Текст книги "Путь Ассы. Ян (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

– Знаешь, – похоже, Йван ушел в свои воспоминания, поскольку его глаза сменили цвет, став дымчато-серыми, словно затуманенными, причем не только памятью прошлого. – Не похожи они на наших упырей-трупоедов. Красивые все такие, как на подбор, но в глаза им смотреть нельзя. Были у нас такие, – проворчал мужчина, – смотрели, вызов бросали, а после сами же им шеи подставляли… Ах, да, – хозяин шалмана, виновато улыбнувшись, поскреб пятерней макушку, – на эвксинов когда мы ходили, вот там и видел я вас, омег, только этих… гаремных. Эх, времена-то были, – мужчина снова пристукнул покалеченной ногой по полу, – сколько мы твоих собратьев от неволи высвободили – уже и не упомню. Там же, в походах, и даарийскому обучился.

– Неволи? – Ян прищурился, чувствуя, как его внутренний лед начинает жечь, а на кончиках пальцев серебрится молния. Да, рабство было распространено на некоторых материках, но Даария… Все это время он свято верил в человечность даарийцев, по крайней мере, в человечность большинства, считая таких, как Хавелок дан’ Глис, способных причинить омеге боль, исключением, но о чем же тогда говорит этот бета? О каких омегах, если омеги были только в Венейе, а само государство уже много веков не воевало, чтобы мыслить о пленниках? Что он имел в виду, говоря о гаремах в Даарии и невольниках для постельных утех? Что вообще на самом деле происходило с этим миром, когда он беспечно считал, что лишь его страдания – это вершина всех возможных бед?

– Эвксинская империя – молодое государство бет на юге Даарии, – внемля его просьбе, хотя он мог этого и не делать, начал отвечать Йван. – У них другие боги, другая культура и быт, и все это позволяет высокородным иметь несколько жен и многочисленные гаремы наложников. Кабала, плен, похищение, – бета пожал плечами, – в Эвксине процветают невольничьи рынки, и ваши, как их там, – мужчина щелкнул пальцами, припоминая, – жрецы Сантии прослыли на них торгашами с самым завидным товаром.

– И вы считаете?.. – сейчас Ян не хотел думать о том, что на самом деле, с одобрения монарха или же без его ведома, происходило в Венейе, потому что, если бы он задумался, то, наверняка, не смог бы оставить это просто так, безнаказанно и на произвол, а от участи мольфара он уже отрекся, ради сына, не собираясь менять свое изначальное решение даже ради сотен других.

– А что, нет? – Йван снова прищурился, окидывая юношу пытливым взглядом. – Уж больно на беглеца похож. Хорошенький, – мужчина как-то неопределенно крякнул. – На невольничьем рынке за тебя одного дали бы столько золота, как за дюжину породистых скакунов из императорской конюшни.

– Нет, – категорично ответил Ян: то, что его сравнили с рабом или наложником, до отвращения царапнуло по корке льда, за которым он спрятал свое сердце, вынуждая магию в нем раздраженно клубиться, не находя выхода. – Я сбежал от альфы.

– Бил? – приподняв бровь, спросил бета.

– Предал, – коротко бросил Риверс, не то чтобы обманывая мужчину, который хотел помочь ему, похоже, не из корыстных мотивов, просто корректируя свою историю, ибо доверять даже тому, кто этого доверия заслуживал, он просто не мог, боясь сжечь этого человека в пламени последствий этой самой доброты.

– Ну, и Мара на его сраку, – Йван сплюнул, тем самым показывая свое отношение к неизвестному ему человеку, и Ян почувствовал, как уголки его губ тронула улыбка, которую он, впрочем, поспешно скрыл за сосредоточием и пристальным взглядом.

– Оставайся здесь, дитя, – и снова этот взгляд, отеческий, от щемит в груди и предательски стучит сердце, а в глазах щиплет от невидимых соринок. – Чего тебе скитаться по миру? Я – сам по себе. Шинок вот ещё держу, а постоялый двор… – и мужчина снова взъерошил свои светлые волосы, кажется, даже смущаясь. – Вы же, омеги, вроде как хозяйственные, а я умею только мечом махать, да пиво разливать по кружкам. К тому же, нога с каждым годом все менее послушна, – впервые Ян увидел, что этот сильный бета отвел взгляд, и отступил на шаг, но тут же удивленно приподнял бровь, сдерживаясь, чтобы не подойти и не прикоснуться к сильной, но дрогнувшей руке. – Тяжело без помощника-то.

– А ваша семья? – сердце трепыхнулось в груди, пытаясь избавиться от ледяных пут и стуча с надеждой, что после стольких испытаний и скитания он, наконец, нашел свое пристанище, встретил того, кто не смотрит на него, как на сосуд для потомства или же магический резервуар, кто отнесся к нему, как к ребёнку, которым он, по сути, и был, но Ян слишком часто обжигался, чтобы теперь безоговорочно доверять.

– Жена у меня была, – нахмурившись и сжав пальцы в каменные кулаки, ответил Йван, так и не подняв голову, – и сын был… тоже рыжий, правда, – мужчина из-под густой копны волос окинул его взглядом, будто пытался рассмотреть в его лице какие-то знакомые, родные черты, – веснушчатый и зеленоглазый. Может, сейчас ему было бы столько же, сколько и тебе.

– Мне восемнадцать, – не стоило проявлять сочувствие, похоже, этот воин не хотел, чтобы его жалели или же утешали, но оказать поддержку, не позволить углубиться в горестные воспоминания, помочь сохранить стойкость духа – это самая малость из того, чем Ян мог ответить мужчине за его искренность и доброту.

– А моему было бы шестнадцать в этом году. Да, было бы, – Йван шмыгнул носом, после чего глубоко вдохнул и так же глубоко выдохнул, – вот только не уберег я их. Может, – мужчина, смотря на него, кривовато улыбнулся, явно пытаясь скрыть свои эмоции, – боги шанс мне второй дают? Не зря же мне Варька уже месяц плешь ела о том, что вскоре появится человек, которым я буду как сыном дорожить, – бета приподнял указательный палец и следующую фразу прошептал. – Духи ей об этом сказали. Ведьма эта Варька, пусть и кудесницей себя кличет. Вот поэтому и говорю я тебе, дитя, – Святорус, словно стряхнув со своих плеч тяжесть воспоминаний, поднялся во весь рост, снова становясь улыбчивым хозяином шалмана с лучистым взглядом серых глаз, – оставайся. Постоялый двор будешь держать, да мне помогать, но при условии.

– Каком? – Ян насторожился, пусть в голосе мужчины и не было угрозы, вот только условий омега не любил, сбегая от них, чтобы чувствовать себя свободным, и снова натыкаясь на эти условия и условности, словно весь мир был соткан и нитей, которые ограничивали и самого человека, и его выбор.

– Хочу знать твое настоящее имя, – непререкаемо потребовал Йван. – Для остальных можешь называть себя хоть Лель, хоть Полель, но, коли надумаешь остаться, вранья в своем доме я не потерплю.

– Ян, – буркнул омега, понимая, что свой выбор он сделал ещё тогда, когда, насытившись, под шумок не выскользнул из шалмана и не покинул эту деревню, а все, что было после… Думать о том, что даже встреча с Йваном была предначертана кем-то из арлегов или же самой Великой Матерью, не хотелось, по крайней мере, не сегодня, потому что ноги буквально подкашивались от усталости, а в голове шумело от того, что он не спал уже несколько полных кругов Деи.

– Ну, пойдем, Ян, – бета, кажется, прихрамывая ещё сильнее, вышел из-за тумбы и взмахом руки поманил его за собой. – Покажу тебе твои владения, – и Ян последовал за ним, войдя в небольшую дверь, которая была сокрыта за висевшей на стене шкурой какого-то бурого зверя.

Коридор был освещен, пусть и слабо, но этого света, который источали пропитанные маслом фители, было вполне достаточно для того, чтобы осмотреться и рассмотреть. Йван оказался намного выше его самого, и даже то, что он припадал на правую ногу, не делало его менее могучим или же, например, опасным. Похоже, в свое время этот бета был хорошим воином, пусть слово «дружинник» так и не сопоставилось в его памяти ни с каким образом, но что-то произошло, мужчина потерял семью и стал калекой, которому не было места в войске. Не хотелось этого предполагать и даже думать не хотелось о том, что эта деревня могла быть слишком близко к Рипейским горам, но, вполне возможно, это были Рассены, а раз так, то ему следует остерегаться не только Реордэна, но и Рхетта.

Коридор закончился ещё одной дверью, выйдя из которой, они оказались в смежном с шалманом здании. Кажется, это называли терем или как-то так, причем этот терем был деревянным, большим и светлым, но каким-то неухоженным, словно здесь и убирались, и порядок наводили, и не пустовал дом часто, но ощущение заброшенности было слишком отчетливым. Кажется, в таких теремах должны обитать какие-то особые домовые духи, Ян ещё не совсем разобрался в том, какие же магические существа живут на святоруских землях, но, как бы там ни было, а это жилище уже давно было лишено их защиты и благодати.

Они подняли на второй этаж – лестница скрипела своими старыми половицами, ещё больше нагнетая ощущение необжитости. Похоже, это и был постоялый двор для приезжих и заезжих, но даже сейчас, в период ярмарки, он пустовал, и Ян мог найти этому только одну причину – проклятый дух. Мелкие злобные тени, чем-то похожие на изможденных детей, с мерзким хихиканьем, которое вырывалось из их оскаленных ртов, выглядывали едва ли не из-за каждого угла, старательно прячась от света и пристально наблюдая за ними провалами своих черных глазниц. Ян поежился, когда одна из этих тварей попробовала ухватить его за полу плаща и тут же, с воем, переходящим в шипение отпрянула в темный угол, поскуливая и баюкая огарок своей руки.

– У тебе здесь полно нежити, Йван, – осматриваясь и подмечая, что теперь бесята ведут себя более осторожно, кидаясь в рассыпную от каждого его взгляда, сообщил хозяину омега, – поэтому и нет у тебя постояльцев. Всех их они отпугивают.

– Это злыдни, – буркнул бета, подходя к одной из дверей и, со скрипом, толкая её. – Варька все травит их, травит, да никак вытравить не может. Говорит, мол, сам я их своим горем да думами невеселыми притягиваю.

– Может, и так, – согласно кивнул юноша, переступая порог небольшой комнаты. Йван слишком часто упоминал эту Варьку, называя её то ведьмой, то кудесницей, и Яну даже стало интересно посмотреть на эту женщину, которая, похоже, и была той, которую называли чародейкой. Волхвами женщины не были, кто его знает почему, но волхв – это обязательно старец, странствующий седобородый мудрец, целитель и владелиц тайных знаний, а женщин с Даром беты называли ведьмами, ведуньями, кудесницами, чародейками, и кто его знает, в чем была разница. Наверное, все-таки стоило попросить Йвана познакомить его с это Варькой – может, и она смогла бы его чему-нибудь научить.

– Не княжьи хоромы, конечно же, зато хоть какая-то крыша над головой, – бета развел руками, то ли извиняясь, то ли очерчивая свои владения, а Ян в ответ лишь улыбнулся, потому что сейчас, в его ситуации, пока что было достаточно и крыши над головой. – Ну, устраивайся, дитя, – что-то такое, смущающее, было в этой фразе, но омега не стал придавать этому особого значения, осматриваясь.

Комната, и правда, была небольшой, рассчитанной на одного человека. Кровать под окном, по бокам от которого теплились короткие занавески. Большой сундук под стеной, предназначение которого пока что Яну было непонятным. Стул и стол, на котором бета оставил зажженную свечу. Плетеный коврик у кровати и умывальник в углу, под которым, на табуретке, стояла большая миска и лежало полотенце с бруском мыла. Да, в таких условиях он ещё не был, привыкнув к вычурной строгости Аламута и роскоши Тул, но почему-то, по сравнению с предыдущими его пристанищами, именно это место казалось Яну самым уютным.

Сперва он сбросил плащ и отстегнул меч, бросив их на кровать, а уже после, тяжело опустившись на постель, принялся за сапоги. Проведя день в пути, в жаре и пыли, его ноги сильно опухли и налились так, что мягкие сапоги превратились в колодки, но отчетливо почувствовал он этот только сейчас, опустив голые ступни на пол и почувствовав, насколько те горячие и отекшие. Ему нужно отдохнуть, определенно, тем более теперь, когда, ощутив себя в относительной безопасности, омега позволил себе расслабиться, ощущая настолько неподъемную и давящую тяжесть усталости, что, похоже, он задремал, сидя.

– Я тут тебе воды теплой принес, – Ян вздрогнул, вскинувшись. Поднялся, чувствуя, как сердце заходится в учащенном беге, и, напрягшись, уставился на дверь, в которой застыл Йван с ведром в руке.

– Ополоснись с дороги и ложись спать, – бета прошел в комнату и вылил часть воды в миску, поставив ведро на пол возле табуретки, – об остальном поговорим завтра, – мужчина остановился у приоткрытой двери, смотря на него пристально, но не придирчиво. – Знаешь, Ян, как у нас говорят, – Йван лукаво ему подмигнул, – утро вечера мудренее, – и покинул комнату, с тем же легким скрипом прикрыв за собой дверь.

Он ещё немного постоял так, напряженно, всматриваясь в одну точку, застыв и пытаясь успокоить собственное сердце, которое своими мощными ударами едва или не разбивало ребра, и только потом, когда ощутил под ногами легкий холод, пришел в себя… после чего его сердце забилось ещё сильнее. Он, босой, в расстегнутом мундире полковника Тул стоял посреди комнаты и сжимал в руке меч – это условность, всего лишь навыки, которые взрастил в нем Рхетт, но, тем не менее, Йван видел его именно таким… и виду, что то-то не так, не подал.

С тяжелым вздохом Ян опустил меч, небрежно приставив его к ножке кровати. За окном ещё было темно, но ранняя заря свежим дуновением ветра уже ощущалась в воздухе – возможно, и этот рассвет ему стоит встретить на пыльной дороге, низко склонив голову и убегая от себя самого?

========== Глава 24. ==========

– Да не толкайся ты, косолапый! – приглушенно, рассержено, с недовольным шипением, с толикой нетерпения и азарта, даже с изюминкой предвкушения послышалось вблизи, и Ян только улыбнулся, выпрямляясь и снова наклоняясь, выполаскивая сорочку в большом ушате. – Дай рассмотреть-то нормально! Впервые же омегу вижу! – голос был женским, чистым, журчащим, и хотя Риверс ещё ни разу не видел его обладательницу, он уже и так знал, кому так не терпелось с ним познакомиться. Его магия вибрировала, словно очерчивая контуры второй, и уже сейчас, ещё даже не повернувшись и не встретившись с ней взглядом, омега мог сказать многое об этой магичке, точнее, о её магии, истоках её силы и её же способностях, которые сложно было назвать заурядными.

– Так из-за угла-то не по-людски как-то, – басовито и слегка виновато шептал Йван. – Словно лазутчики, – они говорили на святоруском, и пара фраз – единственное, что Риверс смог понять из довольно затяжной перепалки между этой парочкой, которая, вроде как скрываясь, наблюдала за ним уже довольно давно. Точнее, наблюдала женщина, о которой Йван ещё ни разу не вспомнил, не сплюнув трижды через плечо, сам же хозяин шалмана, очевидно, чувствовал себя не очень уютно, тем более с его то комплекцией, которая точно не была предназначена для пусть и домашнего шпионажа.

Он тоже чувствовал эту магичку или, как говорил Йван, ведьму, хотя сам Риверс, исходя из ощущений её силы, мог подобрать только одно достойное слово – чародейка. Нет, ведьм он тоже чувствовал – как оказалось, в святоруских деревнях их пруд-пруди – но, как понял омега, на этой земли маг магу – рознь. Например, ведьмы, с которыми он неоднократно пересекался на рынке и в мастеровых лавках, ощущались либо как теплый и светлый шар, либо как холодный и скользкий сгусток. Только после, немного приноровившись к местной магии, Ян понял, что это не исток их силы, а отпечаток деяний, которые были ими сотворены, и который, шара за шаром, накладывался не только на их души, но и на тела, порой обезображивая плоть до сходства с мифической химерой.

По сути, в этом не было чего-то удивительного или же не соответствующего заповедям арлегов: магия, по своей природе, не добрая и не злая, она просто есть, как сила и возможность, человек же использует её ввиду своих личностных качеств, желаний и целей. Жаль, что эта истина открылась ему только теперь. К тому же, что было самым странным, ведьмами были только женщины, и они не использовали магию, чтобы творить видимые заклинания, как, например, аркольнские ведьмы. Ян ещё не изучил и долю всех тонкостей этого ремесла, все-таки за эти пару месяцев, что он прожил у Хромого Йвана, омега редко покидал территорию постоялого двора, но, похоже, местные ведьмы обращали свою силу в слова, так называемые, заговоры, и материальные вещи, называя их оберегами, ладанками и талисманами, а так же варили всякого рода настойки и зелья. Ян был поражен этими умениями и знаниями, которым в мире более магическом не придавали абсолютно никакого значения, а стоило, потому что, не обладая видимой магической силой, местные ворожбиты могли творить чудеса.

Кстати, о ворожбитах или кудесниках – именно так называли мужчин, которые имели магический дар, хотя таковых было крайне мало. Ян об их существовании лишь слышал, мол, там-то или там-то встречали кудесника, но ещё ни разу не видел, потому что, как оказалось, мужчины-маги на этой земле – крайняя редкость, к тому же, в отличие от женщин, свои силы они обращали в лечебное дело, либо обосновываясь неподалеку от селения, либо странствуя, чем напомнили Яну предания о волхвах. И вновь юный мольфар был удивлен тем, насколько скупы знания не только венейцев, но и ассасинов, хотя последние, скорее всего, просто не доверяли ему, как чужаку и всего лишь человеку. Может, Рхетт знал больше. Конечно же, знал, и Ян подумал… Впрочем, это уже не имело никакого значения.

Оказалось, что волхвы – это своего жрецы святоруских богов и провидцы, странствующие хранители мудрости и знаний, порой даже юродивые старцы, бормочущие всякий бред, который толкуют, как слова небожителей. Многого он не понимал в этих святорусах, особенно в их магии, ведь существовали ещё и чародеи, и, чем они отличались от тех же ведьм и ворожбитов, Ян представлял смутно, тем более что когорты чародеев, ведьм и кудесников тоже не были едины. К тому же, именно на этих землях, землях, которые, как считали иные расы, были лишены любой магии, обитало столько магических созданий, что Ян только диву давался по поводу того, как беты, постоянно находясь в их окружении, просто не замечают того, что живут в клубке магии, которую источает их земля.

Йвановых злыдней он изгнал: прошелся просто по дому, объятый жарким синим ореолом, и те мелкие пакостники, которым удалось укрыться от его магического пламени, просто сбежали из дому, – но, как снова-таки оказалось, на святоруских землях существует целый сонм духов и мелких божеств, которых он, ввиду своей силы, мог не только видеть.

Они сами приходили к нему, некоторые с добрыми намерениями, как домовой – мелкий, вертлявый комок спутанных волос, из-под копны которых выглядывали только маленькие ручки и ножки – который попросил у него разрешения оберегать дом, а некоторые были настроены отнюдь не дружелюбно, как, например, Ледея – жуткая женщина-нежить, с безобразным лицом и пустыми глазницами, разбудившая его ночью своим истошным криком. Она даже в деревню не вошла, так, пару хаток на окраине зацепила, но уже на следующий день всех их жильцов скосила лихорадка. Вот после этого-то и послали на поиски местной ведьмы-целительницы Варвары, которая по делам своим чародейским в леса ушла, а Ян впервые всерьез задумался над тем, что даже здесь, вне основного магического мира, он не сможет жить просто так, как обычный человек.

Магия, словно привязана к нему. Даже беты это замечали, чувствовали, слегка сторонились его, хотя, возможно, все дело было в том, что, выходя в деревню, он всегда одевал плащ с капюшоном, а те путники, которых уже успел привлечь домовой постоялого двора, мало обращали внимания на неприметного мальчишку, снующего туда-сюда по своим управленческим делам. И все же, пусть все казалось пришедшим в норму и относительно спокойным, Яна на отпускала тревога.

Йван не задавал лишних вопросов, он дал ему пищу и кров, взамен не потребовав, а попросив взять на себя часть забот по содержанию постоялого двора, но что омега согласился, не раздумывая. По крайней мере, на первое время это был самый приемлемый вариант. Мужчина, и правда, относился к нему, как к сыну, хотя, порой, его шутки казались юноше обидными, ведь он не был виноват в том, что за все восемнадцать лет жизни ему не приходилось ни стирать, ни убирать, ни готовить. В доме Риверсов этим занимались женщины, в Аламуте и Тартарии – слуги, здесь же, в святоруской деревне, ему пришлось выполнят бытовые, хозяйственные обязанности.

Постоялый двор Хромого не был большим – стойло для коней, амбар с зерном, высокая загорода с сеном и соломой и, собственно, двухэтажная изба с жилыми комнатами и прилегающей к ней баней, соединенная коридором с кухней. Йван попросил его навести порядок, но дело было не только в злыднях, которые отпугивали постояльцев, но и во всем подворье в принципе. Ощущение заброшенности, пусть в избе и убирались, небрежная ухоженность, самотек самого дела, а ведь, имея постоялый двор, нужно прилагать все усилия, чтобы он приносил доход.

Сам Ян никогда не был силен в домоводстве и уж тем более не интересовался коммерцией, а содержание тех книг по хозяйственному делу, которые он прочел ещё в Аламуте от скуки, совершенно не отложилось в его памяти. Пришлось действовать по наитию, хотя Риверс и понимал, что он ничего не обязан этому человеку, он может расплатиться за еду и кров кольцом, а после уйти и не вовлекать себя в чужие заботы, но… Но разве не труд, кропотливый, постигающий и овладевающий азами, которые после доводят до совершенства, упорный, приносящий не только прибыль, но и удовольствие, есть частью обычной жизни?

И Ян решился, начав, как ему показалось, с элементарного – уборки, а после, постепенно, меняя внутренний и внешний вид постоялого двора на свой вкус. Йван в его дела и рвения не мешался, только ворчал что-то себе под нос о том, что нанимать ещё двух челядниц именно для избы – это дополнительные расходы, что взять на кухню повара вместо того, чтобы готовить самому, это чревато потерей постоянных завсегдатаев, что всякого рода занавесочки, скатерки, столовые приборы, ночные горшки и прочее – это удел богатых, но все равно делал так, как советовал ему Ян. Да, Риверс не мог сказать, что у него получилось все и сразу же, что это так же легко, как и на словах, но, пусть и мелкими толчками, дело подымалось с колен, появились первые клиенты, а с ними и доходные деньги, которые омега тщательно складывал на воплощение своей очередной идеи – купальни, ведь баня – баней, умывальник – умывальником, а купальня в любом случае и окупит себя, и станет плюсом к их репутации. В общем, он увлекся, причем настолько, что, порой, даже забывал о том, что, как беглец, живет в чужой стране, под выдуманным именем, скрывая правду от единственного человека, который не отвернулся от него, легкомысленно позабыв об опасности.

Нет, опасения у Ян вызывала не его неопытность или неуклюжесть и даже не то, что он может не справиться или же подвести своего добродетеля, не постоянное присутствие магических созданий подле, которые могли его разоблачить, а то, что поисковый рейд ассасинов вполне может затронуть и эти земли, а ещё то, что его живот уже округлился, и только просторные святоруские одежды скрывали от чужих глаз его истинное положение. Малыш ещё не толкался, но ночами, ложась в постель потому, что было уже далеко за полночь, но так и не сомкнув глаз почти до рассвета, Ян говорил со своим сыном, рассказывал ему сказки, которые слышал от Завира, пересказывал заученное на память «Сказание…» и легонько гладил свой животик, иногда чувствуя, как магия ребёнка отзывается на его собственную мелкими щипками по коже.

Думал ли он об отце своего мальчика? Да, и не однократно. Дэон Вилар, даже несмотря на свое предательство, все равно оставался в его сердце, только теперь занозой, которую Ян никак не мог решиться выдернуть. Пусть лучше ноет, чем канет в вечность, а о том, в чем омега боялся признаться даже самому себе, ярко свидетельствовала его метка, сейчас скрываемая браслетом, но так и не сошедшая с его запястья. Впрочем, не спалось Яну по ночам ещё по одной причине – своих упражнений с мечом, даже выйдя на пятый месяц беременности, он не забросил, как и упражнений в магии. Чтобы защитить себя и сына – так твердил себе юный маг, выскальзывая за ворота селения и уходя в перелесок, но даже подобное наставление не смягчало тот факт, что он врал Йвану, человеку, который до сих пор и словом не обмолвился о том, что в чем-то его заподозрил из-за увиденного в первую ночь. И это было больно. Это омрачало последние солнечные дни лета, и Ян все чаще задумывался над тем, что стоит уйти, как он и планировал, пока ещё погода позволяет и пока не случилось ничего непоправимого.

– Может, все-таки выйдешь и поздороваешься с Лелем? – да, для всех, кроме Хромого, он был Лелем, да и сам мужчина не часто называл его Яном, в основном – дитя, но жить под другим именем почему-то было неимоверно трудно, словно он пытался примерять чью-то шкуру, но был слишком то ли не уверен, то ли слаб, то ли не готов к тому, чтобы эту личину удержать. Как-то он пытался спросить Йвана о том, почему тогда, когда он впервые назвал свое вымышленное имя, тот так пристально и недоверчиво на него посмотрел, но мужчина, неуклюже прикрывшись каким-то срочным делом, так и не ответил на его вопрос, и Ян больше не спрашивал.

– Сперва я должна его прочитать. Может, он наврал тебе с три короба, а ты, тюфяк, и уши развесил, – заупрямилась девушка, и Ян сразу же почувствовал мороз по коже, словно чужой взгляд, и правда, чувствовался спиной, затылком, всем телом. Не очень приятное ощущение, от которого у слабого духом человека сразу же подкосились бы ноги или же закружилась голова, и Ян даже хотел, чтобы так было, чтобы изморозь уступила жару, чтобы вспыхнули щеки, а после он бы водил по ним золотым колечком, снимая, как говорят, сглаз, чтобы он оказался обычным, не имеющим отношения к магии, чтобы то, что с ним произошло, оказалось лишь дурным сном, чтобы он был просто человеком. Но, увы, словно противореча и отчаянно сопротивляясь его желаниям, магия мольфара отреагировала на чужеродную молниеносно, защищая не только мольфара, но и маленькую жизнь внутри него: синее пламя медленно поднялось из глубин его души, в которых юный маг так старательно прятал свой проклятый дар, и обожгло хрупкие нити, превращая их в пепел, а после потянулось по следу, клубясь, напирая, опаляя свои жаром. Пусть и на песчинку, но он все-таки не успел, с каждым месяцем беременности контролировать свою силу было все труднее, и пламя крыльями окутало его тело, словно живой щит, руша ту хрупкую иллюзию нормальной жизни, которую он обрел на этой земле.

Сорочка выскользнула из рук, плюхнувшись в ушат. Капельки воды скользнули по магическому ореолу, превращаясь в пар. Тело застыло, подобно статуе, прекрасное в своем изображении и безобразное в своей сути. Воздух замер в груди, нажимая на сердце и вынуждая его остервенело толкаться в ребра, разрывая мышцы и ломая кости. Или, может, это сердце своим шальным ритмом забило дух, распирая легкие и бешено стуча о грудную клетку?

Ян не хотел поворачиваться, не хотел видеть, боялся смотреть в глаза тем, чьи взгляды, определённо, сейчас изменятся. Если беты и не знают, кто такие мольфары, то даже сам факт того, что его объяло и защитило пламя, уже был неестественен, не говоря уж о том, что его увидел не просто деревенский мужик, а чародейка, которая просто не могла не знать большинство существ мира магического.

Бежать. Только вперед и не оглядываясь. Так, как есть. Босиком, в льняной рубахе и парусиновых штанах, посыпав голову пеплом. Да, все вокруг него, за ним, после него превращается в пепел. Его жизнь обычного омеги – пепел, потому что обычным он уже не будет никогда, и нет ему пути в Равену к тем, кто был его семьей. Его жизнь в Аламуте – пепел, ибо все соединяющие мосты сожжены. Плен в Тул – пепел несбывшихся надежд, который развеялся, но не исчез бесследно, оставив после себя выжженный ореол на его душе. Его папа – пепел, прах и тлен, из-за него и ради него, в искусной вазе на постаменте перед взором врага, словно глум над теми идеалами, которые Завир отстаивал до последнего выдоха. Его чувства, его любовь, его доверие – все пепел, из пепла восстало и в него же вернулось, и если он снова надеялся, что что-то изменится, то его мечты и надежды тоже были обращены в пепел. Похоже, в этом мире, куда бы он ни пошел, шлейф из пепла будет тянутся за ним, каждый раз становясь причиной новой искры.

– Ты чего ребёнка пугаешь, ведьма, – не зло, но с укором, даже без толики удивления, без тени страха, без дрожи, разве что чуть рассерженно, без обвинений, только в сторону чародейки, без презрения и пренебрежения. И пепел пал, осыпался к ногам, а сам Ян медленно повернулся, ещё не веря в то, что его ложь так легко была прощена, и готовясь к тому, что, на самом деле, ловушка захлопнулась ещё тогда, когда он назвал этому странному человеку свое настоящее имя.

– Молчи уже, косолапый, – проворчала чародейка, медленно выходя из своего укрытия и почему-то стеснительно теребя передник.

– Вот все у тебя не по-людски, – таки оставил за собой последнее слово Йван, хмуро плетясь за ведьмачкой, хотя… Смотря на хрупкую девушку перед собой, Ян не мог назвать её ни ведьмой, ни кудесницей, ни чародейкой. Мелкая, едва ли старше его самого и уж точно ниже, а на фоне Йвана так и вообще кажущаяся тростинкой. Рыжая, но не огненная, как он, а, скорее, словно волосы осыпали ржавчиной, с толстенной, даже с виду тяжелой косой, россыпью веснушек по всему лицу и большими зелеными глазами в обрамлении рыжих же ресниц. А ещё она была теплой. Хмурила свои рыжие брови, поджимала пухлые губы, морщила веснушчатый нос и смотрела на него из-подо лба, при этом сложив руки на груди, но не было в этой девчонке ничего воинственного и недоброжелательного. Комок тепла и света, к которому так хотелось потянуться. Пульсирующий силой сотен добрых и угодных дел. Пропахший таким уже знакомым и волнительным ароматом свежескошенных трав. Излучающий надежду, окутывающий верой, дарящий любовь.

Подошла к нему, встала напротив и строго посмотрела. А за её спиной, и правда, как медведь, топтался Йван, виновато поглядывая на него и слегка укоризненно косясь на рыжую макушку. Тепло переполняло его, оно лились и струилось, текло по венам из воздуха и магии, касалось его кожи солнечными лучами, слепило глаза своим светом и тонкими нитями пробивалось сквозь толщу льда, за которым отчаянно, срываясь и замирая, но все ещё билось его, живое сердце. Не стоило поддаваться и тянуться навстречу, ведь сколько раз он уже открывал душу для подобного света дружбы или любви и им же был сожжен, превращен в тот же пепел, который все ещё вился вокруг него, окутывая плащом из своих хлопьев, но в то же время было такое чувство, что если раньше внутренний холод помогал ему, то теперь он его тяготит.