Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Второе, из тонкого легкого шифона, имело цвет нежной бирюзы. Длина прерывалась на ладонь выше колена, а корсаж без лямок был украшен маленькими цветочками из сетки и бисера. Мы с Лесли условились, что вернемся к нему, если больше ничего не найдем, и попросили продавцов в случае чего придержать платье до вечера.

Четвертый магазин еще издалека подал мне сигнал: вопрос цены встанет здесь костью в горле. И все же платья за тонким стеклом витрины манили своим лоском и великолепием: шелковые, дрожащие словно гладь воды от легкого ветерка, подолы; изящные присобранные рукава или вовсе их отсутствие; изумрудные, насыщенно-бордовые, кремовые, как королевский пудинг, летящие пурпурные ткани.

Внутри все было обставлено в стиле строгих современных бутиков: темное дерево мебели, мраморный пол и пушистые бежевые коврики под манекенами. От рядов платьев воистину невозможно было оторвать взор: белые сверкали и переливались в свете многочисленных лампочек, пастельно-розовые отражались в зеркалах, как бы дразня и предлагая рассмотреть себя со всех сторон.

– Мне кажется, мы нашли нужный магазин, – произнесла доктор Харрис, подходя к волшебному наряду цвета пудры с шелковым бантом на шее.

Не скривлю душой, если скажу, что ничего прекрасней платьев в этом салоне не мерила. Изящные кружева напоминали мне почти свадебные одежды. Хотелось купить все: и то, с юбкой, напоминающей пачку балерины, и то, богато-скромное, стилизованное под девятнадцатый век. Я почти взвыла, одновременно и радуясь, и жалея, что мы попали в этот магазин, как вдруг Лесли потрясла штору моей примерочной и, получив разрешение «войти», с блеском глазам и восторгом прошептала:

– У меня есть для тебя кое-что особенное.

Сердце зашлось и замерло. Это было будто бы просто платье. Будто бы скромное, лишенное повсеместной пышности, вычурности и кричащих оборок платье. Обыкновенное. Нереальное.

На руках Лесли переливалась жидкая платина.

Я с некой опаской приняла протянутую вешалку, боясь ненароком не так на него дыхнуть. Ожившее в шелке серебро; я приложила платье к себе и взглянула в зеркало, не до конца веря, что такое чудо вообще можно надеть. Не веря, что это собираюсь надеть я. Пальцы потянулись к ценнику, однако я себя моментально одернула. Нет; не буду портить впечатление заранее.

Бюстгальтер пришлось отложить на мягкий кожаный пуфик. Аккуратно подобрав платье, я нырнула в прохладную, словно бы воздушную ткань.

Оно полностью обтягивало фигуру. Вплоть до очертаний груди; я смутилась, перекидывая волосы со спины в попытке прикрыться. Интересно, под него вообще можно подобрать какое-нибудь нижнее белье? Я аккуратно переступила на носочках с ноги на ногу, пытаясь не придавить подол.

Холодная платина без рукавов обхватывала грудную клетку, цеплялась тонкой бретелью-петлей, обшитой неизвестной мне тканью, напоминающей серебряную пыль, за шею, и резко ныряла вниз за спиной, оголяя кожу настолько, что были практически видны ямочки на пояснице. Здесь присутствовал разрез сбоку, как у платья в прошлом магазине, но нагое бедро не выглядело пошло.

– Ух ты, – тихо выдохнула доктор Харрис, замерев со шторкой меж пальцев. – Если честно, у меня нет слов, – Лесли улыбнулась на выдохе и подошла ближе, одним быстрым движением собирая мои волосы в хвост и приподнимая выше. – За такое платье и душу продать не жалко. Только белье надо будет правильное подобрать, – добавила она, скользнув взглядом в отражении ниже.

– Сколько оно стоит? – я обернулась и чуть не стукнулась о ее предплечье, пытаясь поймать ярлычок с ценником. Предположения о баснословности суммы закрадывались в голову, но… – Вот черт, – всякие ожидания не выдержали столкновения с реальностью.

Я закусила губу, не в силах снова взглянуть на себя в зеркало. Хотелось сесть на пол и разреветься. Цена почти вдвое превышала ту сумму, которую Майк дал мне на платье, туфли, украшения, клатч, косметику и прочую, как он выражался, «девчоночью мишуру». Оно не просто было не по карману – оно было критически не по карману. Это означало, что придется возвращаться к тому, светло-бирюзовому, одна мысль о коем, нравившемся еще меньше часа назад, ныне нагнетала тоску и отвращение. А еще паршивей становилось от представлений, что его купит какая-нибудь состоятельная леди и будет сверкать улыбкой и бриллиантами, дополняющими эту тканевую драгоценность.

Волосы опустились на плечи – доктор Харрис последовала моему примеру.

– Ну, это не слишком дорого для такого хорошего платья.

Я еле сдержалась из вежливости, чтобы не фыркнуть.

– Это ужасно дорого, – пальцы нехотя потянулись к маленьким крючкам на шее, удерживавшим петельку из крохотных оживших звезд.

– Не так, как если бы ты положила глаз на платье от «Диор», – Лесли пыталась меня приободрить, но настроение безвозвратно ушло в ноль.

– Шестьсот восемьдесят долларов! – я зашипела рассерженной гусыней. – То, короткое, стоит девяносто девять.

– Но и выглядит оно гораздо посредственней. Джинни, – она поймала пальцами петлю, которая была готова спасть на пол вместе с верхом платья, – если это платье и было для кого-то сшито, то только для тебя. Ко всему прочему, оно осталось в единственном экземпляре, самого маленького размера. Это типичная адекватная цена качественного платья на выпускной.

– Адекватная? – я пожала плечами. Тонкий шелк заструился к ногам, и я в самый последний момент успела прикрыть руками грудь. Доктор Харрис тактично отвела взгляд. – Возможно. Но у меня с собой только триста долларов, а даже если бы и было семьсот, то на выпускной после подобной покупки я бы пошла голая, потому что Майк ни в жизнь бы так не разорился.

– Разорился, когда бы тебе понравилось это платье, – Лесли кивнула в сторону синего одеяния с аналогично открытой спиной, которое я примерила просто потому, что стало до жути интересно прикоснуться кожей к двум тысячам долларам. – А это еще нормально.

– Это не нормально, это – грабеж, – ворчала я, терпя одну неудачу за другой в попытке застегнуть лифчик.

– Джинни, я доплачу за…

– Что? Нет! – я перебила Лесли, застряв в свитере. – В смысле, нет, так нельзя, не надо. Это слишком дорого, я не могу такое позволить ни себе, ни вам.

– Я доплачу за платье, и мы проедем в еще один магазин, подберем туфли, – продолжила она, как ни в чем не бывало, игнорируя мою речь. – А Майкл потом все мне вернет. Если тебя это так сильно беспокоит, – ее губы сжались, но уголки все равно чуть поползи вверх, выдавая попытку скрыть улыбку. – В конце концов, – доктор Харрис аккуратно подняла платье с пушистого коврика, – это ведь не наша проблема, – сдернула идущую с ним в комплекте вешалку, – что он забыл, в каком соотношении разнятся стоимость платья на трехлетнего ребенка и на восемнадцатилетнюю девушку. Я пойду на кассу.

– Нет, подождите, док… Лесли! – я не смогла ринуться следом в одних трусах и свитере, а доктор Харрис, как назло, прибавила в темпе шага. – Черт.

Отец мне голову оторвет. Просто… оторвет и зажарит в духовке, вместе с этим проклятым платьем. Я выглянула за шторку еще раз и мысленно выругалась, встретившись с любопытным взглядом какой-то девчонки.

Это безрассудно. Верх нерациональности – столь беспечно тратить деньги.

Я просунула ногу в штанину и крепко зажмурилась, позволяя глупой улыбке вырваться наружу.

Это прекрасно.

Выходя на улицу, я бережно держала в руках большой, красивый, бумажный пакет, почти невесомый, беспокоясь о том, как бы он не ударился о ноги какого-нибудь прохожего в порыве продувающего насквозь ветра. Не верю. Перед глазами все еще стояло отражение с той девушкой – не мной, той, какой-то другой, не Джинни – Вирджинией. Волшебное сумасшествие.

Лесли указала на вывеску крупного торгового комплекса и сообщила ряд магазинов, в которых можно найти обувь и аксессуары, названия коих проскользнули мимо моих ушей. Казалось, ничто не может омрачить этот день; какой угодно – запросто, но только не сегодня. Даже факт, что неладный Киллиан прочитал мои сообщения и не нашелся с ответом. Впрочем, другого я от него не ожидала. Вполне предсказуемая модель поведения для подобной ситуации.

Торговый центр встретил нас суетной толпой вечно спешащих людей.

***

Полотенце слетело с головы, и влажные волосы с холодком срывающихся с кончиков капель рассыпались по плечам. Стоило бы поторопиться да не копошиться перед зеркалом, выщипывая брови, которые итак плохо видно на лице, но затея лечь пораньше все равно с треском провалилась. Часа два назад.

Я подхватила на руки Снежка, проведшего все время в моей компании, лежа на стиральной машине, и бедром затворила за собой дверь. Моя ласковая пушистая нежность. Опустив голову, чмокнула рыжую макушку и пугливо зажмурилась, когда он, психуя, стукнул лапой меня по щеке, слегка выпустив когти.

– Ну и глупый, – сообщила ему, спуская шерстяной комок на пол. Нет, чтобы теплыми подушечками погладить… а кто тебе корм покупает, предатель? – Совсем меня не ценишь.

Снежок завернул уши назад, и я подумала, что он наверняка назвал бы меня чокнутой за привычку вести дискуссии с котом, если бы умел говорить.

Я стянула с постели покрывало и привычно сложила его в кресле, погасила свет. Включив фонарик на телефоне, добрела обратно до кровати и блаженно протянула ноги под одеялом, тут же переворачиваясь на бок и сворачиваясь в позе зародыша. Нет ничего совершенней теплого пухового плена, когда за окнами воет жуткий ветер.

Время перевалило за полночь, а дата на телефоне сменилась с последнего числа ноября на первое декабря.

Заметив проигнорированное сперва входящее сообщение, я приготовилась увидеть привычное: «Спишь?» от Хэппи, однако представшее взору имя адресанта если не ввело в состояние шока, то смятения – однозначно.

«Будь я сейчас рядом, предложил бы наплевать на школу и уехать к морю, смотреть на звезды, как ты любишь. Но я всего лишь в аэропорту».

Перед глазами всплыли картинки уютного коричневого дома с белыми окнами на берегу моря и комнатки с большим телескопом и плакатом, изображающим нашу солнечную систему. «Летний дом» Старков.

«С первым днем зимы».

Я закусила губу и отчего-то задержала дыхание, медленно печатая ответ.

«С первым днем зимы, Тони».

========== 11.1. ==========

– Знаешь, на что похож перелет в… как это называется, общественном самолете? Мне четырнадцать лет и у меня есть няня – это нонсенс!

Я могу зарекаться, врать всем вокруг и самой себе, гнать мысли поганой метлой, но это не изменит одного прескверного факта: пока Старк так или иначе присутствует в моей жизни, я не забуду его голос и не перепутаю ни с чьим иным.

Я не заметила, как уже автоматически закатила глаза и обратила взор к задним партам в поисках свободного места – подальше от него. И нет, наша последняя «ночная переписка» (или как можно назвать эту парочку сообщений?) никак не повлияла на текущее положение дел. Ведь ничего не изменилось?..

Тони сидел с Хэппи, спиной ко мне, а перед ним вертелась Уэшвилл со своей рыжей подружкой, упрямо и очевидно подбивающей клинья. Довольно неприятная личность. С большим декольте. И не менее объемным задом. Правда, обязанным пропорциями поеданию тортиков перед сном, а не силе спортзала.

Она вдруг засмеялась, широко открывая свой большой рот, и я вспомнила, почему эта фурия вызвала у меня самые неприятные чувства.

Это же Фелиция-чайный-пакетик. В ее рот, как в большой чайник, помещалось… много чего. И не только самое главное, со слов Старка. Фу. Просто фу.

Бестия.

Старк во весь свой звучный говор распинался о минусах бизнес-класса. Нашел, на что жаловаться. Хотя, если учесть, что в большинстве случаев он путешествует по воздуху на личном самолете Говарда, то удивляться нечему. Интересно, что станется, если его засунуть в эконом? Он сможет хотя бы пять минут усидеть на месте, не захлебнувшись собственным ядом?

– Доброе утро, – мягкий голос прозвучал где-то слева и значительно выше уровня ушей. Задумавшись, я потерянно моргнула, а затем встретилась с клетчатой рубашкой, застегнутой почти под самое горло.

– Привет, – рука бесконтрольно взметнулась к обходящему меня Стиву. Когда я поняла, что за каким-то бесом тронула его за локоть, было уже поздно. – Ты сидишь один? – как и поздно – ловить вырвавшиеся слова.

Соберись, Поттс.

Роджерс осмотрел ближайшие парты.

– Не знаю. – Растерянность, с которой он говорил, буквально кричала о том, что я нарушила все его планы относительно грядущего урока. А он, по видимости, был слишком хорошо воспитан, чтобы отказать даме. – Можешь сесть со мной, если хочешь.

Здорово, если мне удалось не покраснеть от всепоглощающего стыда. Здорово – в данном случае синоним чему-то запредельно сказочному и нереальному. Чувствуя, как горят уши и шея, я тряхнула головой и поправила волосы, прикрывая лицо. Буду смотреть на свои сапоги. Замечательная обувь. Если почистить. Неужто на улице так пыльно? Дороги ведь снегом только припорошило. Или, вот, в пол; мы сейчас находимся на втором этаже. Сколько минут полета мне потребуется, чтобы провалиться до небезызвестной отметки «сквозь землю»?

Пристроить стопку учебников на самом краю стола – лучшее из моих «достижений» этим неожиданно странным и поразительно мерзким утром. Ведь мерзким же? Книги с грохотом полетели на пол, а из некоторых даже выпали листочки: один – исписанный старым тестом, другой – с какими-то пометками, напоминающими переписку с Хэппи, да свидетельствами моих тщетных попыток изобразить вазу с цветами, яро перечеркнутыми мажущей пастой на несколько раз. Звук привлек внимание нескольких человек. Многих человек. Почти всех, кто находился в классе.

Я даже забыла мысленно выругаться – в голове образовался странный вакуум.

Когда меня настигла идея собрать учебники, Стив успел разогнуться и аккуратно сложить их на парту. Последнее время они летали из моих неуклюжих рук непозволительно часто.

– Все в порядке?

– Что? – я смотрела в чистые зеленые глаза напротив, а кожа горела от чужого взгляда, который будто физически прожигал лицо. – Я… спасибо. Да.

Соберись, Поттс!

И молчи. Просто молча сядь на свое место.

Я не нашла сил встретиться глазами с Тони, подгребая раскрытый на случайной странице учебник к самой груди и носом зарываясь в белые страницы. Прижала ладони к вспыхнувшим щекам и попыталась размеренно вдохнуть и выдохнуть. Не получилось – грудная клетка дрожала от волнения.

Что за чертовщина творилась с момента, как я вошла в этот дьявольский класс?

С каких пор я вообще начала так много сквернословить? Вопиющий моветон. Прав был… да все были правы, кто говорил, что Старк на меня дурно влияет.

Особенно, если слишком глубоко пустить его в свою голову и сердце.

Когда бы однажды некий безумный ученый изобрел таблетки, «глушащие» чувства одного индивида по отношению к другому, спрос бы на них был невообразимый. Это уже ненормально – так реагировать на любое событие или его отсутствие, связанное с одним единственным человеком. В реальности ничего фактически не происходит, а твой мирок то раздувается, едва не лопаясь, то дрожит, словно в десятибалльное землетрясение, и рушится на глазах. Без причин, без объяснений. Кора мозга, как асфальт на дорогах, сминается и ломается; по сердцу – точно трещины в грунте, до метра шириной; в глубинках души – оползни и обвалы.

В чем дело, а? Он приехал. Здорово, отлично. Он флиртует с девушкой, с которой однажды на какой-то типичной вечеринке имел близость – имел раз, запросто заимеет снова. И дальше что? Это же Старк, для него подобное – в порядке вещей.

Он смотрит на меня. На меня и на Стивена – не нужно видеть, чтобы знать. Ну? Земля перестала крутиться?

Какого беса мозги вдруг дали сбой?

Мне просто надо лечиться.

Вдох-выдох.

Слишком много мыслей. Неуместных, беспорядочных, глупых. Я всего лишь обронила учебники. Наверняка выставив себя круглой дурой перед классом. Нагло встряла и перемешала все карты Роджерсу, проигнорировала Старка, хотя, кажется, не должна была.

А вот это спорный вопрос. Он сам был увлечен своими… рассказами этим павлинихам. Ах да, у павлиних же нет красивого хвоста. Удачное сравнение вышло: обыкновенные курицы.

Боже, я схожу с ума.

Или просто успела отвыкнуть от его назойливого присутствия и чересчур расслабилась.

Или сегодня не мой день. «Не моя жизнь», – скептически отозвался внутренний голос.

Чувствуя, что не заладившийся с утра день в школе рискует подарить мне еще великое множество неприятных событий, покинуть ее стены я прямо таки спешила. Пришлось отказать Хэппи в совместном обеде и сказать, что я спешу к папе в участок – он обещал поездку, целью коей являлась покупка рождественской елки и новых шариков. Не хотелось признавать, но на самом деле причина столь скорого побега крылась в тривиальном нежелании лишний раз пересекаться со Старком. Впрочем, когда это мне так здорово везло?

Громкое: «Пеппер, эй!» настигло на ступенях, едва я успела натянуть шапку – ту самую, с кисточками и нелепым помпоном. Папа назвал его второй шерстяной головой.

Нос различил знакомый запах парфюма, раскрывающийся совершенно по-особенному только на его теле – однажды я ради интереса нашла такой же флакон в магазине и понюхала пробник, но он мне напомнил скорее проспиртованный освежитель воздуха. Я вдохнула поглубже, заполняя легкие ароматом, от которого при большом объеме потребления начинала слабо кружиться голова. Самый любимый и одновременно ненавистный запах.

– Пеп, – он затормозил напротив, спрятал руки в карманах пиджака. – Давай мириться.

«Давай», – крикнуло сердце, которое мозг моментально послал куда подальше, окрестив вслед тряпкой.

Я показательно утомленно вздохнула. Или недовольно засопела – характеристика не из лучших, но к истине ближе.

– Как всегда, – зная, что он пойдет следом, двинулась к выходу. Медленной поступью, чтобы было побольше времени «подискутировать». – Сначала ты грубишь, потом говоришь: давай мириться, – не то чтобы я не хотела его задеть своими передразниваниями, – на то и был расчет, – но с тоном все равно переборщила. – Постоянно, и потом снова, по кругу, одно и то же. Тебе не приходило в голову, что мне может быть как минимум неприятно слушать постоянные издевки в свой адрес?

– Не издевался я над тобой, – ох, на опасную дорожку я ступила; судя по тону, он был близок к тому, чтобы начать закипать. А это практически всегда имело самые плачевные последствия, ввиду абсолютного неумения Старка промолчать, когда того требует случай или этикет – наш последний конфликт тому доказательство.

– Ты назвал меня наивной дурой и…

– Не дурой, а дурочкой, наивной не называл, – он нагло перебил, подливая масла в огонь. – Ваша типичная женская черта – вечно все слова искажаете и извращаете смысл.

– О, ну я даже не знаю, как еще хуже можно извратить тот подтекст, с которым ты говорил обо мне, – дурная затея – поднимать старые темы. Я раздраженно толкнула парадную дверь и сощурилась. Ветер хлестнул по лицу колючим потоком снежинок. Старк, несмотря на свое легкое одеяние, упрямо шел следом. В этом весь он – мистер кульминация, который Бога или Дьявола на том свете переспорит, лишь бы оставить последнее слово за собой.

– Тем не менее, тебе удалось. Говорю же – женщины. Слушай, – он поймал меня за запястье и чуть протянул руку вниз, обхватывая пальцы, – я не хочу, чтобы ты думала, словно я против твоего личного счастья или что-то в этом роде. Ты моя лучшая подруга, и я наоборот желаю тебе добра, но Киллиан, – в морозный декабрьский воздух вырвалось белое облачко пара и медленно растаяло. – Не лучшая партия. Я не могу тебе запретить с ним видеться или общаться, – он пожал плечами и отпустил мою ладонь, пряча руки в карманах. Нахмурился, отвернулся. – Но лучше не надо, серьезно.

От одного вида небрежно расстегнутого ворота дорогой рубашки, обнажающего загорелую шею, становилось холодно.

– Что тебе мешало сказать эти же слова в столовой?

– Не знаю, – любопытно наблюдать, как он моментально терял словоохотливость, едва разговор затрагивал какие-либо чувственные аспекты жизни и взаимоотношений. – Я не хочу чего-то плохого для тебя, и меня задевает, когда ты этого не понимаешь или из принципа игнорируешь.

– Просто признайся, что по уши влюблен и ревнуешь, – мне вдруг вспомнились слова Хэппи, оброненные в комнате после нашего памятного похода в клуб. Тони, видимо, намек на исток шутки понял и весело хмыкнул.

– Ага, в Киллиана. – Я честно постаралась сделать вид, что меня это не задело, хотя, видел бог, где-то там, внутри, остро кольнуло от его равнодушного тона. Единственный плюс – напряжение, железной стеной стоявшее между нами, медленно таяло, металл плавился, а воздух вокруг будто бы становился свежей. – Так вы общаетесь сейчас? – Мне пришлось задействовать немало мышц лица, чтобы максимально наглядно продемонстрировать абсурдность его вопроса. – Понял.

Мы шли вдоль стоянки, переговариваясь о первом, попадавшем на язык. Тони пришел к выводу, что нам не помешало бы (цитируя дословно: категорически острая нужда) встретиться и детально обсудить все, произошедшее за период не общения и его отъезда. В первую очередь его, конечно, раздирало любопытство в отношении Роджерса – даже, кажется, больше, чем факт, что я уезжаю из школы на машине с женщиной, с которой не так давно сидела в кафе с жутким похмельем и думала, до чего мучителен и нуден процесс первого знакомства.

– Кафе или дома? – мы почти приблизились к автомобилю Лесли. Держу пари, она успела меня заметить и в глубине души задавалась вопросом, кто этот чокнутый тип, высунувшийся без верхней одежды на мороз, и почему с этим ненормальным разговариваю именно я. – Или, может, клуб?

Я не удержалась от стона:

– Не напоминай, я до сих пор от того раза не отошла.

Привычная ухмылка странным образом согревала.

– Ладно, у тебя или у меня?

Пришлось прикусить язык, чтобы не сообщить ему о двусмысленности звучания фразы. С каких пор я вообще начала об этом думать? Лучше бы отметила тот приятный факт, что он не забыл о моем стремлении избегать по возможности публичных мест, будь то кафе или кинотеатр. Хотя, если честно, в кино я бы с радостью сходила. Только это не самая лучшая локация для длительной дружеской беседы.

– У меня, не хочу к тебе таскаться по морозу.

– Идет, заеду вечером, – Тони сделал шаг вперед и порвался меня обнять, да только его манера «я все решил, подстраивайся под обстоятельства» порядком набила оскомину.

– Нет, не заедешь, – я придержала его за плечо и возымела удовольствие наблюдать растерянное лицо человека, не привыкшего к отказам. – Майк купит елку, сегодня мы все вместе будем ее наряжать, я занята, – добавила с нажимом, чтобы дошло наверняка.

– Не будешь же ты ее до полуночи наряжать.

– Тони, – одно слово, правильный взгляд – и всяческим контраргументам приходил крах. Метод работал не всегда, но очень эффективно, когда он находился в положении виноватого, вымаливающего прощение.

– Созвонимся позже, – вот он – миг сладкой победы, пусть и добытой не самым честным путем.

Первая потянулась и обняла его за шею – дабы не вредничал.

– Созвонимся.

От его запаха я однажды точно слечу с катушек. Сожаление по поводу зимы и наличия пуховика особенно колко дало о себе знать, когда Тони обнял меня в ответ – желание почувствовать его без многослойной одежды буквально приблизилось к отметке «невыносимо».

– Ты меня любишь? – стандартный вопрос после каждой ссоры, от которого, несмотря на многократность произношений, сердце все равно каждый раз обрывалось и тихонько умирало. Ибо совсем не тот смысл вкладывал он в слово, бывшее для меня… пожалуй, чересчур значимым.

Любишь. Что такое любовь? Да черт его знает. Красивое слово, в которое можно завернуть животное желание заняться сексом, или возвышенное чувство, которое каждый для себя определяет самостоятельно. Думаю, для любви нельзя составить единый алгоритм, подходящий для каждого случая и каждой истории. Просто, вероятно, настоящая любовь, как и первая встреча с настоящим другом – когда находишь, понимаешь, что именно так долго искал, и уже ни с чем не спутаешь.

Хотя, откуда мне знать. Я ведь никогда не любила взаимно. «По-взрослому», так сказать – без инфантилизма, базиса в форме физической страсти или исключительной привязанности к «приятным вещам», которые могут дарить подростковые отношению в силу своего особенно зашкаливающего максимализма. С союзом двух личностей и прочими прелестями эмоциональной зрелости, недоступными мне ввиду очевидных обстоятельств.

Я отстранилась от теплого, несмотря на погоду, тела, и постаралась хотя бы дернуть уголками губ.

– Нет.

– Почему? – такое детское возмущение в голосе; сложно не улыбнуться искренне. – Я же извинился.

– Потому что я женщина, и быть для меня сволочью – непозволительная роскошь, – Тони не стал провожать меня непосредственно до машины. Пришлось обернуться и произнести это громче, нежели стоя рядом с ним. – И ты не извинялся, кстати.

– Я оправдался, это одно и то же.

Сомневаюсь, что Старк услышал, но театральный недовольный вздох я все равно издала.

Я уже взялась за ручку передней двери, когда не удержалась и крикнула:

– Позвони мне вечером!

Тони, успевший отойти на несколько шагов к школе, обернулся и отсалютовал. Как типично. Я закусила губу, стараясь скрыть невовремя рвущуюся улыбку.

В машине у Лесли приятно пахло лимонами.

***

Давно в моей комнате не было так спокойно и напряженно одновременно.

Потерявшийся среди складок покрывала телефон вещал на неизвестно какой раз повторяющуюся любимую «Hallelujah» в исполнении Руфуса Уэйнрайта; аккуратно выглаженное и уложенное на спинке стула платье вызывало легкие приступы паники; лежащая на тумбочке у зеркала плойка уже давно перегрелась и грозила спалить каждого, кто к ней рискнет прикоснуться; я сидела в кресле, закутавшись в одеяло, и искренне надеялась, что моего внезапного отсутствия на вечере никто не заметит.

Неладный будильник с изображением цветов на циферблате настойчиво тикал, отсчитывая секунды и минуты до судного часа.

Дверь в комнату отворилась, и я с тихим стоном уткнулась лицом в укрытые одеялом колени.

Интересно, Стив сможет понять и простить, почему я бросила его одного на растерзание этой размалеванной армии фурий в юбках?

Как тяжело подавить порыв достать из папиного тайника бутылку виски, лечь на пол, зажечь сигарету и начать хриплым голосом подпевать.

Молчание Лесли длилось ровно одну строчку.

– Ты еще не начинала собираться? – эта очаровательная женщина умудрилась за кратчайший промежуток времени кинуть взгляд на маленькие наручные часики на тонком ремешке, проверить нагрев плойки, расстегнуть принесенную ею же косметичку, ловко выудить оттуда несколько предметов, которые я не уловчилась разглядеть за ее спиной, и поправить платье, которое, в общем-то, в сей махинации не нуждалось.

Если раньше я говорила, что доктор Харрис просто вызывает во мне симпатию и исключительно теплые чувства, то сейчас я могла отметить, что успела к ней привыкнуть и в какой-то мере привязаться. Лесли не пыталась строить из себя «вторую мать» и не вела себя холодно и отстраненно, проводя четкую границу между «я и Майк»/«Майк и дочь». Она была просто… другом? Взрослой приятельницей, если угодно. Сложно охарактеризовать наши отношения конкретным эпитетом и подвести под определенные рамки, но рядом с ней мне было приятно находиться. Я даже начала мысленно задаваться вопросом, а не думает ли она переехать к нам, что говорится, насовсем. Не вырываясь на пару-тройку дней с ночевкой, перенося каждый раз лишний груз из предметов личной гигиены и сменной одежды. Но, пожалуй, это не совсем мое дело. В конце концов, то, что Ли итак стала восприниматься мною как еще один в некоем смысле член семьи, уже многое значило.

Не говоря о факте, что ей было «дозволено» проникать на территорию моей спальни.

– Я не хочу никуда идти, – я явила голову свету божьему; кажется, мы возвращаемся к данному диалогу третий раз за день.

– Это неизбежно, – Лесли открыла маленькую пластиковую баночку и изъяла армию аккуратных шпилек. – У Майкла случится разрыв сердца, когда он узнает, что деньги на платье были потрачены впустую.

Я улыбнулась и неохотно высунула ноги из теплого кокона, тут же желая вернуть их в изначальное положение, стоило коснуться носками холодного пола.

Пару дней назад я допоздна задержалась на репетиции и ввалилась в прихожую выжатой, подобно лимону на кухонном столе гурмана. Доктор Харрис, мелькавшая в пределах кухни, поинтересовалась, какую прическу я планирую делать и как думаю краситься. Вопрос загнал меня в тупик, однако ответы «никакую» и «никак», разумеется, не принимались. Нет, на самом деле я думала об этом – один раз, мимолетно, складывая платье в шкаф, – но ничего типичней кудрей и накрашенных ресниц мой мозг не выдал. Лесли предложила небольшую помощь с собиранием волос в подобие прически (она не могла допустить, чтобы главная, по ее мнению, деталь платья – открытая спина – была погребена под распущенной шевелюрой). Мне деваться было некуда; впрочем, противилась я несильно. Чувствовала неловкость – да, стремилась избежать возможности лишний раз провести время вместе – едва ли. Больно ее повседневный стиль в одежде и детали внешности в целом внушали доверие. К тому же, идею с легким макияжем она одобрила и поддержала – мне на руку.

Я хотела ответить, что у меня совсем нет настроения покидать излюбленную зону комфорта, но промолчала. Лишь села на принесенный с кухни табурет перед зеркалом и с опаской покосилась на зажатые в руке шпильки.

Каждое движение Лесли вызывало интерес. Для чего она берет расческу? Приводит копну в порядок и делает небольшой пробор. А плойку? Несильно подкручивает концы. Красивая серебристая заколка-гребешок с несколькими синими камушками в умелых пальцах. Лесли собрала волосы на затылке свободно, но закрепила на славу – стоит отдать должное учету факта кружения в танце.

Я смотрела на уложенные пряди, бывшие совсем недавно отросшей челкой, постоянно выбивающейся из хвоста и жутко подчас раздражающей, и без зазрения признавала, что мои руки растут определенно не из нужного места.

В окна пробивались рыжие лучи заходящего солнца, окрашивая половину спальни у зеркала теплым золотом. Казалось, даже легкая летающая пыль блестела и переливалась; Ли потянулась к тумбочке за заколкой-гребешком, успевшей ярко сверкнуть напоследок переливом красного, синего, зеленого и фиолетового. Она волшебница. Не заколка – Лесли.

– Держи, – доктор Харрис протянула мне маленькое зеркальце, чтобы я смогла со спины пронаблюдать результат ее работы. Пятнадцать минут – я засекала по песне – за пятнадцать минут она успела сделать на моей голове что-то… что-то…