Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

– Я не девочка на одну ночь, – беззвучно, на грани сомнения, было ли это действительно произнесено вслух. И вдруг, так же тихо:

– Я знаю.

Рот приоткрывается в очередной попытке выразить протест, но Тони поднимает руку и неуверенно касается щеки, оглаживая совсем рядом с губами. Смотрит в глаза. Прямо, в упор, отчего в груди щемит от эмоций, и я слишком быстро тону в этом взгляде.

Веки вздрагивают и опускаются, когда он целует осторожно, почти не раскрывая рта, вызывая бешеную дрожь где-то глубоко внутри от нежности, так ему не свойственной. Нежности до сдавленного дыхания. Замирает, а затем обхватывает лицо и настойчиво тянет на себя. Я не сдерживаюсь – срываюсь на дрожащий полустон.

Его язык скользит внутрь, вызывая тонкий всхлип.

– Стой, – на выдохе, в едва разомкнувшиеся губы. Пальцы замирают на его шее, то ли пытаясь притянуть, то ли – оттолкнуть, чувствуя, как сильно бьется его пульс, посылая коже дрожащие импульсы.

Не остановился.

Притянул к себе, обхватил рукой за шею, зарылся в волосы. Ворот застегнутой на все пуговицы рубашки неприятно душил, однако он вдруг несильно потянул за пряди и вынудил откинуть голову, а в следующий момент врезался губами с такой бесконтрольностью, что затылок стукнулся о деревянную поверхность, и в горле застряло задушенное восклицание.

На грани укуса.

Это было ненормально. Сплошное сумасшествие – все, начиная от губ, накрывающих слишком хаотично; глупых лихорадочных мыслей, совершенно пустых и ненужных; рта, что буквально терялся под его напором; сбившегося дыхания; груди и живота, прижатых к нему слишком тесно.

Он толкнулся бедрами, впечатывая в дверь. Отрываясь от поцелуя, глядя в глаза. Пальцы впились в его плечи, в ткань этой чертовой белой рубашки с завернутыми до локтей рукавами, комкая, заставляя прижиматься ближе, когда он вдруг начал медленно двигаться. Скользя пахом по животу и бедрам, с силой проводя ладонями вниз, по ребрам, к тазовым косточкам.

Нет.

– Тони…

Он не слышал. Или не слушал. В собственных ушах исполински шумела кровь.

Нельзя.

Пожалуйста.

Хочется.

Прижимает к себе так сильно, что почти больно.

И тем разрушительней оказывается стук из внешнего мира, выбивающий из головы абсолютно все мысли, когда-либо там бывшие.

– Старк! Ты – конченная сволочь, знаешь об этом? – настойчивая атака в направлении двери с обратной стороны повторилась. Я не помнила себя и как умудрилась выскочить из его рук, на подгибающихся ногах удаляясь куда-то к кровати и бессильно плюхаясь на покрывало. – Открой эту чертову дверь, иначе…

Тому, что должно было произойти в противном случае, не довелось быть озвученным; Тони дернул ручку резко. Я не могла видеть взора, обращенного к возникшей на пороге Наташе, но воображение успешно дорисовало тот вкупе с гробовым молчанием, воцарившимся в следующую же секунду.

Случаи, когда он не отвечал на выпады, можно было пересчитать по пальцам. И только когда дверь за ним захлопнулась громко и яростно, в груди что-то оборвалось.

Я бездумно прижала ладонь к губам, на которых все еще будто парили призрачные ощущения поцелуев. Невероятно хотелось разрыдаться. Забыть его вкус, который намертво въелся в язык.

– Я не вовремя?

– Нет, он, – попытка улыбнуться настолько жалкая, что тошно от самой себя. – Он всегда такой. Не принимай на свой счет.

Почему человек не может сжиматься по желанию до размеров атома и теряться в пространстве?

Кажется, я была готова продать душу за такую возможность. И пусть я бы навсегда осталась в квантовом мире. Пусть.

Только бы не здесь.

Ибо я не уверена, что смогу выдержать эти американские горки.

Комментарий к 15.

«Anastacia – Left Outside Alone».

========== 16. ==========

Мое внимание было приковано к изображению ежевики на белой, достаточно простой, и в то же время милой футболке.

– Что с тобой?

Растерявшись, я непонимающе моргнула, теряя фокус на зеленых листьях.

Телевизор вещал дурацкую рекламу не менее дурацких «закажи сейчас, и получишь второй комплект в подарок!» товаров. Наташа уговорила меня сходить за вином. Я не могла назвать себя достаточно трезвой, но язык за зубами пока держать удавалось. Хотя уже очень, как это обычно бывает, хотелось порваться в бесконечные жалобы на тему несправедливости судьбы и проблем, ставшими в моей жизни хроническими.

– Со мной? Все хорошо, – и я не лгала. Ей-богу, не лгала.

Я честно старалась смеяться искренне, дабы не огорчать Брюса в его праздник своей кислой миной. Не подавать виду, что мне как минимум неприятно, едва Тони, соприкоснувшись со мной локтем, стремится отойти на шаг в сторону.

Не разрываться от желания попросить его отвернуться, когда наступала моя очередь делать бросок.

Не смотреть в сторону двери, где всего лишь меньше часа назад…

– У тебя грустные глаза.

– Это мое обычное состояние лица, – я натянуто улыбнулась, но Наташа неожиданно стушевалась.

– Слушай, – она сидела на соседней кровати, обхватывая пальцами бутылку, и рассеянно отколупывала этикетку. Ноги были согнуты в позе «китайского монаха», отчего джинсы видимо натягивались, однако ее это положение, очевидно, не сильно стесняло. – Я пойму, если тебе нужно время, чтобы привыкнуть к человеку. Сама я общаюсь с людьми сразу и на все темы, но это нормально…

– Все в порядке, – я перебила ее, осмысливая, что именно она сочла за барьер в контактировании. – Я тоже… спокойно отношусь к общению, – запнулась, не в состоянии подобрать наиболее подходящее слово, – сразу, – остановилась на ее определении. – Я просто не слишком разговорчивая в принципе. Скучная, – пришла на ум характеристика в духе Хогана.

– Ты не скучная, – она отрицательно мотнула головой. – Скорее, задумчивая и загадочная. – Я прыснула, не беспокоясь о том, что это, возможно, было не слишком прилично. – И еще чем-то расстроенная.

Молчание длилось недолго. Нервно теребя подол, я силилась составить разлетевшиеся по всей черепной коробке фразы в предложение, а невидимые птицы в желудке отчего-то трепетали, и звенящие на все лады, натянувшиеся нервы грозили разорваться, дотронься до них случайно.

– Проблемы с Тони.

Вот и все. Я это сказала.

Вслух.

Живому человеку.

Оказалось не так уж сложно. Только сердце все равно было не на месте.

Она не комментировала озвученное, словно давая время или выдерживая паузу, позволяя мне, в случае очередного порыва смелости, заполнить пустоту словами.

– Я уже не знаю, как себя вести и что делать, чтобы вернуть все на круги своя. Даже не уверена, нужно ли. Мы… – откровения упрямым комом стояли в горле. – В ту ночь, в доме Старков, мы были вместе. Ничего «такого», – я бросила на нее беглый взгляд и, заметив внимательное, сосредоточенное на мне лицо, стесненно уставилась на собственные ладони, – он все испортил. А потом все как через одно место пошло. Сейчас это повторилось, и я понятия не имею, что делать дальше.

Я не питала уверенности на счет того, что мой сумбур укладывался у нее в голове, но излагаться связно и последовательно не могла ввиду той банальной причины, что никогда прежде ни с кем эту ситуацию не обсуждала.

– Он тебе небезразличен? – ее голос звучал спокойно. Я была готова воспеть оды всем архитекторам земли, развившим сей вид профессиональной деятельности, начиная от великой античности, повлиявшим на решение нынешних проектировщиков и дизайнеров данного мотеля закупить тусклые бра, в свете которых моих полыхающих пунцовым жаром щек практически не было видно. Слабый кивок согласия. – Он знает?

– Не уверена. Но он не дурак, может, догадывается.

– Как раз-таки в подобных вопросах парни – критические тугодумы, – Наташа сделала глоток прямо из горла. – Говорю по собственному плачевному опыту. Сам он как себя ведет?

Я нервно передернула плечом.

– Иногда он пытается завести разговор, как раньше, но под слишком нелепыми предлогами. Пишет, спрашивает какую-нибудь ерунду, от вопросов о своем положении дел уходит или откровенно их игнорирует. Иногда смотрит, когда, думает, я не вижу. Потом опять замыкается в себе. Порой я думаю, что он меня просто ненавидит, – добавила, грустно усмехнувшись. Безусловно, разумных аргументов в пользу сего довода я не нашла, однако, чем черт не шутит?

На лбу Наташи образовалось несколько тонких линий, когда она нахмурилась.

– Не обязательно ненавидит, – она задумчиво качнула головой; пришел мой черед разглядывать ее. – Некоторые парни боятся показать свою симпатию и делают все возможное, на грани абсурда, чтобы никто об их… чувствах не догадался. Это сложно объяснить, но…

– Тони не такой.

– Мужчины – существа крайне примитивные и предсказуемые, если внимательно за ними наблюдаешь и начинаешь разбираться в общей природе их поведения. Все они одинаковые, только с носом оставляют под разными предлогами. Это называется «индивидуальный подход».

Мы начали с темы общих знакомых и девушек, а закончили личным геморроем с представителями сильной половины человечества.

О вине и женских разговорах можно слагать легенды.

– …Олдрич Киллиан, знаешь такого?

Лучше бы не знала.

Несколько раз мы выходили на улицу, и Наташа курила тонкие сигареты, жалуясь на то, с каким недовольством Брюс относился к этой привычке, и что в их компании только она да Старк – рабы типичного для представителей нашей возрастной категории порока.

– Знаю, – ночной воздух морозил уши, однако я упрямо оперировала приходом весны и отказывалась обматывать шарф вокруг головы. – Я с ним как-то целовалась, – принять из ее рук бутылку и сделать крупный глоток, поморщиться.

– Серьезно? – облачко дыма вырывается из губ со смешком.

Я нетрезво улыбалась.

– Слава богу, только целовалась. А что с ним не так?

– Идиот он, вот что с ним. Он вел в своем айпаде список, с кем спал, его девушка это нашла. А там после нее было еще четверо.

Никогда бы не подумала, что промывание костей лицам, под тем или иным предлогом фигурировавшим и оставившим след в нашей жизни, – вещь вполне увлекательная. Никогда бы не подумала, что вообще способна на такого рода бестактность да вопиющий протест собственным моральным устоям.

На часах было три, когда мы лежали плечом к плечу поперек кровати. Я любовалась плывущим потолком и наслаждалась непередаваемым чувством невесомости во всех конечностях. Наташа подпирала щеку кулаком и время от времени подцепляла пальцами кончики моих волос, разметавшихся по покрывалу.

– Это твой натуральный цвет?

Я издала нечто, схожее с согласным мычанием, прикрывая веки и отправляясь в круговорот одурманенного алкоголем рассудка.

– Иногда посещает мысль перекраситься в блондинку, но не решаюсь.

– Лучше не надо, волосы испортишь.

Не согласиться было нельзя – я итак вредила им плойкой, когда не лень было пускать чудо техники в оборот.

В окно пробивался лунный свет, и невеликих габаритов помещение изредка озарялось вспышками фар проезжающих мимо авто.

– Могу задать очень личный вопрос?

Пружины в матрасе слабо скрипнули; ворочающаяся на соседней кровати Наташа перекатилась на бок, лицом в мою сторону. От дискомфорта пьяный дурман на неопределенный промежуток времени ослаб. Я поежилась и натянула тонкое одеяло до подбородка.

– Ты когда-нибудь изменяла любимому человеку?

Со стороны послышался вздох, громче обычного.

– Один раз. По глупости: из-за обиды и в отместку. О чем потом все равно пожалела.

– Брюсу?

К удивлению, ответом служил смешок, хотя и не совсем искренний.

– Брюсу? Нет, конечно, нет. В прошлом году я встречалась с одним бабником, который ходил налево, не скрываясь. И как-то раз я разозлилась на него особенно сильно, после чего договорилась со Стивом…

Воздух с кашлем вышел из моих легких.

– Только не говори, что речь о Роджерсе.

Нетрезвый смешок скрылся под одеялом, в одночасье накрывшим рыжую голову.

– Ну, всякое бывало.

– О, боже мой! – я откинулась на спину, не сильно беспокоясь о качке, образовавшейся в море моего рассудка от столь резкого телодвижения. – Это не было тем, что я хотела бы знать.

– В определенных случаях секс по дружбе очень даже хорош.

– Не надо! Этих… подробностей!

Мою нестрогую пародию на угрозу сопроводил приглушенный смех.

Мы не задумываемся, как сильно переплетаются наши судьбы, пока не сталкиваемся с очевидным лоб в лоб. Не догадываемся, как пересекаются друг с другом люди в маленьком городе, изумляемся, если пресловутый город оказывается совсем не маленьким, а слухи о ближнем по-прежнему затесываются в узком кругу, не думаем о том, что где-то в считанных километрах кто-то может нас обсуждать, и чье-то сердце может замереть и нечаянно разбиться после необдуманного: «о, так ты встречаешься с этим парнем? Моя знакомая с ним спала, а еще он как-то раз предлагал в открытую секс мне; я отказалась. А, кстати, однажды…». Мы не всегда руководствуемся правдой, клеймя ту или иную девушку особой легкого поведения; кому какое дело, так ли это в действительности? Главное, что кто-то когда-то сказал.

Впитываем ложь, дышим ею. Рушим отношения, будучи недостаточно честными друг с другом. Прогниваем насквозь.

Девственниц и девушек, живущих половой жизнью, позорят одинаково. За парнями, которые всему свету по секрету доносят о своих сексуальных победах – бегают, а на тех, кто готов воспринять тебя в первую очередь, как личность, не обращают внимания.

С каких пор моральная падаль считается нормой? Меня тошнило от этого города. Тошнило от злословия, подстрекающего на каждом шагу.

А время идет, и мы продолжаем закручиваться в плотный комок из взаимоотношений. И все так же слушаем, кто, с кем и когда, в конечном счете почти переставая дивиться новым порциям «открытий».

Некоторое время мы лежали в тишине. Мысли с трудом формировались в единую и связную линию. Я вновь ощутила страшный дискомфорт, прежде чем напряженно вздохнула, однако сомнительных сил придавало обещание, данное Беннеру:

– Знаешь, я… это не совсем мое дело, – пальцы нервно теребили ремешок наручных часов, – и я ничего плохого о тебе не думаю, тем более, глупо судить человека, не зная всех тонкостей ситуации, но Брюс переживает за тебя. За вас.

Ее голос заполнил тишину, образовавшуюся в момент моего мысленного построения последующей реплики:

– Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить. Но я сама не знаю, почему так происходит.

Мелькнувшая вспышка света фар на миг выхватила из полумрака ее обеспокоенное лицо.

– Ты не ходила к врачу?

Шуршащее движение в районе подушки; словно бы отрицательно мотнула головой.

– Я делала тест. Глупо, учитывая, что у меня никого не было около полугода. Просто подумала… не знаю, если честно, о чем я думала. Уже март, а у меня не шли месячные с января.

– Эй, – я не заметила, как тело потянуло вверх, и в следующее мгновение уже сидела на кровати, вглядываясь в ее силуэт. – Пообещай, что сходишь. Это не шутки.

Наташа отняла ладонь ото лба. Некоторое время она бездумно смотрела в стену перед собой, прежде чем вновь устало прикрыла глаза.

– Духу не хватает записаться.

– Хочешь, я схожу с тобой?

Она повернулась ко мне, но всю полноту эмоций в обращенном взгляде разглядеть так и не удалось.

– Хочу, – шепотом.

Смена темы оказалась предсказуемой.

Мы обсуждали домашних животных. К чему? Кто знает.

И лишь когда тяжелые веки стало невозможно держать в открытом положении, а мозг объявил категоричный вотум, согласовавшись со всеми органами чувств, до слуха донеслось тихое:

– Ты необыкновенная, Пеппер. Тони не знает своего счастья.

Ответить Наташе я не успела, – мысль встрепенулась в угасающем сознании и потухла, – безбожно и слишком быстро заснув.

***

– Слушайте, а давно мы так не собирались вместе, правда?

– Последний раз был осенью, – вторила я Хэппи, придерживая рукой коробку пиццы и балансируя на одной ноге, покуда другая оказалась занята мягким отпиныванием Снежка от двери, норовившего рвануть навстречу мартовским лужам и визжащим покрышкам автомобилей. – Ну-ка, брысь! Гулять захотелось? Быстро перехочешь.

Практически всю дорогу до дома Тони шел следом молча, покорно таща пакет с колой и прочей съестной ерундой, заготовленный к вечернему кинематографическому марафону.

С тех пор, как Лесли «официально» переехала к нам, она не упускала ни одного случая уговорить Майка на прогулку совершенно любого типа, начиная от воскресного пикника (от которого отвертеться не удавалось даже мне) и заканчивая посиделками в компании общих друзей (коих у папы раньше, за исключением нескольких коллег-охотников-рыболовов, не особенно наблюдалось) за звенящими бутылками пива да разговорами на тему «как сложно быть родителем». Впрочем, кое в чем я находила сходство наших поколений. Разнились только темы извечных жалоб на вселенское бытие.

Не побоюсь сказать: рядом с ней он оживал. Словно пробуждался от долгого и глубокого сна.

А я не была капризным избалованным ребенком, чтобы мешать ему, наконец, вздыхать полной грудью.

По стеклам барабанил дождь.

Почти как осенью. С каждым днем погода напористо и неотступно приходила в свою промозглую «норму» для Маунт-Вернона: вечерний вой ветров, ночной стук голых веток в окна, молочно-белый утренний туман.

Я стянула с шеи влажный шарф, успевший покрыться капельками мороси в тех местах, которые не удалось прикрыть зонту Хэппи.

– Я хотел предложить «Бандиток», – проговорил он, с напущенной расслабленностью снимая куртку, однако глаза, я заметила, выискивали успевшего скрыться на кухне Снежка.

– Очередной вестерн?

– Ты смотрел их раз пять, не меньше, – Тони ловко скинул ботинки и направился к лестнице на второй этаж, подхватывая пакет и пиццу.

Хоган привычно надулся:

– Тогда предлагайте сами.

Я сдержала смешок; для пущей картинности производимого эффекта ему не хватало мученически вздохнуть, отчаянно всплеснуть руками и притопнуть ногой.

– «Господин Никто»? Он длинный, на весь вечер с лихвой хватит.

– Я смотрел, – ответствовали со ступеней.

Пожала плечами, поздно спохватившись, что Тони моих махинаций не видит.

– «Отступники»?

– Старый, как моя жизнь.

– «Волк с Уолл-стрит»? Почти автобиография твоего будущего.

– В кино ходили, – подключился к обсуждению Хэппи, поравнявшись со мной, указав на себя и Старка.

– И я не сплю с проститутками! – у, как обидчиво.

Я обогнала его и толкнула дверь в комнату; с Тони бы сталось незатейливо пнуть ее, прокладывая себе путь к заветной территории.

– Это пока. «Дж. Эдгар», – поспешила произнести и перебить невысказанную реплику, заметив возмущенно приоткрывшийся рот.

Зато перед глазами возникло другое лицо, окрашенное некой долей скепсиса:

– Опять Ди Каприо?

– Это картина про историческую личность, что ты имеешь против основателя ФБР? Гангстеры, перестрелки – все, как вы любите.

– Ты предала Тома на букву «х»? – удивительно, но Тони не злословил, усаживаясь в моем кресле, вальяжно упершись в подлокотники, и пряча улыбку в кулаке.

– Я просто предлагаю вам хорошие фильмы, – чтобы не вернуть ему эмоцию, пришлось закусить губу. – Тогда – «Кокаин», я его ни разу полностью не видела.

Больше в голову ничего не шло. Не нравится – ваша воля; Хэппи, однако, меня поддержал:

– Кстати, я тоже.

Тони поднял руке в жесте «сдаюсь», но расстроенным и задетым до глубины плавок более чем не выглядел.

– Против системы мнения большинства я бессилен.

Не бессилен; ты просто из тех парней, кому проще сделать вид, что он идет на уступки, нежели признать объект собственного интереса. И, возможно, речь не только о фильмах да увлечениях.

По комнате разнесся запах свежей пиццы.

– Любопытная характеристика дня рождения Брюса, – раздалось над ухом, заставляя вздрогнуть, покуда я успела потеряться в мыслях, методично намывая стаканы, из коих еще полчаса назад за милую душу распивалась кола.

На кухне не было никого, кроме нас двоих. Едва кинолента подошла к концу, Хэппи моментально ринулся в туалет, оставляя на мою долю такое сомнительное увлечение, как развлечение Энтони Эдварда Старка.

Послышалось легкое шарканье ножек стула о пол. Хруст – подоспевший Снежок взялся грызть свои кошачьи сухари.

Я дернула плечом, предпочитая не уделять персоне Старка львиную долю внимания.

– Что конкретно тебя в ней не устроило?

Это было заурядное любопытство Хогана, не скрывающее в себе никаких подводных камней, спрашивавшего, как все вчера прошло. Мы досмотрели фильм и сели пиццу, он умудрился набить свой желудок пакетом чипсов сверху, и с самой умиротворенной из всех возможных миной восседал на полу, водя перед рыжим персом игрушкой-прутиком, кончик которого венчал маленький «веник» из перьев.

«Хорошо. Сыграли в боулинг, немного выпили, разошлись спать. Без курьезов и происшествий», – я поправляла истолканное под нашими тушами покрывало. И восхваляла саму себя за поразительную предусмотрительность, заключенную в не использовании верхнего света, иначе ставшие жаркими под упертым взглядом Тони щеки предстали бы на всеобщее обозрение в своей полной, алой красе.

– «Не устроило», – после недолгой заминки произнес он, – звучит неоднозначно. Заняло – возможно.

– Порадуешь простых обывателей подробностями своих умозаключений?

Стакан под упорством губки почти скрипел, идеально вычищенный. Движение, встревожившее воздух и чуть не переросшее в звон битого стекла – слишком близко к спине. Легкие сжимаются, сдерживая несостоявшийся вдох.

– Я про ту ночь, – он расставил руки по обе стороны от меня, упершись ладонями в кухонный гарнитур.

Этот тон оглушил: низкий, гудящий, отозвавшийся настоящей сладостью в каждой косточке, когда он коснулся кончиком носа виска и опалил щеку горячим дыханием, рассылая по коже море мурашек.

– Какую ночь? – севшим голосом. Злость на саму себя буравчиком ввинтилась в затылок, на несколько секунд отрезвляя: соберись, черт возьми!

– Ты знаешь.

И сердце заходится. Ненормальное; вот-вот разломит многострадальные ребра изнутри.

Я развернулась к нему, тут же жалея о собственных действиях, когда напряженный взгляд впился в кожу лица.

Патока. Такая приторная, что зубы сводит. Темная, густая. Еще немного – и затопит.

– Ту ночь… когда мы танцевали, а потом поднялись наверх? – дыхания не хватало. Совсем. Пальцы цеплялись за тумбу, а локти почти касались его рук – слишком сложно сдержаться и не дотронуться до них случайно, невзначай, но я старалась. Честно. Пыталась контролировать дыхание, дабы ненароком не задеть его грудную клетку. – И ты позвал меня покурить… а затем наговорил гадостей и ушел. Ту ночь? Или вчерашнюю, которой не было?

Он моргнул, как если бы на мгновенье растерялся.

Звук, что он издал, не разжимая упрямых губ, был похож на смесь из раздраженного «м-м» и короткого «угу».

– Не обессудь, но я хочу перемыть посуду до прихода Майка, – легкий толчок плечом во время разворота на все сто восемьдесят. – Чему мало способствуешь ты, мешаясь под ногами.

И невидимая пелена, затопившая пространство вокруг нас, рушится, эфемерными стеклянными крошками хрустит под ногами. Так, наверное, в полночь распалась карета Золушки.

Если судить по звукам, Тони возвращается к стулу, в свое исходное положение.

– Откуда такая дерзость? – его даже не смущает настойчивый топот Хэппи, минующего гостиную и направляющегося к нам.

Я не твоя собственность.

Я. Не твоя. Девочка на побегушках.

Возможно, если это повторить дюжину раз, смысл уложится в моей непутевой голове.

– Сейчас не лучшее время для повторения былых инцидентов.

– Инцидентов? – тоном «ах, вот, как мы заговорили?»; я не видела лица Старка, но воображение с легкостью дорисовало со злостью закушенную изнутри щеку и напряженную линию челюсти.

– Иначе не назовешь.

– Там… Джарвис подъехал. Я в окне его машину видел, – Хоган топтался на пороге, понуро опустив голову и вертя пальцами кошачий прутик. Вероятно, он думал, мы все еще в разладе из-за старых обид.

Скрип стула ударил по барабанным перепонкам. У кого-то явно не все в порядке с нервами.

Шаги замерли, однако вскоре возобновились и пошли на убыль, растворяясь в ворсе ковра в прихожей.

Я не собираюсь быть его «одной из…». Ведь так?

Да только на душе менее паршиво от в своей фактической перспективе утешающей мысли не становилось.

Шанс развить тему и хоть что-нибудь прояснить – коту под хвост.

Снежок поднял голову и зевнул, поглядывая на меня из лежачего положения под столом. Везунчик. Все, что интересовало это животное – сон и еда. И в моменты, сродни данному, я отчаянно завидовала этому толстому комку шерсти.

Чувствовала себя уставшей и странно задавленной невидимым одеялом. Будто кто-то усиленно и с обескураживающим упорством меня душил.

Я не находила объяснения, что за греховная несуразица между нами происходила, но еще сложнее было признаться самой себе: хочу я ее пресечь, или же мне до одури нравится это ненормальное, неправильное, выходящее за все рамки и такое приятное безумие.

Господи. Так и до психушки недалеко.

– Дверь! – раздался командный голос, обладатель которого обнаглел настолько, что решил не утруждать себя составлением объемных фраз.

– Я тебе не Джарвис! – хотя, будь моя воля, я бы запретила тебе и Эдвином помыкать в подобной манере.

Все равно направилась в прихожую; не хватало оставлять дом нараспашку из-за глупой вредности.

Я уклонилась от взора Хэппи, вознамерившегося заглянуть мне в глаза. Не нужно видеть, чтобы знать: полного так раздражающего сейчас сочувствия. Спасибо, Хоган. Но не надо.

Кому, как не мне, знать, что характер Старка – далеко не сахар.

***

Все столики на улице оказались поголовно занятыми. Не мудрено: теплое солнце приятно грело, а стойкий запах весны едва ощутимо кружил голову тем, у кого она не была забита тяжелыми мыслями.

Запах свежести. Запах надежды.

Высокое чистое небо и мечты о рождении чего-то нового. Все это – так далеко от моего нынешнего угнетенного состояния.

Аромат арбуза или яблока – витающие под носом нотки очень схожи, и разобрать их проблематично, – раздражает обоняние воспоминаниями о чем-то очень знакомом и недалеком, которые утекают из пальцев, как вода, не дающие поймать себя за невидимые хвосты.

Хэппи и Тони задержались после физкультуры в раздевалке – Хоган обсуждал с тренером некие вопросы относительно своих тренировок, в суть коих я вслушивалась слабо.

А спрашивать в лоб сидящего напротив Роджерса: «Чем ты пахнешь?» было бы не совсем прилично. Даже если это являлось сомнительной успешности способом отвлечься.

– С тобой все хорошо? – он первый нарушил тишину, вырывая меня из водоворота образов, неясными тенями терзающих рассудок. – Ты какая-то бледная, – Стивен с непривычной придирчивостью изучал мое лицо, будто пытаясь найти в нем причину плотной пелены мыслей, которые заслоняли меня, сродни несуществующему щиту, от внешнего мира.

– Да, я… – отвлеченно заковыряла вилкой в тарелке. – Я просто не выспалась.

Бледная. Чересчур мягкое определение; я была страшно выжатой, изнуренной до последней капли и разрываемой желанием снять с плеч тот груз, который навалился на меня в последний выходной день.

Все так завертелось, что времени на передышку не осталось.

Хотелось тайм-аута. Хотелось сесть в тишине комнаты и с чистой головой разобраться, что, черт возьми, творится вокруг изо дня в день.

После дня рождения Брюса чужие жизни галопом понеслись перед моими глазами, утягивающие в свой круговорот и не оставляющие времени на собственную.

Сложность того, чтобы хранить чью-то тайну – иногда она может оказаться непосильно тяжелой.

– Могу спросить, почему не спалось? – он отхлебнул сок из небольшой коробочки, отчего та с шумом сжалась.

Я прикусила губу.

В самом деле, почему мне не спалось? Я измяла простыни, глядя в потолок да стены сухими глазами, пока утренний свет не затопил комнату серой дымкой. Пока в соседней комнате не раздался приглушенный звон будильника, не зашевелился Майк, просыпающийся во имя исполнения своего гражданского рабочего долга. Если прислушаться, можно было различить, как он хлопал дверцами шкафчика в ванной.

Я смотрела на дурацкую картинку какой-то болонки, купленную за двенадцать долларов и прибитую к стене. А вместо белой собачонки перед ликом стояли чужие, покрасневшие глаза и подрагивающие губы, сжатые в попытке не проронить ни единого обличающего звука.

Наташа разорвала зрительный контакт, отвернулась к окну и скорой дробью отчеканила:

– Порядок. Я в норме.

Она старалась не демонстрировать собственного волнения, когда мы сидели в тошнотворно-оливковом зале ожидания приемного отделения больницы. С головой ее выдавали пальцы, до побеления сжимающие ручки небольшой кожаной сумочки. Я пыталась отвлечь ее незатейливыми разговорами, в которых была откровенно не сильна, и в какой-то момент мне даже это удалось: она коротко рассмеялась на истории, как я полезла посреди школьного коридора в сумку за зазвонившим телефоном, но вместо него вытащила ключи, за которые зацепилась злосчастная запасная прокладка; полоса неудач на этом не закончилась, и в момент, как я наклонилась за ней, на пол посыпался целый град из аккуратных зеленых квадратиков. Оказавшийся за моей спиной Тони предложил помощь. Разумеется, он понял природу неопознанных летающих объектов, но вместо того, чтобы ближайшую неделю доставать меня с упоминаниями грандиозного позора, Старк плотно сжал готовые разорваться в нервной улыбке губы и титаническими усилиями сдержался, после чего присел на корточки и протянул мне одну из прокладок. «Ни слова об этом», – сказала я ему в тот день, и Тони на удивление не ослушался.

Но потом подошла ее очередь, и мелькнувшая было улыбка сползла. Я поймала ее руку и сжала, вынуждая взглянуть на меня.

– Все будет хорошо, – пальцы Наташи были холодными и мелко подрагивающими. – Ты не можешь забеременеть от святого духа.

Если б я только знала наперед, что произойдет, когда она выйдет из кабинета, стиснув руки на груди так, что ткань кожаной куртки натянулась до предела, я бы ни за что не произнесла этих слов и в худшем случае – оторвала бы себе язык.

Она пробыла в кабинете не долго; или это для меня время в волнении пролетело слишком быстро.

– Тесты, которые я сделала дома, точны. Я не беременна, – тихо проговорила она, словно бы не слушающимися руками обматывая вокруг шеи яркий цветастый шарф.

Она шла к выходу, глядя в пол перед собой и одновременно – никуда.

– Слава богу, – я расслабленно вздохнула, отчего-то радуясь мыслям, что худшее осталось позади. – Что тогда с твоими месячными?

Легкий порыв ветра растрепал рыжие волосы, едва дробь сапожек на невысоком каблуке достигла выхода.

Голос вдруг поднялся на пару тонов вверх:

– Они сказали, что у меня – нечто, называемое преждевременной менопаузой. – Я замерла на ступенях и бессильно уставилась в блеснувшие глаза, отпечатывающиеся на моей сетчатке, в мозгах, на сердце – навсегда. Ее вздох напоминал реакцию человека, из последних сил удерживающегося на грани. – Менопауза препятствует овуляции. Они сказали, что я не смогу зачать ребенка. Никогда.