Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

44. Похмелье

Ничего нового. Все тот же жесткий свет, блестящие полы и стены, давящие на глаза новизной ремонта, успевшие запылиться подвесные потолки с назойливым миганием датчиков дыма, молчащая приточная вентиляция и наглухо закрытые окна. Одна и та же компоновка, проекты под копирку, не спасали жалкие вариации цветовых гамм и ламинированные плакаты с важной, но бессмысленной информацией. Взгляд редко останавливался на них, как редко и без интереса смотрят на стандартные интерьерные решения, повторяющиеся и сливающиеся с бездной быта, втягивающей в себя все жизненные силы и стремления человека, оставляя от него сжатую и неудовлетворенную функциональную оболочку, жалкого биоробота с депрессией и стандартным набором комплексов. Аврора не раз наблюдала, как люди теряются в больничных стенах, как сливаются с фоном, набрасываясь друг на друга по ничтожным поводам, но в основном покорные и молчаливые. Она всегда была по другую сторону ожидания и теперь, очутившись на низкой позиции, развлекала себя самооценкой, выискивая схожие черты со своими пациентами и их родными.

После вечернего обхода Аврора поехала в госпиталь к Егору. Его успели прооперировать, Егор пережил клиническую смерть. По словам Игоря Николаевича, он успел переговорить с фельдшером скорой, заменяющим врача, что-то буквально вытолкнуло его обратно в жизнь. Если бы она сама не пережила вторжение черного духа в свое тело, Аврора бы точно в уме прикинула список препаратов, которые следовало прописать всей бригаде скорой. Но она пережила это и ощущала, как нечто ворочается в ней, ему неуютно и тяжко. Она должна его увидеть, сегодня же, пускай врачи и запретили. Она ждала решения, вытребовав у следователя допуск. Игорь Николаевич не стал долго спорить и ехал в госпиталь, она наотрез отказалась рассказывать по телефону все, что пережила в главном штабе «Правой воли». К ней несколько раз подходил заведующий отделением, читал долгие лекции, настаивая, что она, как врач, должна понимать необходимость покоя тяжелобольного. Аврора слушала внимательно и без привычной снисходительной улыбки, с которой она неизменно находилась среди идиотов, настаивала на своем. И никто, никто из этих доброжелателей, что заведующий, что дежурный хирург и еще кто-то, она перестала запоминать, они ходили к ней табунами, не отвечали на простой вопрос: «Характер побоев говорит о том, что его хотели забить до смерти?». Все сникали и сливались. Определенно он что-то нашел, поэтому его и забили, всех остальных спецназ забрал в контору. Получилось, что Егор единственный, кто остался на свободе – живой и свободный полутруп.

В ее отделении регулярно привозили женщин и мужчин разного возраста, причем контингент стремительно молодел. Больные получали команду свыше и следовали по утвержденному на небесах маршруту. Раньше в таком состоянии привозили бабулек, редко дедов, но в последнее время Аврора получала буйных представителей своего поколения, бросавших все и в чем были, одетых в H&M с севшими айфонами, бредущие в глубь страны или устраивавшие сидячие забастовки или стояния в самых неожиданных местах. Раньше она не придавала этому значения, принимая болезнь как есть, препаратами и терапией подавляя внешний сигнал, возвращая человека в условно нормальное состояние. После лечения их выписывали годными к жизни, но нормальными этих не ко времени постаревших людей с потухшим взглядом Аврора бы не назвала. Как бы это не звучало жестоко и цинично, но лучшим исходом для них была бы смерть, чем жизнь под постоянной опекой родных и близких, неспособность к сложному труду и глубокая апатия на депрессивном фундаменте, победить которую не способны никакие препараты. Лекарства превращали их тела в тепличные овощи, и сигнал свыше уходил сам, верно оценивая потенциал исполнительного тела.

Она ощущала такой сигнал на себе или в себе, Аврора точно не могла понять. Но сигнал был, дрожал внутри нее, если и давил, то самую малость. Она знала, что должна сегодня увидеть Егора, зачем и почему нельзя позже она не знала и не думала об этом. Сидя в безликом коридоре под жестким светом ламп, она пересмотрела отношение к больным, в себе, ко всему, что до сегодняшнего дня казалось таким понятным и простым. А день-то закончился, часовая стрелка белых часов перешла две преграды, равнодушно отмечая два часа ночи. Завибрировал телефон. Аврора не сразу поняла, что этот звук доносится из ее сумки. Интересный звук, от которого идет легкая вибрация на дерматин кушетки, не касаясь ее. Аврора вдруг поняла, что тело стало совершенно нечувствительным, она несколько раз больно ущипнула себя, в последний раз до крови, но боли не почувствовала.

– Ну, наконец-то! – Настя была очень раздражена и возмущена, наверное, она выглядела очень смешно в этот момент. – Я тебе звоню-звоню, а она спит!

– Привет, Веснушка. Я не сплю, я в коматозе. А ты чего не спишь?

– Какой сон, у меня самая работа до пяти, потом посплю до обеда. Ладно, я Лешу попросила проверить. Вот. Даже не знаю, прислать тебе массив или так сказать, что вышло?

– Скажи так, смотреть все равно ничего не буду.

– Короче, я выделила теневое лицо из видео, ну, где тренера Юли убивают. Раскадрировала и сама увидела, странно, что мы раньше это не замечали. Я отправила матрицу Леше, а он наложил ее на всех лидеров этого движения – совпадение 97,95%! У лидера так все 100%, никак не могу запомнить ее имя и лицо.

– У нее нет лица, поэтому и не можешь запомнить.

– Но это еще не все. Я наложила эту морду на того урода, что Сабину с Алисой заманил, и на других, ну тех, что мне Игорь Николаевич прислал. Там много всякого народа, проходят как свидетели.

– У него свидетели часто становятся обвиняемыми, – усмехнулась Аврора.

– Так и есть! Нашли совпадения. Фотки так себе, поэтому не более 42%, но это повод проверить.

– Присылай это все Игорю Николаевичу, а я ему объясню, откуда это взялось.

– Хорошо, скоро отправлю. Слушай, а ты как? Звучишь хреново, будто тебя танком размазали.

– Размазали, но не переживай. Я же терминатор из жидкой стали, скоро соберусь.

– Я так и думала, что тебе не надо было туда ходить, – Настя замолчала, Аврора представила, что она по привычке закусила нижнюю губу, Настя всегда так делала, когда волновалась. – Хочешь, приезжай ко мне. У меня осталась бутылка вискаря, ополовиним, тебе не помешает.

– Спасибо, не откажусь. С меня пицца, пойдет?

– Две, одной мало.

– Две, ну ты смешная. Две – это только для меня. Я наберу, как освобожусь.

Игорь Николаевич стоял напротив и внимательно слушал разговор. Он и не пытался делать вид, что не подслушивает. Аврора вздрогнула, не ожидая его увидеть.

– Итак, Настя и Алексей что-то накопали. Это хорошо, но говорить будем не здесь, – он протянул ей халат, Аврора поспешно встала и оделась.

У входа в палату стоял недовольный заведующий, так и не ушедший домой. Он буркнул, что на него давят со всех ведомств, и что толку все равно не будет, пациент под препаратами и ничего не поймет, даже если они будут орать ему в ухо. Аврора сжала его плечи и пристально посмотрела в глаза. Заведующий, молодящийся, с легкой сединой и истощением городского марафонца, застыл, будто бы его загипнотизировали. Игорю Николаевичу показалось, что из ушей стареющего ловеласа пошел пар, но что не привидится к трем часам ночи, так и черта увидишь, а есть он или нет неважно, важно то, что ты будешь делать после этой встречи.

Опер лежал один в четырехместной палате, забинтованный и облепленный датчиками. Дышал он самостоятельно, и привычных вздохов ИВЛ не было слышно. Игорь Николаевич жестом показал Авроре сесть и молчать. Он ходил по палате, держа в руках допотопный прибор, направляя толстую антенну в углы и под кровати.

– Так, все чисто. Можем спокойно поговорить, никто за нами не следит, – он сел, а Аврора покосилась на недвусмысленно свисавшую из правого угла камеру. – Камеры есть, датчиков тоже полно, но они не подключены. Ремонт, никогда до конца доделать не могут. Разгильдяйство и бюрократия – наши верные друзья, а иначе было бы совсем туго. Что нашла Настя?

– Она вам пришлет. Я попросила ее выделить тень из видео, где охранник убивает Олега Николаевича, и наложить это на всех бонз «Правой воли». Она наложила матрицу и на те фотографии, что вы ей присылали по региональным эпизодам.

– И все совпало? – спросил он, но вопрос прозвучал скорее как утверждение.

– Совпало, – она закрыла глаза. – Я вот подумала и сопоставила, а ведь у нас тоже всплеск эти полтора года. Очень много ходоков поступало.

– Ходоки – это те, кто уходят из дома за синей птицей?

– Ага, похоже. Все один к одному.

– Ты плохо выглядишь.

– Я и чувствую себя отвратительно. Я не знаю, что они со мной сделали, но меня словно выпотрошили.

– Выпотрошили и вставили внутрь что-то инородное, живое и неживое нечто, – закончил он за нее. – Ты говоришь так же, как другие девушки. Определенно назвать это массовым психозом нельзя, вы слишком далеки по времени. А ты не придумала это себе?

– Я это проверила, – Аврора долго смотрела ему в глаза и подняла вверх указательный палец левой руки. – Смотрите.

Следователь сначала не поверил, встал и подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть. Из пальца Авроры лилось пламя, уходя яркой вспышкой к потолку. Он поднес руку к нему и одернул, жгло по-настоящему. Сев обратно к металлическому столу, он кивнул, что довольно. Игорь Николаевич медленно писал в планшете, часто останавливаясь, чтобы обдумать. Авроре было интересно и не очень, что он там пишет. Она устала, не понимая, что здесь делает.

– За что они его так? Они с ними заодно? – она взяла руку опера, с содроганием смотря на искалеченного мужчину, пускай и некрасивого, грубого, непохожего на тех, с кем она привыкла проводить ночи.

– Что ты делаешь? – Игорь Николаевич оторвался от планшета, со страхом и удивлением смотря на Аврору.

– Я не знаю, – всхлипнула Аврора, не в силах оторвать руки от Егора и утереть слезы.

С ней происходило что-то странное, жуткое и прекрасное одновременно. Она отдавала всю себя, но оставаясь собой, открываясь перед ним, обнажая все сокровенные чувства и страхи. По рукам из сердца текло пламя в Егора. Он принимал его в себя, в палате стало невыносимо светло, а монитор на мгновение замер на месте, не двигая графики. Внезапно он открыл глаза и посмотрел на нее.

– Это сделаю я, – просипел он и закрыл глаза.

– Что он сделает? – переспросил следователь и невольно вскрикнул.

Из Авроры полилась черная ткань, липкая и вязкая, и в то же время невесомая, нематериальная. Она открыла свою ненависть, глубокую и черную, открыла свою боль и самоуничтожение за бессилие. Он забирал ее в себя, вместе с тем, что вложили в нее. Это нечто сопротивлялось, но Егор, или то, что стало им, было сильнее, как вихревой насос всасывая со дна бочки иловый осадок, разбивая его в пыль, забирая в себя до конца, до самой малой песчинки

Аврора увидела, нет, почувствовала его ненависть – к тем, кто убивает, кто уничтожает, кто допускает и позволяет, кто молчит, кто принимает и боится, жалеет себя, готовый поступиться другой жизнью ради своей. Ненависть клокотала в нем, перерабатывая, перебарывая это нечто, подчиняя его себе, наполняя тело силой и мощью многотонной бомбы. И в этой черной ненависти светились ярко мертвые девушки и парни, дети, старики и животные, тела которых он находил, дела которых он расследовал. Для каждого из них у него было свое место, свой алтарь, питавший его энергией ненависти, энергией справедливости, делая безжалостной машиной. Ничего нельзя забыть, никого нельзя простить.

Аврора очнулась, осторожно шевелясь на чужой кровати. Это точно не больница, комната вроде знакомая, и откуда-то доносится запах свежесваренного кофе. А главное то, что у нее невыносимо болит голова и тошнит просто адски. Аврора села на кровать, вроде чистая, пускай и в одном белье, и попробовала встать. Ноги подкосились, и она рухнула, хрипло хохоча.

– О, проснулась! Ты чего ржешь? – Настя стояла на пороге в фартуке и футболке, судя по всему мужской, ставшей сносным домашним платьем.

– Я человек! Я человек! – смеялась Аврора.

– Да? А это ты как определила? – с сомнением спросила Настя.

– У меня жуткое похмелье! – Аврора села и победно посмотрела на Настю. – Отвратительно выгляжу, да?

– Да нет, ночью была хуже. Сейчас помятая, а так ничего, ожила.

– А что вчера было?

– Потом расскажу. Иди в сортир и на кухню, – приказала Настя.

Аврора послушно отправилась в туалет. Квартиру она узнала, здесь жили Сергей и товарищи, теперь Настя одна осталась. А спала она в комнате Сергея, а он, видимо, ночует у старушки Мэй. Аврора ехидно улыбнулась, ловя свой бесстыжий взгляд в зеркале в ванной. Она пришла в себя, и внутри ничего нет, будто бы и не было вчерашнего дня и ночи, но это было – амулет в виде цветка спокойно висит на шее. Красивый, ей идет такой цвет.

– На, поможет, – Настя поставила перед ней стакан и литровую бутылку тана.

– А, кисломолочный физраствор, – она стала пить прямо из бутылки, быстро выпив все. – Еще есть?

– Есть, а почему физраствор?

– Соленый. Сергей приучил меня к этому напитку. Сначала заставил кумыс пить, но это совсем не мое.

– А мне нравится, после него мозги на место встают.

– Тогда правильное место для жизни выбрали. Как там Алексей в Техасе?

– Нормально, скучно ему там. Я как хвосты сдам, переведусь на заочку и уеду к нему. Ладно, пей чай, – она налила Авроре большую кружку, сразу кинув в нее столовую ложку сахара. Аврора посолила и стала медленно пить. – Тебя вчера Игорь Николаевич привез. Пиццу ты не купила, но без претензии. Ты бы себя видела, я думала, помрешь, а нет, схватила бутылку и давай пить. Я даже отобрала ее у тебя, пока пельмени варила, а то бы ты вообще в аут вылетела.

– Так я и вылетела. А Игорь Николаевич с нами пил Он ничего не рассказывал?

– Он за рулем был. Не рассказывал, но выглядел не лучше тебя. Вы как два привидения приперлись ночью. Лучше не рассказывай, а то я до сих пор боюсь твоего взгляда.

– Я никогда и никому ничего не расскажу. А сейчас нормальный взгляд?

– Нормальный, такой же противный и вредный, как обычно.

– Тогда все норм, – Аврора блаженно потянулась и посмотрела на часы над холодильником. – А смену-то я пропустила.

– Неа, тебя Игорь Николаевич отмазал, еще вчера с твоим руководством договорился, что ты нужна на следственных экспериментах. Он сказал, чтобы ты дома сидела, приказал мне тебя не выпускать.

– Я никуда и не пойду. Вот бы еще помыться, а я смену белья не взяла.

– Забей, в машинку закинешь. Я тебе футболку дам Серегину, они здесь самые чистые и целые, – хмыкнула Настя. – А в целом они довольно чистоплотные свиньи.

– Лучше быть свиньей, чем человеком, – Аврора посмотрела в окно. – А пельмени есть еще?

– Есть, тут их целая морозилка. Есть еще хинкали.

– Свари всю пачку, я мыться, – Аврора резко встала и мир закачало.

– Ты аккуратнее, а то весь дизайнерский ремонт уничтожишь! – засмеялась Настя.

– Это еще кто кого, – хмыкнула Аврора и, пошатываясь, ушла в ванную

Сергей поселился на работе, забрался в раковину, как рак-отшельник. Он шутил над собой, пытаясь шутками сбить нараставшую социофобию. Мэй молчала, грустно смотря ему в глаза. Она понимала его чувства, ей самой хотелось заползти куда-нибудь, чтобы о ней все забыли. Он приходил вечером перед ужином, когда все назначения выполнены, и больной остается самому себе до вечерних колес. Они почти не разговаривали, гуляя по подобию сквера, подолгу стоя у какого-нибудь чахлого деревца, так напоминавшего их. Природа угасала, и они гасли, чувствуя, как пустота внутри занимает все больше, не оставляя ничего. Наверное, так и должно было быть, Аврора объясняла, что лучше все выбросить из себя, а потом не прозевать момент и заполнить свой мир тем, чем действительно хочется.

Мэй рассказывала о делах в ресторане, Камиль все держал в руках, выдергивая ее из полудремы в полдень на часовое собрание с бухгалтером по зуму. Как бы ни противилась работе, она в душе радовалась, сохраняя в себе чувство жизни. Вопросов было много, ничего из пальца не высасывали ради нее. Сергей слушал и улыбался, видя, как оживает Мэй, как начинают блестеть ее глаза, и как она гаснет, когда больше сказать нечего. О своей работе он молчал, особенно о ночной, когда, пользуясь мощностями рабочего сервера и суперкомпьютера в институте, обрабатывал результаты запросов Насти, выискивая в бездонной пропасти информационной шелухи верные нити. Робот учился вместе с ним, и шелухи становилось меньше, но без человека программа никогда бы не справилась, неспособная отличить шутки и откровенный гон теорий заговоров от гипотез и смелых предположений, но основанных на подтвержденных фактах. Он спешил в больницу к Мэй, и его уже пускали без пропуска, называя мужем, не проверяя документов. Мэй тихо посмеивалась над этим, рассуждая о том, что это пройдет, как только они придут в себя. Он сначала злился, но вскоре понял, что это у нее нервное. Прошлый Сергей, любитель «молодого мяса», как подкалывала Аврора, кончился. Он повзрослел, окончательно, и первой перемену в нем заметила Аврора, быстро и почти безошибочно оценивая состояние любого человека. О Мэй она говорила просто, что она на дне, но жизнь заставит всплыть наверх, живой или мертвой.

В конторе тихо, жужжат кулеры серверов и рабочих станций, серверная рядом за стеклянными стенами, сквозь щели просачивается холодный воздух от огромного кондиционера. Сергей любит зайти за стекло, постоять на холоде, так легче думается. Серверные стойки больше напоминают людей, каждая со своим характером, проблемами и капризами. Он любит наводить здесь порядок, следит, чтобы конденсат не залил пол, как было раньше, сам моет пол и вытирает стойки, не допуская ленивую уборщицу. Здесь вся его жизнь, все его разработки и прямая связь с институтом, расположенном в соседнем корпусе, с их роботом, которого они внедрили в свободный кластер суперкомпьютера. Работать рядом с институтом и удобно и не очень, ведь тебя всегда могут найти, вызвать на разговор. Магистратура заканчивалась, идти дальше он не хотел, не видя смысла в псевдонаучной работе, тем более он не видел себя в качестве преподавателя, первокурсниц можно подцепить и так.

Что-то выходило, теряясь в смутных очертаниях, но и без подсказки искусственного интеллекта он видел, что их объемная фигура неточная. Они упустили один момент, – не определили вектор, куда стремится этот зловещий цветок. Чем дольше он смотрел на этот знак, проекция которого стала символом националистического движения «Правая воля», тем отчетливее видел цветок. Зная привычки разработчиков, фирма устроила комнату отдыха, где стояли две двуспальные кровати и большой холодильник с микроволновкой. В холодильнике всегда была вода и газировка, а морозилка забита разными полуфабрикатами, которые надо было только разогреть, не забыв снять упаковку, даже тарелок не надо было.

Микроволновка грела гуляш с картофельным пюре, а он лежал на верхнем этаже, пытаясь думать о Мэй. Начинало получаться, рабочие вопросы и этот дрянной цветок отступали, тускнели. Запахло едой, он вспомнил о ресторане Мэй и очнулся, за долю секунды до звонка печки. Все зря, цветок победил, и он знал, что они упустили. Хотелось тут же броситься к компьютеру, дурацкая привычка, от которой трудно избавиться. Еда показалась ему безвкусной, даже после того, как от перца все стало черным. И свет потускнел, будто бы просело электричество. Съев все через силу, он убрался и заглянул в серверную, но на стабилизаторах и ИБП напряжение было по верхней границе нормы, все гудело и электризовалось как следует, но в помещении становилось все темнее.

В коридоре послышались торопливые шаги, он расслышал голоса, один из которых был женский. Застучали каблуки, и все стихло. Сергей взглянул на часы 00:37.За дверью кто-то был, нарочито громко булькал смартфон. Он сел за стол и открыл модель трехмерного уродца. Линии больно ударили в глаза, за каждой точкой, в каждой линии он видел смерть, физической болью отдававшейся в истрепанном сердце. Он писал код, не задумываясь, спеша. Свет мигал уже открыто, щелкали в серверной стабилизаторы, запищал на пару секунд ИБП.

Получилось, как он и увидел в комнате отдыха после пробуждения. Его мозг сработал быстрее, а робот подтвердил догадку. Линии уродливого трехмерного цветка сводились по простой формуле в одну точку, превращаясь в кровавый вектор. Программа сама выбрала этот цвет, пульсирующий багровый кинжал, воткнутый в живое тело страны. Робот работал, в левом окне прописывая логику вычисления, бесконечную последовательность цифр и букв на черном фоне. Сергей не следил за этим, он ждал результат, когда программа точно укажет место на карте, просчитает координаты.

Все произошло за секунды. Результат программа тут же отправила по электронке всем сразу, свет потух, а ИБП вырубило из-за скачка. Первая мысль была, что он был прав, и надо было ставить двойного преобразования, но мозг отбросил все лишнее, включив команду бегства. В коридоре толпились, подбирая магнитные ключи, как жаль, что они так и не поставили засов или аналоговый замок без выкрутасов. Сергей собрал вещи и вышел через черный ход, так они называли отдельный вход в кабинет гендира, карточки на вход не работали, но кнопка выхода была. Перед уходом он стукнул по аварийной кнопке, вызывая вневедомственную охрану.

В здании что-то происходило, он шел по пустым коридорам и слышал, как на этажах выше топают тяжелые ботинки. Он их опередил, спустившись по пожарному выходу на первый этаж, осталось добежать до выхода, а дальше к жилым кварталам, где можно затеряться, переждать. Древнее животное, спящее внутри цивилизованного человека, проснулось, лучше запуганного и перегруженного размышлениями и сомнениями неокортекса справляясь со страхом. Он побежал, слыша, как бегут за ним. У самого выхода стоял охранник. Первое, что заметил в нем Сергей, был значок движения «Правая воля», который он гордо носил на груди. Охранник ничего не сказал, лицо его почернело, свет померк, и Сергей увидел то же самое, что видел тогда в бомбоубежище, то, что бесстрашно победила Мэй. Но ее здесь не было.

Огромная сила толкнула его в стену, и Сергей на несколько секунд отключился. Сквозь шум в голове он услышал, как захрустели кости от ударов, и тяжелое тело рухнуло на пол. За ним второе и третье. Хруст костей был настолько отвратителен, что Сергея едва не вырвало. Кто-то поднял его и встряхнул, как мешок.

– Беги за мной, не отставай! – услышал он команду. Голос твердый и уверенный, с немного распевным акцентом.

Он побежал за черной фигурой через парковку, минуя затихшие учебные корпуса прямо в жилую застройку, куда он и хотел драпать. Сначала возле уха засвистело, и лишь потом он понял, что слышит выстрелы. В них стреляли, ревело несколько машин, шум в голове и копившаяся кровь во рту мешала слышать и понимать. Он бежал, сплевывая на ходу, пока не потерял ведущего. Остановившись, Сергей спрятался в тени старого дома. Стало холодно, и страшно болела голова.

Открылась дверь подъезда, он сильнее вжался в нишу, не в силах бежать. Женская рука повела его в дом, он смутно помнил ее, точнее запах и фигуру, уж фигуру женщины, увиденной хотя бы один раз, он перепутать бы не смог.

– Придется подняться по лестнице, здесь нет лифта, – сказала женщина, с легким ехидством и насмешкой смотря на него.

– Справлюсь, – он сглотнул. – Лана, здравствуйте. Я вас узнал. Это вы меня отбили?

– И да, и нет. Это сделал Виктор, он сейчас занят, заметает следы, как заяц, – она засмеялась. – Не морочьте себе голову, принимайте все так, как оно есть. Так вам будет проще все это пережить.

– Я это уже понял, – кивнул Сергей и стал подниматься за ней. Каждый шаг отдавался болью в голове, затылок был мокрый, но он боялся до него дотрагиваться, спину ломило так, что трудно было дышать.

Они вошли в квартиру на пятом этаже, дальше только чердак. Кирпичная пятиэтажка выглядела также строго, как ее ровесница в каком-нибудь общественном месте, недовольно скрипя и охая неизвестно чем. В квартире было тепло и просто, без бабушкиного ремонта, с функциональной мебелью из сбежавшей ИКЕИ и простых обоев. Ламинат еще не скрипел под ногами, все выглядело вполне новым. Лана отвела Сергея в ванную и жестом заставила раздеться по пояс. Она промыла рану на голове, долго пальпировала его спину, найдя все болевые точки, но после ее издевательств стало гораздо легче.

– Жить будешь. Ты, наверное, думал, что я прошепчу заклинание и мигом исцелю тебя? Такое бывает только в сказках или глупых книжках, а мы не в сказке, – глаза Ланы вспыхнули холодным огнем. Если бы не этот огонь, она бы была очень красивой, но в нем Лана вызывала страх.

Лана улыбнулась и ушла на кухню, где был еще кто-то. Сергей оделся и умылся, хорошо его приложили, даже синяки под глазами появились, и вообще он был похож на побитую собаку.

– Здравствуйте, Сергей, – на кухне его встретил Александр, отец Ильи. Из-за стола встал другой мужчина, высокий и очень худой старик с внимательными глазами. – Лана нам сказала, что приведет вас. Знакомьтесь, наш большой друг, Владимир Константинович, вы с ним знакомы по переписке.

Сергей поздоровался и пожал им руки. Эксперт по всякой чертовщине, как называла этого ученого Настя, доброжелательно похлопал его по плечу, приглашая сесть рядом с ним.

– Не беспокойтесь, нас здесь никто не найдет. Это моя квартира, досталась по наследству. Мы ее приготовили для Ильи, но вышло по-другому, – Александр вздохнул и покачал головой, не желая слушать сочувственные фразы. – Я сам нашел Лану, конечно же, мне в этом помог Владимир Константинович.

Сергей сел и тут же вскочил, вспомнив про сумку и планшет, где было все, что он нашел. Лана остановила его и усадила на место. Она, как добрая хозяйка, налила ему густой черный чай, погладив по голове, как ребенка.

– Не торопитесь, Лана позвала нас, зная, что вы найдете, – сказал Владимир Константинович. – Об этом знают и они, но это уже неважно. Открыто действовать они не будут, а данные так и так утекли. Забавно, столько лет изучать мифы и страхи древних, и под конец жизни узнать их по-настоящему. Мне, как человеку, очень страшно, а как ученый я ликую.

– Я понимаю вас, – Сергей медленно пил обжигающий крепкий чай. – Мне кажется, я нашел точку выхода.

– Выход слишком простое определение, – покачала головой Лана. Она сидела напротив Сергея, и он заметил, что на ней другое платье, темно-коричневое из тонкой шерсти. Она улыбнулась, заметив его интерес.

– Лана, какая ваша роль с Виктором – вы миротворцы? – напрямую спросил Сергей, мучавший его вопрос, сформировавшийся в четкую конструкцию только сейчас.

– Нет, скорее что-то вроде балансира, но слишком слабого, чтобы предотвратить или остановить. Мы можем подсказать и направить, но дальше ваша воля и ваша жизнь.

Сергей кивнул и ушел за сумкой. Открыв на планшете карту, где горела яркая кровавая точка, он передал его Владимиру Константиновичу. Лана даже не взглянула на экран, продолжая загадочно улыбаться Сергею.

– Саша, посмотри ты. Никак не могу вспомнить, а ты больше силен в истории XX века, – Владимир Константинович пододвинул планшет к бледному Александру, смотревшему отрешенным взглядом в пустую кружку.

– А, понятно. Это место известное – кладбище танков в Красноярском крае. Там складировали танки, которые оказались никому не нужны после развала СССР, – объяснил он. – И кому понадобился этот металлолом? Его дороже вывезти, чем переплавить. Там все мертвое.

– Не совсем так, – Лана встала и налила всем чай, кроме себя. Сев за стол, она поводила пальцем по экрану, будто бы поглаживая змею. – То, что вы считаете мертвым, наполнено энергией, которую создали ваши соотечественники. Дело не в том, что вещи обладают энергетикой, люди придумали этот миф сами для себя. В этом месте заложена энергия иного рода, уходящая за пределы вашего мира. И то, что мертво в вашем мире, в оборотной стороне наполнено силой и энергией.

– И это будет эпицентр выхода этой энергии? – спросил Сергей, залпом осушив кружку с горячим чаем.

– Да, и произойдет перерождение или трансформация, выбирайте термин на ваш вкус, – Лана взяла планшет и полистала документы. – В этом месте вы найдете своих друзей, если они выживут в битве.

– То есть будет еще и битва? – хрипло спросил Сергей.

– Конечно! Битва неизбежна! Столкновение миров и цивилизаций – все как в древние времена! Ужасно и удивительно! – возбужденно сказал Владимир Константинович. – Наш мир может не выдержать этого столкновения!

– Не понимаю, кто с кем будет биться, – замотал головой Сергей. – И причем здесь Максим и девчонки?

– Битва начнется здесь, в этом городе, но исход ее решится там, но с другой стороны. Осталось недолго ждать. Владимир Константинович лучше меня сможет все объяснить, хотя, – Лана ехидно посмотрела на возбужденного ученого, – он во многом заблуждается. И все же он ближе к истине, чем кто-либо.

– Ничего не понимаю, я совсем запутался. Я чувствую себя как с похмелья, не могу ничего понять, – сказал Сергей. Лана подвинула к нему тарелку с пряниками.

– А может и не стоит это понимать? – Александр пожал его руку, по-доброму улыбнувшись. – Вот я узнал, что они сделали с моим сыном, и нашел Лану. Потом позвал Володю, и они мне объяснили то, что важно для меня. Илья жив, пускай и не с нами, пускай мы его больше никогда не увидим, а он о нас и не вспомнит. Все это не важно – он жив и, надеюсь, найдет свое счастье. Жена ищет ответ в церкви, но там не дают ответов. Я не хочу всего знать и не потому, что боюсь. Мы люди слишком слабые, слишком простые, чтобы вместить в себя все эти знания, поэтому надо выбрать то, что важно именно для тебя. Володя тебе расскажет всю космогонию, Лана будет смеяться, но ты не обращай внимания, она всегда смеется над нами. Мы же как дети малые, которые рассуждают о взрослых вещах.

– Ну, нет, не согласен! – возразил Владимир Константинович, намереваясь начать спор, но Лана, смеясь, сжала его руку, останавливая.

– Так что нам делать? – Сергей пристально посмотрел на Лану.

– Ты все сделал, что от тебя требовалось. Теперь помоги тем, кого любишь, – ответила она. – Они нуждаются в твоей помощи, как и ты нуждаешься в них.

45. Цветы и камни

Можно не торопиться, все равно очередь на раздаче рассосется не раньше, чем через час, – Йока насмешливо посмотрела вслед нестройной шеренги, спешащей в лагерь.

Юля устало кивнула, сегодняшняя смена утомила ее. Киборг надзиратель бросил на них внимательный взгляд, что-то щелкало в его биомеханических мозгах, и потрусил вслед за шеренгой лагерников. Бежать было некуда, они стояли под лучами прожекторов, отрабатывавших световой день, общее переключение на ночной режим начиналось через три часа. Происходило это каждый раз по-разному, часто внезапно, но иногда лагерь начинал светиться, как неисправная гирлянда, то затухая, то разгораясь во всю мощь. Йока рассказывала, что так роботы играют от скуки, от однообразия утвержденных алгоритмов даже у роботов сводило мозги.