Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глупая инфантильная дурочка. Ты, правда, думала, что была единственной, кого он заставлял чувствовать себя особенной?

Я не помню, как влюбилась в него. Я просто помню, как держала однажды летом его руку, понимая, как будет больно, когда придется ее отпустить.

На душе слишком паршиво для наглухо залегших на дне слез. Странно, иногда сердце продолжает биться, даже когда разбито.

Он меня не поздравил – не сделал этого, как всегда, когда я просыпалась, уже зная, что к рассвету меня ждет очередное извращение над психикой отца. В прошлый раз курьер приволок к порогу плюшевого, гигантского грудастого пса – Старк, однако, утверждал, что это заяц.

Безусловно, по степени провальности это Рождество побило рекорды всех вместе взятых предыдущих годов.

Я смотрела до утра фильмы, легла спать в семь, встала после двенадцати; спустившись на кухню за завтраком-обедом, выслушала парочку комментариев Майка о том, что «шотландская легенда» выползла, наконец, из своего темного озера. Он явно был в озороватом расположении духа: предлагал мне взять второе неофициальное имя – Вирджиния «Несси*» Поттс.

Не найдя и не горя в принципе желанием сыскивать альтернативы своему времяпровождению, я снова завалилась в постель. До вечера. Пока папа не растолкал меня, заставляя «срочно!» одеваться и ехать в супермаркет за куриным филе, которое потом пришлось искать по всему городу, ибо все, разумеется, хлопотливые домохозяйки раскупили еще пару недель назад.

Никто не был удивлен, когда по прибытию в пункт назначения «дом» я исчезла в своей уютной пещерке столь быстро, что поминай, как звали.

Спуститься в гостиную пришлось лишь по зову Лесли, искренне удивившейся, почему я не выгляжу в один из самых эпохальных праздников в году нарядно.

– Все подарки откроем после полуночи! – она отобрала у папы перевязанную лентой коробку и по-хозяйски спрятала ту под елку. Нужно отдать должное: выглядела эта женщина в нежной кремовой блузке потрясающе. Я успела рассмотреть блеск от небольшой жемчужной подвески на шее – видимо, Майк уловил момент и подарил ее до внезапно установленного «нового праздничного правила». – Джинни, с Рождеством! – я не успела среагировать или смутиться, как она подалась ко мне и обняла. У доктора Харрис вкусные духи. – Ты еще не переоделась? Уже одиннадцать.

Почти одиннадцать. За полчаса я успею отлежать оба бока.

– Я, э, – неловко покосилась на свою любимую футболку с бульдогом. – Да я и не планировала…

Зря. Лесли разлилась похожей на нравоучения тирадой, которую я почти не слушала, но суть которой упорно сводилась к тому, что мне придется кропотливо перерыть свой горевой гардероб в поисках самого нарядного платья. Спорить было бесполезно. Кривиться – тоже; полагаю, на человека, работающего в ФБР и повидавшего ужасов всяких, никакое гримасничество не действует.

Что ж. Умудрившись поссориться в сочельник почти со всеми, мне не хотелось расстраивать к прочему и ее.

Разговор с Хэппи в обед прошел неудачно: мы начали с поздравлений, а закончили на цитировании реплик Старка о том, как его величеству осточертело «в любой ситуации» принимать статус «козла отпущения». Под конец дискуссии меня выставили виновной едва ли не во всех грехопадениях человеческого рода и Всемирном потопе – как приятном дополнении. Кто там говорил, что дружба не ведает полов? Наивный тюфяк, надо полагать.

Белый снег искрился на подоконнике, и даже снежинки будто бы падали по-особенному, лениво и медленно, зависая в густом морозном воздухе, но у меня никоего «праздничного настроения» не было в помине.

Не знаю, зачем вытащила из шкафа косметичку и положила плойку нагреваться; просто так. Действия, доведенные до автоматизма. Выряжаться все равно не хотелось. Я с театральным мученическим вздохом дернула дверцы платяного шкафа, – господи помилуй, сколько тряпья, – подцепила пальцами первую попавшуюся вешалку – пышный подол уперся в нос, невольно обращая на себя внимание; на кровать полетел темно-синий атлас с изображениями птиц по всему периметру. Скептически оглядев деталь гардероба, предпочла на данном этапе поиски завершить.

Нормально, как сказал бы Брюс. Всяким лучше, чем вот это, бледно-розовое – я в нем похожа на зефир или приторную сладкую вату. Хотя, с моей бабушки, к примеру, стало бы заставить надеть именно его, да в придачу завязать на голове какой-нибудь огромный бант.

Жуть.

Когда я отмахнулась от своего отражения с незатейливыми мыслями: «Ай, пойдет» и подписала Лесли и папе купленные вчера вечером (полнейшая дезорганизация) открытки, стрелки на прикроватном будильнике близились к полуночи.

В итоге с доктором Харрис мы столкнулись в проходе – она как раз поднималась, чтобы выманить меня на свет божий, в то время как я притормозила, оправляя воротничок и застегивая пуговку под локтем, случайно выскользнувшую из петли, едва я неуклюже зацепила рукавом угол.

На первом этаже не хватало разве что Фрэнка Синатры, поющего про Рождество; Майк и Ли постарались на славу. Три носка над камином, хрупкие шары и гирлянда на елке; огонечки дрожат и мерцают. Салфеточки с изображениями Санты и большая ваза с печеньем в форме…

– Снеговики, серьезно? – я не удержалась и хмыкнула, вытащила одну фигурку, покрутила.

– О, неужели, она улыбается!

Лесли весело хлопнула в ладоши и вторила Майку:

– Я же говорила, ей понравится! – она бегло покосилась на наручные часы. – Где бенгальские свечи? Ты же сказал, что принес их из гаража.

Телевизор вещал музыкальный канал, а мой ком в горле ничто не было в состоянии вытолкнуть.

Кажется, я перестала загадывать желания года два назад, когда осознала, что у таких неудачников они не сбываются во всех имеющихся и выдуманных измерениях.

Так, остались фантазии и глупые мечты – мне ведомо, что мы, в конечном итоге, никогда не будем вместе, но это не значит, что я отказывала себе в изощренном и сомнительном удовольствии проводить часы, планируя в своей голове «наш» каждый день, если бы это «мы» существовало в реальности.

Предпраздничная суета не оживляла. Я чувствовала себя заключенной в гигантскую стеклянную банку, намертво замурованную. Банка стояла в гостиной, и папа с Лесли аккуратно вокруг нее ходили, дабы не разбить, но между нами все равно возвышалась прозрачная стена – та самая, за которой звуки слышались глухо, а картинка маячила мутно, уже не вызывая ни раздражения, ни злости – только привычную усталость.

Я не хотела выпивать «обязательный рождественский бокал». Но налили. Значит, придется.

Полночь.

Они выглядели счастливыми. Стукали стенки хрусталя друг о друга, доктор Харрис улыбалась, а папа голосил какие-то… поздравления, наверное. Чему же еще могут радоваться беспечные люди.

Пламя свечи перед моим лицом слабо колыхалось. Завораживало. У меня есть заветное желание?

Сдать выпускные экзамены, чтобы Снежок прожил десяток лет с верхом. Нет, ничего. Ничего, что не зависело бы в первую очередь от меня или естественного хода вещей в природе.

Я часто встречала в интернете статьи о том, как необходимо «правильно» давать вселенной позывы. Чушь собачья все это. Я залпом осушила высокий бокал и едва не выронила тот из рук, морщась, прижимая ладонь к губам. Искрящиеся пузырьки веселья? Мурашки по коже и крепкое послевкусие. Все не то, чем кажется.

Ты – мое заветное желание.

Единственное, несбыточное, никому не нужное. Кажется, уже – даже мне.

Разлюбить – это не раз, и остыл. Разлюбить – это разбиться головой о стену от бесконечных разочарований и изжить все ресурсы организма, придумывая оправдания сволочному поведению человека.

Я пока трепыхалась. Да, что ж тут скрывать или молчать, люблю я его, ненормальная, это ясно. Люблю, все еще люблю… не уверена, что смогу когда-нибудь прекратить. Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу.

Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая.

Меня отвлекла мелодия, заигравшая по телевизору. Я попросила переключить канал; Майк странное обращение оставил без комментария, не заострив внимания.

Захотелось истерически хохотнуть.

Фантастика.

Есть песни, которые я наверняка больше не смогу спокойно слушать, фильмы, которые не смогу смотреть, вещи и фразы, которые не смогут быть названы или озвучены вслух, ибо вызовут прямую ассоциацию с определенным человеком, потому что я больше не хочу чувствовать то, с чем они связаны.

Я потянулась за бутылкой и плеснула себе едва не до краев, пока Лесли объявила о вручении подарков.

Ай, к дьяволу. Как только начнет укачивать – сразу поднимусь в спальню, чтобы завалиться ничком и моментально уснуть. Интересно, подобное можно соотнести с алкоголизмом?

Доктор Харрис вручила мне красивый пакет с серебристым оленем.

Вибрация под животом не проходила сама собой; пришлось перевернуться на бок и отшвырнуть источник раздражения в сторону, и лишь с громким стуком чего-то твердого о пол всякая сонливость моментально сошла на нет. Я судорожно вцепилась пальцами в телефон, то ли спеша ответить на звонок, то ли проверяя его на наличие видимых повреждений. Прочитать имя контакта с первого раза представлялось задачей проблематичной для лица неосведомленного, но я успела привыкнуть:

– Брюс? Привет, прости, я спала.

Беглый взгляд на запястье – маленький циферблат подаренных доктором Харрис наручных часиков на тонком красном ремешке демонстрировал приближение третьего часа. Они даже гармонировали с некоторыми птицами на моем платье, у которых были выкрашены красным грудка или головка.

– Ничего страшного, это ты извини, что разбудил. С Рождеством тебя. – Я откинулась на подушке, позволяя уголкам губ расплыться в искренней улыбке.

– И тебя с Рождеством.

Интересно, чем можно обосновать желание помолчать по телефону с человеком, лениво прикрывая веки в уютном полумраке спальни? Прислушиваться к чужому дыханию и просить описать в подробностях прошедший день, убаюкиваемая звуками мерного говорения. Тишина в обществе Брюса была особенной.

Но голос на противоположном конце линии зазвучал напряженно, чем окончательно сбил остатки дремы и разрушил успевшие воздвигнуться розовые замки:

– Джин, ты не знаешь, по какому адресу находится… – в трубке раздалось шуршание, словно Беннер перелистывал страницы, – дом Дэна Виллера?

Взволнованный вздох застрял в горле: лучше бы не знала.

«Дом Дэна Виллера» – если б в нашей школе нашлась личность, увлекающаяся написанием мемуаров, сей заголовок стал бы лучшим названием для книги о самых крупных и бесшабашных тусовках Маунт-Вернона.

– Да, я, я знаю, где это, что-то случилось? – не зная, куда от накатившего странного удушливого волнения деть не находящие места конечности, села на кровати, подогнув под себя ноги, и принялась теребить гладкий поясок.

– Надеюсь, что нет. Мне звонил Тони, просил забрать его оттуда.

– Нуксек Луп, большой двухэтажный дом с гаражом…

– Подожди, я запишу.

– Нуксек Луп, – я повторила медленней, делая небольшую паузу. – Номер дома: 4654, пятый от Марбл-Крик и второй с конца улицы, с бежевым сайдингом и такими, – я не сообразила, когда успела подорваться с кровати и начала ходить по комнате кругами, попутно зачем-то размахивая свободной рукой, – кирпичного цвета ставнями. Это рядом с Парк Файер Стейшен и… там, рядом, кафе небольшое есть, – речь звучала до безобразия бессвязно, и я не была уверена, слушает ли Брюс эти малозначительные мелочи, но все равно пыталась вспомнить каждый мусорный бак в округе. – Сильно пьяный? – вопрос вырвался против воли.

– Могу предположить, что достаточно, раз вдруг поздравил меня с Рождеством, – утомленный вздох. – Слушай, – сердце по инерции замерло еще до того, как Беннер произнес в глубине души ожидаемые мною слова: – ты не могла бы съездить со мной? Боюсь, лучше не задерживаться, а один я могу заехать не туда.

И невидимая стальная рука сжалась на горле с максимальной силой, мешая воздуху свободно поступать в организм.

Я не то, что съездить – я имени его более слышать не желаю.

– Конечно, ты помнишь, где я живу? – ноги-предатели сами в пару шагов преодолели расстояние до комода, а рука выдернула из ящика колготки наугад.

***

Полицейский участок плакал по происходящему на месте. Майку стоило бы поближе общаться со мной – глядишь, перестал бы скучать от безделья на работе.

Стоянка была настолько забита, что нам пришлось припарковаться у соседнего дома (оставалось надеяться, что мы сможем вытащить из этой цитадели порока, пропитанной так называемым «духом молодости», Старка быстро, и никто не вызовет эвакуатор к нашему возвращению). Грохочущую музыку было слышно с улицы, и, ей богу, окажись у меня ключ и доступ к кладовке Виллеров, я бы без неуместного зазрения совести вырубила им электричество.

Никто не обратил внимания, когда мы вошли в дом. Да о каких заботах могла идти речь, когда все входы и выходы нараспашку раскрывали свои запретные объятия? Хотелось знать, где в этом году распланировали встречать Рождество родители Дэна, не меньше, чем их внезапного возвращения. Пускай я при этом создаю видимость страшной зануды.

Мы встали подле какого-то журнального столика, вдоль и поперек захламленного пивом; Брюс дважды набирал Тони, натыкаясь на сбой сигнала.

– Недоступен, – воздух вокруг него словно искрился. Он смерил проходящего мимо парня таким раздраженным взглядом, что я бы не сильно удивилась, если бы Беннер выхватил ведро со льдом, что тот нес в руках, и надел ему на голову. – Ладно, – с видимым трудом взял себя в руки, – будем искать так.

Я могла сказать, что понимала его – в местах, подобных этому, мне иной раз жутко хотелось позвонить отцу и тихо уйти в закат до прибытия «мигающих машин». Ну, или, по крайней мере, затушить косяк с травой о чью-нибудь прокуренную насквозь голову.

Брюс выловил в толпе первую попавшуюся блондинку.

– Ты видела Тони Старка?

Судя по выражению ее лица, она вообще дальше первой строчки алфавита в жизни не видела.

– Кого-кого?

Кажется, она спросила что-то еще, но Беннер уже шел к другому человеку, а я цеплялась за его рукав, меньше всего на свете желая здесь затеряться.

– Эй! – парень, которого он узрел в толпе, показался мне знакомым, хотя брюнетов с небрежной укладкой здесь пруд пруди. – Барнс! – ладонь опустилась на плечо, и серые глаза расслабленно скользнули по лицу Беннера.

– Брюс! Не знал, что ты тоже придешь, – а потом, как магнитом – с веселым, «хищным» прищуром устремились на меня. – Привет.

Лицо полыхнуло: я поняла, что рассматривала руки, державшие стеклянную бутылку пива, поверхность которой была испещрена маленькими, стекающими вниз, капельками, и оторвалась лишь в тот момент, когда темно-зеленое горлышко прижалось к губам, и уголок дернулся в игривой улыбке.

– Привет, – о, нет-нет-нет, Вирджиния Поттс, соберись в единую массу. Стыдно так пялиться!

Стыдно должно быть носить футболки со слишком коротким рукавом, когда у тебя такие руки. Тонкие, красивые, со слегка выпирающими костяшками и узелками вен у запястий.

Подбери челюсть. У тебя есть персональный, аналогичный кадр, затерявшийся где-то в этом доме.

Как ни странно, мысль о Тони немного «отрезвила».

– …чайно не знаешь, где он? – как из-под воды, достиг слуха голос Брюса.

Фигура в обтягивающих джинсах, наконец, удостоила вниманием Беннера, и я обрадовалась возможности относительно спокойно вздохнуть.

– Последний раз я видел его, – он совершил эфемерный мах перед своим лицом; я не имела ни малейшего представления, за какими из его движений нужно следить, – с Эйприл? – посмотрел на Брюса так, будто бы он должен ответить на заданный вопрос, а не наоборот. – Не помню, как ее зовут, светло-рыженькая, в розовой майке. Посмотри на втором этаже.

Брюс опередил меня с благодарностью, и я замерла с приоткрытым ртом, чувствуя себя особой недалекой. Он скорой, широкой поступью ринулся к лестнице, не оставляя альтернативы моим действиям. Впрочем, мне ли не привыкать к минуткам провала.

Народу здесь было значительно меньше, зато в воздухе плотным дурманом стоял кальянный дым, отдавая в мозг слабым головокружением. Брюс дернул первую дверь – заперто. Вторую – туалет. Третью…

В комнате было темно. Я пошарила рукой по стенке и нащупала выключатель, щелкнула.

Тони бесформенным желе растекся в кресле, с телефоном в руке. Он отрешенно смотрел на подлокотник и без устали дергал белую нитку, словно это было самое увлекательное, что он вообще когда-либо делал в своей жизни, то ли пытаясь ее вырвать, то ли принудить стоять по стойке «смирно».

– О, – голос прозвучал непривычно хрипло. Он не повернулся в нашу сторону. – И эту… моралистку, – судя по тому, как Старк недовольно поморщился, с языка сорвалось одно из самых «приличных» оскорблений, коими он хотел меня окрестить, – сюда притащил.

– Мы не ладим, – запоздало, шепотом пояснила растерявшемуся Беннеру и неловко заломила руки, отходя в угол, пытаясь скрыться из зоны его видимости.

А он смотрел. Настырно, въедливо – я чувствовала, как взгляд буравчиком раздражает кожу лица.

Если Старка было тяжело выносить в обычном состоянии, то в пьяном это становилось миссией, близкой к фиаско.

Странно ловить себя на том, что досада и горечь, начинающие разъедать, подобно серной кислоте, внутренности каждый раз, стоило оказаться с ним в одном помещении, рисковали войти в привычку.

Я ничего не могла сделать. Ответить ему, выпалив подобие гадости? Он лишь посмеется и заткнет парой слов, которые потом будут стервятниками терзать мой изможденный рассудок в воспоминаниях. Оставалось бессильно злиться. Пока не доведет до точки кипения.

Впрочем, успокаивало знание того, что мое молчание его тоже подчас выводило. Конечно, куда без красной нитью пронизываемого его невероятного тщеславия: Тони хотел, чтобы мир вращался вокруг него, страдая манией величия просто в паталогической степени. Будь то шумное веселье или громкие скандалы – не столь важно. Главное, чтобы он оказался центральной фигурой происходящего.

А уж указывать на недостатки других, превращаясь из потенциального доброго советчика в навязчивого деспота, пытающегося устроить жизнь каждого по собственному разумению – его нездоровое хобби.

Высокомерный, капризный сноб.

– Давай, вставай, – Брюс выглядел уставшим. Разумеется, тот и не подумал. – Мне тебя на руках отнести к машине?

Я могла слышать наигранное цоканье. Едва волоча языком, он продолжал поддерживать статус королевы драмы. Старк неуклюже оперся на подлокотники, начал, качаясь, медленно подниматься, да в следующий момент корабль заштормило, и он очень рискованно шагнул на нетвердых ногах в сторону тумбочки с острым углом.

– Тише, тигр, – Беннер поймал его буквально в полете, вынужденно обхватывая за талию. Тони ткнулся лицом в его плечо, что-то недовольно промычав, и оказался, судя по всему, очень довольным сложившимся положением. – Ты идти-то хоть сам можешь?

– Я нормальный, – с запинкой, громко возразил он. – В прошлом году я читал доклад об интегрированных цепях, и ты думаешь, что я не способен спуститься по лестнице? – он решительно отмахнулся от физической поддержки в лице Брюса, и, не могу выразиться иначе, как поплыл к выходу.

Беннер покачал головой, заприметил на кровати черную кожаную полоску с массивной бляшкой и обратился ко мне:

– Его ремень? – Я согласно кивнула. Он несколько раз обернул тот вокруг ладони, направляясь следом к двери и терроризируя внимательным взглядом покачивающуюся спину. – Кажется, кто-то допился до стадии «железный человек».

Я лишь криво дернула губами в попытке улыбнуться, вспоминая далекий ноябрь и знаменательную вылазку в клуб.

Казалось, это было так давно.

Стрелка остановилась на четверти, часы солидно хрипнули и пробили – раз, и тотчас же им ответил заливистый, тонкий звон под потолком в холле, за входной дверью дома Брюса Беннера. На мгновение мне почудилось, что я услышала уханье совы за цветным витражом.

– Ты только не удивляйся, – начал говорить Брюс, и мне хотелось возразить, мол, моя память не настолько изношена, и я не забыла, как выглядит твоя славная обитель с привидениями, но дверь отворилась, показывая в проходе фигуру с взволнованным лицом Наташи.

Этого я, воистину, ожидала меньше всего. Сомневаюсь, что застыла бы так же, встретившись нос к носу с обезглавленным дворецким.

– Я тебе звонила, почему не брал трубку? – произнесла вместо приветствия, отступая в сторону. – Хотя, можешь не отвечать, – добавила она, когда Тони первый ввалился на порог и с жутким грохотом впечатался поясницей в комод.

Как ни странно, но отыскать его куртку и затолкать в «о, вижу знакомый отстоймобиль!» оказалось делом пяти минут. Он не буйствовал. Почти. Только заставил Брюса включить «Black Sabbath» настолько громко, что у меня слова песен находили отклик в желудке, и лирично завывал: «На этом тонущем корабле я несусь быстрее скорости света. То не пылает суперновая, черные дыры сворачиваются и исчезают из вида!..».

Брюс сообщил, что в рождественскую ночь остался предоставленным самому себе. Так, у меня и мысли не возникло, что нас может встречать подобный… сюрприз.

– Потом, – шепнул он, замечая мой буравящий взгляд, и пристроил на крючке свое теплое пальто. – Мы на минуту, – сообщил, подталкивая Наташу к гостиной, и обеспокоенно покосился на не прореагировавшего Тони.

– Я разберусь с ним, – не знаю, кому было адресовано сквозящее в голосе внушение – вероятно, самовнушение. – Тебе помочь? – пытаться заговорить с ним будничным тоном было… странно.

Старк не ответил; стоило счесть молчание за согласие и запирающую рот на железный засов гордость. Он не ляпнул ни единой гадости, пока я расстегивала замок на утепленной кожаной куртке с красивым натуральным мехом по краям ворота, в который вдруг захотелось зарыться пальцами, носом, прижаться, вдыхая прикипевший запах…

– Подожди, – он неожиданно остановил мою руку, потянувшую было куртку с плеч, и запустил пальцы во внутренний карман. Вытащил маленькую бирюзовую коробочку, перевязанную белой ленточкой. Под бантиком виднелся мелко пропечатанный логотип «Tiffany & Co.». – Это Джарвис настоял, – заговорил, едва я успела открыть рот в протестующем: «Нет», – он не в курсе, что мы… не ладим, – все-таки услышал, что я сказала тогда, в комнате, Беннеру. – Понятия не имею, что там, я не выбирал, – он всучил коробочку мне и попытался ретиво шагнуть в сторону, однако не принял во внимание свое состояние и чуть не запнулся о собственную ногу. – Можешь ее выкинуть, подарить кому-нибудь, делай вообще, что хочешь, мне все равно. Главное, я отдал, и…

Он замолк, когда я привстала на носочки и без слов клюнула его в щеку.

Взгляды пересечься не успели – я трусливо отвернулась, принимаясь разглядывать коробочку. Осторожно. Трепетно прикасаясь пальцами к ленточке, борясь с желанием потянуть за «хвостик».

Я не оставлю ее. От мысли на секунду кольнуло под сердцем: даже не узнаю, что внутри. Не придумала пока, как, но подарок придется вернуть Эдвину – хоть он и не был официальным дарителем, но других непосредственных связей со Старком и его кошельком у меня не имелось.

Я помедлила, кинув прощальный взгляд на бирюзу, прежде чем спрятала коробочку в кармане пуховика. Сейчас были дела поважнее.

– За что ты так на меня ополчи… Тони? – вид Старка, внезапно согнувшегося пополам, выбил из головы все заготовленные гневливые речи. – Нет-нет, только не в вазу, – я успела подскочить к нему и отобрать предмет декора, в котором болтался сухой веник, именуемый по явной ошибке частью дизайна. – Брюс! Где туалет?

Беннер ответствовал моментально:

– Прямо и налево! С ним все?.. – он приоткрыл дверь, подоспев к нам, и в унисон ему грохотнула крышка унитаза, а колени Тони повстречали твердый кафельный пол.

Именно, Брюс. С ним – все.

– Я постелю ему в своей комнате, – оповестил он, едва желудок Тони вывернуло наизнанку с первым рвотным позывом.

– И, если не сложно, приготовь, пожалуйста, зеленый чай?

Беннер согласно закивал и поспешил скрыться из виду, захлопывая за собой дверь. Я со вздохом прислонилась к прохладной стене. Ну, что ж. Блевать, так блевать.

Туалет здесь был совмещен с ванной; я успела детально разглядеть штору душевой кабины, прежде чем раздался звук слива.

Тони опустил крышку и присел на нового фарфорового друга. Попытался встать – не вышло; ноги подвели, водружая тело обратно. Прикрыв рот рукой, он бессильно оперся локтем о раковину – расстояние между двумя чудесами сантехники, стоявшими бок о бок, позволяло.

– Пеппер, выйди, пожалуйста, я выгляжу ужасно, – пьяный язык заплетался.

Не знаю, было ли это отголосками не пробудившегося материнского инстинкта или чем-то еще, но все глупые обиды сдвинулись на второй план, стоило лишь разок взглянуть на него. Такого.

Почти беспомощный Энтони Эдвард Старк. Словосочетание воистину из разряда бредовых. Кому расскажешь – не поверят.

О нем хотелось заботиться. Несуразно, и ладно; хотелось ухаживать, печься и оберегать без «задних», что говорится, мыслей, без потенциального извлечения какой-либо «выгоды», просто потому, что мне не плевать.

– Тс, – я тихонько шикнула на него и открутила кран, разбавила воду до комфортной прохладной температуры. – Надо умыться.

Пусть кто-то воротит нос, говоря, как, дескать, «это противно», пусть посмеиваются и называют дурой, не ведающей, что она творит, ежели раз за разом возвращается к человеку, который на ошметках разлетевшегося сердца только не станцевал, – на здоровье, пожалуйста. Но этот человек все еще остается моим лучшим другом, и я никуда от него не уйду. Не брошу, сделаю все и буду кем угодно, не перестану считать его замечательным во всех отношениях.

Дружба не знает слова «противно», когда речь заходит о заботе.

И не моя вина, что мир слеп, забывающий, что он – тоже человек.

– Все хорошо, – я стояла позади, пристроив подбородок на плече.

– Это позор.

– Будто я впервые вижу, как тебя тошнит, – одна рука поглаживала мелко дрожащее предплечье – все же упрямо встал, и теперь, еле удерживаясь, цеплялся из последних сил за раковину – другая скользила по изможденному лицу, омывая водой.

Он не сопротивлялся, а я не задумывалась, что делаю и зачем, прижимаясь губами к горячему виску. Только время от времени порол чепуху о том, как он облажался. В ответ я вторила ему обрывочными фразами-успокоениями, которые его мозг, возможно, даже не воспринимал.

– Буду еще блевать, – с мрачной твердостью констатировал он и оттолкнулся от раковины, возвращаясь к унитазу.

Мне осталось рассеянно мазнуть губами по теплому плечу и покорно отойти к стене.

Брюсу пришлось кипятить чайник дважды – мы провели в туалете около получаса. Капризов со стороны Тони хватало, но я как-то уже отмечала для себя, что Беннер – фрукт еще упрямей, и звезды под его именем сошлись в счастливой фигуре, таки способствуя вливанию напитка в сопротивляющийся рот.

Брюс пообещал, что отвезет меня домой, когда Тони уснет.

Самым сложным по прибытию в спальню на втором этаже оказалось сдержать чешущиеся руки, невидимыми силами притягиваемые к памятной железной дороге.

Он рухнул на кровать навзничь, кажется, не имея никаких сил смотреть на меня.

– Приподнимись, надо снять рубашку. – Лишь покорно трепыхался, позволяя себя раздеть.

Он заговорил внезапно, когда я присела на край постели, не зная, что делать дальше:

– Я сильно дерьмово поступил с тобой?

Темные глаза слабо поблескивали в падающем с улице свете фонаря, и казались необычно огромными.

Сомневаясь, что он вспомнит хоть третью часть диалога к утру, я пожала плечами.

– Ну… это было неприятно.

– Прости. – Воцарившуюся на несколько секунд тишину будто разбавляло призрачное эхо от короткой фразы. Загорелая рука показалась из-под одеяла и интуитивно нащупала замерзшую бледную ладонь. – Не уходи.

– Я еще здесь, – пошевелить пальцами, перехватывая поудобней.

– С Норой далеко не зашло, – вывел разговор во «вторую плоскость» – более глубокую; так у нас часто бывало, когда мы замалчивали все важное и серьезное, мешая значимые фразы с какой-нибудь ерундой, о которой якобы беседовали в первую очередь. Я решила не перебивать. – Минет не задался.

– В прошлый раз тебе понравилось, – это было лишним грузом, но большинство рассказов о его похождениях, так или иначе, укладывались в моем сознании. Не зависимо от желания носителя разбухшей от тяжести головы.

– Это было год назад, я уже ничего не помню.

– Жаль. А то я хотела поинтересоваться, гибнут ли таланты без практики.

– Да не в ней дело. – Я почти успела открыть рот, но он ловко ушел в «первую плоскость», переводя стрелки с себя на меня. – Ты злишься?

Я не злюсь. Мне больно. В этом-то и разница.

Нарочно медленно вздохнула, не горя страстным желанием приоткрывать завесу в свои мрачные лабиринты.

– Твое самолюбие всегда меня злит.

Что странно, но Тони не нашелся с ответом.

Меня подмывало воспользоваться ситуацией и полюбопытствовать, что вообще им руководило тогда, в доме у моря. Да смелости не хватало; мы долго сидели в тишине.

Наконец, пальцы, обхватывавшие мою ладонь, начали терять хватку, а дыхание – выравниваться. Я осторожно высвободилась и медленно встала. Стараясь не производить лишнего шума, легкой поступью добралась до двери, успев обхватить пальцами ручку, как вдруг:

– Ты знала, что каждый атом в нашем теле берет начало во взорвавшейся звезде? – речь его звучала нетвердо, а глаза были прикрыты, но я все равно замерла. – И, возможно, атомы в твоей левой руке взяли свое начало в иной звезде, нежели атомы в правой. Звезды умирают, чтобы люди жили. Глупо, да? – Я не знала, что ответить, однако Тони, кажется, этого не требовал. – Просто вспомнил, как мы летом смотрели в телескоп. Мне показалось, что они похожи на звезды.

– Кто? – вопрос повис в тишине, коею нарушило копошение в районе кровати.

– С Рождеством, – он повернулся к стене, не удостаивая меня продолжением недолгой дискуссии.

И лишь около получаса спустя, оказавшись дома и не справившись с выжигающим изнутри любопытством, я аккуратно раскрыла бирюзовую коробочку и, поднеся сережки к льющемуся из окна свету, поняла, о чем он говорил.

Комментарий к 13.

«Несси» – Лох-несское чудовище.

========== 14. ==========

Странно это было или естественно и закономерно, но то, что произошло на Рождество, осталось таким же из ряда вон выходящим событием, как вечер в доме у моря.

Когда пелена эмоций спала с глаз, а до рассудка достучался здравый смысл, напомнивший обо всей безнравственности, успевшей отравить нашу дружбу, общение с Тони вновь сошло на нет. Впрочем, кажется, ни его, ни, к великому удивлению, меня это глубоко не задело – похоже, подобный поворот событий был ожидаем. Может, нам необходим своеобразный «перерыв»? Подумать. Тщательно обмозговать умопомешательство, окутавшее минувшие дни, дать оценку всему… случившемуся.