Текст книги "Пепел крыльев ангела: Проклятое поколение (СИ)"
Автор книги: shizandra
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
Ночной воздух холодил кожу плеч, теплый капот согревал спину. Контраст завораживал, тревожил.
– Только с тобой, – шепот был прерывистым, рваным, как и дыхание. Олле ладонями гладил все тело любовника, обнимал ногами бедра. И вскинулся только один раз, когда Колин слишком сильно навалился на него. Бессознательный жест, инстинктивный. Словно заноза появилась в сознании, но тут же растворилась, сгорела в огненной страсти.
Поцелуями-укусами вниз, по шее, по груди, по дрогнувшему впалому животу, обласкать губами налитую головку члена, языком скользнуть внутрь задрожавшего от ощущений тела. И чувствовать ладонями, как напрягается под влажной кожей каждый мускул.
– Мой, – прерывистым шепотом, между непристойными ласками. – Мой…
…Это пошло. Непристойно и вызывающе. Раскинувшись на капоте дорогой машины, раздвинув ноги, стонать громко, сладко, мучительно. От наглого и бесстыдного языка, хозяйничающего в его теле, от горячего плена губ, от того, как мощно и сильно двигается налитой, словно каменный член, раздвигая мышцы, насаживая на себя. Но плевать, на все плевать, кроме НЕГО.
…Это стоило того: влюбиться. Чтобы еще острее ощутить единение альфы и омеги, чтобы чувствовать его удовольствие как свое собственное, чтобы растекаться в его крови восхитительным ядом удовольствия. Чтобы растворяться в нем, умирать в нем, торжествовать в нем, врастая в него еще сильнее, еще глубже. Один раз и на всю жизнь.
– Люблю тебя… люблю… – молитвенно, неистово и яростно. – Мой…
– Мой… – эхом яростным, эхом ликующим. Твой, – весь твой. Раскрытый, покорный – только для тебя такой. Люби меня, будь со мной, дыши мной… И я буду твоим навек, только для тебя жить буду. Мое начало и мой конец. Ты – это я, Кол, я – это ты.
Не звериная страсть. Ни альфа и омега. Не любовники. Не братья. Не возлюбленные. Воздух и сердце. Вода и жизнь. Я – это ты, Кол…
– Мой… любовь моя…
Они никогда не занимались любовью. Они никогда не занимались сексом. Они никогда не трахались. То, что происходило между ними, было чем-то иным, за гранью понимания. Безграничное единение. Слияние. Тел, душ, разумов.
– Олле… – Кол глухо застонал, лицом уткнувшись в шею омеги, чувствуя, как слабеет тело, как предательски взвивается, раскручиваясь, тугая пружина внутри, высвобождая внутренний жар, выплескивая удовольствие в жаркое тело под ним.
– Меня не будет без тебя, Кол, – тяжело дыша, произнес Олле, обнимая его и глядя в усыпанное звездами небо. – Но знаешь… – он улыбнулся немного устало и как-то совсем по-другому. – Папы вряд ли обрадуются тому, что скоро станут дедушками…
Колин замер, а потом приподнялся, упираясь ладонью в остывающий капот, глядя в лицо молодому мужчине. Красивому, невыносимо любимому и такому родному человеку. Никого нет ближе. Никого. Даже Дэвид дальше, неизмеримо дальше, чем Олле.
– Спасибо тебе, – очень серьезно сказал он, а потом слизнул капельку пота с виска любимого. – Ты чудо. Мое чудо.
– О, да, я буду чудесным пончиком, – фыркнул Олле, а потом тоже стал серьезным. – Ты готов к этому, Кол? Наша жизнь только начинается, диплом еще «горячий»…
– Я люблю тебя. И люблю его. Если он решил, что ему пора появиться на свет, значит так должно быть. Значит, МЫ к этому готовы, – Колин тронул его губы мягким поцелуем. Теплый знакомый запах теперь был дополнен чем-то еще, пока непонятным, но невыразимо прекрасным. – Как думаешь, наша кроха на кого будет похожа?
Олле прикрыл глаза, ловя его губы, втягивая в поцелуй. Это природа? Или судьба? Кто-то решил, что это должно случиться и… В его жизни больше нет Итана, а они с Колом лишь игрушки на самом деле. Это должно было случиться и все, что было с ними – вело их к этому.
– На тебя и меня, Кол, – Олле ласкал взглядом его лицо. – Он будет особенным, наш ребенок.
– Особенным? Как ты или я? – Кол улыбнулся, но его взгляд все равно оставался очень серьезным. – Лучше пусть он будет обыкновенным. Альфой, бетой или омегой – не важно. Главное, чтобы ему не достались наши проклятия.
– Он… может быть каким угодно, Кол, – Олле выдохнул резко, а потом вжался лбом в плечо Колина. – Ты будешь великолепным отцом. Но знаешь, нам и, правда, рановато об этом говорить. Я даже пока родителям рассказывать не хочу.
– Ну, думаю, они сами поймут, когда изменится твой запах. А он изменится. И очень скоро, – Кол обнял его, притягивая к себе, усаживая на капот. Прохладный ночной воздух холодил кожу. – Он – наш. Твой и мой. Самый лучший на свете. А папы будут рады. Вот увидишь.
– Я знаю, что будут. Но мне уже хочется сбежать на край света, как только подумаю, какой… заботой они меня окружат. Хорошо, если отец вообще под домашний арест не посадит. – Олле запахнул рубашку посильнее и прижался к Колину, прячась в его объятиях от ночной прохлады.
– Ты же МОЯ омега. Так что это мне с тебя пылинки сдувать. Как ты смотришь на мягкий климат островов? Например, Канарских? А потом отправимся в клинику. Так что они просто не успеют задушить тебя в нежных объятиях.
– Небольшой отдых перед тем, как начать заплыв длиною в жизнь? – Олле потерся щекой о его плечо. – Мне нравится эта идея. Но мне кажется, Дейв о чем-то догадывается. И папа бы уже знал, если бы жил с нами.
– Дэйв… – Колин взъерошил его волосы. – Он знает нас, наверное, лучше, чем отцы.
– Просто в последнее время именно он рядом. Но тебе нужно с ним поговорить, Кол. Когда он узнает, то может решить, что будет лучше все закончить. Ты же знаешь его…
В глазах Колина мелькнула боль.
– Сейчас я чувствую себя предателем… но я не могу отказаться от него. Просто не могу. Я люблю тебя. Но часть меня нуждается в нем.
– Кол… – глаза Олле потемнели. Что-то внутри сжалось. Не было ревности, нет. Может, предчувствие? – Я вижу, как ты смотришь на него. И как он смотрит на тебя. Мне… жаль, что так вышло. Что я не могу дать тебе то, что нужно. Но вы счастливы вместе. И я не хочу, чтобы это ваше счастье заканчивалось.
– Рано или поздно – все заканчивается, – судорожно выдохнул молодой человек. – Однажды его не станет. Останемся ты и я. Мне будет не хватать его.
– Никто не знает, что ждет нас впереди, – Олле покачал головой. – Не думай об этом.
– Не буду, – Кол тряхнул головой и, тронув губами губы Олле, принялся одевать его. Медленно, перемежая прикосновения рук почти невесомыми поцелуями.
– Ты разбалуешь меня, – Олле улыбнулся, послушно расслабляясь. – И я стану капризным-капризным. А когда начнут играть гормоны – ты вообще с ума сойдешь.
– Ну и пусть, – белозубо улыбнулся Кол, глядя на него снизу вверх. – Это будут самые замечательные капризы от самой замечательной омеги на всем белом свете.
– Сумасшедшая альфа? Кошмар какой, – Олле сморщил нос, а потом расхохотался. – Вставай, Кол. Мне безумно здесь нравится, но если мы не явимся домой хотя бы к двум – утром придется выслушать парочку ласковых, а Дейв снова будет делать вид, что не сердится. В такие моменты я почти счастлив, что отец этого не видит. Прав Дэвид: как только отец перестал появляться – дисциплина в доме стала ни к черту.
– Ага, ты из него косички вьешь, я с пути истинного сбиваю, – фыркнул молодой альфа. Сам он одевался не в пример быстрее, правда, рубашку застегивал, уже сидя на капоте рядом с Олле. – Воистину ни к черту.
Олле фыркнул и устроил голову на его плече.
– Тогда поехали? Только без соревнований, ладно? У меня сейчас концентрации и реакции на это не хватит. Для этого мне слишком хорошо.
– Поехали, – согласно кивнул альфа. – Я сейчас тоже под угрозой расстрела быстро вести не смогу. К тому же… адреналин не слишком положительно влияет на мелких. Пожалей нашего отпрыска, солнце. Иначе он не скажет нам спасибо, когда вырастет.
– Похоже, я слишком поторопился с информацией о своем положении, – Олле губами прижался к скуле Колина и выпрямился. – Езжай вперед, Кол, а я, как примерная омега, за тобой.
Тот с улыбкой оттолкнулся от теплого металла и обернулся уже от своей машины.
– Я так тебя люблю! Никогда не забывай об этом. И все-таки… что ТЫ хочешь в подарок? Диплом – святое. А твой диплом – настоящий прорыв в науке и высокоточной электронике.
Олле усмехнулся:
– Тебя до конца моей жизни будет не слишком?
В груди Кола расцветало тепло, раскрывалось, переполняя его. Так много, что вместить, удержать в себе – просто невозможно. Можно кричать взглядом, всем собой кричать от счастья. Солнечным зайчиком скакать по площадке.
– На мой взгляд – в самый раз, – выдохнул Кол.
***
Йен потер лоб и поморщился от начавшей головной боли. Рабочий день уже давно закончен и усталое тело откровенно намекало, что пора бы уже и отдохнуть немного. Но некоторые цифры нуждались в перепроверке перед завтрашним совещанием, а на это всегда уходило слишком много времени. Йен встал из-за письменного стола и подошел к окну, глядя на улицу. Забавно, но вид отсюда ему нравился гораздо больше, чем из окон Башен Хэмсвортов или Башни Старка. Пусть он не смотрит на весь город с высоты птичьего полета, а всего лишь на одну из его улиц, здесь чувствовалась жизнь – обычная, реальная жизнь, и Йену это нравилось безумно. Люди спешили по своим делам, вывеска напротив приглашала в пекарню, в которой всегда продавали самые свежие булочки… Здесь он был собой. Не сыном Тома Хиддлстона, а всего лишь совладельцем компании, которую они с Дерилом основали на пару. Не монстр уровня «Страк Индастриз», но они работали над этим. Дерил был гением, сыном гения, и все больше людей становились клиентами их компании, доверяя свои дома, машины и жизни. Разработки Дерила в области безопасности в общем, и защиты информации в частности лежали в основе всего, что производила компания. Уникальные системы Дерила прочно завоевывали свое место под солнцем, вытесняя с рынка самого Роберта Старка. Джарвис говорил, что когда Дауни узнал об этом, то очень долго и витиевато ругался, а потом просто переориентировал свое производство на другую отрасль. Дерил смеялся, Йен в лучших традициях альфы ворчал на «поблажки», но воспользоваться ситуацией это ему ничуть не помешало. Но теперь надо было решать другие вопросы.
Дерилу все больше не подходил климат Хэлла. Сумрачную прохладу города нужно было сменить на жаркое солнце, но вопрос о переезде был болезненным. Здесь были их семьи. Здесь была их компания. Но и испытывать пределы терпения судьбы не хотелось. И, похоже, пришла пора принимать решение…
Дерил вошел в кабинет без стука, но и не таясь. Обычно его было слышно издали. Вот и теперь сухой кашель предупредил о его приближении. Не такой мучительный, как раньше, но все равно малоприятный.
– Ты помнишь? – он подошел к своей любимой альфе и обнял его за талию, уткнувшись лицом меж лопаток. Стало немного легче. Иногда он шутил даже, что Йен стал ему заменой ингалятора. – Нам сегодня с агентом встречаться.
– Помню, – Йен улыбнулся, развернулся к нему, обнимая всем собой. – Я уже разговаривал с ним, он сказал, что нашел отличный вариант для нового цеха. Дерил… Может, не стоит пока с этим торопиться?
– Я никуда не хочу переезжать, – покачал головой Гаррэтт-Старк, тяжко вздыхая. Да, не хочет. Но все равно половину из прошедших двух с половиной лет прожил либо на курорте, либо в обнимку с ингаляторами. Увы, врачи были единодушны в своих рекомендациях.
– Это может быть не навсегда, мой хороший, – Йен лаской коснулся его щеки. – Как только ты поправишься – мы вернемся. Дерил… Я не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу потерять тебя. И тебе очень пойдет загар, любовь моя.
– Льстец, – вздохнул Дерил в ответ. – Я и так живу на два дома. Теплое море – это хорошо, но мне тебя не по телефону хочется слышать. И еще папа… и твои родители…
– Неужели ты думал, что я отпущу тебя одного? – Йен аккуратно взял его за подбородок и поднял голову, заглядывая в глаза. – Я поеду с тобой. Мы переедем, Дерил. Ты и я. Найдем хорошенький домик на берегу, откроем филиал компании или переведем ее туда. Это НАША жизнь. А у моих родителей своя жизнь. Как и у твоих.
– Тогда у меня предложение… мне хуже всего здесь зимой. Давай осень и зиму проводить на море, а весной возвращаться сюда? – Дерил приподнялся на цыпочки и тронул губами губы любимого мужчины.
Йен принял этот поцелуй, углубил и закончил нежным касанием губ к губам.
– Все, что захочешь.
– Я бы сказал, что хочу наконец от тебя ребенка, но ты и сам все прекрасно знаешь, – Дерил обнял его обеими руками за шею, расслабляясь в его объятиях.
Йен тихо, счастливо рассмеялся.
– До твоей течки – две недели. Как раз успеем присмотреть милый домик. Мне нравится, как звучат твои стоны под шум волн.
– Ты заставляешь меня краснеть, сердце моё, – смутился Дерил. – Я помню, что тебе нравится. Но вообще-то это моя святая обязанность тебя смущать.
– Ну прости, – Йен улыбался. Улыбался светло и очень счастливо. – Я больше не буду, – он привлек молодого мужчину к себе, отвел прядку от его лица. – И вообще, кто-то хотел сегодня прогуляться до того милого ресторанчика…
– Прощаю, – великодушно фыркнул омега, а потом, оттолкнувшись от пола, обвил бедра мужа ногами, наслаждаясь прикосновениями, силой и теплом родных рук. – Угу, хотел прогуляться. Кажется, мы даже закончили на сегодня с работой, м?
Йен подхватил его, развернулся, устраивая на подоконнике и не давая отстраниться.
– Работа никогда не заканчивается, но ты – самое важное, что есть в этом мире. Поэтому… – Он на мгновение вжался губами в его приоткрытые губы, а потом отстранился. – Ресторан?
– М-мм… – Дерил не коснулся его губ, лишь ожег дыханием. – Панакотту, штрудель, карамельный мюссе и чего-нибудь еще вкусненького?
– Стейк, жгучий перец и соус с грецкими орехами, – Йен провел губами по его носу, очертил скулу, стиснув талию руками. – Ты будешь сегодня особенно сладким.
– Знойная альфа, – молодой человек потерся щекой о его щеку, довольно вздыхая. – Не обожги меня только.
– Я очень постараюсь, – шепнул Йен в его губы прежде, чем вовлечь их в долгий, чувственный поцелуй. На долгие-долгие минуты забылись слова, исчез весь мир. Только глаза напротив, только стук сердца под ладонью, только самые любимые губы на свете… И к черту реальность.
***
Он приходил сюда, когда накатывала тоска, и острое чувство одиночества впивалось в душу. Сегодня все не так. Сегодня хочется смотреть с высоты на город и упиваться до сих пор неведомым чувством тепла и гордости. За семью, за любимого и за себя.
Он будет отцом. Об этом хочется кричать на весь мир. На целую необъятную вселенную кричать, парить в небесах от радости, смеяться, восторженно вопить о своих эмоциях, распирающих хрупкое тело изнутри.
– Ты выглядишь счастливым. Неужели Олле наконец сказал тебе? Я думал, он будет целую вечность сомневаться, – улыбка Дэвида была привычно-непривычно мягкой. И светлой. Он остановился в шаге позади, смотря на город. Ветер трепал его волосы и в свете прожекторов они смотрелись фантастически.
– Есть ли что-нибудь в этом мире, что недоступно твоей мудрости, о Каа? – Колин тепло улыбнулся, обернувшись к нему, а потом шагнул и обнял за талию. – Сказал. Я буду папой. С ума сойти можно! Я буду папой.
– О том, что у нас будет сын, я узнал раньше Тома. Всего через пару недель. Это мой дар. Я чувствую, запах ждущей ребенка омеги сладок. Запах Олле начал меняться пару недель назад, – Дэвид обнял его, прижался щекой к виску. – Сын, Колин. У тебя будет сын.
Колин смеялся. Сквозь слезы смеялся, уткнувшись лицом в плечо. Сильное родное плечо любимой альфы. Такой же любимой, как любимая омега.
– Маленькая альфа, бета или омега. Мой… наш сын. Я буду надеяться, что он не получит нашего с Олле проклятия. Что малыш будет обыкновенным. Нормальным мальчишкой.
– Сейчас этого не скажет никто, – Дэвид провел ладонью по его спине и опустил ресницы. – Но я рад, что он у вас просто будет. Маленькая альфа, бета или омега. И рад, что Олле наконец решился сказать тебе об этом. В последние дни он ходил сам не свой.
– Он расстался с Итаном. – Радость несколько поблекла. Олле искренне любил своего профессора. И по-настоящему мучился, когда они приняли это решение. – Или ты не это имеешь в виду? Что-то случилось?
– Я не знаю, Кол, – Дэвид только покачал головой. – Надеюсь только, что он не думал о том, что ребенок окажется вдруг тебе не нужным. Или что это вдруг встанет между тобой и мной. Я действительно не знаю. Это же Олле, а ты знаешь его стремление к тому, чтобы всем вокруг было хорошо.
– Все будет хорошо, – убежденно кивнул тот. – Я очень хочу этого малыша. Я не понимаю, как можно не хотеть ребенка. Я очень люблю Олле. Он моя омега, моя пара, моя половина. И еще я люблю тебя, – он накрыл горькую складочку губ Дэвида своими губами, лаская, точно убеждая, что между ними ничего не изменилось. Ровным счетом ничего.
Дэвид погрузил пальцы в его волосы, сжал прядки, надавливая на затылок Колина и целуя в ответ жадно, болезненно.
– Я уйду, Кол… – отпустив его губы, он прижался лбом к его лбу, глядя в глаза, самую душу. – Уйду, как только пойму, что по-настоящему стою между вами. Что мешаю. Что не нужен. Уйду потому, что хочу видеть тебя счастливым, а не мучающимся от чувства вины. Это будет мое решение и только мое. Но… – Дэвид лукаво улыбнулся. – Это будет не прямо завтра. И даже не через неделю. А, может, ты сам решишь, что старая недо-альфа тебе больше не интересна. – В теплых карих глазах заискрились смешинки, а потом спрятались за частоколом ресниц… – Я… люблю тебя, Колин Хэмсворт. Просто знай это.
– Ты не старый. И ты не недо-альфа. Ты мой друг, – чуть задыхаясь от поцелуев, прошептал Кол в его губы. – Мой любовник, мой учитель. Ты слишком много для меня значишь. Так много, что давно стал частью меня. Понимаешь? Я люблю тебя. И люблю его. И мне хватит сил и желания любить вас. Вас обоих. И малыша тоже. Без сомнения.
– Можно любить весь мир, Кол, – выдохнул Дэвид. – Но он не станет твоей семьей. Береги Олле, наблюдай за ним. Том обманул природу, чтобы Олле появился на свет, но она всегда берет свое. Я знаю, что ты не оставишь его и в беде не бросишь, просто… знай.
– Знаешь, я счастливый человек. У меня прекрасная омега, иногда совершенно без царя в голове, но восхитительная, как ни посмотри. У меня будет ребенок. У меня есть любимое дело. У меня прекрасный друг и учитель. Я люблю и любим. Это дорогого стоит, – Кол чуть отстранился и кончиками пальцев погладил его лицо. Усталое, порядком осунувшееся за минувшие годы, но по-прежнему прекрасное. – И именно тебе я должен сказать спасибо за мою жизнь.
– С чего бы это? – Дэвид вскинул бровь отточенным жестом. – Я не твой папочка. И даже не твой отец, слава богу, – о, он умел шутить с самым серьезным видом.
– Ты на крыше, – улыбнулся Кол. – Ты единственный оказался способен вправить мне мозги, когда это было больше всего необходимо.
Дэвид рассмеялся, покачал головой и вдруг вскинулся, обернулся, невольно смутившись.
– Олле?
– Я так и думал, что застану вас здесь, – ухмыльнулся тот. – Хотя, по правде говоря, я пришел сказать, что мистер Тернер ищет Колина. Наверное, Кристина снова не хочет засыпать без любимого брата в качестве плюшевого мишки.
Кол вздохнул и широко усмехнулся. Легко тронул губы Дэйва своими и отступил. В три шага преодолел расстояние, разделявшее его с Олле и, обняв молодого человека, приподнял его, а потом с силой поцеловал.
– Это мелкое безумие сведет меня с ума. Но Кристина – прекрасная репетиция, м?
– Именно. И скажи спасибо, что тебе не досталась возня с ее пеленками, распашонками и подгузниками, – Олле усмехнулся. – Я бы и сам рад помочь, но, увы, в постель с собой она берет другого брата.
– О как невыносимо ты жесток, любовь моя!.. Ну хоть из комнаты не прогонишь, когда я приду проситься к тебе ночевать? – и короткий жалящий поцелуй в открытую шею.
– Ты знаешь, что она всегда открыта, – Олле коснулся его щеки кончиком пальца – Иди, Кол. Если она разыграется, успокоить ее будет в два раза сложнее.
– Люблю тебя, – Колин осторожно опустил его на ноги, а потом, присев на корточки, губами прикоснулся к плоскому подтянутому животу омеги. – И тебя люблю. Веди себя хорошо, пока папы нет. Ладно?
Дэвид за его спиной фыркнул, а Олле рассмеялся.
– Он еще слишком маленький для того, чтобы вести себя плохо. Но он обещает, что подумает.
– Доброй ночи, Дэйв, – Кол поднялся на ноги и у лестницы махнул рукой Гаррэтту. – Будь хорошей альфой, выспись. А к вам, дорогие, я сегодня вернусь!
– Олле… – Дэвид шагнул вперед, как только за Колином закрылась дверь.
– Я мог бы и не пытаться провести тебя, верно? – Олле сложил руки на груди, и Дэвид невольно содрогнулся от того, как похож сейчас был Олле на своего отца, на Тома. И сколько же тогда он носит в себе, охраняя покой в семье?
– Мог, – Дэвид выдохнул, наверное, впервые не зная, не понимая, как разговаривать с Олле. Том был его омегой, а Олле… – Я не отказываюсь от сказанного. Одно, всего одно слово, Олле…
– Ты ведь знаешь, что я его не скажу, – Олле смотрел на него прямо, пронзительно. – Мне жаль, что так вышло. Что я – не тот, кто ему нужен. Но я вижу, что только с тобой он целый. Он говорит, что любит меня, но… Это ребенок, это инстинкты. Даже если его мозг не понял, тело уже знало. Это пройдет, как приступ лихорадки, как только появится на свет малыш. И поэтому… просто будь рядом с ним. Это все, о чем я прошу.
– Олле…
– Все будет хорошо, Дейв, – Олле улыбнулся. – Все действительно будет хорошо. – Два быстрых шага, легкий поцелуй в щеку совсем как в детстве, и за Олле закрылась дверь, оставив Дэвида одного на крыше. На холодной, гулкой крыше. С потемневшим лицом, нахмуренным. Проклятое поколение… Обреченное?
***
Винсент действительно не скрывал своих желаний. Но Тому всегда было любопытно, когда же закончится терпение Грея, лишь молча поджимающего губы и смотрящего вслед уходящему Хиддлстону. «Гроза» грянула на следующий день после того, как Алекс уехал в Университет в Англию. О, Тому это даже понравилось. Пусть посуду никто из них не бил, но наорались они всласть, а последовавший за этим секс был мозговыносящим. И Том, педантично складывающий вещи в свой небольшой чемодан, только улыбался, когда тело отзывалось легкой саднящей болью на особо резкое движение. Такую боль он любил: она была сладкой.
Застегнув молнию на чемодане и сумке, проверив в последний раз, все ли взял, Том прошелся по комнатам, с чуть грустной улыбкой касаясь вещей. Эти стены многое видели и еще больше увидят. Уходить – больно. Но Дэвид прав: нельзя начать новое, не закончив со старым. Вот только перед дверью в кабинет Криса Том замер, пытаясь усмирить бешено стучащее сердце, словно пытающееся сломать ребра. Прижав руку к груди и закусив губу, Том коротко стукнул в дверь и замер на пороге.
– Крис, мне нужно с тобой поговорить.
Хэмсворт поднял на него взгляд, а потом встал из-за стола и пошел к нему на встречу. Как всегда безупречен, как всегда собран. И как всегда во взгляде – тепло и нежность. Пусть они уже давно не были парой, но светлое чувство – любовь – все равно жило в его сердце. Крис любил его. Друга, отца его прекрасного сына. И вот этого, этой вот любви, ничто изменить не в силах.
– Привет, – Крис привычно обнял его, на миг прижав к себе. – Рад тебя видеть.
– Я тоже, – Том кивнул, улыбаясь. Замирало все еще сердце от одного только взгляда, но с этим он справится. Рано или поздно. – Я не задержу тебя надолго.
– Для тебя я всегда свободен, ты же знаешь, – Крис усадил его в кресло и присел в соседнее. Он все еще любовался Томом. Все еще скучал по нему.
Том обвел взглядом кабинет, неуловимо изменившийся по сравнению с тем, каким он его помнил. Впрочем, как и весь дом.
– Я… ухожу, Крис. Какая-то часть меня навсегда останется здесь с детьми и всем тем, что было, но Я – ухожу.
Во взгляде Криса промелькнула и скрылась боль. Хэмсворт глубоко вздохнул, точно уговаривая сердце успокоиться, а потом сжал его руки в своих.
– Это должно было случиться, да? Мне… будет не хватать тебя. Наверное, я не должен так говорить, но я люблю тебя. И буду любить всегда. Ты мой друг, отец моего ребенка. Даже если ты и половины всего не помнишь – все равно это так. И я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.
– Я помню, Крис. Я все помню, – серые глаза Тома заискрились. Нужно поставить точку. Ничего не должно остаться невыясненным. Все точки должны быть расставлены. Пусть и нелегко признаваться в этом, но ненависть Криса – лучше сомнений, убить которые так и не удалось.
Крис молчал. Просто смотрел в его глаза и молчал. Том помнил. И ничего не говорил. Ни единым словом не выдавая себя. Никогда. Сколько же боли Том выносил в себе, сколько пережил, особенно когда родилась Кристина и когда они с Эйданом по-настоящему стали парой, а не просто двумя людьми, живущими на одной общей территории.
– Скажи парням, что вспомнил. Что не помнил, но вспомнил.
– Не сейчас, – Том покачал головой, пряча удивление за сенью ресниц. – Я ведь действительно потерял память, но она вернулась ко мне, когда вы с Олле приехали к нам с Эйданом. Сейчас у Йена и Олле своя жизнь, они выросли. И прошлое их больше не волнует. Пусть так и остается.
– Так долго, – Крис с горькой усталой улыбкой покачал головой. – Ты все это время молчал. Я понимаю, почему ты молчал. И мне жаль, что мне не хватило сил и смелости на то, чтобы закончить все. Зато хватило тебе. Ты всегда был сильнее меня.
– Сильнее? – Том невесело усмехнулся. – Тогда, наверное, ты еще любил меня. А я не хотел ничего заканчивать. Я уезжал, собираясь вернуться. К тебе вернуться. Но жизнь решила по-другому. В том самолете я смотрел на вас с Эйданом и вдруг понял, что он любил тебя. Все это время любил. И что тебе будет с ним лучше, чем со мной. Он – тот, кто был тебе по-настоящему нужен. Тот, кто мог дать тебе тепло, заботу и нежность. Он, а не я, помешанный на тотальном контроле и наполеоновских планах. За мной не спрячешься, со мной ты не мог расслабиться или позволить себе стать слабым хоть на мгновение. Я должен был уйти, но так, чтобы даже тень моя не стояла между вами. Чтобы ни секунды, ни минуты вы не чувствовали вину. Я должен был остаться чужаком. И я свой выбор сделал. И, наверное, в первый раз за всю свою жизнь он оказался правильным. Теперь у нас все по-другому. И мне не нужно больше быть «несгибаемым Хиддлстоном», не нужно соответствовать чьим-то представлениям. Я больше не принимаю решений, я просто живу. И мне это нравится. Каждый мой день не похож на предыдущий, и я снова чувствую вкус страсти. А совсем скоро я назову Винсента своим мужем. Вот что теперь моя жизнь, Крис. Пусть… я никогда не переставал любить тебя, и мне до сих пор больно, но теперь я могу с этой болью жить и надеяться, что когда-нибудь она исчезнет совсем.
– Я люблю тебя. Мой дом – твой дом. Так было и так будет всегда, что бы ни случилось. Даже порознь мы все равно семья. Мы все, – Крис поднялся на ноги и, пересев на подлокотник его кресла, обнял за плечи. – Так что если твой Винсент посмеет обидеть тебя, я буду первым в очереди на рихтовку его аристократичного лица.
Том улыбнулся, поднял голову, невесомо лаская кончиками пальцев его скулы. В последний раз. Чувствовать вот так близко его тепло, заглядывать в глаза – в последний раз. Воет сердце, молчит рассудок. Только тело живет само по себе. Легкое прикосновение губ к губам. Чтобы вспомнить. Оттолкни меня, Крис. Скажи, что это лишнее. Скажи, что у тебя есть любимый, и МЫ с тобой в прошлом. Скажи, Крис, и я исчезну из твоей жизни. На этот раз – навсегда.
Хэмсворт замер, точно позволяя себе в последний раз чувствовать тепло его рук и знакомые до темной дрожи губы. Знакомые, родные, такие любимые. Еще раз вдохнуть его запах. Почувствовать, как отзывается на него тело. Отзывается вопреки всему. И прежде всего – здравому смыслу.
Тело напряглось, точно готовясь к броску, и застыло, будто закаменело. Словно разум нарочно сковал его, каждый мускул, каждый нерв, чтобы не предало оно, чтобы не посмело обнять, прижимая к груди, распластать на гладкой поверхности стола и взять, по новой утверждая утраченное право. Утраченное.
Крис закрыл глаза и мягко отстранился, а потом поднялся на ноги и отошел, разрывая дистанцию. Так было легче держать себя в руках. Но во сто крат больнее. Потому что решение принято. Теперь уже окончательно. Он слаб. Но он должен стать сильным. Ради Тома. Ради Эйдана. Ради детей. Ради себя. Потому что нельзя, немыслимо снова ломать жизни. Даже зная, наверняка зная, что…
– Я надеюсь, он будет носить тебя на руках. Потому что ты этого достоин…
Полыхнула и скрылась под сенью ресниц Тома боль.
– Носит, Крис, – негромко произнес Том и улыбнулся, поднимаясь. – Он – тот, кто снова научил меня жить и радоваться. – Прости, что так вышло все.
Можно с нежностью относиться к своей омеге. Можно любить его. Как человека, как друга, как отца своих детей. Но в сердце навсегда останется острый болючий шип совсем другого чувства. Чувства, прошедшего сквозь жизнь. Так и не угасшего до конца. Оно все еще тлеет. Все еще…
– Ты меня прости, – вернул ему улыбку Хэмсворт. – Прости и будь счастлив. Только не забывай о мальчишках. Они будут скучать. – Мы будем скучать. Ты будешь мне сниться. Как снился не единожды за минувшие годы. Но об этом не узнает никто. Особенно ты.
– У нас будет Рождество, дни рождения и внуки. Крис. Это не конец, это только начало. И я люблю тебя, Крис Хэмсворт, – Том улыбнулся очень нежно, светло очень и вышел из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь.
****
– Алекс передает тебе привет. Связь была не очень, но, кажется, он нашел свою омегу и теперь счастлив до зеленых соплей, – Грей с деловитым видом перевернул скворчащее мясо и снова закрыл крышку. – Так что по возвращении нас, видимо, ожидает семейный ужин.
– Ты разговаривал с Алексом? Почему не позвал меня? – Том смотрел на него с искренним возмущением, и Винсент не удержался от смешка.
– Сам виноват, – нахально заявил он, наливая сок в высокий стакан. – Нельзя быть во сне таким возмутительно милым.
Том сдвинул брови, даже не скрывая собственного возмущения, но Грей развеял собирающуюся грозу одним скользящим поцелуем в основание шеи, где у Хиддлстона, как совсем недавно обнаружил Винсент, была одна из самых чувствительных точек.
– Том… – Грей отставил стакан с соком, мягко привлек к себе мужчину, с удовольствием отмечая, как кожа того покрывается легким загаром. – Я обожаю, когда ты сердишься или дуешься. Твой взъерошенный вид вызывает во мне только одно желание, но если я позволю себе его воплотить, наше барбекю превратится в угли, так как воплощать я буду долго и со вкусом. Но если хочешь остаться сегодня без ужина, можешь продолжать в том же духе, – Винсент вскинул брови, словно ожидая возражений, но Том только хмыкнул:
