Текст книги "Никому и никогда (СИ)"

Автор книги: Loafer83

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Особенно Юлю поражало, что здесь не было полярной ночи, на что Йока долго смеялась. Она видела карту и знала, где они находятся, но вот нарисовать ее на бетонной плите ножом было сложно. Из всех разъяснений, слишком спутанных и часто бесполезных, Юля поняла, что они внутри материка, поэтому сутки шли привычным образом.

– Вроде ничего пахнет, – Йока помешала мясное варево и высыпала горсть концентрата, который они нашли на крыше одного из пристанищ, кто-то сделал там тайник. Концентрат напоминал гороховый суп, но главное было в том, что он был соленый.

– Да, эти пожирнее, – Юля с омерзением посмотрела на шкуру и требуху в ведре в углу. Йока опять поленилась отнести все это на крышу, придется самой. – Если не знать, что ешь, то нормально.

– Будто ты знаешь, что ешь, – пожала плечами Йока. – Я как-то видела исторический ролик про прошлое, там показывали бойню.

– Не хочу об этом думать, – Юля взяла ведро и полезла по шаткой лестнице наверх. Ржавые ступени трещали и отвратительно скрипели, готовые превратиться в труху в любой момент. Так уже было, и Юля двигалась очень осторожно.

На крыше лежал ровный нетронутый снег, вызывавший у нее детский восторг. Она давно не видела такого чистого белого снега, ее удивляло и радовало все, даже самые простые вещи. После подземелья мир казался прекрасным и удивительным. Больше они не выбрасывали шкуру и потроха голодным псам, от этого звери приходили в дикую ярость, до хруста костей набрасывались на дверь, желая протаранить, разорвать когтями, разгрызть металл зубами. Опасности не было, но видеть и слышать все это было жутко. Лучше пусть подождут бурана, но снежная буря запаздывала, они сидели здесь уже третий день, хорошо, что запаслись дичью по дороге, три тушки лежали на крыше, как в леднике. Юля зарыла их как можно глубже, боясь сов или какой-нибудь другой птицы, но птиц пока не было, ни одной, даже не было слышно чаек, способных жить на любой помойке.

Она огляделась, псы внизу заволновались. Они не могли ее видеть, но она принесла запах, она принесла кровь. Перед ней лежала молчаливая тундра. Стало совсем темно, но почему-то не было холодно. Юля вглядывалась в горизонт, безотчетно смотря назад, откуда уже не доносился шум моря. Ее не отпускали слова Йоки, ее сомнения – что-то будет. Тундра зашевелилась, безмолвное поле умело двигаться, и она уже видела это, в первый раз приняв за жуткого монстра. Тьма сгущалась и двигалась, обретая любую форму, которую рисовала воспаленное усталостью и страхом воображение. Тундра разговаривала с ней, и если бы она, как и все там, далеко и близко, в ее мире не потеряли связь с природой, не заперлись внутри своего сознания, то смогли бы понять ее слова, смогли бы расшифровать предупреждение. Юля вдруг ощутила, что чувствует волны тревоги, проходящие насквозь, задерживаясь на долю секунды, чтобы она смогла их почувствовать. Она перестала понимать, где находится – там был ее дом, но это было где-то там, и почему-то она свой мир внутри себя называла обезличенным словом «там». Но ее не было и в этом чужом и враждебном мире.

Псы завыли, засуетились. Она услышала возню и шелест лап. Звери убегали, они бежали от нее. Юля засмеялась, не видя, не чувствуя, что горит, что от нее расходится во все стороны солнечная энергия – она слушала тундру, слушала этот мир, открывший ей будущее, ее будущее, которое она сможет изменить, если не испугается. Она видела смерть, много смертей, и она не видела себя среди них, но и не видела среди живых.

– Тихо-тихо, все хорошо, – Йока поймала ее, когда Юля ослабла и упала в снег. Ее била судорога, она хрипло кричала от боли, но не своей. – Все пройдет, пройдет. Ты услышала, мой дух оказался прав. Не бойся, ты же уже все знаешь, не надо бояться.

Йока потащила ее вниз, лестница скрипела, но держалась, ужасно раскачиваясь.

– Мне оставь, – Юля открыла один глаз, следя за Йокой, методично поглощавшей мясную кашу.

– Оставлю, я и трети не съела, – Йока сыто рыгнула, не слабее большой собаки, и улыбнулась. – Как себя чувствуешь?

– Отвратительно, – Юля села и стала массировать виски. До скрежета в зубах захотелось кофе, простого, без сахара и сливок, как варила Мэй. В глазах защипало, вата, которой набили ее голову, стала медленно растворяться в космическом хаосе, и по ушам ударил частый стук, раздававшийся отовсюду. – Это что стучит?

– Не знаю. С неба падают большие ледышки, – Йока показала подтаявшую градину размером с большой абрикос.

– А, град пошел, – зевнула Юля. – Оттепель, что ли?

– Вроде нет, – Йока закрыла глаза, подгружая метеопрогноз на две недели. – Наоборот, будет еще холоднее.

– Мы так замерзнем или от голода умрем, она поморщилась и стала пить воду.

– Умрем, – пожала плечами Йока, – но не от голода и не сейчас. Поешь, станет легче.

Юля с трудом съела одну тарелку. Ее мутило и хотелось спать, но как только она закрывала глаза, то снова видела бескрайнее выжженное поле с оплавившимися танками, больше похожими на сломанных железных великанов. От этого тянуло внутренности вниз, будто бы она летела вверх в кабине скоростного лифта, возомнившего себя ракетой, голова кружилась, стиснутая горячими оковами, а желудок и пищевод рвало так, что не было сил вздохнуть.

– Не могу больше, – Юля отставила от себя тарелку и легла на импровизированную постель из брезента, обрывков утеплителя и прочего мусора, из которого она бы ни за что не соорудила даже лежанку. Йока умела в убогости быта делать их временное пристанище немного уютнее, с мастерством бывалой хозяйки находя применение любой вещи. – Ты знаешь, почему она со мной разговаривала?

– Ты про тундру? – Юля кивнула с полузакрытыми глазами, сон опять подкрадывался тихим шелестом дождя, град внезапно кончился, и стало очень тихо. – Я не знаю, духи сами выбирают тех, с кем разговаривать. Со мной никогда свободные духи не разговаривали, мне мой дух потом рассказывал, что они хотели. Помнишь, я тебе рассказывала про уровни власти на земле и на небе?

– Помню, у нашей власти все то же самое, – зевнула Юля. – Раньше я об этом не думала, лучше об этом не знать.

– На это все и рассчитывают. Что ты поняла?

– Я поняла, что должна сохранить гармонию мира. Я это и сама понимаю и не боюсь. Дело даже не в моем обереге, он молчит в последнее время. Просто жаль, что больше не увижу друзей и родителей. А еще моих мальчишек, я им обещала, что подготовлю к сдаче на черный пояс, – Юля засмеялась, – хотя сама еще не сдала.

– Я за тебя уже попросила, – Йока погладила ее по голове. – Не переживай, если боги захотят, то все получится.

– Ага, у нас тоже так говорят. Моя мать постоянно участвовала в марафонах желания, там постоянно твердят, что если хочется, то все получится. По-моему, все это чушь и вранье.

– Не совсем так. У людей обычно слишком жалкие желания, поэтому богам они не интересны.

– А ты откуда знаешь? Это тебе дух рассказал?

– Неа, я сама поняла. Не забывай, я же немного ведьма, – Йока улыбнулась и вытянула перед собой руку. На ладони на пару секунд вспыхнул красивый темно-красный цветок. – Спи и не думай об этом – я за тебя попросила.

Юля заворожено смотрела, как тает в воздухе цветок. Вспыхнула мысль, что должна дать Йока взамен за свою просьбу, но сон властно взял вверх. Йока прочитала этот вопрос в последнем сонном взгляде, обращенном скорее в никуда, и покачала головой.

– Ты никогда это не узнаешь, – шепотом сказала Йока, – ведь за добро нельзя платить, иначе оно умрет. Спи, не думай о будущем, оно само думает за нас. Не бойся сделать неверный выбор, твоя судьба уже решена.

Йока замолчала и с тоской посмотрела в бетонную стену. Она могла бы многое рассказать Юле, предупредить, испугать или ввести в безумие, но зачем это делать, знание не принесет никому пользы. Йока знала, что не смогла бы сделать то, что уготовано Юле, но она была готова отдать жертву богам, чтобы ее просьба за нее была исполнена. Насколько ничтожна была е просьба для богов, настолько же огромна с обратным знаком была ее жертва для нее. Даже дух похвалил Йоку за это решение, обещав найти ее, когда ее душа переродится.

Йока накрыла котелок и убрала к стене. Она так и не сказала Юле, что за ними скоро придут.

53. Этапирование

Она пропала. И это было на самом деле, пускай тело на месте, она может до него дотронуться, она чувствует пространство, холод, жажду и голод, но не чувствует себя. После трагедии в мастерской Альфира перестала видеть и чувствовать себя, кто-то более сильный и сострадательный поставил ее на паузу, как и Айну. Девочка все время была рядом, к счастью, их не разделили. Но Айна была такая же целая снаружи и пустая внутри.

Они жили проще роботов, как самые простейшие организмы, исполняя положенные физиологические функции, экономя энергию. Иногда во сне Альфира вспоминала себя на короткое мгновение, резко просыпалась и вскрикивала. Айна вскрикивала по инерции, не в силах вырваться из тяжелого сна. В это мгновение Альфира ясно понимала, где находится, но крик ужаса тут же затихал, не успев родиться. Тьма вновь заполняла ее, выдавливая последние искры живых чувств, а оберег замораживал сердце и голову до следующего прозрения. Так было проще существовать в этом аду, так было проще выжить.

И они выжили. Даже дорога в железном ящике в жуткий мороз не сломила их. Казалось, что они ее и не заметили, лишь по прибытии ощутив замерзшие пальцы ног и, спина не разгибалась, но кто-то более сильный смог вытащить их и разжать, уложив на жесткую кровать. Здесь было тепло, и вместе с телом оттаивало и сердце. Альфира ненадолго видела Максима. Да, она его видела, хоть и не узнала. Понимание пришло позже, когда Айна сказала об этом. Девочка видела в темноте, но вот что она видела, рассказать не могла. Она рассказывала, что к ним спускалось что-то огромное и страшное, но в то же время смешное и наивное, по-своему доброе. Айна смеялась, а потом застывала на несколько минут, после чего начинала тихо плакать, звала деда. Альфира прижимала ее к себе и молчала, не зная как сказать, что деда больше нет в живых. Но Айна это знала и постоянно забывала, злясь на себя.

Максим жутко исхудал и двигался с трудом. По регламенту мужчинам полагалась меньшая пайка, система считала их опасными, склонными к побегу и диверсиям, но как это было возможно в каменном мешке, из которого был только один выход, недоступный даже подготовленному диверсанту. Они ждали этапа в пересылке, которая казалась раем, по сравнению с тюрьмой. Кормили лучше, немного, особенно Максима, чтобы не было проблем с ЖКТ. Опыт имелся обширный, когда голодающие набрасывались на еду и умирали в жутких мучениях от заворота кишок. Можно было выйти на прогулку в любое время, кроме отбоя на ночь. Женская и детская часть находилась рядом за высоким забором, треснувшим и покосившимся от времени. При желании можно было увидеть в щель, что происходит на другой половине пересылочного лагеря, но смотреть было особо не на что. Альфира с Айной целыми днями бродили вдоль забора, но Максим так и не появился. Он спал все дни и недели, может и месяцы, счет времени был утерян безвозвратно. В отличие от девчонок, Максим все помнил, хотел выйти, но после еды отрубался, организм требовал сна, отправляя по звонку в туалет и снова спать.

В лагере ждали пересылки сотни людей, которые смотрели на новеньких в основном настороженно, порой враждебно. Надзиратели передали, откуда прибыли новенькие, и в душе каждого лагерника, в первую очередь гражданина, вспыхивала заложенная подпрограмма осуждения и ненависти к врагам государства, а из той тюрьмы могли прибыть только самые страшные преступники. Но были и те, кто жалел и тайком помогал. Как ни странно, но это были надзиратели, первое время приносившие положенную пайку девчонкам и Максиму, которого навещал каждый день врач, делая нехитрые измерения и уточняя размер пайки. Надзиратели, все бывшие лагерники, так и не дождавшиеся пересылки и отмотавшие срок здесь в томительном ожидании, в конце концов поселили Альфиру и Айну в отдельную комнату, служившую складом, в котором ничего не было. В комнате было и чище, и теплее, не было гневных глаз и мерзкого перешептывания.

По старинной традиции все должно происходить внезапно и в самый неудобный час. Их разбудили посреди ночи, и повели в машину. Здесь они встретились. В кузове трясло, но было не холодно, железная коробка гремела и стонала, как живая, но они не замечали этого, обняв друг друга, не говоря ни слова. Айна вжималась между ними, желая обнять каждого, и никто не обращал внимания на нестерпимую вонь, на их звериный запах. Альфира впервые за всю жизнь забыла про проблемы с кожей, а ее АД благоразумно решил, что сейчас не до него, и очаги стихли сами собой. Робот вез их через безмолвную степь из бетона и песка, останавливаясь каждые шесть часов на станциях, где можно было сходить в туалет, попить теплой воды и жидкого супа, по вкусу напоминавшего жидкое картофельное пюре. Остановки постепенно редели, перегоны удлинялись до восьми, десяти часов, пока на последней остановке им не загрузили в кузов канистры с водой и коробки с сухпайком. Рабочие-киборги весело улыбались, один даже пожелала счастливого пути, скоро они будут дома. Но они так устали, так боялись расстаться, что ничего не поняли. Альфира заставляла всех есть, робот тяжело поднимался вверх по извилистому серпантину, останавливаясь только тогда, когда Айна тихо просилась в туалет. Максим не сразу понял, что это была какая-то шахта или сеть туннелей, не веря тому, что они едут вверх. Альфире и Айне было все равно, их сознание было заблокировано, они видели только друг друга, видели его и очень переживали, когда он уходил внутрь какой-нибудь черной ниши в туалет, хотя минуту назад были там же. Страх потерять, страх потеряться давил на них все сильнее, будто бы кто-то специально облучал их, подавлял сознание, действуя прямо на мозг, глуша все остальные сигналы мощным пучком заряженных частиц. Так действовала радиация, усиливавшаяся при подъеме из-за раскиданных в шахте складов с недораспавшимся топливом и оружием, поэтому робот старался не останавливаться, негласно договорившись с ними об этом. Робот получал от датчиков информацию, понимая всю опасность для человека, и выкручивал двигатель на полную мощность.

Раздался требовательный стук, кабина загремела. Айна проснулась первой, но нащупав Максима и Альфиру, легла обратно, решив, что ей приснилось. Стук повторился, теперь уже проснулись все. Машина стояла, но никто не просил остановки. Они не сразу поняли, что дверь открыта, а на полу лежат странного вида очки. Стук повторился, Максим ответил кое-как, и его услышали.

– Зачем это? – спросила Альфира, подняв очки. Они были с круглыми стеклами в плотно облегающей резиновой оправе, чем-то напоминая слишком большие очки для плавания.

– Надо надеть, – Максим не узнал своего голоса, ставшего чужим. – Мы приехали. Это чтобы не ослепнуть.

Айна надела очки и улыбнулась, щупая лицо. Она оживилась, вскочив на ноги. Едва Максим и Альфира надели очки, дверь открылась настежь, и в кабину ворвался солнечный свет – теплый, яркий, ослепляющий, долгожданный. Альфира и забыла, что давно уже потеряла свои очки, точнее ей их разбили, растерев в пыль, и чуть не свалилась, выбираясь из кузова. Тело не слушалось, но очень хотелось быстрее выбраться наружу, на свободу. Даже сквозь очки смотреть было больно, Максим щурился, Айна зажмурилась, не понимая, где находится, и почему этот свет так пронзительно входит в нее. Альфира смотрела то одним, то другим глазом, тихо смеясь и плача от радости.

Они не обращали внимания на военных, ждавших узников у вертолета. Они не заметили вертолета, не услышали его, исключая все плохое из своего мира. Робот давно уехал назад, загруженный ящиками и бочками. Военные не торопили их, куря электронные сигареты с разрешенными наркотиками. Некоторые морщились, ругаясь на червей, так они называли подземных жителей, что они опять прислали к ним бомжей, не могли отправить в баню перед этапом. Но в целом они были настроены благожелательно, кто-то улыбался Айне, качая головой и обмениваясь возмущенными взглядами. Говорить об этом не стоило, засекут, но все было понятно и без слов – опять прислали ребенка, за него коэффициент выше.

– Идемте, нам еще шесть часов лететь, – пожилой офицер в форме спецназа по-дружески похлопал Максима и Альфиру по плечу, улыбнувшись Айне. – Солнце никуда больше не пропадет, не бойтесь.

– Солнце, – Айна заморгала слепыми глазами, ощущая тепло сквозь очки, – я его видела во сне – оно мне всю жизнь снилось!

– И ты его рисовала, – Альфира обняла и поцеловала девочку. – Мы все видели его в твоих картинах.

– О, ты совсем плохой, – офицер кивнул солдату, и тот без промедления помог Максиму взобраться на борт, девчонки уже сидели там. – Отправляемся, а то киборги перехватят.

– Не хотелось бы, – сказал другой офицер, вглядываясь в бескрайние просторы мертвой степи.

– Не боись, договоримся. Волки тоже люди, – хмыкнул другой офицер, закрывая кривую дверь. – Сейчас тряхнет, старушка.

Вертолет весь затрясся, лопасти завыли, и стальная стрекоза тяжко взлетела, недовольно набирая высоту.

54. Предатель

Она проснулась с неприятным ощущением, будто бы кто-то на нее смотрит, оценивает. Этот взгляд она ощутила еще во сне, странном калейдоскопе картин из прошлого и пропагандистских лозунгов, которых она накопила на отработке пайки в лагере. Обычно так во время сна на нее смотрела мама, еще кипевшая от невысказанных угроз и назиданий, и другая, любившая и жалевшая дочь, неспособная взять вверх над доминирующей личностью, вечно опаздывающей, вечно недовольной и справедливой в перманентном гневе. Юля еще не отошла от сна, собирая в голове картину мира, маленькую зарисовку ее жизни, находя в материнской доминанте столько лживого и пустого, навязанного ей, вытеснившего, но не до конца, добрую и немного нервную маму, любящую своих детей. Здесь все виделось иначе, и она лучше стала понимать слова брата, что родители неплохие и нехорошие – в них слишком мало осталось своего.

Она села и стала тереть глаза. Дрон завис над ней, радостно мигая фонарем. Юля помахала роботу, как же долго он был в разведке, так долго, что она успела о нем забыть, больше думая о еде и голодных псах, идущих по следу. Она уперлась в этот взгляд, мучивший ее во сне. У стены нагло лежал огромный волк. Она сразу поняла, что это киборг, наподобие надзирателей в лагере, только гораздо больше и мощнее. Зверь был страшен и вполне симпатичен, особенно его глаза, смотревшие так знакомо. Юля поежилась, вспоминая этот взгляд: строгий и дерзкий, немного грустный, но без претензии к ней. Йока занималась гостем, выдирая из густой плотной шерсти что-то черное и липкое.

– А, ты проснулась, – Йока кивнула ей и пошла к котелку. – Я тебе разогрею суп. Кстати, вы знакомы. Не узнаешь?

Юля услышала в ее голосе насмешку и, как ей показалось, немного ревности, но незлой. Она удивленно посмотрела на Йоку, наливавшую суп в миску. Зверь довольно рыкнул и так посмотрел на Юлю, что у нее похолодело в груди. Оберег молчал, но ей стало невыносимо страшно.

– Ты чего? Не бойся, он нас не тронет, – Йока обняла ее и крепко прижала к себе, принимая подкатившие горьким острым комом рыдания. Юля заплакала, не в силах ничего сказать. Она пыталась, но захлебывалась, рыдая сильнее, переходя на вой. – Ничего, все правильно. Выпусти это из себя. Ты слишком долго держалась, теперь не надо.

Киборг поморщился, если морда волка могла морщиться. Выглядело это комично, и было видно, что ему неудобно. Юля увидела в морде зверя знакомые черты и замотала головой.

– Илья? – шепотом спросила она, утерев слезы. Волк молчал, не мигая, смотря ей в глаза. Потом что-то прорычал. – Я не понимаю, не понимаю!

Крик отразился от бетонного потолка, и ей стало страшно. Она закрыла лицо руками и затряслась всем телом, раскачиваясь вперед-назад, как в раннем детстве, когда ее отдали в детсад, и на нее кричала воспитательница, а она звала маму, звала Максима. Брат каким-то чудом слышал ее и прибегал успокаивать, однажды даже подрался с воспитательницей, любившей наказывать непослушную Юлю. А она была послушной, просто боялась и не понимала, что от нее хотят. Так продолжалось до тех пор, пока Юля не стала ходить в одну группу с братом, их невозможно было оторвать друг от друга. Это прошло, когда ей исполнилось три, Максим уже ушел в школу, а ее перевели к спокойной воспитательнице, не придиравшейся к детям.

Зверь подошел к ней и мягко, но сильно остановил ее. Лапа тяжелая, и от нее воняло холодом и смертью. И в то же время это был он, как всегда понимающий и добрый, готовый всегда прийти на помощь, всегда помогавший ей. И вот теперь его больше нет, пускай она и знала об этом, но не хотела пускать это подлое знание в сердце. Зверь тихо рычал, часто посматривая на Йоку.

– Он сказал, что тот, кого ты хочешь увидеть в нем, умер. От него осталась душа, теперь он дух и живет в нем. Он просит тебя не плакать о твоем друге, он бы не хотел этого, – Йока погладила ее по голове. – Он все верно говорит. Я его через имплант слышу, а еще они с моим духом о чем-то спорят. Мне нравится твой друг, он был умный и честный, я таких люблю.

– И очень добрый. Я его очень любила, – прошептала Юля.

– Ха, мой дух все понял! – Йока торжествующе посмотрела на волка, зверь угрожающе зарычал. – Он был влюблен в тебя, а ты видела в нем только друга. Но этого уже не мало! Я бы все отдала за настоящего друга.

– Я бы тоже, – Юля посмотрела в глаза волку. – Прости, что так и не смогла полюбить тебя, как ты этого заслуживал.

Волк раздраженно рыкнул и с размаху ударил лапами по стене. Раздался отвратительный скрежет, на стене остались глубокие царапины.

– Он злится. Ты говоришь неправду. Ты ничего ему не должна, и он это много раз говорил тебе.

– Я помню. Наверное, он прав, но я такая, какая есть.

– Ладно, надо собираться. Ешь и пойдем, а то не успеем до бурана, – Йока прислушалась, снаружи стихала метель, и ветер выл вполне миролюбиво.

Юля села есть, посматривая за тем, как Йока общается с волком. Свирепый на вид зверь слушался ее, иногда недовольно рыча, когда она слишком напоминала вредную жену. И это было смешно и очень мило. Она радовалась за бывшего друга, ставшего новым здесь, но оставшимся похожим на себя прежнего. Йока сама тянулась к нему, радостно смеясь и ласково трепля уши, без страха засовывая руку в страшную пасть, способную за секунду откусить ее по локоть. Как жаль, что он не успел встретить такую девушку дома, а уперся в нее. Юле стало очень грустно и одиноко, но она сдержалась, чтобы не разреветься опять.

Наверное, так и было в сказках. Юля вцепилась в Йоку, сидевшую на огромном волке, как опытная наездница. Хорошо, что они обе худые и недлинные, впрочем Максим тоже смог бы поскакать на киборге. Юля представила это и засмеялась, уткнувшись лицом в куртку Йоки. Ветер бил по лицу россыпью колкого снега, было и холодно, и безумно весело, пока за ними не увязалась стая голодных собак, не отстававших, но и не способных догнать неутомимого волка.

Казалось, что они летят так целый день, но прошло не больше четырех часов, и девушки устали. Они замерзли и хотели есть, хотели спрятаться в тепло, скрыться от ветра, но остановка была гораздо страшнее риска отморозить пальцы на ногах или часть бедра, которое бы с удовольствием сожрали бы вместе с костями дикие псы, готовые сразиться даже с киборгом, а пока он будет с ними разбираться, другие загрызут их, а потом утащат в безопасное место. Йока заметила это, следя за стаей из укрытия, пока Юля не распугала всех солнечным сиянием. Кто еще больше испугался, Юля до сих пор боялась себя, не веря в то, что способна на такое. Она чувствовала себя заурядной девушкой, менявшейся только на тренировке или выходя на татами.

Начинался буран. Погоня прекратилась, звери скрылись в известных только им убежищах, словно провалившись сквозь землю. Волк устал, спотыкался, но не сбавлял темп, следуя по невидимому маршруту сквозь нарастающую пургу. Ветер хлестал в лицо, бил то справа, то слева, издеваясь, подгоняя сзади, свистя и хохоча. Волка сносило в сторону, но сила бурана была еще слаба, чтобы оторвать биомашину и понести к морю, очистить остров от нежелательных организмов. Они провалились под землю. Стало тяжело дышать, снег душил, сила тяготения тянула вниз, а инстинкт требовал карабкаться наверх. Юля пыталась это сделать, пока кто-то не потянул ее за ногу вниз.

– Черт! Как больно, – она с трудом встала, слегка контуженная после падения. – Где мы?

Йока поморщилась, выглядела она не лучше, подволакивая левую ногу. Юля успела сгруппироваться, мышцы отработали сами, а Йока сильно подвернула ногу, еще и бок ушибла об острые куски льда. Несмотря на это, она достала фонарь из мешка и тревожно осматривалась, – они попали в туннель. Йока говорила о нем, что им надо в какой-то туннель, по которому можно перебраться на материк. Дальше карта обрывалась, больше информации ей не положено было знать. Туннель напоминал метро, те же рельсы, окаменевшие провода в кабель каналах на стенах, и сплошная тьма. Тихо не было, снаружи бушевал буран, а из туннеля доносились жуткими волнами не то стоны, не то скрипы и хруст костей.

Вернулся волк, бодрый и, пожалуй, веселый. Йока пошла за ним, Юля следом, никак не получалось нацепить фонарь, пальцы не слушались, как и все тело. Волк отвел их в тайную комнату, в которой еще остались аккуратно сложенные рельсы и катушки с проводами, съеденные наполовину временем и крысами. Юля занялась готовкой, пока Йока осматривала свою ногу, часто вскрикивая. Поставив котелок на огонь, мясо грызуна не хотело размораживаться, больше напоминая доисторические окаменелости, она села рядом и уверенно ощупала голеностоп Йоки. Йока закричала, но упираться не стала.

– Будет больно, – без вступления сказала Юля и дернула. Йока взвыла и заплакала, но стало гораздо легче. – Скоро пройдет, просто вывернула.

Йока с уважением посмотрела на нее, приложив к слегка опухшей ноге замерзшее мясо. Вскоре она уснула в неудобной позе, прислонившись к катушке. Волк лег рядом, грея разогретым телом. Юля с интересом потрогала острую шерсть, ставшую горячей со стороны Йоки, улегшейся на нем, как на воздушной перине. Юля расправила на ней куртку и пошла варить кашу. Спать не хотелось, наоборот внутри появилась непонятная сила и бодрость. Интересно было наблюдать за спящей Йокой и волком. Вместе они напоминали семейную пару, уже переросшую все стадии влюбленности и страсти, не боявшуюся ругаться и спорить, драться друг с другом и друг за друга. Наверное, такой и должна быть настоящая любовь, когда не ломаешь себя и принимаешь партнера таким, какой он на самом деле есть, не пытаясь перевоспитать или сломать, без лицемерных и инфантильных проявлений любви, перемешанных с тошнотворными маркерами нежной пошлости и косплеем на людях в пушистых зверьков. Она вздохнула и засмеялась. Зависти не было, скорее внутри все распрямилось, пропало чувство ответственности за безответную любовь к ней. Она сама себе его придумала, сама взрастила и холила, Илья ни разу не дал ей повода для этих глупых мыслей. Сидя у горелки и помешивая суп, медленно, но верно превращавшийся в нажористую кашу, она вспоминала всю дурь, которая до недавнего времени крутилась в ее голове. Вспоминала, высвечивала и бросала в огонь, с улыбкой смотря на вспыхивающее пламя. Может это ветер пробирался к ним и раздувал огонь, но в подрагивающих языках пламени она видела себя прежнюю, грустную и молчаливую девочку, слишком много требовавшую от себя и других, но в первую очередь от себя. Она повзрослела, ощутив, как что-то легкое и теплое покинуло ее. Так и проходит детство, покидает человека, не способного уже его удержать. Ей было жаль и не жаль, она не знала и решила об этом не думать. Когда она будет готова, то вспомнит, и эта легкость и тепло в сердце вернется, Юля увидела это в черноте туннеля, подмигнувшей ей любопытным оком. Все следило за ними, пускай, она уже привыкла, что здесь не может остаться одна, когда не думаешь об этом, становится гораздо проще.

– Вставай! Ну, вставай уже! – Йока раздраженно трясла ее за плечо. От ее голоса туннель звенел, и ей это нравилось, она довольно улыбалась.

– Нечего спать, нам пора.

– Ага, – она поднялась с катушек, ставших для нее сносной кроватью. – Как нога?

– Хорошо. А ты откуда знаешь, что надо было делать?

– Меня тренер научил. Он меня много чему учил, я думала, что все забыла.

– У нас такому не учат, чтобы никто сам не занимался врачеванием. Лечить может только государство, – она усмехнулась. – Так проще численность регулировать. Это мне он сейчас подсказал.

– Понятно, похоже на Илью, – хмыкнула Юля.

Волк бежал степенной рысью сквозь туннель. В теплой робе стало жарко, и это было скорее приятно. Йока и Юля проваливались в сон, машинально крепче сжимая ноги, чтобы не свалиться. Волк бежал и что-то напевал, воя и рыча. Какая-то знакомая песня, Юля все силилась вспомнить, но глубже проваливалась в сон.

Иногда она просыпалась и вглядывалась в стены туннеля. Фонарь она перестала включать, увидев, как навстречу из стен выходят мертвые люди, такие же, как в шахте. Мертвецы улыбались, незлые, без отвратительных признаков гниения и прочих атрибутов ходячих. И все равно было страшно, она боялась их, впуская в сердце всю боль и ужас от того, сколько людей было закопано здесь живьем ради этого проклятого туннеля. Сколько еще безжалостно, людоедски было израсходовано человеческих жизней ради великих строек, ради никому ненужных побед. Она будто бы слышала их голоса, призывавшие не смотреть, не знать, но она не могла, и сила внутри нее росла – Юля чувствовала и понимала, как ей управлять, как учила Лана, и теперь она стала сильнее и злее.

Волк остановился, дрожа всем телом. Сонные девушки сползли, путаясь в вещмешках и обрывках сна. Трудно понять, что оказалось перед ними: пути преграждала бетонная конструкция с массивными железными дверями по бокам, из бойниц смотрели дула пулеметов, ржавые и местами гнутые, будто бы кто-то бросался на них, желая сломать или перегрызть. Бетон, изъеденный и растрескавшийся, смотрел на них с холодным равнодушием, как и прожектор, горевший еле-еле, чтобы не ослепить. Юля посмотрела на волка и на Йоку, согнувшуюся пополам и стонавшую от боли. Она сжала руками голову и бешено терла виски, чтобы снова сжать, попытаться раздавить, как арбуз. Волк упал на передние лапы и рычал из последних сил. Юля ощутила тяжесть в сердце и жжение, также, как в шахте под излучением. Счетчик то трещал, то умолкал, не понимая, что ловит.