Текст книги "Мое побережье (СИ)"

Автор книги: Luft_waffe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

– Не слишком консервативно для дня рождения?

Я покосилась в сторону компьютера с работающим скайпом. Хэппи неопределенно пожал плечами.

– Ты всегда так одеваешься, ничего необычного.

Это задело; не то чтобы меня никогда не попрекали в излишней «официальности», однако слышать подобные вещи каждый раз было не самым приятным звуком для ушей.

Даже распущенные волосы не преуменьшали вида «хорошей и правильной девочки».

Все же одернула юбку так, что она съехала с талии, плотно обхватила бедра, и направилась к рабочему столу. Взглянув на часы в углу экрана, шумно выдохнула:

– Уже половина?

Хэппи сощурился, дублируя мои манипуляции.

– Тридцать три минуты. А что?

Вот гадство! Я опрометью кинулась к сумочке, проверяя содержимое той на наличие денег, телефона, зачем-то – наушников, мелочной чепухи, вроде помады и зеркальца, и обернулась в поисках самого главного – подарка Брюсу Беннеру, бережно утрамбованного в красивый пакет.

Звонок от него раздался в среду – за четыре дня непосредственно до праздника. Я была в очередной раз взвинчена из-за Тони, вбивающего своим поведением в мозг гвозди, и потому не с первого раза поняла, чего от меня требуют.

– Что? – нет, вопрос я расслышала прекрасно; мне показалось, я ослышалась, или рассудок сам дорисовал наиболее предпочтительную картину развития событий.

– Не согласишься ли ты прийти на мой день рождения? – повторил он почти дословно своим приятным, бархатным голосом. – В субботу, в боулинг-клуб.

– Прости, да, конечно! – я мысленно себе похлопала – с такой натуральностью прозвучала напускная радость.

Безусловно, фальшивой она не была – было не совсем располагающее для восторженных кличей настроение. Сам факт приглашения разросся в груди чем-то ласковым и пушистым, похожим на эфемерного кота, которого хотелось прижать к сердцу, почесать за ушком и зарыться с носом в теплую шерсть.

Из разговора выяснилось: отмечать восемнадцатилетие он не планировал вовсе, как и предыдущие празднества в заветный мартовский день. Не потому, что они выпадали сплошь на будние дни, кроме нынешнего, – потому, что напрочь отсутствовало желание. На сей раз запереться в комнате и не покидать ее пределов до полуночи помешал Старк, заявивший, что закатит Беннеру праздник на свой вкус и стиль, что, как известно, было чревато, ежели он откажется устраивать пусть маленькую, но тусовку.

Толпа гостей не входила в планы Брюса – он позвал только меня, Тони и Наташу. «Тихо отметим в узком кругу и разойдемся по домам», – таков был его замысел. Старк вмешался и здесь: домашнее чаепитие насильно перенес в публичное место, а затем за каким-то бесом настоял на том, чтобы провеселиться до позднего часа и снять пару номеров в мотеле на ночь – дескать, дабы ничьи плечи не обременял груз ответственности за дорогу от Сиэтла до Маунт-Вернона, и каждый смог со спокойной совестью пуститься во все тяжкие. Последний поход в клуб был жив в моей памяти плохо, однако желания напиться и уйти в отрыв не наблюдалось. Не из страха тяжких последствий похмелья. Просто не хотелось.

Отговаривать Тони представлялось занятием бесполезным, и Брюс смирился. Впрочем, почему смирился? Он ведь не был такой крупной занудой, как я, и не имел ничего против незатейливого веселья в компании самых близких друзей.

А теперь внизу, в половину восьмого вечера, меня должна была ждать Наташа на машине – отправиться в долгожданный путь к боулинг-клубу. И я безбожно задерживалась.

– Хэппи, – я наклонилась к ноутбуку, готовая закрыть все вкладки и захлопнуть крышку. – Без обид.

– Пиши мне, если будет скучно! – прозвучали последние слова, прежде чем экран бесповоротно потух.

Пиши; конечно. Я подхватила подарок и вздохнула, последний раз замирая перед зеркалом. Неужели я в глазах посторонних и впрямь такая заноза, чья жизнь идет с весельем в параллелях, которым никогда не суждено пересечься?

Пуговицу все-таки не расстегнула.

Кажется, я безнадежна.

Шарф обматывала вокруг шеи уже на улице, спеша в распахнутом пальто к серой иномарке, прибывшей строго в назначенное время.

– Прости, я сильно опоздала?

– Привет! – голос Наташи, низкий и мягкий, щекочущей волной пронесся по коже. Она неожиданно потянулась и приобняла меня за плечо, едва я уселась на переднем сидении и захлопнула за собой дверь. – Ерунда, я только подъехала.

С нашей последней встречи ее волосы самую малость отрасли, и теперь, выпрямленные и уложенные, касались плеч.

От нее пахло терпким, но не душащим парфюмом – такому аромату идеально подошло бы определение «зрелый». Самое странное: гармонировал он с ней идеально.

– Что в пакете? – она с любопытством покосилась в сторону подарка, попутно выруливая на проезжую часть.

Я почувствовала, как щекам и шее под голубым кашемиром становится жарко.

– Книги, – слова прозвучали глухо; я смущенно закусила губу. – Два сборника рассказов: «Воспоминания Шерлока Холмса» и «Архив Шерлока Холмса», – и я искренне надеялась, что память меня не подводила, да упомянутых книг на полке в коллекции Брюса, в самом деле, не имелось.

– О! Ему понравится. Он фанатеет по Шерлоку, хотя, конечно, все отрицает.

Я улыбнулась, чуточку расслабляясь в ее обществе.

Мы подъехали к светофору, когда Наташа вдруг встрепенулась, вновь обращаясь ко мне:

– Ты слушаешь Анастейшу?

– А?.. – растерявшись, я нелепо хлопнула ресницами, наблюдая за ее рукой с каким-то красивым браслетом, потянувшейся к радиоприемнику.

– Поп-музыка, – пухлые губы расплылись в улыбке, а затем принялись нашептывать слова. – Это просто песня моей молодости! – пальцы отбивали дробь по рулю в такт музыке.

Мотив вдруг показался страшно знакомым. Шестеренки активно крутились в голове, мучили, не подкидывая ни единой здравой мысли или воспоминания, и зудели легким раздражением в затылке. Я знала эту песню – определенно! – и никак не могла понять, откуда. Эдакое музыкальное прескевю.

А потом она резко увеличила громкость и запела:

– И мне все еще интересно, знаешь ли ты, – в голове фейерверками взорвалось осознание, напрочь сбивающее своей волной ностальгического фриссона, – каково это – когда тебя оставляют в одиночестве, и когда повсюду холод!*

Язык буквально шевелился во рту, желающий подпеть, но не знающий необходимой комбинации слов; я внимательно вслушалась в припев, что в детстве воспринимался как несуразная и бессвязная болтовня, тщательно переваривая в голове каждую строчку.

– Ну же, присоединяйся!

Это ненормально: хотелось сказать мне. Это глупо, по меньшей мере странно и далее, далее, далее… слов рвалось много, но ни одно из них так и не выскользнуло из разомкнутых уст.

Я вновь ощутила себя ребенком, когда припев повторно разнесся на радиоволнах. Так тянет, но так бессмысленно.

Прикусила губу и отвернулась к окну, чувствуя себя круглой дурой.

– Может, ты тоже знаешь, каково это – ощутить, что тебя оставили в одиночестве, – лицо горело от смущения, когда я решилась тихо подпеть ей.

Наташа весело рассмеялась, прибавила звук настолько, что музыка начала отражаться от стенок желудка, и вдруг запела громко, разгоняясь по трассе, обруливая какую-то железную развалину на колесах и вынуждая стрелку на спидометре лететь вверх с рвением, характерным для ускорения сердцебиения блюстителей порядка, наблюдающих картину мчащегося в огнях ночного города авто.

– И мне интересно, знаешь ли ты!..

Пришлось зажать между зубов палец, чтобы не хохотнуть в голос. Безумие. Чистое, стихийное и неповторимое, ярчайшим воплощением которого она была – сгустком энергии.

Сумасшествие заразно:

– Каково это на самом деле!..

– Когда тебя оставляют в одиночестве, и когда повсюду холод!

Сердце выпрыгивало из груди от эйфории, гонящей кровь по венам, и искрилось игривой восторженностью, словно здесь и сейчас происходило нечто волшебное.

Словно музыка – и есть та самая магия, вдруг сплотившая двух совершенно разных людей и пробравшаяся под кожу, окутавшая кости, каждый сосуд или вену. Как подобное вообще возможно?

Девушка с рыжими волосами озвучивала хрипловатым голосом строчки куплетов, с забавной напускной театральностью подергивая головой и плечами, эмоционально двигая бровями и ненадолго прикрывая веки – ситуация не позволяла спустить на тормоза.

Неужели этот мир и впрямь настолько непредсказуем, что ситуации, еще несколько месяцев назад казавшиеся абсурдными, сейчас воспринимаются как нечто естественное и правильное?

У Наташи была красивая улыбка, и меня пробирал эстетический восторг каждый раз, когда я на нее смотрела.

Совсем недавно я считала эту слегка эксцентричную особу поверхностной вертихвосткой, глупо ревнуя к человеку, который никогда не принадлежал мне.

А сейчас мне казалось, что я не видела ничего настолько умопомешательного и одновременно прекрасного, и не чувствовала ничего настолько захватывающего и искрящегося, как ее и времени, проведенного с ней.

***

Мальчишки ждали нас у входа.

Брюс был причудливо аккуратно причесан, насколько это было возможно с учетом структуры его волос, а из-под ворота кожаной куртки Тони виднелся белый клочок классической рубашки. Ни джинсам, ни кедам он, однако, не изменил.

Чувствуя себя крайне неловко перед Наташей, я все же не решилась мазнуть Беннера губами по щеке. Но и продолжительных крепких объятий, в которые он меня заключил, было достаточно.

Я прикрывала глаза, повисая на крепких плечах и шепча: «С днем рождения». Когда обнимаешь человека, к которому испытываешь искреннюю симпатию – я не говорю о романтике, – тебя охватывает потрясающее чувство, и в груди смешивается множество эмоций одновременно: приятно покалывающее волнение, теплый домашний уют, безопасность, любовь в ее самом чистом и искреннем представлении. Кажется, все в мире в этот момент правильно и идеально, и хочется, чтобы объятие никогда не заканчивалось.

Не знаю, уместно ли нарекать людей подобным мастерством – обычно так говорят о поцелуях, – но Брюс Беннер умел обниматься.

Стоило Наташе оказаться рядом с ним, в голову невпопад въелась мысль: я никогда не представляла его целующимся. Безусловно, это и не входило в число моих увлечений перед сном, но конкретно о Брюсе я ни разу не задумывалась в подобном ключе. Вот, к примеру, на губы Стива я однажды совершенно случайно обратила внимание, и картинка нарисовалась в голове сама собой (потом приходилось очень долго утыкаться лицом в подушку и гнать дьявольские образы прочь). С Беннером ничего подобного не происходило. И, быть может, именно поэтому я на пару добрых секунд глупо уставилась на его лицо, заключенное в плен маленьких белых ладошек, замерев с резко образовавшимся в голове вакуумом, пока тот не наполнился единственной здравой идеей отвернуться.

– Неожиданно, да? – раздался над ухом насмешливый голос и щелчок зажигалки.

Я пожала плечами, разворачиваясь ближе к Тони и теряя из поля зрения Наташу, что-то тихо, с улыбкой нашептывающую Брюсу в самые губы.

– По-моему, все шло к этому.

– На правах лучшего друга могу поспорить.

– Лучшего друга для кого? – совершенно безобидный вопрос не содержал в себе никакого подтекста, но Тони на мгновение замер с сигаретой, зажатой между пальцев, так и не донеся ее до рта.

– Мы все еще говорим о Брюсе?

– О нем в первую очередь, – я напряглась, не совсем понимая, куда он клонит. Тони обратил взор к дороге, делая затяжку. – Ты ведь трезвый, – фраза вырвалась бездумно. Старк вопросительно приподнял бровь, но, заметив мой взгляд, прикованный к сигарете, отмахнулся:

– Увлекся.

Я с ответом не нашлась. Его дело; к этому, думается, тоже давно шло. Да и кто я такая, чтобы указывать ему, что есть «хорошо», а что – «плохо». Нормы морали – понятие подвижное и весьма субъективное, чтобы грести всех под одну гребенку и высказывать собственное «фи», навязанное бабушкиными представлениями о мире, вместо проставления акцентов на своей жизни. Скорбно наблюдать подобного рода примитивизм в массах.

– Ну, а у тебя как дела? – чувствовала себя нелепо, пытаясь завязать разговор и вспоминая о том, как ненавязчиво и легко они лились раньше.

Тони покосился в мою сторону; в этот раз проигнорировала его взгляд я.

– В плане?

– Я о твоей девушке.

Он вдруг издал странный звук, как если бы подавился дымом; невесело, с издевкой хмыкнул:

– И с каких пор тебя начала интересовать моя личная жизнь?

– Слушай, – я с трудом удержалась, чтобы не топнуть ногой от раздражения, – прекрати вести себя, как задница. Можешь хотя бы в день рождения Брюса постараться не быть таким заносчивым мудаком? Я просто пытаюсь с тобой разговаривать.

Судя по растерянности во взгляде, Старк не ожидал подобной тирады.

– Нет у меня никакой девушки, – произнес он после небольшой паузы спокойно, вдыхая дым. – Будто ты не знаешь, что я никого близко не подпускаю.

Я прикусила язык, вдруг ощущая себя не в своей тарелке.

Кристин Эверхарт.

Так звали ее.

Она была старше Тони на два года и училась на первом курсе факультета журналистики, когда они познакомились. Привлекательная, но не «кукольная» блондинка с широкой улыбкой, карими глазами и заостренными чертами лица. Он планировал провести с ней одну ночь, а в итоге глупо, с достоинством истинного мальчишки попался на крючок.

Это были худшие ночи, когда я давала ему советы, чтобы он был счастлив с ней, а потом запиралась в комнате и рыдала навзрыд, даже не зная, к кому обратиться с вопросом: когда это, наконец, закончится?

А закончилось все плохо. Плохо для Тони, как ни странно. Он зарекся меньше доверять людям, в то время как я похвалила себя за проявленное подобие «мудрости», не начав усугублять и без того паршивое положение дел избитым: «я же говорила».

Встретить женщину с норовом закаленным, когда и твой не подарок – гиблое дело. Но если она, ко всему прочему, достаточно умна, то пиши пропало.

Я постаралась перевести тему в иное русло, дабы не ворошить болезненное прошлое:

– Про ту девушку с фотографии много говорили. Вот и спросила. Ты ведь ничего не рассказываешь, – «как раньше», – едва не сорвалось с языка.

– Я удалил ту фотографию на следующий день.

Попытка беспечно вздохнуть:

– Ну, у меня была мысль, что это – интернет-формальность ради физической близости.

– Красиво сказано.

Он не иронизировал и не злословил. Мы почти общались. Почти как друзья.

Тони отбросил недокуренную сигарету в начавшую покрываться легкой корочкой льда к наступлению ночи лужу, когда Брюс окликнул нас и предложил пройти внутрь.

Лишь перед тем, как я собралась развернуться, меня вдруг остановил невидимый барьер с эффектом ожидания – он протянул руку к моему лицу. Легкое движение пальцев; отросшая, растрепанная ветром челка исчезает с глаз.

Старк вдруг замер, на что-то уставившись. Проследив за его взглядом, я поняла, что Тони смотрел на сережки.

– Не думал, что ты их носишь, – проговорил и, наконец, моргнул, переключая внимание на шарф.

Сережки не виноваты, что ты – мудак.

– Ношу, – просто ответила я, так и не найдясь с альтернативным прозвучавшему в голове ответом.

А потом, не дав сказать ни слова, он развернулся, стремительно двинувшись к боулинг-клубу.

Я некоторое время бездумно смотрела ему в затылок. Ну, конечно, лишь Старк может удалиться по-английски, подставив бессильному взгляду свою спину, столь тонко и завуалированно послав разбираться с ворохом взбалмошных мыслей без его участия.

Здесь было круто.

Звучит далеко не высокопарно, но иначе не выразишься; обилие синего, отражающегося даже от светлого паркета неоновым сиянием, завораживало.

Наш столик был окутан приятным полумраком. Тони первым делом заказал всем пиво за свой счет, нагло игнорируя мои протесты с высказыванием нежелания потреблять сегодня алкоголь. Впрочем, когда на столешницу опустилась бутылка с изображением яблока, намекающая на вкусовую особенность напитка, моя ретивость несколько поубавилась. А, стоило распробовать – и вовсе улетучилась.

Никогда не думала, что скажу это, но пиво оказалось вкусным.

В процессе игры мне откровенно не везло: сперва, выбрав наиболее легкий шар, я мысленно прокляла собственную наивность, ибо пальцы застряли в дырках ровно перед броском; затем – чуть не отдавила ногу, в самый последний момент поймав шар со слишком широкими отверстиями, выскользнувший из рук.

Броски выходили тоже так себе – шар перекручивался и упрямо, даже идя идеально ровно вдоль всей дорожки, перед встречей с кеглями соскальзывал в сторону, в лучшем случае задевая бочком самую крайнюю.

Радовало то, что я была в своем невезении не одинока; достойную борьбу между собой вели лишь Тони с Наташей, в то время как мы с Брюсом по очереди с легким налетом на истеричность посмеивались, глядя друг другу в глаза, после того, как шар улетал в совершенно ненужном направлении.

– Может, нам стоит попробовать разогнаться? – полюбопытствовал он, садясь рядом со мной и отхлебывая пиво, пока Старк ждал свой «счастливый шар».

– А представь, если мы запнемся перед чертой и упадем носом в паркет? – моя бутылка стремительно пустела. От состояния, близкого к определению «алкогольное опьянение», я была далека, но приятная легкость расслабляла.

– Вот в этом я почти уверен, – согласно вторил Беннер и улыбнулся, как умел только он.

– Эй! Никто не хочет сходить за выпивкой? – Наташа, вынырнувшая у меня из-за спины, уперлась руками в стол и фактически нависла над Брюсом, совсем не тонко намекая. – Старк слишком трезвый и оттого до невозможности вредный.

– С ним такое бывает, когда он недобирает.

– Брюс.

Визуальная борьба длилась недолго; у меня появилось ощущение, что Беннер был из тех непоколебимых личностей, кто способен выдержать напор любой силы, прослывая таким образом в качестве человека с железным стержнем, которого не сможет сломить в свою пользу никто. Даже девушка с такими красивыми глазами, как Наташа.

Ее веки покорно опустились первыми.

– Я тебе еще это припомню, – шутливо пригрозила она, отталкиваясь и беря курс на барную стойку да Тони, очевидно, готового к походу в любое время суток и в любую точку мира, если его конечная цель подразумевает потребление спиртных напитков.

– Буду ждать с нетерпением, – улыбка Беннера вышла слишком уж лукавой. Интересно, он замечает, как заимствует ее маленькие бытовые привычки?

Уединение напомнило мне наш первый совместный поход в клуб: схожая тусклость освещения, льющиеся последние музыкальные новинки. Разнился уровень эмоциональной близости между нами.

Он заговорил, когда две спины скрылись из виду, непривычно тяжело вздохнув и вперив взор в бутылку с недопитым содержимым. Словно бы на пару лет внезапно повзрослев. Сняв маску беспечности, которую был вынужден держать достаточно долго.

– У тебя когда-нибудь случалось такое, что ты хочешь доверять человеку, но не можешь?

Я растерялась, не совсем уверенная, какого ответа от меня ждут.

– Не исключено.

Он снял очки и устало потер веки.

– Обычно я не заинтересован в подобных вещах, – заговорил после короткой паузы, – но Наташа переживает, и я не вчера родился, чтобы не заметить. У нее, – он замешкался, сконфуженно крутя пальцами дужку, – задержка.

Позвоночник вытянулся в единую линию. Разбросанные у потолка по всему периметру колонки последний раз громыхнули и стихли, с гудящим басом теряя интенсивность своего звучания.

Что?..

Воздух непроизвольно со свистом вырвался из легких.

– Вы не… – слова упрямо вставали поперек горла, не желали рваться на свет. Обсуждать с Брюсом интимную тему было чем-то, сродни безумию, идущему бок о бок со смущением. Пожалуй, виной всему становилось то, что он фигурировал в моем воображении как последний человек, рядом с которым я могла представить себя, беседующую о подобном. – Предохранялись?

Беннер шумно выдохнул:

– Мы вообще не были близки. В этом-то и проблема.

Внезапно его слова, оброненные в самом начале завязавшегося диалога, приобрели смысл. Тот, от которого сердце болезненно защемило от волнения и беспокойства за друга, а в пальцах закололо желанием сделать все возможное, чтобы если не помочь, то, как минимум, попытаться.

– Хочешь, я попробую с ней поговорить?

После недолгого затишья, наверняка сопровождавшегося мучительным мыслительным процессом и борьбой между чувствами и разумом, Брюс молча кивнул и спрятался от меня за стеклами очков. Я потянулась к нему через стол и поймала безвольно замершую возле бутылки кисть, отнимая пальцы от прохлады стекла и сжимая.

– Эй, постарайся не думать об этом хотя бы сегодня. У тебя ведь день рождения, – возможно, моя ободряющая улыбка не внушала ему даже десятой доли уверенности в светлом будущем, однако меня успокаивало то, что он хотя бы смог с кем-то разделить свой груз. – Не делай поспешных выводов. Ты ведь знаешь, зачастую они обманчивы.

Он знает? Кто разберет. Разум твердил, что я несу откровенную чушь, и, предатель, не подкидывал ни единой здравой реплики.

Он слегка огладил мою тыльную сторону ладони и устало кивнул.

– Спасибо.

И в это слово было вложено больше, чем в самые распространенные и витиеватые предложения, которые я когда-либо имела удовольствие встречать на страницах литературы различных времен и жанров.

Я не могу забрать его боль. Но я могу попытаться ее облегчить.

И какой из меня друг, если бы во мне в момент не разгорелся пожар от жажды действий, в перспективе своей предполагающей самые скорые из всех возможных результаты?

Мотель с веселым названием «Фламинго» оказался в десяти минутах ходьбы от боулинг-клуба. Это было совершенно обычное, типичное для подобных точек одноэтажное строение, выкрашенное в белый, с бирюзовыми дверьми, расположенными рядом, напоминающими квартиры в многоэтажном доме, и ядовито-розовыми неоновыми трубками под крышей. Светящийся аналогичными тонами фламинго венчал стену у стойки регистрации.

Номера «104» и «105» разделял массивный горшок с несуразным искусственным подобием экзотического куста.

Наташа уже направлялась к двери, как неуместно громкий для столь уединенного уголка голос заставил сердце коротко оборваться:

– Неужели вы собрались спать в такую рань? – Тони картинно покосился на свои наручные часы. – Еще двенадцати нет!

– А кто сказал, что мы будем этой ночью спать?

Я предпочла сделать вид, что не заметила ее ухмылки и знакомой вспышки озорства, мелькнувшей в глазах Старка.

– Я бы ответил на этот выпад, но у меня есть срочное дело к Пеппер, – иллюзия грядущего покоя разрушилась, сродни карточному домику, стоило ему сделать шаг ближе. – Не против?

Против. Я – против, если это кого-то интересует.

Наташа раздумывала недолго. Затем – неспешно протянула ключи, отчего-то подозрительно щурясь.

И только при взгляде на Брюса, чьи щеки выглядели розоватыми едва ли от уличного освещения, до меня дошло, какую авантюру он задумал провернуть.

Чтоб тебя, Энтони Эдвард Старк. Жук, ну, каков хитрый жук!

Я нащупала выключатель внутри помещения, когда входная дверь с щелчком затворилась, отрезая нас от улицы. Свет торшера окрасил желтоватыми мазками довольно тривиального вида стены.

– Надеюсь, это не на всю ночь?

И я имела в виду наше вынужденное времяпровождение.

Он чуть нетрезво усмехнулся, отбрасывая куртку на ближайшую горизонтальную поверхность. Ей оказался маленький квадратный обеденный столик у окна.

Некстати вспомнилось, как я куталась в нее осенью, на кладбище.

– Сомневаюсь, что Беннер протянет и час. Хотя я бы с такой глаз не сомкнул.

Помещение наполняли приглушенные звуки скрипа пружин. Я аккуратно пристроила пальто на спинку стула и огляделась, попутно стягивая с шеи голубой кашемир.

Мотель, как мотель. Подобные дюжину раз мелькают в сериалах или боевиках по телевизору, когда вооруженные до зубов главные герои с миллионом долларов в багажнике несутся вдоль пыльных дорог и не задерживаются в одном месте дольше, чем на ночь.

– Прекрати так говорить, – я приблизилась к телевизору, раздумывая, стоит его включать или нет. – Он твой друг, и в глубине души ты его любишь.

– Люблю, – повторил он, точно пробуя слово на вкус. – Откуда такая самоуверенность по поводу того, что находится на глубине моей души? – от откровенной издевки, с которой он продублировал мою фразу, сердце в бешенстве зашлось.

Он серьезно?

Тони лежал на кровати, упершись лопатками в спинку и скрестив руки на груди, да ноги – в лодыжках.

Этот взгляд. Буквально ищущий, на кого бы излить поток желчи.

Хуже перепившего Тони Старка мог быть только недопивший Тони Старк.

Я фыркнула, не имея ни малейшего желания поддаваться на эти провокации. Пусть трепет нервы кому-нибудь другому.

– Да ни откуда, – попытка скрыться в ванной. – Я вообще не понимаю, что с тобой происходит последнее время.

Тяжелые шаги за спиной. Закатываю глаза и регулирую напор воды из-под крана.

– А, знаешь, мне почти интересно послушать, – интонации нараспев. Фигура в отражении. Хочется стукнуть по зеркалу и наблюдать, как это зарвавшееся лицо покроется трещинами.

– Я не собираюсь с тобой конфронтировать.

Выдавить немного жидкого мыла на ладони, постараться взять себя в руки. Яростно растереть пенящуюся консистенцию между пальцев.

– Кто-то конфронтирует? Я думал, мы разговариваем.

Господи, почему так тяжело не скомкать полотенце и не запустить получившимся тканевым ядром прямиком промеж глаз?

Задирается, как мальчишка.

У тебя серьезные проблемы с алкоголем, Энтони Старк. Хуже, пожалуй, обстоят дела только с чувством собственной важности.

– Когда будешь в адекватном состоянии, тогда и поговорим.

Как выжить с ним неопределенный промежуток времени без ссор и членовредительств?

– По-твоему, у меня мозги набекрень? – шестеренки закручивались с угрожающей скоростью.

Да, мой дорогой и любимый друг, головой ты поехал окончательно. И притом очень давно.

Злейший враг Тони – он сам; в частности, его гордость, особенно, когда она не оправданна. У него моментально наступает психическая инфляция: мрачность духа мешается с не всегда разумными причудами, бранный нездоровый юмор и издевки бьют через край. Получается заносчивая, болезненная, помпезная личность, наказывающая каждого попавшего под горячую руку несчастного за свои неосуществленные амбиции тирана, являющегося рабом своих пороков, и мелкого беспокойного авантюриста, считающегося только с самим собой. Возможно, до него когда-нибудь дойдет, что такой наполеоновский комплекс легко может довести до сумасшедшего дома.

– Отлично, – тем временем продолжил он. – Все, что ты можешь: закатывать глаза и уходить от темы. Вечно собранная и непробиваемая Пеппер Поттс. – Возникал вопрос, как он умудрялся не захлебываться собственным ядом. – Или нет. Слово «фригидная», наверное, подойдет больше.

Рот на секунду приоткрылся, но я не нашла слов. Или не захотела их находить. Только прикрыла его обратно и стиснула зубы так, что боль перекрыла разрастающуюся в груди бессильную ярость, став ощутимой.

Ну, нет. Пусть катится со своей спесивостью к черту.

– Что, нечего добавить? – выплюнул в спину, когда я была готова подхватить пальто и выйти на улицу; не важно, что к вечеру воздух охлаждался почти до уровня февральского, и что мягкие островки-остатки снега, таявшие днем под лучами теплого медового солнца, с заходом оного застывали, превращаясь в неровные ледышки, на которых можно было с легкостью распластаться. Только бы подальше от него. Не слышать всех этих гневливых, яростных выражений. – Или так задевает правда? Скажи, Роджерс уже привык к твоей бесчувственности? Или у вас с ним что-то вроде извращенной половой совместимости для старомодных ископаемых, и его устраивает пятнадцатиминутный деревянный тра…

Ладонь взметнулась почти автоматически. Я даже в полной мере не осознала, что собралась сделать, когда развернулась и с трудом заставила себя не отступить – так близко оказались полыхающие обжигающим гневом глаза, – а в следующий момент уже замахнулась, будто бы потеряв контроль над собственным телом.

Рука зависла в воздухе, сжимаемая непривычно стальной хваткой.

Фантастическая реакция.

Мелко подрагивающие пальцы. Отрезвление.

Я чувствовала его дыхание на своем лице. Заходящееся, прерывистое. Он не верил. Возможно, не успел переварить информацию о том, что только что произошло.

– Ты, – а голос – такой надломленный, до отчаяния и тупой задушенности. Соберись, Поттс. Возьми себя в руки. Не дай ему снова тебя уничтожить. – Ты можешь говорить эти гадкие, мерзкие вещи всем своим проходным силиконовым куклам, но упоминать в одном контексте меня, или Стива, или кого-нибудь еще с этой пошлой порнографией не смей. Может, это прозвучит самоуверенно, но я все еще по каким-то причинам остаюсь твоим другом, и, думаю, хорошим другом. Я не одна из твоих шлюх и не заслужила такого отношения к себе.

Я видела, как он реагировал на слова. Практически закипел. Это стихийное бешенство во взгляде ощущалось всей кожей, горело на лице и обжигало место, где соприкасались наши руки.

Он как раз определенно намеревался шагнуть ко мне, когда единственная свободная ладонь яростно впечаталась в его грудь.

– Господи! – собственный вскрик показался чужим, отдался в барабанных перепонках и во всей голове, заставляя Старка остановиться. Я слабо дернула плененной рукой, и только тогда он понял, что сжал пальцы слишком сильно. Снова толчок – только уже двумя, высвобожденными. – В чем твоя проблема? Зачем ты вечно все портишь? – я не пыталась достучаться до него с какой-либо истиной или добиться ответов – лишь давала волю бесконтрольно льющимся словам, сглатывая колотящееся в глотке сердце. – Не надо меня трогать!

Тронул. Посмел. Одним ловким маневром перехватил руки и прижал бессильно трепыхающиеся запястья к грудной клетке, возможно, не специально, и все же толкая к двери.

Спина уперлась в твердую поверхность. Я беспомощно прикусила губу, и его взгляд моментально съел этот жест. На щеках заходили желваки.

– Даже не думай, – почти неслышно.

В полутьме единственного горящего торшера в углу блеснули его глаза. Так близко. Такие затягивающие в свою темную, порочную глубину.

Я попыталась отстраниться, но лишь вжалась затылком в барьер сильнее. Мне просто нужно больше воздуха. Просто подальше от него. Сопротивляться – если не ему, так самой себе.

– Я бы не назвал это дружбой, – голос Тони был тихим и слегка задыхающимся. – Ты говорила… – он не закончил фразу, качнувшись вперед и замерев в нескольких сантиметрах от лица.

Теплые, мягкие пальцы. Путаница собственных волос на плечах. Длинные подрагивающие ресницы напротив и набат сердцебиения в ушах.

– Пусти, – хрип такого непривычного голоса, совсем тихого, сочащегося злобой и обидой.

Его запах, от которого ехала крыша, накрывал с головой; он слегка наклонился, и глаза оказались почти на одном со мной уровне.