Текст книги "Путь Ассы. Ян (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Покинув зал для совещаний, Арт некоторое время просто бродил по коридорам крепости, бесцельно и стараясь быть менее приметным. Двести лет жизни, быта и сражений. Двести лет привычного для любого ассасина уклада. Двести лет без сомнений и сожалений. Двести лет, чтоб теперь, на третей сотне, задуматься о том, что его путь воина был наполнен ошибками.

Род Торвальдов, сильнейших в Ассее магов огня, некогда был большим и могущественным настолько, что именно Торвальды много тысячелетий подряд за свои подвиги и деяния удостаивались титула аль-шей. Тогда Ассея была другой – так говорили те, кто уже заплел свой меч в ножнах, но ещё не был призван Ассой в свои сады. Ассасины не скрывали свое существование. На каждом материке, каждая раса, понимая важность деяний сыновей арлега Ассы, если не пособничала им в борьбе с Рассенами, то хотя бы не мешалась в их распри и битвы. Даже гордые драконы, в какой бы опале они ни находились, и как бы замкнут ни был их континент, открывали для воинов Ассеи свои морские порты и наземные порталы, не снисходительствуя к ним, но и понимая важность существования сыновей арлега Ассы. Но это все было ещё задолго до его рождения, в те времена, когда черное было черным, а белое – белым, сейчас же Арт ни о чем не мог судить с однозначной точностью, словно все вокруг стало серым.

Не то чтобы он преподносил силу и могущество Ассеи при Торвальдах и сетовал на правление Виларов, да и не сомневался он никогда в мудрости решений аль-шей, но неприятное чувство обманутости и неоправданного доверия все же скреблось внутри надоедливой кошкой, мешая собрать все свое былое хладнокровие.

Торвальды пали до того, как аль-шей стал Реордэн Вилар, но пали они не потому, что были слабы, а потому, что отдали всех себя во время кровопролитной ассы с Рассенами, которым удалось прорвать барьер в нескольких местах и прорваться в Ингард. Странной в этой ситуации была реакция драконов, каждый из которых защищал только свою вотчину, не заботясь о просторах материка, ведь охранить мир от демонов – это забота сыновей Ассы, так пусть будут так добры избавить их от этой черни. И ассасины избавили, сражаясь с отродьями очерненного злобой сердца арлега войны до последнего вздоха и последней капли крови, после чего по всей Ассеи девять дней не угасали погребальные костры по погибшим братьям. Тогда же пали почти все его предки, защищая наземный портал в Троару семьдесят три полных круга Деи и таки защитив его ценой собственных жизней. Да, именно так, по кровавой дорожке на трон из костей, Рхетт взошел на престол империи Тул.

Но, собственно, не об этом он думает, хотя, если судить по сути, то истоком сегодняшних событий можно считать именно эту битву на просторах Ингарда, после которой из всех Торвальдов выжили только два брата – омега и альфа. Арт не любил вспоминать прошлое своей семьи, пусть оно и было героичным, но сейчас, в эту ночь, когда полный диск Лели мерцал каким-то непривычным, лазуревым ореолом, Арт не мог уснуть, словно что-то, до боли и холодного отчаянья, тяготило его сердце. Хотя, четвертый даи знал, отчего так горько на душе и так тоскливо на сердце, но отгораживался от этих чувств, которые не подобали ассасину и альфе.

Он был последним в своем роде. Так уж сложилось, что его папа-омега не вернулся с задания, как не вернулся, почти двести лет спустя, и его дядя. Да, это теперь он знал, что же произошло на самом деле, что Севорд Торвальд пал не от меча Рассена, защищая своего аль-шей, а был лично казнен владыкой за предательство и связь с мольфаром. Фактически, Севорд Торвальд – изменник, имя которого недостойно того, чтобы его произносили вслух, но после исчезновения папы дядя заменил ему родителей, тем более что своего отца он не знал, поговаривали, что это был даже не ассеец, и поэтому Арт не мог так просто, одним махом, вычеркнуть из своего сердца того, с кого он брал пример всю жизнь… как теперь не мог вычеркнуть и Яна Риверса.

Кто бы мог подумать, что мольфар окажется его кузеном, но даже не это удивляло и волновало альфу, а то, что ради этого мальчишки, ради того, из-за кого он потерял сына и едва не утратил супруга, ради того, кто бежал и теперь скрывался неизвестно где, он готов был на любые поступки, даже те, которые не соответствовали приказам аль-шей. Может, Арт и убеждал бы себя в том, что мальчишка ему нужен только потому, что он – Торвальд, один из тех, кто может продолжить существование рода огненных магов Ассеи, но… но, на самом деле, что и заставило матерого воина на некоторое время уединиться, чувствовал он к этому омеге что-то родное, что и заставляло альфу, как главу семьи Торвальд, в бессильной злобе сжимать кулаки, когда аль-шей выносил свой приговор его брату.

Арт остановился возле окна, заложив руки за спину и подняв голову, словно в звездном небе пытался увидеть хоть какой-то знак от арлегов, что в его помыслах нет отступничества, хотя… а чего, собственно, он ожидал? Что сразу же, как только он решит приложить все усилия для того, чтобы Яна не нашли, его разразит гром? Что арлег Асса накажет его за своеволие и непокорность? Что он тут же, не сходя с места, превратится в прах? Все это предрассудки – вот что понял Арт, чувствуя на своем лице скольжение холодных серебристых лучей Лели. Всего лишь способ держать в узде массы, осуществлять контроль и править – похоже, Ассея ничем не отличалась от любого другого государства, разве что её воины все ещё не позабыли о том, что такое честь и преданность. Впрочем, мысли альфы сейчас занимало не само государство, а Ян Риверс.

Где он? Удалось ли мальчишке скрыться? Достаточно ли у этого хрупкого омежки сил, чтобы затаиться хотя бы на первое время, пока поисковая волна не сменится более обыденными делами? Увидятся ли они ещё когда-нибудь? Удастся ли ему, прямому исполнителю приказа аль-шей, сделать все возможное для того, чтобы сохранить брату и жизнь, и честь? Много вопросов, но почему-то никто не мог дать на них ответы, хотя раньше, буквально ещё пару дней назад, все было намного проще, точнее, подобные вопросы даже не возникли бы в его голове, потому что… потому что был прав Ян, когда сказал, что видеть и зреть это не одно и то же.

Глубоко выдохнув, Арт резко развернулся на каблуках и направился в центральную часть крепость, чувствуя, что не только он этой ночью не может уснуть, будто весь Аламут замер в тоскливом беспокойстве, освещенный все тем же, обрамленным лазуревым ореолом, холодным диском Лели. Нужно было навестить супруга, который после встречи с Яном и допроса у Иллисия отправился в отведенные ему в крепости комнаты, но даже после того, как угроза от его омеги была отведена, альфа все равно не находил себе места. С Ноэлем тоже что-то было не так, но все же, вопреки ощущению, Арт не торопился к возлюбленному, понимая, что тому нужно время. Для чего? Трудно сказать. Возможно, чтобы тоже принять какие-то решения.

Толкнув дверь и водя в комнату Ноэля, Арт сперва прищурился, поскольку после полутемных прохладных коридоров крепости в помещении оказалось неприятно светло и даже слегка душно, хотя это и не был тот воздух, который остается в наглухо запертой комнате с множеством свеч. Это был жар магии.

– Ноэль… – прошептал и нахмурился, не веря в то, что видит своего супруга, облаченного в его боевые доспехи, особые доспехи, которые отличались от традиционного обмундирования ассасина, доспехи, которые достались ему в наследие от отца-эльфа и были выкованы лучшими магами-мастерами Южной Троары специально для носителей искры магии всего сущего. Легкая броня, которая не обременяла и не отяжеляла тело во время битвы, была испещрена эльфийскими рунами, которые окружали носителя доспехов дополнительной магической защитой. Перчатки из кожи какого-то особого зверя, который водился только в южнотроарских горах, единственных горах на всем материке, которые простирались из севера на юг вдоль западного побережья, и в глубинах которых жил этот зверь, промышляя ночной охотой и стараясь не пересекаться с иными живыми существами. Сапоги из кожи того же зверя, которого эльфы называют нимравид. И, конечно же, меч. Особый меч Ноэля, который весь этот месяц так и пролежал в ножнах, словно воин собирался заплести его и больше никогда не обнажать.

– Я решил, Арт, – омега обернулся, неловко поведя плечами, которые отвыкли не столько от тяжести, а от боевого облачения в принципе. – Я возвращаюсь на свою пограничную заставу, – в его глазах, и правда, была решимость, а голос звучал твердо и уверенно, но альфа почему-то не верил в эту напускную настоятельность, словно омега пытался сбежать не только из крепости или от него, но и от всего мира в целом.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – вместо каких-либо уговоров, расспросов или же заверений спросил Арт, делая несколько шагов вперед. Чем было продиктовано решение супруга, он понимал и так, все это отражалось в бездонно-голубых глазах его возлюбленного, но не это волновало воина, по крайней мере, не то, что омега собирался вернуться к исполнению своих прямых обязанностей, а то, что было у него на душе, что тяготило его сердце, что заставляло светлые брови его прекрасного омеги задумчиво сходиться на переносице.

– Он исцелил меня, Арт! – сорвался, пусть всего на несколько песчинок, но и этого было достаточно, чтобы острая боль снова пронзила сердце, но боль не физическая, а та, которую Ян называл душевной, которая не наносит видимых ран, но, порой, может убить одним лишь уколом. – Не тело – душу! Хотел, чтобы я забыл боль утраты! Это несправедливо! – выдохнул и пришел в себя, чувствуя, что капельки слез так и не сорвались с его ресниц, хотя глаза все же предательски блестели, и это, наверное, выглядело комично: плачущий воин в броне – жалкое зрелище. – Не справедливо по отношению к Яну тоже.

– Значит, ты не убегаешь, – Арт не спрашивал, он уже знал, для чего и почему супруг хочет уйти на границу, хотя сомневался в том, что Ян мог вновь вернуться к Рхетту. – Хочешь найти его, да?

– Нет, – полуэльф шмыгнул носом и покосился на супруга, который все ещё стоял в паре шагов от него в то время, когда омеге хотело ощутить его объятия. Впрочем, это снова был всего лишь миг слабости – непростительной и недопустимой.

– Хочу сделать так, чтобы его никто не нашел, – Ноэль выразительно посмотрел на возлюбленного, – даже ты.

– Отчего? – Арт изумленно приподнял бровь и таки подошел к супругу, чуть наклоняясь так, чтобы видеть его глаза, которые омега спешно скрыл за густым обрамлением ресниц, отводя взгляд.

– От кого, – пробубнив, поправил альфу Ноэль, а после, немного покусав нижнюю губу, все-таки приподнялся на носочках и, на пару песчинок Числобога накрыв их щитом Ирия, что-то шепнул супругу на ухо, сразу же отстраняясь и снимая полог.

– Ноэль, но так нельзя… – озадачено пробормотал Арт, даже не зная, какое решение в подобной ситуации может быть правильным.

– Ян так решил, – категорично ответил омега, сузив глаза, – и я сделаю все от меня зависящее, чтобы под своды Аламута больше никогда не ступила нога мольфара.

– Хорошо, – альфа снова видел перед собой своего воинственного полуэльфа, которого он так долго добивался и укрощал, которого любил до собственнического безумия и с которым хотел разделить не только годы и сражения, но и вечность в садах Ассы, и который сейчас поступил очень мудро, высказавшись так, что истинную суть сказанного понял только он. – Но я пойду с тобой.

– Зачем? – сразу же вспыхнул омега, недоверчиво поглядывая на супруга. – Хочешь прикрывать мою спину? Или же тебе надоела компания аль-ди и Брьянта?

– Просто хочу быть рядом, – обнял супруга и вдохнул его запах, тут же улыбнувшись в светлую макушку.

– Ну, что опять? – проворчал омега, тем не менее, осторожно обнимая альфу и ложа голову ему на плечо.

– Ничего, – Арт фыркнул, а после, медленно наступая, вынудил супруга подойти к кровати и опуститься на неё, – просто, как говорят люди, перед дорожкой нужно присесть.

– Присесть, а не полежать! – возмутился Ноэль. – И уж тем более не снимать перед выходом одежду! – только его супруг знал, как обращаться с эльфийскими доспехами, чем и пользовался сейчас, уже отшвыривая сапоги в разные углы комнаты и шепча тонкое, как паутина, заклинание.

– Ну, так и мы не совсем люди, – уже на ухо возлюбленному прошептал Арт, чувствуя, как под его руками крепкий металл превращается в тонкий шелк, нежно скользнувший с плеча его супруга и лишь отдаленно слыша, как осторожно прикрыли входную дверь.

Кьярд шмыгнул носом и, ещё раз проверив надежность пусть и слабого, но довольно полезного заклинания, которое он наложил на двери спальни раф-ри Торвальда, медленно побрел по коридору, понимая, что, похоже, Ноэль больше в его услугах не нуждается, а господина Яна нет в крепости – значит, снова на кухню. Губы мальчика озарила легкая улыбка – может, и его судьба ещё совершенно не определена.

========== Глава 22. ==========

Она, смешав в себе древние крови воина и чародейки, имела в своем распоряжении, как говорили придворные, непростительно великолепную красоту, завидуя ей и ей же восхищаясь. Миринаэль это знала и этим пользовалась, умело подчеркивая свою природную притягательность дорогими нарядами, искусными украшениями и натуральными красками, при этом не видя ничего зазорного в том, чтобы ради достижения своих целей делать ставку именно на внешние данные, потому что внешность – этой единственное, что было исконно её.

Одна из восьми детей величественного Алеанвира, о котором поговаривали, что он был зачат в утробе своей матери-беты не предыдущим императором Морнэмиром ІІ, а самим арлегом, правда, после мнения расходились, ибо кое-кто поговаривал о родстве с самим Тьярогом, а злые языки шептались о том, что это был святоруский божок, с которым наложница заключила договор, продав душу, чтобы отомстить за свою неволю. Впрочем, как бы там ни было, это не отметало тот факт, что она была «одной из», более того, женщиной, а жены и дочери титулы своих мужей и отцов не унаследуют, не претендуют на главенство Дома или же имперский трон и уж тем более их не унаследуют дочери от аркольнской ведьмы, которая была сожжена на солнце за предательство. А Миринаэль всегда хотелось власти, но не легитимной, а той, теневой, которая, зачастую, дает большее могущество, нежели трон и корона.

Было это следствием нравоучений её матушки или же жажда к власти была у неё самой в крови, для Миринаэль не имело никакого значения. Ей просто было тесно. Тесно в тех рамках, в которых жило общество дроу. Тесно в замке императора среди его жен, их отпрысков и законных наследников. Тесно рядом с сыновьями аристократов и глав Домов, для которых она, в первую очередь, была пусть и не наследной, но все-таки принцессой, после уже красивой девушкой и только потом, и то, очень редко – личностью, при этом не учитывая то, что для отца она – пустое место, просто, как мужчина чести, Алеанвир не отрекся от ребёнка, которого был вынужден зачать. Да, Миринаэль понимала, что она далеко не талантлива, умна и сильна как её отец, что сражения и переговоры – не её удел, что правительницей, той, на которой лежит ответственность за все государство, ей не быть, но ведь руководить можно и иным способом, оставаясь в тени своего величественно мужа, но при этом удерживая бразды правления в своих руках. И это было реальностью.

Естественно, полагаться только на пророчество матери и связанного с ней рабским договором некроманта, который предаст её при первом же удобном случае, Миринаэль не собиралась, постепенно, изо дня в день, тщательно присматривая и проверяя каждого, кто был вхож в круг её общения, и осторожно подыскивая себе помощников и пособников, тех, кто будет подле будущей аль-шейхани. Да, к своей судьбе и участи Миринаэль готовилась заранее, поэтому и не была удивлена, когда отец уведомил её о помолвке с сыном владыки Ассеи.

Прибыв в Аламут, Миринаэль своей тактике, которая, к слову, никогда её не подводила, не изменила, пусть это и было примитивно и бесхитростно, но все же, прожив два века, эльфийка уже знала цену восхищенным взглядам, которые сопровождали её всегда и везде, особенно здесь, в мрачном оплоте воинов, которых интересуют только мужчины, причем ещё и текущие. Конечно же, Миринаэль не могла отрицать тот факт, что ассасины-альфы более чем привлекательны, от них, можно так сказать, веет силой и притягательностью, у них красивые тела и мужественные взгляды, а так же магия, пусть сама эльфийка и не владела Даром, но это ещё не означало, что она его не чувствовала, а вот омеги… нет, этих псевдомужчин она презирала, пусть в Аламуте и приходилось учтиво улыбаться в ответ на их манерный щебет.

Сами ассасины называли своих омег воинами, считая, что те сражаются наравне с ними, видя в них равных себе, говоря о них, как о достойных, принимая их в свои семьи на вольных правах и едва ли не преподнося их на пьедестал за то, что они рожают детей, но при всем при этом Миринаэль видела скрытую ото всех истину, которую так скрупулезно берегли сыны Ассы. Ни один мужчина не оставит омегу прикрывать свой тыл, ни один командир не бросит на передовую омег, ни один альфа Ассеи, выбирая между собственной жизнью и жизнью омеги, не сделает выбор в свою пользу, и это делало могучих воинов беззащитными в те моменты, когда дело касалось омег. Впрочем, все это было следствием того, что омеги имели над альфами власть, используя свой особый запах и течки, чтобы диктовать условия, и именно за это, за то, что эти мужчины, обладая силой и магией, в своих методах обустройства жизни и достижения целей уподоблялись женщинам, Миринаэль и презирала омег.

Но все же, как бы там ни было, принимая устои той страны, в которой ей суждено было стать владычицей, аль-шейхани, Миринаэль готова была терпеть даже омег в постели собственного мужа, тем более что сам Дэон Вилар был нужен ей исключительно для того, чтобы исполнить пророчество своей матери – родить наследника и властвовать в Ассее, но одна случайная встреча, которая осталась незамеченной хрупким омежкой, в корне изменила её планы.

Это определенно не была ревность, точнее, эта была не та ревность, когда двое соперничают за одного, а та, когда понимаешь, что чем-то уступаешь конкуренту и готов расшибить кулаки до костей, но таки доказать свое превосходство. Никогда ещё Миринаэль не чувствовала себя настолько оскорбленной, униженной и одинокой, и даже измывательства над покорным некромантом не смягчали её гнев, поскольку она понимала, что Ян Риверс превосходит её, осознавала напускность и условность их с Дэоном помолвки, и истинность, искренность, неподдельность того, что связывало альфу и омегу, и при этом не видела в этом мальчишке ничего такого, что бы могло затмить её, и именно поэтому завоевание Вилара стало не только целью, но и делом чести.

Ян Риверс был заурядным. Обычным, как моль, хотя, да, волосы у него были яркими. Но в волосах ли дело? Что он, птенец, мог противопоставить ей? Той, которой были известны все способы и методы соблазнения, в то время как он сам смущался и краснел даже от банального прикосновения? Чем этот омега, кроме своей текущей дырки, мог удержать альфу подле себя, если от него за версту разило миссионерством, привитым консерватизмом и строгими рамками в сексе в то время, когда мужчина – это зверь, хищник, которому нравится каждый раз охотиться на новую добычу? Чем таким обладал Ян Риверс, чего не было у неё? Почему этот мальчишка, только появившись в крепости, сразу же стал если не всеобщим любимцем, то объектом для умиления точно, а она – словно затворница в своих комнатах, и только кучка жалких омег вилась вокруг неё, пытаясь снискать расположение будущей правительницы?

В такие моменты Миринаэль хотелось надрывно рассмеяться в эти до тупости смазливые личики тех, кто был ассасином, но не был воином, потому что, даже несмотря на то, что тогда Ян Риверс был обычным, человеческим омегой, она, долгоживущая эльфийка, принцесса, проигрывала ему и теряла свое положение настолько стремительно, что ситуация казалась уже необратимой. Хотелось задушить мальца собственными руками. Вырвать его сердце и скормить его псам. Обрушить на его душу такое сильное проклятие, чтобы он вечность корчился в кольцах огня Преисподней. И все равно даже это не приуменьшило бы то чувство унижения, с которым она жила все эти месяцы. А после… после омегу выкрали Рассены, и Миринаэль воспряла духом, бросив все свои силы на то, чтобы очаровать Дэона, и, к слову, достигнув весомых результатов. Фактически, альфа был у неё в руках, но… но снова вмешался этом мальчишка, Ян Риверс, на этот раз уже имея в своих руках несколько козырей: и папочку-мага, и родословную мольфара.

Казалось, битва уже проиграна, причем с треском и полным разгромом, с позором, с которым эльфийской принцессе предстояло вернуться в Савасаадре и предстать пред очи своего величественного родителя, который этого самого позора не прощает, но Дрииз-ан-Амаель никогда не ошибалась в своих пророчествах, не ошиблась аркольнская ведьма и на этот раз. Ян Риверс приглянулся самому аль-шей, точнее, владыка Ассеи позарился на магию мольфара и его омежью задницу, тем самым убрав мальчишку с её путь. Впрочем, похоже, омега и сам не особо рвался к своему альфе, по поводу чего по крепости бродило много сплетен, главной из которых была та, что возлюбленный Дэона – шпион и любовник самого императора Тул.

Верила ли этим слухам Миринаэль? Да ей было все равно, пусть этот мальчишка был хоть самим демонским императором, главное, а об этом тоже уже шептались по всем углам, что Дэон отказался от омеги, передав эстафету в постели с мальчишкой своему отцу. Все-таки от этих глупых течных созданий была польза – по крайней мере, слухом они обладали отменным, а языки у них, определённо, были без костей, даже некромант не подкачал и все сделал как надо, так что последние шаги к трону Ассеи оставались исключительно за ней.

Среди этих блеклых, серых, хмурых стен и её воинов она выглядела слишком ярко, чтобы не привлекать к себе внимания и не замечать, как на неё смотрят другие альфы, но Миринаэль только улыбалась в ответ на эти заинтересованные взгляды, понимая, что не так-то уж и сложно будет снискать расположение подчиненных её будущего мужа. Да, её ярко-алое платье, бархатное, с тугим корсетом, который подчеркивал высокую грудь, с широкими рукавами, которые атласными волнами расширялись от локтей, с плетением черного кружева придавало ей магической притягательности, но дело было не только в платье, а и в тех женских секретах, которым её так усердно обучала матушка.

Для того чтобы заполучить мужчину, уложить его в свою постель и привязать к себе, не нужно быть красавицей или же обладать какими-то особенным качествами, достаточно просто знать, как, когда и с чем подступиться к этому мужчине, чтобы после властвовать над его телом, душой и помыслами. И такой случай ей представился, поэтому Миринаэль просто не могла упустить его, понимая, что, иначе, исполнение пророчества её матери может растянуться на долгие годы, а ей уже сейчас хотелось занять то место, для которого она была рождена.

Омегу похитили. Альфа был в растерянности, в замешательстве, в горе, терзаемый и снедаемый, готовый на опрометчивость, которую так не одобрял аль-шей, и именно в этот момент настал её час. Сперва Дэон отказывался от её помощи, не искал утешения в разговорах с ней и уж тем более не стремился оказаться в её объятиях, но Миринаэль знала цену терпению, она уже её познала за эти двести лет ожидания в притворстве, тем более что мужчина – это тот же ручной зверек, просто для его приручения нужно больше сил, настойчивости и хитрости.

Первый шаг – это ни к чему не обязывающая беседа. Она пришла в комнаты к Дэону через несколько дней после похищения омеги и просто предложила свое общество, не вынуждая альфу говорить о себе, не требуя, чтобы тот разделил с ней свою боль и свои страхи, не провоцируя на откровенность, начав с того, что, определенно, было интересно ассасину – с предназначения сынов Ассы и их войне с дельтами. Конечно же, она готовилась к беседам на подобные темы, читала, расспрашивала, пополняла свои знания, потому что понимала, что аль-ди не будет воспринимать её как равную, если она будет недалека и глупа. Дэон отвечал ей сухо и сдержанно, скорее, из-за учтивости и уважения, но он отвечал, и на тот момент даже это было большим достижением, которое эльфийка восприняла как подспорье для дальнейших, более настойчивых действий.

Шаг второй – доверие. Нелегко – да, но и не невозможно, тем более что, несмотря на вспыльчивость своего характера и жадность собственных стремлений, Миринаэль была неплохой актеркой и осознавала уникальность и важность представившегося ей момента. Дэон был один, в кои-то веки, потому что до нападения Рассенов альфу постоянно окружали те, к чьему мнению он прислушивался практически безоговорочно, и чьи потребности ставил выше своих.

Мальчишка был похищен – альфе не было о ком заботиться и кого оберегать, не было подле того, кому он, за закрытыми дверьми спальни, мог рассказать то, что на самом деле было у него на душе, не было отрады в виде омежих объятий, не было разрядки – физической, моральной, эмоциональной. Даи Торвальд отправился на пограничную заставу вместо своего супруга, а раф-ри Кроуд метался между долгом ассасина и обязанностями сына, значит, рядом с Дэоном не было тех, с кем он мог поговорить как воин, ассасин, мужчина, подле него не было надежного человека, тех, кто нога в ногу, бок о бок, спина к спине, были с ним, фактически, с самого рождения, а это выбивает из колеи. Альфа был одинок и растерян, но не мог позволить себе дать слабину, потому что слабость для ассасина, аль-ди уж тем более, это, в первую очередь, пятно на репутацию и статус.

Конечно же, доверие не возникает на пустом месте, тем более Миринаэль понимала, что, как дроу, представителю иной расы, чуждому человеку, о котором Вилар мог судить только исходя из рассказов самой эльфийки, ассасин, определенно, не станет доверять даже по прошествии сотни лет. Но полное и безоговорочное доверие Миринаэль и не было нужно, всего лишь росточек, маленькая искорка благосклонности, и уже этого было бы достаточно, чтобы приступить к шагу номер три. И эта искорка вспыхнула, замерцав слабым огоньком надежды, когда Дэон сперва очень осторожно, уклончиво, будто проверяя и перепроверяя одновременно, начал говорить с ней не только на темы общие и обобщенные, но и о себе, постепенно раскрываясь перед ней как человек. Нет, друга он в ней, конечно же, не увидел, но и статуса благодарного и понимающего слушателя было достаточно, чтобы приступить к более решительным и рискованным действиям.

Альфы реагируют на запахи омег – это закон не только Даарии, но и Ассеи, пусть ассасины, бывает, и сочетаются браком с женщинами, но все же, изначально, их создавали как две половинки одного целого, поэтому Миринаэль, делая третий шаг навстречу своей мечте, не могла не учесть и этот аспект. Ароматная вода, разновидностей которой у неё было в изобилии, и в подметки не годилась истинно-омежьему запаху, тем более запаху омеги в течку, но Миринаэль было что противопоставить и этому, ведь не зря же она была единственной дочерью могущественной аркольнской ведьмы.

Те невежды, которые, за гроши купив у торговца побрякушками и безделушками мутный пузырек, считают, что им в руки попал, так называемый, любовный эликсир, глубоко заблуждаются, принимая слабую настойку, например, на базилике или же кориандре за напиток, который дарует им власть над объектом их страсти. Настоящий эликсир любви на базаре или в затхлой лавке не купишь, он слишком ценен и опасен, чтобы вот так, просто, переходить из рук в руки для его использования каждой второй женщиной или омегой. Секрет любовного эликсира – бесценен, и очень немногие знают настоящий рецепт приготовления зелья, способного не помутить разум, а проникнуть в душу человека, вынудив его зреть даже в старой нищенке, тело которой покрыто струпом и язвами, образец королевской красоты. Любовный эликсир – это магия в чистом виде, сильная магия, которой некогда в совершенстве владела Дрииз-ан-Амаель.

С недавних пор Дэон обосновался в покоях некогда принадлежавших его матери, и было в этом что-то неприятное. Нет, переступая порог гостевой, Миринаэль не ощущала себя дискомфортно или же неуютно, если, конечно же, не обращать внимания на то, что обстановка комнат сама по себе была мрачной, но все же, иногда, у эльфийки возникало такое ощущение, будто за ней наблюдают, причем пристальным, изучающим, слегка насмешливым взглядом, от которого кожа покрывалась ознобом. Вот и сейчас, даже несмотря на то, что альфа встретил её молчаливым кивком, в котором не было и тени раздражения или же недовольства, Миринаэль почувствовала себя так, будто что-то холодное и липкое, словно змеи, скользнуло по её телу, и почему-то в воздухе она учуяла до отвратности сладкий запах – кто-то в стенах Аламута пролил кровь.

– Добрый вечер, аль-ди, – она всегда начинала разговор с приветствия, но не только потому, что это правило приличия и этикета, а и потому, что от того, как и в каком тоне ей отвечал альфа, зависела и линия её поведения. Сегодня Вилар просто кивнул, сидя за грубым, лишенным изысканности, круглым столом на не менее жестком и неудобном стуле. Миринаэль, ещё впервые оказавшись в покоях бывшей аль-шейхани, сразу же заметила, что они пустовали и обставили их для аль-ди на скорую руку, с претензиями на минимальное удобство, в которых одиночество, замкнутость и аскетизм альфы, казалось, въелись в стены, но сегодня здесь было как-то по-особенному хмуро и холодно, словно и не были освещены и согреты комнаты пламенем свечей и камина.

– Устали сегодня? – присела на стул, улыбнувшись, хотя была готова проклинать эти казематские условия, в которых даже толщина бархата её платья не смягчала жесткость грубо-сколоченных стульев, и посмотрела на альфу… а он в ответ на неё – нет. Никакой реакции, будто ещё один, такой же грубый и неотесанный, такой же навязанный потому, что нужно, такой же необходимый, как результат устоявшихся правил, предмет мебели, даже глаза в сторону отведены, а черные волосы скрывают половину лица.

– Скорее, пресытился, – отстранен и не смотрит. Голые плечи прикрыты шалью, явно не мужской – слишком утонченная, легкая, обволакивающая поджарое тело с узлами мышц. Скорее всего, та-кемский кашемир или же южнотроарская ангора, причем насыщенного цвета морской волны. Совершенно не идет к его светлой коже и темными волосам и уж тем более отвратительно смотрится в сочетании с зелеными глазами. И все же… Подарок? Определенно, в Ассее такие ткани даже не продают ввиду их непрактичности, но этот подарок явно был не подношением для аль-ди, а, наоборот, должен был стать знаком примирения.