Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

А еще я не понимаю, в какой момент успеваю встать и нелепо замереть посреди комнаты, пытаясь спросить… что-нибудь. Любую дурацкую мелочь, какая могла бы дать ответы на вопросы, слепыми тенями мечущиеся в пределах моей черепной коробки.

Он оборачивается не сразу. Возможно, мне давно пора сорваться с места, послать его к черту и сбежать из этой проклятой комнаты, но я продолжаю стоять, и в голове – пустота.

– Ты слышишь? – он ловит мой взгляд.

Нет. Я пытаюсь выдавить из себя хоть одну реплику, но ты сбиваешь меня даже с попыток что-либо обдумать.

Я не слышу. Я на несколько добрых секунд снова проваливаюсь в тебя взглядом. И так не вовремя в мозгах начинают стучать его слова.

«Ничего не будет».

Слишком тихие. Слишком бьющие.

– Если ты думаешь, что это наложит на тебя какую-то ответственность, то это… это не так.

Что я там бормочу себе под нос?

Пальцы напряженно скрещенных на груди рук слабо подрагивают от испуга… перед чем? Перед неизвестностью? Непониманием?

Ты прав, я действительно окончательно запуталась в твоих словах и поступках.

– «Ответственность»? – он сделал один длинный, раздраженный шаг вперед, который чуть не заставил меня припечататься к стоящему за спиной комоду. – Ты серьезно считаешь, что дело просто в каких-то муках совести?

Успокойся. Не дави на меня своей злостью.

– Я не знаю, в чем дело, – голос вдруг ломается.

О, нет. Только истеричных сцен сейчас не хватало.

– Я ничего не могу тебе дать, – он подходит к комоду, вынуждая меня бестолково отшатнуться. Но Старк лишь резким жестом подхватывает свой стакан с излюбленным бурбоном и выпивает содержимое почти залпом.

– Я не…

– Отношения, Пеппер! – вдруг срывается, каким-то истинным чудом не разбивая стеклянную емкость о пол – видит бог, с него бы сталось. – Я уезжаю после выпускного. Я не хочу, – взмахнув рукой, он хмуро покосился на предмет в своей ладони и, наконец, пристроил сосуд на подоконник. – Не хочу ничего усложнять сейчас. Тем более – сексом.

– А я хочу.

Ступор.

Это все водка.

Он уставился на меня. Растрепанные волосы, недобро блестящие глаза. Жутко злой и… я почувствовала, как щеки заливает румянцем, когда взгляд против воли скользнул ниже; все еще возбужденный.

И вдруг – откуда только эта самоубийственная смелость? – тело отмирает, подается навстречу ему.

Кажется, у меня краснеет даже мозг, когда обезумевшие губы выдают:

– Я хочу тебя.

Оторопел. Приоткрыл рот. Сощурился.

– Нет.

– Да.

К черту. Все итак зашло слишком далеко.

– Пот… – моя фамилия вибрацией отдает по губам. Шаг назад – Тони врезается спиной в стену. – Сколько ты выпила?

Рука скользнула на затылок, и он, в противовес собственным возражениям, наклоняет голову, позволяя себя поцеловать. Возможно, неосознанно.

Вздергивает подбородок, открывая пространство спустившимся к линии челюсти поцелуям.

Пальцы с силой стискивают плечи; то ли оттолкнет, то ли…

Не зная толком, как это делается, я все же попробовала немного втянуть губами горячую кожу его шеи. Шумный выдох над ухом.

– Пеп, какого хрена, – и толчок происходит. Только не от себя – к стене, моментально вжимая в твердую поверхность, затыкая рот сминающим поцелуем.

Какого? Не знаю. Просто не останавливайся на этот раз.

Руки несильно сжали грудь. Стремительное движение пальцев – лямочки сарафана соскальзывают с плеч, но прежде, чем я успеваю испуганно прикрыться, он ловит мои ладони, останавливая.

По коже бегут мурашки, когда Тони отпускает запястья и медленно ведет кончиками пальцев от ключиц, ниже. Хочется провалиться сквозь землю от стыда.

Подрагивающие пушистые ресницы. Приоткрытые, влажные губы, которые он рассеянно облизывает, встречаясь рассредоточенным взглядом со мной.

Слишком красивый.

Совершенный.

Собственные руки боязливо не слушаются, задирающие ткань его футболки. Спешным движением он стягивает ту через голову и небрежно бросает на пол, наклоняется и мягко прижимается к губам, тут же покорно встречающим.

То, что меня мелко трясет, доходит до меня не сразу – лишь когда впервые настолько обнаженное тело прижимается к его груди, и живот подводит от осознания чистого прикосновения кожи к коже.

Может, это далеко не то, как я все себе фантазировала в далеком прошлом, когда девочки начинали украдкой листать мамины журналы, после, в школе, делясь с подружками своими первыми познаниями о природе интимной близости. И не то, как каждая «взрослеющая принцесса» детально планирует в своей голове, непременно с лепестками роз и свечами по всему периметру шикарного номера в отеле.

Но какая разница, если напротив стоял он.

Душу не тревожил достойный мелодрам трепет. Была только нарастающая паника и стопорившие мысли из разряда: «какого черта я творю», ответов на кои не находилось.

– Мы еще можем остановиться.

Тони поглаживал меня по спине, наверняка ощущая эту не поддающуюся контролю дрожь.

Я обхватила его поперек талии, бездумно утыкаясь губами в грудь. Отрицательный кивок – сил на то, чтобы выдавить из себя какой-нибудь звук, не находится.

Пальцы подхватили подбородок и потянули вверх, вынуждая взглянуть в огромные, кажущиеся сейчас черными глаза.

– Приятно не будет.

– Я знаю.

И отчего-то чувствую себя продажной девушкой в борделе, когда он берет меня за руку и в пару шагов доводит до постели.

Фильмы врут, когда показывают, как главные герои в порыве страсти срывают друг с друга одежду и принимаются демонстрировать чудеса акробатики на шелковых простынях. На деле все оказывается чересчур… напряженно.

У меня не получается расслабиться ровно до того момента, пока Тони не вжимает меня собственным весом в матрас и не впивается в шею жестким поцелуем. Прикусывая, очерчивая хаотичный круг языком, зарываясь в волосы на затылке и осторожно сжимая. До момента, пока я не тянусь к нему сама и не начинаю ерзать, безумно неприлично раздвигая ноги.

Это безумие заразно.

Оно на кончиках пальцев, отчего-то оказывающихся подрагивающими, когда те цепляют тонкую полоску трусиков и тянут вниз. В натянувшихся до ультразвукового писка нервных окончаниях, до предела напряженных коленках, стискивающих его бедра.

Руки скользят вниз, по ребрам, бегло пробегают подушечками по каждому, очерчивают втянутый живот и двигаются ниже.

Он и сам замирает, когда проникает пальцем внутрь.

Я задыхаюсь, испуганно цепляюсь за его плечи. Тесно. Он не дает ногам сжаться. Движение кисти назад – пытается войти двумя, побуждая с шипением дернуться.

Звук расстегивающейся молнии. И – паника. Настоящая, неконтролируемая. Та, которую не могут перебить даже плавные толчки, от которых потолок затягивает в воронку, а пересохшие губы буквально горят.

Тони мажет губами щеку, отрывается от меня и судорожно сдергивает шорты с нижним бельем. Он словно бы пытается унять крупную дрожь, подкладывая локоть мне под голову и ощутимо сдавливая в объятиях.

– Постарайся расслабиться.

Я не сдерживаюсь и вздрагиваю, когда он прижимается членом ко мне. Без единой преграды в форме ткани. Горячий.

Он матерится сквозь зубы. Первая и вторая попытка войти терпит фиаско, но затем головка, наконец, плавно скользит внутрь, и я забываю, что нужно дышать. Ладонь исчезает, и он одним резким движением, сильно толкается вперед.

Собственный вскрик на пару секунд оглушает.

Руки стискивают его спину до того, что начинают неметь от напряжения.

Он целует меня неторопливо. Выворачивает мягким прикосновением душу наизнанку, прижимается к губам и не отстраняется, будто бы извиняясь за эти бесконтрольно потекшие по вискам, к подушке, слезы.

– Терпимо? – вопрос такой тихий, хриплый.

Едва различимый кивок.

И бешеная, кипящая волна плавящей нежности, смешанной с желанием, затопила с его первым слабым толчком. Погрузила, накрыла с головой.

Тони с тихим стоном глубоко целует, принимаясь двигаться медленно, размеренно, осторожно. Беспорядочно водит пальцами свободной руки вдоль бедер, к ребрам, очерчивает скулу и стирает высыхающие слезы. Успокаивая и постепенно тесня дискомфортное жжение.

Утягивая в омут своего сумасшедшего взгляда.

Глаза в глаза. Безумная нежность и выжигающая изнутри дикость. Настолько живой, что темно-карее пламя практически опаляет кожу.

Этот жар обволакивает мозги и затапливает. Сводит внутренности. Пульсацией вибрирует в пределах черепной коробки, горячит распаленные щеки, тянет тугим напряжением внизу – там, где все уверенней двигался его член.

Тяжелое дыхание и прикрывающиеся веки. Тони позволяет себе толкнуться сильней и хватает распахнувшимся ртом воздух, когда я сжимаю его изнутри и неуверенно подаюсь бедрами навстречу.

Боже, какой он красивый.

Зубы прихватывают ключицу, оставляют влажный след на подбородке. Тони стискивает мои ребра и коротко стонет, проникает жестче, что-то невнятно шепчет.

Дыхание застревает в груди, а внутри, глубоко, там, где рассыпаются палящие искры, прожигая в коже дыры, разрывается настоящий огонь.

Мой. Здесь и сейчас – только мой, открытый только мне и целующий только меня.

Он с силой заводит руки мне за голову и переплетает пальцы, отчего даже становится больно. Казалось, будто он сам сгорал в своем собственном пламени.

Он выходит слишком неожиданно, опускает ладонь на член и через считанные секунды с глухим стоном кончает, после чего опорная рука подкашивается, и Тони чуть не падает сверху, в последний момент успевая переместить вес на свободную половину кровати.

В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь редкими отголосками все еще звучащей внизу музыки.

Мир, оказывается, продолжал жить в том же ритме.

Я неловко перевернулась на бок, сжимая бедра и слегка подтягивая коленки к груди. Прикрывая ладошками нагую грудь.

Некоторое время Тони лежит с закрытыми глазами, пока ресницы вдруг не дергаются, и взгляд не перемещается на мое лицо.

Он вытянул руку, жестом поманив меня к себе. Прижиматься к его груди казалось странно, но до щемящих ощущений приятно. Так, что впору было бы вот так и заснуть, больше ни за какое золото мира не двигаясь.

– Я не знаю, что говорить, – шепотом поделился он после затянувшейся паузы, берясь рассеянно пропускать меж пальцев мои волосы.

Маленькая слабость – я невесомо чмокнула его в щеку. И прежде, чем успела бы отстраниться – прикосновение к подбородку, вынуждающее взглянуть в глаза.

– Спасибо, – одними губами.

Я не нашлась с ответом. А, возможно, Старк его и не требовал.

Он лишь мягко поцеловал меня в лоб и умиротворенно прикрыл веки.

Комментарий к 18.

1. Позаимствована цитата из телесериала «Шерлок», BBC.

2. Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта».

========== 19. ==========

Думаю, я имела полное право провести весь день в постели.

А вот игнорировать сообщения Тони – вряд ли.

Сама, конечно, виновата. Но сил говорить с ним отчего-то не находилось. Да что там сил – я боялась скосить взор в сторону экрана и взглянуть на уже отправленное.

Окончание моего вечера можно было назвать нормальным ровно настолько, насколько это было возможно с учетом всех обстоятельств. Я провела порядка получаса в душе, даже не подозревая, что Старк может меня ждать, и после ощущала еще больший стыд, когда увидела его, все так же лежавшего в спальне и со скуки уткнувшегося в телефон. А потом – исчезла в комнате аналогичного назначения по прибытии домой, на сей раз закрывшись в ванной не меньше, чем на час.

Он не перечил, едва я заявила, что хочу уехать. Джарвис отвез меня сразу – только успела одеться и относительно привести в порядок безумно растрепавшиеся волосы.

Я не планировала с ним задушевно прощаться, но Тони настоял на своем и заключил меня (к странному чувству неловкости перед Эдвином) в чуть затянувшиеся объятия, которые показались несколько… иными. Полными большей эмоциональной близости.

Я не удержалась и обернулась на заднем сидении в отъезжающем автомобиле, уставившись в окно; жест не укрылся от внимания Старка, и тот коротко взмахнул рукой в качестве прощания.

Он звонил один раз, когда на часах было около трех ночи, а я сидела в давно остывшей воде и была, в принципе, готова поселиться в этом маленьком помещении навсегда.

Наверное, я никогда не проводила столько времени перед зеркалом.

Краснела, обращалась взглядом к потолку и невольно издавала звуки, напоминающие обреченные хныканья, опять рдела и крестила себя дурой, нервно заправляла волосы за ухо. Смотрела.

Будто хотела увидеть какие-нибудь изменения в собственной внешности, ставшие бы свидетельством тому, что произошло считанными часами раннее. Смотрела и не находила.

Все – не больше, чем расшалившееся воображение и напускные домыслы. Те же глаза и те же губы, то же тело и те же веснушки.

Я не сакрализировала случившееся как некое великое событие, особую точку отсчета новой жизни, лишение, в конце концов, чего-то непомерно важного. Единственное, что было в этой ситуации непомерным – раздутый стереотип о значимости сего шага для каждой девушки.

Может, у меня и не были развиты наиболее детальные представления об интимной стороне жизни, как у того же Старка, чьи познания имели под собой сильную практическую базу, но я, по крайней мере, не так уж и плохо училась в школе, чтобы не иметь весьма наивных и надуманных с чуть ли не радикально-феминистской подоплекой взглядов на процесс дефлорации.

Ничего он меня, в самом деле, не «лишал». Разве что чувства собственного достоинства, которое можно сопоставить с фактом становления «одной из…» и попадания в его длинный «послужной список», но и тут неувязка – я ведь сама настояла на такого рода близости.

Чем только думала в этот момент, неизвестно.

«Ну, что теперь сделаешь, – Наташа устало вздыхала и трогала за качающуюся лапку моего «Манящего кота», когда отчитывать меня, заводить нудные нравоучения и по пунктам разъяснять причины, по которым я – самое безрассудное создание на планете, ей, очевидно, порядком надоело. – Было, да было. Сейчас уже ничего не исправишь».

Было, да было.

«Главное, что с обоюдного согласия», – говорила она, поворачиваясь ко мне лицом, и со странной тоской отводила взгляд.

Наташа подъехала ко мне ранним утром; изначально мы договаривались о том, чтобы я вернула ей постиранный сарафан, но, безусловно, было бы глупо предположить, что встреча ограничится двумя минутами.

Она одарила меня требовательным взглядом, уже исходя из которого, не считая многозначительно оброненного: «Ну, рассказывай», становилось ясно: разговор обещает оказаться долгим. Дверь в свою комнату я закрыла плотно – как бы Лесли или, еще хуже, Майк ничего лишнего не уловили; даже Снежок, обидчиво помяукавший на пороге, вскоре оставил попытки пробраться в нашу забаррикадированную обитель.

Наташа не имела в своей реплике ввиду ничего непристойного – виной сему была я – и потому выглядела самую малость растерянной.

Конечно. Едва мы спустились на первый этаж в доме Старков, она в одночасье схватила меня за предплечье и увлекла в более тихое место, где мое лицо атаковали пристальным вниманием обеспокоенные зеленые глаза.

«Вас не было час!» – я чувствовала себя бестолковой дочерью, которую поучала отчаянно переживавшая мать.

Она спросила, было ли это тем, о чем она подумала. А я отчего-то не смогла сознаться на месте и принялась убеждать ее в обратном: мол, мы всего лишь разговаривали, не выходя за рамки дружеского общения. Получилось, надо полагать, весьма убедительно.

Ибо брови Наташи взметнулись вверх, а изумление захлестнуло меня такой сильной волной, что внутренности испуганно сжались и предпочли в панике прижаться к близлежащим костям.

– Что?! – одно слово, и столько экспрессии.

Распалялась она долго.

Приходилось постоянно просить ее говорить тише, однако всяческие возражения Наташа пресекла очень ловко, и я благоразумно предпочла подождать, когда она просто-напросто выговорится.

В этом они были немножко схожи с Тони – только словарную диарею Старка я научилась зачастую с видом внимательного слушателя пропускать мимо ушей, зная, что через полчаса он и не вспомнит, о чем столь рьяно распалялся, а вот взбешенная Наташа оказалась для меня неким «открытием».

Буря длилась не долго: утомленно вздохнув, она по-турецки села против меня на кровати и задала свой следующий вопрос неожиданно миролюбивым тоном:

– Так как это было-то? – и вдруг весело прыснула, наблюдая мою замешкавшуюся мину. Как если бы знала, что меня более чем удивит такого рода любопытство, и ныне имела удовольствие наблюдать не совсем верящего своим ушам человека.

Впрочем, так все и происходило.

– Ты серьезно?

– Конечно, серьезно!

Вырвавшаяся на секунду улыбка показалась мне нервной. Да уж. С такой жизнью, воистину, легко свихнуться.

– Ну, я не знаю, – не знаю, как это следует «описывать»; воспоминания о минувшей ночи были слишком яркими, чтобы я не почувствовала, как щекам и ушам становится жарко. – М-м… быстро.

– Он что, скорострел? – а теперь глаза напротив по-настоящему веселились, покуда мое лицо вспыхивало от очередной волны смущения.

– Нет же, господи! Это… просто сложно объяснить, – я нервно теребила край покрывала, не зная, чем занять увлекшиеся срочным поиском любого предмета, кой бы выступил в качестве неживой поддержки, руки. – Все произошло, – акцент на действии, – слишком быстро и сумбурно, наверное.

– Проще говоря, ты ожидала чего-то другого, – резюмировала она, поджимая колено к груди и укладывая на него подбородок. Во взгляде исподлобья не было, как ни странно, ни насмешки, ни осуждения. Только легкая тоска, явно относящаяся к событиям, далеким от нас со Старком.

– Может быть. Хотя я вообще не знала, чего стоит ожидать. Рассказы других – не ориентир, потому как в этом вопросе все сугубо индивидуально.

Наташа сделала глубокий вздох, прежде чем заговорила:

– На самом деле, я в свое время наступала на те же грабли. Я думала, это – что-то особенное, – пухлые губы тронула легкая, печальная полуулыбка, – ждала каких-то непередаваемых эмоций и прочего ванильного дерьма, но мой первый парень был из тех, кто гоняет на мотоцикле в кожаной куртке, постоянно пьет пиво и слушает металл. К тому же, старше на два года.

– Толстопузый, бородатый байкер? – я прыснула, перебивая ее.

– Нормальным он был! – лицо Наташи расслабилось. – Просто эдакий «плохой парень». Это произошло на заднем дворе клуба и длилось не больше пяти минут, так что, пока я приводила себя в порядок возле мусорного бака, то поняла, что подавляющее большинство мужчин – мудаки. И что я никогда не найду нормальных отношений в кругу тех, кто курит травку и следит за каждой мимо проходящей юбкой.

В комнате повисла неловкая пауза. Я чувствовала, что она периодически поглядывает на меня, однако не имела представления, что говорить или делать.

– Тебе не понравилось? – это прозвучало, как утверждение.

И, быть может, стало тем, в чем я боялась признаться даже самой себе.

«Не понравилось».

Или нет?

Край покрывала беспорядочно мялся меж пальцев. Те же квадраты с цветочками по периметру. Неизменные.

А что творится со мной?

– Я не знаю, – призналась шепотом и поняла, что больше не могу держать себя в руках.

Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, придется выстоять. А я, кажется, не могла.

Все слишком второпях и сгоряча.

Это было больно? Не в превалирующем положении сравнительно с общей картиной. Но и говорить, что это было восхитительно, трудно.

Это было…

Естественно.

Кажется, да. Как поцелуи или объятия. Как процедура принятия душа или езда на велосипеде. Обыденное действие, занимающее неотъемлемую часть человеческого существования.

Это меня расстраивало? Что в голове не взрывались фейерверки, а под веками не плясала Вселенная?

Что, как бы я это ни отрицала, в глубине души я все равно лелеяла наивные надежды о небезызвестном «особенном»? Эфемерном, необъяснимом, не вписывающемся в рамки изложения и четкой трактовки. Но ведь это целиком и полностью моя проблема, не так ли?

– Я не, – я сдавила пальцами переносицу, слишком некстати вспоминая о том, что с момента прощания с Брюсом я ни разу не плакала. Какое досадное упущение на фоне столь стремительно развившихся событий. Не считая, правда, момента, когда Тони… ох, об этом лучше не вспоминать. – Не знаю, – бездумно повторила, как глупую мантру.

Если бы не сбивавшее с попыток расслабиться напряжение, возможно, все было бы достаточно… нормально. В принципе, все так и было.

«Нормально», – призрак Брюса Беннера перед глазами рассеянно пожимал плечами.

– У него хоть большой? – внезапный вопрос выбивает из колеи и вынуждает непонимающе взглянуть на Наташу.

Ее губы напряжены, как если бы она пыталась скрыть улыбку. И только глаза – эти проклятые лисьи глаза – выдают с головой все ее намерения привести меня в чувства и «оживить» атмосферу.

– Ты… – у меня даже негодующе возразить должным образом не получилось. Уголки губ дернулись в порыве улыбки, а глаза начали слезиться. – Ты могла поинтересоваться о чем угодно, но из всех вопросов выбрала именно этот?

Это называется истерикой?

– Что? Вполне естественное любопытство.

Воистину: и смех, и грех.

– Откуда я знаю? Мне не с чем сравнивать.

– Ну, на пальцах покажи, хотя бы примерно, – не унималась эта бесцеремонная девчонка.

Я хмуро покосилась на нее.

Он большой? В голове словосочетание стыдно прокручивать, не то, что пытаться вспомнить. Ох, нет, не стоило начинать об этом думать; в горле стало привычно жарко, и я поспешила нервно закусить пересохшую губу.

Только если напрячь память о том зимнем вечере, когда…

О, господи.

– Не помню я! – бессильный хлопок ладоней по одеялу.

– Ты переспала с Тони Старком и не помнишь, какой у него член?

– Я же не разглядывала его! – абсурдность ситуации и собственные раздраженные интонации отчего-то вызвали волну короткого смеха. – Боже. Не верится, что говорю о таких вещах. – Я рассеянно облизнула губы, внутренне краснея от слов, еще не произнесенных: – Ну, у нас получилось не с первого раза.

Наташа придирчиво сощурилась, думая о чем-то, мне не ведомом. И лучше бы она оставила собственные умозаключения при себе, ибо от ее следующей реплики я зарделась:

– Нормальный, значит, – вынесла она вердикт и весело хмыкнула, когда я недовольно вздохнула и отодвинулась от нее подальше, подтягивая к груди и обхватывая коленки. – А в толщину?

– Нат!

Она рассмеялась.

– Прости, конечно, что шучу, но это такая шикарная возможность над тобой подтрунить.

Я не удержалась и вернула ей теплую улыбку. Пусть и разреветься с каждой секундой хотелось все сильнее. Пусть такой эмоциональной нестабильности я не испытывала очень и очень давно.

– Хочешь, с Барнсом тебя сведу? Для сравнения, – продолжала она говорить. – Он хорош.

– Даже спрашивать не буду, откуда такие познания.

Наташа тихо хохотнула.

– Нет, ничего личного, на самом деле. Он классный в отношениях. Я знаю его, потому что он очень долго встречался с одной моей знакомой, и все было достаточно серьезно, но, когда они расстались, он пустился во все тяжкие, – она задумчиво повела плечом. – И, видимо, до сих пор не хочет останавливаться. Ты на нее, кстати, чем-то похожа, – прямой взгляд светло-зеленых глаз. – Она тоже была рыженькой. Так что, все может быть, – игривые нотки, которые невозможно игнорировать с тоскливой миной.

– Уволь. Я не ищу новых знакомств.

– Или со Стивом, на худой конец. Хотя, почему на худой? Там такой тихий омут…

Я весело фыркнула и шутливо запустила в нее подвернувшимся под руку жирафом Кристофером; Нат с улыбкой поймала его.

– Избавь меня от деталей. Мне еще на выпускном ему в глаза смотреть придется.

– Тем более! Секс на выпускном – классика.

– Сколько тебе было, когда ты лишилась девственности? – нет, мне правда интересно.

Только я слишком поздно спохватилась над формулировкой вопроса, прозвучавшего чрезмерно грубо. Однако Наташа задетой до глубины души не выглядела – она нахмурилась и прикусила щеку, словно освежая в памяти события одной ей известной давности.

– Шестнадцать, – наконец, с уверенностью выдала она.

Проклятый язык не удержал и следующую фразу:

– Вы с Брюсом были вместе?

Фразу, которая не должна была звучать в этой комнате.

Я заметила, как она опустила глаза к собственным ладоням – всего на секунду, – а затем моргнула и обратилась ко мне с той полуулыбкой, какая должна была показаться мне естественной.

Я не успела извиниться и стушеваться, закрывая тему, переводя разговор в другое русло.

– Нет, – она рассеянно обвела пальцем линию шва на покрывале. Уголки губ опустились, и больше ее лицо не трогала напускная беспечность. Лишь тихая, глухая печаль. – Не сложилось.

– Но вы же долго встречались.

Разве это не входит в список чего-то… «обязательного», «полагающегося»? В качестве разумеющегося витка и новой ступени отношений?

На сей раз она самую малость повеселела по-настоящему.

– Потому что Брюс – не мудак на байке.

***

Может, это, в самом деле, правда – все изречения на тему того, что цветовая гамма помещения влияет на уровень нашей возбудимости?

Я испытывала напряженное дежавю, нервно скользя взглядом по красно-белой плитке маленького кафе, недалеко от района моего и Хогана проживания.

Все те же прибитые к стенам виниловые пластинки и рамочки с плакатами Элвиса Пресли.

Мы сидели вдвоем в неприятно пищащей тишине, кою словно бы оказывалась неспособной заглушить старая добрая «Roll Over Beethoven» с вокалом легендарного Пола Маккартни, при прослушивании которой у меня всегда автоматически подергивалась нога.

Сейчас же коленки будто приросли друг к другу под маленьким квадратным столиком. Слишком маленьким, чтобы беспечно ими ерзать – не дай бог, заденешь его.

Старк даже не улыбнулся в порядке флиртующей привычки официантке, которая в свои двадцать шесть выглядела на шестнадцать и так, словно застряла в прошлом десятилетии – по крайней мере, если судить по выкрашенным в почти белый оттенок волосам, заколотой на макушке челке и подведенным снизу глазам, что казалось пиком моды как минимум в две тысячи седьмом году. Не исключено, что с тех далеких пор она здесь и работала. По крайней мере, я помнила Джуди большую часть своей сознательной жизни.

Тони так пристально пялился в окно, что, наверное, подскочил бы на месте, если б его внезапно хлопнули по плечу.

Наше мороженое несли чересчур долго. Просто непозволительно. Или это только мне так казалось; я покосилась в сторону круглых настенных часов и с трудом удержала тяжелый вздох, осознав, что это время ползет с убийственной медлительностью.

Едва Наташа покинула пределы моей комнаты (а просидели мы вместе ни много ни мало до четырех часов, незапланированно и беспечно потратив весь день за разговорами или уютным молчанием: мы заказывали пиццу, валялись на кровати, перемывая все существующие в природе кости мужскому полу, без слов лежали рядом и наслаждались тишиной, и к концу нашего удивительного времяпровождения решили посмотреть «Цыпочку» – фильм, который Наташа, как она призналась, могла пересматривать бесконечно, и который ни разу прежде не видела я), я удосужилась проверить входящие сообщения да наткнулась на череду вопросительных: «Как ты?», «Пеппер?», «Ты решила мне больше не отвечать?», «Пошли гулять?».

Когда Джуди, наконец, замаячила на горизонте, яркая вспышка резанула светом по глазам. Я непонимающе повернулась к окну. Показалось?

– Мороженое с карамельным топингом и… – окончание фразы затерялось в рычащем раскате грома.

– Да ладно вам, полчаса назад светило солнце, – Тони недовольно нахмурился и, раздвинув пальцами жалюзи, буквально прилип к пыльному стеклу.

От ассоциации, какую вызвал этот жест, к щекам прилил жар. Боже мой, откуда в моей голове столько ужасных, порочных мыслей?

Забыть. Хотя бы на время забыть все, что случилось вчера, и попытаться сделать вид, что все в порядке.

Вон Старк, к примеру, хорошо держался. Взор отводил, но голос звучал ровно.

Из него, определенно, выходил куда лучший актер.

– …тему.

Как сглазила.

Повернув голову, я встретилась с приковавшимися к моему лицу карими радужками. Отрезвляюще. Я глупо хлопнула ресницами, поздно спохватываясь и понимая, что Тони о чем-то говорил.

– Прости?

– Мороженое, говорю, – он показательно ткнул ложкой в белый шарик, – совсем сейчас не в тему.

К месту десерт или нет, есть все равно придется – сейчас от факта, что Тони платил (смехотворную, в самом деле, и все же сумму) за нас обоих, отчего-то стеснял пуще прежнего.

За окном медленно, но стремительно сгущались тучи.

И правда: солнце вовсю грело лицо не прикрытые платьем участки рук, совершенно не предвещая внезапной смены погоды, когда я просила Майка подбросить меня до кафе, где мы со Старком условились встретиться.

Честно говоря, за столиком я его ждала с все разрастающимся внутренним опасением. Даже умудрилась распотрошить на клочки салфетку. Успела навыдумывать себе всего: начиная от того, что он захочет со мной поговорить, четко обозначив границы и озвучив нечто, вроде: «это ничего не меняет» (будто я сама не знала), и заканчивая внезапным разрывом дружбы. Пожалуй, именно на данном предположении бумага порвалась в моих руках.

Но Тони выглядел, как всегда.

Он вообще не поднимал тему дня своего рождения.

Кроме как в рассказах о том, что было, когда я уехала, кто из парней (на этом эпизоде я удивленно приоткрыла рот и переспросила на случай, ежели ослышалась) устроил стриптиз под музыку, и сколько шотов он успел выпить, прежде чем свалился лицом в диван. Кстати, разукрашенным взбитыми сливками и бисквитом – кто-то из подъехавших девчонок притащил с собой еще один торт, в кой его любезно окунули; Старк оказался слишком пьян и ленив, чтобы смыть все это безобразие со своего светлого лика в полной мере.

И – все.

Никаких многозначительных: «слушай…», ничего, сродни: «Пеп, вчера ночью…», от которого бы сердце разом оборвалось и провалилось в желудок.

Мы просто болтали.

О выпускном, Говарде, Хэппи, сетевом маркетинге и возможных каналах сбыта продукции в наиболее продуктивном для условленного лица ключе – как он вывел меня на последнюю тему, я не успела сообразить, но это же Тони. Порой мне казалось, он и мертвого разговорит.

Он заставлял меня смеяться.

До ноющего в груди волнения непривычно, до горящего лица, контраст с которым слишком ярко ощущался холодными пальцами, до нелепого хрюканья в трубочку и возмущенного: «Я же пью, перестань!».

Вообще-то, Старк городил сущий бред. И, быть может, возьмись я пересказывать его реплики той же Наташе, она бы скептически повела бровью на мое весьма обыденное повествование о ничем сверхвеселым не выделяющихся фразах, но он умел захватывать внимание так, что хотелось слушать бесконечно.