Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Из левой двери вышел офицер. Она узнала в нем киборга с погонами инспектора высшего уровня. Офицер подошел к ней и бросил смешливый взгляд на Йоку с волком. Она его не видела, но чувствовала, что они знакомы. В прошлый раз он был другой, без усов и этой наглой улыбки.

– Вот мы снова и встретились, Юлия. Думаю, что вас не смущает мое новое тело. В вашем мире это до сих пор называют аватаром, что слишком примитивно. Но для вас это не имеет значения. Не скажу, что рад вас видеть, но так повелели боги, а я не в силах их ослушаться, – он подождал ее реакции, но Юля молчала. Офицер махнул рукой, и Йока упала на остатки шпал, волк рухнул, будто бы его выключили. – Вижу, что вы их жалеете, а ведь они предатели. Вы так и не догадались, что или кто вас привел сюда? А ведь у вас был шанс спокойно умереть в лагере, я вам дал этот шанс. И вот она должна была помочь вам в этом. Йока предала нас, слишком сблизившись с вами. Что ж, она сделала выбор. Я пока не решил, как мы ее казним. Но интересней ваш друг, теперь он киборг, Вервольф, если по модели оценивать. Но внутри это ваш друг Илья. Так интересно, что он сам нашел вас и привел к нам – предал вас или нет, как вы думаете?

– У него не было выбора, – спокойно ответила Юля и поправила вещмешок, в котором лежал выключенный дрон. Что-то заставило ее спрятать робота, хотя Йока и возражала, ей нравились игры волка с дроном. – Он же в вашей власти, как и она. Никто меня не предавал.

– Люди сложные создания, слишком противоречивые и нелогичные, чтобы выжить. И все же вы до сих пор живы, – офицер неприятно улыбнулся. – Вы ошибаетесь, но ваши заблуждения способны придать вам сил и решимости. Я вижу, что вы готовились, мы засекли это, но вы даже не представляете себе, насколько ваши силы ничтожны. Впрочем, я не вправе нарушать ритуал. Вы прибыли на битву, вы пришли сюда по доброй воле, и теперь вы наш почетный гость, а потом вы умрете. Поверьте, я не буду вас жалеть. Умирать вы будете долго и мучительно, как и положено герою.

– Раз я ваш гость, то прошу освободить моих друзей, – Юля выдержала его взгляд, поймав одобрение.

– С вашими друзьями все будет хорошо. Мы их обменяем, заплатим другой стороне, чтобы портал был устойчивее. Но после битвы это все не будет иметь никакого значения. Белая ведьма и ее жалкий спутник скоро окажутся в вашем мире, даю слово. А что касается их, то тут законы гостеприимства не работают. Они предатели. Вы увидите ее казнь, она будет как раз перед битвой. Надеюсь, что доставлю вам наслаждение. Вы так и не поняли, что она должна была убить вас – это было ее задание. Мы хотели вас испытать, но дальше шахты вы не должны были пройти. Не знаю, как вы смогли очаровать эту жалкую ведьму, но я узнаю. Ее дух сопротивляется, но я его сломаю, и он все расскажет. А что до Вервольфа, не забывайте, что это не ваш друг. Не забывайте об этом – это всего лишь машина с примитивным мозгом, не одушевляйте его. Так вот с ним мы ничего делать не будем. Его задача патрулировать землю, тем более что Вервольфы не очень дружат с другими киборгами, вы скоро с ними познакомитесь.

– Он не предатель – я сама этого хотела.

– В вас говорят эмоции, и это красиво. Мне будет приятно убивать вас, – офицер поклонился ей, чувствуя достойного противника. Юля стиснула зубы, но ответила поклоном, тренер учил, что нарушать правила боя нельзя, и каждого соперника надо уважать, через не могу.

55. Как умирает день

– Ты все-таки решила ехать? – Сергей неодобрительно посмотрел на Мэй.

– Да, – она стояла у барной стойки, приветливо улыбаясь гостям. Вечер был в самом разгаре, все столики забронированы Работа отвлекала от тяжелых мыслей, и она была рада гостям, повара работали в две смены, получая хорошие премии. – Мы же уже все обсудили.

Она незаметно дотронулась до него, Сергей напрягся и спрятался в стакане с пивом. За себя он платил всегда сам, наотрез отказавшись пить и есть за счет хозяйки. Мэй бесплатно тоже ничего не ела, вычитая из своей зарплаты без скидок. Она так привыкла, понимая, что с халявы менеджера начинается воровство и разруха. Он допил пиво и кивнул барменше, чтобы повторили. Мэй покачала головой и выразительно посмотрела на девушку, та невольно прыснула и широко улыбнулась ему.

– Шеф считает, что вам уже хватит, – ласково пробасила барменша. Несмотря на кукольную внешность, точь-в-точь, как у героини блокбастера о величайшей кукле всех времен, она имела грудной выразительный бас, больше подходящий для певицы цыганских романсов под водочку. В прошлой жизни она бы уже лежала в его постели, но сейчас внутри него просто приятно покалывало, а девушка хитро улыбалась, посмеиваясь уголками больших синих глаз. – Я сварю вам прекрасный кофе по-турецки – вмиг взбодритесь.

– Ладно-ладно, – беззлобно прошипел Сергей, Мэй тихо засмеялась. – И, правда, надулся хуже некуда.

– Все хорошо. Мила, у тебя заказ на коктейли, кофе подождет.

– Ага, – девушка подошла к терминалу, в который раз удивляясь, как в этом гвалте гостей и музыке, доносившейся отовсюду, Мэй различает звуковые атрибуты заказов.

– Я скоро вернусь. Наверное, последняя волна на сегодня, – Мэй ушла в зал, помогая официанткам рассаживать гостей. Пускай все столики и были забронированы, она умела находить с первого взгляда свободные места, и чтобы компании сошлись настроением и характерами. Не раз в ее ресторане начинались новые отношения, завязывалась дружба. Сюда приходили и одиночки, зная из инста-сарафана, что сегодня они не будут одни.

Сергей наблюдал за этим волшебством, испытывая трепет и восторг перед ее талантом, но еще он чувствовал и страх. Мысль о том, что «старушка Мэй» ведьма и заколдовала его, едкая шутка Авроры, все чаще стучалась в виски. Он сказал об этом Мэй, и она долго смеялась до слез. Потом пожала плечами и сказала, что не знает, и это не нарочно. Подумав, добавила, что не будет на него злиться и проклинать, если он поймет, что колдовство кончилось. Она не молода, она стареет, а в старости колдовство любой женщины слабеет. Ему стало стыдно за свои мысли и сомнения, но она и это почувствовала, найдя нужные слова. Он их не помнил, просто знал, что они правильные, и что любит ее, а почему – не все ли равно?

– Ваш кофе, Сергей, – барменша давно уже справилась с коктейлями, заказ на которые официантки отправляли теперь с мини планшетов, заменивших меню и привычную записную книжку, небольшой вклад Сергея в работу ресторана. Она так проникновенно и чувственно посмотрела ему в глаза, вот эта точно колдунья.

– Спасибо, у вас замечательный кофе, Мила.

– Особенно он удается утром, – Мила подмигнула ему и невзначай поправила упругую грудь, словно предлагая легонько укусить. И почему Мэй разрешила ей носить тонкие блузки?

– Не работает, я заколдован.

– Знаю, но я подожду, – Мила сверкнула синими глазами, и они на мгновение стали черными.

Мэй вернулась и передала управление Миле, на ходу раздав указания официанткам, уже изрядно уставшим, но довольным, чаевые копились на счете, будто тесто на кухне у Камиля. Их делили между всеми, только Мэй не претендовала. Она увела его к себе и заперла дверь. Здесь она расслабилась, и они долго целовались на узком диване, чудом поместившемся в кабинете. Камиль нашел его на авито и забрал старые стулья, вычистив кабинет от коробок с документами и прочим бухгалтерским мусором, отправив его в хранилище. Мэй все откладывала это и совсем не злилась, как предполагали официанты, видя в Мэй справедливого, но слишком авторитарного хозяина, что было правдой.

– Может, ты пока в Казахстан уедешь? Настя сказала, что там мало черных, – Мэй с тревогой смотрела на него, Сергей покачал головой. – А если тебя поймают, что тогда делать? Я без тебя не смогу.

– Не поймают, Лана же наложила заклятие на твою квартиру, – усмехнулся Сергей, играя с ее волосами. Их совсем не портила седина, а молодые официантки думали, что она так красится, но боялись спросить аккаунт мастера.

– На квартиру, но не на улицу, – она улыбнулась, вспомнив, как видела двух черных, идущих по следу и застывших перед ее домом, а потом развернувшихся в противоположную сторону. Черных научились различать все, даже Игорь Николаевич, до конца не веривший во всю эту чертовщину. Но достаточно было одного взгляда в их глаза, чтобы поймать укол в сердце, ощутить тяжесть в животе и непонятное недомогание, переходящее в тихий ужас. – Ты же из дома будешь работать, опять в офис не поедешь?

– Больше не поеду, я все настроил. После той погони руководство соглашается на все мои просьбы, вот думаю зарплату втрое увеличить.

– Ты все шутишь, а я вот не могу, слишком все серьезно воспринимаю, – вздохнула Мэй.

Она включила чайник и села за стол. Работа требовала внимания, и пока закипала вода, Мэй пробежалась по отчетам, бесстрастно отмечая импульсивный рост цен. Сначала это сильно раздражало и приходилось постоянно пересчитывать модель, прикидывая, когда начать индексацию цен, но вскоре и это стало рутиной, а посетители относились с пониманием, возмущаясь для вида и тут же приводя собственные примеры устойчивости экономики. Сергей предлагал ей написать упрощенный алгоритм, создать малую биржу, рассчитывавшую индексы исходя из цен на основные десять продуктов и загруженность ресторана, но Мэй хотела думать сама, интуитивно понимая, что с таким помощником она отупеет, и бизнесу хана.

– Интересно, почему всемогущая Лана вынуждена пользоваться жалким творением рук людских? Зачем ей самолет, щелкнула бы пальцами и оказалась в нужном месте за одну миллисекунду, – Сергей состроил глупое лицо человека, уверенного в своей правоте.

– Она знала, что ты спросишь, – Мэй улыбалась, заваривая черный чай в потертом фарфоровом чайнике с синими птицами, летевшими в никуда. – Тогда бы ей пришлось искать на месте новый аватар. Им нужно тело живого человека, способного и пожелавшего принять их. Я мало что поняла, если хочешь, спросишь у нее, когда вернемся.

– Да и так понятно, что нужен аватар. Не знал, что они разрешения спрашивают. Я думал, что просто берут то, что хочется и все.

– Нет, точнее не совсем так. Конечно, так тоже бывает, но все зависит от человека, насколько он способен бороться.

– Бороться, честно говоря, просто смешно. Результат может быть только один: либо дух в тебя внедрился, либо ты сдох, – он потянулся и взял со стола простое печенье. Мэй нахмурилась, она не любила, когда мусорят в ее кабинете, но промолчала. Сергей так привык и делал это машинально, готовый убрать за собой, если скажут.

– Это тоже выбор, – она разлила чай и села рядом – Я хотела предложить поехать с нами родителям Альфиры или Юли, но Лана права – это очень плохая идея.

– Согласен, лучше их не трогать. Тебе Аврора звонила, она хотела заехать попрощаться.

– Да, звонила. Обещала Игоря Николаевича привезти. Ты знаешь, его повысили.

– Не повысили, а отстранили от дела методом возгонки. Так мой отец говорил, у них на предприятии так делали, когда хотели избавиться от ненужных людей. Слишком глубоко копнул, а наказать нельзя – значит надо повысить, дать орден и другой отдел, чтобы сдох от скуки.

– Наверное, ты прав. Мне Аврора что-то подобное говорила, но я плохо слушала, считала расходы, – Она усмехнулась. – Как ни крути, куда не рыпайся, а рентабельность выше шести процентов не поднимается.

– Это то, что тебе дозволено получать, – хмыкнул Сергей, она ущипнула его за руку. – Сама знаешь, что не тем занимаешься, так на яхту не заработаешь.

– Зачем мне яхта? В Пироговском плавать? – она взяла блюдце и аккуратно откусила печенье, не уронив ни одной крошки.

– Почему же, можно в море Лаптевых замерзнуть.

– Замерзнуть я и в Москве могу. Мне все время кажется, что время застыло, а уже зима. Как ты думаешь, они найдутся? Живые?

Руки задрожали, и Мэй поставила чашку и блюдце на стол, сложив на коленях, разглаживая и без того ровную ткань темно-синего платья.

– Я не знаю, да и никто не знает. Уверен, что Лана тоже, она же не Господь Бог. И все это как-то сводится в одну точку. Помнишь карту, все линии ведут туда.

– Помню и не понимаю. Там же одни ржавые танки, может ваша программа ошиблась?

– Нет, расчет верный. И я, и Леха с Настей перепроверяли много раз, программа даже точнее считает. С танками все понятно, – Мэй недоуменно посмотрела на него, ожидая продолжения, а он, как назло, медленно пил чай. – Даже самая ржавая пушка когда-нибудь выстрелит. Столько злобы и смерти вложили в этих монстров, трудно представить. Если мы уже знаем, что духи не вымысел, то попробуй представить, сколько черной энергии скопилось в них и ждет своего часа.

– Я боюсь об этом думать. Лана знает, но молчит.

– И правильно делает, что молчит.

Аврора шла под руку с Игорем Николаевичем по Сретенскому бульвару. Под ногами приятно скрипел снег, неубранный до конца, а скорее выровненный. Город погрузился в зимнюю сказку, горя яркими огнями, будоража воображение в предвкушении праздника. Так было бы, если бы были люди. Бульвар был пуст, не считая заблудших автомобилей и пустых электробусов. Вся эта праздничная иллюминация горела в пустоте, продолжая борьбу с побеждающей ночью. День умирал, как считали древние, и если не задобрить богов, не принести жертву, то ночь победит.

Они молчали. Разговаривать не хотелось, все было много раз переговорено, разложено и выжато до сухого остатка. Их работа кончилась, успешно, с точки зрения высшего руководства, и безутешно с их стороны. Опера и следователи нашли всех, изувеченных, разорванных, уничтоженных, погибших в диких муках. Ни у кого не было сомнений, что речь идет о древнем и очень жестоком культе, но на этом все. Слишком явно нити вели к движению «Правая воля», слишком много запросов отправлял Игорь Николаевич всеми возможными способами, используя связи, агентуру. Слишком явно ему указывали на то, что надо заморозить производство, запереть в сейф. Погибших не вернуть, больше эпизодов не было, можно и забыть.

У него забрали даже карту, где каждый город с пропавшими был отмечен, где постепенно появлялись фотографии найденных девушек и парней, но не изувеченных, а живых, красивых, может и глупых, но еще живых. Аврора успела снять ее, специально притащила зеркалку, чтобы поймать все детали. И это было единственное, что у них осталось. Было и обидно, и спокойно, если бы не совесть, не дававшая покоя. А еще вступал разум, с полуслова доказывающий, что рыпаться бесполезно.

– Пусто и холодно, – заметил Игорь Николаевич. До боли в челюсти захотелось курить, а еще выпить, чтобы забыться хотя бы до утра.

– Мертвый город, – Аврора поправила толстую шапку и стряхнула снег с пуховика. Если не смотреть в глаза, то из-за худобы она выглядела слишком молодо для своих лет. – Может, и мы умираем?

– И настанет вечная тьма, – загробным голосом сказал Игорь Николаевич. – Не знаю, я вот настроен хорошо поесть в ресторане Мэй.

– Теперь я плачу.

– Тогда выпивка за мой счет.

– Пойдет, но мне много нельзя – меня Егорушка ждет. Волнуется, наверное, опять мне в кроссы нассал, – она засмеялась, представив, как тискает большого рыжего проходимца, которого она забрала у Егора. Клички кота она не знала, а кот сразу стал откликаться на Егора, но не на Егорчика. Кот начинал шипеть и царапаться.

– Я тоже постоянно думаю о Егоре. Он пошел вверх, но это уже не он и он. Я не знаю, чем они занимаются, но что-то будет.

– Он уже мертв, поэтому ему бояться нечего, – с грустью сказала Аврора, упрекая себя за необузданность чувств, она стала чаще себе позволять плакать, чаще думать о себе и других. – У этих скоро главный митинг, он что-то точно сделает.

– Возможно. Митинг прямо перед сочельником, а потом главная битва дня и ночи. Символично, как думаешь?

– Ужасно. И не мы одни это чувствуем. Людей нет, все попрятались, только черные ходят.

– Да, я заметил. Странно, что они нас не трогают, – Игорь Николаевич потрогал куртку, амулет, подарок Ланы, холодил грудь, но с ним было гораздо спокойнее и не так страшно.

– Колдовство, как в сказке. А в сказке кто-то должен умереть, чтобы жили другие.

– Это в жизни так – должны умереть многие, чтобы жили оставшиеся, – заметил он. – У тебя опять сережки горят.

– А, черные идут, – равнодушно пожала плечами Аврора.

Они всегда появлялись неожиданно, как чертик из табакерки, но это была не детская игрушка. Красивая шкатулка, стоявшая в шкафу в кабинете отца, долгое время притягивала маленькую Аврору, а злые родители все не давали посмотреть, ничего не объясняя. Когда она сообразила, как дотащить табуретку и сколько книг надо поставить, ей было больше четырех лет. Она запомнила это очень хорошо, до мельчайших подробностей. Родители ругались на кухне, а девочка лезла к цели. Шкатулка не открывалась и завораживала красочными и непонятными узорами. Детские пальчики быстрее толстых взрослых находят нужную кнопку, и пружина распрямилась. Аврора рухнула вниз, сильно ударившись головой о косяк, а от вылетевшего навстречу злобного черта она заикалась еще долгих шесть лет. Мама таскала ее по врачам, ее кололи, поили, пичкали таблетками, но заикание прошло само, тогда же и закончились сказки. В десять лет она была слишком серьезной и научилась не доверять взрослым. Патрули черных выскакивали из ниоткуда, по всему городу, в метро, да где угодно установили пружины, и патрули ждали своего часа.

Черными их назвала Настя. Она первая слишком близко столкнулась с ними, попав на незаконный допрос, когда патруль выхватил ее на улице и потащил в ближайший опорный пункт движения «Правая воля». На каждой улице был как минимум один такой опорный пункт, именовавшийся филиалом или отделением по работе с гражданами. Настя оказалась крепкой, сумела пересилить страх и притвориться полной дурой, поэтому ее отпустили. Но она сумела рассмотреть их, точно определить признаки: черный блеск в глазах, искривленная в затаенной ненависти ко всем лицо, широкая, слегка услужливая улыбка и поток лестных и пустых речей, просьб и увещеваний, за которыми тут же начинались побои и «разрешенные» пытки, которые приравнивали к домашнему насилию, и никто этим не занимался. Сергей после этого купил ей билет и буквально силой усадил в самолет. Настя спорила, не хотела бросать дело, считая себя предательницей. И это была неправда, дело двигалось, и она сделала все, что могла, что от нее требовалось. После этого случая к Авроре и Игорю Николаевичу пришла Лана, заставив надеть амулеты, ей достались сережки с агатом, самые простые гвоздики, но камень был большой, и Авроре они шли. Игорь Николаевич долго сопротивлялся, пока жена не пожаловалась, что к ней пристают патрули, выспрашивают про него. Странно, но после того, как он стал носить простенький амулет, от его семьи отстали.

Патруль проявился из тени. Их было обычно трое, разницы не было два парня и девушка или наоборот. Девушки казались приветливыми на вид, но при внимательном взгляде оказывались некрасивыми, с плохо скрываемой порочностью и ненавистью в лице. Парни в основном походили на начинающих быков, такие же перекаченные, с зачатками ожирения и жирной тупостью во взгляде. Патруль остановился перед ними, вглядываясь в лицо Авроры, Игоря Николаевича они будто бы вовсе не видели. Две девушки, очень похожие между собой, не то, ни се, как называла их Аврора, буравили ее взглядом, но натыкались на невидимую стену, не решаясь подойти ближе и схватить за руку. Парень сально смотрел на нее, она видела, как подрагивают его ноздри от возбуждения, как он пялится на ее раскрасневшиеся губы, дыша чаще, когда она нарочно приоткрывает рот. В пальцах заныло, появилось приятное жжение. Она нахмурилась, опять перчатки прожгла, но как же хочется вдарить по этим мордам, выжечь их тупые мозги.

Проехала полицейская машина, и патруль исчез, как исчезли и все другие звуки. Они почти подошли к скверу, рукой подать до Пушкинской, а на улице ни души и жуткая тишина, а ведь нет еще и десяти вечера.

– Черт, опять перчатки испортила, – Она показала прожженные на пальцах перчатки. Из-под ногтей еще вырывалось красно-желтое пламя. Она достала из сумочки тонкую сигарету и прикурила от левого указательного пальца. – Буду так ходить, а то всю зарплату на перчатки спущу.

– Если бы я этого сам не видел, то отправил тебя в психушку. А так надо бы самому сходить, – покачал он головой. – Чтобы это ни было, но тебе не стоит светиться.

– Знаю. Я и так стараюсь, перчатки ерунда. Я недавно дома психовала, так чуть кота не сожгла, попал под удар. Теперь он меня уважает, по имени отчеству называет.

– Это как это?

– А вот так: «Мяу Мяумовна», – она точно передала интонации кота, громко расхохотавшись. Бульвар зазвенел, и стало совсем жутко. – И вот куда люди делись? Попрятались, трусы. Они же тоже их видят и боятся, но думать не хотят, что так черные все и захватят, как тогда они жить будут?

– Так и будут. А ты думаешь, что такие черные первый раз приходят? – он грустно усмехнулся. – Имеется опыт, родовой или, если хочешь, генетический код терпилы.

– Игорь Николаевич, вот от вас не ожидала, что скатитесь на такой жаргон. Ай-яй-яй.

– Так дочка нас всех называет. Что ж, она права, вот только никому еще эта правота счастья не принесла.

– Да черт с ним со счастьем, – Аврора докурила и выбросила окурок в урну. Слепив снежок, она в одно мгновение растопила его в воздухе солнечным лучом, вырвавшимся из пальцев левой руки. Снежок упал на землю горячими брызгами, искрящимися в свете уличных фонарей и одиноких гирлянд. – Тошно так жить. Вот и праздник уже не праздник, а сплошное мучение. Не нужно это счастье, человеком бы остаться, не опуститься. К нам сегодня еще партию привезли, уже не знаю, куда всех класть, а все везут и везут. И ведь сумасшедшие, а не совсем, правильно все говорят, но от знания своего прячутся, сами себе болезнь создают. Творцы безумия, почти боги.

Она вздохнула и спрятала руки в карманы. Игорь Николаевич взял ее под руку и повел на площадь. Яркая, празднично украшенная, ледяными статуями, каруселями и большими качелями для четырех-пяти взрослых, пустые киоски, глупо мерцающий поздравительными роликами огромный экран и одинокие гирлянды, мигающие невпопад, словно желая сгореть, исчезнуть в этой пустоте. Тверская без машин, без людей, если бы еще и не было домов, то она подумала бы, что точно двинулась. Схему лечения для себя она уже составила, написав в виде завещания и передав коллеге. Интересно, как ему сейчас одному в ночной смене, она сбежала, бросив все на него. Аврора вдруг ощутила теплые чувства к высокому и немного полноватому очкарику, имевшему уже степень и больше опыта, но не в личной жизни. В его шутках и неназойливых ухаживаниях, простых подарках, которые копились у нее дома, не рождалось ничего большего, хотя она позволяла себе играть с ним, пытаться разозлить, проявить силу, а он только качал головой и смеялся, говоря, что она еще не наигралась. Глядя на пустынную улицу, Аврора поняла, что наигралась и хочет большего от жизни, и меньше глупой суеты.

– Они так победят, если мы им позволим, – она раздраженно пнула сугроб.

– Ты забываешь о том, что они – это и есть мы. Ничего само собой не возникает, ничего из ничего родиться не может, – он аккуратно высморкался, в животе заурчало. – Видишь, мой живот верно говорит – жизнь продолжается. За самой долгой и темной ночью приходит рассвет, наступает день.

– А потом наступает ночь, – глухо сказала Аврора и выпрямилась, вглядываясь вправо. – Люди, живые! Господи, я никогда не думала, что так буду радоваться другим людям!

К площади из метро шли две семьи с детьми. Дети так радовались, наперебой крича, что хотят на качели, а родители боязливо озирались, не понимая, почему одна из главных праздничных улиц столицы пуста. Все здесь кричало, звенело главным зимним праздником, и даже щиты с призывом прийти на митинг «Правой воли» терялись в зимней красоте города.

– Пошли с нами! – к Авроре подбежала девочка семи лет и потянула ее к качелям, на которые уже взгромоздились ее братья и подружка, мал мала меньше.

– Аврора, не приставай к людям! – строго сказала бледная мама. – Вы ее простите, она у нас экстраверт и очень любит Новый год.

– А меня тоже зовут Аврора, – она села перед девочкой и крепко обняла ее. – Спасибо тебе.

– За что? – с недоумением и интересом спросила девочка, смело смотря прямо в глаза.

– За надежду и веру в лучшее. Знаешь, как было страшно без тебя, а? А теперь весело и не так темно, – Аврора вытерла набежавшие слезы, девочка недоуменно посмотрела на маму и папу.

– Мама, почему ты плачешь?

– Просто глаза слезятся, – соврала женщина. – Давайте все вместе покачаемся и домой, уже поздно.

Женщины и дети уселись на качели, а мужчины стали их качать, бережно и весело. Качели скрипели на морозе, дети визжали от восторга.

– А ты, правда, Аврора, да? – девочка сжала пальцы и удивлено посмотрела на сожженные перчатки. – Ой, ты в костре лазила?

– Ага, в костре, хотела каштаны украсть, – засмеялась Аврора. – Меня, правда, зовут Аврора, могу паспорт показать.

– Вот здорово, а то я думала, что одна Аврора на всей земле.

– Во всей Вселенной, – поддержал ее папа.

– А мою подругу зовут Вика, брата Сережа, а второго Леша. Маму Лена, папу Артем. А маму Вики зовут Ольга, а папы у нее нет, он их бросил, – выпалила маленькая Аврора.

– Все рассказала, всех выдала, – без злости проворчала ее мама, вторая женщина засмеялась.

– Мы и без папы можем, – уверено сказала Вика, поправляя красивую шапочку. – Я о маме сама позабочусь.

– Вика, перестань, – мама щелкнула ее по носу.

– А мой папа говорит, что сейчас день умирает, – звонким тонким голосом сказал старший мальчик Сережа.

– Не умирает, а убывает, – поправил его отец.

– Убивает? – переспросил мальчик, с трудом выговаривая сложное для него слово.– Никто никого не убивает, и никто не умрет, – Аврора подмигнула детям, мужчины раскачали выше, и все охнули. – Свет всегда побеждает тьму. Запомните и никогда не забывайте об этом!

То ли она сказала слишком громко, то ли ветер усилил ее голос, но площадь зазвенела, и слова застыли в воздухе, незримо, неслышно, но каждый взрослый, тем более ребенок, почувствовали это. Огни разгорелись ярче, гирлянды ожили, а из метро вышла компания студентов, шумная и подвыпившая. Они застыли на месте, очарованные волшебством.

К Мэй Аврора и Игорь Николаевич попали ровно в полночь, пока накачались, наигрались с детьми и молодыми парнями и девушками, в глазах и душах которых не было ни капли черной гнили, заполнившей страну. Аврора успела даже потанцевать, заставив Игоря Николаевича выдать несколько танцевальных па. Но больше всего она танцевала и играла с детьми, обменявшись контактами с мамой Авроры, девочка не отлипала от новой подруги, Вика тоже тянулась к ней, и старшей Авроре давно не было так легко и свободно – она была счастлива.

56. Полигон

Самолет мягко приземлился, замигали лампы, но скоро освещение вернулось. Мэй и Лана сидели в самом конце в левом ряду, встречая и провожая страждущих в туалет. Лана сидела по центру, на свободном месте у прохода они сложили шубы. Мэй долго сомневалась, хотела поехать в куртке, но Лана строго наказала взять шубу, причем самую длинную и толстую. Это была мамина шуба, все эти годы мирно спавшая в чехле внутри шкафа, постепенно сливаясь со стенкой. Лана приехала в аэропорт в не менее старой шубе и высоких меховых сапогах, а шапка, больше походившая на шапку шамана, притягивала внимание. Лане очень шла эта одежда, особенно ярко горели черные глаза, гипнотизируя мужчин и женщин, а дети часто подбегали, чтобы потрогать шубу, погладить мертвого зверя. Как Мэй ни напрягала память, но вспомнить, где она видела такой мех, не смогла. В памяти всплывали разные картины, перемешанные, странные и иногда пугающие, что разобраться, где ее воспоминания, ее жизнь, а где чужая, осевшая после рассказов, ставшая частью ее прошлой непрожитой жизни, у нее не получалось. Она находилась в полусне, привычном состоянии при ночных перелетах, когда прилетаешь в будущее, из ночи в день.

В Емельяново их встретили на выходе из терминала прибытия. Вещей у них не было, смена белья и косметика с таблетками уместились в небольшой дорожной сумке, Лана шла с небольшим рюкзаком, обшитым мехом, больше походившим на мешок ведьмы, не хватало еще украшенного лентами и бубенцами шеста. Мэй с первого взгляда поняла, что пришли за ними. Пускай мужчины были в штатском, профессиональная деформация навечно отпечаталась в их лицах. Они представились, сославшись на Игоря Николаевича. Мэй не запомнила их имен, как не запомнила и лиц, до сих пор погруженная в полусонное состояние. Лана вела себя спокойно, не сказав ни одного слова. Было видно, что мужчины побаиваются ее, и когда они сели в черный праворульный микроавтобус, Лана закрыла глаза и уснула, превратившись в древнюю статую. Мэй первые полчаса следила за дорогой, не находя в заснеженных полях и малых гостевых домах и придорожных кафешках ничего интересного. Играло бизнес-радио, она слушала сводки и медленно засыпала.

Когда женщины уснули, опера и следователи облегченно выдохнули. Они напрягались не меньше Мэй, до конца не понимая, что сейчас делают, и что за ведьмы к ним прилетели. Раньше на метлах и ступах прилетали, теперь в экономе на боинге, чем не ступа. В полголоса они обсуждали маршрут, молодой сержант проверял автомат и магазины, часто хмурясь и тайком засматриваясь на Лану и Мэй, сидевших на заднем ряду. Старшие слегка посмеивались над ним, концентрируясь на деле. Следователь вызванивал медчасть, выясняя, будет ли у них свободная машина ближе к ночи или под утро. Он беспрекословно доверял московскому начальнику и готовился к худшему. Они точно найдут, но вот кого или что, а труповозка лишней не будет.

Более сложной задачей было получить пропуск на полигон. Координаты дала Лана в последний момент перед вылетом, а за ночь получить доступ в военную часть, особенно сейчас, когда идет необъявленная война, оказалось настоящим искусством. На уши подняли всех, Главк шумел с самого утра, пока самолет был еще над Уралом, и доступ дали. На самом деле ничего секретного на полигоне не было, если не считать секретными гниющие танки, выпущенные советской военной промышленностью на случай новой мировой войны и брошенные сразу же после смерти империи. Сколько еще по всей стране подобных кладбищ, схронов и захоронений труда человека? Сколько жизней и бессмысленных трудочасов было брошено в ненасытную топку государства, не знавшего ничего лучшего, кроме войны? Об этом никому не хотелось ни вспоминать, ни рассказывать, строя идеальный образ мертвого государства на достойных и правильных достижениях и свершениях, отбрасывая назад другую сторону, боясь, что она перекроет идеальный светлый образ покойного.