сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 103 страниц)
Место, где всегда царит ночь. Они питаются мраком. Они и есть — темнота. Их время подходит к концу. Его осталось мало, как и жертв. Стоит поторопиться, прибавить усилий, чтобы справиться. Они кружат в нескольких метрах от этого особняка, но проникнуть внутрь не могут, не могут подобраться ближе, чтобы заглянуть в окна. Им нужен носитель, но так его не достать самостоятельно. Здесь даже ночь — не помощник. Нужен посредник, который сделает все за них. Один из них в этом же особняке, Они не могут действовать на него психологически, ведь сейчас он чувствует себя… Счастливым? Но у них есть ещё один. Одна марионетка, для управления которой придется напрячься всем сразу.
Лицо Карин моментально меняется. Она резко садится на кровати, заставив Коди так же поспешно присесть:
— В чем дело? — он шепчет, но ОʼБрайен просит его помолчать. Она внимательно слушает, прикусив губу, после чего пальцами оттягивает её, нервно сглотнув, и смотрит на Кристиана:
— Тело Питерсона пропало.
***
От лица Ронни.
Удивительно, но мы с Джейн проспали до трех часов дня. Не помню, когда в последний раз нам удавалось так крепко и долго пребывать во сне, что вовсе не поражает Карин с Коди, которые уверяют, что наш организм просто медленно справляется со стрессом. Встали мы, конечно, никакие. От слишком долгого сна, что крайне непривычно, начинает кружиться и болеть голова, ощущение такое, что мое тело набили свинцом, отчего ноги предельно непослушны, так что преодолеть расстояние от комнаты до кухни удается с особым трудом. Правда, меня радует внешнее состояние Джейн. Её кожа вполне здорового оттенка, а не какого-то серо-зеленого, как вчера. Девушка даже улыбается мне, много говорит. Я уже успела позабыть, какая она — «прошлая» Рид.
Мы спустились на кухню к остальным только ближе к четырем, когда вдоволь повалялись в кроватях, понежились и наговорились. Давненько мы не начинали так свое утро. Я даже забываю о нашем положении. Словно сейчас время новогодних каникул, и крупные сугробы за окном создают атмосферу предновогоднего праздника, хотя до него ещё пара недель. Белым снегом покрыты ветки хвойных деревьев, поверхность реки затвердела, сухие кустарники и камыши еле держатся под давлением крупных хлопьев снега.
Моя семья никогда не наряжала елку к празднику, к слову, мы никогда его и не праздновали, но я с удовольствием наблюдала за людьми, которые украшали свои дома, улицы, на деревья вешали гирлянды и светящиеся фонарики. Приятное тепло разливается в груди при виде всей этой красоты. Помню, мне самой было охота участвовать во всем этом, но нет. Я сидела дома и читала книги, иногда родители отправляли меня к бабушке с дедушкой, но те не особо любили «захламлять» свой дом всякими побрякушками. Строгость во всем.
На кухне удивительно приятная атмосфера. Пахнет кофе и чаем, который заваривает себе Карин, что уже необычно. Неужели она выспалась? Коди постоянно поглядывает на неё с каким-то волнением, и мне это приятно. Не помню, чтобы кто-то вообще смотрел так на неё. Уверена, что этот человек испытывает к ней какие-то чувства, и этот факт заставляет меня проникнуться доверием к парню, который меня напрягал всё это время. Тайлера и Дилана нет. Спят ещё?
— Где ребята? — Джейн интересуется, и меня это удивляет. Ей тяжело находится рядом с Пози, но она всё равно спрашивает о нем, хоть и скрыто. Девушка проходит к чайнику, потрогав его ладонью, и вновь ставит греться. Карин недовольно ворчит, сев за стол напротив Коди:
— Они на заднем дворе, — подносит кружку с чаем к губам, задумчиво взглянув на Кристиана, который скованно улыбается ей. Здесь явно что-то нечисто…
— Что они там делают? — смотрю в окно, подходя к нему ближе. — Там снег валит без остановки.
— А ты выйди и посмотри, — девушка постоянно проверяет телефон, а мы с Джейн переглядываемся, вместе направляясь обратно в коридор, чтобы выйти к двери, что ведет на террасу заднего двора.
— Может, они разговаривают о чем-то? Мария вчера нас не хило загрузила информацией, — предполагает Рид.
— Да, — соглашаюсь, кивая с серьезным выражением лица. — Зная их, скорее всего они раздумывают над чем-то, но на улицу зачем выходить? — кашляю, ведь мое горло всё ещё болит. Мы подходим к двери с прозрачным стеклом, и Рид берется за ручку, застыв. Смотрит на улицу, сощурив веки, после чего поворачивает голову, взглянув на меня с неким недоумением.
— В чем дело? — хмурюсь, напряженно сглотнув, и Рид открывает дверь. На улице не дует ветер. Воздух застыл, отчего не так холодно, как могло бы быть. Переступаем порог, выходим на террасу, и я немного растерянно моргаю, пуская пар изо рта. Наблюдая за тем, как два взрослых парня носятся по заснеженному участку, гоняя старый потрепанный футбольный мяч, который явно принадлежал воспитанникам моей бабушки. Джейн с таким же удивлением смотрит на происходящее, немного покосившись в сторону:
— Они рехнулись? У них хоть есть сменная одежда? Вон, какие мокрые уже.
Я подхожу ближе к перилам, облокотившись на них руками, как же поступает Рид, и мы обе наблюдаем за игрой парней, которые давно сняли с себя кофты, носясь в одних футболках. Их обувь наверняка уже промокла, джинсы все в снегу, но, чувство такое, будто они не ощущают холод. Их щеки горят румяным, а пар обильно льется изо рта. Смеются. Переговариваются, ставят друг другу подножки. Территория огорожена высоким забором, за которым ровной стеной стоят деревья, так что чувство безопасности поселяется в моей груди. Расслабленно смотрю на парней, выглядящих такими беззаботными. Как дети. Нормальные дети.
— Во дают, — не прекращает ругать их Джейн. — Точно рехнулись, — но сама начинает улыбаться, когда Пози ставит подножку Дилану, и тот садится на снег, тут же вскочив с веселой руганью о том, что «черт возьми, холодно», после чего вновь бежит за Тайлером, который бьет по мячу, надеясь попасть в ворота — два параллельных сугроба, но промахивается.
Я улыбаюсь, поднося ладони к губам, чтобы согреть паром. Перевожу взгляд на Рид, в её глазах мерцает знакомый озорной огонек, а широкая улыбка постоянно то пропадает, то появляется вновь.
— Тебе уже легче? — спрашиваю, плечом прижавшись к подруге, которая смотрит на меня, моргая:
— Ты о Тайлере? — шепчет тихо, боясь, что эти два взрослых ребенка способны оторваться от игры и услышать нас. Кажется, в данный момент мы их вовсе не интересуем. Киваю головой, изредка поглядывая в сторону Дилана, который хлопает Пози по плечу, что-то говоря, и тот смеется, начиная кулаком ворошить его волосы. Так Тайлер делал ему раньше.
— Я правда слишком много думаю о нем, мучаюсь от дискомфорта, когда он рядом, но эти ощущения не отталкивают меня от него. Подсознательно понимаю, что он — хороший человек, и ему можно доверять, просто… — Рид покачивается с пятки на носок, мнется, говоря об этом, и я хмурюсь, вдруг шепча, хотя подобное лучше держать в себе:
— Может, он тебе нравится?
Девушка замирает, продолжая смотреть перед собой, и я прикусываю язык, мысленно ругая себя за то, что не умею вовремя остановиться, но мне нужно дать ей хотя бы подсказку, направление, в сторону чего ей стоит двигаться. Рид моргает медленно, дышит тихо. Её молчание затягивается, а задумчивый вид заставляет напрячься сильнее. Точно сказала лишнего. Черт.
— Пойду, принесу нам чай, — говорю, поспешно покидая террасу, и возвращаюсь в коридор, прикрывая за собой дверь осторожно, до щелчка. Оглядываюсь, видя, как Джейн продолжает стоять ровно, не меняя положение. Она задумалась над моими словами?
Вздыхаю, потирая веки, и шагаю по паркету вперед, обратно к кухне. Мне нравится общий интерьер дома, хоть он и в темных тонах, но выглядит все строго, благородно, как любила моя бабушка. Этот особняк чем-то похож на дом семьи Добрев. Семьи. Добрев. Мне до сих пор с трудом верится в то, что моя бабушка прожила несколько веков. Это в голове не укладывается. Невозможно. Но подобное многое объясняет. Моя бабушка научилась жить. За столько лет её взгляды поменялись, поэтому она решила сражаться с Психеей. Она умерла от сердечного приступа. Вот, что сказала мне мать, но правда ли это? Моя бабушка, по словам Марии, только собиралась провести обряд, чтобы разорвать узы между кулоном и Психеей. Кто-то явно знал о её замыслах. Они убили её? Секрет знала лишь бабушка. Только она поняла, как оборвать связь, и что нам делать теперь? Теперь, когда даже Мария заявляет, что скоро Они придут и за ней, ведь она не станет убивать свою жертву. Что нам делать? Скрываться здесь? Им нужна я, носитель, чтобы закончить обряд, получается, пока я не попаду Им в руки, Они ничего не смогут сделать? И сколько времени нам придется торчать здесь? А что, если после смерти Марии, этот дом уже не будет безопасным? Столько вопросов сейчас наваливаются, мешая мне сосредоточиться хотя бы на одном. Это сложно для моего понимания. Шансы узнать, кто следующая жертва, нулевые. Плюс ко всему я ещё узнаю от совершенно чужого для меня человека, что у меня была сестра-близнец. Она была жертвой-взносом. Уверена, Психея заняла её тело, когда она была ещё ребенком. То существо, что мы выпустили из комнаты. Это Психея в теле моей сестры? А та девочка с зашитым ртом — это…
Шепот.
Застываю на месте, резко повернув голову. Шепот слишком тихий, он эхом пронизывает стены, проникает сквозь кожу, забираясь в голову, заполоняя её. Хмурюсь, поднимая взгляд на лестницу, что ведет на второй этаж. Не слышу голосов Карин и Коди, которые разговаривают на кухне, и медленно шагаю к ступенькам, не веря. Мария сказала, что Они не могут пробраться сюда, тогда, кто это? Поднимаюсь наверх, вглядываясь в полумрак, стоящий в коридорах, но он совсем не напрягает меня. Скорее наоборот приветствует, словно я являюсь его неотъемлемой частью. Я — его создание. Шепот, состоящий из детских голосов, настолько знакомых, что на глаза невольно наворачиваются слезы от приятной ностальгии. Приятной? Я сошла с ума? Откуда вдруг во мне рождается эта любовь? Что за резкое чувство родного и близкого? Понятия не имею, как я различаю, откуда именно льется шепот. Быстро дышу, не оглядываясь, и спешу по коридору второго этажа к дальней лестнице, что круто поднимается вверх. Чердак. Сердце в груди больно скачет, когда детский шепот сменяется таким же легким хихиканьем, смехом, и тот не пугает меня, поэтому не бегу прочь, а лишь замедляюсь, осторожно поднимаясь вверх. Никакие тени не мелькают перед глазами, когда ладонью касаюсь ручки двери. К слову, значительно небольшой, словно она не была предназначена для взрослых.
Я точно помню, что была здесь.
Дергаю ручку. Дверь открывается с громким скрипом. Кажется, с потолка полетела пыль. Мария явно не часто заходит сюда, чтобы убраться, а, может, вовсе не подходит к чердаку. Заглядываю внутрь, поражаясь тому беспорядку, что царит в помещении. Сквозь пыльное окно сюда проникает бледный свет, и мне удается разглядеть увидеть старые игрушки, одежду, предметы быта неизвестной давности. Приходится нагнуться, чтобы пройти через дверь. Шепот резко прекращается, и я обеспокоенно оглядываюсь, боясь, что потеряла связь с ними. Но моя тревога резко испаряется. Буквально за мгновение, как мой взгляд натыкается на бледные, неживые лица детей в оборванных обносках, что стоят молча у дальней стены, рядом с грудой Богом забытых вещей. Замираю на пару секунд, после чего всё-таки заставляю себя выпрямиться. Всем телом поворачиваюсь к детям, которые молча смотрят на меня своими стеклянными глазами, словно ждут чего-то. Их лица не изуродованы, поэтому от ужаса мне не хочется закрыть глаза. Наоборот продолжаю поддерживать зрительный контакт, хотя чувствую, как тревога возвращается в тяжелое тело. Дети моргают, не шевелятся. Они не дышат. Им не требуется воздух для жизни. Они мертвы. У меня не хватает смелости сосчитать их, но я уверена, что это воспитанники моей бабушки. Хотя бы их часть точно. Мой взгляд не долго исследует их, ведь там стоит Она. Девочка в белом потрепанном кружевном платье с воротом. Изуродованное лицо с зашитым ртом. Она смотрит на меня, стоя практически в центре кучки детишек, которые не выявляют своего страха перед ней, значит, они её не боятся? И мне не стоит переживать? Её волосы разбросаны по плечам, скрывают часть лица. Я глубоко дышу, проглатывая сомнения, и делаю один шаг вперед, слегка наклонив голову набок, чтобы лучше разглядеть девочку:
— Ты… — шепчу губами, и ребенок слегка наклоняет лицо, сделав такой же короткий шаг в мою сторону. Хмурю брови, сощурив веки. Ещё шаг. Она повторяет. Стоп. Я уверена.
— Ты моя сестра? — проглатываю половину слов, видя, как она пытается пошевелить зашитыми губами, тихо промычав в ответ. Дети продолжают стоять молча, не шевелясь, пока я смелюсь подходить ближе, как и девочка, которая повторяет все мои движения, даже моргания век. Чувствую, как в горле все сохнет, как сердце медленно бьется в груди, хотя должно быть наоборот. Я должна бояться, должна бежать, но это чертово ощущение тепла не дает мне развернуться и унести свои ноги прочь. Понимаю, что подхожу слишком близко, но лучше разглядеть лицо девочки не выходит, поэтому опускаюсь на одно колено, затем вовсе сев на оба. Девочка не повторяет за мной, только прекращает идти, встав в шаге от меня. Разглядываю её синее лицо. Оно так изуродовано, что никак не могу признать в нем себя. если мы — близнецы, то мы должны быть похожи. Но этого я не вижу.
— Что вы здесь делаете? — вопрос адресован всем: и девочке, и воспитанникам, но отвечаю на него сама. — Вы прячетесь, так? — Мария не просто так упомянула о том, что здесь моя бабушка скрывала детей. — От кого вы прячетесь? — хмурюсь, смотря сестре в глаза, и она мычит, стонет. Воспитанники стоят молча в стороне, продолжая сверлить меня взглядом. — Кого вы боитесь? — поднимаю на них глаза, но ответ вряд ли получу, поэтому ладонью начинаю растирать кожу лица, прикусывая губу от нервов. Если они здесь, значит ли это, что кто-то поджидает нас снаружи? Там, среди деревьев, скрываясь с наших глаз. Обреченно вздыхаю, понимая, что мы сражаемся с тем, что победить нам не под силу. Мы не равны в своих способностях.
