Текст книги "Право голодных (СИ)"
Автор книги: Ks_dracosha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
– Садись, – он открыл перед ней дверь, и она, недовольно пыхтя, забралась в салон.
Он сел на место водителя, вставил ключ зажигания.
– Ты сам собрался ехать? – В её голосе промелькнула неприкрытая ярость.
– А что?
– Ты пьян. Вызови водителя.
– Я себя контролирую.
– Ну конечно, – Дженни ядовито ухмыльнулась. Глупая перепалка, можно ведь и нормально поговорить, но они оба оказались на взводе, и ни у неё, ни него не было сил остановиться, взять паузу, обдумать свои слова и действия.
Они, как спички, которыми всё чиркают, чиркают по коробку, но никак не могут зажечь. Их бы бросить, но нет, то ли гордость, то ли детское какое-то упрямство мешает.
– Какого хуя ты завелась? Я нормально поведу, сколько раз уже так ездил.
– Так это у тебя и в привычку вошло? Во сколько аварий попал?
– Ни одной не было, – у него скрипели зубы от злости, но Дженни всё равно. Пьяные за рулём – это её личный триггер, и она не может позволить ему разрушить ещё чью-то жизнь.
– И я не хочу, чтобы сегодняшний день стал исключением. Сама закажу водителя, подожди немного, – она открыла приложение, чтобы заказать водителя, но он со страшной какой-то силой выхватил у неё из рук телефон.
– Отдай! – Дженни опешила от такой наглости. Телефон, хоть и не новый, но отлично работал, она никак не могла допустить, чтобы с ним что-то случилось.
Но Тэхёну было всё равно на её руки, всё равно на то, как отчаянно она старалась забрать свою вещь, в итоге забралась ему практически на колени, но от страсти, что объединяла их всего пару минут назад, не осталось и следа. Ей захотелось сделать ему больно, и она специально поцарапала его лицо, специально несколько раз пнула коленкой.
– Сука, – зашипел он.
Он вывернулся из её пальцев, открыл окно, и, не успела Дженни опомниться, как её телефон полетел на асфальт. Со всей силы стукнулся. В одну сторону отлетел отколовшийся бампер, в другую – батарея. Осколки стекла заблестели, отражая вывески.
Они замерли.
– Какого хуя ты творишь? – Дженни действительно не понимала, зачем он это сделал.
– Убирайся, – его тихий голос отправил разряд тока по её напряжённой спине.
Она действительно сидела на нём. Удобная поза для того, чтобы потрахаться, ей достаточно было бы стянуть колготки, отодвинуть трусы, а ему расстегнуть ремень и приспустить штаны. Они проделывали это множество раз.
Но не сегодня.
В его глазах Дженни увидела отвращение. Так много отвращения.
Но что она сделала не так?
Испытывая неловкость за себя, стыдясь непонятно чего и проклиная всё на свете последними словами, она слезла с него. Взгляд зацепился за ключ, всё ещё беззаботно торчащий в замке зажигания. Как бы она не была зла и расстроена, нельзя позволять ему водить в таком состоянии.
– Закажи мне такси, – она произнесла это очень тихо, будто мимоходом, продолжая поправлять перекрутившееся в районе живота платье. Специально именно так, чтобы он не понял, как невыносимо неприятно ей просить о такой услуге.
Он без слов полез в телефон.
– Приедет через три минуты. Выходи.
– Мне страшно в таком виде стоять на парковке. Потерпи меня ещё пару минут, а потом поедешь.
Они оба едва не шептали, но в словах было куда больше силы, чем в ругательствах, которыми они до этого так яростно и громко обменивались.
Тэхён закрыл глаза, уткнулся лбом в ладони.
Не желая упускать шанс, Дженни завозилась, ещё активнее начала оправлять платье. Забормотала себе под нос какие-то глупости о том, что платье теперь точно придётся выбросить, что домой приедет поздно, что Тэхён поступает, как последний мудак.
Он не услышал, как она вытащила ключ и положила его к себе сумочку.
Он был напряжён, но сфокусирован на своих внутренних переживаниях. До Дженни ему не было никакого дела. И это тоже её задевало.
Тишина нарушилась шумом подъезжающей машины. Дженни выскочила из машины, быстро подняла остатки телефона, уселась в такси и назвала водителю свой адрес.
Ким Тэхён так и не поменял положение своего тела.
Она улыбнулась, представив, каким рассерженным будет его лицо в момент, когда он увидит, что на своей машине сегодня больше никуда не поедет.
Несмотря на все волнения, несмотря на обиду за то, что её вот так запросто вышвырнули, когда стала мешать, несмотря на разбитый телефон и вселенскую усталость, Дженни была довольна.
Она не позволила ему сесть за руль в неадекватном состоянии. И он обязательно приедет к ней, чтобы забрать свои ключи.
Ей было стыдно признаться, но второй пункт радовал всё же немного больше.
========== VII. ==========
Тэхён проводил взглядом машину, в которую запрыгнула Дженни. На сердце было тяжело, его мутило от выпитого, хотелось проблеваться и заснуть, а не выяснять отношения. Поэтому он её и выгнал, поэтому и разбил телефон, чтобы поняла: к нему не надо лезть. Пусть бы сразу оставила его в покое, он довёз бы её до дома, и поехал бы к себе. Но нет, она начала говорить, и стало очень громко. Так громко, что у Тэхёна заложило уши, и хотелось, чтобы она заткнулась. Чтобы ушла. Оставила его одного. Так привычнее. Так правильнее.
Он игнорировал свербение где-то в грудине. Ничего страшного, что в её глазах была обида. Ничего. Он купит ей новый телефон, куда лучше этого. Он попросит прощения. Тэхён не гордый, он умеет извиняться. Только надо переждать эту бурю – эту чёртову бурю, которая делает его жалким и больным.
Ему надо домой.
Тэхён удивился, когда не обнаружил ключа в замке зажигания. Порыскал глазами по салону, посветил фонариком на пол. Ключа нигде не было. И стало понятно, наконец, почему Дженни Ким так долго оставалась в машине, почему так резво побежала к такси.
На него накатило облегчение.
Не злость, нет, именно облегчение. Он засмеялся, затряслись мелко-мелко плечи. Она его сделала. Установила свои правила, и ушла.
Дженни Ким его удивляла. Она вся была ненастоящей, сотканной из масок и притворства, но искренне верила в то, что никто этого не замечает. Тэхён в лицедействе с самого детства, у него уровень мастера. Ей с ним не тягаться. И всё же в её молчании было много теплоты. И даже в том, как она краснела, когда он платил за их ужины, краснела искренне, отводила взгляд, делала вид, что сейчас не здесь, не с ним, и ей вообще всё равно, было очаровательно.
Тэхён, может, и не уделял много времени окружающей действительности, но он заметил пропажу денег. Сперва и правда подумал, что это ерунда, потратил чуть больше, потерял, а после увидел, как Дженни роется в его телефоне. Явно не для того, чтобы узнать, есть ли у него ещё девчонки. Её это интересовало мало. Пересчитав карты, он понял, что к нему присосалась пиявка.
Сперва разозлился: она его вообще за дурака держит? А потом ему стало интересно. Когда ей надоест? Когда она насытится? Как много сможет стерпеть?
Тэхён специально раз в неделю пополнял баланс украденной карты, и по вновь подключённой системе следил за тем, на что тратятся его деньги.
Коммунальное обслуживание. Продуктовые магазины. Пополнение транспортной карты. Интернет. Медикаменты. Снова продукты. Перевод на счёт некой госпожи Мин. Небольшие траты в магазинах одежды. Никаких брендовых вещей. Никаких ресторанов. Никаких излишеств.
Ему не было её жаль. Тэхён был твёрдо убеждён в том, что воровство не может быть оправдано. Но ему нравилось предвкушать, что она будет делать, когда обман раскроется. Будет умолять его не идти в полицию? Начнёт оправдываться? Давить на жалость? Заплачет?
Тэхён ждал отменное шоу. Он знал: Дженни Ким не разочарует.
Через мутное стекло рассматривая ночной город с заднего сиденья такси, Тэхён размышлял о том, почему жизнь с ним так поступает? Почему у него нет ничего нормального? Почему он сам – вот такой. Покалеченный испорченный и злой?
Его друзья боятся слово ему сказать. Отец махнул на единственного сына рукой. Даже девушка, с которой у них вроде как отношения, и то встречается с ним лишь из-за денег.
Интересно, сколько она выдержит?
Это была его игра. Игра, которую дети перерастают ещё до входа в пубертат. Но в детстве Тэхён был мальчиком, который очень старался заслужить одобрение родителей, сравняться с братьями, быть таким же любимым и обожаемым, как они. В детстве ему было не до бунтов.
Тэхён – младший сын, поздний ребёнок. Его не то чтобы не хотели, просто не планировали. У родителей – успешного политика и владелицы небольшой, но прибыльной сети аптек, уже было два чудесных ребёнка.
Сокджин – старшенький – поздно начал говорить, не ладил с другими детьми. Однако он с самого детства проявлял любовь к музыке. Играл на скрипке, участвовал в каких-то конкурсах и побеждал. Именно благодаря музыке он представал перед семьёй чуткой и творческой натурой, большим талантом, а не плохо социализированным, трудным ребёнком-нытиком. Его называли юным гением, ему пророчили блестящую карьеру.
Конечно, родители, далёкие от мира творчества, волновались бы за то, что сын так и не получил нормального образования. Однако у них была вторая радость – Намджун. Полная противоположность Джина. Маленький энерджайзер и всеобщий любимец. При этом у Намджуна рано начали проявляться склонности к точным наукам, родители верили в то, что он станет отличным врачом.
Надо сказать, все их чаяния оказались удовлетворены ещё до рождения Тэхёна.
Сокджин покорил мировую сцену, ездил с концертами по всему миру. Его страсть приносила не только удовлетворение, но и деньги. Однако с ним что-то было не так. Размышляя об этом, Тэхён подозревал, что их семья просто проклята. Есть в их генах что-то такое, что не даёт жить нормально, что нормальность разрушает, и делает всех несчастными.
Проблемы с алкоголем начались у Сокджина ещё в школе. Родители водили старшего сына к психологу, много с ним разговаривали. Но он, вечно на своей волне, непонятно о чём думающий, только обещал бросить, и не предпринимал никаких попыток для того, чтобы действительно избавиться от зависимости.
Нет, периодически он бросал. Перед важными концертами, когда его девушка ставила ультиматумы, даже когда родился Тэхён, он и то ненадолго бросил. Ненадолго – ключевое слово.
Тэхён помнил Сокджина. Помнил, как брат приходил к нему в комнату поздно ночью, возвращаясь из очередного бара, щекотал и совал в руки дорогущие игрушки. Помнил, как иногда, когда Джина просили присмотреть за младшеньким, он позволял Тэхёну есть сладости, смотреть сколько угодно мультиков, а ещё готовил яичницу и всегда рисовал на ней кетчупом смайлик. Джин часто включал музыку, и они молча сидели, каждый занятый своим делом. Тэхён строил игрушечную железную дорогу, замок из кубиков или собирал лего, а Джин выпивал прямо из горла и смотрел в одну точку.
Тэхёну было десять, когда у его тридцатипятилетнего брата остановилось сердце. Просто не выдержало нагрузок, вызванных алкоголем. Не справилось.
Тэхён только после смерти брата, подслушивая разговоры взрослых, узнал, что у Джина была большая любовь. Одна – и до конца жизни. Она была на несколько лет старше, замужем, и глубоко несчастна. Мама говорила, что эта женщина разрушила не только свою семью, но и их.
Однако Тэхён нашёл альбом брата. Тот был весь в фотографиях его и той женщины. На каждой из них они улыбались. Джин редко улыбался так дома – искренне и открыто, будто бы ничего не стесняясь. И женщина эта рядом с братом улыбалась также.
Она приходила на похороны, но не проронила ни одной слезинки. Просто молча стояла в самом углу церкви, а потом, в отдалении, на кладбище. И мама, глядя на неё, начинала рыдать ещё громче и ещё отчаяние. Тэхёну было эту женщину жаль. Казалось, из-за того, что у неё не лились слёзы, они отравляли её саму.
Он так и не узнал, почему та женщина не могла развестись со своим мужем, почему брат был таким счастливым на фотографиях и таким несчастным в жизни, почему его любимая музыка его не спасла.
Тэхён только знал, что Сокджин был хорошим человеком. Хорошим человеком, который проиграл.
Намджун проиграл тоже.
Закончив университет, он совсем немного успел поработать кардиохирургом в одной из лучших больниц страны. С Джуном Тэхён виделся ещё реже, чем со старшим братом, но тот всегда привозил много книг, причём удивительно точно попадающих в настроение Тэхёна. Джун же научил его пить, когда однажды пришёл домой поздно вечером, а шестнадцатилетний Тэхён не спал, переписываясь с друзьями в интернете.
– Что случилось? – Спросил Тэхён шёпотом, увидев, как брат открывает шкаф, где отец прятал алкоголь – по старой привычке, которая так и не ушла после смерти Джина.
– Сегодня был хреновый день. Очень хреновый, – ответил Джун, и налил виски сразу в два стакана.
Тэхёну было лестно, что брат наконец-то хочет поговорить с ним, как со взрослым, и он, полный воодушевления, уселся напротив.
Однако Намджун не был настроен на разговор, он молча пил, и только одна слеза скатилась у него по щеке. Слезу он зло стёр, налил себе ещё и выпил залпом.
Тэхён был напуган таким поведением старшего брата, но стеснялся выпытывать подробности.
Джун заговорил сам, когда бутылка оказалась пуста на половину.
– Сегодня умер мой пациент. Прямо на операционном столе. И я ничего не смог сделать, – он говорил короткими, резкими фразами, а Тэхён весь покрылся мурашками, такими страшными были эти слова.
– Ты наверняка сделал всё, что мог, так ведь? – Он не умел утешать, поэтому сказал первое, что пришло на ум. Фраза, взятая из какого-то сериала, отлично подходила к ситуации.
– Я должен был сделать больше.
Они молчали, а потом Джун, не сказав больше ни слова, ушёл спать. Несколько дней он ходил мрачнее тучи, поздно возвращался домой, но не пил и с Тэхёном не разговаривал. Мальчик узнал о том, что брат преодолел свою травму, вызванную первой смертью, вновь благодаря подслушанному разговору. Мама жаловалась отцу, что Джун ей ничего не рассказывает, а тот ответил, что радоваться надо – у их сына есть силы, чтобы справиться с болью самому.
– Раз он это преодолел, то точно станет прекрасным врачом, – с гордостью в голосе сказала мама, и Тэхён за дверью тоже улыбался. Несмотря на то, что его вечно попрекали успешностью старшего брата, Джуна он искренне любил и желал ему только счастья.
Только вот Намджун так и не успел стать хорошим врачом. Злой рок, будто бы напавший на след семьи Ким, привёл его к дверям бара в не самом благополучном районе города. Джун то ли заступился за девушку, к которой приставала пьяная и наглая компания, то ли просто попался под руку тем, кто хотел этими руками помесить чужое лицо, но он оказался избит и выброшен на улицу. Черепно-мозговая травма, холод и полное безразличие людей сделали своё дело. Джуна нашли под утро, когда ничего уже нельзя было изменить.
Так умер человек, который мог бы спасти многих, очень многих людей.
Так умер второй брат Ким Тэхёна.
Наверное, именно в тот момент, когда он второй раз за шесть лет стоял на похоронах. Когда мать заходилась в истеричных рыданиях и проклинала бога, и звала своего сына назад, что-то в нём сломалось. Мир стал казаться бессмысленным. Почему он – обыденность из обыденностей, не сильно любимый, не талантливый, не способный, продолжает жить, а его братья умерли? В этом чувствовалась несправедливость. Тэхёну чудился подвох.
Когда через пару месяцев он вернулся домой и нашёл мать, повесившуюся на галстуке, купленном к первому дню работы Джуна в больнице, надлом увеличился, расширился, и поглотил Тэхёна с головой.
Если даже мама отказалась бороться с болью, чтобы быть рядом с ним, то чего он вообще стоит?
У Тэхёна были друзья. Те, что остались ещё с детства, когда он был обычным ребёнком, старающимся заслужить одобрение. Когда родители, занятые работой, не могли спихнуть его на братьев, отправляли к Чонгуку. Туда же он пошёл и после смерти матери.
Отцу было всё равно, он старался справиться с горем собственными методами. Тэхён же начал играть.
Интересно, он будет со мной дружить, если я поведу себя как последняя скотина? Если я разрушу всё, что нас связывало, заберу у него всё, что он любит?
Тэхён стал не только причиной мнимой пропажи Бама. Он увёл у Чонгука девчонку – его первую любовь. Девочка долго сопротивлялась, кажется, она искренне любила Чона, но Тэхён так самоотверженно убеждал её в собственной любви, что она сдалась. И в тот момент, когда семнадцатилетний Тэхён лишился девственности с первой любовью своего лучшего друга, он понял, как можно справляться со своей болью.
Быстро, грязно и отталкивающе. Так, чтобы адреналин заставлял кровь бурлить. Так, как он, тот, от кого все ушли, того заслуживает.
В момент, когда очередная девчонка раздвигала перед ним ноги, Тэхён чувствовал себя на вершине мира. И поэтому он трахался с любой, кто была хоть чуточку симпатична и не была против. Он понимал, что никто не полюбит его, но, наверное, всё-таки ждал. Наверное, ждал человека, который сможет отпустить ему все грехи. Сможет полюбить его так, как не смогли родители.
И, если Чонгук просто набил ему ебало и пообещал, что прощает его скотство в первый и последний раз, если остальные его друзья смирились с периодическими приступами его абсолютной неадекватности, то Дженни Ким, ворующая его деньги, не позволяющая ему пьяным садиться за руль, спрашивающая, что у него случилось, точно не справится.
Она его – Тэхёна – не выдержит.
И ему захотелось и себе, и ей это доказать.
========== VIII. ==========
– Онни, ты спишь? – Дженни, почувствовавшая себя очень пьяной уже в такси, пробралась в комнату, стараясь не сильно шуметь. Задача сложная. И в их крохотной однокомнатной квартире просто некуда было складывать вещи, поэтому стопки книг, коробки с одеждой и картины лежали неровными стопками прямо на полу, подпирая стены, как верные их стражники, чтобы те не обвалились.
Это заблуждение, что у бедных людей мало вещей. На самом деле, они покупают кучу барахла по дешёвке и категорически не умеют с ним расставаться. Дженни хранила всю одежду, что выглядела хоть немного прилично, а Джису – все свои блокноты с набросками и диски с детских выступлений. У них в огромных тканевых мешках пылились мягкие игрушки из прошлой жизни. Они таскала всю отцовскую библиотеку из одной съёмной квартиры в другую, потому что панически боялись выкинуть что-то нужное. Потом пригодится, и придётся вновь тратить деньги. Нет уж, лучше пусть лежит до тех пор, пока они не станет жутко богатыми, пока Дженни не перестанет париться из-за того, что купила рис не по акции, а Джису – за отозванный заказ на пару баксов.
– Ты опять нахрюкалась, – Джису пробормотала проклятие, щёлкнула выключателем у ночника.
Дженни стянула платье, лифчик и колготки, натянула старую майку, и залезла в кровать. Укутала замёрзшие ноги одеялом. Прижалась к Джису всем телом, вдохнула её запах родной и приятный.
– Как день прошёл? – Спросила с закрытыми глазами, пододвигаясь ещё ближе, будто хотела с сестрой слиться, стать одним человеком.
– Ты воняешь мне прямо в лицо, – хихикнула Джису. Она не злилась, привыкла к тому, что иногда Дженни выпивала вне дома. Это случалось не часто и не приносило проблем, а сестра всегда возвращалась домой любвеобильная и трогательно-несчастная. В такие моменты Джису чувствовала себя очень нужной, и потому слушала пьяные признания в любви с открытой душой и сердцем.
Дженни обычно говорила не много. Она держала всё в себе, бесконечно прокручивала в голове неудачи, не могла смириться с проигрышами. Она болезненно много рефлексировала и с трудом признавала, что ей нужна помощь. Джису старалась сестру научить с эмоциями справляться.
– Послушай, ну расскажи ты мне о своих неудачах. Поори. Обматери весь мир. Тебе станет легче.
Дженни кивала, улыбалась и запиралась в ванной, и прикладывала к своим ногам плойку и утюжок.
Раньше Джису боролась. Говорила, что будет поступать также. Просила перестать ранить себя хотя бы ради неё. Умоляла и плакала. Дженни тоже было больно, и она обещала, что будет очень стараться перестать.
Но мир слишком часто подставлял ей подножки, слишком часто заставлял проглатывать гордость, мириться с несправедливостью, и она, найдя лучший способ борьбы с собственным бессилием, не могла от него отказаться.
Джису смирилась.
Она со многим смирилась, на самом деле.
Смирилась с тем, что больше никогда не сможет ходить.
Смирилась с тем, что большая часть их доходов – её крошечная пенсия и деньги с миллиона подработок Дженни, уходят на оплату медикаментов, реабилитационного центра и медсестры, которая приходила три раза в неделю, чтобы сделать уколы и массаж.
Смирилась с тем, что именно из-за неё в конце концов распалась их семья.
Смирилась с тем, как по ночам, когда Дженни думала, что она уже спит, она тихонько выла в ванной. Не плакала, а именно выла. И Джису стыдливо закрывала глаза, когда она возвращалась в кровать. После таких истерик Дженни обнимала её так, будто была пьяна, целовала в щёки и в нос, и шептала извинения.
Джису смирилась с тем, что даже прощения попросить не могла.
Она только очень старалась не доставлять проблем. После первого года – самого тяжёлого, за который ей до сих пор было стыдно, Джису правда очень старалась хотя бы не становится ещё большей обузой.
Она экстерном закончила школу, и с тем, как неловко отводили взгляд учителя, когда приходили в их убогую квартиру, провонявшую алкоголем и сигаретами, она тоже смирилась.
Естественно, ни о каком университете не могло быть и речи. Хотя Дженни нашла несколько программ, по которым она могла поступить на гранты, получать социальную помощь, Джису не хотела. Снова испытывать стыд, снова быть униженной за то, какая она есть.
Нет, лучше запереться в квартире, рисовать и изредка переводить небольшие тексты с японского, чтобы получать дополнительный доход. Она не могла просить у Дженни денег ещё и на своё хобби, и поэтому часами сидела со словарями, кучу раз была обманута, но в конце концов нашла своих клиентов, которые платили немного, но регулярно.
Джису знала, что Дженни вздохнула с облегчением, когда она перестала пытаться социализироваться. Было мучением для них обеих выбираться на улицу, спускаться с шестого этажа. Сперва Дженни выносила коляску, а потом – Джису у себя на спине. Пандуса в подъезде не было, поэтому их неловкие попытки нормально существовать проваливались раз за разом. Тогда, чтобы не мучиться самой и не мучить сестру, Джису решила, что ей достаточно будет открытых окон.
Она знала, что Дженни чувствовала себя виноватой, но ей, слабой девушке, было просто невозможно стать для сестры полноценным проводником в большой мир.
Когда Дженни встречалась с Сынчолем, он периодически помогал. Как-то раз они все вместе отправились в парк аттракционов, и это стало бы чудесным воспоминанием, если бы не три таксиста, которые отказались освобождать багажник для того, чтобы сложить туда коляску. Дженни тогда взяла оторопь, Джису спряталась за новой своей, холодной и безразличной личностью, а Сынчоль, обычно тихий и скромный, яростно выговаривал взрослым мужчинам что-то о морали и этике. Девушки его не слушали.
Джису позже поняла, что эта ситуация – стала их негласным договором. Дженни казалось, что ей будет не слишком обидно не так часто покидать дом, если её во внешнем мире такая агрессия встречает. Джису притворялась, что ей и в четырёх стенах хорошо. Она всё понимала. Пусть и была она всего на год старше, у сестры, шестнадцатилетней девчонки, не было столько сил, чтобы постоянно её на себе таскать. Пусть тощую и маленькую, всё равно не было. Дженни спортом никогда не увлекалась, это у Джису были надежды на танцевальное будущее. Когда она год жила в Японии, даже пошла на айкидо, чтобы подтянуть физическую форму, добавить движениям пластичности.
Нет, Дженни слушала свою скучную классическую музыку, и спорт отрицала, не видя в нём ни удовольствия, ни смысла. Они были очень разными – сёстры Ким. Джису – творческая и свободная, с приходом в её жизнь болезни огрубела и очерствела, а Дженни – мечтательная и взволнованная, увлекающаяся всем понемножку, превратилась в жуткого практика. Джису старалась быть для сестры опорой, чтобы она, приходя домой, чувствовала, что может на неё положится. И Дженни действительно расслаблялась, и пусть пыталась сестре врать, растеряла этот свой навык, в детстве действительно уникальный и яркий.
В детстве Дженни морочила всем голову, и до сих пор легко могла обаять любого незнакомца. До сих пор она справлялась с неурядицами в жизни с помощью лжи, только вот она оказывалась абсолютно беззащитна перед теми, кого любила, перед теми, кто был ей дорог. Она не могла скрыть от Джису своё горе и свою боль, а та, пусть старалась и не лезть в душу, всё же пыталась помочь. Хоть словом, хоть шуткой. Джису пыталась Дженни не ранить, осознавая, что у той внутри всё куда мягче, куда нежнее, чем у самой Джису. Дженни сильной только притворяется, в то время как она свою силу действительно приобрела.
Джису постоянно говорила, что Дженни должна жить за них двоих. Она действительно так думала. Если уж так сложилось, что ей невозможно быть социально активной, так пусть Дженни на неё не оглядывается. Пусть встречается с парнями, ходит на вечеринки, выпивает в барах. Пусть живёт. Это ведь такое благословение – жить, не понимая, какое это счастье.
Джису нравилось, что большую часть времени она оставалась в квартире одна. Так можно было спокойно включать свою музыку, рисовать, общаться с друзьями, которых у неё было великое множество. Не совсем настоящие, конечно, были эти друзья. Они о Джису знали не всё, но ей и такое подходило. Друзья из прошлой жизни отвалились, она сама их выгоняла, запрещала пускать к себе в палату и в комнату. Может и неправильно это было, но она не могла смириться с тем, что люди, восхищавшиеся ей, завидовавшие ей, обожавшие её, теперь будут её жалеть. Нет, этого она вынести не могла.
– Онни, я очень тебя люблю, – прошептала Дженни со слезами на глазах.
– Боже, да чего же ты такая рамазня, когда выпьешь? – Горестно вздохнув, Джису погладила сестру по голове. – Что-то не ладится с твоим парнем?
– Он кажется очень несчастным, и я из-за этого злюсь.
Молчание, нарушаемое лишь тонким свистом из розетки, воцарилось в комнате.
– Ты же знаешь, что не должна всех спасать? – Дрогнувшим голосом спросила Джису.
– Если бы я могла спасти хоть кого-нибудь, – Дженни грустно улыбнулась, – но нет, я даже о нас с тобой позаботиться не могу.
– Ты чудесно обо мне заботишься, не переживай, – Джису знала, как дороги для сестры эти слова. Дженни любила, когда её хвалили, любила быть значимой.
– Онни, я боюсь, что мне будет очень больно, когда мы расстанемся.
– Да чего же ты такая пессимистка! Только начали встречаться, а уже о расставании думаешь.
Дженни привстала, выпуталась из объятий. Упёрлась коленками в твёрдый матрас, уставилась в изголовье кровати.
– Ты думаешь, можно полюбить человека, если вы почти не знакомы?
– Полюбить? Вряд ли. Это скорее симпатия, ну или влюблённость.
– Правда? – В голосе Дженни проскользнула тоска.
Джису поспешила разуверить сестру, натолкнуть на прежний, романтичный и лёгкий настрой.
– Ты же знаешь, меня можно не слишком слушать. Я о любви только из дорам знаю. Это ты у нас эксперт во всём, – она неловко улыбнулась, стесняясь того, что и правда ничем не может помочь.
Джису знала о всех отношениях сестры. И ей было очень тоскливо осознавать, откуда в Дженни, всегда витающей в облаках, мечтающей, полной восторженных представлений, столько рациональности. Она ни разу не плакала из-за расставаний. Просто выпивала пару стопок и говорила, что всё закончилось.
Дженни никогда не делилась подробностями, но Джису догадывалась, что у сестры остались какие-то травмы из-за того, что произошло с ней в школе. Её напрягало то, что Дженни пребывала в полной уверенности в том, что материальная сторона вопроса важна также, как и духовная, но как она могла хоть что-то сказать? Половину её обследований оплачивали ухажёры сестры, Дженни постоянно приносила домой дорогой алкоголь или упакованные обеды из ресторанов, и сама выглядела гораздо счастливее, когда могла выбираться из дома, а не сидеть, запертая в четырёх стенах.
Дженни может и не понимала сама, но Джису видела: сестра ищет любви. Она очень хотела найти человека, который, словно прекрасный принц из диснеевских мультиков, спас бы её от всех забот. Принца не находилось, но Дженни рвалась к лучшей жизни, и именно Джису опутывала её, словно паук свою добычу, своей неполноценностью и своими проблемами.
– Для меня ты эксперт во всём, Онни, – прошептала Дженни, и снова плюхнулась рядом. – Я пожалуюсь тебе, как ты учила, ладно? А ты меня не осуждай.
– Пожалуйся, конечно, – Джису вновь обняла сестру, и в груди у неё затрепетали бабочки. Именно через Дженни она проживала свою жизнь, и рассказы сестры, не слишком подробные, путанные, скрытные, но всегда наполненные её переживаниями и сомнениями, позволяли ей жить и творить.
– Он такой… Я бы не хотела в него влюбляться. От него проблемами за версту несёт, он псих, очевидно, и ни во что меня не ставит. Я думала сперва, что терплю из-за того, как с ним легко. Ты же знаешь, ненавижу, когда меня контролируют, а его сама хочу постоянно спрашивать. Где был? С кем? Почему не со мной? Мне хочется ему помогать, хотя и понимаю, что ничего не смогу сделать. Когда он узнает, как я с ним поступила, что он сделает? Начнёт презирать меня? Лучше бы ненавидел, онни, только бы не презирал, – она задохнулась от сбивчивых своих объяснений, замолчала.
– Что ты такого могла сделать, малышка? За что ему тебя презирать?
Джису не ждала ответа, знала, что сестра не расколется, но ей нужно было время, чтобы подобрать слова, навязать бузины на ожерелье, и надеть его сестре на шею – как оберег и защиту от всех невзгод.
– Ты меня ещё больше, чем он, презирать будешь, если я скажу. Поэтому не спрашивай, Онни.
У сестёр был уговор: в душу друг к другу не лезть, если не хочется о чём-то говорить – отпустить это и не требовать ответа. Они и так были слишком сфокусированы друг на друге, нельзя было ещё плотнее слепляться, на каком-то интуитивном уровне они это понимали.
– Я тебе уже говорила, что невозможно тебя не любить, помнишь? – Джису потянула Дженни за подбородок, заставила посмотреть в глаза.
Дженни кивнула. Джису знала, что сестра не верила ей. Она была убеждена, что единственный человек, который её любит, – это сама Джису, и то, не столько из-за собственного выбора, сколько из-за семейных уз. Дженни многие в любви клялись, а потом её оставляли. В такие моменты Джису была даже рада, что нет у неё никаких отношений, что весь её опыт закончился на двух свиданиях за неделю до аварии, да глупом и пошлом флирте в чатах, который никогда ни к чему не приводил.
