Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

– Вам их жалко? А ведь они хотят вас ввести в ступор, и вы их жалеете. Странно, имея вашу силу, я бы испепелил их на атомы.

– Я не вы. У нас нет ничего общего.

– И да, и нет. Во многом, пожалуй, в основном мы противоположности друг друга, но в одном мы сходимся в одной жирной точке, – насмешка исчезла с его лица, на Юлю пристально смотрел черный дух, почти зримо выйдя из тела аватара.

– И в чем же? – удивилась она.

– Мы не умеем прощать. Посмотрите глубже внутрь себя – оно там, я вижу это, а вы пока не готовы это принять. Люди все время стараются стать лучше, чем они есть на самом деле.

– Разве это плохо? По-моему, у многих получается.

– А вот в этом вы ошибаетесь. Ваша наивность просто чудовищна, но она же и восхитительна. Я искренне очарован и восхищен вами, но не вашим телом или смазливой мордашкой.

– Вы первый, кто назвал меня смазливой, – в свою очередь усмехнулась она, – не красавица, но и не уродина, но уж точно не смазливая мордашка, слишком резкие черты достались ей от отцовского рода.

– О, вы еще способны шутить. Право, вы прелестны. Жаль, что вы погибнете, но, как я вам уже говорил, убить вас честь для меня. Кстати, я много раз и долго был в вашем мире в разные времена. Людей я изучил, но так и не смог понять. Многие ваши поступки впрямую уничтожают вас, но, зная это, вы все равно их совершаете. И так век за веком, тысячелетие за тысячелетием. И в вас живет неистребимая тяга быть лучше, что в принципе невозможно: вы либо сумеете проявить себя, либо страх перед обществом и лень не дадут вам этого сделать.

– Давайте к делу. Вы же пришли сюда не для того, чтобы вести со мной философские беседы, – Юля улыбнулась, как легко ей удалась эта фраза, раньше бы она точно запнулась, да и не стала бы ничего говорить.

– Верно, я здесь не для того, чтобы вас грузить своей болтовней. Так, наверное, правильнее, вы же это хотели сказать? – он усмехнулся левым краем губ, она кивнула, ожидая продолжения. – Это интересно наблюдать, особенно у женщин, как быстро вы умеете адаптироваться к лексикону собеседника, подхватывая его нарратив и речевые конструкции. Если говорить проще, то вы отлично мимикрируете.

– Вот и говорите проще, чтобы я вас верно поняла.

– Хорошо, все па я уже станцевал. Итак, я обещал вам, что с вашими друзьями все будет хорошо. Так вот, они уже дома, в вашем мире. Что будет с ними дальше, я не знаю и не отвечаю за это. Уверен, что их встретят, и они не замерзнут в поле.

– Спасибо, – Юля облегченно выдохнула и смахнула набежавшие слезы.

– Не стоит благодарности. Я использовал их, как собственно всех вас, для поддержания потенциала портала. После битвы я смогу выйти в ваш мир и, наконец-то, объединить миры. Вы не представляете, как долго я ждал этого часа, и вот скоро все произойдет.

– Вы слишком самоуверенны. Вам придется еще подождать, – она дерзко посмотрела ему в глаза.

– Возможно, но маловероятно. При всей симпатии к вам, прошлые герои были гораздо сильнее.

– И вы ни разу не выиграли.

Инспектор почернел лицом от злости, но сдержался. Черный дух клокотал внутри, готовый прямо сейчас наброситься на нее. Юля вспомнила самый первый бой с духом в парке. Но это был не он, а Лана. Она готовила ее, проверяла, жестоко, в лоб, но так было правильнее. Юля сейчас понимала, что весь тот ужас, через который она прошла, который закончился для Альфы и Максима – все это и был путь, который она должна была пройти, чтобы стать собой, вырасти, отбросив все лишнее. Так всегда говорил тренер перед учебным или аттестационным боем: «Отбрось все от себя – есть только ты и татами».

– Зачем вам объединять миры? Тогда будет нарушена гармония.

– И мирам настанет конец. Вы знаете это, но не понимаете смысл. Ваш мир забыл мудрость древних, отчетливо понимавших истину устройства мира. Вам попробую сказать проще: гармония удерживает миры от разрушения, но после разрушения она не исчезнет, а изменится. И тот, кто победит, пока все вновь обретет гармонию, или как вы теперь говорите смысл, тот станет над всеми.

– То есть, – Юля задумалась, нервно теребя косу, – вы хотите свергнуть богов и самому стать богом.

– Бинго! Так же у вас сейчас говорят?

– Неа, вы ошиблись временем. Это что-то из старых американских фильмов.

– А как сейчас говорят?

– Никак, ну или я не знаю. Это никому неинтересно, все и так есть в сети. Слишком много всего, чтобы чему-то радоваться.

– Что ж, такую скучную жизнь не жалко и поломать, как вы думаете? Вы можете встать на мою сторону, и вам будет даровано бессмертие.

– Нет, спасибо не надо, – замотала головой Юля. – Вы же сами знаете, что меня это не интересует.

– Знаю, хотел посмотреть на вашу реакцию. Не очень интересно. Нам пора, скоро время казни.

– Какой еще казни? – побледнела Юля.

– Вы забыли? Мы должны казнить предателя, а вы почетный гость. Между прочим, вы имеете право решить, каким образом будет казнен предатель.

– Йока? – она закрыла лицо руками, увидев ответ в его насмешливых глазах. – Я могу попросить о помиловании?

– Нет, но вы сможете выбрать казнь. Не отказывайтесь заранее. В этом я иду вам навстречу, потому что вы мне нравитесь. К тому же я вижу вашу проблему, и для честной битвы помогу ее решить. Вы должны пролить кровь, тогда ваши руки, ваше сердце будет свободным, а я смогу победить достойного соперника. Всем выгодно, как в хорошем бизнесе. Согласны на сделку?

– Разве у меня есть выбор? – Юля насухо вытерла глаза.

– Спросите у вашего камня. Милая вещица, кстати, его хозяйка уже здесь, но вы с ней встретитесь на битве. Я бы ее не пускал, но правила есть правила, и я не властен их изменить. Пока не властен.

Он вышел в коридор, встав у двери. Юля помедлила и пошла следом. Серый мундир без знаков отличия напоминал мышиную шкуру, не хватало хвоста. Она нагнала его, не желая идти сзади, как под конвоем. Инспектор довольно улыбнулся, поймав ее настроение. Он был не против, чтобы они были на равных. Следуя традициям и правилам гостеприимства, он не кривил душой, отдавая честь противнику. Что-то в ней было особенное, непохожее на уверенность или силу, с которой он раньше сталкивался. Впервые против него должна была выступить девушка, совсем юная, не знавшая ни страсти, ни любви, ни отверженности. Она была чиста, и в чистоте ее заключалась великая сила, природу которой он не мог понять. Иногда он жалел, что лишен души, дарованной богами людям в качестве награды и наказания, и человек вправе сам решать, чего больше будет в его короткой жизни. Он мог бы ее получить, слиться с покоренным телом и получить душу, но тогда уйдет его сила.

Юля не догадывалась, о чем думает это чудовище. Как мужчина он был вполне ничего, красивый и в меру подкаченный. Она просто шла, ожидая выхода наружу. За короткие два дня она успела обойти весь корпус, дальше ее не пускали автоматические двери, как и под землей, но здесь был выход наружу, и она несколько раз в день выходила, чтобы размяться и подышать морозной свежестью перед едой. В раздевалке в личном шкафу с табличкой «Юлия» висела выстиранная роба и высокие валенки.

У входа пыхтели сизым дымом две машины. Молодой киборг приветливо помахал Юле, она села к нему, инспектор точно в такой же автомобиль с киборгом устрашающих размеров, и как он смог уместиться в кабине. Машины казались ей знакомыми, она видела такие в музее, но вот в каком не помнила. Странно, что в этом цифровом лагере оставалось место для допотопных автомобилей. Пока они ехали, она пыталась думать как Максим, и решила, что такие машины дают новую степень свободы, так как они не подвластны всевидящему цифровому оку и могут двигаться в любом направлении, пока полон бак. В этот раз киборг молчал, с тревогой и восхищением посматривая на Юлю. Они неслись на бешеной скорости через ледяную пустыню в никуда, как ей казалось. Глазу не за что было зацепиться, и как этот молчаливый балагур ориентировался, она не увидела ни карт, ни навигатора. Но потом вспомнила про имплант и сама себе пожала плечами.

Цель проявилась также резко, как и больно ударила по глазам – это была плаха, напоминающая крест, но тело не висело на брусьях, а было растянуто воздухе, удерживаемое кронштейнами в пяти точках. Юля невольно вскрикнула, а киборг вжал голову в плечи. Все же зря он выбрал этот путь, в очередной раз промелькнуло в ее голове, но уже поздно.

Йока смотрела в небо. Она была спокойна и даже выглядела немного счастливой. Раздетая догола, подвешенная на жутком морозе, она, казалось, не замечает окружающий мир, полностью погруженная в себя, будто бы разговаривая с кем-то. Юля в ужасе смотрела на нее, а Йока улыбалась всем, не опуская взгляда от ясного неба, показавшегося Юле бесконечно злым и жестоким.

– Раньше ведьм и предателей сжигали на кострах, – инспектор встал рядом и начал рассказ, не смотря на Юлю. Она вдруг поняла, что это был знак уважения, противник не хотел видеть ее слабость. – Потом перешли на четвертование и колесование. Много было еще интересного, но все не то. Заметьте, что все это придумали сами люди для себя же. Человек гораздо опытнее и изобретательнее в пытках других людей, чем самый злой дух. На самом деле нет ни злых, ни добрых духов, а есть задача, цель для духа. По достижении цели дух перерождается, получая новую задачу, миссию, если так проще понять. У человека же нет ни цели, ни задачи, кроме обязанности стать собой, что удается довольно редко. И вот к чему пришли сейчас, вы же видите эту странную конструкцию? Она отдаленно похожа на крест, телу придают такую форму, но тело свободно. Посмотрите на робота справа. Его разработали для разных полезных работ: лазерная резка, сгибание и формование и прочее. Хороший работник, пусть и устаревший. И вот решили, что теперь он палач. Казнь в высшей степени примитивна и идеальна, так как приговоренный очень долго испытывает адские муки, особенно это важно для ведьм и одержимых, чтобы находящийся в них дух в полной мере прочувствовал жуткую боль. Духа убить нельзя, но можно заставить его чувствовать боль умирающего тела человека. И в этом участвует ваша душа, ведь боль эта не физическая. Подробнее объяснить вам не смогу, вы не поймете. Прошу не обижаться на мои слова, но это вне человеческого сознания.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – в сердцах крикнула Юля и заплакала, закрыв лицо руками. Йока посмотрела на нее и прошептала что-то. Юля не видела этого.

– А затем, чтобы вы выбрали метод казни. Ваше право решить ее судьбу иначе, но итог будет всегда один – Йока умрет, а вот как, решаете вы. Чтобы вы действительно поняли, расскажу про метод казни, назначенный этой жалкой ведьме. Итак, робот будет снимать с нее кожу. Она будет еще долго жить без кожи, тут и мороз поможет, и немного медицины. Видите тонкие трубочки, идущие из ее левой ноги? По ним будет поступать раствор, который немного поддержит в ней жизнь и не даст провалиться в обморок или отключиться раньше срока. Действительно идеальная казнь, когда тело, лишенное кожи, еще живо, еще все чувствует, как дрожат на ветру оголенные мышцы, а кровь капает на ледяную землю. И живой мертвец все видит, все чувствует, и длиться это будет до полуночи, а сейчас утро.

– Хватит! Пожалуйста, хватит! Что я должна сделать? Что? – она повернулась к нему, ища в лице самодовольство победителя, но инспектор был серьезен, не выражая ни одной эмоции.

– Вам дадут пистолет. Таким пользовались несколько веков назад. Вы можете решить ее участь в одно мгновение, не бойтесь промахнуться, пистолет с самонаведением. Но поторопитесь, через пять минут робот начнет свою работу, – он протянул ей тяжелый пистолет.

Юля взяла оружие, рука не дрогнула, пальцы крепко сжали рукоятку. Можно было бы попробовать перестрелять всех, но в этом не было никакого смысла. Она и не думала об этом, а подошла к Йоке.

– Прости меня, но я должна убить тебя, – дрожащим голосом проговорила Юля.

– Это ты меня прости, что тебе придется это сделать. Ты можешь отказаться, я все вытерплю.

– Нет, нет, нет! – закричала Юля. – Если это единственное, что я могу для тебя сделать, то я это сделаю. Что говорит твой дух, что он говорит?

– Он желает тебе удачи и верит в тебя, как и я. Прощай, Юля, ты была моим единственным другом. Пора, убей меня, – Йока закрыла глаза, чтобы ей было легче.

Юля отошла назад и зажмурилась. В голове все кружилось: и прошлое, и настоящее, и будущее, из ее кошмаров. Ее тошнило, но звук просыпающегося робота заставил взять себя в руки. Она открыла глаза и подняла пистолет. Оружие тут же наметило цель, лазерный прицел уперся точно в лоб Йоке. «Раз, два, три», – вслух посчитала Юля и выстрелила. Ничего будто бы не произошло, только руку дернуло от отдачи, а по ушам ударил звук выстрела. И больше ничего, но как это возможно, почему нет ничего, и куда все делось, почему она больше не видит Йоки, не чувствует мороза и жгучей боли в горле и пищеводе от сдерживаемой рвоты?

Юля открыла глаза. Она снова в кровати, но не дома, а в этой комнате. Ее переодели, рука все еще дрожит, она чувствует тяжесть оружия. Память молчит, так лучше, пусть молчит и никогда не возвращается. И она больше не боится, кровь пролита, она знает это. Юля села и посмотрела на себя в зеркало напротив, оставшееся от шкафа, переделанного в обувные полки. Юля в зеркале смотрела на свои руки, потом на себя на кровати и шептала: «Я не боюсь убивать. Я не боюсь убивать. Я не боюсь убивать. Я убийца. Я убийца, убийца, убийца!»

Сердце не болело, как не болело что-то другое в груди. Оберег горел, не обжигая, разогреваясь сильнее с каждым словом. Смерть внутри нее, и она не боится смерти.

58. Накануне конца

Город потерял свое лицо. Увешанный флагами, растяжками, утыканный интерактивными билбордами и кричащими плакатами, преграждающими путь, отбирающими половину тротуара, он напоминал плохо снятый фильм про тоталитарное общество будущего, стремившегося глубоко в прошлое. Серьезные и уверенные лица решительных молодых людей смотрели на каждого, кто решился выйти из дома. Плакаты стояли даже во дворах и на детских площадках, попирая нормы положения законов об агитации и рекламе. Законы больше не важны, жалкие бумажки, мешающие Великой Трансформации. Любой, кто высказывался против, любой, кто сомневался или задавал слишком много вопросов считался предателем, которого карали не правоохранительные органы, способные лишь действовать в рамках отживших свое законов, а летучие отряды, дружины «Правды и справедливости». В лучшем случае виновный, а значит предатель, отделывался унижением и избиением под камеры. Наступал Новый год, праздник, неокрашенный политикой настолько, чтобы застревать в зубах, но город был мертв. Городские артерии вяло пропускали редкие партии коммерческого транспорта, ходили пустые автобусы, в метро было ужасно тихо, и никакого ежегодного наплыва гостей и закупщиков из регионов, никакого праздника и веселья, яркий наряд города сник и спрятался за всепоглощающими лозунгами движения «Правая воля». Жизнь замерла, ожидая разрешения жить.

Егор объезжал город день за днем, когда не надо было сидеть на партсобраниях. Он умело входил в дискуссию, выражаясь не хуже заправского комиссара из фильмов прошлого века, но это был не он. То, что он забрал у Авроры, работало на него. Он подавил это в себе, переборол своей внутренней тьмой, перед которой трепетал даже этот черный дух. Аврора бы не смогла с ним жить, как не смогла бы его принять и подчиниться – она бы умерла, желая уничтожить то зло, что в нее втолкнули, изнасиловав душу. И в этом не было никакого смысла. В дороге Егор был один, его машину не смели пичкать жучками и скрытыми камерами, его уровень был близок к Пророку, и главный дух, заключивший себя в тело женщины, принимал его за своего.

Сам того не осознавая, он ездил по маршруту будущего победного митинга, который должен был завершиться полной победой. Нет, речь о выборах совершенно не шла. На собраниях все только и говорили о решающей битве в верхнем мире, после которой они должны будут взять власть в свои руки, обеспечить надежный фундамент и тыл нового мира. И еще много подобных слов и конструкций, не меняющихся вот уже несколько веков, но суть оставалась одна и та же – получить власть, абсолютную, безвременную. На Лубянке уже строили помосты, по периметру расставляли походные кухни и наливайки с большими бочками, стилизованными под старину, которой никто никогда не видел. Такие пункты питания или пищеблоки с сортирами будут на всем пути следования. Улицы зачищались от снега и лишних рекламных конструкций, срывались вывески с магазинов, к ним кидали кабель, прокладывали трубы водоснабжения, никого не спрашивая, просто взламывая двери, если кто-то сопротивлялся. Ничего не должно было больше напоминать о старом гнилом мире, и только чистые душой и телом смогут войти в него, и новый мир примет их. Об этом знал каждый житель страны, с утра до вечера ему вбивали это в голову через все медиаисточники, для надежности обходя квартиры, агитируя и угрожая одновременно.

Потоки на митинг должны будут идти от всех главных магистралей от третьего кольца. По плану реконструкции столицы Москва должна была закончиться третьим кольцом, остальная часть должна быть расселена, жилые здания снесены. Вряд ли кто-то всерьез смотрел на план реконструкции страны, а ведь движение «Правая воля» ничего не скрывала, как никто и никогда ничего не скрывал, было бы желание разобраться и понять. Большинству хватало лозунгов о Величии и Возрождении, просто и доступно, без понимания, что за величие надо заплатить своей жизнью. На собраниях Егор улыбался, когда лидер движения или высшие члены говорили о победе над чужеродным светом, мешавшим все эти тысячелетия истинному пути. Его смешило, что они искренне верили, что тьма может победить свет, и никто не замечал в его улыбке насмешку, его молчаливое согласие очень ценили. Но он знал точно, что тьму, их тьму, способна победить только другая тьма. Подобное пожирает подобное, чтобы выжить. Он чувствовал себя шахидом, увешанным взрывчаткой, но даже если его раздеть, разрезать кожу и разорвать плоть, то никто не сможет найти взрывчатки, скрытой внутри сердца. Его черная ненависть к ним была гораздо сильнее их желания власти, сильнее их жалких побед над послушными овцами, готовыми любой власти подставить бок – стриги, режь, жри. И он перестал спать, боясь, что даст слабину, и отобранный у Авроры черный дух выберется, даст им понять, кто на самом деле притаился среди них. Странно, но отсутствие сна вовсе не мешало жить, тело работало отлично, но все же он чувствовал, что давно мертв, просто смерть его отсрочена на короткое время

Иногда он возвращался в прошлое, проезжая по улицам любимого города, принесшего столько радости и горя, он включал The Doors и следовал за солнцем. Под любимую группу он заново переживал всю свою жизнь, на недолгое время вырываясь из плена. Он безумно скучал по ненавистной работе, сколько раз он увольнялся, сколько раз забирал заявление обратно, чувствуя себя жалким трусом, что бросил дело. Права была жена, считавшая, что он никого не любит, кроме своей работы. Теперь его дела ведут другие, если им это позволили. Аврора каждый день выкладывала фотографии кота в запрещенной соцсети, она делала это для него, и когда в кадре появлялась и она, еще больше похудевшая, но улыбающаяся ему, он был счастлив. Хотелось написать в ответ, но так он подставит ее, Аврора была в разработке, за каждым шагом следили агенты, но подобраться не могли. Что-то говорили о защите и смеялись, что после битвы она больше никому не поможет, и каждый ответит. Для него было главным, что она жива и видит его, пускай и в агитационных роликах. Специально для нее он ездил в приют для животных и на камеру гладил тощего рыжего кота, большего он передать ей не мог, и не стоило этого делать, даже думать не стоило.

И как же люди не понимают, как же они не видят, во что их в очередной раз превращают, как собираются переработать, перемолоть и сожрать? А, может, тогда и не надо за них бороться, если они сами этого не хотят? Зачем пытаться сделать добро тому, кто первый же тебя обвинит, осудит и растопчет, почувствовав призрачную власть? Егор постоянно задавался этими вопросами, отбрасывая от себя все сомнения. Он знал, что черный дух внутри него только и ждет, когда он сдастся. И это он сеет внутри него сомнения, это он подтачивает его опору, желая опрокинуть и впиться в горло. Егор знал, что делает это для себя и только для себя, не желая другой, черной и подлой жизни тем, кто был ему дорог, тем, кого он не знал, но точно знал, что они не могут выступить против, что им есть, кого терять. Что может принести победа, если все, за кого ты бился, погибнут, а ты остался? Поэтому борются единицы, одиночки, борются за себя, за лучшую жизнь тех, кого любят. Так было всегда, и этого слишком мало, чтобы победить, но достаточно, чтобы остановить. Победа невозможна по законам природы, по законам мироздания, которые невозможно отменить даже самым грозным указом, положенным на курицу. Гармония мира в постоянной борьбе, в постоянном переходе точки невозврата и обратно, зависании на границе, чтобы с новой силой начать колебаться. И в этом колебании слышна будет только чистая нота, так устроен наш мозг, так устроена наша душа, и волей-неволей все мы стремимся достичь чистого звука, вот только пути у всех разные.

Егор остановился на площади у памятника космонавту, взлетавшему в небо, покорителю космоса, творцу нового чистого стремления к познанию мира. Памятник окружили десятиметровыми стендами, где президент страны пожимает руку лидеру движения «Правая воля». И сразу видно, кто теперь хозяин, кто не слеп, тот поймет, что передача власти произошла навсегда. Егор засмеялся, разогреваясь от хохота. Машин не было, пешеходов тоже, а камеры не смогут распознать, как разгорается внутри него черный огонь, как чернеют глаза, превращаясь в антрацит, уничтожая грань между зрачком и белком, как из пальцев начинает струиться пламя. Еще не время, но запал уже взведен. Все будет так же, как у древних: три дня и три ночи, и будет битва между светом и тьмой, но не здесь. В столице тьма уничтожит другую тьму, страха нет, но душу рвет нетерпение. Надо дотерпеть.

День тянулся невыносимо долго. В отделении царило непонятное затишье, больные что-то чувствовали, слишком смирные и покорные. Молчали и местные собаки, любившие порычать после обеда на редких пациентов отделения неврозов, тщетно пытавшихся скрыться от себя в прогулочной зоне. Лежал чистый пушистый снег, красивыми барханами приглашая к игре, но даже «большие дети» попрятались по палатам, ни в какую не соглашаясь идти на прогулку.

Медперсонал тоже молчал, с подозрением посматривая друг на друга. Атмосфера сгущалась, вытесняя кислород, замещая его подозрительностью и беспокойством. Аврора задыхалась, часто выходя в сквер, куря в неположенном месте, никто не останавливал, не грозил наложить штраф, как обычно. Карты заполнены, отчеты составлены еще на прошлой неделе, осталось добить цифры за декабрь, и она свободна на праздники, в этом году не ее очередь дежурить. И все же, как и больные, она не хотела идти домой, и только кот заставлял каждый день возвращаться вовремя. Она всерьез думала принести кота на работу и переждать бурю здесь за бетонным забором, в дурку никто не полезет.

– Не берет? – высокий полноватый врач протянул ей стаканчик с кофе. Он смешно поправил очки, по-доброму, даже как-то по-детски улыбнувшись. Это сразу подкупало и пациентов, и частые проверки. Поэтому отдувался за всех обычно он.

– Спасибо, Денис, – Аврора выразительно посмотрела ему в глаза, заметив, что он перестал так открыто смущаться от ее взглядов. – Телефон выключен, в сети ее не было вот уже сутки. Я звонила Игорю Николаевичу, но он был занят.

– Не переживай, все хорошо, – он поправил на ее плечах наброшенную куртку, она по студенческой привычке в любую погоду выходила курить в наброшенной на халат куртке. От сигарет становилось еще хуже, она затянулась и закашляла, частыми глотками запивая горькую мерзость во рту. Кофе оказался очень сладким и без сливок, пожалуй, слишком крепкий для нее, но отлично прочищавший мозги.

– Хватит давиться, – он забрал у нее сигарету и затушил об урну. – Чтобы больше не курила, отдай пачку.

– Держи, – она улыбнулась и отдала только начатую пачку тонких ментоловых. Сразу стало легче, и она улыбнулась. – Знаешь, я тут подумала, но нет, ты решишь, что свихнулась.

– Второй раз не получится, – улыбнулся он. – Давно мы с тобой в наш кабачок не заглядывали, но я сегодня в ночную.

– Жаль, а то я хотела позвать тебя к себе домой. Вот только обломаю, я хочу есть и спать, извини, – она широко улыбнулась, столько наивной грусти было в ее глазах, что он засмеялся.

– Спасибо, я очень польщен и буду ждать, когда наши графики совпадут.

– А как твоя Машенька? У вас все хорошо? – она ехидно посмотрела на него.

– А, решила кольнуть в любимое место. У меня нормально, у нее, наверное, тоже. Такие, как она, никогда не пропадут.

– Ладно, извини. У меня с весны никого не было, просто хочу, чтобы ты знал. Так что мое предложение очень даже серьезно, цени, Денис Давыдыч.

– Ценю и трепещу в нетерпении, – он галантно поцеловал ее руки, Аврора хотела скривиться, как обычно, но сейчас ей было очень приятно. – Пойдем, уже дрожишь вся.

– Это нервное, вот никак не выберу себе таблетки, все не нравится. Может, ты мне выпишешь?

– Тебе поспать надо. Я думаю, что тебе стоит поехать в Красноярск к Мэй. Я тебя прикрою, не переживай.

– Спасибо, но как же я брошу кота?

– Ничего, я могу его навещать.

Они подошли к входу, встав под козырьком. Это было самое безопасное место, странным образом камеры повесили так, что входа видно не было. Аврора обхватила его лицо ледяными ладонями и поцеловала. Он прижал ее к себе, она уткнулась в его широкую грудь и глухо зарыдала. С ним было тепло и спокойно, а сердце, наконец, выпустило накопленную тревогу, сразу стало легче дышать, захотелось есть, а ведь она не ела со вчерашнего дня.

– Аврора, вот вы где. Ой, простите-простите, – В двери стояла пожилая медсестра, видевшая еще живого Хрущева по телевизору. – Аврора, вас там ищут. Приехали полицейские или прокурорские, я не разобрала. Я сказала, что вы пока заняты. Я помариную их полчасика, но потом приходите, а то попадутся на глаза зам замычу.

– Я скоро приду. Спасибо, Татьяна Игоревна, – Аврора вытерла слезы, улыбнувшись ей.

– Да ладно тебе, не торопись. Все, меня нет, – медсестра скрылась.

– А ведь она нас давно поженила, – Аврора тихо рассмеялась. – Все время мне твердила, что я побегаю-побегаю, а все равно выйду замуж за Дениса Викторовича.

– Знаю, она меня тоже пушила постоянно. Я могу с тобой сходить, мои все спокойные, лежат и потолок на миллиметры делят.

– Мои тоже. Пойдем, а то мне страшно. Раньше я не была такой трусливой, что-то во мне сломалось.

– В нас всех что-то сломалось, раз мы докатились до такого, – он не договорил, выругавшись про себя.

В фойе, как называла первый этаж Аврора, ее ждал Игорь Николаевич и два офицера с погонами попроще. Она сразу поняла, что они тут главные, а Денис, почти не шевеля губами, еле слышно сказал, что это сб-шники. Игорь Николаевич одобрительно кивнул, а офицеры заметно встревожились, не снимая с лица сияющих улыбок.

– Добрый день, Игорь Николаевич. Чем могу помочь? Это мой коллега, Денис Викторович Давыдов, он хороший специалист и будет очень полезен, – она говорила это с каменным лицом, отыгрывая положенные нормы этикета, обращаясь к старшему по званию.

– Очень хорошо, рад знакомству, – Игорь Николаевич пожал широкую ладонь Дениса. – Тем более что Дениса Викторовича наш разговор также касается. Мои коллеги представятся сами.

В его голосе было столько вежливого презрения, что Аврора с трудом сдержала ехидную улыбку. Денис стоял с непроницаемым в своей защитной вежливости лицом, внимательно читая развернутые удостоверения. Красных ксив он видел немало, а эти ребята были непростые, опасные. Аврора растерялась, и он повел всех в бывший кабинет завхоза, который переехал на чердак, чтобы его не донимали. Из кабинета сделали небольшую переговорную, в которой кроме овального стола и стульев ничего не было, чтобы не засиживались. Аврору он посадил к окну, сам сел слева. Игорь Николаевич сел справа от нее, а два офицера напротив, трое против двух.

– Вы узнаете этих людей? – сидевший слева офицер пододвинул к Авроре планшет.

– Да, узнаю, – Аврора листала фотографии Альфиры и Максима. Как же они исхудали, совсем не похожи на себя прошлых, оставшихся на фотоснимках в облачном хранилище. Альфира улыбалась, усталая, счастливая и немного грустная. Максим сдержанный, видно, что ему больно, что он терпит и молчит. – Это Альфира и Максим. Они пропали летом вместе с Юлей и Ильей. Альфира выглядит вполне здоровой, но у Максима серьезные проблемы. По фотографиям видно, что он испытывает постоянную боль. Денис Викторович, как вы думаете?

– Согласен с коллегой. У молодого человека мышечные боли. По фотографии сложно сказать, но скорее всего это результат травмы или побоев. Он стремится согнуться в неестественной позе, скорее всего на его теле обширные гематомы, особенно на спине и бедрах.

– Мы не просили вас ставить диагноз, – сказал офицер слева, лучезарная улыбка сошла с лица, обнажив холодное презрение. Второй офицер все так же улыбался, с вызовом смотря на Аврору. – Знакома ли вам эта девочка?

Офицер открыл другую папку. На фотографиях была Айна. Девочка потерялась в безликой палате, одетая в простую пижаму. Черные волосы убраны в аккуратный пучок, украшенный нитями красных ягод и палочками шоколадного цвета, чувствовалась рука Мэй. Айна не знала, куда себя деть, и очень волновалась, ища слепыми глазами кого-то. Было видно, что она боится фотографа. На одной фотографии она встрепенулась, расцвела, широко улыбнувшись, смотря вправо от фотографа. Аврора готова была поклясться, что увидела в отражении белых глаз девочки Мэй. Глаза пугали, но глядя на лицо девочки, быстро забывались. Затянутые белой пеленой, скрывавшей зрачок, делавшей глаз сплошным белым белком, они все равно были живые, как и лицо девочки, на десяти простых фотографиях проявившее сотню эмоций. И как же девочка была похожа на Мэй, если бы Аврора не знала, то назвала бы ее дочерью, но у Мэй не было детей.

– Я не знаю эту девочку, – наконец сказала Аврора, улыбаясь. – Очень хорошо, что она среди друзей. Что у нее с глазами.

– Врожденный дефект. Есть заключение офтальмолога, вы его получите позже, – второй офицер перестал пялиться на нее и стал серьезным. – Вы пытались связаться с Мэй?