Текст книги "Путь Ассы. Ян (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

– Валенсий, – слегка кивнув, но и этого было достаточно, чтобы выразить свое почтение юному, но столь одаренному магу, представился некромант. – Мое имя Валенсий, а фамилию рода мы, дети Лели, не называем никому, кроме сородичей, – это была не просто традиция, для вампира фамилия рода – священна, как священной была и связь каждого аркольнца с Повелителем, связь, которая и заключалась в присяге на фамилии и крови рода.

– Я дам тебе свою кровь, Валенсий, – решительно ответил Ян, оценив то, что с ним были откровенны – да, это ещё одно жизненно-важное правило, которое его вынудил уяснить Рхетт, и за что он был благодарен дельте, – в обмен на ответную клятву, что эта капля не будет использована в ущерб мне или же моей семье.

– Клянусь, – не медля ни песчинки, ответил Валенсий, потому что ему, и правда, кровь мольфара была нужна не для того, чтобы навредить омеге, и уже тем более не для того, чтобы с её помощью повлиять на членов его семьи, хотя… Конечно же, он мог чего-то недопонимать, но, казалось, ставя подобное условие, юноша должен был сказать – папа или Завир, но Риверс сказал – семье, значит, было что-то неведомое для него, что-то, что и не скрывали, но и открыто, вслух, об этом не говорили. Впрочем, это уже был не его удел.

– Возьми, – небрежно бросил Ян, протянув руку ладонью вверх и снова устремив свой взгляд на беспокойное пламя свечи, словно дальнейшее развитие событий его не волновало, но сам Валенсий знал, что это только начало их, пусть и кратковременного, союза, в котором эстафета, молчаливо, была передана старшему мольфару.

Слегка дрожа от предвкушения, вампир приблизился к омеге, чуя его заманчивый запах, который он не мог назвать лишающим воли и разума, но который цеплял какие-то, забытые, утаенные, струны его души, вызывая прилив неуместных чувств. Впрочем, Тень Повелителя – это не просто красивые слова, это высокий статус, которому нужно соответствовать, поэтому на лице фидая, тело которого он сейчас использовал, не дрогнул ни единый мускул, а его душа осталась спокойной, но все же этот миг навечно останется тем воспоминанием, которым дорожат и которым гордятся.

Маленький кинжал, который воины Ассеи обычно прятали в голенище сапога, тускло блеснул в свете свечи, а после, звякнув острием о нити магии вокруг мольфара, с нежностью, но единым, четким, решительным движением черкнул по пальцу юноши, на котором сразу же выступили драгоценные капельки священной крови. Конечно же, он мог бы взять не одну каплю, после применив свою магию только к той, которую собирался использовать с выгодой исключительно для себя, но Валенсий чувствовал, что ему поверили и доверили столь ценный дар только потому, что он был честен, и это доверие хотелось сохранить, ведь пути арлегов неисповедимы.

По стенке стеклянной пробирки, которую, как некромант, Валенсий всегда имел под рукой, стекла вязкая алая капелька, а после вампир отстранился, отступил на шаг, склонил голову почтительно, благодаря, и спрятал свое приобретение во внутренний карман плаща, поближе к сердцу, чтобы чувствовать, что он уже не в начале своего пути к свободе, а на его средине. Ранка на пальчике омеги затянулась молниеносно, хотя вампир и не сомневался в высокой регенерации мольфаров, но все же было в этом что-то… благоговейное, и когда он вернется в Аркольн, а он вернется, то приложит все усилия, чтобы Ян Риверс предстал перед глаза Повелителя. Сперва как гость, а там… в общем, в Аркольне омеги Даари, даже будучи рабами, всегда имели особый статус.

– Твоя часть уговора, – Завир поднялся, при этом окинув некроманта испытующим взглядом. Да, он не одобрял решение сына, потому что у него было больше жизненного опыта, и он не понаслышке знал, что вампиры пусть раса и гордая и благородная, но эти понятия таковы лишь с их, вампирской, точки зрения, имея для остальных оттенки горделивости и коварства.

– Конечно, – Валенсий вежливо кивнул – где-то в глубине души недоверие со стороны Завира стало колкой занозой, от которой, не медля, захотелось избавиться. – Я уже сейчас могу вывести вас не только из комнат восточной башни, но и из Аламута, хотя… – мужчина пожал плечами, – вам всего-то нужно выйти за пределы магического барьера аль-шей.

– Нет, некромант, эти комнаты покину только я, – повелительно прервал собеседника Завир: только что Ян действовал так, как считал нужным, теперь же пришла его очередь поступать так, как велел ему отдаленный, но уверенный в своих словах шепот. – Ты проводишь меня к комнатам твоей госпожи.

– Да, конечно, – скрипнув зубами, ответил Валенсий, сразу же круто развернувшись на каблуках. Конечно же, он мог спросить, зачем мольфару понадобилось идти к Миринаэль в то время, когда он не только имел возможность, а и должен был спасть сына от аль-шей и спасаться сам от казни, но не стал, понимая, что не получит ответа. Его самого не спрашивали, зачем ему кровь юного мольфара, поверив клятве, значит, и он не будет, а по поводу клятвы… Что бы ни задумал Завир относительно эльфийки, его, как раба, это интересовало мало, главное, чтобы действия мольфара, за которые он лично не нес никакой ответственности, не повлияли на его собственные планы.

Ничего сложного в том, чтобы обойти заклинание Вилара, не было, просто магически привязал к себе, так сказать, гостя, переступил порог – и все, тем более что Завир, понимая, не противился его магии, позволяя опутывать себя темными нитями и молчаливо идя за ним, но все же Валенсию было тяжело. Тяжело идти впереди, когда ты Тень без тени, но сейчас, словно та же тень, кто-то следует за тобой. Тяжело держать спину ровно, а плечи расправленными и смотреть только вперед, когда хочется обернуться и посмотреть в пронзительно-голубые глаза мольфара, в которых, казалось, плескался ответ на его вопрос – почему? Тяжело держать в себе этот вопрос, не понимая, почему родитель бросил собственного сына ради авантюры. Тяжело находиться в неведение и чувствовать, что ты все-таки уступаешь. Тяжело, когда знаешь, что, как воин, сильнее, как маг – почти ровня, но все равно… тяжело. Если бы сейчас Повелитель приказал бы ему остановить сердце мольфара своим клинком, он бы сделал это, но все равно было бы тяжело, словно… словно теперь он понимал, насколько тяжела, да, именно так, ноша жреца Великой Матери.

Решение пришло само собой, вместе с холодным диском Лели, вместе с некромантом, вместе с шепотом Великой Матери. Ян её не слышал – и Завир был благодарен арлегу всего живого и сущего, матери всех иных небожителей, кроме Рода, за то, что для его сына она всего лишь призрак прошлого. Нельзя, слыша шепот Великой Матери, идти своим путем, а именно этого хотел Ян, но у него самого выбора более не было, точнее, только что он сделал свой последний выбор.

Темная магия обманчиво клубилась у ног некроманта, и Завир, следуя за столь необычным союзником, позволял дымным виткам скользить и по его рукам, опутывая грудь, талию и ласкаясь к бедрам, покачивающимися волнами спадать к носкам сапог. Если бы не необходимость, если бы он сам, заранее, продумал пути к отступлению, ведь знал же, что Реордэн Вилар не из тех людей, которые празднуют победу после заката, когда на рассвете следующего дня им только предстоит решающая битва, если бы не шепот Великой Матери, он бы сам диктовал условия некроманту, и не его, не темная магия сейчас бы скрывала их от любых глаз.

Да, Завир понимал, что восточную башню они минуют без проблем, потому что, похоже, аль-шей приказал никому не приближаться к их комнатам, поскольку опасался, что у Яна в крепости могут быть… пособники, потому что в мыслях аль-шей уже давно не было понятий друг и товарищ, а вот дальше, судя по всему, охрана была усиленная, он уже сейчас слышал выверенный шаг караульных и их негромкие, краткие отчеты о ситуации в крепости, а ведь им нужно было пересечь почти весь Аламут, чтобы попасть в западную башню. Конечно же, он не надеялся на беспечность аль-шей, защита крепости была безупречна, но… но даже в этой защите была брешь: Аламут почти идеально защищен от внешнего вторжения, от диверсии, лобовой атаки и даже осады, но, случись восстание внутри крепости… просто никто и помыслить не мог, что Ассу, державу и правителя способен предать хотя бы один ассасин. Это было стратегической ошибкой, так считал Завир, в этом уже убедились даи и сам аль-шей, когда кто-то, явно ассасин, предатель, смог открыть портал прямо в Аламут, но именно сейчас маг был благодарен стечению обстоятельств, непоколебимости воли и уверенности правителя, который так и не озаботился защитой крепости от внутренних врагов.

– Моя теневая магия, конечно же, слабее той, которая опутывает стены замка, но для нас двоих её будет достаточно, чтобы миновать караулы незамеченными, – не оборачиваясь, сказал Валенсий, понимая, что он не должен ничего объяснять мольфару, тем более, если тот последовал за ним, но молчание угнетало, и даже казалось, что магия Преисподней противится тому расстоянию, которое они предусмотрительно выстроили между собой, расстоянию в два шага, расстоянию, которое оставляет простор для действий и ответной реакции. Не думал Валенсий, что мольфар согласится быть ведомым, хотя даже сейчас, когда он был впереди, когда его магия скрывала их передвижение, когда от него, фактически, зависела жизнь омеги, Завир все равно был на шаг впереди него. Некромант чувствовал это, словно уже заранее, только спланировав свой путь к свободе, он оказался привязан к этому мольфару, словно именно жрец Культа…

– Той? – переспросил Завир, тем самым оборвав нить мысли вампира, заставив его раздраженно цокнуть языком. – Значит, стены имеют не одну пару ушей?

– Я не знаю, кто он, – резко ответил Валенсий, раздраженный тем, что мольфар снова, словно почувствовав, что он подошел к истине слишком близко, скомкал всю его решительность одним словом и простой фразой. – Это ассасин, теневой маг, нити его заклинаний, которые направлены на шпионаж, пронизывают чуть ли не каждый блок стен крепости, а он сам… – некромант призадумался, припоминая свои ощущения, когда он впервые столкнулся с тенью, которую смог заметить, но не увидеть, по крайней мере, не в этом теле. – Его словно нет, но при этом его присутствие отчетливо ощущается, и это не кто-то из даи. Это никто из тех, кого я встречал в Аламуте. Этот человек, скорее всего, альфа, словно проживает чужую жизнь или же сознательно чуждается своей собственной.

– Я запомню это, Валенсий. Благодарю, – не то чтобы он не заметил так называемую «тень аль-шей», Завир знал о том, что у Вилара есть личный цепной пес, который сам, добровольно, принеся кровную клятву, связал себя с владыкой, при этом присягнув быть вечным, незримым и неприметным, быть тенью при своем повелителе, но вампир описал этого альфу не так, как воспринимал его сам омега. Похоже, аль-шей все ж не пренебрег внутренней защитой крепости, раз теневая магия была повсюду, причем замаскирована, похоже, под бытовую, и, по сути, их должны были уже схватить, сразу же, как только цепной пес почувствовал бы его перемещение, но караульные словно не видели их, и Завир ещё больше сомневался, словно сейчас он добровольно шел в заведомо уготованную ему ловушку. Неужели Вилар смог его переиграть? Неужели он понял его замысел и раскрыл его планы? Да, аль-шей был умен, мудр и опытен, но… но что-то подсказывало Завиру, что дело было как раз не в Реордэне. Возможно, некромант и сам был не так прост, как презентовал себя другим.

Остаток пути они преодолели в молчании, дабы не выдать свое присутствие, замирая каждый раз, когда слышались голоса дозорных, прижимались к стенам, когда мимо них шествовал караул, и старались обходить самые людные места, ведь Аламут никогда не спит, огненный Деи и холодная Лели светят для сыновей Ассы одинаково, поэтому путь к западной башне занял у них больше времени, чем предполагалось. Конечно же, здесь была охрана. Нет, не ассасины, дроу пусть и нуждались в союзе с Ассеей, но, пока таков не был заключен, сынам Ассы не доверяли, оставив при ней эскорт не только из жрецов Тьярога, но и из опытных воинов, которые и обеспечивали безопасность принцессы. Впрочем, Завир не пришел бы сюда, доверившись вампиру и рискуя быть замеченным, если бы он не продумал все заранее.

– На комнаты наложена защита? – текучим шепотом спросил мольфар, медленно, абсолютно черными глазами обводя коридор, который вел непосредственно в покои эльфийки. – Использованы амулеты? Обереги?

Валенсий не ответил, лишь взгляд отвел, чувствуя, как, пульсируя, в затылке зарождается боль, сжимая сосуды и заставляя кровь бухать в висках, до подрагивания вен под кожей. Клятва не давала ему возможности дать ответ, который мог причинить вред его госпоже, и кровный обет сразу же напомнил об этом, пока только предостерегая головной болью, впрочем, Завир в нем и не нуждался. Мольфар и так чувствовал, что магия в западной башне сильна, но это была не магия, сотворенная человеком, это были достижения науки и природные силы, которые использовали дроу, чтобы уберечь себя от магических рас, при этом сами презирая магию как таковую. Мольфары пытались с этим бороться, Завир помнил, сколько посольств с дипломатическими миссиями было отправлено к императору темных эльфов, дабы убедить его в том, что союз с руттами – не забытое прошлое, а реальное будущее, но дроу были слишком замкнутой расой, чтобы идти на столь радикальные реформы, а светлых эльфов считали едва ли не своими кровными врагами, поэтому все миссии заканчивались одинаково – либо категоричным отказом, либо пленением омег с целью получить потомство магов.

Шепот мольфара, легкий, как весенний ветер, приглушенный, как шелест молодой листвы, тягучий, как огненная кровь земли, мелодичным эхом потек коридором, касаясь слуха каждого воина. Синее свечение вокруг мага было мерцающим, с каждым словом перетекая в едва заметную дымку, которая вилась вслед за заклинанием, пробираясь в каждую щелочку и постепенно заполоняя собой западную башню.

Веки внезапно стали тяжелыми, словно он не спал уже несколько дней, бодрствуя в то время, когда огненный диск Деи миновал свой полукруг по небосводу, и Валенсий вроде как даже не хотел с этим бороться, хотя и понимал, что его тоже зацепила магия мольфара, медленно погружая в сон. Да, комнаты Миринаэль были защищены оберегами, теми природными дарами, в которых была заключена магическая сила, и амулетами – камнями и атрибутами, которые в своих лаборатория создавали алхимики, но против магии жреца Культа они были слишком слабы. Уже на краю дремы некромант услышал, как в комнатах глухо падает уснувшая охрана, но это было уже неважно, поскольку… Нет, это было не просто сонное заклинание, это было навеивание, грезы о том, чтобы было дорого сердцу и приносило покой, теплый туман, который растворял в себе любое желание к сопротивлению, рождая мир глубинных, утаенных, но таких желаемых мечтаний.

– Идем, некромант, – властный голос мольфара болезненно выдернул его из собственного миража, в котором он, по колено проваливаясь в слепящий снег, шел по аркольнской ледяной пустыне, вглядываясь в родные шпили высокого замка на горизонте. Валенсий тряхнул головой, на минуту поддавшись порыву и желая, не медля, заставить мага вернуть эту иллюзию свободы, которая именно сейчас и не казалась такой уж иллюзией, но он быстро подавил в себе этот порыв, понимая, что виноват отнюдь не мольфар, а он сам, расслабившись и позволив магии жреца убаюкать его своим зазывным, умиротворяющим теплом, а после решительно последовал за мужчиной.

Завир и не ожидал, что вампир, связанный клятвой, будет указывать ему дорогу, да и не нуждался маг в этом, с помощью магии и так почувствовав, в какой комнате находится эльфийская принцесса. То, что он задумал, было… иным. Не так поступают мольфары. Так поступают родители. А для жрецов Культа не должно существовать родственных связей после того, как дитя мага обрело свою силу. Но это были уже далеко не те времена, когда заветы и правила ценились выше человеческих жизней, да и он уже несколько столетий не был Верховным жрецом, самого Культа, как такового, не было. Так стоит ли пыль прошлого того, чтобы обращать в прах будущее? Завир и сам не знал ответ на этот вопрос, толкая слегка скрипнувшую дверь в покои Миринаэль, но понимал, что прошлым жить нельзя, его нужно помнить, с ним необходимо считаться, оно в какой-то мере предопределяет будущее, но не определяет его, как не должен и человек, идя вперед, все время оборачиваться назад.

Валенсий ожидаемо не последовал за ним, замерев на пороге, впрочем, ему и без него не были нужны лишние глаза, хотя мольфар и не отрицал, что вампир имеет право увидеть то, что он собирался сделать. Миринаэль лежала на кровати на правом боку, сжимая в ослабевшей ладони уже пожелтевшие от пыли времени письма, которые были исписаны мелким, но аккуратным и педантичным женским почерком, впрочем, Завир пришел сюда не для того, чтобы искать информацию или устранять помеху на пути своего сына. Он пришел, чтобы сделать свой выбор и попробовать изменить судьбу.

Осторожно перевернув девушку на спину, Завир, сконцентрировав магию синего пламени в руках, возложил ладони эльфийке на живот и запел, тихим, красивым, бархатным голосом, вплетая в мелодию нити сильной, запретной магии.

Синий огонь струился по рукам Завира, и Валенсий был готов поклясться, что он никогда ещё не видел ничего более прекрасного, нежели дивный ореол магии вокруг мольфара. Он родился уже после того, как был изничтожен культ Великой Матери, да и сами вампиры не шибко почитали тех, для кого они были лишь одними из многих, детьми холодного арлега Лели, расой, которая поощряла рабство ради того, чтобы питаться и размножаться, в то время как мольфары-омеги могли дать им намного больше, но сам некромант уважал именно ту силу, которой владели жрецы. И вот сейчас он видел эту магию в действии, Валенсию даже казалось, что он видел не только свечение и движение губ Завира, но и какие-то символы, метки, знаки, которые, вырисовываясь из огня, проникали в тело Миринаэль, запечатлеваясь в нем навечно. Странные ощущения, будто мороз по коже, будто иголки в тело, будто шипы в плоть, но не боль, трепетно, сладко, мучительно, до дрожи и благоговения, пусть в затылке снова ныло, а сердце заходилось в бешеном ритме, грозясь своим мышечным напором проломить сталь грудной клетки. Без тела его душа не сможет существовать долго – да, но этот миг стоил того, чтобы рискнуть.

– Я изменил твою судьбу, Миринаэль из рода Алеанвир, – прошептал Завир, скользнув ладонями выше и убрав смоляную прядь с умиротворенного лица эльфийки, с некой нежностью и сожалением смотря на эти прекрасные черты, за которыми крылась темная душа. – Твои отпрыски не будут править Ассеей, потому что это право им не принадлежит.

Взгляд мольфара снова стал безучастным, словно только что он и не сочувствовал той, которая сама была заложницей, заложницей амбиций и пророчества своей матери, а Валенсий все так же стоял у порога и не мог поверить в то, что только что осознал. Получается, мольфар изменил судьбу Миринаэль, ту судьбу, которую своей дочери предрекла великая ведьма Дрииз-ан-Амаель, чьи предвещания славились своей точностью и неукоснительностью, но только что… Да, мольфар мог, Великая Мать даровала своим детям такую силу, но и плату за неё назначила слишком высокую.

Валенсий сделал робкий шаг вперед, отчаянно думая над тем, что он сейчас должен сказать жрецу, что он может ему сказать, как обратиться к нему с просьбой объяснить свой опрометчивый поступок, но Завир опередил его, посмотрев прямо в глаза с ответной, пусть и молчаливой просьбой. Некромант замер, понимая, что здесь, в этой комнате, их с мольфаром пути расходятся, в ответ на что Завир благодарно кивнул, а после, резко развернувшись, широким шагом покинул спальню принцессы, в напоминании о себе оставив лишь затихающий шелест тонкого плаща.

Как только за Завиром и некромантом закрылась дверь, Ян поднялся с места, слегка поведя плечами, чтобы размять затекшие мышцы. В Тартаре было проще. С дельтами было проще. Да и с императором, пусть он постоянно и провоцировал его на слабость, было проще, потому что Рхетт ставил перед ним цель, ставил цель перед собой, и шел к заведомо известным ему результатам всеми возможными путями, здесь же, в Аламуте, у Яна не было определенной цели, и он вновь оказался на распутье, чего определенно не стоило показывать никому, даже собственному родителю.

Реордэн, использовав узы крови, запер их с папой здесь, в этих комнатах, словно скот перед забоем, при этом уготовив им воистину низменную участь. Кровь Завира предприимчивый владыка, скорее всего, заполучил уже давно, ещё двадцать лет назад, когда мольфар впервые объявился в крепости с искренним желанием помочь, которое, несмотря на все благородные планы мага, обернулось трагедией, а вот его… Сомневался Ян в том, что Дэон пошел на подобное и тайком взял его кровь, но думать о том, что аль-шей мог заполучить её после их первой с альфой ночи, когда простыни сохранили на себе отпечаток его целомудрия, было ещё противнее. Но, похоже, Вилар старший не гнушался ничем в своих методах, и этим они с Рхеттом были очень похожи, вот только Реордэн думал на несколько шагов вперед, уже зная, какой результат устроит именно его, а Рхетт продумывал только один шаг, но в разных направлениях, при это все равно все сводя к тому, что он запланировал. Да, аль-шей был умен, мудр и хитер, но при этом он не учел одного – капля крови не в силах становить мольфара, который владел более глубокими знаниями, нежели любой другой жрец Культа.

По сути, он мог уйти хоть сейчас, пусть на это и пришлось бы потратить изрядную долю сил, но Ян не спешил с действиями, понимая, что в их распоряжении ещё целый круг Деи, в том числе и ночь, и это время не стоит использовать необдуманно и опрометчиво. К тому же, у Завира, похоже, были какие-то свои планы и виды относительно некроманта, пусть мольфар и сделал вид, что готов отречься от них, дабы не подставить под удар сына, но сам Ян чувствовал, что это важно для его папы, поэтому и пошел на сделку с некромантом. Да и этот Валенсий… что-то было в этом вампире – жаль, что он более не видел нити жизни существ – и именно это что-то, словно предчувствие необходимости, важности, значимости этой встречи, и заставило юношу, так сказать, сплясать под дудку некроманта, при этом оставив последние аккорды этой мелодии за собой.

Не стоило волноваться – так думал Ян, медленно, но резко меряя комнату размашистыми шагами, ведь за плечами Завира большой опыт, опыт власти, мудрости и осторожности, но юноша все равно волновался, понимая, что он никогда не сможет отречься от родственных связей даже во благо всего мира, тем более, если этот мир не достоин столь величественных жертв. Завир пошел к эльфийской принцессе, и Ян понимал, что они не светскую беседу будут вести, хотя именно это и было уделом каждого жреца, но, что замыслил родитель, так и осталось для него загадкой. Поэтому он волновался, поэтому несдержанно поглядывал на дверь, поэтому останавливался при каждом шорохе, поэтому был готов в любую минуту открыть портал и навсегда покинуть Аламут. Но песчинки падали на дно сосуда времени Числобога, а Завир так и не появлялся, более того, юный мольфар, скорее всего, из-за заклинания аль-шей не смог почувствовать нити магии папы, и от этого ожидание было ещё более томительным.

Впервые с того момента, как он вновь ступил под своды Аламута, Ян оказался предоставлен сам себе и мог спокойно подумать над всем, что тревожило его изнутри и сметало так необходимое ему сейчас самообладание, но думать не хотелось, потому что… потому что все мысли омеги вились вокруг Дэона и их сына. Да, пусть он и заявил, что этот малыш только его, пусть уже решил, что альфа никогда не узнает об их мальчике, но все равно частичка возлюбленного, где бы он ни был, навсегда останется с ним, особенно, если ребёнок будет похож на своего отца. Как бы больно ни было это признавать, но в чем-то он повторял судьбу своего папы, вот только, похоже, Севорд Торвальд искренне любил своего омегу и даже предал собственную страну, заплатив цену в свою жизнь, чтобы его любимый и сын жили. Конечно же, он не мог требовать от Дэона такой жертвы, но все же… все же и простить его не мог. Теперь не мог.

Он мог понять растерянность и недоверие со стороны альфы, ведь его запах действительно изменился, и Дэона, естественно, это насторожило, но в отношениях должно быть доверие, и, если бы Вилар хотел, если бы любил так же, как клялся в этом, он бы пришел к нему, поговорил бы с ним, попытался бы узнать и понять, подставил бы свое плечо, но мужчина не сделал этого, хотя Ян мог простить возлюбленному даже это. Да, мог и простил бы, если бы… если бы альфа не отдал его на потеху своему отцу, тем самым, как трус, молчаливо, стыдясь посмотреть ему в глаза, оборвал их связь, поставив именно тут точку, после которой он стал бы подстилкой аль-шей и сосудом для магически сильных детей. Омерзительно – вот как воспринимал все это омега и, конечно же, простить не мог, как и обещал альфе, пусть и любил. Теперь сын – смысл его жизни.

Едва слышные шаги в коридоре, приглушенные, вкрадчивые, медленные, но все равно слегка неосторожные, тяжеловатые, обрывистые, заставили Яна замереть посреди комнаты, прислушиваясь. Это точно был не Завир, он бы его почувствовал, узнал, распознал бы его поступь среди сотен других, но сомнений тоже не было – кто-то в столь поздний час пришел именно к нему, причем пришел явно не с разрешения или же повеления аль-шей.

Дверь отворилась бесшумно, плавно, рассекая воздух острыми углами, царапая ворсинки ковра и нерешительно замирая, зияя перед взором Риверса чернотой коридора восточной башни. Ян напрягся, когда из темноты, опасливо переступив порог, ему навстречу шагнула фигура, тоже замерев. Легкий хлопок двери, после которого сердце омеги пропустило удар, чтобы после с разрывающейся болью удариться о ребра. Огонек свечи пыхнул и потух. Холодный воздух растрепал багряные волосы мольфара. Взгляд встретился с взглядом. И ледяная синева глаз Яна в своей расширяющейся черноте зрачка таки не смогла сдержать волну вырвавшегося из глубин его души страха.

========== Глава 19. ==========

Наверное, за этот месяц он должен был уже привыкнуть к тишине и мимолетности происходящего, но, почему-то, не привык. Сейчас предыдущие двести лет его жизни казались омеге единым мигом, вспышкой, ярким светом, даже несмотря на то, что его путь воина был нелегким, обрывистым и ухабистым, но эти дни, недели, которые складывались в вереницу серого, однотипного бессмыслия, показались Ноэлю вечностью.

Трудно, будучи воином, смириться с тем, что твои собратья, подчиненные, друзья и возлюбленный каждый день рискуют своей жизнью, в то время как ты сам прикован к постели и слаб, как новорожденный. Трудно, будучи омегой, осознавать, что ты пустой, оскверненный, склеенный из осколков сосуд, который прекрасен лишь внешне, а внутри весь испещрен глубокими, ноющими тупой болью трещинами. Трудно, будучи супругом, смотреть своему альфе в глаза и видеть в них сожаление, страдание и вину, которые мешаются с нежностью, заботой и любовью, на которые ты больше не заслуживаешь. Трудно, но возможно идти дальше, хотя существование больше и не походит на прежнюю жизнь, а все приоритеты отныне сводятся к служению государству.

Ассасин не должен думать о том, чтобы оборвать свою жизнь с помощью шнурка или кинжала. Ассасин просто не имеет права об этом думать, и не только потому, что цена за столь низменный поступок очень высока, а и потому, что не пристало сильному воину поддаваться слабостям, даже если эти слабости рождены пламенем душевной боли. А Ноэль думал. Много раз. И каждый раз, уже отрешившись от всего сущего, собравшись с духом и приняв решение, замирал, понимая, что не может двинуться с места, что в песчинке от последнего шага его словно кто-то удерживает за руку, мягко сжимая пальцы на его запястье. Невероятно теплы пальцы. И такое знакомое, родное прикосновение.

Конечно же, Ноэль понимал, что он думает о подлых вещах, ведь, несмотря ни на что, Арт любит его и не собирается отказываться от него только потому, что какие-то там лекари, посоветовавшись, решили, что он больше не сможет понести, наоборот – он верит в то, что сила их с супругом чувств сможет преодолеть скверну, но все же… Он – омега, и он чувствовал, что лекари правы, и что ему уже никогда не познать счастье отцовства, а вот Арт… Альфа молод, красив, силен, завиден, как мужчина и воин, у него ещё вся жизнь впереди, и Ноэль боялся такого будущего. Любовь – да, но род Торвальдов не должен прекратить свое существование: этого, во-первых, не допустит аль-шей, а, во-вторых, он и сам понимал важность и для Арта, и для государства наследников, владеющих сущностью огня, – и именно поэтому омега не хотел обременять супруга своим существованием, бесплодным и бесцельным. Рано или поздно… по желанию Арта или же по велению аль-шей… неизбежно это или же станет следствием каких-то событий… но альфа оставит его, оставит ради здорового омеги, способного родить ему сыновей. Нет, он не сомневался в супруге, понимая, что этот миг настанет не сегодня и не завтра, что, возможно, пройдет не одно десятилетие или столетие, но исход все равно будет один – тихое одиночество, в котором Ноэль уже сейчас сходил с ума.

Да, омега не мог сказать, что его все бросили, потому что его навещали друзья, Арт каждую свободную минуту проводил вместе с ним, а Кьярд так и вообще хлопотал возле него и днем и ночью, но все это было не то. Все это было лишь временно и скоротечно. Все это не могло вернуть ему прежнюю жизнь… и ребёнка. Хотя, об этом Ноэль старался не думать.

Они с Артом не говорили о том, что их малыша больше нет, словно это был именно тот острый угол, зацепись за который, дальше пойти уже не сможешь, а каждый из них, глубоко в себе затаив боль утраты, желал двигаться вперед. Нельзя вот так, в единый миг, вычеркнуть из своей жизни маленькое существо, которое росло в тебе, капризничало, освобождая свою магию, и каждый день наполняло жизнь смыслом, и Ноэль не вычеркнул, но… но и думать об этом старался поменьше, понимая, что его боль граничит с сумасшествием, а ему нужен здравый рассудок, чтобы продолжать быть хотя бы воином.

Чуть повернув голову, Ноэль посмотрел на мирно сопящего Кьярда, который маленьким комочком свернулся на краю его широкой постели, отказываясь уходить до тех пор, пока его господин не уснул, но так и не пересилив дрему, которая не так давно таки сморила мальчишку. Удивительный омежка – вот как думал о своем маленьком друге Ноэль, рассматривая синюю, отливающую в холодных лучах Лели сапфировым, макушку, сильный, упрямый, слегка навязчивый, но, как оказалось, именно его забота, непоседливость и упорство помогало ему видеть все вокруг не серым и унылым, а в красках и лучах надежды. Возможно, и правда, стоило бы усыновить этого мальчика, тем более что в нем была искра сущности огня, да и, честно сказать, после того, как он узнал, какое именно заклинание применил Кьярд, пытаясь спасти их с Яном, ассасин слега недоумевал по тому поводу, почему же омежка не прошел первый круг испытания и не получил оружие из рук арлега Ассы. Впрочем, над этим у него будет время подумать, а сейчас раф-ри Торвальд просто не мог не воспользоваться моментом, словно чувствуя, что именно в эту ночь, когда ему благоволит сама холодноликая Лели, стоит, наконец, посмотреть своему страху в глаза.