Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

– Не угадал, веселая будет поездка, – сказал старик, крепче упираясь спиной в мягкий тюк по ходу движения. – Первая остановка через два часа, не раньше. Там можно будет в туалет сходить и супа поесть.

– Супа? – переспросила Альфира, и в животе призывно заурчало.

– Айна лучше варит, но и этот есть можно, – ответил старик. – Устраивайтесь поудобнее, скоро начнет трясти.

Айна спряталась в мешки, Альфира села рядом с Максимом. Первую колдобину они не заметили, спина отозвалась после второй и третьей, возмущаясь и негодуя. И пошла стиральная доска с оспинами на всю полосу. Автопоезд трясло так, что было непонятно, как грузы не вывалились на обочину, если здесь и была обочина. Катушки у передней оси жалобно скрипели, позади грохотали бочки, звенели листы на паллетах. Стало жарко и душно, они въехали в туннель.

Суп-пюре из автомата напоминал что-то среднее между фасолевым и гороховым, вполне съедобный. Автомат включил приятную музыку и настойчиво предлагал добавку, Альфа съела три порции, в Максима влезло две. Больше всех съела Айна, влив подряд пять чашек. Туалет был и слава местному богу, что был. Альфа так и вышла оттуда с подушкой у носа, после прохождения границы о конспирации можно было не беспокоиться. Айна хотела смыть грим, но старик остановил ее, вероятность повстречать патруль была меньше одного к ста тысячам, но все же была.

Разговаривать во время пути было бессмысленно, трясло так, что не удавалось сказать ничего членораздельного, качественный индастриал от грохота бочек и железных листов глушил все. Поэтому, когда над ними завис патрульный дрон, никто его не заметил. Первой была Айна, приветливо помахавшая роботу шариком, дрон мигнул в полсилы. Максим долго показывал роботу бейджи, дрон никак не мог считать их из-за тряски. Прожектор робота слепил до черноты, и ему никак не удавалось разглядеть робота-дозорного. На этом все и закончилось, и робот-тягач успокоился, перестав пробуксовывать после каждого поворота.

– Хм, похоже на рабочий поселок, – вслух подумал Максим, осматривая стройные ряды вагонов-бытовок, поставленных в три этажа. Улицы широкие, свободно разъедутся два грузовика, и останется место для пешеходов. Фонари светят тусклым красным спектром, но и этого света достаточно, чтобы не чувствовать себя в полной темноте. Глаза легко привыкли, и можно было рассмотреть трещины в бетонных плитах.

– Как чисто! – удивленно воскликнула Альфира, идя за руку с Айной. С момента прибытия и сползания с автопоезда, она не переставала удивляться, словно попала в сказочный город, хотя ничего примечательного здесь не было: бетонные улицы, дома из бытовок, склады, фонарные столбы, был даже палисадник, но деревья оказались пластиковыми, и все же они шумели и трещали на ветру, как настоящие.

– За мусор высокий штраф, а еще могут выпороть, – серьезным тоном ответила Айна. – У нас никто не мусорит.

– Да уж, я себе иначе представлял улицу красных фонарей, – хмыкнул Максим. Альфира покраснела, но сказала: «Мы с Юлей хотели съездить в Амстердам, даже начали копить, чтобы после окончания школы поехать».

– Ого, девушки, ну вы даете. И Юлька тоже? – Максим очень удивился. – А вроде на тормоз похожа, не думал, что в ней бурлят такие страсти.

– Ну, не придумывай, – еще гуще покраснела Альфира, в свете красных фонарей ее лицо исчезло. – Нам просто интересно, столько нам всего о разложении Европы в школе вдалбливали.

– И вам очень захотелось убедиться самим. Знаем-знаем, любая яростная пропаганда «против» всегда имеет противоположный результат, – Максим сжал ее локоть. – Вместе поедем, еще и Серегу прихватим.

– Это вряд ли, никуда мы уже не поедем, – вздохнула Альфира. – Вас-то точно не пустят.

– Не пустят, я и забыл про доступ, – он вздохнул.

– У вас тоже красные фонари? – спросил старик.

– Нет, обычно белого спектра. Есть улица в одном городе, там в витринах женщины стоят, товар демонстрируют, – перешел на шепот Максим, чтобы Айна не услышала, но слух у девочки был отличный.

– Проститутки? – с живым интересом спросила она. – У нас тоже есть, с веткнижками, вакцинированные.

– С веткнижками? – переспросила Альфира, Максим стал хохотать.

– Айна, а ты откуда знаешь? Мала еще, – заворчал старик.

– Деда, я немаленькая и все уже знаю, – важно ответила Айна.

– Знаешь, да не все, – щелкнул по носу девочку старик. – Не торопись стать взрослой, нет в этом ничего хорошего.

– Это точно, – согласился Максим.

– На самом деле фонари горят красным только ночью, днем они желтые, – весело сказала Айна. – Днем ярко, я даже немного вижу свет.

– А почему ночью красным? – спросил Максим.

– Чтобы день от ночи отличать, а еще, чтобы никто не забывал, сколько крови было пролито за нас, за нашу счастливую жизнь. Но нельзя забыть то, чего не знаешь и никогда не узнаешь, – ответил старик. – Они там придумывают, указывают, а люди как жили, так и живут, приспосабливаемся, некуда деваться.

– Пожалуй, нам осталось не так далеко до красных фонарей, – задумчиво сказал Максим, Альфа недовольно пнула его ногой. – Все, молчу.

– Скоро придем, еще два квартала и наша ферма! – радостно воскликнула Айна. – Деда грибы выращивает.

– Кто-то грибы, кто-то червей. Что есть, то и едим, – философски заметил старик, Максим икнул от отрыжки, суп напомнил о себе, а в голове быстро собрался список ингредиентов. – Приспосабливаемся, вообще для человека лучше поменьше думать, тогда и жить легче. В этом году неурожай корнеплодов, что-то они там не дохимичили.

– Бе-е-е-е-е! – Айна высунула язык. – Фу, гадость! Опять ты об этом, перестань!

Старик пожал плечами. Все устали, и до фермы дошли молча, даже Айна замолчала, повиснув на Альфире. Шарик грустно опустился, если бы он мог, то тоже стал зевать. Экскурсию по ферме Айна пообещала провести утром, на что старик долго смеялся, рассказав, что утро у Айны начинается с обеда.

В вагоне комнаты разделялись непрозрачными пластиковыми шторами, кровати с железными сетками безжалостно скрипели при каждом движении, но это было сюитой Брамса по сравнению с индастриалом автопоезда. Как бы ни хотела Альфира в душ, находившийся в соседнем вагоне с огромной бочкой сверху, сев на кровать, она и не заметила, как уснула. Робу никто не снимал, все ложились как есть, существенная экономия при стирке белья. Засыпая, Максим слушал, как ворочается старик, похрапывает Айна, тихо спит Альфира, и думал, пытался понять, что ему напоминает жизнь здесь. Мысль вертелась рядом, строя нагромождение из формул и бешеных строк кода. Решив, что у него начался overload, мозг ушел в долгий reboot.

Максим проснулся от того, что боль в коленях стала невыносимой. Кровать узкая, хорошо, что он худой, так еще и короткая, пришлось подгибать ноги. В вагоне никого не было, снаружи слышались голоса, в звонком смехе он узнал Айну. Кровать Альфы аккуратно убрана, она ему поправила подушку и приоткрыла пластиковую штору, чтобы дул приятный ветер с улицы. Он сел и долго разминал виски, будто бы там были мышцы. Так делала сестра после тренировок, садилась на кровать и тщательно массировала ноги, не обращая на него никакого внимания. Юля никогда не стеснялась брата, еще в десять лет заявив, что не рассматривает его как мужчину, и смешно, и обидно, ее первый четкий подкол.

Головная боль медленно уходила, все из-за голода, за годы студенческой жизни он наработал себе эту хронику. Он вздохнул, воспоминания о сестре больно укололи сердце, пускай Альфира уверена в своем обереге, он ни в чем не уверен. Они только и делают, что идут и едут куда-то, как хоббит, а почему и зачем, совершенно непонятно. Наверное, это его и угнетало, полная неопределенность и бессмысленность движения. Он привык, что во всем есть смысл, что все в жизни должно быть также как в программе – прописано, продумано, с точными операторами и встроенными функциями, но не отлажено, а тестирование и отладка и есть вся жизнь. – Черт! – воскликнул Максим, хлопнув по коленям. – Вот на что это все похоже!

– На что похоже? О чем ты? – Альфира села напротив, широко улыбаясь. Она подкралась бесшумно, как хитрая кошка, или она всегда так ходила, он не знал.

– Да так, думал кое о чем. От тебя дымом пахнет, опять печь растапливала? – улыбнулся Максим, Альфира показала ему язык. Это была дежурная шутка еще со школы, от нее пахло либо кремом, либо дегтярным мылом, и с легкой шутки Максима, что дома ее заставляют по утрам растапливать печь, так и повелось. Даже Юля нет-нет, да подкалывала подругу.

– Так о чем ты думал? – она расчесывала волосы массивной расческой, сделанной из железной полосы. Очень было похоже на сказочный гребень, от него еще девица должна была впасть в анабиоз и в гроб хрустальный лет на триста.

– Я думал, на что похоже это место. По-моему, очень похоже на плохо собранную программу.

– Хм, мне это надо обдумать, – Альфа зажмурилась. – Наверное, но по мне так больше напоминает плохую игру с тупым сценарием.

– Прямо как наша, – хмыкнул Максим.

– Ага, только на U-Li Sun и вытянем. Кстати, она мне снилась, не Юля, а U-Li Sun. Очень красивая, в таком белом кимоно, с мечом. А еще их было тысячи, таких же воинов, как она, и все с мечами, копьями и еще чем-то, я не разобрала. Мне Айна даст альбом, я зарисую. Знаешь, она так классно рисует, просто круто! Но, я как подумаю об этом, так плакать хочется.

Альфира всхлипнула, он взял ее руки и поцеловал.

– Нет, ты не права. Она видит их, по-своему, но видит. Не надо ее жалеть, Айна классная и сильная девчонка, посильнее нас всех будет.

– Я знаю, просто грустно очень, – она вытерла слезы и улыбнулась. – Иди, помойся. Тебе уже пора. Я там повесила сушиться, ну, сделай вид, что не заметил, хорошо?

Она покраснела и спрятала глаза, продолжая расчесывать спутавшиеся волосы, без бальзама было тяжко, она и забыла, как это. Максим хмыкнул и кивнул. Покопавшись в мешке, он вытащил смену белья, как-то неловко стало, и он сунул поспешно в карман. Альфа хмыкнула в ответ, делая вид, что ничего не видит. И только сейчас он заметил, что она смыла с себя этот ужасный грим, а его лицо гневно чесалось, требуя горячей воды, мыла и железной щетки, чтобы соскоблить эти жирные коросты.

Прочитав очередную страницу, Юля отрывала кусок от рулона и сжигала, с безмятежным видом наблюдая, как пепел осыпается в старое оцинкованное ведро. И почему здесь все такое старое? Из всего разнообразия рулонов, она выбрала два романа Колин Гувер и теперь мучилась. Ей было и скучно, и интересно, примеряя на себя чувства героев, она понимала, какие же они все придурки, и сжигать прочитанное было не так обидно, тем более она тренировалась, убивая время за чтением. Счет времени она не вела, часов нигде не было, а свет в камере не выключался. Спать это не мешало, особо и не хотелось, ей казалось, что она выспалась на год вперед.

Читала она быстро, перескакивая через абзацы и самокопание героев, так вот от безделья и читать полюбит. Юля себя за это уже презирала, называя junior-botan. До Ильи было также далеко, как до Луны, она постоянно о нем думала, запретив вспоминать его гибель. Оберег молчал, когда она спрашивала, где он, что с ним. Он молчал и тогда, когда она со страхом спрашивала, жив ли он, но и на вопрос о его гибели оберег молчал. В какой-то момент она решила, что оберег сломался или разрядился, или здесь не ловит, да много еще чего может быть, и отстала от него.

Дочитав рулон до половины, она встала и размялась. Можно пойти поесть. Шуганув скользкий липкий туман паники и страха, который пытался просочиться в камеру, Юля пошла в столовую, захватив ведро, чтобы выбросить пепел в очко, не зачем оставлять следы. Туман, получивший от указательного пальца удар световым лучом, обиженно смотрел на нее с другого конца коридора. Юля погрозила ему пальцем, совершенно не злясь на это странное нечто, которое первой шуганула Лана. Юля вспомнила это после долгого сна, как и многое другое, что Лана жестами и взглядами успела ей передать, закладывая информацию в оберег, а уж как он добрался до ее мозга… ну нет, этого она знать не хотела! У тумана своя работа, вряд ли ему это нравится, вон какой грустный, может с ним в мяч поиграть, хотя нет, лучше попускать вместе самолетики, как раз вес для него.

Вернувшись, Юля пробежалась по следующей главе, не находя ничего интересного, кроме описания банального секса, кто там, у кого и чего, фу. Противно и скучно. Сделав три самолетика, она вышла. Туман сначала не понял, что она делает, но, поймав третий самолетик, развеселился не хуже годовалого щенка. Изловчившись, это бесформенное нечто, запустило самолетик обратно, причем с хорошей скоростью. Юля не успела его поймать. И игра началась: Юля запускала в него, а он в нее. Количество самолетиков увеличили до девяти, договорившись на ином уровне через оберег, и только успевай уклоняться и пускать в ответ. Бумага жесткая, как раз для авиастроения. В какой-то момент Юля поскользнулась и оказалась лицом к лицу с туманом, вот его шанс, окутать ее, но веселый щенок лишь лизнул ее в нос и продолжил игру, лишь слегка уколов страхом.

Она выбилась из сил после двух часов игры. Лучше любой тренировки. Туман тоже устал, радостно кружась в затейливых фигурах. В один момент он застыл, и Юля увидела прозрачный цветок, очень похожий на розу, но листья больше, мясистее, а сам цветок шире, напоминая скорее чашу.

– Это мне? – спросила Юля. Цветок закивал и вспыхнул. – Спасибо большое, какой ты милый, когда не колешься.

Цветок вздохнул и распался на тысячи капель. Туман пропал, и ей стало грустно и весело одновременно, а еще очень одиноко. Надо идти есть, всегда помогает.

– Можно я присяду? – хриплым голосом спросила та самая старуха с длинными пальцами, Юля закивала, подвигая к себе пустые тарелки. – Я ненадолго, пока можно.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, милая. Как тебя зовут? – женщина смотрела на нее с добрым волнением, но от каждого звука, она вздрагивала и оборачивалась на дверь.

– Юля, а вас?

– Регина. Знаешь, как я давно никому об этом не говорила, – женщина вздохнула. – Я знаю, откуда ты. Я сама пришла оттуда, так было надо. Но ты не бойся, ты здесь не останешься. Запомни, когда придет время, мы снова встретимся, и тогда делай все, как я скажу. Пожалуйста, доверяй мне, иначе пропадем все вместе. Мне бояться нечего, а вот тебе стоит опасаться инспектора. Он не то, что ты видишь. Ты, скорее всего, и сама это почувствовала.

– Да, – прошептала Юля. – Я вас не знаю, но я вам доверяю. А почему вы не ушли отсюда?

– Кто-то должен остаться, чтобы закрыть дверь. Ты поймешь это, но позже. Пока же просто запомни и знай, за тобой идут, главное, не выдай себя. Оно не знает, кто ты, – женщина улыбнулась, когда-то она была очень красивой. – Мне пора, будь готова.

Она поспешно встала, забрала пустые тарелки и скрылась в кухне. В столовую с шумом залетели три инспектора, Юля сразу понимала, что это именно инспектора. Дело было даже не в форме или погонах, а в выражении лиц, в манере поведения, наглой и крикливой. Запихнув последнее пирожное, она сбежала из столовой. В прошлый раз, наткнувшись на инспекторов, она испугалась их назойливого внимания, всерьез думая, что это опять роботы и ее будут сейчас насиловать прямо здесь. Спасли ее группы рабочих, пришедших на обед или ужин, она не понимала их график, постоянно пересекаясь с разными людьми.

Главы 31 – 40

31. Ступор

Жара сменилась проливными дождями, еще немного и дорога превратится в бурную горную реку, уносящую в пропасть притихшие автомобили с напряженными водителями. За эти дни в Мэй шесть раз чуть не въехали, в последний раз оставалось несколько сантиметров, и водительскую дверь вместе с ней вмяло бы в салон. Она не злилась, сама с трудом справляясь с аквапланированием, попадая в лужу, даже на невысокой скорости. Как-то она не поехала домой и ночевала в ресторане, и уже неделю не была дома.

Дела в ресторане шли слишком хорошо, ее это пугало, она ожидала провала до октября. Не мешали посетителям и частые приходы полиции, опер ходил к ней каждый день, иногда вставая с бригадой прямо у ресторана, возвращаясь в часть после вызова. Он был немногословен, внимательно слушал и быстро уходил. Как бы она не хотела помочь, но сказать было нечего. Ребята пропали уже больше трех недель назад, и ни одной зацепки. Память играла с ней злую шутку, настойчиво сигнализируя, что она помнит, знает того, с кем часто уходили Алиса и Сабина, но ни на сервере, ни в карточках клиентов, которые в основном были без фото, только если сам посетитель не захочет его передать, она не находила его. Девушки вполне могли загулять с одним парнем, Мэй часто краснела, поражаясь им, но не осуждала, а Алиса любила болтать, Сабина молчала, но и не останавливала подругу. Определенно они с кем-то сблизились и познакомились в ресторане, Камиль и ребята с кухни тоже что-то помнили, но никто не мог вспомнить лица или других примет, кроме того, что парень был как из салона, гладенький и блестящий. Таких парней хватало среди посетителей ресторана, но как бы Мэй не всматривалась в них, пытаясь угадать, ничего не выходило.

Тревога и боль притупились в ней, спасибо таблеткам, которые она не выбросила в свое время. Аврора написала дозу, и Мэй пила не задумываясь, а иначе впадала в тяжелый ступор. Так случилось через неделю, как ребята исчезли: она встала у кассового терминала, замещая отпросившуюся официантку, и не двигалась больше часа, с застывшей рукой над экраном. Хорошо, что время было послеобеденное, и посетителей не ожидалось. Камиль нашел ее и сразу позвонил Сергею, просившему сообщать обо всем, что произойдет в ресторане, особенно с Мэй. Она тогда не обратила на это внимание, решив, что он просто красуется. Через час приехали Аврора и Сергей. Они вместе утащили Мэй в ее каморку и, пока он растирал ей ноги и руки водкой, Аврора сделала ей два укола. Мэй не сразу поняла, что ее укололи, только проследив за руками Авроры, увидела, как она запаковывает в пакет ампулы и прячет в сумке. Укол подействовал, она вздохнула и стала реветь, и никак не могла остановиться. Сергей держал ее, прижимал к себе, Аврора спокойно смотрела, без малейшей тени ревности, изучая реакцию. Потом стало холодно, тревога и страх за ребят никуда не делись, они растеклись ледяным равнодушием к себе по всему телу. Мэй попробовала представить, как себя чувствуют родные пропавших, и стала задыхаться. Аврора влепила ей пощечину, долго и спокойно объясняя, что не следует себя уничтожать, что так она не сможет им помочь, что они могут быть еще живы, и это главное. Да, она говорила много правильных вещей, которые Мэй смогла понять утром, когда проснулась у себя дома на диване, накрытая пледом. В кресле спал Сергей, бледный и измученный. На столике лежали аккуратно сложенные джинсы и ее футболка, он догадался постелить на диван чистую простынь, а то она его бы прибила, пускай это был и ее диван, безусловно чистый, как и все в ее квартире, но Мэй никогда бы не позволила себе лечь на него в белье, одна мысль об этом вызывала в ней брезгливость, граничащую с отвращением.

Приняв душ и переодевшись, она увидела на кухонном столе назначение Авроры, написанное четким ровным почерком, почти как на отпечатанном листе, высохшие чашки и вымытый чайник. Мэй стало немного стыдно, что дома нечего было есть, и им пришлось пить пустой чай. Препарат еще действовал, но Мэй решила не рисковать и приняла утреннюю дозу. После завтрака они обсудили все с Сергеем, он обещал заехать вечером и забрать один из дисков raid-массива, чтобы попытаться восстановить старые записи с камер. Мэй упустила это, в волнении и тревоге не обратив внимания на то, что записи с камер начинались за день до исчезновения Алисы и Сабины. На работу они опоздали, поэтому Сергей приехал поздно вечером, забрал диск и тут же уехал. Мэй показалось, что он заставляет себя бежать от нее, правильно понимая, что она хочет побыть одна. Как бы Мэй не была ему благодарна, сейчас ей хотелось ни с кем не разговаривать и никого не видеть.

Мэй стояла у зеркала в раздевалке и придирчиво осматривала волосы. Верить не хотелось, но вот еще один, а вот и еще, и еще-еще-еще – вся голова усыпана серебристыми волосами. Она поседела, внезапно, но когда? Серебристые волосы красиво сочетались с черными прядями, и все же она стала похожа на молодую старуху, так она себя видела сейчас. Грустно улыбнувшись, Мэй стянула волосы на затылке, закрыв простыми украшениями, но ей все равно было видно. Краситься она не будет, и вдруг ей стало так все равно на это, что из груди вырвался нервный смешок. Она поседела, а девчонки исчезли, парни исчезли, а ее волнует какая-то седина. Надев кимоно официанта, она пошла в зал, работа спасала от бессмысленных раздумий, терзания себя за то, что ничего не может вспомнить, не может ничем помочь.

После обеда пришел Сергей, есть отказался, и они сели пить чай. На улице лил дождь, машин почти не было, как и посетителей, которые придут позже семи вечера, когда спадет ливень и влажная духота. Вечером Мэй работать не могла, понимая, что нельзя показывать гостям свое унылое лицо. С девушками и парнями, выходившими в утренние и вечерние смены, она договорилась, и каждый, будто бы она их дрожащая мамочка, сообщал, когда возвращался домой, что все в порядке. Возможно, кто-то и посмеивался, она не думала об этом, злясь, когда кто-то забывал прислать отчет.

– Данные сняли, диск верну потом, может еще что-то восстановится. Залили все роботу, он должен составить картотеку гостей, потом будешь смотреть. Можно все часы отсмотреть, но это бред, – Сергей медленно пил черный чай, зеленый он не любил.

– Хорошо, я вот боюсь, что не вспомню.

– Не надо заранее бояться, – он строго посмотрел ей в глаза и отвел их в сторону, рассматривая что-то в углу.

– И ты тоже, – Мэй дотронулась до его волос, сразу увидев седую прядь, почти незаметную в светло-русых волосах.

– Плевать, – без эмоций ответил Сергей. – Леха уехал, я ему ключи от своей квартиры дал. Пусть живет в моем Техасе, Настя собирается к нему.

– Жаль, я думала ему бронь сделали.

– Не сделали, хорошо еще, что у него доступа к секретным материалам не было. Ладно, это все ерунда: работа у него есть, не пропадет.

– Получается, ты один остался, – вздохнула Мэй.

– Получается так, – он криво улыбнулся. – Это все неважно. Я вот думаю, что надо искать самим.

– Где искать? Ты же так и не нашел, куда собирались Илья с Максимом.

– Не нашел, но точно помню, что Макс говорил что-то о бомбоубежище. Я думал, что он шутит, а сейчас так не думаю, – Сергей заерзал на стуле.

В ресторан вошел полный мужчина среднего роста в больших очках в тонкой оправе. Он смущенно огляделся, поставил черный зонт и пошел к ним. Бледное осунувшееся лицо, потухшие глаза и слегка дрожащие руки, идеально выглаженные брюки, потемневшие снизу от воды, чистая рубашка с короткими рукавами и болезненная выбритость щек и подбородка, будто бы он нарочно снимал слой за слоем, желая добраться до мяса, до костей.

– Здравствуйте, – он поздоровался сначала с Мэй, Сергей привстал, и они пожали руки. – Мэй, вы меня не знаете, с Сергеем мы знакомы. Я отец Ильи, Александр.

Он замялся, не зная, что еще сказать. Мэй встала и, взяв его за плечи, усадила за стол. Мужчина вздохнул и немного расслабился. Она и не заметила, как по-матерински погладила его по плечам, хотя он был сильно старше. Вернувшись с чашкой, она налила ему чай, поставив тарелку с печеньем и вазочку с орехами в меде.

– Спасибо. Я ненадолго, не хотел вам мешать.

– Не беспокойтесь, все в порядке, – сказала Мэй, сжав его руку. Она не знала, как сказать, как выразить словами ее надежду, что ребята найдутся, что все они живы.

– Спасибо, – опередил он ее, заметив, как она напряглась. – Мы все надеемся, что они живы. К сожалению, надежда единственное, что у нас есть. Скажу прямо – у следствия нет ни одной зацепки, отдел розыска молчит. Нет, я знаю, что они работают, делают, что могут. Это все понятно. Знаете, они даже выпотрошили нашу квартиру, у них это называется обыск. Представляете? Мы не скрывали, что Илья любит Юлю, нечего здесь скрывать, все об этом знают. Они всерьез отрабатывали версию, что он ее похитил, особенно после его письма. Он оставил под крышкой ноутбука письмо для Юли, в конверте, запечатал печатью, и где он достал сургуч, даже не знаю. Ни я, ни жена не посмели его открыть, зато это сделали следователи. Я понимаю, у них такая работа, но я не понимаю. А в итоге все равно ничего, пустота и молчание, – он взял чашку и осторожно пил чай. Руки его сильно задрожали, две капли упали на блюдце, и он поспешно поставил чашку. – Знаете, живешь и думаешь, что что-то можешь, знаешь, а в итоге полная беспомощность. Мы ничего не можем, совершенно ничего. Я даже не могу сам искать сына, потому что не могу, не знаю, с чего начать, что делать надо, куда идти. Ничего не знаю и не умею. Вот пришла беда, а ты не можешь помочь своему ребенку, понимаешь, что ты полное ничтожество, беспомощное существо во власти чьих-то желаний, чей-то подлости. Илья поздний ребенок, единственный. Жена ходит к следователю, требует, но если бы это имело смысл… не знаю, пока ничего не имеет смысла. Илья никогда особо не говорил о Юле, мы просто знали, что он ее любит. Мне кажется, она тоже к нему неравнодушна, но что я могу знать. Жена была против, компостировала ему мозг, чтобы не вздумал на ней жениться, а я никогда не был против. Я помню, как они сорились, когда были младше, как они на самом деле легко понимали друг друга, как он ее защищал, даже подрался в школе из-за нее, и ничего ей не рассказал. Хорошо его тогда побили, нечего сказать. Простите, но я не об этом хотел поговорить, не это сказать.

Он посмотрел на зонт-трость, оставленный у двери вместе с гостевыми зонтами, осмотрел брюки, мокрые снизу, и промокшие штиблеты. По лицу пробежала тень глубокого равнодушия.

– Перед тем как пропасть, Илья расспрашивал меня про бомбоубежище. Оно как раз в этом доме. Я говорил об этом следователю и к оперу ходил не раз, но они проверили и не нашли никаких следов. Потом я дожал молодого оперативника, и он рассказал, что дверь была закрыта на замок, полицейский прошелся немного вниз и вернулся. Они решили, что если бы ребята ушли туда, то дверь была бы открыта, замок не сломан, следов взлома нет. Но Илья мастер по взлому замков, мы его в шутку называли медвежатником. У него было такое хобби, страсть к замкам. Он покупал новые, разбирал, изучал, делал специнструмент или отмычки, не знаю, как правильно. Он открывал любые замки незаметно, ключ оставил бы больше царапин. Полиция не хочет дальше копать, считает, что это тупиковая версия, что из бомбоубежища никуда не выберешься, и там кроме мусора ничего нет, они проверяли. Но они даже собаку туда не пускали, а Илья ушел с Арнольдом, следы точно должны были остаться. Я хотел сам, но я ничего не могу, даже этого не могу. Простите, что говорю все это, но больше некому.

– Сергей, ты уже много сделал, но я тебя прошу проверить. Ничего не найдешь, и хорошо, страшно, если найдешь, очень страшно. Прости, но мне больше некого просить.

– Где вход? – Сергей побледнел.

– Здесь, в этом доме в угловом подъезде.

– Господи, – Мэй закрыла лицо руками.

– Ты что-то вспомнила? – осторожно спросил Сергей.

– Да, как я могла это забыть! – гневаясь на себя, воскликнула Мэй. – Альфира слышала что-то из венткамеры бомбоубежища, как раз во дворе, прямо здесь, под нами! А еще помнишь, я рассказывала про взрыв на перекрестке, как что-то вырвалось оттуда? Максим тоже это видел, и Альфира. Нет, я же рассказывала, я же все рассказывала следователю. Нет-нет, я не могла об этом забыть, не могла, не могла!

– Я вспомнил, Максим что-то вскользь говорил об этом, – Сергей встал и налил ей чай, ощутимо сжав плечо. – Все хорошо, просто никто из нас не придавал этому значения.

– Да, мы мало придаем значения тому, что говорят наши родные и друзья, особенно дети. Вот вы сказали, и я вспомнил, что Илья за несколько недель или дней, я уже не могу точно сказать, искал информацию о всякой чертовщине. Я тогда подумал, что он увлекся древними мифами и культами, обещал встречу с одним профессором, как раз специалистом по восточноазиатским мифам. Помню, как Илья загорелся. Они успели с профессором начать переписку, мы нашли это в почте Ильи. Никогда не думал, что мой сын, материалист до костного мозга, и заинтересуется мифами. Особенно его интересовала азиатская культура, духи и прочее, я плохо в этом разбираюсь.

– Я проверю, Александр. Я обещаю и сделаю это, мне надо подготовиться, – сказал Сергей.

– Спасибо, Сергей. Ты недавно познакомился с Ильей, но я рад, что у него появился настоящий друг, – Александр встал и пожал ему руку. – Простите меня, Мэй, Илья очень хорошо о вас отзывался. Он всегда был честным и добрым. Я уже говорю о нем в прошлом, и не могу себе этого простить, но у меня больше нет веры, что он жив. Даст бог, девочки найдутся. Простите, я слишком много знаю о таких делах, мы готовили отчет для органов, неважно! Я хочу похоронить своего сына, и чтобы девочки нашлись, у них больше шансов, простите мне мой цинизм, но во мне все сгорело. Простите.

Он поспешно пошел к двери и пытался вытащить зонт, зацепившийся спицами за другие. Мэй подошла к нему и обняла, крепко, чувствуя, как вот-вот заплачет, как разрывается сердце, переборовшее действие препарата. Она чувствовала, как пусто внутри него, как он опустошен, выпотрошен горем – одна живая оболочка от человека, способная ходить, говорить, способная и дальше жить по инерции, но человек внутри уже умер.

Уже поздно. Мэй сидит в кабинете, обхватив колени руками. Сколько она так сидит? Камиль закрывает ресторан, остались два-три гостя, может больше, она плохо слышит, плохо видит, ей плохо, но ступора нет, она может двигаться, может даже что-то делать, и она делала, согласовывая что-то с бухгалтером. Интересно, не напортачила ли она? Мысль недолго держится в голове, и ей становится на все плевать, не хочется ничего, даже дышать приходится себя заставлять.

В кабинет постучали. Потом еще раз, настойчивее.

– Открыто, – хрипло проговорила Мэй.

Вошел Сергей с рюкзаком. Он переоделся в камуфляж, стал похож на рыбака-любителя. Он неодобрительно посмотрел на Мэй, сидевшую на стуле неподвижно, потом подошел и разжал ее пальцы, выпуская затекшие ноги на свободу. Она повиновалась, безропотно смотря на него. Если бы он ее отругал, она бы не обиделась.

– Я принес тебе картотеку гостей за прошлые два месяца. Посмотришь завтра, хорошо? – он положил на стол флешку.