Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Веселая женщина так загримировала Альфиру, превратив молодую девушку в уставшую женщину с серым лицом и черными синяками под глазами. Когда Альфира увидела себя в крохотном зеркале, то чуть не выронила его из рук, испугавшись, как же она стала похожа на свою тетю. В довершении образа под куртку робы ей нашили подушку, и Альфа стала чуть-чуть беременной. С Максимом было проще: несколько синяков на скулах и фиолетовый фингал под глазом, руки пришлось выпачкать в машинном масле до тех пор, пока оно не впиталось в кожу и под ногти. Альфире пришлось вспомнить, как надо грызть ногти, чтобы они поломались самым причудливым образом. Получилось два чучела, можно было и не делать скорбные мины, грим успешно камуфлировал. Оказалось, что гримерша и правда работала гримершей в детском театре, где в основном ставили спектакли о животных, которых никто никогда не мог видеть живьем, но детей это не смущало. Дети всегда остаются детьми, и правдивость, и рациональность взрослого мира мало интересует живые умы, лишенные сетей и цепей правил морали, нравственности, общественных законов и страхов быть другим, выделяться и заслужить осуждение общества. А прав ее лишили за сезон скетчей, в которых она и еще две не менее веселые женщины, пародировали давно умерших вождей, представляя их не гигантами мысли и отцами всего и вся, а простыми и очень смешными людьми, со своими пороками и слабостями, так похожими на обыкновенного гоблита или гнома. Портреты вождей висели на почетном месте, и смеяться над ними не разрешалось публично, для всего остального был шлакопровод.

Когда она назвала этот термин и показала общий для всех сборник видосиков и мемасиков, куда сливалось все, что снимали, записывали, подсматривали или целенаправленно сливали инспектора для народа, чтобы те могли «проржаться и успокоиться», почти официальный термин, Максим очень долго смеялся. Но, несмотря на кажущуюся свободу слова в этом отстойнике контента, инспектора мониторили крамолу, вылавливая совсем заигравшихся, и методично, без привлечения ненужного внимания, наказывали. В основном лишали прав, переводя в гномы, которые не могли больше ничего отправлять роботу сборщику контента, но могли продолжать смотреть и осуждать. Там была кнопка в виде большого пальца, давящего на столе зловредную букашку, и чем больше ролик или запись набирала осуждений, тем выше в рейтинге находилась. Максим рассказал, что подобный принцип продвижения и наверху, что лучше продвигается тот контент, который вызовет наибольшее число гневных комментов и дизлайков.

У каждого гоблита и гнома был свой личный гаджет. Они называли его паспортом, но на деле это был массивный складной планшет, состоявший из двух частей. По центру экрана широкая щель, были видны крепкие петли, конструктор даже не старался сохранить целостность развернутого экрана, отдав предпочтение надежности. Два экрана работали независимо: на левом была важная и очень важная информация от инспекторов о новых указах и распоряжениях, а когда нечего было выкладывать, по кругу постили статьи и ролики о Великих Вождях Лучших из времен. Все и всегда в этих материалах писалось с большой буквы, ибо по-другому говорить о ВЕЛИКОМ нельзя! На правом экране был шлакопровод и почта, больше напоминавшая стилизованный под телеграммы мессенджер. Каждый имел право отправлять не более тридцати трех сообщений в день, не превышающих двести пятьдесят три знака, за остальное надо было платить за каждую букву, как в советских телеграммах. Поэтому все писали сжато и без пробелов, обозначая начало нового слова заглавной буквой. Получалось примерно так: «ПрНСдЗч2578956354», что означало: «Пришельцы на складе запчастей «…». По номеру можно было легко проложить маршрут, каждая комната, каждое помещение подземелья имело уникальный номер, и имплант подсказывал гоблиту или гному маршрут, подбирая оптимальный, оценивая эмоциональное состояние человека. Если человек волновался, то имплант вел его коридорами, где было меньше всего людей, а то и предлагал подождать до следующего дня. Спокойным прорабатывался самый короткий маршрут, заказывались места в поезде или грузовых тележках, часто перевозящих людей в одном прицепе с грузом, заодно и подстрахуют незакрепленный груз.

В тоשּׁ 200 шлакопровода в первых строках висело видео с Юлей. Максим, просмотрев его в первый раз, зажмурился, не веря, не желая верить. Потом посмотрел еще раз и еще, пока Альфира не отобрала у него планшет. Она вскрикнула, а потом рассмеялась, сказав: «Я же говорила, что с ней все хорошо!».

Веселая женщина показала им свои скетчи, которые никто не удалил из шлакопровода. Если поменять лица, а можно и не менять, то юмор был понятен без лишних разъяснений, как всем и всегда понятны шутки и сказки народа про жадных и глупых царей-королей и их потных рук. Пока они смотрели, а веселая женщина гном комментировала, в шлакопровод слили очередной ролик с систем контроля выхода в зараженную зону. Щиты зафиксировали, а робот отрисовал понятную для человеческого глаза и мозга картинку из векторных массивов, которые формировал надзорный щит из потока данных изменений электромагнитного поля, емкости пространства и измерения теплового спектра. В зону контроля, разорвав посты роботов-постовых, ворвался огромный волк. И тут же исчез, щиты потеряли его, не фиксируя, и даже робот-аналитик не смог определить местонахождения волка. В комментах гоблиты и гномы приглашали волка к себе, волнуясь о том, что у него будет несварение после роботов-постовых. Количество осуждений росло с такой скоростью, что инспектор-модератор заблокировал ролик, но он тут же разошелся сжатыми копиями по шлакопроводу, и модератор сдался, не в силах бороться с гидрой перепостов и зеркал, где волка уже раскрасили в радужные цвета, а в одном ролике он уже танцевал с разорванным роботом под треск трансформатора, с наложенным битом кузнечного молота, вполне качественный индастриал.

До станции пришлось идти больше трех часов, петляя по пустым коридорам, в которых гулял холодный ветер. Теперь ребята поняли, почему все ходили в плотной робе, становившейся постепенно второй кожей и густым подшерстком. Что-то звериное чувствовалось во всем: в повадках людей, смотревших с одной стороны доброжелательно и с интересом, но готовые отпрыгнуть в сторону и убежать, так казалось Альфире и Максиму, а еще эти бесконечные коридоры и туннели, будто бы соединявшие один муравейник с другим. Спускаясь и поднимаясь с уровня на уровень, обходя людные улицы с магазинами и очередями, они проваливались глубже в шахту, теряя ощущение пространства, не понимая, насколько глубоко спустились и где путь назад.

Один раз им пришлось пройти через торговую улицу, где их чуть не побили. Торговые ряды располагались в широком коридоре, по которому свободно разъезжались две тачки с тюками и коробами, из которых часто сильно воняло. Двери складов-магазинов открывались внутрь, не съедая драгоценного пространства. В широких проемах стояло две конторки и жуликоватые продавщицы, точь-в-точь, как дома, но лет пятьдесят назад: толстые, хамоватые, с грубыми перстнями с тусклыми камнями и массивными серьгами. Одна принимала заказ, вторая оплату, крик стоял невыносимый, а по складу бегали взмыленные мужичонки, собирая что-то гремящее и булькающее в картонные коробки. Провожатая шепотом объяснила, что на самом деле здесь продают одно и то же, а именно алкоголь. Разница была в том, что гоблиты внутри себя также делились на касты и гильдии, как ремесленники в Средневековье, выполнявшие роль профсоюзов в плане сбора членских взносов. У каждого такого объединения был свой пункт продаж, причем с каждого литра дополнительно изымалась плата за модернизацию производства, которая готовилась вот уже больше ста лет, никак не могли собрать нужную сумму. Когда Альфира и Максим пробирались сквозь толпы страждущих, здесь было не меньше полутысячи мужчин и женщин, женщинам давали меньше, шла борьба с женским алкоголизмом, их толкали и даже кричали, чтобы не лезли со своими инвалидными удостоверениями, пусть встают в очередь как все! Одна женщина, решив, что Альфира метит на ее место в очереди, хотела пнуть ее в живот, почти сбила шапку, чтобы схватить за волосы, но Альфа на автомате простой подсечкой повалила ее на пол, уроки Юлии не прошли даром, в нужный момент она смогла поймать противника, и это не смотря на отсутствие очков. Она много чего не видела, держась за Максима, который старался отшучиваться на ее вопросы, не желая рассказывать о том, что видит на самом деле.

Люди и есть люди, и ничем этот мир не отличался от наземного, утверждая в своих позициях начальную стадию социопатии у Максима. Альфа и так жила в своем мире, особо не страдавшая от отсутствия людей вокруг, кроме друзей, которых было три: Юля, Максим и Илья. Она вспоминала о Мэй, вздыхала, все еще не уверенная в том, что Мэй действительно ее подруга. Так было не раз, когда Альфира, еще маленькая и наивная, полная любви ко всем открывалась и получала потом в лучшем случае вежливое равнодушие.

Когда провожатая выдала им удостоверения инвалидов, бейджик на прочной серой ленте, Альфира подумала, что это из-за ее очков. Но дело было в импланте, точнее в его отсутствии. Инвалидами называли тех, у кого был дефектный имплант, тогда и паспорт не работал, и его изымали или не давали с рождения, нельзя было бесконтактно оплачивать покупки и проживание, и продавцам и операторам приходилось вручную набивать шестнадцатизначный номер одним пальцем, которым они и привыкли выполнять все команды. Из-за этого инвалидов гнали из очередей, обработка каждого занимала больше получаса из-за ошибок, зависания программы и тупости оператора расчетно-кассового терминала. Максим спросил, почему нельзя было ввести QR-код или что-нибудь подобное для простоты считывания, на что провожатая зажала ему рот ладонью и с испугом осмотрелась. Дойдя до туннеля между муравейниками, где не висели щиты-стукачи, она еле слышным шепотом рассказала, что любые графические коды запрещены и считаются демоническими символами. Альфира рассказала, кто наверху считается инвалидом, на что женщина долго смеялась, не понимая, как их можно было так назвать. Под землей все, у кого был физический дефект, считались ограниченно трудоспособными или нетрудоспособными, на которых не полагалось никакого довольствия, и их могли содержать родные и друзья по своему желанию, а могли сдать на утилизацию. Об утилизации Альфира расспрашивать не стала, ее и так сильно тошнило от всего, что она увидела, что унюхала и узнала. Она бы без грима могла бы поспорить серостью лица с аборигеном.

Станция напоминала московскую, если отбить весь мрамор и повесить под потолком штанги с прожекторами. Поезд опоздал, и вагон пришлось брать штурмом, а потом довериться толпе, которая и внесет вагон, и поставит на место, и поддержит, если что. Максиму удалось пробиться в угол к заваренным дверям. Он закрыл собой Альфиру, и она всю дорогу спала у него на груди, как в камере для сна стоя, как в Японии. У него после поездки болело все, особенно спина и бока, принимавшие основные удары входящих выходящих гоблитов, гномы так далеко ездить не могли.

29. Айна

Пустой перрон, слабо светят прожекторы, подземный ветер гоняет обрывки оберточной бумаги взад и вперед, как ребенок играет с машинкой. Последние станции прошли в полном одиночестве, вагон опустел, и можно спокойно лечь, как многие и делали, когда основной поток схлынул в первые два часа пути. Если бы это не была конечная старой ветки, так называли ее пассажиры, всю дорогу бубнившие что-то свое, не обращая внимания на других, то они бы проспали. Сначала Максим старался слушать, о чем говорят люди, но как и в московском метро, в этом было слишком мало смысла: люди как люди, не лучше и не хуже. Альфира проснулась бодрая и веселая, совершенно забыв дорогу до станции, выпустив из себя все плохое. Она с живым интересом оглядывалась, особенно ее интересовал круглый свод, напоминавший древний храм, не хватало алтаря по центру и кадильниц с подсвечниками по периметру

– А мы точно туда приехали? – спросила она без намека на волнение.

– Туда, номер совпадает, – Максим сверился с номером станции, который записал синим маркером на левой ладони. – Думаешь, нас заманили в ловушку?

– Не знаю, – пожала плечами Альфира и потянулась к вещмешку. – Ужасно пить хочется.

– Много не пей, по глотку и жди пять минут, – Максим дал ей двухлитровую бутылку.

– Ты как Юлька, она тоже меня постоянно учит, считает, что я водохлебка, – в подтверждении, Альфира сделала огромный глоток и закашлялась, отдав бутылку.

– Это от жадности, – Максим сделал небольшой глоток и убрал бутылку. Вода была совершенно безвкусная, как бывает после прогонки через мембраны обратного осмоса, особенно любимая в фитнес-клубах: без соли, без вкуса и без смысла. Он задумался, откуда они здесь берут воду, вспомнился курс по экологии, где скачками, довольно размашисто и размазано рассказывали об очистных и водозаборе. Нет, лучше и не думать, что они там фильтруют и озонируют.

– Ага, я очень жадная, – улыбнулась она. Хотелось еще пить, но приходилось сдерживаться, не зря же им собрали этот походный набор.

– Женщина и должна быть жадной, – пожал плечами Максим, но она его не слышала, а во все глаза глядела на две темные фигуры, идущие к ним от дальнего конца перрона. Как она ни щурилась, разглядеть, кто это был невозможно, одно было понятно: высокий и маленький, и высокий при ходьбе слегка раскачивается.

– По-моему, это за нами, – она захотела достать очки из внутреннего кармана, но Максим остановил ее.

Фигуры обрели отчетливые силуэты, и в полумраке станции появились девочка с воздушным шаром и старик с протезом вместо левой ноги. Старик хромал из-за слишком короткого протеза, ему не хватало черной треуголки и крюка вместо правой руки, и сошел бы за карикатурного пирата, борода и усы чего стоили. Девочка крепко держалась за его руку, На левой руке у нее весело болтался большой красный шар с белым цветком. Девочка улыбалась, когда они подошли ближе, стала махать левой рукой, и шар радостно колыхался вместе с ней.

– Знаешь, а ведь это первый ребенок, которого мы встретили здесь, – шепотом заметил Максим, Альфира кивнула.

Она разглядывала девочку, а девочка ни на кого не смотрела. По манере держать голову, по осторожному шагу стало понятно, что она слепая. На ней была все та же серая роба, как и на взрослых, но расшитая разноцветными лентами и цветами, ушитая под маленькое тело. На вид ей было не больше десяти лет, худое доброе лицо, еще не серое, как у взрослых женщин, длинный нос с горбинкой, губы всегда открыты в улыбке, показывая без стеснения большие крепкие желтые зубы, но жуткими были глаза – абсолютно черные, будто бы кто-то вырвал зрачок и залил белок черной тушью. И все же эти черные глаза умели смотреть по-доброму и очень весело. Девочка слегка подпрыгивала, что-то шепча старику, он кивал и пытался улыбнуться, но губы кривились только с правой стороны, левая часть лица оставалась неподвижной, как после инсульта, но старик шел довольно бодро, и на немощного похож не был.

– Привет! Я Айна, а это дед! – радостно выкрикнула девочка, когда они подошли. Девочка вырвалась из руки старика и подошла к Альфире, немного не угадав и скосив сильно влево. Альфира взяла ее за руку, а девочка рукой с шариком ткнула в подушку и засмеялась. – Ха-ха-ха!

– Здравствуй, Айна. Меня зовут Альфира, а его Максим, – Альфира погладила девочку по голове, отметив, как туго ей завязывают косички, сразу и не сосчитаешь, сколько их. – А сколько у тебя косичек?

– Тридцать семь! – гордо ответила девочка и потянулась к голове Альфиры, но одернула себя. – Знаю, сейчас нельзя.

– Айна, не приставай, – старик нарочито строго покачал головой. – Нам пора в путь, идти не так близко, и можем не успеть на автопоезд, тогда придется два дня ждать следующего.

– Мы готовы, – сказал Максим.

Альфира взяла за руку Айну, старик пошел впереди. Через десять шагов Максим нагнал его. В конце перрона перед взором открылся бескрайний холл, размером с десять футбольных полей. Никаких коридоров и туннелей, открытое пространство, по которому гуляет шквалистый ветер. Если бы не бетон под ногами, то могло бы показаться, что они вышли в ночную степь, не хватало воя волков и крика ночных птиц. Вместо голодной живности выли вентиляторы и скрипели вдалеке какие-то машины.

– И куда идти? – Максим пытался хоть что-нибудь разглядеть, но даже свода не было видно, одна сплошная чернота.

– Пока прямо, потом покажу. Ничего, вы скоро привыкните, все привыкают. Это в мегаполисе жгут электричество почем зря, у нас здесь строгая экономия.

– Не слушайте деда, все у нас есть, – Айна недовольно цыкнула. – Он любит поворчать.

Дед пошел вперед, Максим старался не отставать. Айна каким-то чудом шла верным курсом, ведя Альфиру, как взрослая, уверенно шагая. Здесь она была в своей стихии, и Максиму показалось, что у нее есть зрение, но другое, уж больно уверенно и точно она шла и подсказывала, несколько раз предупредив Максима, что он идет прямо в столб. И он нашел свой столб, хорошо приложившись лбом. Столб возмущенно зазвенел, совершенно невидимый, черный, как и все вокруг, ржавый кусок сваренного швеллера.

– Осторожно, здесь много опор, так что не разгоняйтесь, а то голову разобьете, – предупредил старик.

Максим подумал и повесил мешок на живот. Глаза медленно привыкали, ему стало казаться, что он видит очертания столбов, но столбы так не думали, и Максим часто врезался в них мешком, не больно, но нервирует. Весь путь напоминал изломанную линию, они не шли прямо, будто бы обходя ямы или провалы, Максим решил не думать об этом, провалиться куда-нибудь в этой темноте совсем не хотелось. Альфира о чем-то болтала с Айной, они быстро подружились и уже шептались, хихикая.

– Там роботы спят, не будем их будить, а то разозлятся, – пояснил старик, когда они резко взяли влево и пошли немного назад, по широкой дуге обходя массивное черное пятно впереди.

– А роботы тут с характером? – спросил Максим.

– Да, в отличие от людей. Дальше идем молча, входим в зону пограничного контроля, – старик шикнул на Айну, девочка послушно замолчала.

Через двадцать метров они вошли в странную зону, где не было столбов, не было темнеющих холмов или недовольного скрипа, а стояла тяжелая гнетущая тишина. Тело покрылось мурашками, стал бить сильный озноб, а в голову ударила кровь, стало трудно дышать от давления, заболели глаза. Максим понял, что они вошли в сильное электромагнитное поле, пронзающее их насквозь, пересчитывающее каждую клетку, каждый атом, возбуждая и угнетая невозможностью утилизировать ненужную и вредную энергию. Всем было тяжело, и после выхода из зоны, старик объявил привал. Они сели вокруг широкого столба, каждый сделал по большому глотку воды, а Альфиру ужасно тошнило, и она никак не могла успокоиться, с трудом подавляя непонятную панику, охватившую ее.

– Что это за место? – спросил Максим. – Зачем они облучают?

– Это сканер, просто он очень старый и выдает слишком сильный поток излучения. Ничего, скоро пройдет. Хорошего мало, но иначе из зоны мегаполиса не выйти. Инспектора думают, что челноки тащат на себе, как раньше, но для этого есть роботы, а у них свой тракт, туда человеку заходить нельзя, а излучение сожжет роботу мозги, – объяснил старик.

– А людям можно мозги жечь? – раздраженно спросил Максим, голова болела невыносимо, сердце заходилось в тахикардии, не желая успокаиваться.

– Людям можно, еще нарожают, – спокойно ответила девочка. – Питомники переполнены, а от старых надо избавляться.

– Айна, нельзя же так, – Альфира похлопала ее по руке. – Это жестоко.

– Айна все верно говорит. Об этом знает каждый ребенок в питомнике. Всего на всех не хватит, поэтому надо регулировать численность всеми возможными способами. Разве наверху не так? – старик достал что-то из кармана, и чиркнул зажигалкой. Запахло жженым деревом, перемешанным с подбродившими сухофруктами.

– Деда, опять ты дымишь! Фу, перестань! – возмутилась Айна, уткнувшись носом в Альфиру.

– Я быстро, надо сердце успокоить, а то что-то разошлось. Будешь? – старик толкнул Максима. – Помогает, детям нельзя, они тупеют от этого дурмана.

–Спасибо, я не курю, – ответил Максим, тут же вспомнив все попытки начать курить, когда приходилось себя заставлять, глотать едкий горький дым, бьющий сразу в голову, отдаваясь тошнотой и головной болью, быстро сменяющейся прохладным отходняком, но мерзкий вкус во рту заставлял постоянно сплевывать и кашлять. – Сам справлюсь.

– Вот и правильно, нечего травиться самому, – согласился старик. – А я привык, как на войне начал, так и бросить не могу.

– Деда, не надо опять про войну, – жалобно попросила Айна.

– Не буду, я так, объяснить хотел, – поспешил ее успокоить дед. – Ты есть хочешь?

– Неа, у меня еще много сил, – бодро ответила девочка.

– Ты предупреждай, когда тебя нести, а то не хочу опять искать тебя в приямках. Айна может уснуть на ходу.

– Кого-то она мне напоминает, – хмыкнул Максим. – Интересно, что она делает?

– Спит, – уверено сказала Альфира и, прислушавшись к оберегу, закивала. – Спит как убитая.

– Хорошо, – вздохнул Максим, острая боль от волнения за сестру пронзила сердце. Об Илье он не беспокоился, зная, что парень не пропадет.

Юля действительно спала. В камере делать особо было нечего, дверь разблокировали, но дальше одного коридора и столовой она пройти не могла, двери не видели ее, даже не просили приложить метку, ключ, карточку или чем они там пользуются. Она так и не смогла понять, не видя, чтобы кто-то доставал ключи или метку и прикладывал к валидатору, ей казалось, что темно-серая трапеция справа от двери и есть валидатор. Все проходили просто так, двери сами открывались, заедали, но после пары пинков, открывались. Можно было попробовать проскочить вместе с ними, но Юля боялась. Страх полз к ней каждый раз, когда она слишком далеко заходила за столовую или слишком долго находилась в душе.

Она ела пять раз в день, или больше, часов не было, и она просто шла в столовую, когда хотела есть. Перед этим много бегала взад и вперед по коридору, упражнялась, заразив этим и веселых девушек, с ними Юля играла в футбол. Так смешно было смотреть, как они отбивают мяч головой, а сложные прически стойко выдерживают удар, еще бы, столько лака вылить. Юля даже потрогала, как камень, и как они потом моют голову и моют ли вообще?

С душевой она быстро разобралась, кто сказал, что только раз в неделю? Там стоял какой-то счетчик, что-то пищал на нее, наверное, ругался и угрожал. Юля ходила бессовестно часто, чтобы как-то занять себя. Полотенец не было, зато мощная сушилка, которая и белье высушила за пять минут, а вот мыла было завались. Дегтярное, как у Альфиры. Юля не воротила нос, как девчонки в классе, обнюхивая Альфиру и зажимая, как же им хотелось тогда дать по морде, но Юля обещала тренеру не использовать свои навыки для мести, и держала слово. Альфа не обращала внимания, у нее дома хватало знатоков высокой парижской моды, боявшихся руки помыть куском темно-коричневого мыла.

– Не спи, я же знаю, что ты не спишь, – голос раздавался издалека, но на последнем слове остановился прямо над ухом. – Юля, открой глаза. У меня мало времени.

Юля открыла глаза и увидела Лану, смотревшую на нее сверху вниз, как ученый натуралист смотрит на живую букашку, но добрее. Юле показалось, что это не Лана, и она решила, что все это сон, который никак не хотел продолжаться. На Лане было длинное черное платье с белыми цветами, лоза которых доходила до самых кистей. Она была в белых перчатках, волосы просто стянуты в клубок без единой заколки или украшения. А еще она была босая, чего Юля никак не ожидала. Судя по всему, Лана шла издалека, ноги у нее были чернее сажи.

– Я подумала, что это сон, – Юля села и с настороженностью посмотрела Лане в глаза. – Это сон?

– Как ты думаешь, то, где ты сейчас, сон или нет? – Лана подошла к сгоревшему щиту и щелкнула его пальцем.

– Нет, точно не сон. Но очень похоже на бред, – она встала и подошла к Лане. – Где я нахожусь?

– Здесь, другого ответа у меня для тебя нет. Это сложно объяснить, и у меня слишком мало времени, поэтому тебе придется самой все познать. Я не могла пробиться к вам раньше, как видишь, не так все просто. Ты проявила себя слишком рано, я думала, что ты сможешь позже. Что ж, все не так уж плохо, и вы сами вершите свою судьбу, не сходя с начертанного пути. Не думай, что я хочу запутать тебя. Я бы с радостью все рассказала, но у людей нет таких слов, чтобы выразить это.

– Это я понимаю, у меня так со многими предметами в школе – нет слов, чтобы объяснить. Вы знаете, чем все закончится?

– Все и всегда заканчивается, и приходит смерть. За ней рождается жизнь, и цикл повторяется, потому что по-другому быть не может, пока в мире сохраняется гармония.

– А, ну да – мы все умрем. Так мой брат постоянно говорит, – нахмурилась Юля.

– Спасибо, что так высоко ценишь мои знания, – Лана улыбнулась. – Но вернемся к тому делу, почему я здесь. Ты помнишь, ты знаешь, что можешь сотворить разрушение – эта сила внутри тебя, и тебе надо учиться управлять ею.

Лана взяла ее ладони и на левой нарисовала пальцем затейливый иероглиф. Он тут же вспыхнул, и от руки к самому сердцу потекла жгучая энергия. Юля вскрикнула, ощутив заново тот поток света, что вырвался из нее в подвале, но поток был мал, слаб, но все равно слишком силен, чтобы не бояться его.

– Я никогда не запомню ни одного иероглифа, – замотала головой Юля.

– Тебе и не надо, все в твоем сердце. Ты должна научиться будить его и направлять энергию. Не бойся, я сейчас покажу, как это, – Лана приложила ладонь к ее левой груди. Юля покраснела, ощутив волну возбуждения, которое тут же изменило вектор, став всепоглощающей силой, наполняющей ее сердце, подчинявшей разум. – А теперь посмотри, что ты делаешь.

Юля подняла глаза, Ланы не было рядом, и никто не касался ее, кроме нее самой. Юля обхватила плечи, закрыв крест-накрест грудь, и почувствовала, как мышцы стали железными, и это ужасно пугало. Оторвав руки от себя, Юля схватилась за щит. Пальцы вошли в металл, как горячий нож входит в масло, не разрезая его, а растапливая, превращая в бесформенные наплывы, легко проходя насквозь. Щит упал на пол, разрезанный на две неровные части. Юля вспомнила об Илье и Арнольде, вскинула руки от ярости, но Лана тут же схватила их, не дав световому потоку вырваться, ударить со всего маху в потолок.

– Держи себя в руках, никогда не показывай, что можешь, – Лана обняла ее. Юля с трудом успокоилась, чувствуя правоту ее слов.

– Почему я? – всхлипнула она. – Почему Альфа, Почему Максим, Илья?

– Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Как принято говорить у вас – потому. Запомни свои ощущения, попробуй с малого, не больше свечного накала. У тебя есть время, они ищут Альфу и будут долго искать. Они думают, что она – это ты. Ты слишком рано проявила себя, теперь они знают, что к ним пришла новая богиня света, а тебя ее сила не тронула, потому что у вас связь не по крови, но по сердцу.

– Кто? – Юля отстранилась и удивленно посмотрела на Лану.

– Ты – U-Li Sun. Не смотри на меня так, богинями не рождаются, а становятся. У тебя есть шанс, и ты пока справляешься.

– А если я не хочу быть богиней? – возмутилась Юля. – Я хочу быть совершенно обыкновенной, и чтобы мои друзья вернулись домой!

– Не злись, не я и не ты решаем это. Нельзя изменить предначертанного, – улыбнулась Лана.

– Значит, богинями все-таки рождаются? – хитро прищурилась Юля.

– Въезжаешь в тему, верно я сказала? – Лана рассмеялась и, поцеловав Юлю в лоб, прошептала. – А сейчас ты будешь спать, очень долго. Не пугайся, так надо. Они не смогут тебя разбудить и отступят.

Юля послушно легла, выполняя внешнюю команду, пришедшую прямо в мозг. Лана погладила ее по голове и сняла перчатки. Руки у нее были такие же черные, как и ноги, а пальцы будто бы обгорели. Она положила перчатки под кровать и исчезла, но Юля уже не видела этого, провалившись в глубокий здоровый сон.

30. Игра

– Надо прописать эту локацию в нашей игре, – шепнул Максим, Альфа часто закивала.

Они дошли до грузовой станции, слабо освещенной редкими прожекторами, испускавшими ленивый желтый свет. После блуждания в темноте свет казался ослепительным, и все некоторое время стояли, закрыв глаза руками, даже Айна, ворчавшая под нос, какие-то ругательства. Зрение быстро возвращалось, мозг радовался свету и подобию жизни, а то скитание по владениям Аида интересно первые полчаса. Никакого хаоса, все палеты, бочки, тюки и катушки расставлены в строгом математическом порядке, не мешая погрузке. Два робота-погрузчика без спешки укладывали в прицеп палеты с листами, тягач стоял на зарядной станции и, если бы у машины был рот, то непременно бы зевал во всю ширь. Увидев людей, тягач моргнул фарами в знак приветствия.

– Мы с тобой до третьего поста! – крикнул ему старик, тягач подмигнул левой фарой. – Теперь надо прицеп найти.

– А вагонов для людей нет? – с опаской спросила Альфира, видя, как Айна легко забирается в прицеп с тюками и катушками.

– Давно нет. Люди обычно никуда не ездят, а кому надо, тот и с грузом посидит, – ответил старик и не с первого раза залез в прицеп. – Залезайте, надо еще место обустроить, чтобы в дороге не завалило.

– А может завалить? – Максим посмотрел на массивные катушки, стоявшие крепко, и ему стало не по себе от понимания, что такая катушка с кабелем не заметит, как раздавит их.

– Если прицеп перевернется, – весело ответила Айна, выбрав себе место между тюками и биг бэгами с чем-то мягким. – Давайте сюда!

– А мне еще в метро не нравилось, – фыркнул Максим и помог Альфире забраться. Она не замечала трудностей, уставшая, но веселая. – Нам долго ехать?

– Не особо, часов пять или шесть, какое у него будет настроение, – старик кивнул на робота, спавшего на зарядке. – Сегодня он тихий, а так ему зашили ради смеха холерический профиль.

– Робот-холерик, с трудом представляю себе, как это может быть.

– Увидишь, в основном все роботы нейтральные, пока в ремонт не попадут, а там мастера с юмором. Так даже веселее, они же как люди, у каждого свои странности и причуды, главное не злить и не обижать, роботы этого очень не любят.

– Согласен, технику надо уважать, – кивнул Максим.

Роботы-погрузчики пропищали веселый марш, и тягач, мигая всем, чем можно, дернулся к автопоезду, с лязгом и хрустом хватая вагоны. Автопоезд уперся, не желая двигаться с места, тягач разозлился и дернул сильнее, завизжав покрышками, и состав, кряхтя и матерясь, двинулся в путь.