Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

– Надо бы наших шаманок пообедать отвезти, – заметил младший следователь, у всех синхронно заурчал живот.

– Отвезем, вот город проедем и на тракт встанем, тогда и остановимся. В Крае нечего тормозить, а то скоро запрут все, – старший опер потер лысую голову. – Там есть хорошая корчма, плов ничего, лагман хороший.

– Тоже мне корчма, скорее чайхана, – рассмеялся следователь. – Хотя сейчас уже и не разберешь.

– А вы верите в шаманов? – осторожно спросил сержант.

– Верю или не верю – это не важно, а важны люди. Мы уже нашли столько всего, что хрен объяснишь, поэтому нечего тут верить – работать надо, – строго сказал следователь и, смягчившись, добавил. – Мы не в первый раз прибегаем к помощи так называемых экстрасенсов.

– И как, получалось? – оживился сержант.

– В основном зря время тратили, но когда находишься в полном тупике, стоит попробовать. И дело тут даже не в том, есть ли у кого-то шестое чувство или какие-то способности. Нет, дело в другом. Мозг странная штука, когда надо молчит, а пройдет время, переключишься на другое, и мысль вдруг вспыхнет – и побежишь, найдешь или упрешься в другой тупик, но это то же движение. И вот так шаг за шагом распутаешь, если не сдашься.

– Ты, Ефим Андреевич, верно все говоришь, да вот что толку-то? – старый опер раздраженно надел шапку, будто бы лысина замерзла, потом сорвал. – Вот мы все видели, во что эти нелюди превратили девчонок, а что дальше-то? Дело у нас забрали, премию выписали, а чувствую, что уволят скоро за дело. Так на кого работаем?

– Не начинай, Султан Каримович, никто тебя из твоего дворца не выкинет, – старший следователь похлопал его по плечу, водитель долго и профессионально выругался, не забыв никого. – Коля, с нами красивые женщины.

– Они спят, да и разве они сами этого не понимают? – водитель бросил взгляд на зеркало заднего вида, поймав улыбку на лице неподвижной Ланы, глаза ее были открыты, но больше ничего не выдавало в ней живого человека. – Сам же нам рассказывал, что Игоря Николаевича пнули выше, разве не так?

– Пнули, не спорю. И нас пнут, тоже не буду спорить, – старший следователь вздохнул. – Надо работать, на кону жизни людей, а с бюрократами разберемся, не в первый раз.

– Вот так всегда, как начнешь, как сделаешь дело, так тебя еще и накажут. Вроде государство поменялось, а ничего не изменилось, только хуже стало, – проворчал старый опер.

– Не хуже и не лучше, – Лана по-доброму улыбнулась, сержант покраснел, спрятав глаза. – Ваша жизнь слишком коротка, чтобы оценить те малые шаги, что делает человек.

– Интересно, и куда же мы шагаем? Вот мне кажется, что назад, – старый опер не выдержал и улыбнулся ей в ответ. – Мы вас разбудили, простите нас, мы слишком заболтались.

– Не надо извиняться и не надо думать, что вы что-то делаете плохо или неправильно. Каждый человек способен сделать малое, но это малое способно объединиться и вырасти в нечто большое и хорошее.

– Или в нечто огромное и ужасное, – парировал водитель.

– Это наш старший сержант Николай Нигматулин. Он не верит в человечество, – представил его второй опер, все это время молча слушавший и крутивший длинный ус. – Я его понимаю, но мне больше нравится ваш путь.

– Это не мой путь, а ваш. В мире всегда будет много плохого и немного хорошего, такова и есть гармония жизни, но хорошее способно на время победить. Если исчезнет плохое, то жизнь остановится, так как ей больше некуда будет стремиться, – Лана потянулась и сняла шапку, распустив волосы по меху. Сейчас она напоминала хищное животное, сытое, но готовое к прыжку.

– Я об этом читал, давно, правда, но вот вы сказали, и я вспомнил. А ваша подруга тоже шаманка? – старый опер посмотрел на проснувшуюся Мэй, закрывавшую ладонью рот, она часто зевала и не могла остановиться.

– Нет, вы ошиблись – это она шаманка, а я, – Лана оскалила зубы, больше похожие на звериные и замолчала.

– Ух, аж мороз по коже! Коля, смотри на дорогу, – старший следователь засмеялся. – Не сочтите за грубость, но я достаточно повидал людей, и я вас боюсь.

– Пока можете не бояться, – засмеялась Лана леденящим кровь смехом.

– А скоро будет остановка? – тихо спросила Мэй. В лыжных штанах она запарилась, и в туалет очень хотелось. Хорошо, что она сняла шубу, и как Лана не зажарилась в своей.

– Скоро выйдем из города, а там и до тракта недалеко, – водитель сверился с навигатором. – Полчаса потерпите.

– Да, спасибо, – Мэй посмотрела на мужчин и улыбнулась каждому. – А куда мы едем?

– На полигон, про кладбище танков слышали? – спросил следователь.

– Что-то читала, вроде, – Мэй задумалась. – Помню, что где-то в Сибири.

– Вот туда и едем. Прекрасное место, чтобы что-нибудь спрятать, – старый опер повел мощными плечами. – От этих зеленых чего угодно можно ожидать.

– Расскажите лучше о городе, я здесь никогда не была, – попросила Мэй.

Мужчины улыбнулись и толкнули сержанта, покрасневшего до уровня спелого помидора. Он стал рассказывать, заикаясь, поддерживаемый старшими коллегами, пока разговор не перешел в оживленный и одушевленный рассказ, напоминавший мини-спектакль. Мэй посмотрела на Лану, ей тоже было интересно, но она явно не слушала, а видела что-то свое, возможно, заглядывала в души этих совершенно разных мужчин. Шесть, всего шесть человек, объединенных общей целью, готовых биться, идти вперед, искать обходные пути и прочие эпитеты, такие бесполезные и слишком малые, чтобы описать борьбу человека за право быть человеком, борьбу за других, борьбу за себя. Мэй они все нравились, оживленные, грустные и смешные, уставшие и добрые, но способные на жестокость, оправданную для них и не понятую теми, кто смотрит на жизнь из теплых домов и любит судить. И все же ей становилось очень грустно от понимания, что они одни в этом микроавтобусе, а вокруг снежная степь и пустыня людского безразличия и трусости.

– Мне кажется, я понял, что вы говорили про малое, – вдруг сказал сержант и побледнел, спрятав глаза.

– Скажи, не бойся ошибиться, бойся ничего не сделать, – приободрила его Лана.

– Я читал, ну, еще в школе перед армией. Короче, там по физике было, что когда система доходит до критической точки, после которой начинается необратимая фаза, ну там взрыв или распад. Я точно не помню, но как-то так. И вот даже бесконечно малая частица может остановить переход в точку невозврата или наоборот ввести всю систему туда. Я плохо объясняю.

– Мы на границе этого перехода, – подумав, сказала Мэй. Все молчали, с уважением смотря на пунцового сержанта, нервно сжимавшего сумку с магазинами.

– Шаманка Мэй открыла вам настоящее, которое вы и сами знаете. Человек всегда сам способен все понять, но он боится и прячется, придумывая себе свой собственный мир. Поэтому вы до сих пор не переубивали друг друга, – Лана посмотрела на всех хитрым взглядом. Ее глаза стали полностью черными. – Осознание часто рождает бездействие от понимания собственного бессилия, а надежда рождает действие – на этом и держится гармония мира.

– И никуда мы от этой границы не уйдем, иначе мир перестанет существовать. Верно, да? Как химическая реакция: пока она идет, выделяется тепло и углекислота, а как закончилась, так все и умерло, – водитель съехал с трассы к двухэтажному дому, стилизованному под трактир, но со спутниковыми антеннами на крыше и оббитый сайдингом вместо расписных досок.

– Верно. Знание вокруг вас – вы и есть это знание. Жизнь – это борьба. Но сейчас важнее обед, – Лана засмеялась. – Ночь будет темная.

Армейская буханка вела микроавтобус секретными козьими тропами сначала через лес, потом поперек поля, пока не уперлись в полуразвалившийся бетонный забор с проржавевшей насквозь колючей проволокой. Видимо это и был пропуск третьего уровня, который удалось выбить Главку. Вокруг необъятные поля, сзади и справа дремучий лес и нетронутый снег. Солнце садилось, освещая землю недоверчивым красным светом, от которого становилось холодно и тревожно. Все здесь выглядело бы совсем иначе и даже красиво, если бы не громады черных от грязи ржавчины танков, вбиравших в себя остатки солнечного света до последней капли. Странно, но снег на танках не лежал, словно они грелись изнутри, и снег тут же таял, стекая черной лужей на землю, не способную впитать в себя эту грязь.

Как же не хотелось выбираться из теплой машины, а лучше вернуться в придорожное кафе, именовавшее себя трактиром. Мэй с трудом заставила себя не анализировать работу кафе, не пытаться в уме просчитать доходность, поймать хозяев на небольшом обмане, не было особого труда понять, на чем они экономят и где мухлюют. И это оказалось приятно, просто быть посетителем с хорошим аппетитом и без претензий, давно забытое ощущение. Стоя на ветру у незащищенного входа на полигон с танками, она чувствовала, как догорает внутри обед, как холод медленно пробирается к рукам, от пальцев к плечам и дальше, сковывая грудь ледяным корсетом.

– Ты справишься, – Лана сжала ее руки и улыбнулась. – Ты правильно боишься, но ты справишься, переживать будешь потом.

Мэй кивнула, язык присох к гортани, голова закружилась. Внезапно она что-то почувствовала, что-то очень жгучее у самого сердца. Ей больше не было холодно, Лана разогрела ее, или это она сама, Мэй не понимала и не думала об этом. Мужчины напряжено следили за ними, два молоденьких солдата вылезли из буханки, улыбаясь во весь рот красивым женщинам, не понимая, почему все такие напряженные. Возможно, они приняли их за туристов, солдаты привыкли не задавать лишних вопросов.

– Это скоро случится, да? – Мэй посмотрела на танки, черные глаза смотрели в ответ, еще немного, и черные дула наведут на нее. – Это здесь, совсем рядом.

Мэй показала за забор, Лана кивнула. Не сговариваясь, они пошли прямо по снегу, проваливаясь по колено, не замечая этого, выкарабкиваясь и упорно идя вперед.

– Эй, вы так провалитесь! – окрикнул их солдат и побежал со снегоступами. – Вот, давайте прилажу. Так легче будет.

Он сел на снег и ловко надел снегоступы, покраснев от удовольствия. Опера и следователи не с первого раза надели спецснаряжение, с трудом догоняя Мэй и Лану с солдатом. Парень шел рядом с Мэй, подсказывая, где лучше пройти и куда не стоит ступать. Под грязным снегом таились коварные приямки и просто ямы. Они шли вглубь полигона, оставляя позади десятки, сотни танков, которые неодобрительно скрипели на ветру, будто бы кто-то пытался оживить, разбудить железных чудовищ. Не было ни конца, ни края танковой армаде, затаившейся до поры, ждавшей импульса, силы, что разбудит их, поведет в бой, а с кем, неважно – битва ради битвы, смерть ради смерти.

Пробираясь по глубокому снегу, порой слишком рыхлому, и ноги даже в снегоступах проваливались по щиколотку, Мэй чувствовала под сердцем черную энергию, запертую внутри мертвых танков, но гораздо сильнее она чувствовала совсем другое. Ее кто-то звал, но не голос, а свет, невидимый глазу луч, входящий прямо в сердце. Как машина движется по маршруту, рассчитанному навигатором, так и Мэй уверенно шла на этот зов, не думая и не сомневаясь в том, куда и зачем идет. Вот уже они зашли так далеко, что найти обратную дорогу можно было бы только по следам – вокруг были одни мертвые танки, следившими покореженными дулами за ними. Мэй чувствовала кожей, что за ними следят, что их видят и ждут.

Стало совсем темно, как назло небеса выключили все звезды, и пошел густой колкий снег. Мощные фонари разрезали тьму на конусы, дрожащие в уставших руках. Наконец, все увидели то место, куда так упорно шла Мэй и Лана. Свет фонарей искрился, влетал в подвижную черную сферу, пропадая в ней. Чем ближе они подходили, тем сильнее черная сфера вбирала в себя свет от фонарей, тем темнее становилось. Сфера росла медленно, как воздушный шар поднимаясь все выше и выше. Мужчины следили за странным объектом, потеряв из виду женщин, бросившихся прямо под сферу.

– Сюда! Быстрее! – голос Мэй сломался, она охрипла в одно мгновение, сильно закашлявшись. Дышать было тяжело, что-то давило на сердце и стискивало легкие. Лана и Мэй сняли шубы и закутали в них Альфиру и Айну. Мэй полностью завернула окоченевшую девочку в свою шубу. Тонкая роба из грубой ткани промерзла до состояния ломкого картона, неспособная согреть, способная лишь травмировать обмороженную кожу. Первым добежал старый опер, не смотря на тьму и жуткую сферу над головой, быстро сориентировавшийся. Он снял пуховик и укутал в него Максима, с трудом разжимая его руки, чтобы вдеть в рукава. Сфера следила за ними, как люди копошатся внизу, тщетно борясь с силой природы. Если бы у нее был рот и глотка, она бы хохотала.

– Я скорую вызвал, она будет через полчаса на трассе, сюда не доедет, – доложил следователь и покачал головой. – Ну, товарищ начальник, как это понимать? Получается, что надо военных колоть? Откуда здесь гражданские, что здесь за эксперименты проводятся?

– И что это за хрень над нами висит? – старый опер внимательно смотрел на сферу, а она звала его к себе, и что-то в нем отвечало этому зову, что-то злое и отвратительное, что он всю жизнь прятал глубоко, не в силах выдавить, уничтожить.

– Потом будем разбираться. Так, вынести пострадавших, женщинам выдать куртки, – скомандовал старший следователь.

– Не надо, нам не холодно, – Ответила Мэй. Она подняла Айну и понесла. Солдаты бережно несли Альфиру, сержант и опер пыхтели, но аккуратно несли Максима.

– А куда вторая ведьма делась? – вдруг спросил следователь и хмыкнул. – По-моему, она там.

Он показал на сферу, висевшую на том же месте, но что-то внутри нее происходило, вращалось и расширялось, чтобы свернуться, стать ничтожным и расшириться до гигантских размеров, но незримое поле сдерживало это нечто, запирая в черную сферу.

– Так, все проверить. Остальные к машинам, – скомандовал старший следователь. Он остался вместе с подчиненным, освещая пространство жалким светом фонарика смартфона.

– Не ищите ее, она ушла, – Мэй обернулась к ним. – Ее здесь больше нет.

– А где же она? – старший следователь подошел к Мэй.

– Я не знаю, но ее здесь нет, – она прижала девочку сильнее, Айна пошевелилась, и сердце Мэй радостно забилось. Как ни тяжело ей было, она ни за что не отпустит ее.

– Давайте я понесу, – предложил следователь, не желавший оставаться один в этом жутком месте, тем более что сфера никуда уходить не собиралась, также надменно смотря на всех с высоты трех десятков метров.

– У нас будет много вопросов к вам, но потом, – старший следователь одобрительно кивнул Мэй. – Вы очень сильная. Вы нашли всех, кого искали?

– Нет, но она тоже вернется. Я знаю это. Не спрашивайте, откуда, просто знаю, – Мэй счастливо улыбнулась и посмотрела на небо, снег кончился, ветер быстро разгонял тучи, и появилась луна.

– Думаю, что ничего мы и не узнаем от нее, – заметил следователь, – также, товарищ начальник?

– Так ли это важно, – он посмотрел в след Мэй и остальных, спешно идущих по снегу с ценной ношей. – Вспомни, что мы находили. То-то, а они целые, живые. Господи, если ты где-то есть, спасибо.

– Нет здесь никакого Бога. Он давно умер в нас, поэтому и нет его больше нигде, – следователь прикурил дрожащей рукой. – Меня больше волнует вон та хрень. Я бы район эвакуировал.

– А основание? Нас же слушать никто не будет.

– Пусть вояки думают – это на их территории. Хорошо еще, что салаг к нам приставили, а то всех бы под конвой и к себе в подвалы.

Уже на выходе с полигона старший следователь со смешком кивнул назад, для наглядности показав рукой на проступавшую сквозь темноту огромную сферу. Ее было видно невооруженным глазом, и отсюда она казалась еще страшнее.

– А ведь это нарушение: покинули место преступления, не сообщили об обнаружении свидетелей и пострадавших и так далее по списку. Не видать нам премии, как бы звание не понизили.

– Если понизят, то сразу уволюсь, – следователь, морщась, курил, следя за неумелыми движениями солдат, грузивших окоченелое тело парня в буханку. – Нам нечего переживать, у нас же эти дело забрали. А докладные у меня готовы, осталось только дату и время поставить. Я еще с прошлых разов все подготовил, вернемся, побегу к тебе на подпись.

Они радостно засмеялись, старший следователь хлопнул подчиненного по плечу, и они пошли помогать растерявшимся солдатам, не знавшим, как уложить, чтобы по дороге не добить пострадавшего.

57. Первая кровь

В этот раз ее никто не сажал в железный ящик и не волок, как мороженую тушку. Она ехала до военного городка в машине с личным водителем, вполне милым молодым киборгом, еще не потерявшим интерес к жизни и девушкам, пускай трансформация лишила его либидо и полового обоняния. Юля в основном молчала, слушая байки и смешные рассказы о питомнике и жизни в казарме на поверхности. Первое, что она вывела для себя в этом потоке слов, стало понимание разницы между подземными городами и поверхностью земли. Жители подземного города считали поверхность чужой и враждебной, считая истинным домом именно подземелье. Наверное, так и правильно, ведь они родились там, их родители и прародители родились и умерли под землей, а другой жизни они не знали и не могли знать. И все же это никак не укладывалось у нее в голове, и Юля чувствовала постоянную тянущую боль в сердце за подземных жителей, особенно детей, которых она не видела. Теперь было понятно почему – после рождения и года вскармливания, если у матери было молоко достаточной жирности, детей забирало государство в питомник. Примеряя эту жизнь на себя, видя запертых детей, своих мальчишек из секции, себя и Альфу, неспособных даже на самую малую личную жизнь, которая необязательно должна была быть связана с отношениями или ранним сексом, как навязывали в школе и дома, предупреждая, остерегая, но в основном угрожая и запугивая, ей становилось страшно. Она теряла разницу между ее миром и этим жутким подземным, находя слишком много общего, находя в подземном мире даже положительные стороны, особенно в отношении простых служителей власти к вынужденным заключенным, и от этого к ней медленно подбиралась паническая атака или как ее там, она вспоминала обрывки из спецкурса по биологии, который проводил школьный психолог.

Больше всего сейчас она хотела пойти в баню, и ей было все равно в какую, она была готова даже в мужскую. В машине она согрелась, почувствовав, как колет от боли все тело, как размораживаются мышцы и кости, как от нее нестерпимо воняет, хорошо, что этот страшный на вид киборг не замечает или делает вид. И зачем он выбрал этот путь, зачем отдал свою жизнь государству, лишив себя собственной жизни? Она не решалась задать этот вопрос, скорее боясь, что поймет его выбор. Если бы она жила в подземелье, то с удовольствием бы стала малым киборгом-оборотнем, а что будет дальше, она не думала. С думаньем было совсем плохо, пока организм не удовлетворит все физиологические и социальные потребности. Она старалась не думать о Йоке, ее увели первой, утащили под руки два жутких злобных киборга. И почему они такие уроды, почему трансформация настолько уродует тело и внешность, что человек почти полностью теряет человеческие черты, становясь похожим на карикатурного монстра с огромными ручищами и мерзкой рожей. Скорее всего, так действовали препараты, которыми кололи будущих киборгов, водитель рассказывал, как от них плохо, и как он менялся, то раздуваясь, то сдуваясь, становясь на одно лицо с другими. Так их готовили к операции, чтобы тело не отторгло новый скелет, не стало бороться с инородными биомодулями. Дальше она не поняла, поплыв через несколько минут от обилия длинных и смутно знакомых терминов. О чем-то таком часто рассуждал Илья и Максим, но это был детский лепет, по сравнению с подземными технологиями.

На остановке посреди ледяной пустыни, которая началась сразу после выезда из туннеля, она выпустила дрон на свободу, шепотом дав команду найти Йоку и Альфиру с Максимом. Робот все понял и успел спрятаться за ледяной горкой из набросанных как попало камней. Киборг сделал вид, что ничего не заметил, но по озорной улыбке мальчишки, проступившей на уродливом жутком лице, она поняла, что он все знает. Команды ловить дрона не было, и киборг не спешил выслужиться, искренне радуясь новой игре. Какой же он был еще мальчишка, молодой и наивный, прямо как она, когда только-только попала в подземный мир. Юля чувствовала себя взрослой, немного уставшей от жизни. Горячий суп из автомата, напоминавший гороховый с говядиной и сухариками, придал сил, туалет был страшен, как и все здесь, но холод прятал все запахи, а видеть грязь и уродство она уже привыкла. Как же быстро она ко всему привыкла, как же легко адаптировалась, и оберег здесь ни при чем, она и забыла о нем, поняв, что большую часть этой гадкой работы сделала сама. Мутные намеки инспектора высшего уровня, она так толком и не поняла, что готовится, что это еще за битва, причем здесь древний ритуал? Все было также, как в школе, когда начинали новую тему или закрепляли прошлые уроки: все что-то знают, понимают, уверенно кивая, и только она и Альфа сидят и тупят.

Этот черный дух, наверно, из высших, взявший новое тело, дал ей возможность выдохнуть, побыть наедине с собой и подумать. Если это законы гостеприимства или часть ритуала, то пусть будет так – в его присутствии она не могла ни о чем думать, ее переполняла жгучая ненависть и страх, перемешанный с невыносимой усталостью и готовностью сдаться. А она не хотела сдаваться, не теперь, после всего пережитого. Юля вглядывалась в ледяную пустыню, на острове тундра была живее, а эта казалась абсолютно мертвой. Пустыня молчала, и она молчала в ответ, пытаясь представить, что раньше здесь были леса и поля, природа и люди существовали вместе, а теперь ничего, кроме ровных пустых дорог, редких воронок от бомб и снарядов и мертвенного ледяного воздуха. Не было даже ветра, и солнце висело неподвижно на безоблачном небе, не грея, слепя глаза, разжигая злой снег до плазмы, желавшей сжечь ей сетчатку. Интересно, как она выглядит в кондовых очках, наверное, похожа на статиста из постапокалиптического шутера-бродилки. Так она и находится в постапокалиптическом мире, можно и так жить, как черви. Битва так битва, она не готова, но точно знает, что не отступится. Страх, наверное, опять подослали мелкого духа, заставлял вздрагивать и всхлипывать – она совсем не хотела умирать, но и выпустить эту дрянь в ее мир, пускай и нелюбимый, подлый, несовершенный и теплый, живой и родной, она не хотела. И это было даже не желание, а нарастающая внутри решимость, отступавшая назад после одной мысли – она же не сможет никого убить, какими бы навыками и приемами она не обладала, она не сможет убить. И ледяная пустыня усмехалась ей в ответ, но не пыталась подавить волю, бескрайней мертвой земле было наплевать.

Военный городок представлял собой сотни двух– и трехэтажных зданий, соединенных широкими переходами. С первого взгляда он напомнил Юле подземный город, хотя она и не видела его план, как-то мозг сам достроил его. Военным назвала его она, решив, что другого назначения здесь и быть не могло. Киборг рассказал, что таких городов много, они иногда даже конфликтуют друг с другом, но главные их враги Вервульфы, контролировавшие большую часть земли, жившие на самообеспечении, если не считать вооружения. Она никак не могла понять, почему тогда Илья подчиняется им? Про себя она не могла называть его киборгом-оборотнем, слишком много схожих черт в поведении и выражении морды она видела в нем. Киборг шепотом сказал, что им не разрешается об этом спрашивать и думать, имплант все фиксирует, и их разговор уже записан и будет отправлен при следующем сканировании. Он захихикал и добавил, что не допустит этого, его товарищи притащили из дома две канистры водки, и на днях они почистят память. Старшие рассказывали, что это противостояние заложено в программе, чтобы не расслаблялись, а подземным жителям рассказывают сказки, что наверху живут другие, вражеские армии, готовящиеся захватить подземные города и поработить людей. Он даже подавал заявление на вступление в армию, чтобы вместе с Вервольфами бороться с врагами, защищать входы в подземные города, но его переманили в боевые киборги, а с подземной армией они играют, тренируются перед решающей битвой. Когда она будет и с кем, он не знал, как не знали и его товарищи и старшие офицеры, их готовили к битве, к войне постоянно, многие так и умирали в казармах, не дождавшись наступления, а чтобы не было скучно и не терялась боевая хватка, боролись с Вервольфами и пограничниками подземных городов, которых изредка отправляли на наземные миссии. Вервольфы не подчинялись никому, кроме инспекторов высшего уровня, и могли напасть и на отряд подземных пограничников, если там были офицеры из киборгов начального уровня. У Вервольфов была вшита лютая ненависть к офицерам-киборгам.

Он сдал Юлю роботу и уехал в казарму. Робот-тележка отвез ее в дальний корпус. По дороге она увидела почти весь военный городок, действительно напоминавший подземный город. Встречные шеренги солдат улыбались ей, и она переставала видеть уродства в их лицах, несколько офицеров отдали честь, а один, видимо вспомнив прошлую жизнь, отправил воздушный поцелуй, щелкнув каблуками не хуже актера из старого фильма. Внутри было ужасно жарко, и она сняла куртку и ватные штаны, оставшись в тонкой робе. Ей было стыдно за себя, за то, что она грязная, и робот, словно понимая ее, нигде не останавливался. Встречные потоки пропускали их, и она догадалась, что ее встречают, как почетную гостью. И это было приятно, столько мужчин, пускай и киборгов, и она всем нравится.

Робот остановился у серой двери без указательных знаков. В отличие от подземного города, она не увидела по пути ни одного щита-стукачка, наверное, за киборгами такая слежка и не нужна была, щит был встроен им в голову. Дверь открылась, и вышла высокая старая женщина, очень худая, с длинными тонкими пальцами. Волосы коротко стрижены, как у зека, но Юля ее сразу же узнала.

– Здравствуйте! А я думала, что с вами случилась беда, – повинуясь первому чувству, Юля соскочила и обняла ее. Так здорово было встретить знакомого человека.

– Нет, беда случилась давно, а сейчас меня особо нечем пугать, – женщина погладила Юлю по голове, со стороны они напоминали бабушку с внучкой или престарелую тетку с племянницей, не хватало еще старых платьев тургеневских барышень, садового домика и террасы с накрытым чаем столом, и чтобы над вазочками с вареньем жужжали наглые осы, а солнце клонилось к закату, расцвечивая августовскую природу нежно-красным светом. Юля отчетливо ощутила запах и вкус лета, от этого защипало в глазах, и она заплакала. Лето поглотило все, и она перестала чувствовать вонь, видеть серый бетон и понимать где находится. – Поплачь, теперь можно. Они разрешили мне проводить тебя в путь. Знай, я верю, что ты победишь.

– А что будет с вами? – Юля отошла, с тревогой смотря ей в глаза. Женщина покачала головой.

– Не думай об этом. Я слишком долго вижу это все, поверь, любой исход будет для меня избавлением.

Юля закусила губу, но решила больше ничего не спрашивать. То, что ее утилизируют, она понимала, а как и когда – разве это имело значение? Она пошла за женщиной в комнату. Это оказалась сносное жилище уровня санатория три звезды лет двадцать назад, истрепавшегося до одной с половинкой. По сравнению с прошлыми камерами и шахтой все было просто шикарно. Особенно ванная, не жуткий серый кафель в бане, не потемневшие от сырости и старости лавки из пластика, а простая и чистая комната с небольшой чугунной ванной, облупившейся снаружи, раковины и зеркала. Вода горячая с пеной пахла дегтем и немного хвоей, совсем чуть-чуть. Юля быстро разделась и, сложив грязную одежду в мешок, с головой погрузилась под воду. Когда она вынырнула, женщина уже ушла, оставив на полке чистую одежду и белье. Опять серая тонкая роба и грубое белье, не такое белое, как снег, но белое и чистое. Юля зажмурилась от удовольствия, ощутив дикий голод. Смывая с себя грязь, уничтожая въевшийся в кожу запах подземелья, сырость и затхлость чужой жизни, она будто бы рождалась заново. Пришлось два раза поменять воду, вылив полбутылки пены и сточив мыло до крохотного обмылка, чтобы отмыться.

В третьей ванной она просто лежала и дремала, думая о себе, думая о Йоке, надеясь, что с ней будет все хорошо, что ее не бросят, как скотину в яму. Она знала, что ничего не сможет сделать, что никак не сможет помочь, и Йока это знала и не ждала этого от нее. Юля почувствовала, что готова. Смыв грязь и затхлость, она смыла и страх. Вспоминая ухмылку и слова черного духа, видя перед собой лицо усатого инспектора высшего уровня, первого или второго, не все ли равно, она догадалась, что что-то для нее приготовили, какое-то новое испытание, которое знакомо и Йоке. Никто не сказал прямо или сказал, но Юля не поняла, впрочем, как обычно. И почему она должна понимать все с первого раза?

Подумав об этом, она вспомнила родителей, строгую и часто несправедливую в своей безумной тревоге маму. Она думала о ней, об отце и Максиме, и хотела, чтобы они гордились ей. Она повзрослела, она стала ровно такой, какой хотела видеть ее мама: уверенной, но в меру, строгой к себе и умной. Юля засмеялась от мысли, что она стала умной. Вот Альфа удивится, а если она перестанет с ней после этого дружить, зачем ей умная подруга, когда сама дура-дурой? Они так шутили над собой, не замечая явной несправедливости по отношению к себе. Она смотрела на пену сквозь узкие щелочки, все глубже погружаясь в легкий сон, видя всех, по кому соскучилась, кого любила, кого потеряла. Они были рядом с ней, они всегда были и останутся внутри нее, и ради них она будет жить и бороться. Она победит, иначе и быть не может. Она уже победила, что добралась и не сломалась, и ее боятся. Пусть боятся, Юля улыбнулась и уснула.

– Отдых определенно пошел вам на пользу. Вы стали лучше выглядеть, мне нравится ваш решительный вид, – инспектор покрутил усы, без тени смущения или подобия такта рассматривая Юлю.

Она нахмурилась и туже завязала косу. Бежевая роба немного колола, ткань слишком грубая и жесткая, но это было лучше, чем предыдущая. В этот раз ей выдали ботинки почти ее размера, они слегка болтались, затянутые до предела. Инспектор прошелся по ее комнате, отмечая про себя идеальный порядок, кровать застелена без единой морщинки, посуда вымыта и аккуратно сложена на столе.

– Давайте без комплиментов, – сухо сказала она, выдерживая взгляд насмешливых глаз. – И перестаньте присылать ко мне ваших духов страха и ужаса. Не мучайте их.