Текст книги "Путь Ассы. Ян (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

– Я узнаю об этом, когда она свершится, – смотря на поверженного мольфара свысока, именно поверженного, но так до конца и не склонившегося перед ним, ответил Реордэн, больше не видя смысла в том, чтобы затягивать неизбежное. – Завтра, когда огненный диск Деи во всей своей полноте возвысится над горами, ты, мольфар, искупишь свои злодеяния собственной смертью, – вынес приговор и… ничего не почувствовал, а ведь он 20 лет мечтал о том миге, когда увидит в глазах своего врага, мага, повинного в смерти его жены и сына, мольбу, ненависть и страх, страх в тот миг, когда он лично, своим же мечом, чтобы запечатлеть на нем искупление кровью, оборвет жизнь мольфара. Но ничего это не было. Завир смотрел на него, и в его глазах было сожаление, словно он понимал его затаенную душевную боль, а ещё… ещё там была просьба, не низменная, обычная, человеческая, просьба родителя к родителю. И почему-то стало больно и совестно, а ведь именно мольфару сейчас должно быть больно, ведь он знает, знает, какую судьбу владыка Ассеи уготовил его сыну, и все равно не винит, словно даже это ему было известно наперед.

Проклятый мольфар! Реордэн резко перевел взгляд на Яна, надеясь, что хотя бы этот мальчишка будет его ненавидеть, будет сопротивляться, будет презирать его и проклинать того, кто собирается превратить его в раба, но в ответ получил лишь холодный, безучастный и равнодушный взгляд глубинно-льдистых глаз.

– А мне, аль-шей, я так понимаю, уготована участь твоей подстилки? – скорее, это был даже не вопрос, хотя некоторые интонации в этой прямолинейной констатации были, впрочем, Ян и без ответа понимал, с какой целью его заточили в этих комнатах. Знал ли Дэон? Знал ли его альфа, некогда возлюбленный, что с ним намерен сделать его отец? Скорее всего – да, поэтому альфа и не присутствовал на обряде родственности крови, уже заведомо зная, что, каким бы ни был результат, мольфар останется в крепости. Останется на правах шлюхи.

Говорят – демоны низменны, они не обременяются связями, не терзаются совестью и не следуют моральным устоям и принципам, но таковой была сущность Рассенов, а вот ассасины… Если бы Реордэном Виларом двигали мотивы, связанные с благополучием государства, он бы смог его понять, как правителя, но омега чувствовал, что в этом поступке альфы больше личностного, дикой страсти, необузданного желания, похоти, собственничества, и поэтому мужчина не вызывал в нем никаких иных чувств, кроме омерзения. А Дэон… Да, метка альфы все ещё была на нем, но Ян уже заметил, ещё вчера, сразу же после того, как огненный диск Деи скрылся за горизонтом, что метка начала тускнеть, приобретая серые, мутные очертания. Альфа сомневается в своих чувствах, борется сам с собой и, скорее всего, хочет разорвать их союз. Что ж, даже этот удар, да, болезненный, он сможет выдержать, потому что, какими бы ни были его чувства к альфе, ни одного из них Дэон Вилар не был достоин.

– Скорее, сосуда, – сухо бросил аль-шей, отвернувшись. Подстилка звучало грубо, даже для него. Не претило, нет, потому что, по сути, Ян Риверс, действительно должен был стать его подстилкой, но все же трахать омежку просто так, бесцельно, ради собственного удовольствия, он не собирался. По крайней мере, не только ради собственного удовольствия, а и во благо государства, которому были нужны сильные воины и маги, которое смогли бы навечно запечатать демонов в песках, если бы в его распоряжении были отпрыски мольфара. Да, жрецы Культа в неволе долго не живут, история хранит слишком яркие упоминания о том, как плененные мольфары теряли рассудок или же умирали от истощения, но он был готов принять на себя такой грех, хотя, признаться, не собирался так быстро и по глупости терять омегу. Сломать Яна невозможно, Рхетт уже что-то сделал с мальчишкой, смог как-то подобрать к душе мольфара нужный ключик, причем такой, что тот сам переломил свои жизненные приоритеты и изменился по собственной воле, но приручить – это ему под силу, тем более что ни одна омега не способна устоять перед альфой в течку. А Дэон… владыка надеялся на то, что молодая жена сможет своими ласками заставить альфу забыть о том, что когда-то его сердце принадлежало огненному омеге с силой мольфара.

– Уходим, – властно распорядился Реордэн, круто развернувшись на месте и слегка поспешно покинув комнаты мольфаров. Ассасины не ослушаются его, пусть даже и не будут согласны с его решением, но, по сути, какое им дело до мальчишки, на которого только что заявил свое право сам владыка? Возможно, Торвальд будет пытаться как-то облегчить судьбу своего родственника, альфа понимал, что столь сильный род, владеющий сущностью огня, не должен исчезнуть, но и он, владыка, не собирался делиться лаврами владельца столь уникального сосуда. Арт хочет преемника? Пожалуйста. В Ассее разводы не запрещены, и многие омеги будут счастливы стать супругом четвертого даи, но о брате ему придется забыть, потому что отныне только он, аль-шей, властен над судьбой Яна Риверса.

– Господин Ян… – пробормотал Кьярд, со слезами на глазах смотря на своего друга, пусть и продолжая обращаться к нему столь официально. Мальчик отказывался верить в то, что услышал, ведь Дэон любит Яна, Ян любит своего альфу, они соединены меткой, их союз нельзя разрывать, но, наверное, он ещё был слишком юным, чтобы скрывать свои эмоции, не выражать чувства и чтобы понимать игры великих.

– Иди, Кьярд, – не то чтобы мягко, но с расположением ответил омежке Ян, видя, что тот, из-за упрямства и преданности, не собирается выполнять волю аль-шей, и понимая, что этот ребёнок не должен пострадать только потому, что привязался к нему, к тому, для кого недопустимы никакие связи.

– Но… – попытался воспротивиться фактически приказу Кьярд, но после, опустив голову, побрел к выходу, изредка шмыгая носом и, даже не скрываясь, вытирая градинки слез рукавом. Он это так просто не оставит. Он попробует как-то помочь другу. Он просто не может бездействовать, даже если и понимает, что его попытки что-то изменить будут тщетны. Но все же… все же он ассасин, в нем течет кровь дракона, пусть он и не прошел первый круг испытаний и был отвергнут горделивой расой его отца, а ещё… ещё он хотел, чтобы сердце Яна снова могло любить.

Арт с достоинством воина выслушал этот короткий, но емкий диалог между аль-шей и мольфарами, но внутри него все сжималось от противоречий, которыми были наполнены действия аль-шей. Да, они обсуждали то, что Завир должен ответить за свои поступки, за, фактически, убийство, и что Ян должен оставаться в крепости во избежание того, чтобы он снова не попал к Рассенам, но такого… нет, подобного он не ожидал, тем более от аль-шей. А Дэон?.. Конечно же, владыка мог принять подобное решение в единоличном порядке, но на омеге была метка его альфы, это было противоестественно, это грех, который можно искупить только посмертным прахом. Значит… значит, Дэон знал и согласился с решением отца.

Нет, Торвальд не мог в это поверить. Его друг, тот, с кем он сражался с демонами бок о бок уже не один десяток лет, не смог бы, пусть бы и был обижен, зол и не уверен, обречь возлюбленного на такие страдания. Нужно поговорить с Дэном. Не как с аль-ди, а как с другом, потому что, похоже, альфа и сам не ведает, что он творит, а после… Ян – его кузен, его кровь, Торвальд, и за члена своей семьи он будет бороться до конца, хоть и с самим аль-шей.

Быстрого взгляда на юношу было достаточно Арту, чтобы понять, что тот переживает какие-то эмоции, глубоко внутри, потому что бесчувственный, огрубевший сердцем и загубивший свою душу человек просто не смог бы с такой умиротворенной теплотой смотреть на ребёнка, друга. И он ушел. Пока что. Следуя за синеволосым омежкой. Вот только плохое предчувствие при всех его благих намерениях не давало ассасину спокойствия и не придавало уверенности.

Иллисий медлил, собирая ритуальные принадлежности, пусть и понимал, что он не имеет права задерживаться в этих комнатах дольше положенного, но все же… все же именно сейчас, не завтра, не тогда, когда весь Аламут будет взирать на казнь мольфара, врага Ассеи, он хотел посмотреть Завиру в глаза. Клятва ассасина была непререкаемой, отступничество от неё каралось смертью, но, если посмотреть на эту самую клятву сквозь пальцы, он её не нарушил. Аль-шей задал ему четкий вопрос: является ли Ян Риверс Торвальдом? И он на него ответил, ничего не утаив и засвидетельствовав свои слова обетом первого даи, а относительно всего остального… Владыка просто об этом не спрашивал.

Да, лекарь, проводя обряд, сперва решил, что это метка, что это из-за связи омеги с его альфой он чувствует в крови мольфара отголоски магии Виларов, но после… после Иллисий понял, что это были не отголоски, а именно магия, только ещё слабая и едва-едва ощущаемая, настолько юная, что Яну ничего не стоило скрыть её от окружающих. Омега носил под сердцем дитя Дэона Вилара, но предпочел умолчать об этом, и Иллисий, сам будучи родителем, уважил право Яна на эту тайну, пусть тем самым и пойдя в разрез с клятвой ассасина. Возможно, у мольфаров был какой-то план, план по их спасению, ведь Завир, что бы он ни содеял в прошлом, был лишь косвенно виноват в смерти аль-шейхани и её ребёнка, а сам Ян определенно не заслуживал той участи, которую ему уготовил владыка. Поэтому он и умолчал. Поэтому он и хотел посмотреть старому знакомому в глаза. Чтобы убедиться в том, что он поступил… по совести.

Во взгляде Завира была благодарность, а более омеге и не было нужно. Иллисий покинул комнаты мольфаров, закрыв за собой дверь. Даже первый даи может ошибаться, после несколько десятилетий нести на себе груз этой ошибки и опасаться того, что его тайны всплывут на поверхность. Да, теперь его совесть действительно была чиста, а долг, наконец, уплачен.

– И чем же тебе был обязан первый даи? – спустя несколько мгновений после того, как ушел омега, спросил Ян, покосившись на устало откинувшегося на спинку дивана мужчину и понимая, что его беременность осталась тайной лишь потому, что Иллисий умолчал о ней по каким-то причинам. Да, его тоже затронула магия аль-шей, у него тоже слегка кружилась голова, и ему было немного дурно, но сам Ян не ощущал такого дискомфорта, который стеснял его папу. Возможно, причиной тому был его сын, тоже Вилар, а, возможно, Рхетт просто обучал его на совесть, досконально зная приемы и методы своего главного противника. Но, как бы там ни было, он оставался мольфаром, и заклятие уз крови не позволяло ему, не медля, покинуть крепость. Пока не позволяло.

– Жизнью, – коротко ответил Завир, не желая именно сейчас углубляться в детали давних событий, которые только теперь стали логичным звеном во всей этой замысловатой цепочке. – Но сейчас, Ян, нас больше должно беспокоить то, как вырвать тебя из лап аль-шей.

– Беспокоить? – омега недоуменно приподнял бровь, фыркнув. – Не стоит уделять похотливым желаниям этого альфы больше внимания, чем они того заслуживают своей низменностью, – Ян медленно опустился на стул, подперев голову рукой и плавно, но с явным предвкушением улыбнувшись, пусть эта улыбка и была всего лишь позаимствованным у императора Тул движением губ. – Даже владыка Ассеи, папа, не может учесть все факторы, тем более, если его разум затуманен жаждой обладания, – юный мольфар перевел выжидающий взгляд на дверь, словно предчувствовал, что она вот-вот должна отвориться.

– Да, возможно, – задумчиво ответил Завир, снова ощущая, как темные клубы чуждой магии осторожно, словно заигрывая, клубятся у его ног.

========== Глава 18. ==========

Ощущения были двойственными: с одной стороны, его колотило от страха быть уличенным, разоблаченным, пойманным, но с иной – душа некроманта ликовала, наконец-то заполучив пусть и не свое, пусть всего лишь на несколько часов, но юное, здоровое и крепкое тело. Да, тело фидая, которого он столь благоразумно подобрал в аркольнских снегах несколько столетий назад, до сих пор, благодаря его магии, сохранилось в отменном состоянии и сослужило ему отменную службу в эти нелегкие, как для вампира, времена.

Да, он сетовал на свою судьбу, пусть и сам был повинен в том, что попался на крючок старой ведьмы, точнее, он попался в плен её губ, объятий и покатых бедер, которые было так сладко удерживать в своих руках в тот миг, когда жгущая брюнетка металась под ним на пике удовольствия, но все же обет верности Дрииз-ан-Амаель имел и свои плюсы. Уже сейчас, спустя почти двести лет со дня своего пленения, некромант не мог с уверенностью сказать, что готов вернуться в собственное тело, точнее, он готов, хоть сейчас, вот только за все эти годы вампир привык к тому, что свет огненного диска Деи ласкает, а не жжет его кожу, и что темень холодного диска Лели – не единственный час, отведенный ему для бодрствования, поэтому будущее тревожило Валенсия своей неопределенностью, но жажда свободы неумолимо толкала вперед.

Наверное, арлег Лели была благосклонна к нему, потому что все, что ещё два круга арлегов-близнецов назад казалось некроманту невозможным, давалось ему с легкостью, словно сами небожители указывали ему путь, в конце которого он таки сможет сбросить со своей шеи ярмо раба, связанного кровной клятвой верности. Да, несмотря на его личные планы и предполагаемые лазейки в договоре с ведьмой, он должен был исполнить приказ Миринаэль и найти или подделать доказательства того, что именно Ян Риверс является предателем, чтобы мальчишка не смог помешать планам высокородной эльфийки, но даже в этом совершенно бессмысленном деле ему вновь-таки помог случай. Просто все в крепости были переполошены возвращением юного мольфара, которого аль-шей вместе со своим кровным врагом заточил в комнатах восточной башни, и поэтому слегка потеряли бдительность. Прислуга, особенно её омежья часть, наперебой спорила о том, что сейчас происходит в покоях мольфаров, а некоторые даже делились «случайно услышанным», из чего Валенсий, уже будучи в теле фидая, смог сделать вывод, что приказ Миринаэль можно и не выполнять, потому что аль-шей не намерен ни заигрывать с мольфарами, ни благоволить им, а далее дело было уже за ним.

Он даже не скрывался, по крайней мере, не от мольфаров, когда использовал свою магию, чтобы явить жрецам Культа свое присутствие, чтобы уверить их в своей лояльности и чтобы убедить их, что он не враг, но и не друг, скорее, союзник, который тоже нуждается в ответной услуге. Прикасаться к мольфарам – словно пить чистую магию, как ледяной родник аркольнских гор, как сладость троарских фруктов, как терпкость даарийского вина, и в то же время оба мага были так различны в своей силе, что их невозможно было назвать ручьями одного истока.

Завир ощущался, как полноводная, широкая, обрывистая река, в глубинах которой были сокрыты опасные пороги и провалы, магия которого наполняла до краев, захлестывала, заставляла задыхаться в её потоке, захлебываться и все равно пить, жадно, как безумец, как путник, который седмицу блуждал по тулским пескам и, наконец, добрался до отчаянно желаемого оазиса. Магия же Яна была сладким, животворящим родником, таким заманчивым, что хотелось следовать за ним по пятам, невзирая на все кочки, шипы, ухабы и подводные камни, но в то же время лед его магии, этот родственный, аркольнский холод снежных вьюг и бурь, эта хрустальная, но бесчувственная прозрачность отталкивала, и не было сил ни оторваться, ни приблизиться настолько, чтобы безгранично владеть.

Наверное, если бы Валенсий не испытал эту порочную сладость магии юного мольфара на себе, он так бы и не смог понять, что же такого особенного нашли в мальчишке и аль-ди, и аль-шей, что первый безоглядно любил, а второй до всепоглощающего пламени страсти желал, но теперь, прикоснувшись к омеге в теле ассасина-альфы, некромант полностью разделял и чувства, и стремления мужчин. Этим потоком магии, это силой, этим величием хотелось владеть безраздельно, но сам Валенсий не был настолько ослеплен, чтобы не понять, что Ян Риверс может подпускать к себе, но ни за что не впустит в себя, в свое сердце и свою душу, по крайней мере, не тот Ян Риверс, который вернулся из Тул. Впрочем, целью некроманта был отнюдь не Ян Риверс, и арлег Лели снова благоволила ему, ведь неприметного фидая, который с деланным видом слонялся по крепости, не остановил ни один раф-ри или даи, ни у кого он не вызвал сомнения и не был уличен магами и знахарями в шпионаже, который обогатил его необходимым багажом знаний.

Реордэн Вилар, конечно же, поступил мудро, заточив мольфаров в их комнатах при помощи магии крови, частицы силы которой альфа мог использовать ввиду своего происхождения. Но что такое сила полукровки, пусть и ассасина или даже самого владыки Ассеи, если поблизости находится настоящий вампир, да ещё и некромант? Не то чтобы Валенсий был самоуверен или же его магия была настолько сильна, но вампир был умен и хитер, заранее, из услышанного, подслушанного и выведанного, предположив, к каким методам прибегнет владыка Ассеи, дабы утолить свою жажду. Жажду мщения и жажду властвования.

Именно поэтому сейчас, когда диск его покровительницы, арлега Лели, снова взошел на небосвод, потеснив своего светлого брата-близнеца, Валенсий без какой-либо опаски, держась ровно, гордо и величаво, так, словно он исполняет какую-то важную миссию, широким шагом шел по коридору, ведущему к восточной башне, дабы… нет, не нарушить клятву, данную аркольнской ведьме, а весьма умело её обойти, возложив бремя ответственности на чужие плечи.

Ещё в коридоре восточной башни Валенсий почувствовал силу заклинания, которое сдерживало магию мольфаров, не позволяя им открыть свои огненные порталы и покинуть Аламут. Он знал, что его ждут, мольфары чувствовали его присутствие, ожидали его, отвечали на его магию с должной снисходительностью, но все равно, прикасаясь к двери широкой ладонью фидая, вампир замер на мгновение, понимая, что подготовиться к подобному просто невозможно. Конечно же, если бы он снял заклинание аль-шей, разорвав магические нити, владыка это почувствовал бы, но Валенсий был не просто вампиром или некромантом, в Аркольне он был Тенью, одним из сильнейших воинов и магов своего поколения, поэтому вампир, естественно, не стал действовать напролом, осторожно скребнув ногтями по ладони и капля за каплей вплетая свою кровь в заклинание альфы, тем самым подстраивая его под себя, приручая, давая возможность почувствовать в нем родственные узы.

Заклинание было похоже на живой организм, в венах которого текла кровь, смешанная с магией. Некромант чувствовал, как под его ладонью пульсируют нити магии, видел, как они переливаются во тьме, как изгибаются, пытаясь избежать прикосновения, и как ускользают от его собственной магии, словно не доверяя, проверяя и чего-то ожидая. Но все-таки арлег Лели была на его стороне, потому что на то, чтобы приноровить к себе магию аль-шей, ушло достаточно много времени, но никто, словно восточная башня стала проклятым местом, так и не объявился в коридорах, давая ему возможность воплотить свою задумку до конца.

Ещё одна капля, маленькая, но решающая, и дрожащие под его ладонью нити замерли, прекратив свое беспрерывное движение, благодаря которому заклинание и сковывало магию мольфаров, а после Валенсий почувствовал слабый толчок, который и дал вампиру понять, что для него путь открыт.

Естественно, его никто не приглашал в комнаты, а он и не стучался, ведомый нитями собственной темной магии, которые сейчас зазывно клубились у ног мольфаров. Не то чтобы Валенсий боялся, скорее, предвкушал, переступая порог и делая первые шаги по мягкому, глушащему его и без того тихую поступь, ковру, медленно осматриваясь в полутьме и замирая перед теми, которые, кажется, остались абсолютно равнодушны к его вмешательству. Да, мольфары – гордецы, каких ещё нужно поискать, но сейчас на кону стояли их жизнь и честь, и поэтому вампир чувствовал себя, мягко говоря, неуютно, словно его место определенно было не здесь.

Некроманты, а особенно вампиры-некроманты, предпочитают темноту, темень Преисподней, её могильный холод и эхо терзающихся в ней душ, которые, зачастую, служат источником мощной магии, которая не связывает себя договором со слабыми, но сумрак комнат мольфаров прошелся по телу фидая колкими мурашками, обнажая его собственную душу. Да, он не ошибся в своем выборе союзника, пусть эта примиренность и была условной.

– Раб клятвы, – так и не посмотрев на некроманта, не мигая, отстраненно наблюдая за потрескивающим пламенем тусклой свечи, констатировал Ян, сразу же почувствовав фальшь существа перед ним.

Сперва юный мольфар думал, что магия будет ему мешать, что эта ноша будет обременительной настолько, что он не сможет смотреть людям в глаза, что он будет лишен права смотреть им в глаза в то время, когда видел нити их жизней и знал, кому и когда суждено обратиться в прах, но жить с этим оказалось намного легче, нежели думал Ян. Наверное, он все ещё был слабым магом, по крайней мере, нити жизни он видел редко, и то, только тех, кто, по сути, был ему совершенно безразличен, а вот дорогих людей… Что бы ни говорил папа, но он не был истинным мольфаром, не ощущал связи с Великий Матерью, не стремился слышать её шепот, чувствуя, что его замершей душе ближе темень магии дельт, сила его собственного ребёнка, и это тревожило юношу.

Темнота повсюду, пусть люди и считают, что только ночь – удел теней и темени, при этом не замечая, что даже при ярких лучах огненного Деи она проникает в их души и завладевает их сердцами. Не мог Ян сказать, что темень поглотила и его душу, что она пробралась в его сердце, что чернота помыслов наполнила его разум, но мир, определенно, виделся им иначе, и в этом мире невольники, по глупости, из-за собственной гордыни, похоти или алчности, вызывали у него презрение. Как Реордэн Вилар, прикрывающий свою похоть благими помыслами. Как этот пленный некромант в теле мертвого фидая. Как и он сам. Впрочем, ни единая эмоция не отобразилась в его глазах, и ни единое чувство не путало его мысли, да и сам некромант сейчас волновал мольфара мало, потому что в этой комнате пересекались не их пути.

– Пленник, – прорычал Валенсий, понимая, что в его вампирском теле с обнаженными клыками и кровавым блеском в глубине черных омутов зрачков он выглядел бы куда более впечатляюще и угрожающе, но в то же время мужчина понимал и то, что даже он, Тень, не смог бы перечить двум мольфарам, если бы те решили, что он, и правда, раб. Их раб.

Ранее он не использовал тела ассасинов, по крайней мере, не в Ассее и не рядом с омегами. Пусть душа альфы уже давно возвысилась в чертоги небесные, но его тело, благодаря магии некроманта, все ещё было живым, оживленным, точнее, и поэтому сам Валенсий сейчас вдыхал ни с чем несравнимый аромат омеги, который рождал в нем неуместные томные волны.

До этого момента, не зная, не понимая, не ощущая на себе притягательной силы мольфара-омеги, вампир не мог понять, что же так влекло правителей, монархов, владык, королей и просто жадных до власти и силы особей к мольфарам, но теперь, чувствуя, как магия жреца способна даже на расстоянии влиять на его собственную, чуя, насколько сладок его запах, видя, как прекрасна эта хрупкая стройность, Валенсий понимал все. Мольфар не может быть предоставлен сам себе, им хочется завладеть, как самым ценным трофеем, но не только потому, что в сумасшествие толкает похоть, жажда или же собственничество, а и потому, что ты сам боишься быть поглощенным этой магией, силой и красотой.

Ян красив? Да, этот юноша прекрасен, но он так холоден, его магия жжет, выворачивает душу, ранит точно в сердце, целясь именно в самую болезненную точку, беспощадно, слитно, рывком, словно меч в плоть, и этот безучастный взгляд отзывается дрожью в коленях, которые подгибаются от одного ощущения близости. Таким нельзя завладеть, и Валенсий даже сомневался в том, что этот мальчишка по своей сути мольфар, потому что в нем ощущалась темень, глубинная, но сильная, густая, засасывающая. Завир же другой. Некромант мог описать его одним словом – теплый, к нему хотелось тянуться, льнуть, вдыхать его не меченый запах и ощущать ласку его хрупких пальцев в своих волосах, но Валенсий не обманывался по этому поводу, понимая, что омеги проверяют все его слабые и сильные стороны. Очень умно и уж никак не соответствует всеобщему мнению о том, что мольфары – лишь пешки в партии сильных.

– Как тебе удалось обойти клятву на крови, да ещё и привязанную к твоей собственной жизни? – не то чтобы с интересом, но все-таки спросил Завир, понимая, что столь сильный, пусть и невольный, нежелательный, ненадежный союзник необходим им сейчас, что от некроманта, бунтаря и раба в данный момент зависит многое, но и не собираясь показывать этому перебежчику, что он целый день с замиранием ожидал именно этого момента.

Завир думал, что за все эти годы, годы безмятежной, сытой, счастливой жизни в доме Ривесов, он перестал быть мольфаром в душе, отрекшись от того надменного величия, которое было присуще всем жрецам Культа, которые черпали свою силу из священного пламени Великой Матери, но память нескольких столетий не так просто искоренить, да и не мог омега отрицать тот факт, что ему не нравится ощущать трепет некроманта. Да, было не впервой, и, казалось, Верховному Жрецу уже должны были приесться эти восхищенные взгляды, наполненные страстью, похотью и обожанием, потому что так было испокон веков – страх перед силой и жажда ею обладать всегда шли бок о бок, но некромант в теле фидая-альфы, с часто раздувающимися крыльями носа, был неподражаем, заманчив и в какой-то мере даже забавен, хотя суть всех ощущений и была смазанной именно из-за того, что вампир предстал перед ним не в своем истинном обличье.

– Я ведь не предаю свою госпожу, – уклончиво ответил Валенсий, хотя слово «госпожа» неприятно, отвратно резануло слух, но при мольфарах все вещи нужно было называть своими именами, потому что жрецы чувствуют фальшь и презирают её, хотя при этом сами лукавят и много о чем умалчивают. – Одно из условий моего договора, – все-таки он смягчил некоторые слова, поскольку не собирался раскрываться полностью перед теми, кто в любую песчинку может превратиться из его предполагаемого союзника во врага, хотя, конечно же, даже подобная предосторожность не могла обезопасить его душу от темени Преисподней, – не причинять вред, что я и делаю, – вампир вежливо улыбнулся. – Я исполняю приказ госпожи – убираю вас с её пути, помогая сбежать, но при этом не отвечаю за ваши личные действия.

– И что же ты хочешь взамен? – осведомился Завир, пристально посмотрев на некроманта. Хотя, чего может желать вампир, вынужденный уже пару столетий томиться в чужих телах? Свободы. Некромант жаждет свободы так же сильно, как и глотка свежей крови, которую темный маг уже давно не вкушал, и вкус которой стерся с его губ, оставив после себя лишь горькое, неудовлетворенное послевкусие, но он, Завир, этой свободы некроманту дать не мог, по крайней мере, это был не его удел.

– Всего лишь каплю крови твоего сына, – улыбка Валенсия из располагающей стала предвкушающей, слегка хищной, с оскалом, той, которой демонстрируют победу, но вампир не праздновал победу, он просто отдавал дань, дань тому, что смог вызвать у невозмутимого юного мольфара хотя бы тень уважительной улыбки – похоже, он назвал достойную цену за свою помощь.

– Уходи, некромант, – не сердито, но предостерегающе ответил Завир, устремив свой взор в сгущающуюся темень за окном, тем самым показывая, что ожидаемый гость больше не представляет для него интереса. – Твоя цена не соответствует важности услуги.

Валенсий замер в нерешительности, в растерянности, в легком замешательстве, явно не ожидая, что его, фактически, бесценную помощь отвергнут столь пренебрежительно. Да, он предполагал, что мольфары будут торговаться, что начнут выдвигать свои условия, что постараются и избежать уготованной им участи, и использовать его заинтересованность во благо себе, но отказ… категоричный, демонстративный, необратимый, выбил почву из-под его ног. Теперь вампир ещё более явно понимал тех, кто ненавидел мольфаров и желал сломить их дух, потому что эти маги, омеги, своими выходками путали все карты, при этом не учитывая то, что от них могут и зависят чьи-то судьбы и жизни. Конечно же, он мог оставить все, как есть, и дальше влачить свое пусть и рабское, но безбедное и сытое существование, а жрецы пусть сами ищут пути и способы к спасению, но этот отказ задел его гордость и честь Тени Повелителя вампиров, которые и так уже были поставлены под сомнение ввиду его пленения аркольнской ведьмой.

– Не омрачай некроманта, папа, – с легкой полуулыбкой, таки обратив внимание на мужчину, переведя на него косой, слегка любопытный, но по-прежнему пронзительно-холодный взгляд, сказал Ян, растягивая слова так, словно он над чем-то размышлял. – Пусть этот человек и не искренен в своем облике, но его стремление к свободе похвально, да и цена… – юный мольфар хмыкнул. – Главное, понять, кому этот договор более выгоден, и кто действительно должен за него заплатить. Не так ли, дитя Аркольна? – странно это было, не то, что он говорил, как он говорил, как смотрел и к чему подталкивал гостя, а то, что Ян чувствовал в этот момент. Раньше он не встречался с вампирами, по крайней мере, не с чистокровными, а с дельтами, которые были рождены от смешанных союзов, но эти полукровки, как оказалось, сильно отличались от истинных аркольнцев.

Риверс думал, что вампиры должны пахнуть кровью или вообще ничем не должны пахнуть, что они холодны, что их глаза бесцветны, что от них веет холодом тех ночей, в которые серебристый диск Лели низко нависает над землей, принося с собой снега, изморозь и вьюги, но его домыслы оказались более чем обманчивы, потому что вампир ощущался живым. Да, это было не его тело, но для него, мольфара, мага, который мог зреть души, телесная оболочка не имела значения, главное – душа, а душа в этом комке плоти была яркой, сильной и теплой. Скорее всего, некромант желал освободиться от оков договора не только потому, что ему претил его нынешний статус, поскольку повинность со стороны мужчины была неподдельна, он сам себя наказывал за собственные ошибки, подчиняясь, что противоречило его воспитанию воина, а и потому, что его душа и сердце стремились к кому-то, кто был ему дорог, кто ждал его.

Яну были знакомы эти чувства, ведь не так давно его собственное сердце разрывалось на части, потому что он отчаянно желал и готов был на все, лишь бы оказаться в Аламуте подле возлюбленного или же в Венейе в кругу своей семьи, но между ним и этим некромантом разница была столь же велика, как и схожесть их главных ценностей. Судя по всему, некромант томился в плену не первое столетие и все равно помнил и берег эти воспоминания, черпал из них силы, в то время как он сам, проведя в стенах Тартары всего пару недель, предпочел забыть свое прошлое, считая, что оно таки осталось в прошлом. Так, может, капля крови – это и не такая уж высокая цена за то, чтобы вновь научиться помнить и ценить эти воспоминания?