Текст книги "Право голодных (СИ)"
Автор книги: Ks_dracosha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
Рядом с ним она светилась.
Он хотел на неё смотреть.
В их первый день они, естественно, не сделали никакой доклад, и утром, спешно собираясь в универ, Дженни забыла у него свои книжки. Он прогуливал, отец пригласил на завтрак, и пропускать это мероприятие не хотелось, чтобы не лишаться денег.
Вернувшись со встречи, как всегда раздосадованный и уставший, он наткнулся взглядом на учебники, вспомнил библиотеку, и то, как она пообещала его любить. Губы Тэхёна, сами, не подчиняясь приказам, растянулись в маленькой, едва заметной, но очень искренней улыбке.
Он провёл почти целый день, отмечая моменты, которые могли бы ей пригодится, а потом поискал статьи в интернете по теме доклада.
«Это всё потому что я пообещал», – оправдывался он.
Проблема была в том, что обычно Тэхён абсолютно наплевательски относился к собственным обещаниям.
Дженни снова пришла к нему на следующий день и, увидев объём проделанной работы, засветилась, как лампочка на 200 ватт. Она не пыталась сдержать улыбку, не пыталась вести себя сдержанно и благоразумно, как раньше. Она, словно героиня шекспировской пьесы, прижала руки к груди и поблагодарила его, глядя прямо в глаза.
Она улыбалась, когда Тэхён готовил завтрак, то немногое, что у него неплохо получалось, – омлет с сыром и помидорами. Помидоры, правда, пригорели и приобрели не слишком приятный горький привкус, но Дженни съела всю тарелку и даже наложила себе добавку.
Они сидели за его столом, и она подогнула под себя ногу, положила голову на острую коленку. Тэхён подумал, что в его семье за такое бы, как минимум, оставили без обеда, чтобы неповадно было так некультурно себя вести, а она ничего, отделяет ножом кусочки омлета, аккуратно накалывает их на вилку, обязательно добавляя помидор, подносит ко рту. Прожёвывает тщательно. Проглатывает. Повторяет эту маленькую цепочку действий из раза в раз.
– Очень вкусно, – говорила она, и закрывала глаза, и щурилась от удовольствия.
Тэхён искал подвох.
Она лежала в его кровати, и во сне у неё тревожно билась жилка на виске. А ещё веки были все опутаны ниточками голубых вен, и от того сами они казались недостаточной защитой, словно рисовая бумага, тонкие и нежные. Он рассматривал переплетения её вен, когда Дженни открыла глаза. Она не испугалась, не удивилась, а улыбнулась сонно и сладко, и хрипло, не проговаривая буквы, спросила:
– Что такое?
Тэхён не нашёлся, что ей ответить.
Он дотрагивался до её кожи, гладкой и тёплой, и только нос вечно был холодным, как у кошки. И Дженни следовала за его рукой – щека, скула, ухо, и прикрывала глаза, и он снова наблюдал за тем, как её глазные яблоки делают оборот под тонкой, едва не просвечивающей кожей.
Тэхён хотел найти в ней фальшь.
Каждый раз, когда у них совпадали пары, а происходило это нечасто, раза два в неделю, она улыбалась, и рука её тянулась, чтобы помахать ему. Он – странник, прошедший долгий и тяжёлый путь. А она – та, что его ждала, та, что за него молилась.
Тэхён иногда специально шёл не к её парте, а к своим друзьям, и тогда улыбка, словно засунутое в микроволновку сливочное масло, сползала с её лица, и оставались только дежурно приподнятые на три градуса красные губы. Никаких фейерверков.
Он всегда возвращался к ней, чтобы понаблюдать за тем, как смешливо сморщится нос, как мягко она пожурит его за то, что он вновь пришёл впритык к началу лекции, как пододвинет к нему заранее выдернутые из собственной тетради листочки.
Она учила его пользоваться купонами. Закачала ему на телефон миллион приложений, слала ему сообщения о том, что сегодня в его любимой пиццерии акция – две большие пиццы по цене одной, и он говорил ей, что никогда столько не съест, и она соглашалась, что не поделиться таким богатством будет немилосердно. И он ехал к ней домой, она выбегала к нему – сияющая и восторженная, и они покупали пиццы по скидкам, в которых он не нуждался.
Однажды, когда они стояли у прилавка только открывшейся кофейни, у Дженни не загружалось приложение, и она просила продавщицу подождать, потому что хотела отсканировать штрихкод на бесплатное пирожное. За ними толпилось несколько парочек, и от того, как долго они делали заказ, сзади раздался ропот и недовольный шёпот.
– Да сколько можно, – недовольно цыкнула какая-то девушка.
– Копаются и копаются, – поддержал её парень.
Тэхёну было всё равно, но он заметил, как судорожно Дженни начала обновлять страницу, как покраснели её уши, как в беспокойстве сморщился лоб.
– Я так заплачу, – Тэхён приложил карту к считывателю, боковым зрением увидел, как Дженни растерянно на него посмотрела.
Он всучил ей в руки тарелку, легонько подтолкнул к столику.
– Иди, я дождусь напитков.
Он облокотился о стойку, уставился на торопливую парочку. Тэхён знал, каким неприятным и тяжёлым может быть его взгляд, даже отца иногда пронимало. Этому взгляду его научила клиника. Он как-то сразу понял, что искать там друзей – гиблое дело, но люди бесконечной чередой подходили к новенькому, хотели узнать, за что он тут, кто с ним так поступил и нет ли у него с собой стаффа.
Тэхён, заторможенный и уставший от постоянных процедур, с помощью которых из него вымывали всю дрянь, вспомнил вдруг своего кумира детства, и всем, кто подходил к нему, чтобы они не спрашивали, с какими бы просьбами не обращались, отвечал одно и тоже: «Отойди, ты заслоняешь мне солнце». Учитывая, что на улицу его тогда особо не выпускали, его быстро окрестили сумасшедшим, и он, уже не говоря не слова, просто провожал возможных собеседников насупленным взглядом.
Тогда же Тэхён потребовал у Чонгука свою любимую книгу детства – «Мифы Древней Греции». Друг, когда пришёл его навестить, долго хохотал, вспоминая, как Тэхён пару месяцев в начальной школе сыпал цитатами Диогена, и намеревался отказаться от чашек, тарелок и других столовых приборов, чтобы уйти в аскезу.
Тэхёну тогда было лет семь, и Диоген показался ему кем-то вроде рок-звезды, только ещё круче. Он доводил родителей до нервных срывов, а братьев до приступов гомерического хохота, когда отказывался пользоваться вилками, и хлебал суп, будто собака, а рис и курицу ел руками. Апогеем бунта стало то, что он плюнул в лицо мальчишке, который сказал, что он похож на безумца, и родителей вызвали в школу, а также предложили посетить семейного психолога.
Мама от психолога отказалась. Просто, когда Тэхён вернулся домой с дополнительных занятий, увидел, что все его игрушки и книжки собраны в огромные коробки, запечатаны и заклеены скотчем.
– Что ты наделала? – Завопил мальчик.
– Раз уж ты у нас такой уникальный и хочешь жить по минимализму, – мама скривила губы, будто произнесла ругательство, – я тебя поддержу. Только игрушки – это явное излишество. Я оставила у тебя в комнате только кровать, два комплекта нижнего белья и письменный стол, чтобы делать уроки. Если захочешь спать на голом полу, сообщи, я позвоню рабочим, и они вывезут кровать тоже.
Сперва Тэхён притворился взрослым, сжал зубы и отправился в свою комнату. Однако увидев, что мама забрала и компьютер, и приставку, не выдержал, разрыдался и потребовал всё вернуть.
Джин тогда помог ему разобрать все вещи. Среди них не оказалось только «Мифов о Древней Греции», но Тэхён побоялся просить маму её вернуть. Брат пообещал, что на следующее день рождение обязательно подарит ему энциклопедию получше, но забыл о своём обещании. Впрочем, Тэхён тоже до попадания в лечебницу о том периоде в своём детстве не вспоминал.
Парочка под его взглядом стушевалась. Тэхён хотел сказать какую-нибудь колкость, задеть их также, как они задели Дженни, но потом решил, что такие люди не заслуживают его слов. Забрав напитки, он отправился к столику, где его ждала не девушка, а комок смущения и неловкости.
– Ты меня стесняешься? – Она любила вот так, с места в карьер, задавать вопросы, которые приличные люди обычно оставляли при себе, а после не спали ночами, мучились и придумывали ответы за своих собеседников.
– Нет, – он был с ней честен, Тэхёна вообще мало что могло смутить.
– В такие моменты я тебя раздражаю? – У неё расправились плечи, прояснился взгляд. Бомбардируя человека своими вопросами, Дженни оживала, становилась на верховенствующую позицию, хотя сама этого не замечала.
– Нет.
– Ты бы хотел, чтобы я перестала так себя вести?
Тэхён задумался.
Деньги были для него проблемой только в тот период, когда они нужны были на наркоту. Сам он никогда не нуждался, друзья его тоже все были из семей с достатком выше среднего. Он ходил в элитный детский сад и такую же элитную школу, где, если и были не слишком обеспеченные дети, то в основном они не подавали виду, сидели, затаившись, на первых партах, и активно учились. Дженни была первым откровенно бедным человеком, которого он начал узнавать. Это тоже было интересно. Как далеко она может зайти, нуждаясь в базовых потребностях?
– Сложно ответить, – он отпил, давая себе время подумать. Дженни смотрела на него настороженно, крылья носа раздувались, брови сведены вместе, рот чуть приоткрыт, дыхание поверхностное и быстрое. – Меня совсем не смущает то, как ты себя ведёшь. Это порой даже весело, будто спорт. Но я был бы рад, если бы тебе больше не пришлось этого делать.
– Не пришлось? – Она повторила его слова не столько в качестве риторического вопроса, сколько в желании попробовать их на вкус, объяснить самой себе.
– Чтобы ты не нуждалась в деньгах, – объяснил он.
Дженни зарделась. Сжала губы, задержала дыхание.
– Ничего не могу с этим поделать, – впервые за долгое время Тэхён снова видел её идеальную, пластиковую улыбку. Красивую и бездушную. По непонятным ему причинам, улыбка эта вызвала отторжение. Он хотел другую. Хотел ту, от которой ему самому становилось теплее и радостнее на сердце. От этой же веяло холодом и безразличием. Будто бы Дженни закрыла перед ним кулисы, и они такие плотные, такие чёрные и тяжёлые, что через них ни звук, ни свет не проникает. Ни одна её эмоция. Только обида и отстранённость, и больше ничего.
– Ты неправильно поняла, – он поморщился, объяснять собственные слова – это последнее дело, – я имел в виду, что хотел бы для тебя лучшей судьбы.
Не те слова.
Он понял это по тому, как сквозь железную её заслону пробилась ярость. Не негодование, не злость, а именно ярость, оглушительная и праведная.
Она молчала.
Жевала губы, ходуном ходили желваки, сжались в кулаки тонкие, бледные ладони. Тэхён не понимал, где допусти ошибку. Она ведь не хотела такой судьбы. Никто бы не хотел.
Он первый рассказал ей о том, что произошло с его семьёй. Они смотрели «Хён» – фильм о двух братьях. Младший ослеп, а старший – жулик и раздолбай, вынужден был о нём заботится. Тэхён и Дженни не проронили ни слезинки, хотя фильм был хорош и заканчивался душераздирающе.
– У меня с моими братьями всё не так было, – Тэхён накручивал на палец прядь её волос, а потом выпрямлял кудряшку, и так по кругу. Методично и успокаивающе.
– У тебя есть братья? – В тот раз она не заметила «было».
– Они умерли.
– О, – тон её голоса изменился, стал выше, – это печально.
– Ты знаешь, что у тебя голос стал жалостливым? – Его это не задело, просто было интересно наблюдать, как она моментально реагировала на чужую печаль, включалась и беспокоилась.
На его печаль.
– Прости, это непроизвольно, – Дженни покачала головой, сокрушаясь о своих действиях, и прядь выпала из его пальцев, раскрутилась.
– Ничего. Я вроде как уже пережил это, – он не был уверен в собственных словах, но не могли же наркотический угар длиной в семь месяцев, реабилитация и бесконечные разговоры с психиатром пройти даром? – Мама повесилась из-за того, что не выдержала этой боли. А я ничего, – он хохотнул, вспоминая своё «ничего», – справился как-то.
– Какими они были?
– У нас большая разница в возрасте, поэтому крепкой связи не было. Старший, Джин, очень творческий. Был влюблён в музыку и в одну женщину. Хороший был, меня баловал, только пил очень много. Сердце и не выдержало. А Джун, он, наоборот, весь из себя технарь, умный и рассудительный. Он как раз сердца людей и должен был лечить. Только не успел. Какие-то мудаки, которых так и не нашли, его избили. А другие мудаки, которых и не искали, увидев лежащего в подворотне человека, не подошли, не спасли, – Тэхёну снова стало горько, возник непонятно откуда во рту привкус рвоты.
– Наверное, думали, что это какой-то пьяница, – Дженни не смотрела на него, запрокинув голову, пялилась в потолок. – Пьяницы они не люди, так у нас считают. Им ни скорую вызывать не надо, ни помогать, если что случилось.
– Только он был не пьяницей. Он был врачом и хотел спасать людей. А ему не дали.
Шли на фоне титры, но они не тянулись за пультом, чтобы их остановить. Чужие фамилии на чёрном экране впервые, кажется, удостаивались такого внимания.
– Моя сестра хотела стать танцовщицей. Не такая благородная цель, но всё же. Она стеснялась об этом говорить, но я узнала. Прочла в её дневнике. Я вообще оттуда больше узнавала, чем у неё самой, а потом она перешла на компьютер и всё запаролила, – Дженни улыбнулась своим воспоминаниям. – Только вот её сбил пьяный водитель. Сейчас она не может ходить. Наверное, никогда уже не сможет, но я ей об этом не говорю. Не знаю, как правильнее. Не сломает ли её надежда? А отчаяние? – Она не нуждалась в ответах на эти вопросы, она и не хотела их знать, а не то пришлось бы принимать во внимание ещё больше условностей, ещё сложнее стала бы жизнь. – Иногда мне кажется, что она лучше меня держится, хотя я, вон, – она подрыгала руками и ногами, как перевёрнутый на спинку майский жук, – здорова.
Тэхёна резануло, не больно, но неприятно, то, что он только сейчас узнал о её сестре. Как будто Дженни должна была поделиться раньше. Он так часто приезжал к её дому, почему она не пригласила его, не познакомила их?
«Зачем тебе это?».
«Хочется».
Ему просто хотелось быть погружённым в её реальность, иметь с ней связь. Зачем? Тэхён, сколько ни рылся в собственных чувствах, понять не мог.
Тогда они как-то быстро и скомкано свернули тему, будто одновременно поняв, что слишком много рассказали, слишком открылись. И вот она сидела перед ним, не хотела признавать, что судьба её тяжела.
– Я приняла её, – наконец заговорила она, и от слов этих, произнесённых жёстко и холодно, Тэхёну стало не по себе. – Если бы продолжала сокрушаться, жалеть себя, сошла бы с ума и сдохла бы. И Джису осталась бы одна. Я была там, – она ухмыльнулась, – на грани сумасшествия. Мне не понравилось. И осталось только смирение и принятие.
Он хотел спросить её, как она выживала до него. До того, как начала воровать у него деньги. Что она делала? Поступала также со своими прежними парнями? Злая его, эгоистичная часть, жаждала отмщения за её холод и её злость.
Ещё не время.
– Прости, если задел тебя. Я не хотел, чтобы мои слова причинили боль.
От его «прости» она тут же расслабилась, разжалась, будто пружина, которую устали держать чьи-то слабые пальцы, выдохнула.
– Ничего, – не улыбка, но подобие, однако Тэхёну и этого достаточно.
Он, оказывается, превратился в вампира ненасытного, только не кровь ему нужна, а улыбки. Настоящие, только ему предназначенные. Он ими питался, он их собирал в копилку, он их берёг.
Точно Кощей, чахнущий над своим златом.
Или дракон, над камнями драгоценными.
Только вот он, Тэхён, не создание из сказок. Он человек из плоти и крови. Он человек со своими слабостями и чаяниями.
А значит, если чужие улыбки стали для него так важны, с ним точно что-то не так.
========== XVII. ==========
У Дженни была эйфория.
Нет, не так.
По слогам – эй-фо-ри-я.
По буквам – э-й-ф-о-р-и-я.
По вздохам. По вспышкам в памяти. По мгновениям.
Она никогда не пробовала наркотики, да и напивалась редко, но была уверена, что могла бы каждому зависимому рассказать, как ощущается настоящий кайф.
Нет, не так.
По слогам, по буквам, и так далее.
Кайф.
Когда утро – это не очередной вздох и «о боже, как я устала». Утро – это новый день, новая возможность быть с ним рядом. Иногда прямо сразу, ещё не успевши очухаться. Она открывала глаза, и видела его – спавшего на спине, закинувшего одну руку под голову, сбившего с себя одеяло ногами. Он похрапывал немного, но это ей не мешало, потому что проблемы с носоглоткой приходили к нему с первыми лучами солнца. Можно было на него смотреть, им любоваться.
Можно было считать его реснички, на правом глазу – 138 верхних и 76 нижних, на левом – 142 и 78 соответственно. Когда она ему, сонному и не очень соображающему, сообщила, что все его ресницы посчитала, Тэхён сказал, что Дженни у него сумасшедшая, что ей надо больше быть на свежем воздухе и проветривать голову, а то она от учёбы становится чокнутой.
Дженни из его смешливой тирады запомнила только, что она у него.
Тэхён повёл её тем вечером гулять в парк, и она грела руки у него в карманах, и ей казалось, что все на них смотрят. Дженни было не жалко.
– Берите, берите! У меня так много, что не вмещается, – шептала она.
– Что брать? – Тэхён потрогал её лоб, чтобы убедиться, что она не бредит.
– Моё счастье.
Ещё можно было разбирать его лицо на части, отдельно глаза, отдельно нос, губы, скулы, щёки, подбородок, лоб, переносицу. А потом каждую часть разбирать на чёрточки, укладывать их у себя в памяти. Вбивать туда гвоздями. Ей было совсем не больно, ей было благостно знать, что никогда она это лицо не забудет.
Оно вытесняло из её головы другие воспоминания. Жуткие и тревожные, они стирались, становились бледными и выцветшими, а потом и вовсе превращались в слова, которыми она когда-то те события описывала. Её прошлое перестало так болеть.
Если он просыпался первым, то можно было уткнуться носом в его подушку, вдыхать его запах – теплоты и кондиционера для белья. Потом она выбиралась из кровати, и на цыпочках, чтобы не замёрзли ноги, пробиралась на кухню, где он пил свой обязательный утренний кофе, где был налит уже для неё чай в маленький заварничек, который они вместе купили в супермаркете. Это Тэхён предложил, и Дженни, сперва, засмущалась, выбрала невзрачный, белый, чтобы подходил под остальную его посуду. А потом уцепилась взглядом за обворожительный салатовый чайник с маленькими земляничками на пузе, и жалостливо спросила: «Можно этот?». Тэхён разрешил. У него на кухне теперь было два ярких пятна – её личный заварочный чайник и её кружка, купленная в том же супермаркете, огромная, на 650 мл.
– Что ты из неё пить собралась? – Тэхён смеялся.
– Чай! – Хмыкнула Дженни, и любовно погладила белые, в красные сердечки, бока.
Тэхён ругался, что она ходит босая, и Дженни подсовывала под его бёдра свои ступни, и он грел их, и продолжал ворчать. Она не знала, не могла разгадать, притворяется он или нет, настоящий он, вот такой, сосредоточенный и заботливый, или под неё, потерявшую связь с реальностью, подстраивается. Она только знала, что сама отдаётся на двести процентов, что она вся для него и всё у неё для него.
Когда она ночевала дома, просыпаться было сложнее. Но её радовала мысль о том, что, если сейчас вылезти из-под одеяла, вытерпеть насмешки Джису, обзывающей её «влюблённой дурой», перетерпеть слипшуюся в один жёсткий комок овсянку, едва тёплый душ, трусцу до автобуса, тряску в самом автобусе, то после третьей пары можно будет увидеть Тэхёна, пообедать вместе с ним в столовой.
Он всегда приносил двойные порции, выучил, что у неё аллергия на рыбу и апельсины, и брал ей обед на свой вкус. Дженни сидела в окружении его друзей – приятных, хотя и слегка заносчивых парней и девушек, и порой начинало казаться, что они могут стать и её друзьями тоже.
Хуже всего были те утренние часы, когда она вообще не спала, возвращаясь домой из клуба. У Дженни тогда пропадали все силы и все желания, она мечтала только о том, чтобы помыться и рухнуть в постель, но надо было готовить еду, нельзя было пропускать универ.
Теперь танцевать за деньги стало ей ещё противнее, ещё хуже она стала переносить чужие руки на своём теле, чужие слюнявые губы, пытающиеся поцеловать её то в руку, то в шею, то в губы. Дженни работала по выходным, после смен в кафе, и два раза по будням – во вторник и в среду. Она эти дни ненавидела. Но слово, данное себе, не могла нарушить. Не из-за принципов. Просто у неё рука бы не поднялась теперь брать деньги у Тэхёна.
Она знала, сколько всего у него украла. Она записала каждую вону, которую потратила, и предпринимала жалкие попытки начать откладывать, чтобы потихоньку всё вернуть.
Проблема была в том, что с её доходами и расходами, покрыть долг едва ли удалось бы через пять лет. Она потеряла голову, но не разум, и понимала, что правда откроется раньше. Мысль об этом страшила её и доводила до нервных срывов.
Дженни и правда стала похожа на сумасшедшую, она сама это понимала.
Ей надо было успевать учиться, ухаживать за Джису, подрабатывать на двух работах и видеться с Тэхёном. Последнее – необходимость. Без него, без Тэхёна, у Дженни бы в жизни не получилось так мало спать и так много улыбаться.
А она улыбалась.
Проводя по сорок часов без сна, она выбирала поехать к нему, выбирала посмотреть очередной фильм или сходить в боулинг с его друзьями. Она закапывала глазные капли, чтобы скрыть покраснее белка, выпивала по два литра колы в день, чтобы добыть кофеин, и при этом продолжала ловить приступы счастья – почти приходы, когда видела его.
Дженни чувствовала, что вряд ли долго выдержит в таком темпе. Она перестала надевать наушники, когда выходила на улицу или ехала в автобусе, потому что теперь могла заснуть при любых обстоятельствах. Она отрубалась за рекордные пять секунд, как только голова касалась хоть какой-то поверхности, и на учёбе прилагала все усилия, чтобы держаться в здравом рассудке и не проспать все лекции.
Ещё она врала. Не сильно, по мелочи.
Даже не врала, а не договаривала.
Просто говорила, что работает, но, когда он спрашивал, надо ли её забрать, не хочет ли она к нему приехать после, Дженни отказывалась. Он не допытывался ответа, и такая невнимательность и легковерность задели бы её, если бы не колоссальная усталость.
Дженни стыдилась своей работы.
Она сама знала, что там не происходит ничего неправильного. Да, периодически приходилось терпеть приставания, но она никогда и никому не позволяла ничего лишнего. За несколько лет работы, она ни разу не ушла в приватные комнаты. Это был её личный Рубикон, перейти который, означало бы окончательно и бесповоротно сдаться, и тогда от неё ничего бы не осталось. Тогда бы она сама с собой не могла существовать в одном теле. Дженни прекрасно понимала, что не должна, ни в коем случае не должна двигаться в том направлении.
Один раз она уже совершила ошибку.
Больше на те же грабли наступать не собиралась.
А Тэхёну о том, кем она там работала, что делала, знать было незачем. Он бы, наверное, волновался, просил бы прекратить, может предложил бы денег. Она не смогла бы взять, не смогла бы продолжать быть рядом с ним так невероятно счастлива. Без этого счастья Дженни уже не знала, как жить. Разучилась.
Дни сменяли друг друга, но не превращались в один сплошной муторный поток, как раньше. Нет, они были особенными. О каждом дне у Дженни было что вспомнить, и она цеплялась за крохотные моменты, стремилась сохранить их так рьяно, что, последовав старой привычке сестры, даже завела себе дневник. Вырвала использованные листки в тетради с прошлого года, и каждый день, какой бы уставшей и разбитой она не была, записывала туда то, что с ней приключилось. Только хорошее, плохое ей хотелось забыть.
21.10.
Разговаривали с Тэхёном о прошлых жизнях. Он сказал, что, скорее всего, был каким-нибудь грустным зверьком, которого съели из-за его невнимательности. Вот бог в наказание и от злости на такое глупое создание, его и отправил на землю страдать.
Я, наверное, предала Родину. Мне кажется, я бы могла все идеалы предать, если бы от этого зависела судьба близких людей.
Тэхён посмеялся надо мной. Предложил перестать смотреть столько мелодрам, сфокусироваться на ужастиках. Только я не досмотрела ни один фильм до конца. Засыпаю всё время. Он меня фотографирует спящую и некрасивую, и потом этим ужасом дразнит.
У меня от него всё ещё замирает сердце.
Не хочу, чтобы всё заканчивалось.
29.10.
Сегодня не получилось увидеться с Тэхёном, зато он прислал мне кучу видео со смешными котятами. Говорит, должно помочь взбодриться. Бодрости мне и правда не хватает, но, когда он позвонил, чтобы узнать, как дела, сразу стало легче. Это ненормально, наверное, так от другого человека зависеть. Но я не хочу переставать.
Джису не спала, когда я пришла. Она работает над новой картиной. Мы поговорили, и она сказала, что я давно не была такой счастливой. Сказала, что ей даже завидно немножко, потому что какой-то парень, а не она, заставляет меня так улыбаться.
Жаль, что мы так редко говорим по душам. Я это люблю. Это тоже придаёт мне сил.
Завтра четверг. Останусь ночевать у Тэхёна. Он подобрал какой-то жуткий фильм. Сказал, хочет, чтобы я пугалась, и его обнимала.
Только мне рядом с ним не страшно.
Рядом с ним я смелая.
01.11
Отпраздновали Хэллоуин. Я в клубе поработала только до трёх часов, а потом поехала в другой, к Тэхёну и его друзьям. Хотела сделать сюрприз.
Он меня всю зацеловал, когда увидел. Будто мы год в разлуке провели. Так приятно, что он по мне скучает.
Получше познакомилась с его друзьями. Они все чудесные, очень тепло меня приняли. Все похвалили мой костюм, хотя он – сплошная банальность, ведьмочка, полная не колдовства, но разврата. Тэхён нарядился гангстером.
Он всю ночь меня обнимал. Кажется, что-то случилось, но я не стала его расспрашивать. Надеюсь, когда мы будем наедине, он откроется.
Я очень счастлива. Не могу перестать улыбаться, а ещё плакать. Весь лист в моих слезах, но это ничего.
Это, потому что мне кажется, что меня любят.
13.11.
Тэхён подглядывает!
Ему очень хочется подсмотреть, что я тут такого интересного пишу, а я не даю. Вот ещё, будет он смотреть, как я на стольких страницах признаюсь ему в любви. Я и в жизни могу, зачем об этом ещё и читать…
Он хотел меня защекотать, чтобы я сдалась! Не получилось, мне от щекотки не щекотно. Блин, мысли из-за него путаются.
Хотела сказать, что меня даже радует долг, который надо мной висит. Я о нём вспоминаю, когда начинаю совсем голову терять. Когда вот такие моменты, как сейчас. Он лежит, обняв меня за талию, по телику Феллини показывают, и, кажется, что мы почти семья.
Так странно думать об этом.
Сколько лет моей семьёй только Джису была, а тут – Тэхён. Но я не знаю, как ещё обозвать то, что к нему чувствую. Он не просто парень, он – тот, рядом с кем мне всегда хорошо. Надо заземляться в такие моменты. Надо вспоминать о том, с чего всё началось. Чтобы не улететь в своих мечтах куда-то в стратосферу.
Раньше мечты меня исцеляли.
Сейчас, боюсь, они погубят мою реальность.
24.11.
Я говорила Тэхёну, что люблю его в миллионный раз, кажется. Просто так, это вошло в привычку. Мы сидели в столовой, он протянул мне йогурт, заранее сняв крышечку.
Я ему сказала: «Спасибо, люблю тебя».
Он ответил мне: «Пожалуйста».
Его одногруппник, Чимин, долго на нас смотрел, а потом, без экивоков, в лоб спросил у Тэхёна: «Почему ты ей не отвечаешь?».
Он не сразу понял, и я не поняла тоже.
«Дженни тебе постоянно говорит о том, как любит. Почему ты ей того же не говоришь?».
Тэхён растерялся. Я поняла это сразу, по тому, как напряглись его плечи и насупились брови. Мне самой Чимину захотелось врезать и дать понять, что не стоит свой нос в чужие дела совать.
«Потому что мы и так всё знаем друг про друга», – сказала я.
И другой парень тут же попытался сменить тему, и разговор был закрыт. Я только думаю: мы правда знаем?
Тэхён же не может меня не любить? Верно?
Даже если он про это не говорит?
========== XVIII. ==========
Чёртов Пак Чимин и его язык без костей.
Тэхён увидел, как расстроили Дженни слова его приятеля. Не друга, нет. Чимин учился с ним в одной группе, но был не тем человеком, с которым Тэхёну хотелось сближаться. Чересчур прямолинейный, чересчур острый, чересчур наблюдательный. Он ничего не упускал из вида, и, кажется, получал особое удовольствие, ставя людей в неловкое положение. Даже если люди эти ему ничего плохого не сделали.
Чимин был умён и безжалостен, однако Тэхён, в универе имеющий облик славного, но глуповатого богатенького парня, обычно под его карающую руку не попадал. Слишком он был невыдающийся, слишком скучный. И тут, надо же, его с Дженни отношения, про которые даже нельзя было сказать, что развиваются стремительно, стали предметом его анализа.
Да, начали они не со свиданий, а с постели, но в итоге пришли и к свиданкам. Она, как и Тэхён, не любила выбираться куда-то далеко и делать что-то экстремальное. Обмолвилась только, что ей намного больше нравится дома, и Тэхёна это устраивало. Ему тоже дома было спокойнее. Ещё можно было показывать ей свои любимые фильмы и аниме, и, хотя она засыпала на середине, уставая от своей работы, всё равно в процессе вкидывала вполне неплохие и состоятельные замечания, поэтому времяпрепровождение выходило замечательным. Они часто шатались по модным кофейням и маленьким ресторанчикам, пробовали все виды сидра в небольших барах, куда вмещалось максимум по пятнадцать человек, успели покататься на аттракционах, пока их на зиму не закрыли, хотя Дженни не очень любила высоту, но зато с удовольствие кружилась на всех видах каруселей. С ней было хорошо.
Почему Тэхён не говорил ей, что любит?
Ему было сложно понять собственные чувства, поэтому, отвезя её домой, он направился к Чонгуку. Тот часто служил его моральным ориентиром и экспертом человеческих отношений, к чьим советам не прислушивались, но чьему мнению внимали.
– Погоди, я не понимаю, в чём проблема? – Чонгук так и не поднялся с компьютерного стула, сидел, закинув ноги на стол, в одних трусах, и только прихлёбывал энергетик, пытаясь понять, о чём его хочет спросить Тэхён.
– Как думаешь, она мне нравится, Дженни? – Глупая постановка вопроса, но он сам не мог сообразить, о чём конкретно надо спрашивать.
– Конечно! Иначе с чего бы ты с ней так долго тусовался?
– Она говорит, что любит меня, – Тэхён чуть запнулся на этом странном, инородном слове – «любит», – вроде не врёт.
– Тоже мне новости, – Чонгук хохотнул, – да это невооружённым взглядом видно.
– Правда?
– Тэхён, ты слепой что ли? – Парень искренне удивился, скинул ноги со стола, сел поудобнее. – Да она, когда тебя видит, светиться начинает. Она от тебя на шаг отойти не хочет. Когда ты в другой комнате, ей на месте не сидится, пальцы себе выламывает. Зато как ты зашёл – сразу улыбка такая, будто ты – миллиард баксов. Ты только захочешь себе вина подлить, а она уже это сделала. Только возьмёшь жрачки какой, она уже прочекала, чтобы там миндаля не было! – Он нахмурился, выразительно поиграл бровями. – Я сколько лет тебя знаю, а и то не в курсе был, что у тебя аллергии какие-то есть.
