Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Я легонько подтолкнула Беннера локтем в бок. Он точно отмер:

– Да, и мне тоже, надеюсь, – он пожал меньшую по размеру ладонь, первым разорвал контакт. – Было бы неплохо, я имею в виду.

Лишь когда мы остались в относительном одиночестве, я повернулась к нему и пораженно выдохнула:

– Это…

– Что это было? – он смотрел в толпу, где исчезло леопардовое платье.

– Похоже на заигрывание, – меня одолевало глупое желание добродушно смеяться.

– Нет, на то, что это часть какого-то коварного, всемирного, женского заговора, – Беннер отнекивался и фыркал, напоминая старого брюзгу.

– Да брось, ты ей понравился, – надо срочно найти ее, встать рядом и потанцевать. Господи! Гениально. Внезапная идея, из ниоткуда закравшаяся в мозг, показалась безупречной. И плевать, что он не танцует. Откуда только энтузиазм накатил? – Пошли, – я своевольно взяла его за руку, поднялась, потянув за собой. Брюс воспротивился.

– Куда?

– Просто пошли, – в ответ на попытки дать заднюю, сжала ладонь крепче. А вдруг это шанс? Звездный билет, если угодно?

– Джинни, пожалуйста, – мы проталкивались через бушующую толпу; ярко-синие и белые прожектора слепили, мешали видеть картинку. А иногда фигуры и вовсе казались движущимися рывками, скрываемые темнотой, выхватываемые в застывших позах с намеком на психоделику. – Что мы здесь делаем? – и ни одного рыжего пятна в зоне видимости. Я потянула его ближе к бару, веря, что большое видится на расстаянии.

Ничего, Брюс. Это женская логика. Она должна тебя видеть, точка. Такова уж наша натура: ревновать едва знакомого парня – почему бы и нет? Чувство собственности, достигающее эгоизма.

А если парень был с тобой милым, и в следующий миг танцует с другой – пиши пропало.

Я отпустила Беннера, не сомневаясь, что среди обилия людей интроверт, вроде него, никуда не денется, и оттого порядком оказалась застигнутой врасплох, стоило чужой руке мягко обвить предплечье.

– Все-таки оторвали свои приросшие тела от дивана? Вот это другой разговор, – Тони, как всегда, видел то, что хотел видеть. Я закатила глаза, оборачиваясь к стойке на его манер.

– Не похоже, чтобы ты торопился, – смерила взором стакан с чем-то светло-коричневым, наполовину полный кубиков льда.

– Воды у них нет, прости, – губы обхватили стекло, и я спешно переключила внимание на заламинированное подобие меню. Список коктейлей, надо полагать. – Лучше выберите что-нибудь и оторвитесь, как нормальные люди, – он встал еще ближе, на пару нависая над листом.

Что не говори, но красивые картинки мне нравились. И названия у некоторых были забавные. Я перевернула меню обратной стороной, где значился подзаголовок «Слабоалкогольные». Напиваться в планы не входило. А тут, возможно, что-нибудь вкусное найдется.

– Что ты пьешь? – меж делом обратилась к Тони, не отрываясь от изображений украшенных фруктами бокалов.

– Амаретто и шотландский виски.

Фу.

– Ты хорошо разбираешься во всем этом?

Ответом служило фырканье. Мол, ты еще смеешь сомневаться?

– Я достаточно насмотрелся на барменов во время приемов дома. Называй любой, а я буду говорить состав.

Вызов принят; я внимательно разглядывала каждую картинку в поиске той, которую было бы невозможно разгадать по внешнему виду и названию. Разновидности мохито, как и некий «Мед и перец», отметались сразу.

– «Банановая корова», – ткнула пальцем в длинный белый стакан. Какое дурацкое и веселое название.

– Белый ром, молоко и ваниль. Сахар. Банан, – слишком довольная улыбка, чтобы не появилось желания ее стереть.

– Это было слишком легко, – я демонстративно обратилась к списку, игнорируя смешок. – «Приливная волна», – коктейль выглядел красиво: нежно-голубой, в изящном бокале, с легкой белой пенкой и оттенка фуксии цветком орхидеи – украшением. Будто из тропиков.

– Синий цвет – это почти всегда «Блю Курасао», ликер, – начал умничать. – Цвет неяркий, возможно, тоже с белым ромом. Дальше не знаю, – улыбка побежденного.

Хотелось воскликнуть: «Ага!» и довольно ткнуть в него пальцем, но я сдержалась. Брюсу, доселе стоявшему особняком, очевидно надоело чувствовать себя раком-отшельником, и он взгромоздился на высокий табурет рядом с нами.

– Спиваешь женщину? – меланхолично протянул он, подперев щеку кулаком.

– Не расслабляйся, я уже заказал тебе «Пати Кок».

– Он вкусный? – я начала искать его в меню, но не видела ничего подобного.

– Он на странице с крепким, это разбавленная сиропом водка, – разбил Старк надежды.

Брюс поморщился, выражая одной гримасой весь энтузиазм. Водка. Типичное мужское поило.

На глаза попалась маленькая рюмочка нежно-карамельного, почти розоватового цвета, со взбитыми сливками в форме горки. То, что нужно.

– Тони, – почти что синоним к детскому «купи» в обращении к родителям. – Я буду «Бло…» – так и замерла, в момент передумав. Невысказанное «Блоу Джоб» грозовым облаком повисло над нами тремя.

Тони кусал щеку изнутри. Конечно же, он видел, на какой картинке замер мой палец. Только сейчас до меня дошло, как двусмысленно это могло прозвучать.

Даже в глазах Беннера полыхнули искорки веселья. Предатель.

– Я закажу, но он маленький, – явно сдерживая свои позитивные эмоции пошел на уступки, и мне думалось, что это лишь затишье перед тем, как он раззадорится. – Еще что-нибудь возьми. Запить, после, – нахал все-таки прыснул, получив заслуженный толчок бедром.

– «Приливную волну», – постаралась произнести с невозмутимым лицом. Больно понравилась та картинка с орхидеей.

Старк заказал два «Пати Кока» и мои коктейли, бармен с татуированными руками согласно кивнул и взялся за работу. Я наблюдала, как джиггер отмеряет шоты, взбивает ингредиенты с сахаром и льдом в шейкере для моей голубой порции. Поочередно на стойке появлялась выпивка. Седьмое чувство подсказывало: зря я ввязываюсь в подобную аферу, но треклятая кремовая рюмочка уже маячила перед глазами.

– Его тоже нужно пить как-то по особенному? – гоня здравые мысли прочь, обратилась к Старку, обхватывая миловидную стопку пальцами. Как я успела поинтересоваться в процессе, состоял он из ликеров, что обещало быть приятным. Только название все портило.

– Нужно наклониться к стопке, обхватить ее губами и затем, запрокинув голову, выпить.

– Ты издеваешься?

– А почему, по-твоему, он называется «Минет»?

Я отвернулась, недовольная отсутствием доводов для возражения. Справедливо. Блин. Чувствуя, как обдает огнем щеки, постаралась как можно быстрее привести его инструкцию в действие.

Запрокинуть. Стук рюмки о стойку.

Вкусно.

Вот так и спиваются.

– Ну, как тебе первый раз? – не сомневалась, что он начнет паясничать.

– Отстань, – я прикрыла рот ладонью, слизывая с губ сливки. Всю кровь теперь свернет – к гадалке не ходи.

В голову не ударяло. Немного помедлив, я потянулась к «Приливной волне».

Возможно, все не так уж и плохо, как казалось на первый взгляд.

Не бралась судить, сколько мы с Брюсом, будто почетные пьяницы с ветеранским стажем, восседали на крутящихся стульчиках, но язык заметно успел развязаться, что я даже умудрилась сделать чистосердечный вывод: пробирает. Музыка перестала раздражать, а тянущее чувство в районе спины, уставшей без опоры, отпустило. Стопка, коею грел в ладонях Беннер, носила гордое название «Брюс Ли», и если сперва нас изрядно потешало совпадение имен, то затем – слово «бурбон», ведь, согласно исторической справке, известной мне да понравившейся моему спутнику, американцы полагали: питье бурбона – редкое искусство.

До этого предмет дебатов отводился двадцати пяти миллилитрам «Шартреза зеленого» в коктейле из джина и вермута «Бижу»: Брюса услаждало с пафосом произносить пресловутое название ликера, а я порядка трех раз повторяла, что «Шартрез» – это еще и порода кошек, опасаясь, что с первых двух до него не дойдет.

Иными словами, оставлять бумажник со словами: «Развлекайтесь» было крупнейшей ошибкой Тони Старка.

Легкое опьянение ощущалось, но его было недостаточно. С каждым глотком я ждала, когда же, наконец, наступят те самые стадии, о которых говорил Брюс, но пока, кажется, застряла на «гении», не двигаясь дальше. Это огорчало.

Навлекало негодование.

Когда я проморгала момент, ознаменовавшийся желанием пропустить через себя как можно больше алкоголя?

Верните старую Вирджинию Поттс: в новой что-то сломалось.

Очень скоро мы обнаружили еще одно заламинированное меню, где под каждым коктейлем был написан его состав. Только названия числились в столбцах, без картинок. Закралось чувство обиды за то, что я попалась на очередную уловку Старка, подсунувшего мне неофициальное подобие рекламки: Беннер, обладавший куда большей массой тела, нежели я, и оттого многим устойчивей к алкоголю, обошел всю стойку и нашел еще парочку списков. Везде присутствовал состав.

Откуда он выудил эту бумажонку с картинками? Лишь бы покрасоваться лишний раз; мне хотелось найти его в толпе и ткнуть носом в коварный обман, но татуированный бармен подал «Райскую птицу» с вишенкой, и я передумала.

На ликерах наверняка далеко не уеду, так что, не считая «Блоу Джоб», это был второй коктейль после «Приливной волны».

– Текила серебряная, ликер какао светлый, ликер Амаретто, сливки, – язык у Брюса не заплетался, когда он зачитывал ингредиенты, но голос был до боли спокойным. Убийственно невозмутимым. – Ты не упадешь?

Я в ответ хмыкнула, отпивая белого цвета содержимое из бокала.

– Нет, я просто хочу, чтобы меня, наконец, взяло, – где ты набралась этих грязных словечек из подворотни? Ты же леди, очнись!

– Зачем? – столько искренности в вопросе; как можно не замечать очевидного? Процесс уже пошел, и поезд погони за новыми ощущениями не остановить. – По-моему, тебе уже хорошо.

– Этого мало, – отмахнулась, точно от назойливой мухи. Я терпеливо ждала того самого беспамятства, о котором так много сложено историй. Покалывания на кончиках пальцев, приятную негу в голове. Расслабленность, подобно нахождению в нирване. Я хотела этого.

Я хотела чувствовать себя нормальной.

Как Тони. Как все те дешевые разукрашенные дуры, с которых он глаз не спускает.

Я хотела знать, каково это – быть частью его плывущего мира.

Терпеливо цедя «Райскую птицу», меня посещала мысль, что в противном случае возьму еще один. Последний. И закажет его Беннер, ибо словосочетание «Множественный оргазм» мой язык пока не в состоянии выдать без запинки смущения.

Старк объявлялся несколько раз, глушил неизменный виски и исчезал в толпе. Сейчас, однако, он подошел к нам явно не с целью получить очередную порцию алкоголя.

Тони шмыгнул носом, вытер ладонью губы и критически осмотрел ту. Приглядевшись, я заметила, что слабые разводы имеют самого естественного рода происхождение и разносят ощутимый, характерный, металлический запах.

– Ты уже «железный человек»? – поинтересовался Брюс, аналогично проследив взглядом за его манипуляциями.

– Нет, пока только «плейбой». А тот псих – определенно.

– Что на этот раз? – в отличие от меня, Беннер не спешил расставаться со своим «Майами айс». Капельки влаги лениво стекали по стенкам медленно теплеющего от его рук стакана.

– Одна цаца начала клеиться ко мне, – тоном, с коим по обыкновению стартуют лиро-эпические повествования Энтони Эдварда Старка, начал он, – внешне на «сойдет», я согласился потанцевать. Вдруг откуда-то выныривает тумба с ушами, представляющаяся ее парнем. Да и пожалуйста, – Тони махнул рукой, фыркнул, – зазноба не такой уж и фонтан, на здоровье. Я по своим делам, этот индивид окликает: «Эй, ты, давай выйдем, поговорим по-мужски». Сдался бы он мне сто лет. О чем я и сказал. Ему это не понравилось, – он недовольно цокнул, покосился на мой коктейль, без спросу попробовал. – Сладко. Ну, так вот, думаю, черт с тобой, пошел. Он на выходе начинает петушиться: «Ты что с моей девушкой делал?», – Тони явно переигрывал, копируя манеру говорения некого парня, но выглядело это уморительно. – Спрашиваю его в лоб: «Ты слышал про петтинг?». И он: «Чего?», а я и отвечаю: «Ничего, разговаривал я с ней». Кажется, до него так ни черта и не дошло, но на всякий случай посчитал нужным мне врезать.

– И что потом? – давно не припомню столь отчаянного желания разговориться со Старком.

– Что потом, его – в шею, я – к стойке, – как само собой разумеющееся. Впрочем, чего еще можно было ожидать; с Тони связываться всегда себе дороже. – Вы пойдете танцевать сегодня или так и будете пускать корни в сидения?

Думала я недолго. Четыре глотка – ровно столько оставалось до ничем не заполненного дна бокала. От алкоголя, в резком порядке и большом количестве поступившего в организм, тело передернуло. Я поморщилась и, придерживаясь за стойку, в лишенном грации движении (но по моим меркам относительно нормальном) сползла со стула.

– Идем, – пол оказался мягким, однако я себе мысленно приказала держаться смирно. Я – боец. Я – бравый солдатик.

Или нет, не пол. Ноги. Ноги определенно напоминали травинки, колышущиеся по ветру, а тело было таким легким, что дунь – развеется.

Пьяной я не была точно – голова работала на ура, но вот координация подводила, словно ниточки, связывающие команды с мозговым центром, оборвались. Или что там обрывается; спрошу у Брюса, когда вернусь за добавкой – то, что мое сознание через считанные минуты станет ясными, было очевидно, как закон всемирного тяготения, и грустное настроение, охватившее после первого коктейля, вернется.

Старк подозрительно покосился на меня, переглянулся с Брюсом.

– Сколько ты выпила?

– Не настолько, чтобы не удержаться на ногах, – я отвернулась, как самой показалось, важно, зашагала к ритмично движущимся танцующим.

Чего? На секунду задумалась: почему «настолько»? Он же не спрашивал, насколько. Он спросил сколько, то есть численное количество, заданное… фу-фу-фу. Математика и логистика. Замахала бы руками, гоня неуместные рассуждения, да выглядела бы странно.

Плевать.

А эта песня, держу пари, была в последнем «Форсаже», что мы смотрели.

Одна бы я танцевать ни в жизнь не стала, но рядом появился Тони, и все встало на свои места. Боже, вот, оказывается, во имя чего выпивают: тело стало невероятно подвижным, усталость от длительного пребывания на каблуках куда-то исчезла, а голова стремительно освобождалась от предрассудков. Почему люди не говорят то, что жаждут сказать, в трезвом состоянии? Почему не могут двигаться, словно их никто не видит, к чему весь бред с заборами ограничений, выстроенный вокруг фасада твоей жизни?

Слова путались. Кажется, танцпол воистину пронизан неповторимой атмосферой разожженного огня молодости, на который слетаются все мотыльки в округе.

Тони двигался напротив. Контуры нечеткие. Такой родной, что сердце заходится.

Вижу его и испытываю чувство неконтролируемой, цунами сметающей все на своем пути нежности: дружеской, братской, материнской, нежности к парню, в объятиях которого отключается мозг, такой, что хочется задушить от переизбытка эмоций. Он эгоистичный. Заносчивый. Непомерно болтливый, самовлюбленный, но каждый недостаток, содержащийся в длиннющем списке из оных, столь правильный, что я в ближайшем будущем запишусь в отряд моральных самоубийц, доколе не ощущаю никакого дискомфорта, вытерпливая его заскоки.

Равновесие прекращало существовать, и меня стихийным магнитом тянуло к нему. Запах мужчины. Просто сносит голову.

Я не сообразила, отчего рассмеялась, закусывая губу и ловя подставленные ладони, переплетая пальцы. «Райская птица», ты была лишней. Такая замечательная опора; такие уверенные, что хочется вручить ему собственную жизнь.

Родной-родной-родной. Так здорово вплотную, что почти неловко, неразмыкающиеся руки, которых так не хватало.

Мы не всегда попадали в такт. Я прикрыла веки, уходя от режущего глаз света, еще больше ссорясь с координацией.

Его лицо совсем рядом. Тони расцепил переплетенные пальцы только затем, чтобы переместить руки на талию; дробь ритмичных дублирующихся мотивов где-то на задворках сознания – ладони медленно соскользнули на бедра. Боясь упасть, я осторожно обхватила крепкие руки повыше локтей, немного сожалея, что он не снял пиджак.

Стоит терпеть все извращения судьбы, чтобы прижаться к родной груди и ткнуться подбородком в плечо.

Боже, ну как мне без тебя. Что я буду делать, когда ты исчезнешь?

Какой невероятный успокаивающий эффект он оказывает, едва к нему прикоснешься. Не страшно. С ним – под защитой, в его объятиях – надежней некуда. За каменной стеной.

Мужчина.

Смущение, маячившее где-то там, в полном реалий мире, щекотливым огнем проносилось по венам каждый раз, стоило нашим коленкам стукнуться друг о друга. Жесткий ремень, шаркающий по тазовым косточкам, сокрытым легким шифоном, жар под джинсовой тканью в местах соприкосновения с колготками в сеточку. Непозволительно много открытого тела и ответная многослойность с его стороны.

Что ты делаешь со мной. Я чувствую себя такой испорченной.

Слишком открытой. С обнаженной душой нараспашку.

– Хочешь уехать отсюда? – приглушенный музыкой голос над самым ухом и теплое дыхание на шее, отчего горло горит, а в груди что-то беспрестанно дрожит, готовое оборваться с любым неосторожным движением. – Выпить, где потише.

– Куда? – глупая слабость в тоне, дисфункция мозга. С тобой – куда угодно. Даже если за тебя сейчас говорит алкоголь.

– В Сиэтле много баров, какой тебе понравится, – его щека вплотную прижата к моему виску. Не соображая, что творю, немного поворачиваю голову и тяну шею вверх, в одночасье испуганно замирая, когда губы касаются его подбородка.

Остановись или останови меня. Голова кружится, и хочется разреветься то ли от стыда, то ли от безумия.

Сердце стучит, точно ошалелое. Измученной птицей бьется о ребра. Ладони влажные, в коленях – дрожь. Не ощущаю вцепившихся в пиджак пальцев, и едва ли это только от опьянения.

– Поехали, – я задела носом скулу, все же не рискуя ступать на тропу решительных действий. Собственной грудной клеткой чувствовала, как бьется его сердце.

А что, если он пересечет границы допустимого? Мысль, такая глупая, похожая на нелепую девчоночью фантазию, но вдруг? Я пойду на это?

Он зарылся пальцами в волосы на затылке, бегло мазнув губами по щеке. Разорвав всяческий контакт, двинулся через толпу к бару впереди меня, поймав в воздухе руку и сжав ее. Я покорно направилась следом.

Ответ очевиден.

Наивный экстаз чертовой жизни.

Брюс все так же сидел на табурете, а его коктейль все так же оставался нетронутым. Вот у кого был действительно трезвый и осмысленный взгляд. Я не дошла до стойки – в голове что-то резко щелкнуло.

Бум. Приливом. Только подоспевшая рука, придержавшая за поясницу, позволила избежать падения; я всем корпусом привалилась к Тони, на несколько бессчетных для меня секунд теряя связь с реальностью.

Вот она – черта, пересекая которую, пропадаешь. Тони что-то говорил – сам факт, как и слова, не воспринимался. Их речь с Брюсом обрывочная, я пытаюсь вникнуть, но не выходит.

«За вещами», «на воздух». И что это должно означать?

Плавучий калейдоскоп, где ни один образ не выхватывается из мешанины представшей взору картинки; темнота. Понимаю, что длилась она определенный промежуток времени, ибо наблюдаю перед собой не сиреневые неоновые огни, а рябь теней на танцполе. Отдаленно чувствую чужое тепло, взгляд вниз – придерживающее меня тело облачено во все черное.

Очнись, ну же. Работай!

Заставляла голову функционировать, боролась с самой собой, и та крошечная часть ума, что именовалась здравым рассудком, барахталась на дне непроглядного мрака, охватившего мозг и заполонившего его удушливым алкогольным дурманом, тщетно стремясь докричаться.

– …в порядке?

Брюс. Я неловко отстранилась и навалилась на стойку, на несколько мгновений прикрывая глаза.

Я все еще в клубе. Я здорово перепила. Я не в состоянии твердо идти, но я должна принудить мысли шевелиться.

Вперед, шестеренки, вы сможете!

Он предложил воду, которая, как выяснилось, терпеливо ждала, когда я обращу на нее внимание. Я сделала несколько послушных глотков, однако эффекта, само собой, не наблюдалось.

Образы медленно начинали всплывать перед глазами. Можно считать это успехом?

Речь Беннера звучала неразборчиво, но жесты, указывающие к выходу, спасали положение. Идти было по-прежнему легко: я перетекала вдоль помещения, подобно киселю, придерживаясь Брюса под руку. Вот в холле замаячил Тони с бежевой курткой и черным пальто.

– А мои вещи… – где сапоги, где сумочка? Слова плохо формировались в предложение, выставляя меня на позициях умственно отсталой.

– Все уже в машине, давай, – Тони протянул пальто – оставалось лишь сунуть руки в рукава. Помог справиться с загнувшимся воротом, сменил Брюса на посту «поддерживаемого».

– Ей бы проветриться, – заговорил Беннер, когда мы подошли к дверям, то ли вознамерившимся прыгнуть на меня, то ли скачущих визуально от пружинистой походки.

Хватит говорить обо мне в третьем лице! Я, вообще-то, все слышу.

– Сейчас пройдемся, – это Тони – рядом. Все еще обнимает за талию.

Ночной воздух освежающей прохладой ударил в лицо, забираясь в мигом разметавшиеся по ветру пряди; редкие сигналы автомобилей оглашали оживленные улицы, мигающие вывески рекламы рябили наперебой, и город манил своей энергией, готовый делиться ею направо и налево, со всеми желающими.

Каблуки стучали по асфальту; ноги пока не мерзли, и ощущения были исключительно приятными. Тони ненадолго отпустил меня, выуживая из кармана сигареты. Взор зацепился за большой яркий баннер женщиной в стиле пин-ап, бесстыдно демонстрирующей ажурные чулки и бокал с вишенкой, что играл неоновыми огнями, зазывая в очередное питейное заведение. Я вывернула шею, провожая красивую особу взглядом, а в следующий момент исчезла и реклама, и цепь фонарей.

Каблук опорной ноги подвернулся, и, не успев ухватиться хоть за что-нибудь, я коленями поприветствовала асфальт.

Прекрасно.

– Пеп, эй, – Тони, взяв меня за руки, легко вернул в вертикальное положение, – ты как, ушиблась?

– Нормально, просто ногу подвернула, – я хмурилась, силясь разглядеть колено на наличие травм, но в голове все еще было мутно. Болезненные ощущения не донимали. Обошлось, наверное; куда больше привлекла зажатая в зубах сигарета. – Можно мне тоже?

Старк задумчиво моргнул, не сразу понимая, о чем его просят. Затем, осознав предмет обсуждения, вопросительно изогнул бровь, однако никак не прокомментировал реплику – молча выудил из пачки сигарету и протянул мне на пару с зажигалкой.

Брюс что-то вымолвил – я пропустила мимо ушей. Глядишь, к лучшему; подпалив, наконец, белый кончик, вернула зажигалку Тони и обхватила подставленный локоть. Как тогда, у промышленного комплекса.

К великому стыду, но я солгу, если скажу, что никогда не пробовала курить. Нет, не увлекалась и не горела тягой, но несколько эпизодов проскальзывало – можно смело записывать в копилку персональных грешков. Да и разве может быть иначе, когда твоего лучшего друга зовут Энтони Старк?

Господи, как низко я пала.

Вкус никотина непривычно не раздражал, а облачка дыма мгновенно рассеивались в бодрящем ноябрьском воздухе. С затяжками сигарета стремительно тлела, крошечным мигающим колечком ярко выделяясь в темноте переулка.

Мысли постепенно начинали заполнять черепную коробку. Докурив позже Тони, я позволила усадить себя на заднее сидение «Феррари».

– Разве ты не поведешь? – то, что Старк сел рядом, откровенно удивило.

– Ну, я все-таки тоже перебрал, – он весело усмехнулся, передав связку ключей Брюсу, хотя я могла поклясться, что речь его была в меру твердой.

Или все просто виделось в сравнении?

Брюс, в отличие от Старка, стартовал плавно и аккуратно.

***

В дороге я успела задремать, но очнулась к тому моменту, как мы въехали Маунт-Вернон. Разум на толику прояснился; я завозилась, покосилась на спящего Тони, на всякий случай махнула ладонью перед его носом – никакой реакции.

Тихий вздох. Дурман все еще окутывал сознание, но многие вещи резали глаз гораздо отчетливей.

– Брюс, – не в состоянии поймать отражение его глаз в зеркале заднего вида, спрятала полыхнувшее от стыда лицо в спинке переднего сидения.

– М? – он не включал музыку, и оттого шелест шин звучал убаюкивающе.

– Я сильно опозорилась?

Беннер тихо фыркнул, не отрываясь от дороги:

– Опозорилась? Как?

Улица выглядела знакомой. Через считанные минуты наверняка окажемся у моего дома.

– Я напилась и выглядела кошмарно, – слова комом вставали в горле, вызывая дрожь в голосе. Нос начало щипать, под веки словно сыпанули песка. Проклятье.

– Эй, ты чего, все в порядке, – по тому, как на секунду его тон прозвучал громче и четче, я поняла, что Брюс обернулся, тут же, впрочем, переводя взор на трассу. – Подумаешь, выпила немного.

– Немного? – он издевается?

– Немного, – с напором повторил он. – Просто ты маленькая, я имею в виду комплекцию, весишь всего ничего, оттого пьянеешь быстро. К тому же, уверен, раньше ты больше одного коктейля не заказывала.

– Не заказывала, – подтвердила его довод, однако успокоения в нем не находила.

– Тем более. Каждый рано или поздно впервые напивается, тебе еще повезло, что не довела дело до стадии «ниндзя». – Я ответила на его добродушный смешок против воли, вымученно. Первый раз или десятый – это не оправдание. – Не расстраивайся из-за этого ни минуты, – продолжил Брюс после небольшой паузы. – Поверь, это не то, на чем стоит себя корить.

В окнах мелькали горящие фонари; помноженная размером двух разных городов темнота была привычна глазу. Маунт-Вернон ночью спит. Маунт-Вернон – не овитый энергией Сиэтл.

Тони проснулся, как по команде, едва машина притормозила у сокрытого мраком дома. Оставаясь в одиночестве, я имела обыкновение зажигать тусклый светильник в коридоре; сейчас строение источало мертвенную тишину и не озарялось никоим намеком на жизнь. Исключая Снежка, который наверняка растянулся на подоконнике на кухне – лишь там с улицы проступали блики фонаря.

Старк безапелляционно заявил, что проводит меня не меньше, чем до постели, и уедет только тогда, когда удостоверится, что меня «выключило». Брюс предпочел остаться в машине. Пытаясь хоть немного уменьшить время его ожидания, я попробовала шагать быстрее и шире, да наверняка упала бы во второй раз, если бы не Тони, благоразумно не позволяющий передвигаться в одиночку.

Светильники загорались по той траектории, в коей мы передвигались. Вот дернули за ниточку бра – пальто отправилось на крючок, сапоги – к собратьям по назначению. Я категорически отвергла помощь Тони и, плюнув на все и сев на пол, еще долго и упрямо возилась с пряжкой туфлей. Вот мягкие желтые оттенки рассеяли коридор и Снежка, выгибающего дугой рыжую спину и сонно щурившего глаза. Вот щелкнул выключатель у белой двери.

С облегчением присев на бортик ванной, я наконец-то обратила внимание на то, что черная сеточка безнадежно порвана, а колено украшает нескромная ссадина, перепачканная по краям асфальтной пылью.

То, что Тони успел снять пиджак, так же дошло с задержкой. Красивые руки регулируют напор воды в раковине и проверяют температуру, встряхиваются их обладателем, сбивая разлетающуюся брызгами влагу.

– Возьмись за плечи, – он наклонился ко мне, и я, не имея никакого представления о его намерениях, послушно выполнила указ. – Приподнимись.

Влажные ладони ныряют под юбку с боков и с легкостью подцепляют рваные колготки, тянут вниз. Поразительная ловкость. Или, уместней сказать – натренированность. Даже не задел нижнего белья.

– Я и сама могла их снять, – стыд – всеобъемлющий, ощутимый физически, пробирается под одежду, сродни духоте в самый жаркий июльский день. Снова этот ком. Ноги поднимаются сами собой, оттягиваемые съезжающей с лодыжек тканью.

Унизительно.

Он опустился на колени, предварительно зачерпнув в ладонь воды из-под крана. Я ждала, что место ушиба обдаст щиплющей болью, как когда Брюс обрабатывал руку, но алкоголь, кажется, по-прежнему оказывал свое смутно-полезное влияние. Слегка неприятно. В особенности, стоило чужим пальцам задеть ранку.

У свободной ноги образовывалась маленькая лужица. Логично было бы развернуть меня лицом к ванне, да спокойно промыть ссадину душем, но я списала нынешнее положение на то, что Старк замучился бы со мной возиться, приказывая встать туда-то, сделать то-то.

Не стоит забывать, что он, пусть и будучи трезвее меня, тоже пил.

Трезвее.

Не в состоянии больше сдерживаться, я отвернулась и до боли закусила губу, надеясь, что за съехавшими на лицо волосами он ничего не заметит. Это ужасно. Столько пить и так непотребно себя вести – ужасно. Я ужасная.

Когда с колена исчезла вся грязь, открыв взору чуть подсохшую и образовавшую тромб кровь да обширное красное пятно, краны закрутились. Я самостоятельно дотянулась до полотенца, аккуратно вытерев вокруг и не коснувшись центра, после наплевательским комком отправив ткань на стиральную машинку.

Воткнута в розетку гирлянда. Щелчок торшера.

Я тихо шмыгала носом и беспрестанно стирала влагу под глазами, размывая слезы черными разводами туши по вискам. Не всхлипывай. Сложила ладони лодочкой, зажимая нос; держи, черт подери, себя в руках.

Тони, не церемонясь, собрал в единую кучу все мои вещи с кровати и комком уложил в кресло.

– Пеппер?

Всхлипнула. Гигантская гиря внутри полетела вниз, а узел, представлявший собой поток слез, как в мультиках, развязался и ринулся следом.

– Мне так стыдно, – волна накатила, и горячие слезы обновленным потоком заскользили по щекам, обильные, они стекали по шее и прятались в платье, делая попытки сохранить остатки макияжа бесполезными.

– Пеп, ну, боже, – он обнял меня за плечи, так, что руки оказались беспомощно зажатыми у груди, и сжал с той самой усмиряющей силой, какая сейчас была крайне необходима. – Ты помнишь, как меня стошнило прямо на пол за столом?

Очередной всхлип перемешался с истеричным смешком, в одночасье преобразуясь в плач. Клиника.

– Не сравнивай.

– Почему нет? Все кругом выпивают, ничего ужасного в этом нет.

Спорить с ним не хотелось, да и собственный голос, высокий и искаженный эмоциями, убедительным не казался. Он не поймет. Он вообще никогда не принимал происходящее близко к сердцу так, как на любую мелочь реагировала я; он другой по всем аспектам. Я шевельнула руками, порываясь вытереть капающие с носа слезы, но Тони воспринял движение как порыв на волю, и разжал объятия.

– Выглядишь ужасно, – проинформировал он, разглядывая мое лицо.

Игнорируя замечание, покачиваясь, я добрела до кровати и неловко плюхнулась на покрывало. Ворочаясь в лежачем положении, барахтала ногами, будто перевернутая на панцирь черепаха, выбивая тем самым одеяло из-под себя. Манипуляции увенчались успехом. Подумав было снять платье, вовремя вспомнила, что кроме нижней части комплекта белья под ним на мне ничего нет.