Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Матрас прогнулся под тяжестью другого тела.

– С чего ты взяла, что он будет зажимать других? Эй, – Наташа потянула мое запястье, заставляя взглянуть ей в глаза. – Зачем ему другие, если есть ты?

– Затем, что это Тони, – капризный порыв вырваться и отвернуться, однако она не позволяет. – А я – не его девушка, чтобы он отказывал себе в компании длинноногих, разукрашенных…

– Дур. Длинноногих, разукрашенных дур, – перебила мою тираду Нат, привлекая внимание. – Ты – не из их числа…

– Вот именно!

– Ты, – с упрямым нажимом, – особенная, Пеппер. Ты другая. Нет, если хочешь, я, само собой, разукрашу тебя и поделюсь чулками на вечер, – она многозначительно кивнула в сторону своей таинственной сумки, – только наружность гламурной кисы, – намеренная издевка, – твою сущность не изменит. Ты лучше всех их вместе взятых, и Старк это прекрасно понимает. Конечно, он идиот, но идиот умный. Что кукситься и запираться в комнате? Не глупи, – она легла рядом со мной, сделав упор на локоть. – Пойдем вниз, – как по команде, слух настиг удаленный грохот и голос Тони, командующий поставить источник шума «сюда». – О, – Наташа покосилась в сторону двери, лениво вздернув бровь, – колонки, наверное, заносят.

– Только колонок здесь не хватало, – утомленные вздохи на все, что включает в себя область представлений о веселье для Тони Старка, давно вошли в привычку.

Взгляд зацепился за ее сумку. И мысль, совершенно внезапная, стукнула в голову так резко, что впору удивиться, как сознание не пошатнулось:

– Можешь разукрасить, говоришь?

Зеленые глаза Наташи тронули искорки веселья.

Комнату мы на всякий случай заперли изнутри, а входящий вызов от Роуди я ненамеренно проигнорировала – и без прочего хватало хлопот.

Как выяснилось, с собой у Наташи были сменные вещи и типичная женская утварь (если закрыть глаза на весь оставшийся хлам, что так часто заполоняет пространство дамских сумочек, вроде флэш-карты, соседствующей с упаковкой тампонов).

Она рассекала пространство спальни в одних шортах и бюстгальтере, бормоча под нос что-то о майке, которая буквально минуту назад попадалась ей на глаза, когда снизу раздался первый клубный «мотив».

Из губ Наташи вырвался ироничный смешок:

– Понеслась.

В зеркале во всей красе отражался ее силуэт, и мне приходилось прикладывать определенную долю усилий, дабы взор не возвращался со странной настойчивостью к фигуре, какие обычно мелькают на обложках модных изданий. Ну, или не выткнуть себе глаз карандашом-подводкой.

Несмотря на низкий рост, пышные формы ни в коем разе не делали ее похожей на какую-нибудь бочку. Все смотрелось настолько изящно и гармонично, что я почти была готова поверить в бога, планировавшего при создании этой девушки добавить в «котел» щепотку сексуальности, но случайно опрокинувшего целую банку.

Оставив в покое трюмо и собственное лицо, я со вздохом развернулась на пуфике, заранее зная, какая участь меня поджидает.

На покрывале лежал возмутительно короткий желтый сарафан. С собой я, разумеется, ничего захватить не подумала, рассчитывая провести день в любимом, удобном платье, не соответствующем своим белым воротничком развернувшемуся в рамках позднего вечера случаю.

О стиле Наташи лишний раз говорить не приходилось.

– Нет-нет! – неожиданно возразила она, едва я потянулась к треклятому кусочку ткани. Рука замерла над тонкой лямкой. – Это тоже придется снять, – она покрутила пальцем по направлению к области, где располагалась моя грудь.

– Он итак едва зад прикрывает! Хочешь, чтобы все это, – звук шлепка натянутой резинки о кожу, с коим пальцы оттянули лямку части комплекта нижнего белья, – вдобавок вываливалось? – Протесты оказались ловко прерваны ретивым шагом в мою сторону. – Спасибо, сама справлюсь, – фыркнула, заводя руки за спину и старательно игнорируя ее легкое хихиканье.

Боже. «Прикрывает» – сказано громко.

Мягкая, тонкая ткань выделяла все, что только можно было выделить. Одно неосторожное движение – спадет лямочка, обнажая область декольте. Случайный сквозняк – летящая юбка устремится вверх, и прощайте остатки гордости.

– Как ты только его… носишь, – я ворчала, вертелась перед зеркалом и наклонялась под разными углами, с ужасом понимая, что даже самое малое движение может обернуться катастрофой. – Я будто голая.

– О чем я тебе и говорила, – определенно, вся ситуация ее забавляла.

За полчаса нашего отсутствия дом наполнился совершенно незнакомыми мне людьми: кого-то я пару раз видела в школе, кого-то – впервые. Тони отыскался не сразу. А когда в поле зрения попала взъерошенная макушка, я мысленно прокляла всех сверхъестественных существ, каких знала, ибо шествующая позади Наташа не дала мне взлететь по ступеням обратно и запереться в комнате до рассвета.

Он уже с кем-то миловался.

– Плохая идея, – не просто плохая – отвратительная. Наташа тоже его заметила – это я поняла по губам, недовольно поджавшимся на секунду. – Видишь? Он ее обнимает… и целует, – голос оборвался, когда Старк наклонился и чмокнул девушку в щеку.

И следом – еще одну.

– Ты – параноик! – недовольное шипение над ухом. – Он просто поздоровался со знакомой. Что ему теперь, весь женский пол избегать?

– У него весьма специфичный круг «знакомых», – я ссутулилась, стискивая руки на груди. Умудрилась кого-то толкнуть, направляясь на кухню, где было не так людно.

– Успокойся, пожалуйста. Эй, Роудс! – внезапный оклик на повышенных тонах едва не заставил вздрогнуть, хотя шумихи вокруг хватало. – Кто у нас главный по алкоголю сегодня?

Честно: пить желания не было.

Был только Тони, любезно беседующий и во все зубы улыбающийся какой-то бестии, да угрюмый Хэппи, чьему веселью не способствовали проблемы в личной жизни, и чье молчаливое, безропотное общество развязывало руки для спуска во все тяжкие – никто не останавливал, покуда на душе с каждым новым гостем (гостьей) становилось все более паршиво.

А еще был Баки Барнс, к счастью или великому греху, занявший за столом место рядом со мной.

Основная часть приглашенных имела удовольствие танцевать в гостиной, где музыка гремела, как в самом настоящем клубе – докричаться друг до друга было невозможно, даже стоя рядом; я проверяла на Наташе.

За столом же остались Брюс, Хэппи, несколько незнакомых мне девушек и тот самый Баки, разливающий по стаканам жидкость различного вида и градуса на выбор «заказчика».

О чем с ним говорить, я не знала (и не очень хотела), хотя была вынуждена признать: при ближайшем рассмотрении он оказался многим горячее, чем тогда, в нашу первую встречу.

– Ну, а ты? Будешь переходить на водку? – обратился он ко мне, «обслужив» сидящих напротив девушек. Пальцы держали пустой, готовый стакан.

Руки – вот от чего было воистину сложно оторваться при взгляде на Баки Барнса.

Выгоревшие на солнце волосы, легкий загар на внешней стороне по рубашке, которую наверняка закатывали по локти. Пара едва заметных пятнышек-родинок на левом предплечье. Четко выделяющаяся сеть широких вен под светлой, гладкой, без видимых изъянов кожей.

Готова спорить на что угодно: близко знакомые с ним девочки сходили с ума по этим запястьям.

Я с сомнением покосилась на стакан. Секундная слабость – глаза-предатели вернулись к дивану и приковались к загорелой кисти, покрывающей худое девчоночье плечо.

Ненавижу.

– Да.

Проглотить невидимый, тугой ком обиды, разбухший в глотке. Пустая рюмочка, которую я отобрала у Хэппи, с легким звоном соприкоснулась с поверхностью стола. Барнса дважды просить не потребовалось.

Стакан он заполнил соком и услужливо приставил рядом. Наблюдая за его манипуляциями, я повторила маневр, беря в левую руку водку и в правую – сок.

– Итак, – веселый голос прозвучал с намеренным нажимом. Девочки, сидевшие против нас, оживились. – За Тони!

Он ловко опрокинул рюмку в себя. Даже не поморщился – приложился к соку, опустошая стакан сразу наполовину.

Я тяжело вздохнула, готовая к тому, что меня сейчас жутко передернет, но…

Вкусовые рецепторы, очевидно, не поняли обмана. А сок с надписью «мультифрукт» на коробке оказался очень вкусным.

– Как тебе сказать. Это своего рода интеллектуальные игры: вот Стиву на экзамене попалось задание с рассуждением на тему «Что было бы с США, если бы», – Барнс запнулся, поморщился, небрежно взмахнул рукой, – какого-то там месяца, какого-то года «не был убит Авраам Линкольн».

– 14 сентября 1865 года, – я улыбнулась и поежилась от очередного порыва ветра, упираясь хребтом в заборчик на веранде сильнее. – Это ведь заставляют знать каждого ребенка, сдает он экзамен по истории или нет.

Когда к столу начали постепенно подтягиваться другие ребята, мы с ним уже умудрились обмолвиться парой слов, завязав незатейливый диалог. Кто ж знал, что после третьей рюмки разговор станет настолько увлекательным, что шумное компаньонство покажется нам лишним?

Опьянение не было критическим. Скорее – на той стадии, когда развязывается язык и хочется поведать обо всем, о чем только успеешь, и когда пресловутая часть тела начинает медленно заплетаться, однако разум остается при тебе. Пока при тебе.

Баки смешно сморщил нос.

– Я даже геттисбергскую речь в свое время не учил. Это Роджерс у нас фанат.

Хотя никакой разговор не смог бы заманить меня настолько, чтобы бросить Хэппи в одиночестве, как это сделало вынужденное обстоятельство, именуемое Тони Старком. Он заявился на кухню, принимаясь нарезать круги недалеко от нас, и мне сталось слишком тошно от его общества, чтобы выносить то и далее.

Давно позабытое чувство пустого места, стоило рядом оказаться очередной флиртующей зазнобе. Я настолько беспечно умудрилась отвыкнуть от него, что удар ниже пояса едва не заставил согнуться пополам.

Худшая пара часов в моей жизни.

Я оставила стакан с соком на кухне, удаляясь вслед за Барнсом на веранду. О том, чтобы «украсть» по пути со стола кусочек какого-нибудь десерта, не шло и речи – кусок в горло не лез.

Старк танцевал с каждой подвернувшейся под руку девицей.

Лапал их за бедра, прижимал к себе, заискивающе улыбался и что-то нашептывал на ухо.

Я подталкивала Барнса в лопатки, боясь в любую секунду сорваться и дать волю эмоциям, подтверждая распространенный стереотип «все девчонки – плаксы». Самолюбие оказалось не просто задето – разбито, втоптано в самую грязь, по которому для верности еще и попрыгали, а после, как удобряемые органические вещества, прихлопнули лопатой.

За пару часов я поняла несколько истин: на улице с наступлением ночи становится порядком прохладно; если скрестить руки на груди, то не придется краснеть от осознания, что по коже бегут мурашки, а ткань сарафана – слишком тонкая, чтобы скрыть детали, не предназначенные для чужого взора; шлюхи мужского пола существуют. Да прости меня господи за сие мракобесное сквернословие.

Нужно быть отъявленной мазохисткой, чтобы полюбить одну из них.

Я не заметила, как замолчала на неопределенный промежуток времени, задумываясь и выпадая из реальности, – не очень прилично по отношению к моему собеседнику, – и посему вздрогнула от неожиданности, когда моего плеча коснулась чужая ладонь.

– Ты замерзла, – констатировал Барнс, бегло очерчивая пальцами линию руки до локтя. – Не хочешь пойти потанцевать?

Единственное, чего я хочу: вооружиться крупным валуном и зайти с головой под воду, оставаясь там до той поры, пока последние пузырьки воздуха не расчертят волнующуюся поверхность моря.

Из подрагивающих от прохлады губ вырвалось равнодушное:

– Можно.

Барнс взял меня за руку, ведя по направлению к входной двери.

Нет, я не дура и прекрасно понимаю, какое значение приобретает факт общения с тобой лица мужского пола на подобной вечеринке. В узких кругах об этом говорят: «склеил». Сначала он обнимает тебя за талию, а через пару минут толкает в незапертую комнату и скользит руками под юбку. Всем знакомая ситуация. Классика жанра.

Я не собиралась напиваться настолько, чтобы перестать воспринимать окружающую действительность и, неспособной к сопротивлению, оказаться в постели с Баки Барнсом. У меня есть голова на плечах и язык, умеющий выражать протест. А эта танцевальная «прелюдия»…

Черт с ней.

Подвыпивший новый знакомый – меньшее из зол, что меня волновало на данный момент.

Когда мы оказались в гостиной, то обнаружили, что верхнее освещение погасили. Желтоватые полоски света мазали кухню, и тусклое свечение бра освещало верхние ступени на второй этаж. Местами проглядывались огоньки вспышек – кто-то снимал танцы на камеру телефона.

На самом деле, здесь было очень весело. Возможно, я бы уже давно смеялась, склонив вперед корпус и цепляясь за плечи Баки, соглашалась выпить на брудершафт и позволяла этим рукам ловким движением сдергивать тоненькие лямочки сарафана в уединении темной комнаты, и мне не пришло б в голову сожалеть о содеянном. А, быть может, у меня был бы занудный парень, запрещающий мне посещать подобного рода тусовки под угрозой разрыва отношений, и сим вечером я бы сидела у себя дома, читая тошнотно-романтичную книжонку и думая, что его контроль на грани маразма – естественно и нормально.

Все было бы иначе, если б в моей жизни однажды не появился он.

Если бы мама не увлеклась плетением двух косичек на моей голове, кексы в духовке бы не подгорели. Если б еще юный и ретивый Снежок не запрыгнул на стол, сбивая со стола тарелку с печеньем и рассыпая единственное лакомство к чаю по полу, маме бы не пришлось печь эти самые кексы.

Пока она занималась устранением кулинарного конфуза и уговаривала папу сходить в магазин, я под шумок выскользнула на улицу.

Летнее солнце палило во всю, однако это не помешало мне разглядеть на площадке яркую красную кепку мальчишки, возящегося с большим игрушечным грузовиком.

Глупость.

Я подняла взгляд, неожиданно встречаясь с глазами Тони. Пристальные. Темные. Он прижимался к очередной девице, зарывался пальцами в ее волосы на затылке.

Эффект бабочки.

Сделать вид, что мне плевать, оказалось неожиданно легко – видимо, сыграл фактор обиды.

Только душу драли кошки. Топтались, выпуская когти, затевали протяжную мяукающую песнь, и эта незримая вибрация проносилась по венам, выкручивала кости. Так, что от бессилия самой хотелось взвыть.

Нельзя себе даже представить, сколько тупого отчаяния, сколько неспособности жить умещается в душах людей.

Небеса смеялись над нами навзрыд.

Я поддалась Баки, ненавязчиво притянувшему меня за талию ближе, и неловко уперлась ладошками в грудную клетку. Повезло с существенной разницей в росте – не пришлось паниковать от близости его лица. Не зная, что делать, зацепилась пальцами за его предплечья и принялась до боли всматриваться в толпу, где исчезли родные темные вихры.

У него, и правда, божественные руки. Моя кожа никогда и близко не становилась такой гладкой и нежной, выдави я на запястья хоть добрую горстку увлажняющего крема.

Просто это были не те руки.

Танцевать, не говоря друг другу ни слова, глядя при этом куда угодно – только не на него, казалось странным. Я пыталась разобрать язык, на котором звучала проигрываемая песня; для французского он был слишком «не картавым». Итальянский? Чересчур грубо. Португальский… нет. Наша соседка постоянно обвиняла своего мужа на родном говоре, и по прошествии стольких лет иноземную речь данной географической точки я уже ни с чем не спутаю. Явно не испанский, который я бы узнала сразу. Быть может, румынский? Приятный мужской голос мелодично воспевал некую героиню и героин.

Баки Барнс был привлекательным парнем. Но Баки Барнс не был Тони Старком.

Из музыкального транса нас одновременно вырвало сметенное: «Простите, что отвлекаю». А, повернув голову, я едва инстинктивно не вырвалась из кольца объятий; отчего-то настигло чувство стыдливости.

– Я только хотел сказать, что уезжаю, – проговорил Брюс, мимолетно покосившись на наручные часы и взмахивая телефоном, как бы указывая направление, в коем собирается двинуться.

– Уже? Погоди, – легкое опьянение и расплывчатость сознания временно отошли на второй план. – Извини, я сейчас вернусь, – я растерянно дернула Барнса за пуговицу на рубашке, ощущая себя жутко не в своей тарелке.

– Конечно, – он задержал руку на моей талии и лишь затем отпустил, чуть улыбнувшись. – Я буду на кухне.

То, как он сжал напоследок мою ладонь, не укрылось от внимания Беннера. К счастью, ему не пришло в голову задавать вопросы.

Мне следовало ожидать, что без его присутствия не обойдется. И все же встречаться лицом к лицу с человеком, от которого отчаянно бегала весь вечер, оказалось… странно.

Тони отбросил недокуренную сигарету в песок. По относительно беспечному выражению лица становилось ясно: он не знал, что ему предстоит прощание с другом далеко не до следующего утра.

Страшно представить его реакцию, когда все всплывет на поверхность.

– Уезжаешь в самый разгар веселья, – произнес Старк, равняясь с нами по пути к своеобразной «автостоянке».

– Похоже на меня, – Брюс усмехнулся, однако мне удалось заметить нервозность в его тоне.

Разумеется. Он избрал опасную дорожку.

Чем больше мы отдалялись от дома, тем тише становились отголоски ритмично отбивающей мотивы последних новинок музыки. Тем легче было различить шипящее буйство стихии, поблескивающей черной гладью в свете высокой луны.

Шли в полной тишине.

Ветер рвал и без того короткий подол сарафана, холодком путался в волосах и вызывал столп мурашек по обнаженным участкам тела.

Брюс спрятал очки в нагрудный карман рубашки.

– Ладно, спишемся завтра, – Тони пожал ему руку и дружеским жестом хлопнул по плечу.

– Конечно.

Вымученная, показная «легкость». Я топталась всего в паре шагов от них, однако ноги точно вросли в землю и закаменели, не позволяя двинуться с места.

Он его убьет. Определенно, безапелляционно: угонит личный самолет Говарда, если потребуется, и голыми руками придушит в самом аэропорту Нью-Гэмпшира. Даже если он не умеет водить этот самый треклятый самолет.

– Пока, Джин, – его большие карие глаза печально улыбались.

«Прощай», – скрывалось между строк.

Мягкий голос, светло-бежевая куртка, фиолетовые отвороты рубашки под серым джемпером. Тихий парень с необыкновенной полуулыбкой, полной легкой чертовщинки и лукавства.

Мальчишка со счетчиком Гейгера в руках и глубоким взглядом, отпечатывающимся на корке подсознания.

– Брюс! – голос надломился.

Он почти подошел к машине, но остановился и обернулся.

Первые шаги вышли до абсурдности нетвердыми, а затем ноги сами понеслись вперед, и тряпичные балетки зашаркали о пыльный гравий.

В районе живота что-то оборвалось, когда я с разбегу врезалась в его тело.

На языке вертелось столько несказанных слов. Я не беспокоилась о том, будет ли ему некомфортно в моих душащих объятиях; лишь стискивала широкие плечи изо всех сил да утыкалась носом в слабо пахнущую морем шею.

Не уезжай. Не сейчас, черт возьми!

Не сейчас, когда ты мне так нужен.

– Ну-ну, – почти шутливо проговорил он, поглаживая меня по спине, когда, очевидно, почувствовал горячую влагу в районе своего воротника. – Тони может не так понять.

Я на его реплику не среагировала. Шмыгнув носом, уложила подбородок на плечо и крепко зажмурилась, запоздало подумав о том, что могу испачкать рубашку размазавшейся тушью.

Волны за нашими спинами продолжали беспокойно пениться и разбиваться о берег.

– Я люблю тебя, – вышло со всхлипом, на высокой ноте.

– Я тоже, – его нос уткнулся мне в волосы, а объятия сделались крепче. – Я тоже.

Зубы до боли стискивали нижнюю губу. Впору удивиться, как челюсть не начала крошиться.

Я могу более никогда не увидеть человека, которого в глубине души стала считать названным братом.

И не важно, что мы знакомы отнюдь не столь долго, как с Хэппи или Джеймсом; не важно, что мы еще так много не успели узнать друг о друге, и что дни, проведенные нами вместе, можно сосчитать. То, что за небольшой промежуток времени он стал мне дорог – вот, что по-настоящему важно.

Брюс заключил мое лицо в собственные ладони, и большой палец стер быстро скатившуюся слезу.

Чем дольше прощание, тем тяжелей.

Я тщетно пыталась себе приказать успокоиться.

– Береги себя.

Поймать в воздухе его руку, напоследок сжать.

– И ты тоже.

Свет фар вырвал из темноты мою фигуру, и я, опомнившись, поспешила стереть слезы.

Тони, к изумлению, не поделился собственным мнением в привычной навязчиво-вульгарной манере в отношении происходящего.

– Я не узнаю тебя, – сказал он после затянувшегося молчания, когда машина Брюса скрылась за невысоким холмом, увозя нашего друга навсегда.

– В каком смысле?

Он нервно подернул плечом. Подцепил носком какую-то ветку, вялым пинком откинул ту в сторону.

– Вешаешься на шею Барнсу, танцуешь с ним в этом… с трудом могу назвать подобного рода конфигурацию платьем.

– Это сарафан Наташи, – вообще-то, я не должна перед ним оправдываться. Не после той линии поведения, коей он придерживался весь вечер, едва дом наполнился гостями. – И я не думаю, что тебя хоть как-то волновало, с кем я провожу время, пока ты лапал ту блондинку.

– Какую блондинку?

– Ту, с которой ты танцевал. – Тони памятником наглости возник напротив меня, вынуждая остановиться. – С короткой стрижкой.

– Это был просто танец.

– Слишком много «просто танцев», – попыталась его обогнуть, однако Старк сделал шаг ближе и неожиданно опустил руку на мой затылок.

Притянув к себе.

Я подалась ему навстречу в неосознанном порыве и непозволительно поздно поняла, что не должна растекаться перед ним лужей никоим образом.

– Ревнуешь? – свет уличного фонарика, освещавшего крыльцо дома неподалеку, озарял сдержанную улыбку, полную странной нежности.

Слишком непривычной, но слишком прекрасной.

– А ты? – тихо, безотрывно глядя в темные, блестящие глаза.

Он не ответил. Рука исчезла с моей шеи.

Аккуратно ступая к дому, дабы не загрести полные туфли песка, я обошла его и мысленно возвела целую стену ультиматумов, сводящихся к не блещущему оригинальностью: ни за что не оборачиваться. Удалиться с гордой миной, так, словно мне будет совершенно плевать, поимей он ту девицу хоть прямо сейчас, на этом самом крыльце, у меня перед носом.

Получилось, молодец.

Такая чистосердечная ложь, что язык жжет ядовитой горечью.

И разрывающее внутренности на британский флаг с каждым шагом от него молчание.

Я замечаю Баки Барнса в обществе Роджерса и решаюсь не вмешиваться, видя непривычно сосредоточенное лицо, с коим он что-то объяснял Стивену.

Глаза выискивают медно-рыжие волны, и с души будто сваливается непосильный груз сразу, едва Наташа обнаруживается сидящей на диванчике с Клинтом.

Мое предложение выпить ее удивляет, однако она не отказывается. По всей видимости, небрежные разводы туши тоже ускользают от ее внимания ввиду освещения (или, уместней выразиться, его отсутствия), иначе расспросы с пристрастием были бы неизбежны.

Факт, что мне никак не удается опьянеть сразу, изрядно огорчал. Мы пропустили по рюмке и вернулись на кухню три песни спустя, где я опустошила еще одну. Да так, что сок пролился мимо рта, форменным чудом не залив сарафан.

Ей с трудом удалось затащить меня на импровизированный «танцпол», в роли которого выступало многострадальное пространство гостиной. Держу пари, утром Джарвису, выгребающему весь хлам после этой попойки, не позавидуешь. Желание танцевать отсутствовало ровно до того момента, пока я не увидела Тони, мелькнувшего на горизонте в компании Хэппи.

Он смотрел. «Пялился» – как выразилась Нат; «пялился», постоянно оказывался где-то рядом, не единожды миновал наш дуэт, пробегая пальцами по подвернувшейся талии и исчезая, едва я успевала удивленно обернуться.

Мозг постепенно начинал терять контроль над телом. Танцы напоминали мне качку на борту корабля.

Он не смог пройти как мимо девчонки, перед которой уже крутил бедрами на моей памяти, так и мимо той блондинки. В конечном итоге пробрался сквозь толпу, выбирая точку для «стоянки» в считанном шаге от меня.

Протяни руку и помани к себе – так, как делаешь со всеми своими куклами; однако Тони упрямо держал дистанцию. Как назло: никаких игривых ужимок, покушений на филейную часть, пошлого флирта. Я не была поклонницей сих «грязных танцев», чем обычно называют тривиальные дергания под однотипную музыку, но его проклятая гордость буквально творила чудеса.

Мелодия сменяется на более медленную в сравнении с той, энергичной, только что окончившейся. Тони двигается за моей спиной.

Почти невесомо – ладонь касается талии, мягко оглаживает поясницу и не задерживается. Боковым зрением я улавливаю, как к Старку подходит Роуди, наклоняется ближе и начинает что-то говорить на ухо.

В гостиной достаточно темно, чтобы крошечный жест остался незамеченным.

Убедившись, что танцующая напротив Наташа полностью увлечена своим занятием, я протянула руку назад и со второй попытки нащупала его запястье. Прикосновение вышло неловким и боязливым. Оттолкнет? Продолжит свою дурацкую игру в «крутого парня», которому чужды все эти сопливые мелочи? У него прохладные руки. Слишком нужные руки.

Тони вывернул кисть на мгновение – чтобы накрыть тыльную сторону ладони и переплести пальцы, крепко сжимая.

Такое чертовски важное касание. Буквально дикое на фоне всех его вечерних похождений, оглушающее своей почти-невинностью.

Правильное. Идеальное.

Интересно, он слушал, что ему говорил Роудс?

Ты – самый сложный человек на свете, Энтони Эдвард Старк.

Отпустить его оказывается больно физически. А сдержать порыв обернуться – невозможно вовсе.

Тони направляется к лестнице. Я не контролирую себя, провожая его пристальным взглядом, и чувствую себя жутко глупо, стоит ему поймать мой взор и задержать собственный.

Да, Старк, я тоже пялюсь на тебя. Потому что это – крах.

Конечная. Не забудьте оплатить за проезд.

Тычок в спину от Наташи отрезвляет. Вырывает из глухого омута, в котором мы погрязли по самые уши. Отдаляет от него.

– Иди! – она перекрикивает музыку. – Иди быстрее, пока есть шанс!

Шанс? Какой, к бесу, шанс?

Она бредит.

Тони замедлился, пытаясь разглядеть деятельность, развернувшуюся в пределах гостиной. Видимо, я тоже двигаюсь рассудком, если делаю шаг по направлению к лестнице. Неуверенный, следом за ним – быстрее, неторопливей. Частые удары сердца в глотке. Буквально прорываясь сквозь толпу, не беспокоясь о том, что плечо врезается в чье-то тело и небрежным напором пытается его потеснить.

Дверь в его комнату оказывается приоткрытой. Здесь слишком темно. Мне не удается различить блеск его глаз или проследить взглядом за фигурой, медленно перемещающейся от рабочего стола ко мне.

Здесь кажется, что никакой музыки этажом ниже не играет вовсе.

Пол резко пошатнулся, когда он поймал мои руки и мягко притянул к себе.

Пора бы уже «привыкнуть», но от чувства, словно все это происходит не со мной, сердце заходится, как в первый раз.

Мы не говорим. Неконтролируемое ощущение дрожащих от переизбытка эмоций коленок, стоит ему прижать меня сильнее и коснуться кончиком носа моей переносицы. Хочется замереть и нажать на паузу – остановить этот миг, в котором существуют только его губы в нескольких сантиметрах, поймать его выдох и больше никогда не дышать самой, пока легкие не скрутит от боли.

Это сильнее, чем любой алкоголь, который я когда-либо имела возможность пробовать.

Все его мышцы разом напрягаются, когда Тони поддается моему несильному напору и отступает на шаг назад. Дальше. Дальше… пальцы упираются в плечи и мягко толкают, пока его лодыжки не врезаются в кровать, и Старк не теряет равновесие.

Он цепляется за мои бедра, избегая падения ничком на лопатки. Длина волос на затылке не позволяет зарыться в них и пропустить короткие прядки меж пальцев, но даже от самого малого прикосновения к нему сердце превращается в охваченный опухолью орган, который только и делает, что стремительно увеличивается в размерах.

Старк тянет меня на себя, пока удержание баланса не выходит за рамки возможного, и переворачивается сразу, едва корпус налегает на его грудь. В голове успевает мелькнуть глупая мысль о том, что матрас в «моей» комнате порядком мягче.

Он ненормально, непривычно и непозволительно нежен.

Мозги не вышибает дикой страстью, губы не атакуют хаотичными поцелуями, и бедра не толкаются вперед так, что рот против всякой воли издавал бы совершенно неприличные стоны. Он медлил, целуя шею почти невесомо.

Мешающая челка исчезает с прикосновением прохладных пальцев. Ладонь путается в волосах; он осторожно «стряхивает» один из локонов и упирается в подушку рядом с моей головой.

Свободная рука скользнула к бедру. Исчезла ниже, под коленкой, мягким жестом принуждая согнуть ту.

Тони отстранился, а в следующую секунду пальцы подхватили подол сарафана, откинув его вверх так, что обнажилась полоска в одночасье напрягшегося от легкого испуга живота.

Поцелуй, от которого бегут мурашки. Хочется стыдливо стиснуть ноги, да мешает его корпус.

– Тони?.. – то ли вопрос, то ли просьба, то ли слепая попытка приковать внимание и отвлечь от всех мыслей, какие могли крутиться у него в голове. Он не отвечает и мажет губами по внутренней стороне бедра, после слишком резко нависая сверху и прижимаясь губами ко лбу. Его молчание раздражает в той же мере, в какой и вводит в ступор. – Поцелуй меня.

Просьба, коей он явно не ожидал.

Воспользовавшись секундной заминкой, я успеваю поймать его затылок и потянуться вверх.

Руки по обе стороны от моей головы странно напряжены.

Робкое прикосновение остается без ответа.

Отчаяние затапливает с такой силой, что впору рассмеяться над всеми моими «метаниями» при виде того, как он танцевал со своими девицами.

Это начинает напоминать звоночки одержимости.

– Пожалуйста, – губами по подбородку, к щеке. Едва ли рукам посылает сигналы мозг: водка – более вероятно, ибо пальцы мелко подрагивают, однако все равно хватаются за пояс его джинсовых шорт. Что я делаю? Не знаю. Что угодно. Только бы удержать. – Если мы… если ты меня… – мозг объявляет вотум и не подкидывает ни одной здравой мысли, какая могла бы выразить хоть десятую часть того, что я пыталась до него донести.

И тут – захват на запястье, мягко, но уверенно отстраняющий.

– Ничего не будет.

Разрушающий. Неправильный.

– Что? – тихий скрип пружин; слух улавливает его шумный, глубокий вздох, когда Тони встает с кровати и отходит к окну лишь затем, чтобы приоткрыть жалюзи. Теперь его силуэт становится виден. – Почему?

Старк запускает пятерню в волосы, по-прежнему стоя спиной ко мне.

Пауза длится недолго, но за этот крошечный промежуток времени мои нервные клетки вспыхивают сильнее, чем на экзамене, когда я пыталась воспользоваться листочком с подсказками.

– Ты, видимо, не совсем понимаешь, как я к тебе отношусь.