Текст книги "Не будем усложнять (СИ)"
Автор книги: Spanish Steps
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
Перед вашими глазами его руки… они обнимают сигарету перед тем, как опалить ее с одного конца… защищают от ветра, окутывают теплым воздухом… нежно постукивают, чтобы сбить пепел… легкими касаниями гладят фильтр… поднимают и опускают, качают…
А потом… потом вдавливают в холодную керамическую поверхность, потому что… Не знаю. Потому что в квартире есть противопожарные датчики?.. Кроме того, это не последняя его сигарета, и не единственная – у него их много, целая пачка. Чего жалеть?..
Хорошее все-таки это приспособление – машинка для стрижки волос. Удобно, быстро, эффективно. И очень преображает – тут не поспоришь. Когда я закончил, из глубины зеркала мне улыбался странный некто, лишь отдаленно напоминавший меня прежнего, с едва знакомыми чертами – теперь, из-за почти полного отсутствия волос, словно бы выпуклыми, увеличенными, приближенными зумом камеры; с зажатой в уголке губ сигаретой, размалеванный цветными мазками сходящих синяков, со слегка заостренными скулами и тенями у прищуренных глаз.
И знаете, что?.. Он мне сразу понравился, этот некто. У него было наглое и самоуверенное выражение лица, лучше всяких слов говорящее: этот не даст себя в обиду, не растает в чужих руках, не прогнется под чужие обстоятельства, не будет послушно глотать чужую ложь. Ему наплевать на уверения и объяснения, на “временное”, он не знает разницы между рабочим и личным и уж точно не кончит, хрипя и корчась, наслаждаясь рабским чувством принадлежности и беспомощности, пока ему сжимают горло. Этот сожмет горло сам и не подумает дважды. Одним словом – стоящий тип. Я бы такому дал, если вы понимаете.
Он мне так понравился – тот, кто смотрел на меня в отражении, – что я подмигнул ему и прищелкнул языком. А он подмигнул мне в ответ, так что сразу стало понятно: мы прекрасно поладим.
Вдоволь насладившись новым знакомством, я сходил на кухню за пакетом – зеленым, для биомусора: вы можете сколько хотите упиваться раздвоением личности, можете хоть растраивать ее или вообще размножать до бесконечности – тут вам кроме вашего психиатра никто не указ, – но мусор при этом будьте любезны сортировать. Положив сигарету на край полочки перед зеркалом, я собрал в пакет остриженные волосы, секунду посмотрел на них – там, внутри, – а потом плотно завязал ручки.
И как раз в этот момент в дверь позвонили. Мы с моим новым приятелем, в общем-то, гостей не ждали и светских визитов тоже, так что одновременно смяли каждый свою уже почти растаявшую сигарету о край раковины, прикурили новую, ухмыльнулись друг другу в зеркале, напоследок проведя ладонью по голове, и только тогда открыли дверь.
За ней оказались – кто бы вы думали – Румен в компании Давида и Саши, в руках у Румена была коробка из-под пиццы.
– Неожиданно, – сказал я, поднося сигарету ко рту и делая затяжку.
И надо было видеть их лица, когда я, такой весь из себя раскрасавец, появился на пороге!.. Наблюдать, как с губ скатывались улыбки, как в изумлении распахивались глаза, как застывали позы, как Давид глупо раскрыл рот и стал похож на рыбу – в этом было совершенно особенное удовольствие, ни секунды которого я не намерен был упустить.
С другой стороны, в чем-то я их понимал: вместо привычной физиономии – лично на мой взгляд, отмеченной шармом и очарованием, – на них смотрела осунувшаяся, хищная морда с плотно натянутой на скулах кожей, практически лысая, держащая в зубах сигарету и гнусно ухмыляющаяся при этом. Тут впору поднять вилы, зажечь факелы и выставить вперед распятие.
– Приятель, – сказал я Давиду, вдоволь насладившись немой сценой, – ты можешь закрыть рот, я не в настроении для минета сейчас.
Давид моментально захлопнул рот, и у него сделался такой вид, словно ему засунули в задницу штопор – еще более удивленный, я хочу сказать.
– И чего вам надо? – поинтересовался я, опираясь на косяк и делая еще одну затяжку.
Первым очнулся Румен – мотнул головой, переступил с ноги на ногу и осторожно, словно боясь, что я вцеплюсь ему в глотку, заливая все вокруг бешеной слюной, проговорил:
– Ты не отвечал на сообщения и трубку не брал.
– Совершенно верно, – не стал отпираться я. – Не отвечал и не брал. И?..
– И, – он оглянулся на остальных, – мы решили к тебе зайти.
– Какая радость, – сказал я, по-прежнему придерживая дверь. – Не помню, когда я последний раз так радовался. Но, видите ли…
Я снова затянулся, а затем выпустил дым мягкими кольцами.
– … сейчас неподходящее время. Я занят. Уроки делаю. Математику, да.
И кивнул головой для пущей убедительности.
– Мы ненадолго, – подал голос пришедший в себя Саша. – На полчасика. Мы пиццу принесли.
И показал пальцем на коробку, которую Румен держал в руках. Тот, в качестве подтверждения, слегка ею потряс.
– Ну раз так, – я пожал плечами и оценивающе осмотрел их каждого по очереди, – что с вами будешь делать. Проходите и…
Я кивнул в сторону Давида, по-прежнему стоящего столбом и глазеющего на меня, не мигая.
– … и это с собой заберите, пока оно мне всех соседей не распугало.
Затем развернулся и прошел вглубь квартиры, оставив за собой раскрытую дверь. Они вошли молча, в прихожей скинули обувь и появились в гостиной.
– Извольте присаживаться, – церемонно предложил я. – Что пить будете?
– Кола, если есть, спасибо, – сказал Румен, усиленно делая вид, что все в порядке, и открывая на столе коробку. – С ветчиной и ананасами – все остальные были вегетарианские.
– С ананасами, – отчего-то повторил я, подхватил с подоконника кружку с вчерашним кофе и затушил о край сигарету. – Ну с ананасами – так с ананасами.
– А мне Solo* – можно? Если есть, – попросил Саша.
– Нет, Solo нет. Только Кола.
– Ну Колу тогда.
Из холодильника я достал невесть сколько там простоявшую Колу, а к ней – бутылку рома, которую захватил в Duty Free по пути из Лондона. Повинуясь какому-то мимолетному инстинкту, я погладил узкое горлышко, и на секунду передо мной возникло его лицо в тот момент, когда он увидел меня в зале прибытия. Но только лишь на секунду: я помотал головой, и оно исчезло.
– Вот, – сказал я, ставя обе бутылки на столик перед диваном. – Кола: как ты просил.
Все трое, как собачки в цирковом представлении, одновременно подняли на меня глаза.
– А не рановато ли? – спросил Румен.
– Нет, не рановато, – уверенно ответил я, доставая стаканы.
Они переглянулись, а я сделал вид, что ничего не заметил.
– А вот это – что? – он кивнул на мою шею.
– Вот это?.. Это я упал. На велосипеде катался – и упал.
– Понятно, – медленно протянул он и снова переглянулся с остальными. – И прическу решил поменять?
– Ага, – я подмигнул и расплылся в улыбке. – Новый образ, у меня же роль новая, я говорил?.. В театре.
– В сентябре, – неожиданно сказал Давид.
– Ого! – в показном изумлении я уставился на него, а потом расхохотался. – Оно живое! Оно разговаривает!
Саша с Руменом фыркнули, обстановка немного разрядилась.
– Черт!.. А мы-то надеялись. Придется возвращать по гарантии.
– Идите вы, – беззлобно отмахнулся Давид и снова уставился на меня.
Я сделал шаг в его направлении и наклонил голову.
– Я теперь на ощупь, как новорожденный ежик, просто прелесть. Хочешь потрогать?..
– Нет, спасибо, – быстро отказался он и спрятал руку за спину.
– Ну как хочешь.
А потом обратился ко всем сразу:
– Ну так что: две трети на треть? Как обычно?
Улыбки снова сползли с их лиц, и – ей-богу, меня это начинало раздражать.
– Ну?! Или чистый? Льда нет – сразу предупреждаю.
– По-моему, все же еще рано, – нудно повторил Румен.
– Я вообще не люблю ром, – пробормотал Давид. – Мне от него потом плохо всегда.
Саша сидел некоторое время, кусая губу, видимо, раздумывая, спрашивать или нет, и в итоге предсказуемо не вытерпел:
– А ты давно так… упал? – поинтересовался он.
– Да вот, какое-то время назад, – уклончиво ответил я. – Я на календаре не отмечал, если ты понимаешь.
Мы немного помолчали, а потом я спохватился:
– Кстати, а чего это вы не в полном составе приперлись?.. Где же наш обаятельный Марлон?
Они опять переглянулись между собой, и Давид слегка покраснел.
– Он уехал, – сказал Румен наконец.
– Дай-ка я угадаю, – усмехнулся я. – В Данию.
Румен кивнул.
– Он давно собирался, билеты заказал заранее.
– Ну да, то-то я и смотрю на его довольную рожу в инстаграме – надеюсь, он хорошо проводит время, – заметил я, тут же возвращаясь к начатой теме: – Ну так что? Два к одному?
– Ты знаешь.. наверное, я не буду, – Румен помотал головой.
– И я тоже, – облегченно поддержал его Давид.
Я обвел их взглядом и широко улыбнулся.
– Друзья мои, – сказал я таким радушным и ласковым тоном, что меня аж самого смех разобрал, – давайте-ка я расскажу вам, как обстоят дела, да?..
Они молча подняли глаза.
– А обстоят они так: либо вы сейчас перестаете ломаться и пьете, либо – и я говорю это со всей любовью, на которую способен, – съебываете на хуй. Одно из двух.
И я выжидающе поднял бутылку, мол, ну как, что скажете?
Саша отмер первым.
– Мне четверть рома и три четверти колы – для начала.
– Вот! – удовлетворенно воскликнул я. – Первые разумные слова за все время!..
– И мне так же, – помедлив всего лишь секунду, Румен подхватил кусок пиццы.
Я покосился на Давида.
– А, черт с ним! – он махнул рукой. – Мне две трети на треть.
– Ты всегда мне нравился, Давид, – доверительно сообщил я, передавая ему стакан. – Хороший ты парень, хоть и обаяния в тебе ни на грош – не то, что во мне.
– Да пошел ты, – беззлобно отозвался он и засмеялся, теперь уже легко и расслабленно. – Skål!
И понеслась.
В какой-то момент, рассказывая очередную историю из своей богатой на фейлы личной жизни, Давид махнул рукой, и все бутылки, загромождавшие столик, с грохотом попадали вниз. Это отчего-то нас ужасно рассмешило, и минут пятнадцать мы истерически ржали, даваясь, хватая ртом воздух и размазывая по лицу слезы. Потом загорелись идеей покрасить Сашу в цвета норвежского флага и даже собрались идти в магазин за краской для волос. Ему, как ни странно, эта мысль показалась не такой уж привлекательной, а вот подпоить Марлона и перекрасить его – самое то. Насчет “самое то” мы согласились единодушно, и по этому поводу Румен поставил себе напоминание в календаре.
Я помню, что мы заказывали доставку, и Румен слюнями исходил на девушку-курьера, все приглашал ее войти, а она смеялась через порог и вежливо отказывалась – конечно, сказал я ему прямо при ней, ты посмотри на себя, какой ты уродливый долбоеб, да еще и пьяный в дрезину, я бы к тебе близко не подошел, на хрен ты сдался.
– Ну что вы, – ответила девушка, а в ее глазах я с легкостью прочитал: “И это еще мягко сказано”
Потом мы жрали руками, роняя жирные куски на пол, потом играли в FIFA и орали во все горло, потом они втроем по очереди трогали мою голову, каждый раз поражаясь, насколько она мягкая и приятная на ощупь, потом мы просто пили, потом Саша позвонил куда-то, и дальше мы передавали косяк по кругу, потом что-то смотрели, кому-то кричали из окна, потом Румен тянул нас за руки с пола, где мы валялись среди пустых бутылок и корочек из-под пиццы, чтобы идти в Стринг**, потом опять пили и опять до колик над чем-то смеялись, потом передумали насчет цветов флага и решили, что лучше просто в белый, и снова собрались идти за краской, но опять решили отложить до следующего раза, потому что никто не мог вспомнить, где она продается, потом еще раз заказывали доставку, уже другую – на этот раз пакеты привез здоровенный мужик хипстерского вида с бородой по колено, и эти трое мудаков, мерзко хихикая, выставили меня на площадку, сказав напоследок, что в жизни важно разнообразие, потом я стучал в дверь – в свою собственную дверь и, пытаясь не шуметь слишком сильно и не травмировать соседей, шипел и угрожал, что если меня сейчас же не впустят обратно, я покажу им, что такое на самом деле крепкая мужская дружба, причем без смазки – на это мудаки ржали с другой стороны, пока наконец я не вспомнил, что ключи преспокойненько лежат у меня в кармане. Потом мы снова свернули косяк – последний, травки уже оставалось совсем чуть-чуть, по паре неглубоких затяжек, и снова передавали его по кругу, а потом, кажется, я упал рядом с Давидом на пол и больше ничего не помнил.
В себя я пришел через несколько часов – на улице уже давно стемнело. Я огляделся по сторонам и хмыкнул: Давид с Сашей спали в обнимку на полу, а Румен, поджав ноги, на диване. Ежесекундно запинаясь то за пустые бутылки, то за коробки из-под доставки, я побрел на кухню, для верности держась за стены. Горло драло неимоверно, в ушах стоял легкий гул, отдававший в виски, предметы перед глазами плавно поднимались и опускались, как при морской качке. В общем, хорошо посидели, что и говорить.
Я тихонько перемещался из гостиной в кухню, не делая резких движений и предвкушая первый глоток прохладной воды, как вдруг посреди прихожей меня словно что-то кольнуло, ощутимо царапнуло внутри. Прислушавшись к себе – что это могло быть, – но так и не найдя разумного объяснения, я двинулся было дальше, однако снова почувствовал этот укол, своеобразную невидимую преграду, которая никак не давала мне пройти дальше.
Горло по-прежнему саднило – снаружи и внутри, я чувствовал жажду и поднимающуюся тошноту, но что-то словно встало стеной у меня на пути, что-то держало, упиралось в меня, что-то… Я повертел головой, напряженно озираясь, а когда дотянулся взглядом до вешалки у двери, вдруг понял.
В этот момент из меня словно вышел весь воздух, а вместе с ним и чувство безумного угара, в котором я пребывал последние несколько часов, безостановочно вертясь по кругу. Я перестал хотеть пить, перестал морщиться, то и дело сглатывая сухим горлом, перестал слышать звуки вокруг, различать цвета и очертания предметов…
Во мне не осталось ничего, что перекрывало бы вдруг ударивший в ноздри запах – его запах – запах, который я узнал бы из тысячи, из миллиона других… Он вдруг коснулся ноздрей мягкой, ласковой волной и сразу же скользнул внутрь, в легкие, в живот, в кишки, в руки и ноги, неразделимо смешался с кровью и понесся вверх, в голову, так что я мгновенно ощутил его в глазах, во рту, на поверхности лба, в завитках ушных раковин.
Он парил везде, этот запах, и сопротивляться ему было совершенно бессмысленно. Я снова посмотрел на вешалку – да, там она и висела, его куртка, которую он оставил здесь после поездки за город – повесил на крючок, да так и забыл.
Я сделал шаг и прислонился к ней лицом, уперся лбом и глубоко, сколько позволяли легкие, вдохнул. Выдохнул и вдохнул снова.
“Ты же просто ходячее клише!”, – смеясь, сказал я ему тогда под дождем. Клише… Если он – клише, то кто же тогда я?..
Сзади послышались шаги. Мне было лень поворачиваться и, по большому счету, все равно, кто конкретно из них только что очнулся и смотрит теперь на меня, такого жалкого, вдавленного лицом в вешалку для одежды.
– Ты как, нормально? – Румен похлопал меня по плечу.
Не отрываясь от куртки, я развернулся и глянул на него сбоку.
– Конечно. Нормально.
Он немного помолчал.
– Все образуется.
Мне нечего было сказать ему на это, потому я просто кивнул.
– Слушай, – продолжил он тихо, – давай разденем этих придурков, пока они в отключке, положим поближе и наделаем фотографий. Ты как думаешь?..
– Превосходная идея, – не мог не признать я. – У меня есть пара наручников и вообще все, что нам может пригодиться.
Вместо ответа Румен вскинул руку в жесте “хай файв”. Я ударил его по ладони, и мы засмеялись.
Комментарий к 17.
*Solo – газированный напиток с апельсиновым вкусом
** Стринг – стрип-бар в Осло
========== 18. ==========
Весь следующий день я посвятил уборке.
Проветрил. Перестелил белье. Пропылесосил. Закинул стирку. Выбросил мусор. Принял душ, сходил в магазин. Купил кофе, хлебцы и сыр. Новую упаковку таблеток для посудомойки. Вытащил белье из сушилки, сложил в шкаф. Переоделся в новую футболку. Старательно избегая приложений Твиттер и Инстаграм, открыл почту и ответил на два письма. Сварил кофе, оставил себе немного в чашке, остальное перелил в термос. Посадил на футболку пятно и снова переоделся. Включил посудомойку. Взял чашку и сел на диван в гостиной.
Мне хотелось бы сказать, что я был абсолютно спокоен – сидел в своей собственной гостиной и попивал свой собственный кофе, размышляя о погоде и мировых новостях.
Но – нет. Скажи я так, это была бы возмутительная ложь, а Юлениссе не любит лгунов. Просто на дух не переваривает, этот честный Юлениссе: приносит им на рождество всякую дрянь вроде книг по саморазвитию или набора гантелей.
Нет, спокоен я не был. Я нервничал и, комкая в руках чашку, хоть и пытался как-то отвлечься, все равно – мысленно возвращался к одному и тому же: что он скажет?
Нет, не так. Скажет ли он то, что я хочу от него услышать?..
Как это будет? Скажет ли он просто, короткими односложными фразами, честно, без обиняков, сидя за столом напротив, – скажет, извини, приятель, жизнь такая штука?..
Или подойдет ближе, поднимет руки, обнимет мое лицо… Дотронется большими пальцами до кожи у глаз – я непременно закрою их тогда… Проведет подушечками по векам, протянет извилистые линии до висков… Потом передвинет теплые ладони чуть ниже, к скулам… Задержится на мгновение, скользнет пальцами к затылку…
Я открою глаза, и он улыбнется – той моей улыбкой, давая понять, что больше не уйдет. Что останется здесь. Со мной.
Тогда я налью ему кофе из термоса и предложу хлебец с сыром.
Я старался не поддаваться эмоциям. Старался быть уравновешенным и взрослым, старался спокойно сидеть, спокойно отхлебывать из чашки, спокойно ждать. Уговаривать себя, что все обязательно будет хорошо.
Однако, к сожалению, уговоры помогали мало: я то задыхался, судорожно глотая воздух болезненными комками, то впадал в эйфорию, то в ужас, то в апатию – что будет, то будет, мне не под силу ничего не изменить, – только для того, чтобы через минуту чашка снова ходила ходуном в моих пальцах.
В какой-то момент меня бросило в удушливый жар, я резко покрылся испариной и стал уже думать, не переодеться ли мне снова, в третий раз, как вдруг тишину прорезал поворот ключа и сразу же – его голос:
– Эй!..
– Я тут! – крикнул я, ставя чашку на столик и поспешно включая телевизор, чтобы он не подумал, что я совершенно жалким образом сижу один в пустой квартире и только и жду, когда он вернется.
– Привет.
Он вошел в гостиную, и я моментально забыл все, о чем думал минуту назад.
– Привет.
Застыв у двери, словно наткнувшись на преграду, как и неделю назад, когда мы виделись в последний раз, он некоторое время всматривался в меня, чуть сведя брови, непонимающе и удивленно, должно быть, решая, тот ли я – “я”, которого он когда-то помнил. Потом его лицо разгладилось, он фыркнул:
– Ну-ка, иди сюда.
Я встал – может быть, слегка резче и поспешнее, чем хотелось бы, но, черт возьми, кого я пытался обмануть: тело само полетело навстречу. Он протянул руку и осторожно дотронулся до моей головы. Легко провел ладонью, погладил, кончиками пальцев коснулся кожи за ушами, а потом поднял взгляд, и на мое лицо снова упали синие брызги его смеха.
– Ты! – он улыбнулся, словно наконец узнавая, и притянул меня ближе.
Я шагнул вперед и упал в него – как всегда, как каждый раз, независимо от того, виделись ли мы час или неделю назад, – в его руки, в голос, в глаза. Схватил его за плечи и прижался, потом откинул голову, и он нашел мои губы – я раскрыл их для него сразу, как только почувствовал его дыхание на коже, как только ощутил его руки за спиной, как только увидел эту такую знакомую, но каждый раз как в первый завораживающую синеву – в ней я парил бесконечно и свободно, и она переливалась и сияла только для меня.
Я ласкал его язык своим, я целовал уголки его губ, я сам проводил кончиками пальцев по его лбу, по векам, по нежной коже прямо под глазами, по крыльям носа, по ямочкам за ушами – везде, куда жадно и нетерпеливо успевал дотянуться.
Он был все тот же, что и неделю назад, когда уезжал без меня, с ней, в чужую мне жизнь, оставляя в качестве сувенира только лишь багровые отпечатки на горле. Теперь он вернулся – все тот же: те же руки, тот же запах, та же ласка… То же тело, обвивающееся вокруг моего, – он вернулся, и все эти дни без него, вся вакханалия, что трепала меня из стороны в сторону, словно в центрифуге – все это не в счет. Не считается.
Он вернулся… Значит, не уезжал совсем.
Теперь он вернулся.
Теперь он скажет, что больше никуда не уедет, и мы все забудем – все, что было, что мы успели наговорить друг другу, все те удары, которыми обменялись. Забудем, и все будет хорошо.
Он скажет, я уверен. Его губы, руки, стук сердца – все это не может лгать, притворяться. Все это – правда.
Он сжимал меня крепче, дотрагиваясь сначала осторожно, а затем все более настойчиво, забирая в рот мои пальцы, целуя подбородок и скулы, разворачивая мне голову, чтобы добраться до мочек ушей. В какой-то момент он остановился у горла, видимо, рассматривая уже поблекшие пятна, а потом мягко накрыл их губами и осторожно, придерживая меня за затылок, стал водить по ним языком, зализывать поверхность, словно животное.
От этого я захлебывался и инстинктивно откидывался назад, быстро и бесповоротно теряя контроль, проваливаясь в ощущения – и почти уже растворился в них окончательно, как вдруг разум проснулся, замигал аварийными лампочками, включил задний ход. Я распахнул глаза, уперся ему в плечо и изо всех слабеющих с каждым мгновением сил стал отталкивать.
“Он… мы должны… не сейчас… сначала мы должны…”, – вертелось в голове.
Поговорить. Мы должны поговорить, он должен мне ответить, я ждал его ответа все это время, нам необходимо…
Нет, даже не поговорить… здесь не о чем говорить… все и так ясно… здесь не о чем… он просто должен сказать эти слова – и только… сказать: “я остаюсь”, произнести вслух… или просто “да” – этого достаточно, больше ничего не нужно… “да” – я с тобой, я вернулся… действительно вернулся – навсегда… всегда…
– Что? – выдохнул он, точно так же хватая воздух ртом, как и я. – Что-то не так?..
– Нет, все так…
С усилием, но я выпутался из его рук, мягко отодвинул их и сделал шаг в сторону. Затем поднял пульт от телевизора и стал лупить по кнопке выключения – только чтобы сделать хоть что-то, отвлечься на секунду от картинки, где я, полностью раскрытый и готовый, распят на кровати, пригвожден к ней тяжестью его тела, а он двигается внутри частыми… отбойными… черт!..
– Кофе, – я зажмурился и затряс головой.
– Что?..
– Кофе… будешь?
– Кофе? – все еще часто и тяжело выталкивая воздух, он нахмурился.
– Да, – я старался не цепляться за его взгляд, не позволять ему утягивать себя дальше. – Я сварил кофе, ты будешь?
– Кофе… да, хорошо…
Пару секунд он соображал, а потом, словно подчиняясь, кивнул, и тут же его лицо разгладилось, глаза улыбнулись.
– Я собирался взять по пути…
– … но снова на мне сэкономил.
– В твоем возрасте кофе еще вреден, – он фыркнул. – А какао у них закончился.
Я нарочито вздохнул.
– Целую неделю, Холм, я продержался без твоих идиотских шуток… Целую неделю. Думал, не переживу.
Он тут же натянул на лицо сочувствующее выражение “ах ты, ягненочек”, округлил глаза и покачал головой.
– Я почувствовал, как сильно ты страдаешь. Приехал сразу из аэропорта.
– Даже не представляю, как тебя благодарить.
– Ничего страшного, – он закусил губу и поиграл бровями. – Сейчас я тебе расскажу, иди-ка сюда.
И шагнул навстречу. Я тут же отскочил.
– Как это типично: только на порог – и сразу в кровать.
– Ага, – закивал он, делая еще шаг.
– Небось, только об одном и думал!..
– Угу…
– Старый извращенец, – я отходил назад, уже с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
– Осторожно, – промурлыкал он, не сводя с меня насмешливого взгляда и медленно приближаясь, – шутки про возраст – это страшная по силе воздействия вещь… Здесь нужна… рука профессионала…
У меня неотвратимо заканчивалось пространство для маневра: каждый раз, как он делал шаг, я отступал, пока не уперся спиной в стену.
– … твердая… опытная… рука….
– Да неужели?..
– Угу…
Наконец он остановился напротив и уперся ладонями по обе стороны от моей головы, полностью отрезая пути к бегству. Я посмотрел ему в глаза и отчетливо понял, что с кофе и разговорами нам все же придется подождать.
Толкнув меня пахом, давая прочувствовать свой полностью вставший член, он завел пальцы мне на затылок, а большим с нажимом провел по губе.
– Открой рот.
От этого короткого приказа у меня перехватило дыхание и острым спазмом прошило низ живота. Я моментально вобрал в себя его палец и стал сосать. Он неотрывно следил за моими движениями, хищно раздувая ноздри, и от его голоса, от низких, хриплых тонов, от вибрации кровь долбила в член непрерывными, яростными ударами.
– Я думал об этом всю неделю… как раздену тебя… как сначала ты будешь цепляться… стараться сохранить контроль… держать глаза открытыми… те секунды, перед которыми ты сдаешься… мне сдаешься… обессиленно… когда ты подчиняешься… я могу смотреть на тебя вечно… твой взгляд, когда я встаю перед тобой на колени… беру твой член… обхватываю его губами… ты вздрагиваешь в моих руках… и стонешь… твой взгляд… твой слепой, потерянный взгляд – он стоял передо мной…
Свободной рукой он расстегнул пуговицу на джинсах, молнию, скользнул вниз, сразу за резинку боксеров.
– На этом чертовом фестивале… я представлял, как вхожу в тебя пальцами… ты знаешь, какой ты внутри?.. какой совершенный, идеальный… как идеально ты меня принимаешь… Мне предлагали улыбнуться в камеру и сфотографироваться, а я видел только, как ты выгибаешься дугой… как приподнимаешь голову от подушки и остекленело смотришь… стонешь и снова выгибаешься… как тебе хорошо… тебе хорошо?..
Он двигал ладонью вверх и вниз, и, сжимая губами его палец и зажмуриваясь до белых пятен, я все сильнее толкался в его руку, только обрывками возвращаясь к реальности, где он и сам дышал теперь рвано, облизывал сохнущие губы, и то и дело сбивался, глотая слова и теряя окончания:
– … интервью… как музыка и фестивали сближают людей… как я выхожу из тебя и сразу же вбиваюсь снова… как ты… какой ты…
– Пожалуйста, – прохрипел я вымученно, – пожалуйста… дай мне кончить…
Вытащив палец, он широко провел языком по моим губам, собственнически прикусил нижнюю.
– Как? Как ты хочешь кончить?
– Для тебя… я хочу… тебе… пожалуйста…
Он оскалился, с шумом втянул воздух, потом с усилием отстранился и потянул меня в спальню.
***
– Зачем ты остриг волосы?..
Он уткнулся мне в затылок и глубоко вдохнул. Поцеловал непривычно открытую кожу, поводил носом, подышал, поцеловал снова. По телу мягкими волнами разливалось тепло, я прикрыл глаза и сильнее вжался в него.
– Так зачем?
– Мне захотелось что-то поменять в себе, – ответил я. – Тебе не нравится?..
Он приподнялся на локте и навис сверху.
– Ты можешь менять в себе все, что угодно, – сказал он неожиданно серьезно, без намека на шутку, – столько раз, сколько тебе хочется. Для меня это ничего не изменит: мне все в тебе нравится. Всегда.
– Так прямо и всегда?
– Угу… Всегда.
Я снова почувствовал его губы, на этот раз у виска.
– Мне нравятся твои волосы, когда я могу пропускать их сквозь пальцы…
И сразу следом – на самом верху ушной раковины. Он осторожно провел кончиком языка по извилине, ласково подул.
– … или если их почти нет – тогда я могу дотронуться до кожи, вдохнуть твой запах. Мне нравятся твои глаза – когда ты смотришь на меня…
Я развернулся и оказался с ним лицом к лицу. Он снова улыбнулся и, дотянувшись, тронул губами одно веко…
– Или когда смотришь в камеру.
… потом другое.
– Мне нравятся твои губы…
Самыми подушечками пальцев он нежно очертил контур – я тут же прижал их, чуть лизнул кончики.
– … когда ты мне улыбаешься…
Он медленно склонился надо мной…
– … или когда ты весь измазан в китайском соусе…
Я непроизвольно фыркнул, и он улыбнулся следом – и, так и улыбаясь, поцеловал.
– когда ты лжешь, что у меня нет чувства юмора… или когда очевидно завидуешь моей красоте…
Смеясь, я уткнулся лицом в подушку, открывая шею, и он как магнитом потянулся туда.
– … или когда говоришь действительно обидные вещи – и тогда тоже…
От неожиданности я дернулся, но он словно ждал этого – встретил меня по-прежнему теплым, улыбающимся взглядом, погладил по лицу.
– … твои губы нравятся мне всегда. Мне нравятся твои руки…
Скользнув вниз, он коснулся моей ладони. Очертил ногти, тронул кожу на сгибах.
– … когда ты набираешь сообщения в телефоне…
Нежно потер перепонки.
– … или постукиваешь по лбу, читая сценарий…
Переплел наши пальцы и вдруг резко сжал.
– … или когда держишь мой член…
Я резко вдохнул и выгнулся ему навстречу. Он поймал мой рот, огладил губы, внутреннюю поверхность, толкнулся в язык, обволакивающим движением прошел от уздечки к кончику.
– Мне нравится твоя шея, – промычал он, не отрываясь, – и уши… и твоя задница… и ямочки на пояснице… и спина… и даже… даже…
Недвусмысленно толкнув его пахом, я закинул на него ногу и притерся ближе.
– Даже?..
– … даже… даже твои кривые мизинцы на ногах…
– В каком… В каком это смысле?!
– В прямом, – промычал он все так же мне в рот, но теперь в голосе явно слышались смешинки, – то есть… в кривом… но это неважно…
– Да вот еще!..
В показательном возмущении вырываясь из плена его губ – и стараясь при этом не засмеяться раньше времени, – я потянул в сторону одеяло.
– Какие еще кривые?!
– Да, – с таким же притворным сочувствием он изогнул брови, – увы, это так… очень жаль, конечно…
– Что за…
– Но ты не переживай…
– Не переживать?! Что значит не…
– Не переживай, – в том же тоне продолжил он, уже прикусывая губу, – я не брошу тебя из-за этого… я уже смирился… не переживай…
Секунду я смотрел на него – чисто для приличия, чтобы дать фору, а потом изо всех сил задергался, выбираясь из его рук, выпутываясь из одеяла. Он расхохотался и тут же навалился сверху, спеленывая меня собой, обездвиживая, снова нацеливаясь на губы.
– Я тебе докажу, – пыхтел я, нарочно вертя головой и сам уже едва сдерживаясь. – Я тебе докажу, а потом… хрен ты их… больше увидишь… мои… мизинцы… и вообще… Я тебе…
– Конечно, – смеясь, он вытягивал мои руки по сторонам подушки и мокро, от души чмокал, куда попадал – в уголки губ, в кончик носа, в подбородок, – разумеется: ты все мне докажешь… конечно…
Наконец он настиг меня окончательно: смял губы и проник внутрь. Не знаю, почему, но в тот момент я вдруг почувствовал… нежность… Секунду назад мы дурачились и боролись под одеялом, а теперь во мне билась какая-то упоительная, горькая нежность, оглушающая и необъятная, словно этот на первый взгляд ничего не стоящий момент был на самом деле, под шелухой насмешек, крайне важным, наполненным особым смыслом, поворотным – красивым и тревожным одновременно… будто бы в нем была целая вечность, в этом одном-единственном моменте.
