Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

– Это все?

– Да, это все.

Он фыркает, а я чуть не путаюсь в ногах, когда разворачиваюсь и с наигранной стремительностью удаляюсь в сторону игровой площадки.

Боже. Так глупо, что хочется удавиться.

Я погнала мысли прочь, не желая ни на минуту задумываться о том, какого черта только что произошло, здесь – до начала урока оставалось всего ничего. К тому же, день вряд ли улучшится, если я поддамся собственной рассеянности и начну спотыкаться на ровном месте, подставляться под мяч и прочее, прочее, прочее, слишком увлекшись очередной порцией бессвязных рассуждений и внутренним монологом о насущном.

Я всегда успею погрузиться в состояние, когда снова и снова прокручиваешь в голове разговор и подыскиваешь аргументы, а сама дискуссия-то давно закончилась. Куда привычней будет заниматься этим перед сном, чтобы утром, по традиции, проснуться с тяжелой головой и выматывающим организм на износ недосыпанием.

Придирчивый взгляд Хогана, и впрямь нашедшегося на лавке, был обращен к моим ногам.

– Что за мода пошла у девчонок ходить в этих серых колготках?

Я закатила глаза, подходя к нему ближе и плюхаясь на свободное место рядом.

– Это называется «лосины», Хэппи.

– Обрезанные колготки, – упрямо возразил он, вызывая во мне неконтролируемое желание снисходительно улыбнуться. – В них все на виду, даже белье просвечивается.

Говорит, как моя бабушка.

– Не правда, я проверяла. И вообще, откуда такой резкий негатив?

Хоган нахохлился и стушевался, напоследок окинув обидчивым взглядом мои колени.

– У Кристи такие же.

Ах, Кристи. Опять что-то не поделили.

Я хмыкнула, назло вытягивая ноги вперед так, чтобы хоть клочок, но попал в его поле зрения.

– А если бы ты встречался с этой… не знаю даже, как ее зовут – новой нынешней Тони, – ты бы ворчал, едва завидев косметику на моем лице? Из вредности, в качестве протеста всему женскому роду.

– Там не в косметике дело, а в пластике.

– Губы можно сделать при помощи уколов гиалуроновой кислоты, это не пластика. Как и наращивание ресниц.

– Ресницы-то тут при чем?

Я пожала плечами.

– Просто думала однажды сделать их.

Красноречивости во взгляде Хогану было не занимать. Пожалуй, на сей раз он явственно переиграл.

Ну, а что? Признаю, грешна – иногда, глядя на доморощенных Барби, что ошиваются вокруг Старка, и не о таком задумаешься. Только слишком много факторов играют «против»: будь то страх боли, сложность в уходе, череда возможных рисков или стоимость процедуры; ни длиннющих ресниц мне с тем, как я сплю лицом в подушку, ни пышной груди с дикой боязнью ложиться под нож не видать. Наверное, оно и к лучшему. Я не располагала ни средствами, ни тем более временем, чтобы «перекраивать» себя до стандартов навязанных масс-медиа «идеалов». В математике бы сперва разобраться. А там – выкрасть часок для сна… жизнь, словно в замкнутом порочном кругу.

– Хотя, может, в спортзал однажды начну ходить, – я не заметила, как начала рассуждать вслух. – Может. Быть. Когда-нибудь.

С вероятностью в двадцать процентов из ста.

Носки кедов методично сталкивались друг с другом от безделья.

– Зачем? – Хэппи по-прежнему оставался моим единственным вынужденным слушателем. – Ты же итак худая. Даже слишком.

– Ты думаешь, у худых нет целлюлита? – о, это знаменитое великое заблуждение. – Хочу хоть немного в весе набрать и, – запнулась, нервно закусила губу, – попу накаченную.

– По мне, так у тебя все с этим в порядке. Говорю, как мужчина, – от той серьезности, кою он попытался изобразить, хотелось смеяться. Не злобно.

Мужчина, как же. Мужчина, видевший женское тело только по ту сторону экрана монитора в контексте весьма специфичных жанров мультимедиа.

«Было бы все в порядке, – я вздохнула, переваривая в котелке далекие от приятных мысли, – все, глядишь, шло бы совсем иным чередом».

Наши недовольные стоны прозвучали в унисон с голосом вошедшего тренера.

«Справедливость в рамках трио» или «чередование пар» по дням – погода за окном менялась, отношения рушились, точно карточный домик, взгляды на жизнь совершали радикальные виражи, а установленное некогда в глухую эпоху Меровингов правило все еще продолжало действовать если не в рамках обычных занятий, то на уроках физкультуры – определенно.

Какой дурак из нас троих его придумал? Кажется, пальцем показывать бессмысленно.

– Да ладно тебе, – Хэппи неловко подпрыгнул, пытаясь закинуть мяч в корзину, однако предсказуемо промахнулся. – Сколько раз мы к этому возвращались? Миритесь уже, наконец.

– Хоган, – тихо рыкнула, выбивая мяч из его рук; ого. Даже получилось. – Делай, что хочешь, но играть с ним в одной команде я не собираюсь.

И дело не в том, что он ведет себя на поле, как форменный засранец. Боюсь, это я утрачу над собой контроль в самый ответственный момент, засматриваясь на него, как одна из кучки глупых куриц, день и ночь пускающих слюни на прекрасного Энтони Эдварда Старка.

Фу. Представлять тошно.

– Хватит быть такой злюкой, – он почти с обидой покосился на отобранный спортивный инвентарь. Нет, Хэппи, не надо тренировать жалостливую тактику мольбы с секретным оружием «щенячий взор» – не сработает. – Мне не нравится эта версия Вирджинии Поттс.

Чувствительность Хэппи – единственный барьер, всегда удерживающий меня в рамках.

Я медленно вздохнула, прикрывая веки, и потянулась к заколке, распуская волосы. Воспоминания закружились калейдоскопом, замелькали картинками прошлого и коснулись слуха отголосками призрачных голосов, образов, теней чувств.

Вот девчонка с хвостиком прячется за спинами одноклассников и ленивой рысью перебегает с одной половины зала на другую, надеясь, что никому не придет в голову подать ей мяч.

Вот – теряется, когда ей не оставляют выбора и начинают игру в три передачи, и что-то кричит в стремительно удаляющуюся спину.

«Иногда я тебя просто ненавижу».

Попытка вновь собрать волосы в подобие надлежащей для занятия формы; внешне все та же девчонка в простой футболке. Содержимое – такое, что сама не признаю. Люди не замечают, как они меняются, и не могут проанализировать, какими были раньше, да в чем заключаются те самые метаморфозы – полнейшее отсутствие конкретики, они не помнят прошлых себя. И это пугает.

Что это за коррективы, внесенные внешними факторами, и как остановить запущенный механизм ментальной трансформации? Я не хотела быть продуктом эволюционного излома под наблюдением Тони Старка.

Больше всего на свете мне желалось стать той Вирджинией Поттс, которую я забыла. Мне казалось, что я теряю себя, некий внутренний стержень, весь набор качеств, бывший мне присущим, и слепо тычусь о стены, не находя эфемерной, несуществующей тени. Словно мной поиграли, неумеючи, а на протяжении долгого времени старательно стирали, как мел о доску. И вот теперь – совершенно голая, вывернутая наизнанку, обезличенная, подобно одной из ста фигурок на конвейере, стою напротив дурацкой волейбольной сетки, глядя сквозь взволнованные глаза лучшего друга.

Хэппи переживает. Конечно. Мы за пять лет со Старком столько не ссорились, сколько за последние несколько месяцев.

– Извини меня, – закушенная губа. Привычно. Правильно. – Я… давай поговорим позже? – пальцы запутались в сетке, едва зал огласил свисток тренера. – Сейчас не лучшее место для объяснений.

Хэппи кивнул, молча сверля меня взглядом – вероятно, намекая, что без детальной дискуссии по косточкам вопрос не оставит, но возвращать ему зрительный контакт не хотелось совершенно. Мысленно с десяток раз поблагодарив его за «акт проявленного милосердия», нырнула под сетку, меняя команду.

Сколько раз мы к этому возвращались? Не знаю, Хэппи. Я эмоционально выпотрошена и не могу твердо стоять на ногах, удерживать груз беспрестанно наваливающихся проблем, потому что мои кости превращаются в порошок.

Нужно быть законченной психопаткой, чтобы связаться со Старком. Мне оставалось лишь облачиться в специфичную белую рубашку.

Пропускаю подачу.

Волейбол я тоже ненавижу.

Звонок с урока звенит быстрее, чем я успеваю трижды с глухим стуком врезаться коленями в твердый паркет, тормозя ладонями в попытке на грани провала спасти лицо от встречи с полом. Мимо ушей пролетает очередное оскорбление – Хоган был прав, у Сальгадо не все в порядке с головой.

И, кажется, я говорю это вслух.

По крайней мере, внезапно воцаряющаяся тишина режет уши.

Габриэль напоминает мне быка из своей родной страны, который взбешенно раздувает ноздри перед тем, как кинуться на красную тряпку.

– Что ты сказала?

Что я сказала? Хрень я сказала, милая Габи. И жизнь моя – тоже хрень.

– Что слышала? – я иронично пожала плечами, не имея никоего рвения продолжать бесполезный разговор с человеком, по уровню зрелости отстающим от меня на десяток лет. – Лечи нервы, Габриэль. Ты живешь в рамках общепринятых образцов поведения и психологических установок, определяющих нормы функционирования индивида в обществе, социализируйся соответственно. Не как духовно неразвитое лицо, – добавила на всякий случай, опасаясь быть непонятой.

Впрочем, на осмысление сказанного Сальгадо не разменивалась – это я поняла легко и очень быстро.

До прохода, отделяющего спортзал от коридора, оставались считанные шаги.

Моя голова соприкоснулась с полом быстрее, чем в пределах черепной коробки успела шевельнуться запоздалое: «Какого черта?». В глазах потемнело и зарябило цветными кругами. Дыхание выбило, когда нечто тяжелое буквально вмяло меня в паркет, не позволяя ни шевельнуться, ни наполнить точно сжавшиеся от тяжести легкие воздухом.

– Теперь ты меня слушай, принцесса, – большущая рука вцепилась в волосы и резко потянула назад, вырывая из груди бесконтрольный вскрик на высоких тонах. Боль, моментально прошибившая все тело, вызывала у меня сравнение с разрядом на электрическом стуле – каждый нерв будто натянули, подобно струне, и резко на ней сыграли.

– Совсем уже?!

– Если я услышу…

Оказавшись на боку, пусть и придавленная мясистой мощью чужого колена, я долго не думала – двинула локтем куда-то назад, на удачу. Судя по ощущениям влаги и твердости, попав прямиком в открытый рот.

Брезгливое желание вытереть локоть оказалось даже сильнее того, чтобы подняться на ноги и со скоростью Белого Кролика умчаться в спасительную нору.

– Ах ты ж сука, – я почти успеваю проститься с целостностью костей, когда чувствую железный захват и фактически представляю, в какое положение вывернется мой локоть в следующий момент – все-таки в том, чтобы быть дочкой копа, есть маленькие сомнительные преимущества, а сомнительными они были как раз-таки потому, что в силу своей природной субтильности и излишней альтруистичности я не всегда могла применить имеющиеся знания «как правильно бить противника» на практике, – но этого не происходит.

Вместо успевшей разыграться фантазийной модели грядущего слуха достигает похожий на поросячий визг Габриэль, столь извращенно завуалированный под фразу: «Отпусти», но ответная реплика теряется в разнесшемся по залу звуке из звонкого свистка тренера.

Чужие руки обхватывают меня в области подмышек и без особых усилий тянут вверх, помогая мягко встать на две свои. Едва уловимый запах мяты и лимона, светлый оттенок кожи, мелькнувший перед глазами – мне не нужно было видеть лица Роджерса, чтобы определить именно его присутствие за спиной.

Как и не нужно было теряться в догадках, кто именно оттащил от меня эту психопатку.

Я почти не дышала, потерянно жавшись к значительно превышающей ширину моих плеч груди Стивена, с совершенно пустой головой уставившись на Старка, разбрасывающегося гневливыми репликами то в адрес тренера, то, вкупе с мечущимися во взгляде молниями, в адрес Сальгадо. Я не слышала, о чем все они говорят.

Мне хотелось нажать на несуществующем пульте кнопку паузы, и в момент воцарившегося затишься вывести его из зала, чтобы заключить лицо в ладони и, совсем как раньше, выдать какую-нибудь чепуху из серии «тише, все хорошо», безотказно срабатывавшую после каждой драки, в кои Тони был горазд ввязываться.

Но я просто смотрела, не в силах сдвинуть приросшие к полу ноги.

Только с появлением Хэппи демоны в груди усмирились, уступив странной пародии на спокойствие. Он не даст ему переступить черту.

Все обошлось.

***

Сложно определить, что конкретно подразумевала Лесли под своим: «Боже мой», когда наше многострадальное трио объявилось на пороге дома; держу пари, увидеть меня в обществе двух парней сразу – зрелище не менее эпатирующее, нежели рассеченный лоб.

Растрачивать силы на повествование не пришлось – мальчишки справились с поставленной задачей на ура, я и рта не раскрыла. Еще и приукрасить умудрились, поганцы.

Мне оставалось тихо шипеть сквозь зубы каждый раз, когда убийственно пахнущая ватка прикладывалась ко лбу.

– Надо было стукнуть ей затылком по носу, – тоном, каким обычно рассуждают о погоде, проронила Лесли, придирчиво осматривая мое лицо на наличие видимых повреждений. – Хоть ты и не мужчина, но боевое ранение тебя даже красит, – она ободряюще улыбнулась мне и обратилась к разложенным по периметру столешницы упаковкам от пластыря, собирая мусор воедино. – Я схожу в ванную, никуда не вставай, – у, как повелительно. – Никто точно не голоден? У нас на обед запеченная рыба.

Парни вразнобой неубедительно соврали о своей сытости, явно стесненные столь непривычным для них фактом присутствия в моем доме женщины. Правда, стоило доктору Харрис скрыться в районе лестницы, Хэппи нагло потянулся к вазе с фруктами.

– Нет, ну как ты ее, а!

Я фыркнула, и, несмотря на запреты Ли, слезла со стула да направилась к графину с водой.

– Уместней говорить, как отделала она меня.

– «Духовно неразвитое лицо», – продолжал разливаться соловьем Хоган, будто не слыша моих фраз. – Это ж надо было придумать!

Я сделала долгожданный глоток.

– Слово «быдло» прозвучало бы неэтично.

Смешок, достигший слуха, принадлежал Тони:

– В этом вся ты.

Зрительный контакт продлился не долго – Старк поспешил отвернуться, стоило мне поймать его взгляд.

Впрочем, Хэппи, кажется, никоего подобия неловкости и заминки, вызванной его замечанием, не приметил. Он продолжил придирчиво разглядывать вазу, пока, наконец, не вытащил оттуда зеленое яблоко.

– Фколько ты весишь? – пробубнил он, откусывая от фрукта почти одну четвертую часть сразу.

Вопрос сбил с толку. Я нахмурилась, не совсем понимая его смысла, и теряясь на виражах смены тем.

– Сорок семь или сорок восемь, я давно не взвешивалась.

– Вот! – указательный палец укоризненно взметнулся в мою сторону. – А я что говорил? Кожа да кости. Никаких залов! – безапелляционно отрезал он и вновь вгрызся в несчастное яблоко. – Чудо, как она тебя не раздавила на месте.

Я только качнула головой, отчего невидимые чугунные шарики в ней со звоном перекатились с одного полушария к другому; спорить с Хэппи бессмысленно, да и мозг изрядно трещал по швам.

Он вновь завел дискуссионную шарманку о Габриэль Сальгадо. На этот раз сравнивая ее весовую категорию со своей. Суть слов не укладывалась в развороченном, подобно улью, сознании, зато они добротно били по вискам, вызывая навязчивые и ноющие приступы боли.

С приходом Лесли события ускорили свой ход; мальчишки засобирались, и даже объявившийся на кухне Снежок не смог удержать Хэппи – заядлого любителя падать перед ним на колени и причитать: «Ко-от, эй, кот! Посмотри на меня, дай мне лапу, кот».

Лишь в коридоре мне удалось поймать Тони. Я не хотела его одергивать, но рука сама потянулась к чужой ладони, а когда пальцы сжались, назад отступать было поздно.

– Спасибо, – я не стала распаляться в речах. Впрочем, его это вполне устроило.

Старк устало улыбнулся, на секунду сжимая мою руку в ответ.

– На то и существуют друзья, м?

И он ушел, не сказав больше ни слова.

========== 15. ==========

Она для меня – всё:

Недостижимая мечта,

Забытая песня,

Недосягаемая.

Я не хочу, нет,

Я не хочу быть таким.

Я не позволю этому чувству овладеть мной…

Slipknot – Vermillion Part 2.

Я перестала спрашивать себя: почему?

То ли устав от отсутствия ответов или хотя бы намеков, к ним ведущим, то ли, перебрав все допустимые и даже самые безумные варианты, изнурила себя морально до такого состояния, когда уже становится все равно. Я перестала задаваться вопросом, почему Тони делал те или иные вещи, ибо перестала видеть в этом смысл.

Для меня представляло куда большую значимость сохранение того, что еще можно было сохранить, а не проча того, что держало нас на плаву какого-никакого общения друг с другом. Возможно, в этом усматривался наш извечный конфликт: он был абсолютной, чистейшей разрушительной силой, в то время как мне отводилось олицетворение силы, скорее, созидательной. Для благополучного союза двух крайностей важно было удержать равенство и не дать центру сместиться в ту или иную сторону – сродни тому, как балансирует над пропастью в цирке канатоходец.

К тому же, сам Тони едва ли загорелся бы рвением что-либо «обсуждать». Да и какой смысл, если утекло слишком много воды? Бежать от любой ответственности всегда было его естественной моделью поведения, дающей шанс укрыться от многих лишних вопросов – надо только с самого начала притвориться, словно ничего не произошло.

Он пропустил через себя пару-тройку девиц, я купила новое пальто и сдала со Стивом доклад на «отлично», а мартовское солнце растапливало грязные островки серого снега – последние дни февраля выдались на редкость холодными, но пушистой и искрящейся, характерной для зимы стихии не подарили.

Я не заметила, как пролетел и без прочего короткий в календарном ряду месяц; в основном мой распорядок дня состоял из уроков и Роджерса, к которому я за время, проведенное вместе за кипой разношерстных материалов, с упоением прочесывая интернет-ресурсы в поисках необходимой информации, успела почти прикипеть. Во всяком случае, он не раздражал, и мое молчание его не вводило в замешательство, что было на руку в первую очередь – в большинстве своем я была чрезвычайно пассивным собеседником, предпочитающим тишину пустой болтовне, и, пусть со мной бывало убийственно скучно, я, по крайней мере, никогда не была заискивающей лицемеркой и ханжой, вытягивающей из людей горячие подробности личной жизни с целью пустить свежую сплетню.

Думаю, это не так уж плохо.

Майк впервые за доброе количество лет взял двухнедельный отпуск и отправился с Лесли в Грецию, откуда они стабильно и ежедневно присылали красивые фотографии и рассказывали о довольно очаровательных туристических казусах, какие могут произойти в стране с совершенно отличным менталитетом. Денег, что он оставил мне на период «выживания», хватило сполна, чтобы обзавестись несколькими новыми блузками, юбками и красивым небесно-голубым шарфом. Безусловно, я отложила необходимый минимум на пропитание: огромная пицца на заказ обходилась недорого и подъедалась маленькими порциями в течение нескольких дней. Вторая неделя была посвящена сандвичам и замороженным полуфабрикатам быстрого приготовления.

На худой конец, в холодильнике оставались яйца, а в ящике кухонного гарнитура – целая пачка спагетти, но я успешно обошлась без крайностей.

На корм Снежку я потратила больше денег, чем на собственные обеды.

Куда сложнее, нежели в одиноком заключении дома, где стало настолько тихо и темно, что приходилось включать по вечерам телевизор – создавать некое подобие текущей жизни, дабы рыжему пуфику было веселее, – обстояли дела за его пределами.

Я утратила всяческую способность понимать поступки и мотивы Тони.

В одной компании я пыталась вести себя максимально естественно: все так же позволяла себе отпускать в его адрес легкие шутки, какие раньше считались в порядке вещей; несерьезно подтрунивала в моменты, когда дела у него шли, словно через одно место, будто нарочно напоминая о маленьких «косяках»; изредка капризничала и отказывалась от прогулок втроем под предлогом головных болей – все это составляло основу нашей дружбы вот уже много лет. А теперь стремительно летело под откос.

Он вел себя чуть ли не назло всем моим попыткам воссоздать подобие прежних взаимоотношений. Сводил разговор с собеседником на нет, стоило мне оказаться рядом. Непривычно затихал и тем самым нагнетал напряженную атмосферу, что даже Хэппи, со всей его незатейливостью и приземленностью, начинал чувствовать себя неловко.

Избегал любого неосторожного физического контакта. За редкими исключениями начинал разговоры первым.

– Что? – с неприсущей мне резкостью спросила его однажды, оторвавшись от чтения и раздраженно приложив книгой о парту, когда терпеть этот пристальный, прожигающий взгляд стало буквально невыносимо.

Тони моргнул; рассеянно и почти сконфуженно. Карие глаза бегло осмотрели лицо, не фокусируясь ни на какой конкретной точке, дольше прочего задержались на лбу, увенчанном слишком медленно затягивающейся ссадиной после того столкновения в спортзале.

– Ничего, – уставились за мою спину, а затем и вовсе вперились куда-то в сторону, демонстрируя абсолютнейшую отвлеченность. За все оставшееся на перемене время Тони ни разу на меня не взглянул. И прощаясь – тоже.

Ощущение того, что все идет не так, взвинтило раздражение на тот уровень, где обычно тоненькая ниточка рвется, и человек теряет терпение.

Происходящее настолько развивалось вразрез с тем, как он вел себя в компании других девушек, что наглухо вставший в горле ком грозил разорваться от грызущего бешенства и обиды. Веселый, беспечный, активный и смеющийся. Полный жизненной энергии и желания отвечать на любой флирт, вопрос, предложение.

Не расклеиться было сложно, однако я через силу, которой уже не оставалось, заставляла себя держаться. Я напоминала себе куртку, которую порвала, когда бегала по подвалам с Беннером и Старком: парка расходилось по швам, но я упрямо пыталась придать ей «товарный» вид до тех пор, пока не смирилась с бессмысленностью затеи и не выбросила предмет гардероба на тряпки. Так и сейчас: я стремилась дать понять, что я прихожусь ему другом вне зависимости от времени и обстоятельств, и в любой критической ситуации он всегда сможет причалить к берегу, где его будут ждать, переполняемая абсолютной неуверенностью в том, что не свожу глаз с горизонта в поисках мелькающей мачты корабля, которого не существует.

Так было всегда. С тех самых пор, как я в начальной школе качалась на качелях в гордом одиночестве и все ждала, когда он обратит на меня внимание и подойдет, пока однажды кто-то не схватил раскачивающиеся цепочки позади и не сказал: «Привет! А я тебя помню, мы вместе играли летом».

В конце концов, что между нами произошло? Именно – ничего. Ничего внятного. Просто мы оба перебрали: кто-то с силой привычки и вседозволенностью, кто-то – с чувствами.

Так, наверное, случается. Передружили.

Шли последние учебные дни перед недельными пасхальными каникулами.

Мы сидели за рядом стоящими партами на географии, и вечно всем недовольная миссис Мюррей раскладывала перед нашими носами листы с результатами последнего теста, попутно ворча – вернее выразиться, согласно ее представлениям, озвучивала рекомендации и типичные ошибки, допущенные учениками.

Я географию не любила, но работа оказалась несложной, и высший балл в углу отсутствовал лишь по той причине, что миссис Мюррей никому их не ставила из вредности.

Листок Тони приложился к парте с таким остервенением, что впору было удивиться, как он не порвался от столь варварского обращения.

– За что «F»? – он не повышал голос – пока не повышал. Явление временное – мне ли не знать.

Миссис Мюррей взглянула на него поверх безвкусной, квадратной формы оправы. Ответствующий голос был суше пергаментов в гробнице:

– Вы не ответили ни на один вопрос.

Зря.

– Я ответил на все вопросы, – процедил сквозь зубы, с вибрирующим нажимом.

Если в таком состоянии Старка довести до ручки, он начнет раздавать советы из серии «протри очки», а потом засунет пресловутые в самое интересное место.

Мюррей поправила оправу на носу, тщетно практикуя не имеющий воздействия зрительный террор в отношении Тони, который, кажется, сатанел все больше с каждой секундой.

– В своем ответе вы не использовали предоставленные вам статьи, а некоторые предложенные варианты в тесте и вовсе зачеркнули, вписав одному вам известные данные.

– Потому что у меня под носом растет корпорация, котирующаяся на Нью-Йоркской фондовой бирже, уж мне порядка лучше известно, каков на сегодняшний день процент безработицы и без идиотских данных переписи населения за две тысячи десятый год, – если бы слова были материальны, реплики Тони летели б в Мюррей огромными шарами для боулинга, стремясь выбить в ряду зубов страйк.

– Вы продемонстрировали полное невладение материалом и свою некомпетентность, это отвечает на ваш вопрос о поставленной оценке?

– А я-то думал, в школах проверяют знания.

– Я проверяю знания, которые вы смогли почерпнуть из выданных мною статей и применить на практике.

Ее заклинило на своих бумажонках? Я чувствовала, что тоже начинаю раздражаться, хотя не имела к происходящему почти никакого отношения – просто ограниченность и зацикленность представителей ее поколения частенько отражалась на нервной системе.

– Эти статьи – бред!

– Тони, – мой шепоток смешался с возмущенным голосом Мюррей, напоминавшим дряхлеющую на ходу, рассыпающуюся телегу в условиях промышленного переворота:

– Этот «бред», – акцент, который она сделала на прямом цитировании, выглядел, скорее, нелепо, нежели вызывал эффект, на кой она рассчитывала, – результат долгих и упорных исследований, что вам, должно быть, неведомо, – попытка зацепить провалилась с треском, ибо Тони лишь презрительно фыркнул.

– Дайте Хогану калькулятор, и он напишет то же самое. Возможно, даже красочней, и вы не уснете на второй странице.

– Мистер Старк, – не исключено, что взлетевший тон предполагал продолжение о каких-нибудь рамках, однако Тони начало нести:

– Не моя вина, что у этой Сьюзи, – он покосился на статью и сморщился, явно передумывая озвучивать фамилию, – КПД мозговой активности близок к нулевому.

– Зато ваш, очевидно, не знает границ.

– По крайней мере, меня ждет МИТ, а не педагогический колледж.

Визгливое: «Мистер Старк!» ударило по барабанным перепонкам, когда я устало приложила ладонь ко лбу и прикрыла веки. Не исключено, что в недалеком будущем этот человек прославится в качестве личности с самым подвешенным языком во всей Америке – Мюррей лишь позорилась, пытаясь оказать на его совесть маломальское давление, да только для сего ее понятийно-терминологический аппарат был недостаточно развит, а «совесть» мистера Старка – задвинута слишком далеко, чтобы пробудиться и хотя бы порваться царапнуть своего владельца изнутри.

Я не удивилась ни капли, когда ему «посоветовали» покинуть класс, а от экспрессивности его «с радостью» едва не пронеслись от стены к стене электрические разряды. Судя по линии плеч и размашистому шагу – злого, как беса.

Это не было каким-то «тяжелым выбором», подразумевающим глубокие душевные метания; я только тихо шепнула Хэппи: «Соберешь мои вещи?» и, получив слабый утвердительный кивок, подхватила телефон и вышла следом, игнорируя в раз обратившиеся к моей спине взгляды немого стада.

Коротко выдохнула и пошла за этим адским вихрем, испепеляющий взор которого разве что буквально не разрезал бетон надвое.

– Тони… – Он замер так резко, что сумка со звучным шлепком ударилась о бедро. И лишь непривычное удивление отразилось в бешеных глазах. Что? Он против внезапного компаньонства или просто не ожидал его? Второй вариант казался мне диким, но со Старка станется.

Я поняла, что затаила дыхание, когда недостаток кислорода начал душить, подобно обернутой вокруг шеи змее.

Не знаю, зачем это сделала – жест, такой нелепый, не был чем-то жизненно необходимым или уместным. Наверное, потому, что по нервам слишком сильно ударило осознанием: он уходил. Опять, глубоко в себя, так, что мог вообще не вернуться, замыкался от меня в своей излюбленной скорлупе.

Ладони легко скользнули под опущенными руками и скрылись за спиной, покуда нос уткнулся в мягкую ткань футболки с длинным рукавом.

На какую-то секунду он напрягся, а я прикрыла веки, представляя, как он ненавязчиво и ловко выпутается из кольца объятий, отстраняясь. Вот он – рывок в бездну с головой. Натянутые до звенящей тишины струны волнительного ожидания, грань, когда он вот-вот отшатнется. Как одернул парой дней назад колено, стоило мне случайно задеть его под столом. Ощущение ставшей слишком прямой спины под пальцами.

Легкий запах его геля для душа впивается в легкие, раскурочивая их. Будто старым ножом под ребра – посылка из прошлого. Далекого и недоступного.

Помню, я уже спрашивала, почему он остался в нашем городе, не вернулся в Нью-Йорк или хотя бы не поступил в частную школу в Сиэтле, ежели у Говарда «было здесь дело». Тони всегда пожимал плечами, не отвечая ничего вразумительного. Сила привычки – наверное, это якорь для многих, и даже для такого человека, как Старк.

В конце концов, его родители находились в постоянных разъездах по более привычным для них местам; дома оставались лишь Тони да Джарвис, благодаря упорству которого особняк еще не превратился в груду щепок, погребенную под свалкой пивных бутылок.

Когда он поднял руку, я замерла, непроизвольно крепче сжимая пальцы на твердой спине и ожидая мягкого, но такого определяющего толчка – и тогда я точно полечу вниз, цепляясь конечностями за выступы до тех пор, пока тело не вывернет окончательно, не расплющит по земле в последней встрече с оной. Однако ладонь опустилась на мой затылок, неуверенно зарываясь пальцами в волосы.

Горячей спиралью нечто, не поддающееся разумному объяснению, закручивалось у меня в позвонке, рассылая свои теплые импульсы по всему организму. Поверхностное дыхание приятно щекотало шею.

На считанные секунды мы почти стали теми Тони и Пеппер, которыми были какой-то год назад.

Что с нами случилось?

Я уткнулась губами в его плечо, задерживая в себе этот запах настолько, насколько позволяли легкие.

Ответ незатейливо забирался подкорку: жизнь.

***

Само по себе время оттепели – уже романтика. Она во всем: в мягком солнце, бегающих по улицам собаках, в нас.

Но, кажется, любые явления расцвета природы и сопутствующих тому радостей упрямо обходили меня стороной.

Я крутилась перед зеркалом весь вечер с лицом, мрачнее тучи, то одергивая, то приподнимая чуть выше к талии юбку, искренне не беря за ум, отчего так нервничаю, покуда картинка с изображением Хэппи по другую сторону экрана монитора методично жевала чипсы.

– Да хорошо ты выглядишь, успокойся. Только расстегни хотя бы одну пуговицу на рубашке.

Воротничок со светло-розовыми, тонкими полосами на белом фоне впивался в горло, душил, и одновременно придавал какой-то странной, с налетом на извращенность уверенности. Рука дернулась и опустилась обратно. Глупые барьеры и комплексы.