляд, тщетно пытаясь сфокусироваться.

– Где ты? – снова повторил он, одной рукой по-прежнему удерживая меня за плечо, а другой накрывая лицо и разворачивая к себе. – Тарьяй?.. Ты в порядке?

Я смотрел на него, по-прежнему не в состоянии ни сказать что-то, ни моргнуть, отчаянно стараясь сделать изображение хотя бы немного более четким, разглядеть его черты и силуэт за какой-то туманно-молочной пеленой, однако это получалось плохо: его лицо постоянно разъезжалось в разные стороны, двоилось и искривлялось, распадалось на пиксели. Снова и снова я всматривался что есть сил, таращился на него, словно животное, случайно вышедшее из ночного леса на дорогу и попавшее под обстрел автомобильных фар – слепо, непонимающе, парализованно.

– Черт, да что с тобой?! Скажи что-нибудь… Поговори со мной!.. Тебе плохо?.. Черт, да что же…

Должно быть, сознание постепенно возвращалось: сквозь гул я по-прежнему слышал его голос, раскатывающийся эхом по всей моей летящей прямо к чертям вселенной, но теперь он не подгонял ее еще больше, а наоборот – тормозил, словно повисая на поводьях несущих лошадей, упираясь ногами в пыльную, обескровленную землю.

Когда я пришел в себя достаточно, чтобы различать слова, а не только улавливать звуки, то посмотрел на него снова, более осмысленно, и тогда увидел, как его глазах непонимание происходящего смешивалось с ужасом, как металась и клокотала синева, извергая из глубины шипящие гейзерные струи.

Все еще не в силах объясняться, я медленно поднял руку и дотронулся до горла.

– Сейчас, подожди!

В два прыжка он оказался на кухне, открыл воду, с шумом распахнул дверцу шкафа и тут же вернулся с полным стаканом.

Я посмотрел на стакан, на него, потом снова на стакан, искренне не понимая, что он хочет, чтобы я сделал – протянуть руку и сделать несколько глотков мне просто не приходило в голову. Помедлив немного, он поднес его к моим губам. Я почувствовал прохладу.

– Это вода, – сказал он, тяжело дыша и продолжая всматриваться в меня широко раскрытыми глазами, должно быть, ища в моем лице намеки на остановку сердца или инсульт. – Глотни, это вода… Осторожно… Все хорошо…

Я послушно открыл рот и сделал, как он сказал: отпил чуть-чуть, потом еще раз, и еще.

Он поил меня, как ребенка или больного, держа стакан перед моим лицом, следя, чтобы я успевал проглотить, чтобы не поперхнулся, не пролил на футболку. Он заботился обо мне… Там и тогда, в момент, когда был нужен мне, когда мне была необходима его помощь, когда я не мог ничего делать сам, когда руки безвольно висели по сторонам, когда тело отказывалось подчиняться – он заботился. Он был рядом, он…

Так вот как это… могло быть?.. Если бы мы были вместе?.. Если бы у меня был плохой день – один из тех, когда все идет не так… Или болела голова, или живот… Или если бы я, судорожно вздрогнув, проснулся бы посреди ночи от кошмара?.. Если бы он был рядом – так это могло бы быть?..

Я смотрел на него, не отрываясь, стараясь запомнить его лицо, отложить в памяти мельчайшие детали, самые тонкие лучики морщинок, самые крохотные синие брызги, самую его суть – смотрел и раз за разом делал послушные, механические глотки, пока он не отнял стакан от моих губ и не поставил на комод. Потом он бережно дотронулся подушечкой большого пальца до уголка, стирая последнюю каплю, взял меня за руку, положил себе на пояс, притянул ближе и обнял.

Я закрыл глаза и оперся на него. Шум в голове постепенно стихал, сердце уже не бухало так яростно, воздух проникал в грудь свободнее, ровнее; он слегка покачивал меня, гладил по спине, осторожно и крепко сжимая, словно я был забытой куклой, которую он искал весь день и, только под вечер найдя в песочнице, нес теперь домой.

Знакомый запах – его запах – окутывал меня волнами, снова заползая в каждую мою клетку, раскрывая легкие, роясь и клубясь там настолько плотно, что в какой-то момент этого стало много, слишком много – с очередным вдохом меня затошнило.

Я двинулся, и он тут же испуганно расслабил руки.

– Тебе лучше?

Я кивнул.

– Черт, как я испугался, – он длинно выдохнул. – Я думал, ты сейчас потеряешь сознание, ты весь посерел. Тебе точно лучше?..

Вместо ответа я оттолкнулся от стены – на удивление это далось мне достаточно легко, – одну за другой переставил ноги, сделал шаг и дотянулся до комода. Воды в стакане оставалось на самом донышке: тонкая струйка торопливо побежала по прозрачной стенке, и я сделал последний глоток. Затем снова повернулся к нему.

– Что с тобой?

– Со мной – ничего, – сказал я хриплым, чужим голосом, делая медленные вдохи и постепенно возвращая себе способность управлять телом, контролировать.

Я поднял на него глаза, и тут он окончательно понял: что-то случилось. Что-то треснуло во мне, какая-то деталь или крепление – сломалось, отскочило в сторону и разлетелось вдребезги. Его зрачки мгновенно расширились, синева побелела, ему явно стало страшно.

– Я правильно тебя понял? – уточнил я. – На презентации ты будешь без Леа?

– Да, – ответил он недоуменно.

– Потому что она занята?..

– Да.

– Но если бы она не была занята – ты пошел бы с ней?

– Я не понимаю, – начал он испуганно.

– Просто ответь на вопрос, – я смотрел на него в упор. – Ты пошел бы с ней?

– Может быть, – прошептал он, и я увидел, как ему хочется отвести взгляд. – Может быть, мне пришлось бы.

Я кивнул и повторил:

– Может быть, тебе пришлось бы. Но тебе не доставило бы это никакого удовольствия, не так ли?

– Нет, – он помотал головой. – Не доставило бы.

– Но ты все равно сделал бы это, потому что работа есть работа. Да?

Он шевельнул губами, словно хотел сказать что-то большее, чем просто согласиться, но не произнес ни звука.

– Я не расслышал, – заметил я спокойно и ровно. – Ты сказал – “да”?

– Да, – ответил он, на этот раз вслух, и по выражению его стремительно выцветающих глаз я понял, что он знает, к чему я веду.

– Потому что она помогает тебе держать тот образ, который выбрало для тебя агенство и который позволит тебе получить больше разноплановых ролей. Да?

– Да, но…

Я посмотрел сначала на стакан, который все еще держал в пальцах, потом снова на него – он тут же с жадностью поймал мой взгляд и уже открыл было рот, чтобы начать объяснять, но я прервал его.

– И когда вчера вечером ты вернулся сюда, то по-прежнему именно так и думал. Да?

Он опустил глаза.

– Скажи это.

– Послушай, я…

– Скажи, – снова прервал его я. – Я хочу, чтобы ты это сказал. Так ты и думал?

Еще несколько секунд он молчал, добела закусив губу – то ли обдумывая свою реплику, решая, что лучше сказать и какими словами, какой ход сделать следующим, чтобы выйти из неприятной ситуации с минимальными потерями, то ли просто собираясь с духом.

– Скажи.

– Наверное, – с видимым усилием выдохнул он наконец.

Я удовлетворенно кивнул. И продолжил:

– И когда ты сказал, что любишь меня, ты по-прежнему считал, что не следует смешивать личное и рабочее. Да?

– Послушай, – начал он, отчаянно стараясь вырваться из очерченного мной круга. – Дай мне объяснить… Я сейчас тебе все объясню…

– Здесь нечего объяснять, – заметил я пока еще по-прежнему ровно, но уже чувствуя, как сердце снова подхватывает прежний ритм и перемещается к горлу. – Здесь все предельно ясно. Я – это одно, она – это другое. Да?

Он снова отвел взгляд.

– Да? Ответь.

– Да.

Cтук внутри усилился, постепенно переходя в вибрацию. От груди она поднялась выше, к вискам и векам, зашумела тяжелой кровью и наконец превратилась в непрерывный монотонный звон, словно бы кто-то намеренно держал одну и ту же ноту, с усилием водил смычком по одной-единственной скрипичной струне. Этот звон резал уши и заставлял меня самого резонансно вибрировать с каждой секундой все сильнее, пока наконец амплитуда звуковой волны не изогнулась немыслимой дугой и не взорвалась, достигнув наивысшего значения.

Я резко распахнул глаза и буквально почувствовал, как зрачки сжались в точки. Горло перехватило, и, подхваченный ударной волной этого взрыва, я изо всех сил сжал стакан, а потом, в бесконтрольном приступе мгновенно накатившей ярости, резко выбросил вперед руку и швырнул его в стену.

Стеклянные капли веселым дождиком закапали на пол, и, тяжело, со свистом дыша и сжимая кулаки, я уставился на него.

Он смотрел на меня в ужасе, ошеломленный, явно колеблясь между тем, чтобы подойти ко мне ближе и постараться успокоить или сделать пару шагов назад и оказаться на безопасном расстоянии.

– Что с тобой? – только и смог проговорить он, озираясь на осколки.

– Что со мной?.. Со мной?!

– Да, что с тобой? Что происходит, я не понимаю…

– Не понимаешь?!

Я заглатывал воздух колючими комками, выталкивая его потом из себя вместе со словами под напором, словно тугую струю воды из брандспойта.

– Не понимаешь, что происходит?! Я тебе сейчас объясню, что происходит… Я тебе объясню, чтобы ты понял – чтобы даже такой, как ты… понял.

Он дернул головой, словно лошадь на змею, и задышал со мной в унисон, так же хаотично.

– Нет никакого “одного” и никакого “другого”, ты слышишь меня?! Нет никакого “другого”! Есть я и есть она. И мы… Мы, блять, не детали твоего пазла, гребаный ты придурок!..

Слова наскакивали одно на другое, царапали горло, душили, как совсем недавно душил меня он, и я торопился – торопился вытолкнуть их наружу побыстрее, выкашлять, выблевать, как сгусток мертвой, неподвижной крови, как инородное тело, как раковую опухоль.

– Мы… Я не деталь, слышишь?! Я не подхожу для какого-то определенного места, для той выемки, которую ты для меня определил, ты слышишь?! Я не могу… Не могу проебать всю жизнь, ожидая, когда у тебя найдется для меня время! Когда ты, блять, не будешь занят – с ней, с работой, с чем-то еще!..

Голос становился все громче, я почти орал – или уже орал, выплевывая слюни и чувствуя, как на лбу вздуваются вены, как отбойно стучит в висках, как неконтролируемо трясет все тело.

– Я не могу так жить! Ты слышишь меня?! Не могу! На хуй такая жизнь! На хуй!.. И ты – иди ты на хуй с такой жизнью!..

Он протянул ко мне руку, пытаясь успокоить, объяснить, вставить хоть что-то между моими выкриками, как раньше, отвлечь прикосновением, разорвать петлю, по которой я сейчас безостановочно метался, но тщетно. Я несся вперед на волне ярости, и его слабые сигналы с другого берега были мне уже не слышны.

Я был уже далеко.

– Ты знаешь, что это такое?! – выплевывал я, со злобным удовлетворением отмечая, как он инстинктивно прикрывает глаза от каждого моего удара. – Ты знаешь, что такое сидеть и ждать?! Ждать, когда ты, блять, соизволишь позвонить?! Когда оторвешься от своих охуительных дел? Знаешь?! Ты знаешь, каково это – знать, что сейчас ты с ней?! А, Холм?! Сколько раз… Сколько раз я повторял себе, что ты рядом с ней для работы!.. Что ты стоишь рядом с ней на всех этих ваших уродских фотосетах только для работы, что ты… Что ты, блять, спишь с ней… Что ты спишь с кем-то для работы, продажная ты тварь!.. А потом ты приходишь ко мне – когда темно, когда никто не видит… Приходишь и, как ни в чем не бывало, говоришь, что любишь – меня?! Что всегда меня любил?!

Уже задыхаясь, он мотал головой и хрипел, слушая все это, глотая все то, что я с силой пихал ему в глотку – проталкивая глубже, сквозь рвотные позывы, оставляя внутри горла кровавые подтеки.

– Что ты, гребаный урод, знаешь о том, что такое любить?! Что ты знаешь об этом, а?! Ты, как грязная портовая проститутка, спишь с ней ради карьеры, а мне говоришь о любви?! Ты – о любви?!

Он снова попытался остановить меня, попытался прервать, вставить что-то, но куда там. Я не сказал еще всего, что хотел, и не намерен был останавливаться.

– Если она такая – твоя любовь, то забери ее обратно! Забери и засунь себе в задницу – она мне не нужна!.. Здесь и сейчас – забери ее вместе с собой и вали отсюда, вали на хуй, я больше никогда не хочу тебя видеть!.. Никогда не хочу видеть перед собой твою рожу, ты меня слышишь?!

Да и не смог бы – остановиться.

Не смог бы, даже если бы захотел.

– Я не хочу тебя видеть – никогда! Ни с ней, ни без нее – ты понял?! Даже если сейчас ты резко поймешь, кто… что на самом деле важно в твоей жизни – даже тогда, слышишь?! Я не могу, не хочу больше тебя видеть – никогда!..

Последнюю фразу я выкрикнул уже почти на издыхании и, пытаясь хоть как-то унять стук в висках, оперся рукой на стену. Должно быть, он воспринял это как сигнал.

– Послушай… Послушай меня…

– Я слушал столько дерьма, Холм!..

Перед глазами полыхало – от ярости, от недостатка кислорода, от… от безысходности – от тупой, бесконечной безысходности, оттого, что все это я знал и раньше – все, что швырял в него теперь, все это было на поверхности… Он никогда не скрывал от меня настоящего положения вещей, он не отрицал… он ничего не отрицал… Я сам – сам выбрал закрывать глаза, сам выбрал зарывать голову в песок, сам выбрал… верить.

Я сам выбрал верить в это его “всегда”… в это его лживое, грязное, подлое “всегда” – я так хотел верить в него!.. И когда услышал его снова – вчера, надеясь, что хотя бы на этот раз он разглядит, поставит меня выше своих собственных интересов – хотя бы раз, хотя бы сейчас… Я снова выбрал поверить… В то, что хотя бы раз это его “всегда” действительно означает “всегда”, а не “иногда” – когда удобно ему, когда у него есть время на это “всегда”… Время, не занятое чем-то поинтереснее…

– Столько твоего дерьма я сожрал за это время!.. И всегда как последний дебил, улыбался и просил еще. Еще, еще, больше дерьма, больше!.. Как последний… Но теперь – хватит. Ты понял меня?! Хватит, я нажрался досыта!

Я перерезал горло ребром ладони.

– Больше в меня не влезет, так что извини, приятель. Теперь иди и толкай его кому-нибудь другому: ей толкай, девушке своей… Или найди такого же имбецила, который будет слушать тебя, раскрыв рот… Будет давать тебе, когда у тебя будет желание и время для этого – по щелчку! Будет ждать и верить, что все это, блять, сука, временное! И только он, блять, постоянный!.. Так что давай – вали! А я…

Я вдохнул.

– Я больше не могу, все. Ты разъебал меня всего, Холм, вдоль и поперек… Надеюсь, тебе понравилось, надеюсь, ты получил удовольствие… А теперь – вали.

– Послушай меня, – торопливо начал он, пользуясь тем, что я на секунду потерял дыхание. – Мне осталось совсем немного, клянусь. Буквально совсем чуть-чуть… Я отработаю контракты и сменю агентство – сразу же, но тогда я смогу выбирать, понимаешь?.. У меня уже что-то будет в резюме – проекты, результаты.. Понимаешь?!

– О, да – язвительно протянул я. – Конечно, понимаю! Я все это время все прекрасно понимал, отчего бы мне не понимать и сейчас?! Когда ты все так хорошо объясняешь, да?! Все временное, работа есть работа… А я не вписываюсь в твою работу, Холм, уж извини! Члены не вписываются в твою работу – никак! В твой прекрасный образ… Кто же поверит, какой ты весь из себя Ромео, если в жизни ты член сосешь, а?!

И вот он был снова здесь, передо мной, тот “другой” я, настоящий, которым я теперь стал – или, может, был всегда. Он бил прицельно и четко, метя в голову, в сердце, в солнечное сплетение, а когда отводил руку, с лезвия ножа, зажатого в его пальцах, крупными, тяжелыми каплями падала вниз кровь, смешиваясь с землей и грязью.

– А сосешь ты хорошо, Холм, надо отдать должное!.. Качественно. Это ты умеешь, что и говорить!.. Так что не унывай: найди себе кого-нибудь, кому этого хватит за глаза, и все будет в порядке. Кого-нибудь посговорчивее… Поумнее. А я – все. Баста, слышишь?! Элвис, блять, покинул здание.

– Совсем немного, послушай меня, – начал он снова, ровно с того момента, где остановился. – Немного – буквально несколько месяцев… Если ты мне поможешь, совсем чуть-чуть… А потом я просто поменяю агентство, и все будет совсем по-другому, понимаешь?!

Я глянул на него – как он умоляюще смотрел, как протягивал руку, как просил поверить – снова… Опять, снова, добровольно войти в ту же ловушку и тихо прикрыть за собой дверь, облегчить ему жизнь, сделать все самому – вот чего он просил, вот чего ему хотелось бы…

И от этого, от ясного, кристально ясного осознания его цели – его настоящей, подлинной цели – у меня словно открылось второе дыхание, нашлись силы – видимо, последние, самые остатки, но и они были хороши, и они подходили, и их я был намерен использовать все, до конца.

– На хуя тебе менять агентство, Холм?! – заорал я так, что где-то в подъезде залаяла собака. – На хуя?! У тебя все прекрасно получается с этим агентством, ты же, блять, у нас нарасхват теперь!.. Ты теперь сраная звезда! И каждый хочет себе кусок Хенрика Холма, чтобы дрочить на твой светлый облик – зачем тебе менять агентство?!. Ты столько времени к этому шел – на хуя выбрасывать это все сейчас, все эти, блять, немыслимые достижения?! Ради чего?! Ради меня?! Да нахуй они мне сдались – жертвы твои?! Милостыня твоя, а?! И ты сам – нахуй ты мне сдался?! Нет, все, хватит… Я больше не могу так, я просто больше не могу… Все.

– Ты не представляешь, как я хочу все это бросить! – выпалил он, тоже повышая голос. – Как меня заебала эта двойная жизнь!.. Просто заебала!..

Я поднял брови так, что они чуть не улетели на затылок, и растянул губы в ухмылке.

– Тебя?.. Тебя – заебала? Тебя?! Ты устал от двойной жизни?! Ты устал трахать нас обоих – меня и ее?! Ее – днем, а меня – ночью, чтобы не догадался никто?! Ты от этого устал?!

– Но я уже так близко, понимаешь? – он продолжил, упрямо пропуская оскорбления мимо ушей. – Так близко к тому, чтобы что-то значить. Я никогда еще не был так близко, никогда не добивался такого результата… Я никогда еще ничего не добивался, ты понимаешь, что это значит?!

– О, конечно, я понимаю, – прошипел я, – Как тут не понять. Мечты должны сбываться, да?! Я только “за” – пусть все твои мечты сбудутся – все, блять, как одна!.. Но только уволь – без меня. Без меня, слышишь?! Хватит.

– Если ты просто немного поможешь мне…

– Я?! Я – помогу тебе?! И чем же ты хочешь, чтобы я тебе помог, Холм?.. Чем – у меня нет связей, нет дяди-журналиста, нет ничего, что могло бы еще больше обелить твой и так белоснежный облик!.. Ты не по адресу обращаешься, приятель, я не могу встать рядом с тобой на фотоколле – у меня член, если ты не заметил, а члены в твои фотоколлы не вписываются!.. Я не могу ничем тебе помочь, уж прости, и уж точно не стану выбрасывать всю свою жизнь, только чтобы сбылись твои мечты! Чтобы ты, наконец, был доволен результатом!..

– Послушай…

Меня вдруг осенило: вот оно!.. Помочь тебе?! Помощь тебе нужна?! Да не вопрос – кто я такой, чтобы отказывать ближнему в помощи?!

– Хотя, знаешь, – я сделал шаг, и он тут же встрепенулся мне навстречу. – Подожди, что же это я… Я тебе сейчас помогу – скажу, как будет дальше, и тебе не придется ничего решать, да?.. Смотри как замечательно! Это будет тебе мой подарок – цени, Холм!.. За все то время, что мы… что ты тянул на себе всю эту непосильную ношу, всю эту неприятную двойную жизнь – мой тебе подарок, с большой признательностью. Готов? Готов, да?!

Он нахмурился и снова добела закусил губу.

– Ты сейчас отдашь мне ключи от квартиры и свалишь, как я уже упоминал, на хуй, понял? И будешь жить долго и счастливо – как всегда мечтал. Ты понял меня?!

– Нет, – он шумно выдохнул и замотал головой. – Нет, я не уйду. Я не могу без тебя.

Фальшиво-ободряюще я хлопнул его по плечу.

– Сможешь!.. Еще как сможешь! И потом, не переживай: мы же не расстаемся навсегда, что за мелодрама!.. Мы с тобой будем видеться – на приемах и светских раутах, угу. Надо же и мне начинать выходить и как-то развлекаться… Я прямо что-то засиделся, ты так не считаешь?! Сожрал за последние месяцы столько еды на вынос, что уже и забыл, что это такое – нормально пожрать в ресторане. Так что отлично все будет, не переживай. Ты и разницы не заметишь.

И вытянул вперед ладонь.

– Ключи.

Он снова замотал головой.

– Нет. Нет!

– Давай, Холм, – тем же тоном подзуживал его я, – давай!.. Поклонись и вали со сцены. Давно пора было опустить занавес на все это… убогое блядство… Блядство, слышишь?!

– Пожалуйста, – он задыхался, то прижимая руку к груди, то протягивая ее мне навстречу, – пожалуйста… Я прошу тебя… Я люблю тебя, пожалуйста…

Какое это все же было клише… Я и он, перед дверью, и это “я не могу”, “я люблю тебя”, какое же всё-таки убогое клише… Как я оказался в нем, внутри этого второсортного, дешёвого водевиля?.. Почему я был настолько слеп, что не увидел, чем все это закончится?! Как я допустил?! Почему верил каждому слову, каждой лжи, каждому фальшивому отблеску пустой, лицемерной синевы?! Почему я любил его?!

Почему я всегда его любил?..

– Я прошу тебя, – твердил он снова и снова, словно заезженная пластинка. – Не надо, я постараюсь, я все сделаю, пожалуйста…

“Всегда его любил”

Это было так нелепо, так убого и смешно, что ничего другого просто не оставалось: я расхохотался ему в лицо. Он крупно вздрогнул и затих.

– Холм…

Я оторвался от стены, сделал пару шагов и заглянул ему в глаза. Положил руку на грудь – туда, где под тонкой кожей колотилась в ребра большая умирающая птица.

Несколько секунд я слушал ее крик, а потом медленно приблизился к его лицу и прошептал:

– Холм… Я выгрызу твое сердце и насажу его на булавку, как однодневную бабочку. А потом выжру тебя, слышишь?.. До самого конца, все до кишок – выжру и не подавлюсь. Слышишь меня?..

Он прерывисто вздохнул и тут же вздрогнул: я широко провел языком по его губам и от уголка прошел дальше, по скуле, оставляя на коже холодный влажный след.

Затем отступил назад и распахнул дверь.

James Blunt “Don’t give me those eyes” – Джеймс Блант “Не смотри на меня так”

https://www.youtube.com/watch?v=dXiboIdK0ug&feature=youtu.be

Don’t give me those eyes cause you (Не смотри на меня так)

Know me and I can’t say no to you (Ты же знаешь: я не могу тебе отказать)

We can’t have each other even if we wanted to (Мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели)

In another life, darling, I’ll do anything to be with you (И в другой жизни я сделал бы все, чтобы остаться с тобой)

We can’t have each other even if we wanted to (Но мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели)

Don’t give me those eyes, don’t give me those eyes (Не смотри на меня так)

Cross your heart and square it (Скажи мне правду)

Hotel room in Paris (В гостиничном номере в Париже)

Kills me that you’re married (Ты несвободен, это убивает меня)