Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Он положил оборванную «траву» на могильную плиту с именем Гвен Поттс. На мое: «Спасибо» изобразил такую же грустную, едва заметную полуулыбку. Я шагнула ближе к телу, от которого веяло теплом, прижимаясь плечом к плечу. Вокруг было тихо. Слишком тихо даже для кладбища.

Тони, не роняя ни слова, поймал в воздухе мою руку и, отодвинув кожаную материю собственной куртки, сжал ладонь. Он часто делал так, не желая или просто не находя, что сказать.

Я рассеянно вздохнула.

Ну, привет… мам.

Интересно, она видела меня? Разумеется, если податься в спиритизм и предположить, что все души после смерти попадают на небо. Я подумала было спросить у Тони, куда они попадают, по его мнению, но вовремя вспомнила, что рискую наткнуться на моментальное ознакомление с какой-нибудь теорией, да вовремя прикусила язык. Но, если бы она видела… что было бы?

Она бы увидела меня в жутковатом и не совсем подобающем леди виде. Наверное, улыбнулась бы характерностям подросткового периода; а ведь это она читала в детстве «Алису», которую я потом заучила наизусть.

Что бы она подумала о Тони? Стой в самом деле сейчас рядом, пусть и невидимая. Жутковато, конечно, но…

Тринадцать лет. Прошло тринадцать лет, а мне по-прежнему не хватает тебя, мам.

В горле образовался типичный комок, когда Тони сжал мою руку крепче обычного.

Я уже порвалась было к нему, наплевав на всю девчачью слабину и больше всего думая о глупой, но до боли естественной потребности в объятиях, как наткнулась на прямой взгляд темно-карих глаз. Сердце едва не ушло в пятки; чистой воды приведение, ей-богу.

– Пеп, – произнес шепотом, несмотря на то, что мы стояли итак слишком близко. – Мне кажется, за нами кто-то наблюдает. – Я приняла это за очередную глупую шутку, но Тони, будто предугадывая возмущенную реакцию, дернул за руку в тормозящем жесте. – За моей спиной.

Верить я ему не спешила, но неприятный холодок по спине прошелся. Тони, словно выучив меня наизусть настолько, что мог знать каждое действие наперед, подался корпусом ко мне, позволяя заключить себя в объятия. Я привстала на цыпочки, упираясь подбородком в его плечо.

Сердце определенно сделало несколько лишних ударов и остановилось, провалившись в желудок. Куртка распахнулась, и через тонкую ткань платья да рубашки я почувствовала, что сердцебиение у него тоже не совсем размеренное.

– Видишь? – обратился полушепотом, зарываясь лицом мне в кудри.

– Да, – выдохнула в тон ему, боясь лишний раз моргнуть.

Фигура. Там, среди наиболее старых могил, скрытая в тени и окружении облезлых кустарников, стояла фигура. Мужчина или женщина, разобрать я не смогла, ибо казалась она слишком темной. Только среднего роста силуэт, который время от времени слегка шевелился.

А потом эта фигура точно переступила с ноги на ногу.

Мы сорвались с места, будто по команде; мне казалось, что ни на одной сдаче нормативов я не бегала так быстро, как сейчас. Поразительная демонстрация ловкости на выбросе адреналина – мы умудрялись нестись, ни разу не налетев на какую-нибудь могильную плиту, рискуя и разбиться, и страшно согрешить. Почти перелетали через камни, ветки и кустарники, и как на одном дыхании направлялись к воротам. Сердце билось так, что кроме грохота циркуляции крови ничего не было слышно.

А затем Тони замедлился, постепенно тормозя практически перед самыми воротами. Его отсутствие я заметила не сразу, а когда поняла, что рядом не дублируется тяжелое дыхание, едва не поддалась приступу паники.

– Тони! – резкие остановки безмерно вредны после таких марафонов, но я все равно повернулась на подкосившихся ногах и почувствовала, как легкие рвут изнутри невидимые когтистые лапы.

Он перешел на шаг, прижимая ладонь к груди… и неожиданно, хрипло рассмеялся. Тихо, в следующий момент – резко прыснув, залившись самым настоящим хохотом, словно с ума сошел.

– Пеп, – прошептал на выдохе, наклоняясь вперед от усталости. – Пеппер, сегодня, – запнулся, хмыкнул, шмыгнул носом, – сегодня Хэллоуин, – он смотрел на меня, словно я должна была сама осознать некую великую и ужасную истину, но в голове не возникало ни одной мысли, кроме той, что мы только что увидели… что-то, а теперь самым опрометчивым образом стоим на месте, теряя драгоценные минуты. Видимо, поняв, что до меня не доходит, он с улыбкой продолжил: – Ты думаешь, мы одни такие умники, которым пришло в голову пробраться на кладбище? Да этот праздник – как Рождество для сектантов и экзорцистов. Пеп, кладбище патрулируется охраной.

Несколько секунд я молчала. А потом, сама не зная, от чего, но полностью скопировала его реакцию на результаты мыслительного процесса, пряча лицо в ладонях и давясь нездоровым смешком.

Мы дураки. Господи помилуй, надо же быть такими болванами.

От смеха Тони становилось еще смешней – привет скопившемуся нервному напряжению и собственной недалекости. В какой-то момент у меня начал болеть живот, воздуха не хватало, но тут Тони уцепился за железные прутья, глупо похрюкивая и время от времени ударяясь о них головой, и эта картина раззадоривала пуще прежнего.

Вскоре из машины выглянул Хэппи. Он принял нас за душевнобольных, но, теоретически, был не так уж и далек от истины.

О произошедшем мы ему рассказали по дороге в город, долго обсуждая собственные реакции и вспоминая побег в деталях. Вскоре замелькали оранжевыми пятнами светящие тыквы; Хэппи, кажется, чуть-чуть пожалел, что не пошел с нами.

И только в самый последний момент, едва зашли разговоры о клубе, я поняла, что совершенно измотана. Мне представлялся грохот музыки да пьяная толпа, и от подобных дум становилось не по себе. Душа требовала спокойствия. Рассудок понимал, что безумная гулянка ужасно скажется на настроении в ближайшую неделю.

Мне нужно уединение. Я хочу замучить своего кота, съесть самый вкусный кусок курицы и посмотреть какой-нибудь фильм, предварительно приняв обильный горячий душ.

Тони долго противился, но, в конце концов, согласился подбросить меня домой. Разумеется, преминул, что разговаривать он со мной не будет. Куда уж там, мистер ранимость. Будто это первый раз, когда я отлыниваю от шумных вечеринок, не располагая нужным настроением.

Темнота комнат создавала ужасный не уют, и я спешно зажгла по маленькому, но светильнику в каждой. Задернула поплотнее шторы, включила телевизор, стараясь не вспоминать фильм «Звонок», как и любой другой аналогичного жанра.

Заманив Снежка наверх и запасшись чаем, начала поиск с последующим выбором вечерней комедии.

Может, я и не образец весельчака, да «тухну» вместо празднования в четырех стенах, но, если честно, меня это вполне устраивало.

Как и то, что я не увижу пьяного Тони, уходящего в туалет с какой-нибудь стройной девицей.

Комментарий к 5.

«Джаз скелетов» (OST «Труп невесты»).

========== 6. ==========

Правда ли, что у каждого человека есть своя звезда? Ведь составляли гороскопы в средние века придворные астрологи, предсказывали будущее. Ведь говорят о человеке, что родился он под счастливой звездой. Если это действительно так, то у меня была неподходящая, неудачливая звезда.

Проблема многих в том, что они слишком глубоко копаются в себе, и подчас эта нехорошая привычка становится губительной.

На улице холодало. В скором времени придется сменять плащ на что-нибудь более теплое.

Я сидела в пыльном тренировочном зале старой танцевальной студии, которую «закрыли на ремонт» около трех лет назад.

Помню, как мама впервые привела меня сюда. Разумеется, она, как и любая мать, считала это своим почти что особенной важности долгом, мечтающая воплотить в собственном чаде все нереализованные фантазии и взрастить настоящую принцессу. Может, это приходит с возрастом? Та самая нездоровая тяга затащить ребенка на любые секции, на какие только реально. Я успела проучиться полгода в музыкальной школе (воистину, затеей это было провальной, ибо голосом меня природа обделила максимально сильно, а любовь к пианино отбилась сразу, стоило крышке по какому-то роковому стечению обстоятельств отдавить мне пальцы), через такой же промежуток времени бросить художественную – страшно невзлюбила обязательную для изучения дисциплину, именуемую декоративно-прикладным искусством. Но с танцами мама попала в самую точку.

Все началось примерно за неделю до моего первого занятия. В парке мы с родителями кормили по субботам плавающих в пруду уток. Однако по прибытию на место оказалось, что папа забыл хлеб на столе, и нам пришлось совершить небольшую пешую прогулку до ближайшей пекарни. По пути мой детский взгляд зацепился за блестящие в витринах витиеватые люстры, старинные подсвечники, маленькие столики на резных ножках и повсеместное кружево, что в одной пестрой куче покоилось в антикварном магазинчике на углу улицы. Мама отправила отца за булкой и согласилась зайти туда со мной.

Я не помню деталей увиденного внутри, однако, бывав здесь и в более осознанном возрасте, зайти в само здание так и не решилась.

В тот день мне на глаза попалась большая, безумно дорогая шкатулка. Продавец, словно гордясь своим раритетом, продемонстрировал нам весь механизм в деле. На тоненьких ножках, в белоснежной пачке-сеточке, под волшебный вальс №9 Вагнера крутилась маленькая балерина.

Само собой, покупать ее не стали, но образ так ярко упечатался в памяти, что неладная шкатулка упрямо отказалась выходить из головы по прошествии долгих ночей. После короткого процесса «наведения справок» я оказалась в студии.

На первом занятии нас стали растягивать. Я не воспроизведу в памяти всех дней, которые посвятила танцам, но тот, ознаменованный литром пролитых слез, не забуду никогда. Вечером же я стала уговаривать маму бросить эту затею, и мне повезло, что она в длительной полемике взяла с меня обещание провести в студии хотя бы первый месяц.

Я любила приходить на занятия пораньше, любуясь из-за двери на взрослых стройных девушек, открывающих или переводящих неестественным образом выгнутую работающую ногу в сторону на носок в пол. Как они комбинировали различные позы и наклоны, перегибали корпус, с плавной грацией вращались у станка и в спокойном темпе отрабатывали переходы от движения к движению. Устойчивость, выразительность, чувство собственного тела, стремление к гармонии и колоссальный труд. Адажио Вивальди, от которого по коже шли мурашки, повторяющиеся pas emboîté, глубокое плие. Арабеск, сопровождающийся жестким контролем положения ноги и идеально гладкая деревянная палка, то и дело звучно «касающаяся» чьего-нибудь колена. Требования к взрослым танцорам были куда более серьезными.

Я возвращалась домой совершенно обессиленная и часто – с зареванными глазами. Позднее слезы вытеснила сила привычки, но мама уже такую меня не застала.

То был наш первый «показательный вечер» перед родителями. Администрация согласилась выделить сцену. То был первый и последний раз, когда я вышла под свод высоких прожекторов.

«Вальс цветов» не был полон сложных элементов в силу нашего детского возраста, но я все равно страшно волновалась. Я смотрела в зал, где два первых ряда были вразнобой заняты родителями. Чужими.

Отец появился лишь в самом конце вечера и только затем, чтобы забрать меня домой. В машине он сообщил, что маму увезли в больницу. Больше в моей «танцевальной жизни» он не участвовал.

Я занималась до четырнадцати лет включительно и уже почти загорелась голубой мечтой исполнить однажды па-де-де в «Лебедином озере», как на одной из репетиций умудрилась вывихнуть ногу в элементарном бризе. Ни к каким врачам, ясное дело, не пошла, а дальнейшие нагрузки лишь усугубили положение, и следующая травма закончилась растяжением связок. На этом с танцами было решено распрощаться.

На сегодняшний день зал представлял собой никем не арендованное помещение, куда можно было украдкой пробраться, выждав, когда пожилой охранник отлучится с поста. Я здесь бывала очень редко, в моменты особой нужды предаться каким-либо мыслям.

Садилась, как ныне, на старую скамью и смотрела прямо, сквозь длинные стены, увешанные зеркалами, и отражающийся в них паркет. За неимением возможности включить музыку, приходила с наушниками.

Заброшенную студию было почти жаль.

Утреннее солнце достаточно быстро сошло на нет, и уже вечером начал стремительной монотонной дробью по местами грязным стеклам накрапывать дождь. До наступления темноты здание нужно было покинуть – иначе нос разобьешь на крутых лестницах. Да и характерно мрачно выглядели пустующие коридоры с облупившейся краской с заходом солнца.

«Не более мрачно, чем в закоулках запутанного разума», – тут же всплыла очередная мысль.

Пианино показывало пыльные белые зубы и позабытую партитуру, где нотные закорючки шли густым черным строем.

О, только тот, кому везло влюбиться с великой не взаимностью, знает, как выглядит это чувство. Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на комнату, в которой по обоям ползет зеленая плесень, полная болезненной жизни. На отцветшие съежившиеся розы, источающие зловонный аромат в своей пожелтевшей воде, на протухшее сливочное масло, на матерную ругань женскими голосами в пропитанном насквозь алкоголем баре. Словом, оно похоже на бессильное отчаяние.

Хэллоуин у Тони прошел на ура.

Из всей утренней болтовни за ленчем я очень скоро потеряла нить сути и связность происходившего; абсолютно похожие имена мелькали мимо ушей, всю деятельность присутствовавших в клубе можно было охарактеризовать одной минутой позора и вечной славой. И, тем не менее, одно резало слух нараспев чаще прочих: Наташа.

Иностранка, рыжая, красавица, «а какая там грудь» – еще в самом начале повествования мне сделалось дурно, однако с каждым пророненным эпитетом в адрес очередной вертихвостки кровь в венах закипала с угрожающей стремительностью.

«Вы знаете, Наташа выиграла грант на обучение».

«Если бы я был женщиной, я бы потратил миллионы на пластические операции для достижения подобных форм».

«Клянусь, если бы вы видели ее губы, вы бы меня поняли. Ну, Хэппи, ты же был там!»

«Полмира за такие бедра».

«Как она шикарно двигалась на танцполе!»

«Ей идет латекс».

«Кстати, Пеппер, она еще и балетом занимается. Слышал, у нее была главная роль в какой-то пьесе под музыку из социальной рекламы. Вот бы посмотреть на ту растяжку…»

Мне хотелось сказать, что никаких «пьес» в балете не существует и в помине, а Шопен перевернулся бы в гробу, заслышав такое сравнение, но я продолжала монотонно перемешивать трубочкой лед в стакане, стискивая челюсть до крайнего дискомфорта. Балерина, значит. С каких пор он увлекся танцовщицами, не двигающими задом под ритмы гоу-гоу? Глупая детская обида душила изнутри, и я была рада возможности уйти из столовой пораньше, сославшись на недоделанное домашнее задание по литературе.

Неловкое чувство: я в глаза не видела эту Наташу и даже примерно не могла спроецировать в образ того, что она собой представляет, но та априори подбешивала. Мысли из разряда «очередное кратковременное увлечение, не больше» крутились в голове, напоминая упрямое самоубеждение, покуда на душе скребли кошки. Грант, балет, фигура на миллион? У Тони было не так много «официальных» девушек, но те, что числились в золотом послужном списке, подходили под установленные параметры. Ум, красота и физическая подготовка в одном флаконе. За такими барышнями он был не прочь и побегать, в конечном итоге добиваясь своего. Пожалуй, подобного исхода я и боялась.

Глупо ревновать того, кто в некотором смысле никогда не принадлежал тебе, но ты попробуй заткнуть внутренний голос и усмирить бушующий ураган в груди. Ежели через неделю он не успокоится, а начнет загораться своей рыжей идеей сильнее, придется забить тревогу. Только какой смысл? Он скривится и недовольно протянет: «Не заводись, это просто девушка», и мне ничего не останется, кроме как сидеть в своей комнате, пялиться на страницы книги, не переворачивая те по часу, и выстраивать тысячу и одну теорию в отношении того, чем они могут заниматься во время очередной прогулки. Напряжение здорово выводило из себя и жгло нервные клетки, подобно спичке, брошенной в поле с пушистыми белыми одуванчиками. Одно неосторожное дуновение – останутся стебельки. Мне не хотелось, чтобы какая-то девица врывалась в наше трио и разрушала установившуюся идиллию, но умом прекрасно понимала, что моего мнения здесь никто не спрашивал.

В окно стучали ветки, а равномерные дорожки дождя превратились в косые росчерки – поднимался ветер. Я смирилась с отсутствием зонта – все равно бы тонкие спицы вывернуло наружу – и тихо соскользнула со скамьи, попутно наматывая наушники на кулак и отправляя полученную петлю в карман. Оставалось надеяться, что пост охраны пустует или как минимум находится в перспективе подобного – торчать лишние полчаса в пыльной студии под аккомпанемент подвывающей на улице стихии хотелось слабо.

Тяжелая дверь поддалась легко, не произведя никакого предательского скрипа.

***

По продрогшим одноклассникам и недовольному выражению лица тренера становилось понятно, что в этом году наступил последний урок физкультуры на стадионе, с которого мы на следующей же неделе окончательно и безвозвратно переберемся в зал. Я стояла поодаль от сего разворачивающегося действа, за неимением энергичного настроения нарочно оставив форму дома, в своем бездельном положении издалека наблюдая то за Тони, то за Хэппи. У второго хватило ума прийти в штанах и захватить с собой спортивную куртку, а вот Старк, видимо, был совершенно обречен в отношении всего бытового. Мало того, что он из вредности отказался идти в машину за кожаной курткой и с гордо поднятым носом прошествовал на стадион в тонкой футболке, так этот болван умудрился еще и шорты натянуть. В сочетании с темными волосами продрогшие ноги приобрели чудесный синевато-сиреневый оттенок, а покрасневшие кончики ушей выглядели болезненно. Хэппи шмыгал носом и периодически кашлял, и даже я чувствовала, как холодный ноябрьский ветер продувает мозги. Оставалось уповать, что их не выветрит окончательно, как у Тони.

Ученики пытались разогреться, бегая по стадиону, однако плачевный опыт мне подсказывал, каково это – хватать разгоряченным горлом ледяной воздух, и я предпочитала молчаливо сочувствовать в стороне. Тони нарушил уединение рака-отшельника в моем лице лишь один раз, в перерывах между руганью постукивая зубами, подойдя с единственной целью – согреть красные ладони в карманах парки.

Урок закончился как раз к моменту, когда я начала меланхолично мечтать о переднем сидении в машине Старка, где можно было включить печку и согреть покрывшиеся призрачной коркой льда ноги. Тонкая подошва осенних ботинок непрозрачно намекала на то, что сезон их носки подходил к концу. Близилась эра любимого пальто и сапог; конечно, можно было достать из чулана меховую подстежку и обзавестись обувью потеплее, но каждый раз, когда классический драп касался плеч, в душе разносился звон маленьких ретро-колокольчиков.

Я любила осень в Маунт-Вернон. В большинстве своем она была серой, дождливой, «унылой» со слов Тони и туманной, но именно это создавало вокруг городка особенный шарм. Большая личная предвзятость, однако при виде бесцветного неба по утрам я не испытывала никакого недовольства. Отодвигала ящик комода и выбирала подходящие к очередному платью колготки, да радостно влезала в один кардиган за другим, впопыхах крутясь перед зеркалом. Я любила грязно-коричневые листья в лужах, возможность носить классические рубашки с темными джинсами в промозглую погоду, прятки с ветром в шарфе, добираться со школы на машине Тони. Гордость не позволяла признать, но именно в холодном ноябре теплый салон и «шелестящая» под колесами дорога убаюкивали, как никогда, что даже приглушенные рок-н-ролльные мотивы про зомби и секс казались уместными и правильными.

Абсурдно, но даже сейчас у меня не возникало особенного желания жаловаться на безобразный ветер.

Этот урок был последним; по идее, через час должны были начаться тренировки по волейболу, которые периодически посещал Хэппи, пусть и просивший нас не ждать его (вернее выразиться – не смотреть и не смущать в процессе занятия), однако Тони по одному богу известным причинам отмахивался и оставался. Мне, как следствие, альтернативы не представлялось.

Одноклассники спешно двигались по направлению к раздевалке. Хэппи напоминал бороздившего просторы Антарктиды пингвина, но оповещать его об этом, конечно же, я не собираюсь.

Развернулась, направляясь с толпой…

Поле огласил до боли родной, возмущенный голос. Чертов мистер экспансивность, которого вечного все не устраивает.

– Да ладно вам, – ноги сами понеслись обратно, а мозг успешно проигнорировал каждый рассудительный довод и оклик Хэппи, вытесненный волной подростковой экспрессии.

Тони громко спорил со Стивом – парнем, с которым, в общем-то, никогда серьезно не враждовал, если закрыть глаза на то, что Старк в принципе напоминал магнит, притягивающий к себе неприятелей и досадливые оказии. По-настоящему его характер выносили только мы с Хэппи да Роуди. Остальные, согласно правилу, мысленно желали всех проклятий на свете. Но Стивен?

Роджерс, по моему скромному мнению, был парнем спокойным и… приятным? Отчасти старомодным, что его жутко романтизировало в глазах девушек. Всегда аккуратный, вежливый, адекватный. Невеликий кладезь, что мне было о нем известно: он здорово рисовал и до шестнадцати лет имел телосложение субтильное и крайне неспортивное, соседствующее с букетом хронических заболеваний, ставшее, вероятно, причиной прославленного тихого характера. Как правило – тихого.

Сейчас же, немного возвышаясь над Тони и здорово окрепши в плечах, я в его благой репутации сомневалась.

Бунтующие нервы – страшная сила. Но куда пугающе они смотрелись на фоне гормонального всплеска и немыслимого характера Старка, способного разозлить и поднять из могилы мертвого.

– Тони…

Он меня не слышал. Конечно же.

– Старк, видит бог, еще одна шуточка…

– Угроза. О, господи, мне угрожают! Отчего бы тебе просто не выпустить пар?

– Ты сам знаешь, отчего, – Стив, опасливо сжав кулаки, сделал шаг ближе к Тони. – Просто ответь, было ли между вами что-то, – он на секунду запнулся, – личное, и катись к черту.

– Любопытно, как ты меня заставишь.

Ситуация медленно выходила из-под контроля; от горячего, жгучего и тянущегося, подобно патоке, негатива, буквально заполонившего поле, хотелось сжаться в нелепый комок и спрятаться под прозрачным куполом. Невыносимое чувство.

– Сегодня, после уроков. Разомнемся.

Тони не преминул в своей излюбленной манере нахально вздернуть подбородок:

– Весьма наивно думать, что у меня будет время нянчиться с тобой.

Стив перехватил его за локоть, однако Тони моментально вырвался.

– Ты не уйдешь, пока не ответишь.

– Ты остановишь?

– Задержишься после физкультуры и узнаешь.

Они стояли меньше, чем в полуметре друг от друга, вызывая у меня в голове ряд самых разных ассоциаций, от огня и льда до столкнувшихся урагана и скалы. Топнуть бы ногой от обиды и негодования, сверлящего в затылке. Почему все мальчишки периодически ведут себя, как невыносимые болваны?

– А я ведь и при толпе могу врезать, – Тони, без конца сторонившийся любых попыток Роджерса приблизиться к нему и отвергающий всякого рода телесный контакт, сам наклонялся к Стиву, глядя в упор с самой искренней неприязнью, какую я только могла за ним наблюдать.

– Быстро ответь.

Возникшая напряженная пауза длилась несколько коротких секунд, после чего Тони резко хмыкнул. Отвернулся, нарочно ступая прочь к раздевалке.

– Открою секрет, все люди трахаются. Не маленький вроде, должен понимать.

Дыхание перехватило, а сердце точно оборвалось и скатилось в район желудка. Стив резко схватил его за плечо и обратил к себе, а я, кажется, вскрикнула еще за секунду до того, как он замахнулся и с отвратительным звуком клацнувших зубов приложил Тони.

Вокруг столпились одноклассники, напоминая стадо немых зевак. Да что за дьявол? Почему никто не пытается их разнять?

Стив, словно сам от себя подобного не ожидал, в защитном жесте поднял руки. Тони рассеянно провел пальцами по губе. Взглянул на ладонь и, завидев алые разводы, сжал ту в кулак. Сплюнул.

– Старк?

В груди повторно екнуло; он наотмашь врезал в ответ. Голова Стивена мотнулась от удара.

– Тони, эй. – Он успел вздернуть Роджерса за грудки и явно собрался стукнуть вновь, воспользовавшись несклонностью к агрессии Стива. – Стоп! Стоп, я говорю, – схватить его за предплечье и привлечь внимание было задачей сложной, но выполнимой.

– Не лезь, – чистейший огонь в темно-карих глазах. Не будь я девчонкой, наверняка бы не увернулась от горячей руки.

– Он не собирается драться, ты слепой?

– Он сам за себя постоять может и ответит по полной, – Тони с вопиющей наглостью ринулся потеснить меня, но я успела перехватить его за запястья.

– Ты ведешь себя, как варвар!

В груди свернулось тугим узлом бешенство.

– А ты? Втюрилась и защищаешь?

Точно ударом под дых. Он… нет, он ведь…

Не может знать.

Я отпустила его руки и шагнула назад. Растерялась, врезавшись в грудь Стива.

Стив.

Осознание накрыло с таким облегчением, что захотелось истерично рассмеяться. Господи; вспомнилось, как он в прошлом году с неделю таскался за мной и интересовался, «как там мистер-щепка», и приглашал ли тот уже на последний ряд в кино, из-за того, что меня в очередной раз достало его поведение, и я пересела на химию к Стивену.

– Ты издеваешься или серьезно так думаешь? – мне было почти плевать, что он скажет. Все мое отношение к этому человеку заключалось в замкнутый круг того, что я либо мечтала послать его к черту, устав от бесконечных издевок и образа жизни, который он вел, либо обнять и тихо заплакать от радости, столько невероятных моментов и тепла он мог подарить.

Взгляд напротив стал немного спокойней; лезть на рожон более явно не собирался.

– Твой нынешний похож на него, по-моему, очевидно, – он тоже шагнул назад, эфемерно взмахнул рукой у собственного лица.

Злость имелась, но не била фонтаном. Скорее, неприятным раздражением зудела где-то за ушами.

Мне даже нечего было сказать.

Развернувшись, в конце концов, спешно направилась к раздевалке, любуясь на собственные ноги и хотя бы пытаясь не акцентировать внимание на липких взглядах одноклассников. Стервятники они, будем называть вещи своими именами. В неосознанном жесте скрестила руки на груди. Поежилась. Будто сей крошечный барьер способен защитить.

Прекрасно. Так я теперь в клубе воздыхателей Стивена Роджерса. Ай, пошло оно…

– Пеппер. – Я нарочно ускорилась. Нет, Старк, катись к черту. – Пеп, – звук ближе, шуршание тяжелой походки под подошвой кроссовок.

Смолкло.

Ну и бес с тобой. Только не надо завтра приползать и делать вид, словно ничего не случилось.

За спиной послышались шаги; видимо, стадо столкнулось с положением, что дневной показ очередного шоу имени старшей школы закончился. В голове гудело. С небес точно давила свинцовая усталость, выжимая последние соки и доводя до морального истощения.

Я уже мысленно выстроила глобальную цепочку действий, одним из звеньев которой было отправление со школы на общем автобусе, однако Хэппи оборвал все пути к отступлению, догнав и замерев памятником Вечному Миротворцу.

– Нет, – шаг в сторону, обрулить.

– Я же еще не начал говорить.

– Я знаю, – указательный палец с укоризной встретился с его мягкой грудной клеткой, – что ты пришел просить за него. Предупреждаю заранее: не выйдет.

– Просто подожди, хотя бы тут.

Фирменный «щенячий взгляд» обезоруживал. Пришлось собрать всю силу воли, чтобы ответить с каменным выражением лица:

– Я не собираюсь ехать в одной машине с этим, – ругательств не хватало. Я только рассерженно и шумно сопела, и на Хэппи, кажется, это действовало куда сильнее, – с этим! Меня бесят его заскоки через край, и он это прекрасно знает.

Хэппи подключил тяжелую артиллерию глубоких вздохов.

– Он очень просил уговорить тебя. – Я лишь фыркнула, на что Хэппи заторопился добавить: – И хотел тебе кое-что сказать. И показать. Что-то очень важное, он даже мне не сказал, – утрировал, паршивец, но знал, на какие точки давить.

Скольких глупцов сгубило любопытство?

Я демонстративно закатила глаза. Для вида. В груди, безусловно, уже зародился щекочущий комок любопытства. Чертовы мальчишки.

Встала в позу, делая лицо недовольным настолько, насколько вообще позволяла мимика.

– Я не буду ждать, пока он примет душ.

– Дома помоется, – Хэппи пожал плечами, демонстрируя искрометную смиренность и разделение моей точки зрения, да кивнул пару раз так, что я забеспокоилась за короткую встряску мозгов в его черепной коробке. Подобно тем собачкам с головой на крючке, которых в мое детство устанавливали на панели в машине. – Я, это, передам ему?

Он засеменил к раздевалке, не дожидаясь ответа, а я против воли улыбнулась и тут же закусила губу. Прекрати. Их мужская солидарность бесчестна по отношению к тебе. А он… а он придурок.

Парадную лестницу мы покидали втроем и в абсолютном молчании. Ничто не выносилось на обсуждение, но по сопящему, плетущемуся позади Хэппи становилось ясно: тренировку он пропустит. Напряжение, повисшее между мной и шествующим рядом Старком, напоминало тот глупый день, когда мне прилетело на физкультуре мячом по лицу.

Шелест природы на улице, как ни странно, успокаивал. Окружающее пространство было сплошь затянуто темно-серым цветом, и в первые секунды пребывания на воздухе, полного озона, мне почудилось, что идет дождь, однако капель не наблюдалось.

– Что это? – я выставила ладонь перед собой и с трудом пригляделась к осадкам – маленькие, белые точки.

– Град, – голос Тони затерялся в окрестном шелесте, с коим маленькие льдинки падали на асфальт, пружинили и замирали на ссохшихся листьях.

Диалог с ним, само собой, я продолжать не стала.

Музыку не включали. Ехали в тишине. И только стихия методично била по крыше, дивным образом умиротворяя. Завернуться бы в любимое цветастое одеяло, включить музыку, засесть за рисование. Да периодически поглядывать в окно, наслаждаясь маленьким экстазом души.

Казалось, температура воздуха в салоне вновь возросла на несколько градусов по Цельсию, стоило машине притормозить возле дома Хэппи.

Хоган проронил невнятное «всем пока», покуда я от возмущения не находилась с ответом.

– Было проще сначала высадить меня.

Реакцией Тони был разворот в противоположную от моего места жительства сторону. Ну, нет. Я и лишнюю минуту с ним проводить не хочу, не говоря о внеплановых поездках.

– Мы задержимся.

Вот так. Отрывисто и безапелляционно. Каков нахал.