Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

– Вы там что-то подготовили, сбросьте мне на почту, я лучше сначала почитаю, – он дал ей визитку.

Мэй внесла его в контакты и переслала краткий отчет. Вновь перечитав его, она поразилась, как раньше всего этого не замечала.

– Так-так, – следователь внимательно читал ее записи, зажужжал принтер, и он, как бы случайно, положил перед ней фоторобот. Мэй вздрогнула и отпрянула. – Знаете это лицо?

– Не знаю, может, и знаю, – с трудом ответила Мэй. Что-то было очень знакомое в этом неприятном лице не то мужчины, не то женщины. Она точно видела его, но мозг настойчиво отказывался вспоминать, голова кружилась, а к горлу подкатил горький ком. – Что это такое?

– Это фоторобот со слов Алисы. Вот это оно или она, Алиса считает, что это женщина, и отпустила ее из подвала. Мы пока не можем точно понять, о каком подвале идет речь, но это уже что-то. Где вы видели это лицо?

– Не могу вспомнить. Мне надо подумать и проверить. Могу я взять его с собой?

– Конечно, я уже отправил вам его по почте. Вот только это не то, что описала Алиса, хотя и очень похоже. Посмотрите у себя фоторобот Алисы. Видите, немного другой, но определенно речь идет об одном и том же человеке.

– Вижу, – Мэй рассматривала фоторобот на планшете. – Тогда это откуда?

– А вот теперь поговорим о духах. Я не просто так показал вам этот фоторобот, хотел посмотреть на вашу реакцию. И вы среагировали, как я и предполагал. Так вот, этот фоторобот мы получили больше года назад, когда на Дальнем Востоке зафиксировали первые эпизоды исчезновений девушек. Их так и не нашли, и пока зацепок нет. Сначала думали, что это единичный эпизод какого-то проснувшегося маньяка, но постепенно, месяц за месяцем, появлялись данные о новых исчезновениях в других регионах.

– Вы хотите сказать, что маньяк путешествует, переезжает из региона в регион?

– А, ну это вы детективов начитались. Так можно было бы подумать, если бы в предыдущем регионе исчезновения заканчивались, а они продолжаются до сих пор. Чтобы вы понимали, зафиксировано исчезновение более ста девушек, и это без ваших, а сколько не зафиксировано, до скольких никому и дела нет, мы знать не можем. Ни одной не нашли, но были те, кого отпустили. Причем, я настаиваю, это делалось специально.

– Зачем? Зачем это надо, если человек хочет скрыть преступления?

– Так вот не хочет, в том то и дело. Из показаний сбежавших можно выстроить одну картину. Кстати, они очень похожи друг на друга, я не про девушек, а про показания – они все говорят об одном и том же. Вы читали то, что показала Алиса, там где-то то же самое, с художественными нюансами, но одно и то же. Простите мне мой цинизм, но если я буду принимать это слишком близко к себе, то, наверное, застрелюсь.

– Почему? – Мэй с сомнением посмотрела на него, следователь не отвел глаз.

– А потому, Мэй, что от бессилия жить не хочется, – он сжал кулаки. – Мы до сих пор ничего не нашли. На мой взгляд, это просто удача, что вы нам попались. Я не шучу, но и не верю всему до конца, но вы хотя бы что-то знаете или думаете, что что-то знаете, а уж найти в этом нужную ниточку моя работа, и вы от меня так просто не отделаетесь. Заранее извиняюсь, если буду делать то, что вам покажется жестоким или несправедливым.

– Я понимаю, о чем вы. Мне нужно время, чтобы все уложилось в голове. И мне нужна карта или график эпизодов с указанием городов. Я знаю, кому отдать эту информацию, чтобы можно было найти смежные события и происшествия. Понимаете, о чем я?

– Понимаю, что вы говорите о брате Юли и его товарищах. Я подумаю об этом и пришлю вам данные. Максим, кстати, тоже пропал, как и Илья, вы же понимаете, о ком я?

Мэй побледнела и с ужасом закрыла лицо руками. Она заплакала, не в силах больше сдерживаться. Ужас заполонил ее сердце, стало так холодно и душно, что она едва не потеряла сознание.

– Попейте воды, – следователь поставил бумажный стакан и достал из шкафа коробку с салфетками. – Вы очень близко к сердцу восприняли это. Скажите, они были в близких отношениях?

– Максим и Альфира да, Юля играет с Ильей, но она это скоро перерастет, – ответила Мэй, мелкими глотками втискивая в себя безвкусную воду.

– Скажите, а могло ли быть так, что молодые люди уехали или загуляли вместе? Они молодые, испытали сильный стресс, такое вполне возможно. Насколько близки они друг к другу?

– Нет, я так не думаю. Максим вчера был до самого закрытия ресторана. Он и Алексей с Сергеем были в моем кабинете, изучали видеозаписи. Илья ушел домой, у него было важное дело. Я видела, что Юля сговаривается с ним, но это точно не для романтического свидания. Поймите, Юля и Альфира еще девочки, причем очень стеснительные.

– Вы так уверенно об этом говорите, вы у них спрашивали, обсуждали этот вопрос? Я не просто так спрашиваю, сейчас половую жизнь начинают в средней школе.

– Я знаю. Не подумайте, что я такая самоуверенная, просто мужчине сложно увидеть это. Попробую объяснить: когда девочка становится девушкой, у нее меняется взгляд. В нем появляется легкая усмешка при взгляде на парней, понимаете, о чем я?

– Пожалуй, да. Вы почти точно описали мою дочь, правда, ей уже двадцать семь лет, а у меня два внука, но этот взгляд я хорошо помню. Это видно только со стороны, но я не сразу замечаю. А я дотошный человек, жене со мной очень тяжело. Вы тоже слишком умная, не сочтите это за оскорбление, просто факт.

– Нет, довольно глупая. Была бы умнее, жила бы иначе: с мужем, детьми, всеми этими заботами и душным бытом.

– Неужели вам не хочется семьи и этого семейного быта? Вы уже были замужем, я так понимаю, что не сложилось.

– Именно, не сложилось. Семью хочу, но не так. Вы меня на откровенность вывели, мне как-то неловко, – Мэй вытерла глаза. – Скажите, а они живы?

– Надеюсь. Насчет Сабины ничего хорошего сказать не могу, я думаю, что она уже мертва. По девочкам и Илье дело пока не возбуждено, не прошло время, и пока нет основания для возбуждения

– Да, я понимаю. У меня есть отказы по Алисе и Сабине. Я даже права не имею о них беспокоиться, потому что не родственник!

– Право имеете, но никто не хочет себе лишней работы. В отделе розыска всегда нехватка кадров, они завалены работой, – он забарабанил по клавиатуре. – Я отправил вам данные о других пропавших девушках. Надеюсь, что ваши друзья айтишники смогут переработать эту информацию. Все же человеческого мозга слишком мало, чтобы так быстро выявлять закономерности и следы. Нельзя охватить все, поэтому искусственный интеллект необходим, а уж наша задача в этом массиве выбрать верные значения. Одно могу сказать точно, я доверяю вашему мнению и тоже не думаю, что Юля и Альфира могли уйти в загул. Касательно остальных девушек, о которых нам известно, они не особо отличались скромностью. Как вы говорите, «насмешливый взгляд» виден невооруженным глазом. У каждой был аккаунт в тиндере или мамбе, по некоторым мы получили соответствующие характеристики от оперов с мест. Мы проверяем это в первую очередь, а у ваших девочек соцсети пуританские, если не считать рисунков Альфиры, где она изображает Юлю в стиле аниме великим воином солнца, если я правильно понял концепт и идею. Не думайте, что я такой продвинутый, я попросил дочь меня проконсультировать. Она помешана на азиатской культуре, даже хотела туда переехать, но сейчас уже не вариант. Сами понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю. У меня есть знакомые, кто сбежал из страны из-за войны.

– Э, нет. Будем считать, что я этого не слышал. Не забывайте, где вы находитесь, и что определено законами. Никакой войны нет, запомнили? – он пристально посмотрел ей в глаза.

– Да, простите. Я забылась, – Мэй опасливо осмотрелась, понимая, что глупо высматривать микрофон или киношный катушечный магнитофон, но это вышло само собой.

– Запись не ведется, так как вы не на допросе. Допрос будет, но позже. Пока я собираю информацию, а после того, как будет возбуждено уголовное дело о похищении Юли и Альфиры, я вызову вас на допрос. Надеюсь, что девочки и ребята отыщутся быстрее, живые и здоровые. Но, простите меня, опыт слишком довлеет надо мной, поэтому я сам не могу верить в свои слова. Вы же тоже думаете, что они пропали?

– Да, я так думаю. И это связано и с Алисой, и Сабиной, – Мэй с трудом проглотила горький ком. – Но я пока не могу подобрать слова, чтобы объяснить свои чувства. Пока все на уровне ощущений.

– Я это вижу, поэтому я за вас и ухватился. Вы подумаете, вспомните еще что-нибудь, и расскажете. Уверен, что мне не надо ставить вам жесткие сроки, вы человек ответственный и искренне переживаете. А касательно ощущений и чувств, то они часто бывают вернее многих доказательств. Найти улики и доказать – наше дело, вам надо нас направить, дать нить, чтобы мы вытянули и схватили. Не бойтесь говорить мне то, что думаете и чувствуете. Я придерживаюсь мнения древних греков, что понимание божественного человеком невозможно, так как есть слишком много причин и препятствий, мешающих верному пониманию. Человек сам судья и наблюдатель, его ощущение и понимание мира и вещей уникально, осталось лишь согласовать терминологию. Безусловно, все это софистика, но другого нет. Если что, в дурдом пойдем все вместе. Главное найти девочек и ребят, и обезвредить преступника.

– Вы думаете, что это один человек? Разве один человек способен на такое?

– Человек способен на многое, и в этом его спасение и гибель.

25. Вставай, Юля!

Юля очнулась, резко, дернувшись всем телом так, что хрустнули кости. Она вскрикнула от боли и страха, чувствуя дикую боль, но в то же время не чувствуя своего тела. Лежа в жуткой позе, вся скрюченная и поломанная, Юля поняла, что замерзла. Окоченевшие руки и ноги не хотели слушаться, а спину пронзила такая сильная боль, что на секунду свет в глазах померк, вспыхнув тысячами ослепительных искр. Она лежала на земле, остро вонявшей гарью и спекшимся гудроном. С трудом сев, она поскребла пальцами холодную землю, бетонного пола больше не было, как не было и ощущения замкнутого пространства. Осталась непроглядная тьма, в которой где-то вдалеке вспыхивали красно-желтые пятна, или это так ей казалось, как чудилось близкое движение массивных тел, неясных и пугающих очертаний.

Пошел снег. Крупные черные хлопья садились на лицо, щекотали нос. Во тьме снег казался абсолютно черным, больше походя на пепел, не находя источника света для отражения, наполняя прозрачные кристаллы льда черным совершенством. Стало теплее. Юлю засыпало снегом, кажущимся сейчас живым, настоящим, тем, за что можно было бы уцепиться израненному сознанию, подняться и идти. Юля поднялась и огляделась: из-за снега все стало казаться тягучим киселем, каждый шаг давался с большим трудом. Ощупав себя и включив фонарь, она зажмурилась от ослепительного отражения света белых диодов. Снежная стена вспыхнула тысячами свечей, смотреть на нее было невыносимо, и луч фонаря рассеивался бесцельно, не открывая ни метра впереди. Глаза постепенно привыкли к темноте и снежной пелене, стали открываться бескрайние просторы снежной степи, взгляду зацепиться было не за что, и Юля пошла наугад, осторожно ступая, по нескольку раз проверяя ногой дорогу.

Довольно скоро, для такого черепашьего шага, она никогда еще не шла так медленно, Юля вышла на шоссе. Ноги почувствовали бугристый асфальт, и от этого стало так радостно, она с трудом сдержалась, чтобы не побежать. Она пошла по широкому шоссе, покрытому язвами неровностей. Пару раз она едва не провалилась по пояс в яму, наполненную какой-то тягучей липкой массой. Пришлось на ощупь искать застрявший кроссовок. Долго стоять нельзя, холод пробирал до костей, хотелось безумно есть и спать.

Найдя в кармане ореховый батончик, Юля с благодарностью подумала об Илье. Вспоминать, пытаться узнать или представить что с ним и Арнольдом, где они, и где она сама – Юля запрещала себе даже блеклые вспышки мысли, понимая отчетливо, что самокопание, попытки бессмысленного анализа, осознания ситуации, возможно, принятия ее и прочая чушь, которую вдалбливали в головы психологи в школе, приведет к гибели. У нее кончатся силы от ужаса, от понимания безысходности, накроет паника. И она, как в детстве, когда в первый раз получила на соревнованиях от старшей девочки, впадет в ступор, забьется в угол, пускай она сейчас в чистом поле, угол она найдет, но не будет рядом тренера, который сможет найти ее, вытащить, подобрать слова, чтобы успокоить, унять страх. Юля хорошо чувствовала в себе предвестников этого состояния панического ступора, на ходу выполняя несложные дыхательные упражнения, как учил Олег Николаевич. Сердце больно кольнуло от воспоминаний о нем, об Илье и Арнольде, но она быстро сфокусировала все внимание на слепой дороге, к которой она постепенно привыкала, идя увереннее, но, не забывая об осторожности, потерять кроссовки в какой-нибудь луже гудрона или мазута было бы совсем плохо.

Снегопад стих, стало легче дышать. Ее душила жажда, но брать с дороги комья снега и топить их во рту она не хотела, ловя языком редкие крупные снежинки на ходу. Они были безумно вкусными, как ее любимое фисташковое мороженое, или все дело в съеденном батончике? Дойдя до перекрестка, она увидела слева желтые глаза, смотревшие на нее в упор. Как только Юля пыталась рассмотреть зверя, он пропадал, отходя в слепую зону. В памяти что-то кололо, пытаясь откопать забытую информацию, она не особо интересовалась животными, с трудом сдав тесты по биологии. Зверь не приближался, но и не ушел, давая о себе знать тихим ворчанием. Юля стояла посреди перекрестка и гадала, куда бы пойти дальше. Решив также идти прямо, она получила ощутимый удар в бок, едва не упав на асфальт. Юля вскрикнула, озираясь, откуда был удар, и, когда хотела вновь пойти вперед, получила удар снова, сильнее, и она упала на колени.

– Мне туда нельзя идти? – жалобно спросила она, зверь рядом заворчал, как ей показалось, одобрительно. – Направо? А, налево, да?

Зверь ткнул ее мордой в бок, подтверждая догадку, и тут же скрылся, не дав и доли секунды, чтобы себя рассмотреть. – Эй, ты куда?

Но не успела она оглядеться, как сверху обрушился поток воздуха. Нечто огромное надвигалось справа, гул нарастал, переходя в невыносимый шум. В слепящем свете прожектора Она разглядела зеленый вертолет с двумя пулеметными турелями под крыльями, не хватало ракет, чернели оскалом гнутые полозья. В лицо ударил второй прожектор, давление воздуха от пропеллера усиливалось, и Юля повалилась на асфальт, закрыв голову руками. А ей казалось, что это у нее в ушах гудит от голода и боли, а это за ней летел вертолет.

– Бей, бей в него! – сквозь свист пропеллера, Юля расслышала крики военных. Они выскочили из зависшего вертолета, стреляя куда-то в темноту. – Бей волка!

– крикнул над самым ухом визгливый голос. – Оставь! А ты вставай, вставай, дура!

Военный схватил Юлю за капюшон и потащил к вертолету. Она спотыкалась, теряя сознание от страха, тычки дула под ребра придавали сил, и Юля стала понемногу злиться – это всегда помогало.

В вертолет она залезла сама, оттолкнув верзилу с автоматом. Лиц военных не было видно, все в шлемах и балаклавах. В вертолете она оглохла, не понимая команд, пока кто-то не усадил на скамью и не нахлобучил наушники. Приятная ватная тишина заполнила голову, слышался свист пропеллера, негромкий, даже приятный. А еще здесь было тепло, и ей стало настолько все равно, что они подумают, и Юля прилегла, прислонившись к какой-то балке или ребру фюзеляжа. Мучительно хотелось спать, и Юля отключилась с улыбкой, думая о том, что волка они не убили, точно не убили, она бы почувствовала. Желтые глаза смотрели на нее с сочувствием, полные любви и нетерпения, очень знакомые глаза.

Яркий болезненный свет, и ничего больше, кроме него. Сквозь ушную вату пробиваются странные хлюпающие звуки, отдаленно похожие на голоса. Свет все ближе, кажется, что он жжет лицо, пытается прожечь веки и дальше, до затылка. От жара становится нестерпимо больно, и Юля просыпается.

Она не понимает где лежит, и почему руки и ноги стянуты широкими ремнями так, чтобы нельзя было пошевелиться, но не до боли, не до пережимания артерий. Пальцы слегка онемели и покалывают, но это терпимо, по сравнению со светом лампы, которой ей светят в лицо, еще немного, и металлический абажур коснется ее кожи.

– Уберите! Уберите лампу! – пытается закричать Юля, но из груди вырывается глухой стон, она зажмуривается до красных пятен, но это слабо помогает от уродливого бесстрастного света.

– Очнулась, коматозница, – просипел женский голос.

– А я тебе что говорила? – прокуренным голосом ответила другая, Юле показалось, что она улыбнулась. – Ничего, жить будет.

– Не знаю, хорошо ли это для нее, – хмыкнула сиплая и подергала Юлю за плечо. – Давай, милая, открой глазки. Мы же знаем, что ты уже не спишь.

Юля открыла глаза. Прямо на нее смотрел низкий потолок, когда-то он был белым, в проплешинах между желто-бурыми проливами она разглядела чистую известку. Кровать жесткая, металлическая сетка скрипит при малейшем движении, ремни больно врезались в кожу, предостерегая от любого движения. Она лежит на шершавом белье, на нее что-то надето, вроде пижамы, но из очень грубой ткани. Здесь тепло и немного душно, но тепло, а еще до коликов хочется в туалет, и эта мысль затмевает другие. Она думает, что кто-то раздел ее, чтобы переодеть в эту робу, или она сама на автомате это сделала? Она бледнеет, потом краснеет от этих мыслей, но и они исчезают под давлением мочевого пузыря. Скосив глаза, Юля видит в паре метров двух женщин, больше похожих на низкорослых мужчин. И все же это женщины, о чем свидетельствуют длинные серые юбки, выбивающиеся из-под бежевого халата, простые серьги в ушах и что-то вроде прически. Они стрижены одинаково, волосы не ниже плеч, но каждая старалась сделать что-то с волосами, у той, что с большим лицом, волосы стояли дыбом, напоминая одичавший куст.

– Мне надо в туалет, пожалуйста, – слабо попросила Юля.

– Не положено, приказано не развязывать, – ответила сиплая, поправляя куст.

– Я не могу больше терпеть, – простонала Юля, голова кружилась, начинались слабые судороги и ползучая паника.

– Да ладно, куда она отсюда сбежит? – женщина с прокуренным голосом мягко улыбнулась Юле. Несмотря на грубое лицо, стало заметно, что она добрый по натуре человек, втиснутый в эту форму и в это злое тело.

– Да я не спорю, лишь бы этот красавчик не увидел, а то нам влетит, – сиплая скривилась, сделав странное лицо. Женщины рассмеялись, и Юля поняла, что на самом деле они молодые и веселые девушки, но слепленные из какой-то грубой и жестокой серой глины.

Сиплая с кустом расстегнула ремни, помогая подняться. Юля едва не рухнула на пол, такой же серый и шершавый, как в подвале, если бы сиплая не подхватила ее. Что-то шутя про скелет в пижаме, сиплая помогла надеть резиновые сапоги. Юля очень удивилась, но промолчала, оберег слегка уколол ее, останавливая вопрос. Она ощупала шею и грудь, но оберега там не было, хотя она его чувствовала, будто бы он спрятался в ней, затаился и подсказывает. Почему-то ей стало смешно от этого и приятно, Юля улыбнулась, девушки с невообразимыми прическами улыбнулись в ответ. Юля хотела спросить, что на голове у второй, но таких слов она не знала, да и как описать взрыв на чулочной фабрике, накрытый чугунным котлом?

Они вышли в коридор, Юля оглянулась, в первый раз рассматривая свою палату или камеру, сложно было точно понять. Дверь массивная, но не железная, со смотровым окном. В палате, так похожей на камеру, кровать и раковина, больше ничего нет, даже узкого окна с ржавой решеткой – унылый каменный мешок.

– Это тебе еще палату-люкс выделили, – пояснила сиплая с кустом. – Обычно кидают в общий мешок, там и кроватей нет.

– Ты поосторожней, а то много болтаешь, – вторая с настороженностью посмотрела на странные серые щиты, развешанные по коридору в бессмысленном порядке каждые пять-шесть метров. От щитов воняло жженой проводкой, точно так же, как дома, когда мама включила в старые розетки сразу два масляных обогревателя. – Слышишь, как гудят?

– А что это такое? – с интересом спросила Юля, любопытство пока взяло вверх, идти, судя по всему, еще долго, коридор не заканчивался, петляя в разные стороны, будто бы они шли по норе очень непостоянной землеройки. Юля представила себе такую землеройку: огромную, всю из стали или еще чего-то, больше похожую на живой проходческий щит.

– Так ты точно не из наших мест, раз ничего не знаешь! – засмеялась сиплая. – У нас каждый ребенок знает, что это!

– И что это? – переспросила Юля. – Камеры слежения или микрофон?

– О, сама поняла, молодец, – сиплая одобрительно сжала руку. – Марта, объясни ты, а то я напутаю. В этом же нет тайны.

– Это не камера и не микрофон. В народе его называют щит-стукачок или щитачок. Такое тупое устройство, оно есть в каждом доме. Ты не смотри, что их здесь, как клубней в хороший год, просто горят часто, а ребятам лень демонтировать, вешают новый и все. Я не знаю, как он точно работает, брат рассказывал, что как-то снимает профиль всех тел, которые живы, голос пишет и анализирует, куда-то отправляет. Никто толком не знает, но если что, придут коричневые и утащат наверх, оттуда еще никто не возвращался.

– А мы что под землей? – шепотом спросила Юля, косясь на обшарпанный щитачок. Сиплая кивнула, сделав очень серьезное лицо и рассмеявшись через секунду.

– Все, пришли. Можно было тебя отвезти в общий, но там вообще мрак, – вторая открыла неприметную дверь без табличек или цветовой индикации, как на других дверях. Пока они шли, Юля пыталась понять логику, но цифры сменялись буквами, а то и вовсе исчезали, переходя в красные и желтые ромбы и квадраты, налепленные у смотрового окна как попало. – Постарайся недолго, а то нам влетит.

– Я быстро, – на ватных ногах Юля вошла в туалет.

Запах сбил с ног, она пошатнулась, схватившись за косяк двери. Сзади хохотнули две веселые девки, сиплая с кустом подтолкнула Юлю вперед и закрыла дверь. В туалете не было ничего ужасного или непонятного: те же кабинки, но с половинными дверями, чтобы видеть лицо, потертые раковины из нержавейки с громоздкими кранами, серая плитка, которая когда-то блестела белизной, шум вытяжного вентилятора. Но этот запах концентрированной хлорки, точь-в-точь как в школе во времена ковидлы. Она стала задыхаться, но организм потребовал выпуска отработки немедленно. Уже не смущали огромные, на большие задницы, очка из титаноподобного фаянса, хорошо еще, что вычищенные до блеска, если потертости могут блестеть. В конце Юля поняла, что забыла про бумагу, которой нигде не было.

– Держи, надо было при входе отматывать, – рука в халате сунула ком серой туалетной бумаги, на которой было что-то напечатано мелким шрифтом.

С удивлением, Юля прочитала несколько страниц из Гарри Поттера. То, что это был именно он, она угадала, хотя и не осилила книги, зато их очень любил Максим. Ей они тогда и сейчас показались слишком скучными, она не любила такого занудного повествования, хотелось больше действия и меньше деталей. Выйдя из туалета, она, покраснев, поблагодарила. Сиплая подмигнула в ответ.

– Когда захочешь снова, стучи в дверь как можно громче. Щитачок хоть и напротив тебя, но он не работает. А лучше терпи до ужина, когда будет вечерний обход, – вторая кивнула на часы, часовая стрелка едва перешла второй час. – Обычно в семь, не раньше, так что придется терпеть. Ничего, наши постояльцы привыкают ходить по часам.

– Постояльцы? – удивленно воскликнула Юля, голос вернулся, как и силы, но немного, голод терзал желудок и душу. – А я думала, что это тюрьма.

– Это еще не тюрьма, но и ты несвободная, – с сожалением ответила сиплая с кустом. – Я не знаю, что ты натворила, скорее всего ничего, но тебе здесь точно не место.

– Как и всем остальным, – прошептала вторая, делая вид, что поправляет прическу-котелок в момент взрыва. – Кому-то ты дорогу перешла или не дала. Девочка ты ничего, таких быстро распределяют. Мы тебе поможем, чем сможем.

– А можем мы мало, – вздохнула сиплая с кустом. Она с тоской посмотрела на коридор. – Мы ничего не решаем, но обед тебе принесем. Готовят вкусно, главное особо не всматриваться в то, что ешь.

Слова ее оказались пророческими. Вернувшись в камеру-палату, Юля немного посидела на кровати, думая, где она, где ее вещи, что с Ильей, Альфирой и Максимом. Неужели они здесь? Может они в соседних камерах? Спрашивать было некого, и все вопросы она адресовала оберегу, спрятавшемуся в грудине под кожей, когда она дотрагивалась до этого места, то чувствовала камень, даже цепочка слегка врезалась в шею. Оберег отозвался приятным теплом, и она успокоилась. Принесли обед, веселые девушки куда-то делись, и поднос с супом и вторым принесла мрачного вида старуха. Она высилась над тележкой с подносами, как учительница возвышается над первоклашками, очень худая, с белыми длинными пальцами, на которых почти не осталось ногтей. Бледное скуластое лицо не выражало ничего, но, когда она слегка отвернулась от щиточка, висевшего прямо напротив кровати, старуха что-то прошептала, а в черных глазах загорелся веселый огонек, точно такой же, как у грозных на первый взгляд веселых девушек.

Когда она ушла, Юля опомнилась, хотела сказать спасибо, но дверь уже плотно закрылась. В голове вертелись обрывки слов, которые она успела уловить в ее свистящем шепоте. Фраза складывалась тяжело, у Юли заболела голова, и она решила поесть. Еда как еда, если очень хочется есть, но внешний вид аппетита не прибавлял: серый суп, в котором плавает что-то коричнево-черное, ладно, черт с ним, но вот серое подобие пюре и странного вида котлета, а из кого она сделана? Юлю слегка затошнило, и она закрыла глаза. Еда пахла неплохо, и правда вкусно пахла, поэтому она представила обед в ресторане Мэй и принялась за суп, оказавшийся горячим и очень жирным. Приоткрыв глаза, Юля взглянула в тарелку и зажмурилась – нет, пусть это будет суп-пюре с гренками и маринованной говядиной, как готовит Камиль. Суп был похож по вкусу, только гораздо жирнее, что ей понравилось даже больше, не хватало специй и зелени. Справившись с супом, она принялась за второе, больше не открывая глаз. Котлета была изумительная. Или она так хотела есть? С сухариками, рубленная, и какая разница из кого она сделана. Юля очень хотела есть, и в тарелках не осталось ни капли, ни крошки.

Можно было бы и не мыть посуду, но она вымыла. «С самых малых уступок себе начинается распад», – так учил ее Олег Николаевич, и Юля старательно вымыла тарелки под горячей водой с мылом. Ставить поднос было некуда, и она оставила его на раковине. Конечно, она бы съела еще одну порцию второго или супа, или того и другого, но и этого было вполне достаточно, чтобы сон вновь заявил о себе. Кровать неудобная, жесткая, подушка никакая, если сложить ее в три раза, то пойдет, и все же здесь тепло, она сыта и откуда-то дует прохладным ветерком, и так хочется спать.

26. В твоих руках

Юля проснулась за секунду до того, как поднос взлетел к потолку, и оловянные тарелки и кружка с глухим звоном ударились об пол. Еще во сне ее предупредили, что кто-то пристально смотрит на нее, что она не одна в камере. Массивный каблук сапога смял кружку, вдавливая в пол до невыносимого хруста.

– О, я вас разбудил. Простите меня, я случайно задел поднос, – произнес невысокий мужчина в темно-коричневой форме с синими погонами. Он смотрел на нее с дружелюбной улыбкой, но за взмахами длинных черных ресниц она видела холодную злость. Он буквально завис над ней, так близко, что вот-вот вопьется длинными узкими зубами, как голодный свирепый хищник. И все это угадывалось в красивом белом лице и лучезарной улыбке.

– Я уже не спала, – Юля поспешно села, чтобы быть дальше от этого лица, от запахов крепкого табака и дешевого коньяка, перемешанного с отдушками сильных духов.

– Хорошо, а то я боялся, что потревожу вас.

Он отошел к стене, давая возможность лучше разглядеть себя. Красивый и молодой, с черными волосами, слегка длиннее, чем положено, аккуратной челкой и внимательным жаждущим взглядом. Юлю поразили его руки, больше подходившие для девушки: тонкие длинные пальцы с маникюром, покрытые бесцветным лаком, скорее худой, узкие плечи и длинные руки. Сапоги блестели, как и весь он, больше походивший на девушку. Оберег терпимо жег кожу, она понимала, что в опасности, а этот офицер смотрел прямо на него. Юля машинально запахнула куртку робы, но все было в порядке, застегнуто на все пуговицы, а она чувствует себя голой под его взглядом.

Он был немного похож на тех крашеных мальчиков с нарисованными лицами, из K-pop групп, и как она могла слушать это? Да, очень похож, даже слегка пританцовывал на месте, ловя ее заинтересованный взгляд. Воспоминания о музыке из плейлиста вернули Юлю в реальность, и она поняла, что не знает, где находится, что это за люди, и почему ее держат взаперти! До этого момента мозг старательно блокировал любые мысли и чувства, защищая психику, защищая ее. Он увидел это в ее лице, взгляд из обольстителя и высокомерного красавчика стал голодным, вот-вот и схватит добычу, дай только слабину. Подкатывала паника, сдавливая сердце и легкие. Юля с трудом сдерживалась, чтобы не выдать себя, каменея, запрещая себе хотя бы малое проявление чувств. Ему не было видно, как пот градом течет по спине, как это раздражает взбудораженную нервным напряжением кожу, как ей больно и страшно. Она едва не стала звать маму на помощь, как на соревнованиях, когда она сидела одна в окружении других девчонок, видевших друг в друге только соперниц. Но тогда и сейчас звать маму на помощь было бесполезно, почему-то эта мысль успокоила ее, и Юля стойко выдержала его взгляд, угадав в искорках злости разочарование.

– Почему меня держат взаперти? Разве я совершила преступление? – ровным спокойным голосом спросила Юля, удивляясь себе, что она так может. А внутри все дрожало от страха, и лишь пальцы, сжимаясь в кулаки, немного утилизировали эту разрушительную психическую энергию.

– Наверное, нет. Мы не можем держать человека под замком без серьезных оснований. Как выдумаете?

– Тогда я могу идти? – Юля встала и пошла к двери, где аккуратно стояли резиновые сапоги.

– Конечно, и вы сделаете это в любой момент, но только после того, как мы сможем понять, как вы здесь очутились. Вы знаете, как попали сюда? – голос его стал мягким и вкрадчивым.

– Я не знаю, – честно ответила Юля. – Думаю, что вы знаете больше меня. Расскажите, тогда я смогу вспомнить. К сожалению, я ничего не помню, – она отвернулась к сапогам, не сдержав улыбки. И как легко ей дается этот уродливый язык, таким обычно изъяснялся Жорик из их класса, готовившийся идти учиться на чиновника высшего ранга.