Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Издалека она выглядела не вычурно одетой; собственный безразмерный свитер, который Тони любезно именовал «мешком, не красящим женщину» показался уместным.

– А вот и мы, – Майк, как я и прогнозировала, не кинулся ее обнимать – видимо, чтобы не смутить меня. Напрасные попытки быть милым со всеми. Не его роль. – Джинни, познакомься, это доктор Лесли Харрис из Криминального Следственного Отдела.

Дама поднялась со стула и выпрямилась в полный рост; первый взгляд оказался обманчивым: отсутствие вычурности не предполагало лишения вкуса – скорее, это была скромная элегантность. Ботильоны не венчали глупые ленточки или шнуровка. Темно-бирюзовое платье с короткими рукавами, прикрывавшими плечи, достигало колен и сидело вплотную по фигуре. Отсутствие пафосных массивных подвесок, что так часто любили на себя цеплять женщины, заменял вырез «треугольничком» на груди.

– Вирджиния? – Я пожала протянутую руку; наверное, пережитки работы с мужчинами. – Рада встрече. Майкл постоянно о тебе говорил.

Папа-то? Рассказывал, обо мне? Звучит как чушь, ну да ладно; хотя я окажусь в корне не права, если возьмусь утверждать, что прекрасно знаю этого человека. Чем черт не шутит – глядишь, воистину сболтнул пару раз. Я ведь упоминала: мы всегда не особенно ладили.

– Вы присаживайтесь, не стойте, – она обратилась к своему стулу, отец заскрипел ножками другого рядом. – Я пока ничего не заказывала, подумала, может, возьмем какое-нибудь большое блюдо на троих? Говорят, здесь готовят чудесную запеченную рыбу.

Справедливости ради стоит заметить, ничего общего с мамой она не имела. Доктор Харрис, скорее, напоминала мне девчонку Лизу с нашего потока: по-южному карие глаза и аккуратный макияж в коричневых тонах; оттенок кожи, коим обладали коренные жительницы какой-нибудь Аризоны, коротающие сутки на пляже; темные волосы, прикрывавшие шею и едва касавшиеся плеч в силу своей длины, завивались крупными локонами на концах. Приятные, не острые черты лица.

Теплый терпкий кофе, согревающий в холодный зимний день.

– Криминальный Следственный Отдел, – я села за небольшим квадратным столиком напротив нее. Моя способность говорить привлекла всеобщее внимание. – ФБР?

Легкие нотки скепсиса в голосе не остались незамеченными – доктор Харрис улыбнулась. Шутки про то, как не ладят федералы с копами, наверное, были на слуху у каждого ребенка, кто хоть немного интересовался правопорядком.

– Да, иногда нам приходится сотрудничать с полицейским штатом.

Я заметила на ее руке единственный аксессуар, не считая скромных сережек – грубоватой формы, но отчего-то уместные и подходящие ей часы со стальным корпусом.

– Ключевое слово «приходится», – поддержал Майк, и ее улыбка стала шире.

– Простите, можно нам два меню? – доктор Харрис окликнула быстро идущего официанта. – Я успела посмотреть, что тут подают, – она раскрыла свое, очевидно, принесенное раннее, в момент ее прибытия. – На странице с десертами есть какие-то интересные фруктовые блинчики. Вы когда-нибудь пробовали?

– Никогда, – попытки отца блестнуть ораторским искусством почти забавили. Хотя, кто знает, вдруг в кругу друзей он действительно был куда раскрепощенней, нежели в моем обществе?

– Нет, не пробовали, – я сдалась под его «ну же, поддержи меня, Лесли тоже чувствует себя неловко» взглядом.

– Можно заказать пару порций. Если не понравится, некоторые непривередливые личности доедят, верно? – ее глаза улыбались, а уголки губ были приподняты, когда она стрельнула взглядом в сторону Майка.

– Это все из-за того, что я однажды съел просроченную булочку и не заметил, – пояснил папа, вводя меня в неудобное состояние не самой историей – тем, что поделился ею, и мыслью, узнала бы я об этом когда-нибудь, не представься сегодняшнего похода? Ответ напрашивался откровенно: едва ли.

Доктор Харрис была, возможно, неплохой. По крайней мере, ее открытость не казалась фальшивой и наигранной в попытке произвести хорошее впечатление.

Разговор, затронувший тему работы, как я и предполагала, сделал разворот и «плавно» свернул к школьной жизни. Начистоту, я была бы рада, оставь меня в покое наедине со своей порцией куриного супа («да, папа, я точно не хочу отбивную»; желудок все еще был против всякого рода пищи), но куда там, если приходится быть частью компании.

Доктор Харрис дискутировала о нелюбимых предметах, получив от меня вытянутый клещами ответ, пыталась раскрутить эпизод, а я, хоть и где-то в глубине души была рада, что Майк с ней оживлялся, мечтала поскорее оказаться в тишине дома.

– Я вот не любила танцы и постоянно их пропускала, – делилась она, мешая трубочкой латте, отчего молоко и эспрессо превращались в единую кофейную массу. – Теперь жалею. Это гораздо интересней, чем рабочие корпоративы. А сейчас проводят рождественские балы?

Стабильно: отступление, вопрос, вынуждающий меня открыть рот, комментарий, от длины которого зависело мое относительное спокойствие.

– Да, у нас планируется в двадцатых числах, – я ковыряла ложкой курицу. И вроде хотелось съесть, и в то же время кусок в горло не лез.

– Помню, у нас выпускники готовили всю программу, вплоть до танцев и украшения зала.

– Сейчас так же, – подернула плечом; в голову закралась мысль, что ей, возможно, мое общество тоже создает коммуникативные осложнения. – Правда, занимаются этим выбранные ответственные, а не все.

– Что-то вроде творческого сектора?

– Пожалуй.

– Ты в нем задействована? – угораздило же поддержать полемику.

– Нет, – и слава богу; еще бы я не тратила свое время на глупые украшения спортивного зала для мероприятия, на котором едва ли появлюсь. – Только могут привлечь танцевать вальс.

Треклятый традиционный вальс выпускников, как часть программы.

Который вечно некому исполнять за неимением учеников, чьи способности хотя бы достигали отметки «могу покорно топтаться под музыку, не отдавливая ноги партнеру».

– Это же здорово! Такие воспоминания на всю жизнь останутся.

Да уж. Что-то подсказывало, вряд ли я так просто отделаюсь от образов последнего учебного года и всего, что за его время произошло.

Происходит. Подобно пленке наматывается ежедневными кадрами, воссоздавая киноленту средней паршивости.

Мне повезло: отец отвлек доктора Харрис, и оставшиеся полчаса до логичного завершения обеда с опустошением десертных тарелок прошли за их беседой. Фруктовые блинчики, к слову, воистину оказались приятными на вкус. Даже мои внутренности их не отвергли.

Принесли счет. Майка и нашу общую компаньонку охватило заметное смятение, начиная от эпизода с проверкой содержимого чека, копошения по карманам да сумочке в поиске кошелька или бумажника и заканчивая мимолетными гляделками исподлобья. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться: наверняка раздумывали, в какой манере держаться дальше, как расплачиваться и как себя вести по отношению друг к другу. Я мысленно закатила глаза. Боже, словно я дитя неразумное.

Нарочно громко поставив кружку с зеленым чаем на стол, я умело имитировала манеры слона, отодвигаясь на стуле.

– Душно тут. Я подожду на улице? – о, разумеется, я подожду на улице.

На лице папы явственно читалось такое облегчение, что стало чуточку обидно. Как он, должно быть, ждал удобного момента спровадить меня.

– Да, конечно, – он нырнул рукой в карман джинсов. – Можешь пока машину завести, прогреть.

Покорно приняв связку ключей, ободряюще дернула уголками губ в секундном зрительном обращении к доктору Харрис. Не дожидаясь ответной реакции, спешно двинулась к висящему в ожидании пальто. Хватит на сегодня добродетелей. Просто отвезите меня домой и дайте запереться в комнате с альбомом и одинаково-серыми, но столь различными карандашами. Сотню лет не обращалась к своей «неживой птичьей компании».

Небо подернуло стальной дымкой, однако дождя не намечалось – ветра с севера частенько нагоняли подобие туч.

Майк и доктор Харрис показались на улице, держащие почтительную приятельскую дистанцию. Покидать пределы салона искренне не хотелось, но неладный этикет фактически обязывал. Женщину, повязывавшую вокруг шеи шарфик, этот жест воодушевил: губы с обновленной после принятия пищи помадой расплылись в улыбке.

Она заправила прядь волос за ухо и вновь протянула мне руку:

– Было очень приятно познакомиться с тобой. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Я тоже, – поразительно, как обыкновенная, почти формальная фраза может вызвать у человека напротив искреннее воодушевление.

Доктор Харрис помахала отцу, направляясь к собственному автомобилю; не желая смущать его лишний раз, я сделала вид, что вожусь с пуговицами пальто.

Салон успел нагреться, что благоприятно сказалось на покрасневшем кончике носа, начавшем приятно покалывать в тепле. «Оттаивать».

– Рыба, вроде, была и правда ничего, а? – попытался сконфуженно завести разговор Майк, садясь за руль.

Я потянула ремень безопасности. Беспечные беседы – определенно не папина стезя.

– Доктор Харрис, кажется, милая. – Простенькая серая иномарка вырулила перед нами с парковки. – Давно встречаетесь?

Рука на секунду дернулась у радиоприемника; вопрос явно застал Майка врасплох, если не поставил в откровенный тупик.

– Полгода, – о, знаю я этот тон. Следующим шагом будет примерка маски непробиваемого копа, как правило сопровождающаяся затяжным молчанием.

Полгода. Джон Ватсон в сериале через полгода сделал Мэри предложение.

Должно быть, она и правда нормальная, ежели Майк решил нас познакомить.

Хотелось сказать только одно: не подведите, доктор Харрис.

***

Образно, осень можно разделить на два типа: «золотую» с типичными тыквами, яблоками, воздухом, пропитанным опавшими листьями, еще теплым солнцем и неповторимым восторгом, появляющимся при виде пестрых парков; и «серую», воспетую романтиками за сезон дождей и пробирающего холода.

Стихия с горных хребтов все-таки принесла нам второй тип.

Кажется, я чувствовала себя почти уютно в школе, когда за окнами темнело от зачастившего ливня настолько, что приходилось зажигать свет; особенно грел душу кабинет биологии, где чучела мелких зверушек да вездесущие цветочные горшки дарили ощущение, что ты находишься в крошечном, отдаленном мирке, своего рода вакууме, точно корабль в бутылке, покуда стекла дрожали под звучной дробью. Все эти капли на локерах, в кои прячут влажные зонтики, пушащиеся от влаги волосы. И ничто так не грело, как кофта поверх рубашки, и никакой шарм не был сравним с коллекцией разномастных плотных колготок.

Тони уже успел неудачно пошутить о «возвращении старой доброй Пеппер Поттс», выбросившей косметичку в мусорное ведро и застегнувшей блузку под горло. Пасмурней, чем небо, по его нескромному мнению, было только мое лицо, однако после серии раздраженных «отстань-надоел» реплик у него хватило ума поинтересоваться, не случилось ли чего.

А случилось ли? Я стояла напротив чучела белой полярной совы и краем глаза наблюдала наше отражение в окне: Тони поместил ладони на мои плечи, изредка сжимая в пародии на медленный массаж, находившийся настолько близко, что я чувствовала затылком его дыхание.

Майк просто познакомил меня со своей… женщиной. Язык употребить ярлыки «подруга» или «девушка» не повернулся, хотя звучали слова многим приятней. «Злой ведьмой-мачехой», как выразился Старк, доктор Харрис не была. В чем тогда, с его точки зрения, проблема? Да ни в чем. Только в не самой радужной конкретно для меня перспективе разрушения устоявшегося годами образа жизни.

Очевидно: как раньше уже не будет. Глупо, но я опасалась перемен, даже если порой они случались к лучшему. Будто зажатый в банке консерватор, упершийся всем существом в бетонную плиту стабильности. Наверное, этим же и объяснялась моя хроническая, патологическая привязанность к стоящему за спиной человеку, но ведь себя не перекроишь по желанию.

Характер и убеждения – штука невероятно сложная, поражающая крепостью конструкции.

Его слова, отчасти напоминавшие неумелые утешения порядка «да забей, все нормально», немного приободрили. В столовой я почти не возвышалась за столиком олицетворением вселенского недовольства. Лишь меланхолично отщипывала кусочки от круассана в ожидании, когда остынет кофе до кондиции «допустимо к питью», да копошащихся с подносами мальчишек.

Ничто вокруг: ни разносящиеся голоса беседующих школьников, ни противный смех «Моники и ко», включавшей девочек из группы поддержки, ни тем более стоявший в очереди за обедом Роджерс не предвещали беды. Я только напряглась, когда заметила Хэппи, семенящего следом за решительно шествующим Тони, не умолкающего в неслышимом потоке речи, однако беспечно проигнорировала происходящее.

Как выяснилось несколькими секундами позже – зря.

– Киллиан? Серьезно?

Поднос с грохотом приземлился на столик. Я даже не сразу сообразила, что обращались ко мне.

Подняла взгляд на Старка, непонимающе моргнула. Взбешенным не выглядел – скорее, недовольным и… неприятно задетым? Словно у меня был секрет, который я рассказала всем, кроме него.

– Что?

– Тони, ради бога… – Хэппи снова принялся наседать на психику Старка, раздраженным жестом заставившего его придержать язык.

– Олдрич Киллиан, – с напускным спокойствием проговорил он, занимая место напротив и прибив взглядом к стулу. – Ты с ним встречалась, не отрицай, я знаю. Что было?

Смысл его слов дошел не сразу. А когда стукнул, в голове мгновенно взорвалась вспышка злости:

– Ты ему рассказал?

Хоган, точно на тон побледневший, смотрел то на меня, то на Старка, не рискуя притрагиваться к порции еды.

– Пеп, я не хотел, он… – о, нет-нет-нет, не надо мне этого виноватого голоса и щенячьих глазок.

– Он – что? Клещами тянул тебя за язык? – Хэппи раскрыл рот, но я не позволила ему договорить: – О своей пятнадцатилетней девушке ты тоже растрепал, или забыл?

– Пятнадцатилетней? – Тони на момент отвлекся, обращая внимание на него. Выражение его лица красочно описывало все мысли по данному поводу.

– Ты обещала не рассказывать! – каков нахал! Он имеет наглость перечить?

– А Гитлер обещал не вторгаться в Чехословакию! – Несколько человек за соседним столиком обернулись в нашу сторону. Пару советов по хранению тайны для Хэппи Хогана: начнем с того, что лучше ее вообще не знать. Я зажмурилась, надавливая прохладными пальцами на веки, неровным жестом провела ладонями по лицу и попутно заправила волосы за уши. Как можно… жить с таким бескостным языком. – В этом вы с ним похожи.

Хэппи не нашелся с ответом. Зато Старк был готов вставить лепту в любую погоду:

– Здорово. Теперь, когда вы все выяснили, может, расскажете, что вы еще от меня скрываете?

– Ничего мы не скрываем, это…

– Это секреты, – перебил он, не давая договорить, – иначе говоря – катализатор, способный разрушить любую дружбу.

– Это право на личную жизнь, – начинается. Я неизменно закипала с его непробиваемости, Старк явно не намеревался отступать. – Я делюсь с тобой всем важным, что со мной происходит, но я ведь не донимаю тебя историями о Снежке, потому что это не имеет никакого серьезного значения. В конце концов, ты и сам не постоянно распространяешься, как и с кем проводишь ночи.

– Я как раз таки распространяюсь, – как всегда: выхватил из контекста лишь ту мысль, какая ему импонирует, игнорируя основную, – не моя вина, что ваш девственный дуэт вечно затыкает уши и фукает, стоит мне рот открыть. Если, – внезапный акцент на слове, – еще девственный.

Тишина длилась пару-тройку секунд. Тяжелая, напряженная тишина за маленьким столиком.

– Прости, что?

На лице наконец-то отразилось отношение к внешнему миру: раздражение, издевка, скепсис; Старк фыркнул, откидываясь на стуле и скрещивая руки на груди.

– А что тебя так смутило? Я прекрасно разбираюсь в таких, как Киллиан, и прекрасно знаю, что им нужно от девушек, вроде тебя.

Жар заливал щеки. Унижение, смущение, злость. От эмоций начали тихонько трястись руки.

– Девушек, вроде меня? – голос предательски дрогнул, наталкивая на очень некстати всплывшее осознание: либо следующей стадией будут крики, либо слезы.

Под кожей кололо. Нервный клубок в горле вот-вот грозил разорваться.

– Есть такое негласное мужское соревнование. Называется «сколько девственниц ты порвешь, и как быстро тебе даст очередная дурочка», – он издевался – нарочно, очевидно, раскидываясь гадкими словами, от которых даже воздух становился грязным.

– Тони, – возмущенный голос вмешавшегося Хэппи. Непременно бы оценила, да вот только с чьей подачи все это началось?

Карие глаза напротив буравчиком раздражали кожу, будто подавляя морально своей убийственной внутренней энергией.

– Ты, – твердо не получилось – на высоких нотах, приглушенно, – ты даже понятия не имеешь, как мы общаемся. Ты ничего не знаешь о нем и не знаешь, как он ко мне…

– Я знаю, что у него есть девушка, этого достаточно, – грубо, резко, звучно. Молотком по нервам.

– Послушай себя со стороны! – что за бред он вообще несет?

– Это ты хоть раз послушай, – резкое движение вперед, уперся животом в стол. – Мы знакомы, ясно? Она из другого города, приезжает к родственникам на праздники, и такую, как она, он точно не бросит ради тебя, – эффект пощечины, выбивший все ответные реплики из головы. – Для типов, вроде Киллиана, в одноразовом промискуитете без обязательств нет ничего особенного. Это даже престижа добавляет, если угодно. И вместо того, чтобы включать в себе неблагодарную эгоистку, могла бы просто поблагодарить за предупреждение!

– Тони!

– Да пошел ты, – я с шумом отодвинулась на стуле, хватая не слушающимися пальцами телефон и поднимая с пола сумочку за лямки.

Поблагодарить?

Держаться удавалось, но видел бог, еще чуть-чуть, и я буду готова дать волю злым слезам.

Поблагодарить за то, что назвал меня второсортной девственницей, которая не в состоянии привлечь парня просто потому, что я – это я?

– Точно, сделай еще меня во всем виноватым! – слова стальными шариками ударились в спину и со скрежетом покатились по бетонному полу школьной столовой. – Ну и отлично!

Толкнуть кого-то плечом, протиснуться через хлопающие в разные стороны двери в коридор… кто-то недоволен? Плевать.

Казалось, от ярости вот-вот вспыхнут ресницы.

Шаги – тяжелые, явно не девчоночьи – за спиной. Легкое прикосновение пальцев к плечу.

Какую часть фразы «пошел ты» он не понял?

– Эй…

Я покачнулась, останавливаясь так резко, что едва не потеряла равновесие. К черту – наугад. Быстрый разворот, замах, звонкий шлепок пощечины, подозрительно смешанной по своей силе с попыткой по-настоящему ударить. Мгновенные колики по всей ладони.

Сердце, так гневно колотившееся несколько секунд назад, заледенело и оборвалось, разбившись в желудке на сотню мелких осколков.

Стив Роджерс пораженно дотронулся до вспыхнувшей щеки, напоминая застывшую в немом изумлении рыбку. Никогда бы не подумала, что у него такие пухлые губы.

О, господи.

– Боже, я, – я сделала шаг к нему, в неуверенности приостановилась. Прижала ладошки к собственному рту. – Стивен, прости, боже…

– Было не больно, – он поднял руки в защитном жесте, заверяя словесно, точно готовый в противном случае отразить повторную попытку нападения. В одной из них я заметила зелено-белый учебник. – Ты забыла на биологии, – проследив за моим взглядом, он подал печатный экземпляр. – Я хотел отдать в столовой, но… – противительная частица и образовавшаяся пауза свидетельствовали лишь об одном: он видел или, возможно, слышал нашу перепалку с этим… этим.

Даже набравший массу и обзаведшийся популярностью в кругах носительниц юбок, Стив Роджерс оставался все тем же Стивом Роджерсом – мальчишкой с огромным сердцем, всегда готовым помочь любому, кто в этой самой помощи нуждался. Каким перевелся в нашу школу несколько лет назад, переехав из… стало резко стыдно; я даже не удосужилась запомнить, какой город имел статус его родины.

Он столько раз лез в драку, не имея никакого физического превосходства перед противником, «борясь» за «правое дело»; он с таким почти неразумным постоянством прощал и протягивал руку, покуда большинство вопиюще не ценило его моральных качеств. Стив был из тех, кто усаживался за предпоследнюю парту и что-то бесконечно чертил карандашом в скетчбуке, не замечаемый толпой, но замечающий всех.

Девяносто процентов учащихся старшей школы могли бы многому у него поучиться.

Я сконфуженно приняла книгу.

– Спасибо, что забрал, – учебник притянут к груди.

Стали заметны несколько зевак, чуть ли не затаившие дыхание в ожидании дальнейшего разворота событий. А у Стивена красивый джемпер. Ярко-синий, практически васильковый, с выглядывающим воротничком рубашки. И всегда безупречно причесанные волосы. Он напоминал парня годов пятидесятых, случайно затерявшегося в не своем времени; такие обычно рассекают улицы на грузных ревущих мотоциклах, пьют коктейли с высокой горкой взбитых сливок, слушают джаз и читают в библиотеке Джека Керуака.

– Ничего особенного, – он эфемерно взмахнул рукой и рассеянно потер шею. – С тобой все точно хорошо?

Да, просто видеть здесь мало – наверняка слышал.

– Могло быть и лучше, – главное – вовремя закусить губу и приказать себе не расплакаться, – но это… бывает. Пройдет. Просто иногда кажется, что мир сошел с ума, – я попыталась улыбнуться, надеясь, что Роджерс тоже перестанет выглядеть стесненным.

– Мир в порядке, – он спрятал руки в карманах брюк. – Это с людьми что-то не так.

Я поправила съехавшую с плеча сумку и еще раз поблагодарила Стивена, получив ответ: «Любой бы поступил так же». Мы распрощались до встречи на литературе.

Нет, Стив; не любой, уж поверь.

На мгновение мне показалось, что на входе в столовую неловко топтались две до боли знакомые фигуры, но думать об этом уже решительно не хотелось.

Он невероятно прав. С людьми, определенно, что-то не так.

========== 9. ==========

Иногда трудно судить здраво, попав в западню между чувствами и обстоятельствами, но мне удалось; пальцы успели сжаться на бумаге, смяв края, после чего легкие сотряс усталый вздох. Провались ты пропадом.

Рисунки с изображением Старка шлепнулись на стол, я – в крутящееся кресло. День, когда я порву их на мелкие клочки и стряхну в мусорный бак, еще наступит, и, к великому сожалению, не сегодня. Наверняка это будет осознанный жест – сродни тому, как выбрасывают прошлогодние тетради, смирившись с фактом бесполезности записей и нескольких пустых листов в конце. Я сделаю это, когда мы окончательно разрушим друг друга, а сердце настолько устанет болеть, что наплюет на все. Когда придет бесповоротный конец. Когда он уедет, пообещав навестить на Рождество, а я кивну, якобы веря и подписываясь на несколько месяцев ожидания, потому что буду знать: он уже не вернется. А я уже не жду.

Когда злость за опять растоптанные чувства уйдет, и останется лишь сожаление. Скорбь по тому, что мы сами все испортили.

Я сменю прическу и, оглянувшись назад, пойму, как много утекло воды, и сколь сильно я повзрослела. Его взгляд подернется серьезностью – он действительно осознает груз ответственности за корпорацию, котирующуюся на самой Нью-Йоркской фондовой бирже. И тогда все просто потеряет смысл. Тогда померкнут последние воспоминания, сотрется четкость образов, и рисунки превратятся в пресловутые ненужные школьные записи. Они будут только занимать место на полке университетских конспектов; после – взятых домой рабочих папок, ведь расчеты снова поперепутали со страшной силой, и кому, как не тебе, сидеть с ними, исправляя до глубокой ночи. Жутко думать, каким тленом пахнет от «взрослой жизни», но еще хуже осознавать, что ты неизменно движешься по траектории «родился-крестился-умер», и свернуть с нее можно лишь в одном случае: став маргиналом, переехав на улицу и откинувшись от голода или туберкулеза.

Я небрежно забросила листы в папку. Нет; не постучал пока в двери день, ознаменованный уборкой в книжном шкафу.

Тяжело вздохнув, вытянула руку и щелкнула выключатель настольной лампы. Четырежды. Озарение мягким желтоватым светом чередовалось с сумеречным полумраком. Ноги откровенно мерзли, соприкасаясь с холодным полом, хотя окна были плотно закрыты. Ужасный день.

Просто. Ужасный. День.

Я позволила себе порядка получаса просидеть в тишине и темноте, совсем не по-девичьи закинув скрещенные в лодыжках ноги на стол и сцепив на животе пальцы в замок, до упора откинувшись на крутящемся стуле. Кажется, последний раз я превращалась в такую флегму в начале прошлого года, перед зачетом по тригонометрии, когда миссис Диксон (ныне уволившаяся, хвала небесам) фактически извела меня, имея извращенное увлечение выставлять слабых учеников идиотами перед всем классом. Разница между ситуациями была лишь в том, что меня пытался успокоить Хэппи, называя миссис Диксон «старой мерзкой жабой», а сейчас он выступил в роли энзима.

Забавно, как взаимозависимы друг от друга люди. Иной раз эта связь может спасти тебя от падения в пропасть, а при чуть измененном раскладе событий – свести в могилу.

Самое мерзопакостное, что мы все равно помиримся. Не скоро – сего я сама лично не допущу; хватит спускать каждый проступок с рук, надоел. Люди хорошо привыкают к бескорыстной эмоциональной отдаче со стороны. Доброта со временем начинает казаться чем-то самим собой разумеющимся. Только голову морочат все по-старому.

Потерявшись во времени, глядя в одну точку и не замечая пустоты внутри черепной коробки, едва не упустила момент, когда на первом этаже хлопнула входная дверь. А меню нашего ужина представляло собой красочный белый лист.

Я опрометью кинулась на кухню, минуя отстегивающего кобуру отца.

– Привет, – только и донеслось вслед.

– Угу, – подхватив кастрюлю, поочередными манипуляциями наполнила ее водой и водрузила на конфорку. Спагетти – конечно, не лучшая альтернатива каким-нибудь куриным ножкам в соусе, но Майку, полагаю, после утомительного рабочего дня не столь принципиально, чем забить желудок до отказа.

– Тебе посылка пришла, – он положил маленький пакет на стол, напоминающий пухлый конверт-переросток. Я покосилась на него мимоходом, включая чайник. Заказ двухнедельной давности.

– Круто.

– Не вскроешь? – почему бы ему не заняться своими делами?

– Это шарф, я знаю, как он выглядит, – зимние шарф и шапка, если точнее. Полосатая расцветка. Помпон в полголовы, длинные кисточки – совершенно ничего особенного и интересного; причиной покупки был только тип пряжи, стоявший в описании – гарантия тепла и мягкости. Знай папа, за какую простоту, продающуюся на каждом углу в том же «H&M», я переплатила сумму доставки, наверняка бы скептически приподнял бровь и не нашелся с ответом. Хотя вещи его не интересуют в принципе. Тем более из моего гардероба.

Майк выдал под нос нечто невнятное, похожее на смесь «а» и «м-м», удаляясь в гостиную. Я вытащила из ящика упаковку макарон, ощущая еще больший прилив усталости; не вина отца, что мой лучший друг – чертов идиот.

Никто вообще, кроме меня, не виноват, что я влюбилась в придурка.

Баночка с пармезаном агрессивно соприкоснулась со столешницей. Какой же он осел.

Какая же я дура.

***

Хороший сон способен облегчить жизнь и на несколько процентов снизить уровень хандры. Впрочем, любой подъем настроения – явление временное и страшно капризное.

Стоило увидеть маячившую в коридоре фигуру в футболке с длинным рукавом, как всяческие зачатки благоприятного положения дел улетучились во вселенское небытие. Уже мило кудахтал с какими-то девицами. Мудак.

Я нарочно громко хлопнула дверцей локера и прошла к кабинету, показательно игнорируя этого самовлюбленного павлина. Считает, что он прав? Пожалуйста. Катись, пожалуйста, в ад.

В языке нет костей и твердых структур, но никто не давал гарантию, что он не способен разбить сердце.

Исключение из двойной политики отрицания составлял Хэппи, чувствовавший себя явно виноватым и потому хохлившийся на манер воробья на морозе каждый раз, едва я мелькала в зоне видимости. Он кидал виноватые взгляды исподлобья и очевидно намеревался подойти, да мужская солидарность, надо думать, не дозволяла. Да и на здоровье. Давно пора научиться нести ответственность за собственные слова и решения.

Усугубило ситуацию неладное напоминание о грядущем рождественском бале. В организационные ряды полезли те, кому моторчик в одном месте жить мешал, да те, кому не терпелось заработать толику популярности на привилегированных правах руководителей. Иными словами: выскочки и жертвы моды, кажется, начавшие готовить наряды еще в первых числах сентября. Ни к первой, ни тем более ко второй категории я себя не относила.

Посещать интернет-магазины с красивыми платьями – хорошо; смотреть, каким несуразным мешком они висят на тебе, и сдерживать порыв упасть в обморок при виде цены – не по моей части.

А в свете последних событий желание идти на такого рода мероприятие и вовсе свелось к плюгавому минимуму.

Слишком много головоломок: где взять платье, которое бы сидело красиво не только на модели, выглядело недешево и стоило приемлемо; что делать с волосами, дабы не встретиться лицом к лицу с ситуацией «а, Поттс и кудри, кто бы сомневался»; как накраситься, если твои руки растут немного не из того места… все чересчур затратно. Эмоционально и финансово. Отрицательно сказывалось на нервной системе.

И терзали меня подозрения, что едва ли Майк раскошелится на какой-то школьный вечер, а собственных средств вряд ли хватит даже на туфли – не только Хэппи не умел копить ресурсы.

Мечты рушились, сродни надеждам зависимого игрока в покер, поставившего на кон все свои сбережения и осознавшего дышащее в спину поражение. В довершение ко всему вспомнилось, как я со вступлением в подростковую пору мечтала об этом вечере: с кем пойду, какого цвета наряд буду искать, под какую музыку и как танцевать. С кем, разумеется, было ясно, точно небо в знойный июльский день; пару-тройку раз и сам Старк давал подтверждение, что явится туда исключительно в моем сопровождении. Логично, как ни крути – мы ведь лучшие друзья. Никоих сомнений в отношении одного из главнейших событий зимы не возникало. А теперь…

Теперь если оное и имелось, то в единственном экземпляре, и выражалось в определенно не скором дне нашего «примирения». Виной были два фактора: первый зависел от того, сколько времени мне потребуется, чтобы «оттаять»; второй – от того, в какой мере наличествует у него ум, и собирается ли он им пользоваться не только в вопросах ядерной физики.

Нора Уэшвилл вызвалась ведущей; заявление ни разу не удивило. Лишь поставило под сомнение интеллектуальные задатки директора, давшего ей право распространять свое влияние вплоть до выбора музыкальных композиций. Какую программу способна составить особа, питающая слабость к коллекции однотипных проходных фильмов на тему уличных танцев? Детские фантазии об адажио из «Щелкунчика» вырвались из хлопушки, превратились в блестящую пыль и осели на пол. Готова спорить на что угодно: предложи я использовать на вступительной части вечера примитивный выход девочек из младших классов под па-де-де «Танца Феи Драже», ставшее своего рода классикой рождественских композиций, меня заткнут на полуслове.