Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Она огляделась, поймав озорной взгляд Йоки. Девушка поправилась и выглядела гораздо здоровее с их первой встречи, и все благодаря Юле, научившей ее и других, как проще выполнять норму в вычислительном цеху. Название цеха звучало издевательски, и от вычислений там осталось только название и счетчик рабочих часов. В холодном и ярко освещенном ангаре стояли однотипные кондовые компьютерные столы с терминалами больше 22 дюймов. Работали стоя, по правилам сидеть строго воспрещалось, но под конец смены многие садились на ледяной бетон и, прижавшись к стойке терминала, впадали в болезненную дрему. Юля сразу поняла, что так делать нельзя, и дело было не в штрафных баллах, снижавших выработку нормы и паек, а в том, что после невозможно было встать и идти назад, настолько быстро и жестко деревенели мышцы. С каждым днем все труднее было себя заставлять делать упражнения перед подъемом, приходилось ломать себя. Йока сначала посмеивалась, но вскоре присоединилась и, как новообращенный, практически неофит, пихала Юлю по утрам, чтобы она вставала. Дружеский будильник или утренний пинок, так они это называли. В вычислительном цеху они работали три раза в неделю, смены разносили рандомно, могли и три дня подряд работать, как ни пыталась понять логику Юля, ничего не выстраивалось. Их задача была отсматривать положенное количество контента и сверять с действующими правилами и нормативами. Это и называлось вычислением, точнее поиском нарушений и деструктивных призывов и пропаганды. Чем больше было вычислений за смену, тем выше паек. Кто ничего не находил, того штрафовали, оставляя без пайки.

В свое время Илья научил Юлю, как следует сдавать основы права или что-то в этом роде, она забыла название предмета, и речи не шло, чтобы она помнила о чем там была речь. Но схему она запомнила и легко применила, на ходу сделав точный конспект основных триггеров, на которые следовало реагировать вычислителю, то есть лагернику, тупо пялящемуся в терминал. Когда Юля спросила у киборга-надзирателя, почему нельзя было поручить эту работу алгоритму, прописав простые условия поиска, Йока долго смеялась вместе с надзирателем. Тогда Юля впервые увидела, как смеются Беовульфы, почти как люди, выглядит только жутко. Отсмеявшись, надзиратель объяснил, что пока ничего более достойного комиссия по исполнению наказания и формированию целостной личности из массива преступников не придумала, и вот уже лет пять-десять они ждут обещанных нововведений.

Йока пыталась вникнуть в суть метода просмотра юридических документов, но не смогла, как и остальные, которым Юля тщетно пыталась объяснить. Метод был прост, как тарелка серой каши, напоминавшей по вкусу гречку с бефстрогановым: отбрасывай в сторону шапку из положенных оснований и ссылок, все равно нет смысла их проверять или оспаривать, и бери самую суть, заложенную в паре строчек в центре. В итоге конспект разошелся на клочках туалетной бумаги, на полях нового романа, выпущенного больше сотни лет назад каким-то очень известным беллетристом.

И все же даже с конспектом эта работа была самая утомительная. Сортировка диодов и микросхем, долбление приямков и траншей в бетонной земле, на эти работы выгоняли всех, приносили больше радости. Здесь и норма была меньше, а при работе на улице никто работу не контролировал, и давно готовую траншею или приямок шлифовали до блеска, украшая затейливой наскальной живописью. Йока очень красиво рисовала цветы осколком кайла, надзиратели приходили группами, чтобы посмотреть на новый рисунок.

Мимо прошла третья колонна. Некоторые женщины бросили в сторону Йоки оскорбления, досталось и Юле, которую называли подружкой ведьмы. Йока никак не реагировала на выкрики, смотря на искривленные злостью и бессилием лица с невозмутимостью каменной статуи, с презрением обозревающей центральную площадь с жалкими людишками. Юля злилась, вступала в спор, пока Йока не останавливала, переводя все в шутку, пускай и несмешную.

– Хочешь, я покажу, почему они считают меня ведьмой? – черные глаза Йоки загорелись, бледная кожа слегка потемнела.

– Может не стоит, – с сомнением проговорила Юля, заметив неподалеку бегущего к складам надзирателя. Киборг не смотрел на них, но обольщаться не стоило, надзиратели сканировали всю территорию одновременно.

– Ерунда! Вот увидишь, прибегут собачки посмотреть, они любят мои фокусы, – Йока самодовольно усмехнулась.

Она оказалась права, через несколько минут, окружив девушек полукругом, терпеливо сидели шесть Беовульфов. Йока шепнула, что они их обсуждают через имплант, она не все слышит, но часть доносится слабым эхом. Она села в позу лотоса и закрыла глаза. День был на редкость холодным, и бетон покрылся каким-то подобием снега, ставшего тонким льдом. Сначала ничего не происходило, но Юля почувствовала, что от Йока веет теплом. Лед рядом с ней растаял, Юля боялась войти в черный круг, медленно разогревающийся энергией Йоки. Девушка темнела и, казалось, истончалась, будто бы какая-то неведомая сила выжимала ее, чтобы оросить землю.

И да, бетон стал землей, пускай и крошечным куском, не больше четверти квадратного метра, но настоящей землей. Юля подошла ближе и понюхала – пахло прелой почвой, как после дождя. Появились первые слабые ростки, из которых стремительно выросли красные цветы с большими мясистыми бутонами, отдаленно напоминающие розы. Йока вся почернела, как фигура из камня, медленно теряя блеск, превращаясь в мертвое сгоревшее дерево.

Цветы продержались недолго. Надзиратели одобрительно завыли, как щенки, подпрыгивая на месте и поскуливая, переходя снова в мелодичный вой. Все пропало, осталась та же бесконечная холодная бетонная пустыня. Йока упала лицом вперед, Юля едва успела подхватить ее, чтобы она не разбила нос и лоб.

– Ты вся дрожишь! Не надо было так напрягаться, могла бы просто сказать, я бы и так поверила! – со страхом и возмущением воскликнула Юля, прижимая дрожащую девушку к себе.

– Я хотела, чтобы ты увидела жизнь, что мы не все здесь мертвые, – прошептала Йока.

Надзиратели внимательно следили за ними, помощи пока не требовалось. Киборги первые заметили, что Юля, сама того не понимая, вспыхнула и обхватила Йоку теплым белым пламенем, согревая, наполняя силой. Йока распрямилась и насмешливо улыбнулась.

– Вот ты и выдала себя, – низким охрипшим голосом сказала она и, обняв и поцеловав в щеки удивленную Юлю, добавила. – Мой дух все правильно узнал в тебе. Не бойся Беовульфов, они не выдадут. У тебя есть статья, а дознанием они не занимаются.

– Я не знаю, не понимаю, как я так могу делать, – Юля поднялась, помогая встать Йоке, и почувствовала себя разбитой, есть не хотелось, только спать.

– Ты не знаешь, кто ты. И ты не помнишь, откуда ты, – Йока, не мигая, смотрела на Юлю. – Сними оберег, иначе ты никогда не поймешь куда попала. Он заслоняет тебя, защищает, но за этой стеной ты не видишь реальности. Пока ты сама не захочешь, он не даст тебе это увидеть. Сними и увидишь сама.

Юля поколебалась, но сняла оберег. Черный камень появился из ниоткуда, как только она дотронулась до солнечного сплетения. Он был горячий, но не жег, скорее грел руки. Юля пошатнулась, Йока удержала ее, схватив за плечи. Все то, что так долго Юля не хотела замечать, вдруг нахлынуло на нее с невероятной силой, разбив ее на миллионы брызг о бесчеловечную скалу реальности. Она сошла с ума, или этот мир сошел с ума! Паника, ужас и страх сковали ее, но внутри росло более сильное чувство, непримиримое, волевое – это была ненависть. Вспомнились последние месяцы на земле, на ее земле, в ее мире, и они сложились с жизнью здесь. Вспомнились шарады Ланы, которые виделись отчетливо, и от этого было невыносимо страшно. Она хотела сбежать, зарыться в этот бетон, лишь бы ее никто не нашел! Или нет, пусть лучше сразу кончат ее здесь, но чтобы не мучалась, одним ударом, они же могут, могут же!

– Терпи, терпи. Ты выдержишь, ты переборешь страх, – спокойно, как тренер, говорила Йока. – Я знаю, как это. Я прошла через это, и ты должна пройти.

– Через что? – сквозь слезы и муки непонимания, не желания понять и принять невозможность реальности, спросила Юля.

– Через страх и боль. Останется только ненависть. Она и только она поможет нам.

– Поможет в чем? – она успокаивалась, находя в словах Йоки ответ в самом сердце, кипящем от ненависти к этому миру, ненависти к тому, что хотят сделать с ее миром, с ее землей, ее жизнью.

– На выжженном поле вырастут цветы, но сначала мы уничтожим их. Ты это чувствуешь – ты уничтожишь, ты посланник Солнца! – Йока взяла оберег из рук Юли надела ей на шею. – Теперь ты знаешь, кто ты. Ты вспомнила, заставила себя открыть глаза.

– Но что я должна сделать? Я ничего не понимаю, – Юля начала злиться, опять шарады и загадки.

– Мы должны выбраться отсюда. Мы поднимемся наверх – там все и произойдет. Мне сказал это дух, он знает точно. Скоро придет это время, никто и никогда не будет к этому готов, просто знай, что так и будет, – Йока выдохнула и ослабла. Все это время она была аватаром черного духа, выбравшего ее. – Они думают, что я черная, что во мне черный дух, поэтому я враг. А у них самих столько черноты и гнили внутри – это они черные! Я с рождения стремилась наверх. Дух мне сказал, что я должна ждать тебя, и вот мы встретились.

– Но как мы выберемся отсюда? – Юля с опаской посмотрела на внимательно слушавших надзирателей. Она узнала главного, Беовульф улыбался, жутко и немного смешно.

– Пришло время для нашего разговора, – Беовульф подошел к ним и кивнул в сторону лагеря. – Но сначала вернитесь в лагерь и поужинайте. Ночью вас вызовут из барака, вы сможете немного поспать.

– Я не усну! Как можно спать? – возмутилась Юля, но ощутила гнетущую усталость, предвестник отключения. – Я все поняла. Вы нас арестуете?

Если бы киборг мог, то он бы приподнял левую бровь, вот только приподнимать было нечего. Он засмеялся каркающим смехом, переходящим на рык и пошел в сторону лагеря. Девушки пошли следом, спотыкаясь и смеясь. Ноги не держали, но почему-то стало так весело и легко. Юля поняла, что страх исчез, растворился в этом смехе, а она больше не боится умереть. Она знала, за что придется умереть, и не жалела.

В лагере решимость угасла, как гаснет все под натиском безнадежности бытия. Юля с трудом проглотила свою пайку, половину отдала Йоке, не заработавшей и минимального прожиточного корма. Каша, казавшаяся до этого вполне съедобной, оказалась отвратительной не только на вид, но и на вкус, напоминая жидкий цементный раствор с размягченным гравием, выполнявшим роль жалкого подобия фрикаделек. То, что раньше она воспринимала сносно, не вдумываясь и не вбирая в себя, теперь кололо, рвало изнутри, разжигая огонь ненависти и нетерпения. Юля поняла, что долго не выдержит, что она больше не может здесь находиться.

Йока внимательно следила за ней, без тени усмешки или несказанных фраз «я же говорила». Юля сжалась, став еще меньше, но так видели окружающие, в бараке довольно посмеивались, желая еще большего зла ведьме и ее подружке, но Йока видела, как большое и сильное растет внутри Юли. Оберег до последнего защищал ее от реальности, став мощным транквилизатором, способным отключить мозговую деятельность, переводя человека в режим согласного или «просветленного», принимавшего реальность как она есть, не желая и не видя смысла что-либо менять. Так жило большинство в двух мирах, не желая и не видя цели, готовые ради крохи дохода подавлять и поддаваться, терпеть и унижаться, при любом удобном случае унижая более слабого или зависимого. Йока ела без эмоций, давно научившись не чувствовать вкуса еды, хотя она и родилась и выросла здесь, и другого вкуса никогда не пробовала. Несмотря на это, все внутри нее с детства протестовала этой жизни, маленькая девочка, как только научилась говорить и думать, пускай и маленькие, совсем еще детские мысли, стала задавать столько вопросов, что ее надолго изолировали, переведя в изолятор в питомнике. На самом деле там было даже лучше, маленькая Йока не искала дружбы с другими детьми, тем более не желала дружить с воспитателями. В изоляторе было все то же самое, только комната меньше, а вместо воспитателей киборг старого образца, добрый и смешной дедушка, выполнявший всю работу, учивший маленькую Йока быть доброй и справедливой. Старый киборг рассказывал ей сказки, рисовал диковинных зверей, которые когда-то жили наверху. Йока органически не могла вынести работу в вычислительном центре, шпаргалка Юли помогала, но вытерпеть десять и более часов просмотра пропагандистских роликов, перемешанных с самодеятельным контентом, часто повторяющим пропаганду, но в более простой и уродливой форме, она не могла. Поэтому она всегда голодала, получая паек несовместимый с жизнью, находясь на грани истощения, когда организм перестает принимать пищу, пожирая сам себя. На краю обрыва ее держал черный дух, овладевший ею в раннем детстве. Она не помнила и не могла помнить, как это произошло. С духом было и весело, и страшно, особенно сначала, когда черный дух играл с ней, воспринимая девочку как очередную игрушку. Сейчас он и Йока стали единым целым, и ей казалось, что она породила его или позвала, что на деле было одно и то же.

В полночь Йока разбудила Юлю, так и не уснувшую до конца. Юля вскочила и упала с верхних нар, успев сгруппироваться. Она инстинктивно встала в стойку, но, не увидев врага, устало села на нары.

– Собирайся, нас позвали, – Йока постучала по голове в том месте, где находился модуль связи импланта. Специально или нет, но он находился в районе темени или третьего глаза, который в народе называли родничком.

– Меня тошнит, – Юля выпила кружку воды, предложенную Йокой, дотронулась до груди, ощущая холодное спокойствие оберега. Он больше не закрывал ей глаза, но берег мозг и сердце, не давая нервам сдаться, начать паниковать или войти в ступор.

– Бывает. Не бойся, пройдет со временем, люди привыкают к любому дерьму, – Йока села рядом и по-дружески толкнула плечом. – Как думаешь, он нас съест?

Юля хрипло рассмеялась, почему-то она совсем не боялась киборгов-надзирателей. С Беовульфами можно было поговорить, в отличие от других лагерников, продолжавших непонятную и бессмысленную возню и грызню друг с другом за жалкие крохи послабления в работе. Больше всего Юлю удивляло, а позже и бесило, что все хотят стать начальниками, надсмотрщиками с кнутом над такими же жалкими и пустыми людьми, как они. Те же, кто имел внутренний стержень, противились этому и держались особняком, как Йока, долго не выдерживали. Йока рассказывала, что при ней находили убитых в бане или засыпанных камнями в траншее. Про баню Юля и вспоминать не хотела, ограничив себя до одного раза в неделю, реже не позволял регламент. И дело было не в самой бане, а в людях, превращавших это в карусель унижений. Здесь обнажались во всех смыслах, и более слабые прислуживали, унижались перед более сильными. Выглядело это мерзко и воняло тюремными правилами, и если бы Йоку и Юлю не боялись, то также принуждали обслуживать, мыть и натирать кремами, стирать белье и… до сексуального насилия не доходило, в пайке было достаточно угнетателей гормонов, но оставалась потребность в садизме. Особенно ярко это проявлялось у мужчин, Йока рассказывала, как они унижают друг друга, не переходя границ, не доводя до разрывов тканей, но полностью, как и века назад, уничтожая личность.

Выходя из барака, Юля услышала шепот соседей, радовавшихся, что наконец-то их повели на расстрел. Из их разговора она поняла, что эти люди не знают, что такое расстрел, воспринимая значение слова, как тяжелое наказание, часто граничащее с жизнью. От этого ей стало так смешно, что она захохотала посреди пустынного плаца. Йока удивленно смотрела на нее, и она объяснила, в лицах рассказав, как у них, в ее мире расстреливают. На это Йока заметила, что она думала, что это они недоразвитые варвары. Они заспорили по дороге, придя к выводу, что уровень варварства и недоразвитости в разные времена счет равный, не зависящий от уровня технического развития. Выходя из одного мрака, люди придумывают новый, сохраняя баланс уродства и света. Наверное, так и выглядит гармония мира, но Юля чувствовала, что это не может быть постоянной величиной. Рассуждая об этом, она так загрузила Йоку, что девушка до конца пути не проронила ни слова.

У входа в здание их ждал старший надзиратель. Киборг улыбался, Юля не сомневалась, что этот страшный оскал на самом деле улыбка. Она осмотрелась, только сейчас поняв, где находится. В пылу спора они и не заметили, как вышли за территорию лагеря. Йока шла по маяку, не задумываясь, полностью передав импланту эту функцию мозга. Здание резко отличалось от бараков, выстроенное из потемневших от старости и сырости кирпичей, ставших из красных серо-черными, но главное в том, что оно было четырехэтажное и без автоматической двери. Они не раз проходили мимо него по пути на работы по долблению «вечной мерзлоты», так называла эту бессмысленную работу Йока, нередко с нескрываемым удовольствием кроша кувалдой камни в серую пыль. И откуда в этом хрупком теле столько силы, напоминавшей взрыв боезаряда.

– Завтра у вас выходной по графику, думаю, что отоспитесь днем, – сказал Беовульф и толкнул входную дверь. Старые петли заскрипели, и из здания пахнуло теплом, но не затхлостью человеческого бытия, а чистым сухим теплом.

Они вошли следом, Йока закрыла дверь, застывшую в полузакрытом состоянии. Внутри было тепло и пахло старой бумагой, пыльными картонными коробками и хлоркой. Это был музей, очень похожий на те, что остались наверху, Юля до сих пор ассоциировала подъем наверх как возвращение домой, так было проще понять.

– Вы можете повесить вашу робу здесь, в здании тепло, – киборг показал лапой на небольшой гардероб, и девушки с удовольствием выскочили из робы, оставшись в тонких штанах и куртке, расшитых цветами, Йока красиво вышивала, и даже серые нитки горели не хуже ярких цветов. Киборг с интересом разглядывал их, но не пялился, как это делали парни, Юлю всегда это бесило. – Днем музей закрыт, хотя каждый имеет право прийти сюда, но не каждый готов.

– Вы проведете для нас экскурсию? – спросила Юля.

– Нет, я знаю слишком мало, но вы и сами все поймете без моих подсказок. Видите эти камни с прожилками? С этого все и началось, без этих камней не было бы подземных городов.

– А я знаю – это золотоносная руда! – воскликнула Юля, Йока удивленно посмотрела на нее, они стояли слишком далеко, и Юля точно не могла прочитать таблички, а имплант молчал, здесь не было информационных потоков, тем более, что у Юли импланта не было.

Посреди зала высилась до потолка колонна, детализированный макет с педантично прорисованными шахтами и тоннелями, с макетами проходческой техники и допотопными вагонетками. Музей начинался на первом этаже, спиралью уходя вверх. Они медленно двигались, осматривая каждый стенд, каждую витрину. Раньше бы Юля ни за что бы не согласилась пойти в музей, но сейчас ей было интересно, что-то вспоминалось, слабые и разрозненные знания суммировались, выстраиваясь в нечеткую картину.

Проходя этаж за этажом, они проживали столетия, когда с разработки месторождения, углубления шахты в недра земли менялась жизнь, переходя из условно мирной в кровавую бурю, поначалу кратковременную, затухающие на долгие передышки, но все более нарастающую. Из первых достижений, образцов руды и макетов горно-обогатительных фабрик она становилась частью общей истории земли, рассказывая о галопирующем курсе золота, о войнах, о том, как месторождение переходило из одних рук в другие, пока не закрепилось в лапах победителя. Тогда и нашли подземное озеро, шахта буквально провалилась туда, открыв естественный остров и шахтные воды в глубоком карьере. Видимо, много тысячелетий назад прошлые цивилизации разрабатывали здесь что-то свое, ученые предположили, что уголь или другую фракцию углерода, имевшую высокий уровень радиоактивности. Тогда победитель назвал себя правопреемником прошлой цивилизации, а протоуголь идеальным топливом.

С этого и многих других месторождений, добывавших золото, платину и алмазы, и начались подземные города. Победитель готовился к финальной битве, после которой мир никогда не будет прежним, а все неверное, богомерзкое и чуждое будет уничтожено.

– Это и есть настоящая история, недоступная и открытая, – киборг посмотрел вниз, потом на макет шахты. Наверху он оканчивался куском наземной поверхности, с остатками лесов и рек, выполненных слишком мелко, как бы в далекой перспективе показывая, как было раньше. – Мало кто захочет по доброй воле увидеть это, узнать, из-за чего все произошло.

– Из-за золота? – удивилась Йока. – Но всем же известно, что это энергетически мертвый материал.

– А мне понятно, – Юля смотрела на большие самородки, вызывавшие отвращение. Она никогда не любила золото, как и Альфира, считавшая, что драгоценности пропитаны человеческой кровью. – Из-за золота люди готовы переубивать друг друга.

– Именно так, вы правы, Юлия. И вы правы, Йока, – киборг вздохнул, – сейчас мы меряем ценность вещей энергией – она стала нашей ценностью, энергия используется в качестве валюты. Но это всего лишь этап эволюции. Человечество всегда искало меру вещей, и раньше золото и алмазы были огромной ценностью. Они и сейчас ценны, но доступны малой части высшей касты. Так они играют в прошлое, но это всего лишь игра, нее более. На самом деле виновно не золото, человечество и без него бы пришло к фазе уничтожения. Как бы ни двигались люди вперед, на самом деле мы движемся по спирали назад, в исходную точку. В этой спирали есть и подъемы и спуски, могут быть даже падения, но все равно мы все вернемся в начальную точку, если только не создадим новый виток, не закрутим спираль в другую сторону.

– Получается, что все зря? Зачем тогда бороться? – спросила Юля раздраженно.

– Нет, не зря. Человеческая жизнь бесконечно мала по сравнению с этими процессами, поэтому есть за что бороться, есть ради кого бороться, а времени хватит всем. Люди идут в начальную точку тогда, когда сдаются, как и природа умирает, когда сдается. Нет, и не может быть ничего вечного, и, пожалуй, это здорово, как думаете?

– Мне надо подумать, я пока не готова, – вздохнула Юля.

– И мне, у меня голова идет кругом. Но мне понятно, почему я так хотела наверх, – Йока с улыбкой посмотрела на макеты лесов и рек. – Конечно, там ничего нет, но лучше, чем сдохнуть под землей.

– Это не совсем так, – киборг улыбнулся, наверное, иронически, если бы не зверская челюсть. – Помните, Юлия, я вам говорил о праве любого человека на смерть? Отсюда нет выхода, поэтому лагерь и не охраняется. На другой берег вы не выберетесь, замерзнете и утонете, с другой стороны, там и делать нечего. Ваше право умереть так.

– Но есть и другой выход, верно? – Юля хитро посмотрела на него, киборг довольно улыбался.

– Конечно, есть, и это тоже смерть. Точнее это считается официально смертью. Вы можете уйти наверх, что, согласно нормативным документам, считается добровольным самоубийством. Подумайте об этом, а когда решитесь, дайте знать. Йока, вы можете напрямую мне отправить запрос через имплант. Но не спешите, сначала все обдумайте и подготовьтесь. Здесь вы получили достаточно информации, но скажу прямо никто еще не смог этого сделать, все возвращались обратно.

– Мы не вернемся, никогда не вернемся! – уверенно сказала Юля. – Почему вы нам помогаете?

– А это не помощь. Поверьте, я не добрый и не злой, как не может быть доброй или злой программа. Эта функция заложена во мне, и если я получаю запрос, то предоставляю информацию. Система не может быть абсолютно жесткой, иначе от внутренней вибрации и резонанса она разрушится изнутри.

– Было бы неплохо, – заметила Йока.

– Этого не будет – люди сами этого не позволят. В малой свободе они отдыхают, но внутри себя каждый готов встать на защиту своей тюрьмы, – киборг сел и стал похож на насмешливого пса. – Это никому не надо, люди всегда желают быть рабами, такова их природа, остальное дешевая психотерапия. Именно поэтому человек всегда окружает себя священниками и религиозными культами, так люди защищаются от внутреннего существа, защищаются от себя.

46. Птицы

– Никогда такого не видел, – рыжий парень сидел над разобранным дроном и рассматривал печатную плату. Имени у него не было, как и у всех остальных, и он был очень похож на друга Леху, поэтому они договорились называть его так. Альфира вышила на куртке имя, и рыжий очень им гордился, вскоре став требовать от других, чтобы они называли его по имени, а не пеленговали имплант. – Можно, я оставлю ее себе? Это раритет, я продам ее в музей.

– Раритет? – Максим пожал плечами, дрон Ильи был вполне современным, чип новый, стало немного обидно, но он сам себе напомнил, какой технический разрыв между их мирами, пускай и жизнь до боли знакома. – У нас это вполне современное устройство, неплохое.

– Наверное, но вот питание совсем не годится. Его же заряжать надо, да? Ну, это мы переделаем, и плату на контролер заменим. А вот мозги я скачаю, даже интересно, как вы кодите, – рыжий Леха весь загорелся, став до слез похож на друга.

Максим отвернулся, смахнув набежавшие слезы. В отличие от Альфиры, пребывавшей в необъяснимом спокойствии, его силы были на исходе. Почти перестав спать ночью, постоянно думая о том, куда они попали, и как выбраться отсюда, он будто бы каменел изнутри, готовясь к худшему. Ощущение грядущей трагедии становилось с каждым днем все отчетливее, и оно было тем страшнее, чем яснее виделась перспектива, размытая, раздробленная или разобранная, напоминающая разбросанный ребенком конструктор. В этих обломках, собирая их в малые части картины, он не видел ни себя, ни Альфиру, но видел сестру и понимал, что ничем не может ей помочь. Впервые в жизни он не может ей ни в чем помочь, ни словом, ни делом. За насмешками и подколами он всегда прятал свою любовь к ней, боясь, что она высмеет, что он потеряет вид, но какой вид и зачем он нужен такой, Максим не знал. В этом странном месте, в другом мире, пусть это и звучит фантастично и бредово, он остался наедине с собой по ночам, слушая тихий посвист Альфиры, у которой забивался нос то от ветра, то от перетопленного вагона, она постоянно шмыгала носом и утирала платком слезившиеся глаза, Максим думал и вспоминал. Наверное, так всегда бывает, когда остановишься на бегу, не успев отдышаться, дрожа от выброшенной в пустоту энергии, не нашедшей достойной утилизации, и поймешь, что остался там же, не смог далеко убежать, а никуда бежать не стоило.

– Моторы ничего, вполне годные. Вот, у меня тут топливный элемент завалялся от старой станции наблюдения, – рыжий показал на свинцовый бак, стоявший в углу каморки, напоминавшей склад ненужных вещей, если бы не большой стол с паяльными станциями, стеклами с крохотным манипулятором. Здесь было рембюро, кто-то выцарапал это на двери корявым почерком. Рыжий занимался ремонтом техники и часто спал здесь же, ложась на металлические ящики с платами, контролерами и много еще чем, Что Максим, считавший себя технически грамотным, не смог опознать. – А, забыл, что у вас такого нет. Там лежит изотопный топливный элемент. Он почти вечный, быстрее корпус развалится, чем он сядет. Короче, сейчас малыш соберет начинку, потом установим питалово. Пойдем пока прогу посмотрим. Когда обед?

– Был уже, Альфа нам оставила.

– Вот и отлично, – Леха раскрыл планшет и на ощупь, глядя в экран, на котором раскрылся код программы Ильи, стал лбом определять маршрут, пару раз врезавшись в дверной косяк, пока Максим не взял его под локоть и не повел в столовую. Когда рыжий работал, он забывал обо всем, особенно о еде и сне, пока кто-нибудь не вытаскивал его есть, применяя оправданное насилие над личностью.

На улице было по-зимнему холодно, и если бы не всепогодная роба, то быстро превратишься в свежемороженую тушку. Не хватало снега и солнца, такого яркого и теплого зимой, зато хватало ветра, резкого, шквалистого и колючего. Максим вспомнил морской термин мордотык, когда ветер и снег бьют в лицо в любом положении, а судно со слабым двигателем стоит на месте, не в силах пройти ни метра, борясь с бушующей стихией. Для мордотыка не хватало липкого снега, но самое главное – откуда здесь был ветер, и почему менялась температура, повторяя, имитируя позднюю осень или начало зимы? Наверное, чтобы не было скучно жить, иллюзия настоящей жизни. На улицах ни души, только свет горит в домах-вагонах. Максим поймал себя на мысли, что воспринимает эти дома, больше походившие на временные жилища гангстеров на стройке, вполне нормальными, пусть и без привычного комфорта. Сердце больно кольнула мысль, что вот уже и зима, и сколько же времени они здесь находятся, а что происходит с родителями и друзьями? В последнее время он чаще думал о родителях, решив, что когда вернется то, но вернется ли?

В столовой было слишком тепло. Они сняли куртки и штаны, оставшись в нижней робе, подшитой наподобие строгого костюма. Альфира научила женщин перешивать одежду, открылось даже небольшое ателье, где за условную плату молодая девушка подшивала и перешивала серую одежду. Делала она это часто просто так, работая после основной смены на фабрике по производству пищевых протеинов, проще говоря, на реакторах по выращиванию и переработке червей. Думать об этом не стоило, в пищевые автоматы, собиравшие пищевую продукцию, загружались элементы и вкусовые добавки, лишенные исходного вида, и сырье, еда как еда.

Столовая сильно изменилась после прихода Альфиры, работавшей теперь в питомнике, уезжая рано утром и возвращаясь вечером веселой и счастливой. Если бы не она, не радость и смех, которыми она заражала всех, он бы совсем скис. Одна из работниц составила рукописную поварскую книгу по рецептам Альфиры, не боявшейся менять настройки, следуя настроению и фантазии. Но в любом агрегате есть конечное количество комбинаций, поэтому за месяц Альфира выбрала все возможности. Устраивали даже голосование, какой комплекс готовить чаще, как менять, чтобы не надоело. Но это было не главным, полезным, приятным, но не главным. Не из-за этого жители поселка стали чаще заходить в столовую, проводить здесь свободное время, устраивать личные праздники и просто поболтать обо всем, не через имплант, а вживую. По примеру рыжего они стали придумывать себе имена, а девушка из ателье с радостью вышивала их. Первыми придумали себе имена работницы публичного дома, назвать их проститутками язык не поворачивался. Веселые, умные и красивые по меркам этого мира девушки и женщины, умевшие не только развеселить или доставить удовольствие, но и поговорить, помочь советом, выполняя роль правильных психотерапевтов. Максим долго подбирал им имя, пока Альфа не сказала, что они больше похожи на гетер, чем на гейш.