Текст книги "Право голодных (СИ)"

Автор книги: Ks_dracosha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Тэхён выдохнул, чмокнул её в лоб, а она подставила рот, и нос, и шею, и он вновь и вновь целовал её, будто извиняясь за то, что губы эти не могут сказать ей тех слов, которых она так нестерпимо жаждет. И Дженни принимала его извинения, хотя понимала, что он даже их ей не должен, но принимала их целой своей душой, успокаивала её ими, гладила. Дженни себя жалела, и думала, ничуть не стесняясь, про себя: «Кто, если не я?».

– Я вам не помешаю? – Джису подъехала незаметно, и Дженни отшатнулась от Тэхёна, будто нерадивая школьница, попавшаяся на глаза строгому отцу, ударилась головой о стену, и засмеялась, совсем не почувствовав боли.

– Даже если и мешаешь, я тебе об этом не скажу, – она проскользнула мимо Тэхёна, явно смущённого, разлила чай по кружкам.

– Ох уж эти парочки, – Джису тоже было неловко, это чувствовалось по тому, как вжималась в плечи её голова, как настороженно косилась она на парня.

– Доброе утро, – он опомнился первый, дружелюбно улыбнулся ей.

– Доброе, – Джису напряглась ещё больше, осознав, что не поздоровалась с хозяином квартиры.

– Что хочешь на завтрак? – Дженни с ногами забралась на стул, полезла в телефон, выбирая доставку.

– Тоже, что и вы, – ответ сестры был быстрым и однозначным.

– Тэхёну всё равно, а я в сомнениях, – Дженни взглядом попыталась передать, что в этой ситуации стесняться нечего, всё под контролем.

– Тогда, может, пончики?

– Отличный вариант, – Тэхён явно пытался наладить контакт, поэтому выразил куда больше энтузиазма, чем обычно.

Дженни боялась, что неловкость будет сковывать их, что ей всё время придётся быть мостиком между сестрой и парнем, но смущение рассосалось на удивление быстро, и уже через десять минут Тэхён с сочувствием принимал жалобы Джису на то, что Дженни слушает только классическую музыку и запрещает включать что-либо другое.

– Я вообще не понимаю! Ладно бы мы музыкантами были, так нет, она даже собачий вальс на пианино сыграть не может! – Размахивая руками, подтверждая собственные слова, возмущалась Джису.

– Не знаю, я в машине включаю, она вроде не против, – Тэхён переводил растерянный взгляд с одной девушки на другую.

– Тшш, – Дженни приложила палец к губам, сделала вид, что расстроилась из-за того, что он выдал этот секрет.

– Значит парня мы ставим выше сестры, всё понятно, так и запишем, – Джису была несерьёзна, она смеялась и подкалывала их, но Дженни всё равно стало грустно.

Не объяснять же им, уже переключившимся на обсуждение нового трека какого-то рэпера, что она попсой сыта и в клубе, что не хочется ей ещё и дома терпеть то, как бьют по ушам биты. И Джису можно попросить выключить, а с Тэхёном она не так свободна. Она же видела, как ему нравится, когда орут что-то непонятное из динамиков, и от того, как ему хорошо, ей и самой становилось лучше. Сестре же не принципиально. Она и в наушниках может слушать, это другое дело. С ней можно быть честнее. Пусть не объясняя причин, но указывать на какие-то триггеры, и Джису, пусть злилась иногда, но Дженни никогда не отказывала. Помнила, наверное, про плейр, с закачанной туда классикой, который мама Дженни отдавала, когда хотела повеселиться с очередным своим гостем.

Мама тоже не была музыкантом, просто ей нравилось строить из себя романтичную особу, и классическая музыка казалась ей отличным способом повысить собственную значимость в глазах невидимой общественности. А Дженни правда привыкла и полюбила её, и научилась чувствовать отличия пятой симфонии Чайковского и Бетховена не только на слух, но и внутренним ощущением. Ей правда было хорошо с бессловесными инструментами, с переливами мелодий, звучащими в этом мире уже сотни лет. Она будто бы была под защитой от исчезновения, когда прикасалась к такому искусству. Казалось, что, если она, такая маленькая и незначительная, хотя бы на пару минут ощутит всё величие Листа или Дебюсси, то сможет оставить незримый свой след хотя бы своим искренним восхищением.

Она наблюдала за Тэхёном и Джису, и ей было хорошо. Они ели привезённые за полчаса пончики, и Тэхён пододвигал сестре коробку, чтобы не приходилось тянуться, и подливал чай, и подсыпал сахар. Он был так заботлив, будто уже имел опыт ухода за человеком с ограниченными возможностями, и Дженни думала, что не заслужила, наверное, такого счастья, но была ему благодарна.

Вспоминалась известная поговорка: «Всё, что ни делается, всё к лучшему», и, если раньше она против её смысла протестовала, потому что каждое неожиданное изменение в жизни делало эту самую жизнь только хуже, то сейчас неожиданно осознала весь её смысл. Если бы их не выселили, разве могла она представить, что её сестра и парень будут так по-семейному обсуждать какие-то обыденные вещи, и она, Дженни, будет так расслаблена и спокойна?

Не могла.

Стук в дверь прервал её благостные мысли.

–Ты кого-то ждёшь? – По озадаченному лицу Тэхёна можно было догадаться, что гостей он не звал.

– Пойду посмотрю, кто там, – он вновь мимоходом погладил Дженни по голове, быстро встал из-за стола.

Дженни взглянула на сестру. Пропала у неё вся настороженность и зажатость, она откинулась на спинку кресла, облизывала с пальцев шоколадную глазурь.

– Клёвый у тебя парень, – Джису почувствовала, что от неё хотят услышать, – я понимаю, почему ты его выбрала.

Конечно, она не знала, что изначально Дженни выбрала Тэхёна из-за его денег и из-за того, что все девчонки, которые с ним общались, трещали о его небывалой щедрости. К тому же, он был рассеянным, часто терял дорогие вещи и не испытывал по этому поводу никаких сожалений. Дженни часто слышала от него в универе: «Как пришло, так и ушло», – и всегда жутко злилась в такие моменты. К ней всё приходило после тяжёлого и упорного труда. К нему же летело в руки, едва не сбивая с ног. Её план по его соблазнению был отчаянным и нелепым, и она до сих пор поражалась, как он мог сработать. Дженни давала себе всего один шанс – одну вечеринку, одну попытку затащить его в постель, одну возможность привлечь его внимание. Она глотала свою гордость, когда он называл её чужими именами. Она склоняла голову перед собственным самоуважением, когда понимала, что он параллельно спит с другими. Но в конце концов, как всё обернулось? Он рядом с ней, она его любит.

Любить его она тоже не выбирала. Это было сумасшествием чистой воды, совсем ей не свойственным. Это была мечта, вдруг взбеленившаяся, взбесившаяся, переставшая подчиняться. Дженни никогда с таким не сталкивалась, и потому не уследила, потому не заметила, как мечта её стала такой отчаянной жаждой. Упустила момент. Теперь уже ничего не поделаешь. Теперь уже она смирилась. Она не может себя без этой любви представить. Разучилась без любви жить. Всё из-за него, из-за Тэхёна.

– А он меня почему? – Глупый вопрос, не стоило его задавать, но она не могла, в это счастливое утро, она абсолютно не могла контролировать свой язык.

– Я уже тысячу раз говорила, – Джису хмыкнула, – потому что невозможно тебя не любить.

– Почему? – Дженни улыбалась, давая понять, что понимает абсурдность вопросов, но ответ хотела услышать. Она ведь знала правду, знала, что таких, как она, не любят.

– Что за почемучка, тебе будто снова пять, – она закатила глаза, но тут же посерьёзнела, – просто, потому что ты очень хорошая. Тебя или любить, или ненавидеть, третьего не дано.

– А ненавидеть за что? – Дженни искренне удивилась.

– За то, что сам таким хорошим быть не можешь, – Джису пожала плечами, будто говорила что-то до того обыденное, что это не требовало никаких разъяснений.

Странный их разговор прервал Тэхён, выглядящий раздражённым. Дженни поняла, что это гипертрофированная эмоция, что на самом деле, он просто растерян, она научилась читать его лицо также хорошо, как книги. Вслед за Тэхёном зашёл Чонгук.

– Ничего себе, какие люди! – Воскликнул он, и медведем пошёл на Дженни, она приподнялась, провалилась в его объятия, вдохнула запах сигарет и какого-то парфюма.

– Привет, – улыбнулась она.

– Дженни, очень рад тебя видеть! – Он потряс её руку, слабую и крошечную, в его большой ладони.

– А ты? – Обернулся он на Джису, и Дженни хихикнула, вспоминая, что точно также он познакомился и с ней самой.

– Это сестра Дженни, – быстро проговорил Тэхён, – я тебе рассказывал.

Дженни удивилась. Тэхён говорил со своими друзьями о её сестре? Она не знала, как к этому относится. Было ли это в хорошем ключе? Потому что она важна для него? Или он жаловался на то, что она стала слишком навязчивой? Может она напрягала его своими разговорами?

Нет.

Дженни махнула головой, отгоняя мысли. Тэхён совсем не такой человек. Он не такой трус, как она, он бы сам ей сказал.

Лицо Чонгука на несколько мгновений приобрело крайне задумчивое выражение, а после, когда он вспомнил, просветлело.

– Вспомнил! – Он обошёл стол, присел на корточки, чтобы столкнуться с Джису взглядом, протянул ей руку, ни капли не стесняясь. – Чон Чонгук.

Дженни обескураженно посмотрела на Тэхёна. Тот напряжённо наблюдал за другом, будто бы контролируя, не сделает ли он ничего глупого и неприятного. Он рассказал Чонгуку о том, что Джису не может ходить. И тот, не смущаясь, будто так и надо, моментально включился, включился так, как не могли многие медсёстры, что к ним приходили.

Дженни знала, как для людей, не могущих встать в полный рост, важно, чтобы с ними говорили на одном уровне. И вот этот парень, татуированный и накачанный, глядящий на мир из-под густых чёрных волос, закрывающих глаза, проявил к её сестре такую чуткость. Никакой неловкости в нём не было, никакой жалости, возникающей у людей. Даже Тэхёну вчера было тяжело, Дженни это чувствовала и не винила его. А Чонгук вот так просто с ней поздоровался.

На глаза у неё навернулись слёзы, и она посмотрела на потолок, быстро заморгала, чтобы их прогнать.

– Ким Джису, – тоже немного опешив, но быстро придя в себя, холодно произнесла сестра, и вложила свою бледную ладонь в его загорелую и чёрную от красок, впившихся в кожу.

– Приятно познакомиться, – Чонгук, будто и не заметил напряжения, возникшего в комнате, поднялся, подтащил стул поближе к Джису. – Налей мне кофейку, – протянул он, длинными пальцами доставая из коробки пончик с яркой розовой глазурью.

– Сейчас, я быстро, – Дженни вскочила, но Тэхён остановил её, усадил обратно.

– Мы гостей не ждали, но, так уж и быть, только благодаря моей колоссальной доброте, – он протянул это слово – колоссальной, намекая на то, каких усилий ему стоило не выкинуть друга за порог, – я позволю тебе остаться.

– Ко мне в гости завалилась мама, я не выдержал её страстных уверений в том, что мне пора искать жену, и сбежал, можно хоть каплю сострадания? – Он совсем не выглядел человеком, которому требовалась жалость, в два куска проглатывал пончики, пожирал их один за другим, и Дженни быстро отхватила себе ещё один, шоколадный, чтобы не остаться голодной.

– Я так понимаю, ты жалуешься на свою любящую мать трём людям, у которых её нет, верно? – Голос Джису разрубил дружелюбную атмосферу, словно топор, со всей силы опустившийся на хрупкое стекло.

– Джису! – Одёрнула её Дженни, ещё не до конца осознавая, что произошло.

Чонгук захохотал первый, громко и искренне, похлопывая вымазанными в пудре пальцами себя по коленям, оставляя на чёрных штанинах белые следы. И Джису подхватила его смех, и даже закатила глаза, так была довольна собственной остротой.

Дженни и Тэхён переглянулись. Она чувствовала дискомфорт из-за того, что рассказала о его потерях сестре. Он, конечно, не говорил, что это тайна, но было что-то неловкое в том, как она обсуждала его жизнь с кем-то другим.

Дженни наблюдала за тем, как Тэхён, используя свою любимую хамелеоновскую тактику, подстраивается, как растягиваются его губы, и вот, уже спустя секунду, невозможно не поверить в то, что улыбка, так подходящая его губам, не искренняя, а вынужденная.

– И правда, стоило мне последить за языком, – Чонгук, наконец, успокоился, восхищённо уставился на Джису, – спасибо, что отрезвила.

– Всегда пожалуйста, – она кивнула ему, словно королева своему стражнику, – на будущее, учти, в нашей компании также нельзя разговаривать про отцов, сломанные мечты и марафоны, – взглядом указала она на свои ноги.

– Как с вами тяжело, но интересно, – поддержал её чёрную шутку Чонгук, – я буду очень стараться не быть слишком счастливым, чтобы вам не стало неприятно.

Джису снова засмеялась, радостно и звонко.

Дженни знала, что ей не хватало общения, но только в тот момент поняла, насколько сильно. Сестра всегда была с ней осторожна, хотя авария сделала из неё циника. Из девушки, отдающей всю себя танцам, обожающей мальчишек и мечтающей о высоких каблуках, Джису превратилась в художницу мрачных полотен, любительницу кровавых ужастиков и грязного рэпа. Она пару раз пыталась в таком же стиле общаться с Дженни, но та, привыкшая выбирать самый нежный тон для травмированной психики сестры, так и не смогла привыкнуть к новой её личности. Ей было больно от её шуток, она слишком близко к сердцу воспринимала подколы и уничижительные замечания, а ещё совсем не умела прятать от Джису свои настоящие чувства, поэтому та сдалась, и с сестрой оставалась нежной и спокойной. И только по её картинам – мрачным и тревожным, Дженни догадывалась, какая на самом деле Ким Джису. Холодная и уверенная. Сильная. Совсем не такая, какой была раньше.

Эти двое нашли общий язык так быстро, что совсем перестали обращать на Тэхёна и Дженни внимание.

– Твоя сестра куда более социализирована, чем ты, – прошептал он ей на ухо, хотя мог бы и кричать, так парочка напротив была увлечена обсуждением преимущества хорроров категории Б из поздних 90-ых перед современными триллерами.

– Она много общается в интернете, – отозвалась Дженни, впитывая в себя расслабленное и удовлетворённое лицо сестры, когда она вот так непринуждённо с кем-то болтала.

– Не надо делать этого, – снова прошептал Тэхён ей в самое ухо.

– Чего? – Дженни поёжилась от щекотки.

– Не начинай вновь винить себя, – слова, окатившие её ледяной водой. Она посмотрела на него испуганно. Как мог он так точно понять, что она почувствовала? Как мог заметить, что чувство вины уже поднесло свои лапки к её сознанию? Она, Дженни, могла и почаще вывозить сестру на улицу. Могла понастойчивее предлагать присоединиться к каким-нибудь клубам. Могла получше скрывать свою радость от того, что Джису вроде бы не против проводить дома большую часть времени. Вроде бы – ключевое слово. Сестра явно была куда лучшей актрисой, чем Дженни. – Ты делала всё, что в твоих силах, – в противовес злым её мыслям продолжал тихо внушать Тэхён, – и ты отлично справлялась.

Дженни приложила все силы к тому, чтобы не разрыдаться прямо там, за столом, который почему-то хотелось называть праздничным, так за ним было тепло и хорошо.

========== XXII. ==========

01.11

Я постоянно чувствую себя ещё большей воровкой, чем являюсь на самом деле. Внутри меня столько чувств, что я могу разорваться в любой момент. От горя или от любви, не знаю. Ничего не знаю.

Всё кажется, что надо мной кто-то смеётся. Слышатся хлопки зрителей, голос ведущего, он шутит о чём-то, и только я не понимаю, что происходит. Верю, что всё взаправду. Шоу Трумана, не иначе.

Я не заслужила такого счастья. Не заслужила этих дней, когда мы вместе завтракаем, когда вместе едем в универ, а после он возит меня смотреть квартиры. Они все жуткие и дорогие, я не хочу там жить. И Джису тоже не захочет.

Тэхён говорит, что мы у него можем сколько угодно оставаться. Что он не против, что ему с нами веселее и приятнее. Он даже заикнулся как-то, что, если нас с Джису смущает, может съехать к отцу или друзьям. Так мы себя, мол, комфортнее чувствовать будем. Я тогда чуть не разрыдалась от того, какой он хороший, и как я перед ним виновата. Как много во мне этой паршивости – вины.

Я с ним постоянно смеюсь, но внутри меня творится ужас. Всё время как на иголках, всё время в напряжении. Мне начали сниться кошмары. Я просыпаюсь в них, а Тэхён обо всём узнал и выставил нас на улицу. Он так не сделает, я знаю. В нём слишком много доброты и благородства. И от этого мне стыдно.

Хочется признаться. Хочется рассказать ему всё, покаяться, что ли.

Я готова и к его ненависти, и к его презрению. Я не жду, что он меня простит. Хотя, зачем перед самой собой скрываться. Я об этом мечтаю. Чтобы он понял меня и простил. Чтобы это ничего не изменило.

Только так не получится. Если он простит, значит, будет жалеть меня, значит не любовь это будет никакая. Нельзя его так к себе привязывать-приковывать, втягивать в свою жизнь и своё горе. Нельзя.

Я хочу, чтобы он был счастлив.

Но меня ломает и корёжит от секретов, от того, что я с ним не честна.

Я принимаю его помощь. Принимаю его друзей. Чонгук с Джису, кажется, подружился, он каждый день приходит и даже гулять с ней ходил. Я сперва боялась, но Тэхён меня успокоил. И Джису такая довольная! Нельзя её было запирать. Нельзя. Ей нужна жизнь, ей необходимо общаться. Она сама расцветает, когда вместе с Чонгуком.

Думаю, он ей нравится, и это тоже неправильно, этого нам тоже нельзя. Потому что Чонгук исчезнет, когда исчезнет Тэхён. А мне всё кажется, что это произойдёт совсем скоро. Я предчувствую. Предчувствую, что совсем скоро всё раскроется, хотя это, конечно, глупости. Только мне всё равно страшно.

А что, если Джису по-настоящему влюбится? Не знаю уж, от того ли это, что Чонгук – первый парень, с которым она может нормально общаться, или и правда он в её вкусе, только мне всё это не нравится. Ей тоже будет больно.

Чонгуку, вон, родители невесту подыскивают. А моя Джису? Что я могу ей дать? Ничего. Ни ей, ни себе. Никому.

Человек я бесполезный, кажется, будто только боль и способна вокруг себя концентрировать. А сама, хитрая, наслаждаюсь. Счастьем наслаждаюсь. Любовью.

Сегодня возвращаюсь в клуб. Не хочу туда идти. Но деньги на залог и на аренду надо искать где-то. И так на это придётся все сбережения мои жалкие отдать, что Тэхёну возвращать собиралась.

Сейчас там будет ещё хуже, чем раньше. Ещё гаже.

Я предательница, будто бы. Как возвращаться к нему в кровать, после того, как была там?

Как долго мне надо будет смывать с себя чужие руки, насколько яростно оттирать их с себя, чтобы его прикосновения единственными на моей коже остались? Как мне быть? Как справиться с этим? Как не разломаться? Не раздвоиться?

Не знаю.

Я ничего не знаю.

Ничего.

Дженни было гадко. Именно так – гадко. «Хостес» – не самое подходящее слово для обозначения девушек, которые становились для гостей матерями, жёнами и дочерями, в зависимости от предпочтений клиентов. А они действительно становились, и улыбались, и пили, и танцевали, и выслушивали, и поддерживали, и одаривали ненастоящим своим сочувствием.

Дженни не понимала, неужели мужчины эти, не понимают, что девушки с ними разговаривают только из-за того, что им за это платят? Неужели им самим не противно от того, что одаривают их вниманием за деньги, что пьют с ними так радостно и бодро из-за того, что процент от каждой проданной бутылки уходит хостес в карман? Неужели не замечают они пустых глаз и безразличия в голосе?

Сама Дженни пришла в клуб, благодаря однокурснице. Та увидела, как она, ещё на первом курсе, в самом начале учёбы, всю пару провела, отправляя свои резюме в разные фирмы. Она на перерыве подошла к Дженни, и предложила попробовать. Та сперва отказалась. Ей казалось, что моральные её принципы такого не позволят. Она думала, что даже за миллион долларов ни за что и никогда не стала бы своё тело продавать. Проблема была в том, что миллион долларов – сумма нереальная и невозможная. А двести баксов за ночь – это вполне настоящие деньги. Дженни тогда быстро посчитала, нехотя, против воли, что за пару недель работы сможет купить Джису новую коляску и закрыть несколько долгов по медицинским счетам. Но в тот день она отказалась.

Уверенность пришла к ней внезапно. Она возвращалась с очередного собеседования, куда её позвали просто для массовки, явно даже не открывая резюме, в котором было указано, что опыта работы у неё нет. Дорога заняла три часа в обе стороны, а сам разговор с менеджером – усталой тёткой лет сорока пяти с пятнами пота на белой блузке, не больше трёх минут.

«Это же не проституция?», – написала Дженни одногруппнице. «Не парься», – ответили ей.

Конечно, реальность оказалась совсем не такой радужной. Дженни платили только половину от обещанного, потому что она была не постоянной сотрудницей. А после того, как она, всего месяц проработав каждую ночь, попросилась на работу по дням, стали давать и того меньше. И всё равно, это были деньги, которые нельзя было заработать больше нигде. И поэтому она продолжала ходить в тот клуб, из которого давно уже уволилась одногруппница, улетев с одним из своих гостей в Эмираты.

Дженни там многое поняла о себе. Среди горячих, потных тел, паров алкоголя и сигарет, она узнала, что может улыбаться при любых обстоятельствах, любую чушь может слушать с доброжелательным лицом и после любых действий мужчины может пожелать ему хорошего вечера.

Секс в клубе и правда был запрещён. И девушки, которые попадались за тем, что спали с клиентами, даже если происходило это за пределами клуба, с позором изгонялись. Но бывали случаи, когда в условиях рыночных отношений возникали настоящие, с любовью и заботой. И тогда хостес приходила к менеджеру, и он вычитал с неё неустойку. Как будто древний какой-то выкуп из рабства. Прекрасные девушки отдавали всё, что имели, чтобы расправить крылья и улететь. Дженни этого избежала, когда начались её отношения с Хисыном. Она, как та, кто просто подрабатывал, вообще была на особом счету. И пусть платили ей меньше, обязательств, унижающих человеческое достоинство, у неё было меньше тоже.

Секс был запрещён, но вот тач – он приветствовался. Прикосновениям девушка не имела права противиться. Трогать их можно было где угодно, но только сквозь ткань, и, когда навязчивые ухажёры, пытались правила нарушить, девушки изворачивались, как могли. Дженни и сама множество раз предлагала пойти потанцевать или выпить, лишь бы избежать неприятных чужих рук на своём теле. Она знала, что в некоторых клубах за прикосновения доплачивали специальные чаевые, даже в прайсе цена была прописана, но это было совсем жутко, и она просто принимала деньги, которые ей совали то в руки, то в груди влажными пальцами, и улыбалась, улыбалась, улыбалась. До спазмов в мышцах лица.

Постоянных сотрудниц она называла цветочными девушками. Они все брали себе псевдонимы – названия растений или цветов. Иногда на своих родных языках, иногда на английском, порой и вовсе на латыни. Дженни казалось, что это какая-то пошлость, оставшаяся в стрёмных американских комедиях из 80-ых, но одногруппница объяснила это просто: «Так они себя защищают. Тебе бы тоже стоило. Это как костюм. Надеваем же мы сюда платья и каблуки? Банковские работники рубашки и галстуки? Официанты униформу? Имя – такой же атрибут. Когда они выходят отсюда, имя исчезает». Дженни сперва в это объяснение верила, а после перестала. Цветочные девушки не забывали о том, кто они, когда выходили из клуба. Они и там, за его пределами, продолжали быть такими же отстранёнными и безразличными, они и там выбирали молчать и улыбаться.

Дженни казалось, что они выбирают себе цветочные имена, потому что цветы – это корни. И это их связь с этим местом и этой жизнью. Она оставалась Дженни. Потому что хотела в любом случае помнить, кто она на самом деле. И ради чего она этим занимается.

Цветочные девушки работали тяжело. С семи вечера и до шести утра они не имели возможности присесть, если только не позвали их за столик, или если они не привлекали клиентов за барной стойкой. У них, и у Дженни тоже, были мозоли на ногах и боли в спине от долгого ношения каблуков. Пластыри запрещались. Менеджер говорил, что они уродуют общую картину и не привлекают мужчин, и Дженни спрашивала: неужели им больше нравится смотреть на кровавое мессиво вместо ног, чем на пластыри? Ответ был очевиден.

В тот вечер Дженни чувствовала себя ещё хуже, чем обычно. На танцполе её быстро заметил какой-то молодой парень. Он был весел и не груб, шутил о чём-то, перекрикивая музыку, и Дженни смеялась, хотя не понимала ни слова.

Он предложил ей познакомиться поближе, и она, естественно согласилась. Прежде чем подняться на второй этаж, где располагались вип столики, Дженни кивнула бармену, показывая, что помнит: поить клиентов надо коньяком. Предыдущая партия плохо расходилась, а алкоголь был дорогой и не использовался в коктейлях. У девушек всегда были установки: на что делать акцент. Чем больше продашь, тем больше получишь. И за одну ночь на ламинированные листки с меню опускались десятки тонких женских пальчиков и указывали на самые дорогие позиции.

За их столиком оказалось ещё две цветочные девушки – Абелия и Рози. Они были очень похожи между собой. Не внешностью, нет. У Абелии были густые тёмные волосы, из которых она плела тяжёлые косы. Кожа её была смуглой, и девушка специально мазала её маслами с блёстками, чтобы та переливалась медью в истеричном свете огней. У Рози волосы были белыми, как снег, и липли к влажной от пота коже, к ключицам и плечам, но всё равно она оставалась красивой, как луна. Они были похожи в другом. Тонкие шеи их, казалось, могли вот-вот сломаться от тяжести ожерелий из драгоценных металлов. Спины их были прямыми, а ноги они всегда складывали вместе и выставляли чуть в сторону, чтобы те казались длиннее. На ногах были мозоли, и Дженни грустно улыбнулось.

Их роднили глаза. Пустые и холодные. Глаза, за которыми не кроется ни участия, ни внимания. Даже усталости в них не было. Только бесконечная какая-то пустыня, которой не видно ни конца, ни края.

– Неужели мужчины не понимают? – Спрашивала Дженни.

– А зачем им это? – Пожимала плечами одногруппница, щедро обрызгивая себя духами, одёргивая короткое платье. – Они приходят сюда, как покупатели. Ну не надо такое лицо строить, мы все знаем правила! – Заметила она промелькнувший в глазах Дженни гнев. – Мы не совсем товар, конечно, а типо опции. Вчера вот я исполняла опцию жилетки. Нахуй ему не хотелось меня лапать, человеку жена изменила, он просто хотел отомстить, и не смог, любовь, бля. Ну я его слушала, говорила, что жена ещё приползёт. И подливала, и подливала. Все в выигрыше. А ещё был у меня постоянник, которому хотелось, чтобы я его хвалила. От мамочки типо недополучил любви, и я ему постоянно вешала на уши, что он и красавец, и умница, и в компании у него друзей нет только от того, что все ему, такому таланту, завидуют. Какое им дело, искренне я это говорю или пизжу? Никакого? И ты не думай слишком много. Будь тем, кого они хотят видеть!

Дженни совет этот запомнила и несла с собой не только в клубе, но и по жизни. Для Хисына она была дочерью. Для Тэхёна сперва – ненавязчивой подружкой. Это позже влезла любовь её и всё испортила. Так она неплохо справлялась.

Компания состояла из молодых мужчин, кажется, никому из них не было и тридцати. Они праздновали чей-то день рождения, активно своим гостьям подливали. Абелия минут через тридцать увела нескольких парней в комнату с караоке, пообещав исполнить имениннику поздравительную песню на своём родном языке, и остались за столом Дженни, Рози и ещё пятеро.

Рози была душой компании, и постоянно устраивала какие-то алкогольные игры, и незаметно подливала себе и Дженни колу, чтобы не так много места в стаканах оставалось для виски. Девушкам нельзя было отказываться от алкоголя, но и напиваться нельзя было тоже. Поэтому они постоянно придумывали махинации, заменяя пиво зелёным чаем, добавляя пару капель виски к целому стакану содовой, пропуская тосты, их произнося, и уводя кого-нибудь на танцпол.

В туалете постоянно можно было найти цветочных девушек, которые, не стесняясь и не закрывая двери в кабинки, совали себе два пальца в рот, чтобы не пьянеть так быстро, и аккуратно, чтобы не испортить макияж, чистили зубы специальными маленькими щётками, помещающимися в их сумочки.

Дженни не совсем понимала, какую роль требовалось отыгрывать ей, потому что все пятеро парней были увлечены Рози и её рассказами, и она просто тихонечко пила и подливала, и вновь улыбалась до болей в щеках.

– Как тебя зовут, напомни? – Наклонился к ней парень с приятным, умным лицом.

– Дженни, – она проговорила это ему в ухо, чтобы не кричать сквозь грохот музыки.

– Красивое имя, – он взял её руку в свою, приобнял её за талию.

– У тебя тоже, Дживон, – запоминать имена клиентов с первого раза было тяжело, но необходимо, потому что, когда девушки переспрашивали, они принимали это за неуважение. – Какая у тебя фамилия?

– Пак, – удивлённый её вопросом, проговорил он.

– Я так и думала! – Дженни гипертрофированно радостно захлопала в ладоши, засмеялась. – Я очень люблю рассказы твоего тёзки из восемнадцатого века.

– Ты увлекаешься литературой? – Парень говорил ей в ухо, но рука его прекратила так настойчиво скользить по её спине.

– Немного, – девушка скромно улыбнулась.

Это был её любимый приём. Увести разговор в какую-нибудь сферу искусства, лучше в ту, где у неё были хоть какие-то знания, но можно и без них. Или спросить мужчину о работе. А потом он, уверенный в собственной уникальности, начинал рассказывать, а ей требовалось только внимательно слушать, кивать и восхищаться. Хорошая тактика. Не всегда она срабатывала, но так, когда фокус внимания был переключён с её личности, на какой-то предмет, было намного проще.

С Дживоном всё получилось просто блистательно. Он увлечённо рассказывал ей о своей диссертации, которая, надо же, была связана именно с писателями-реформаторами. Дженни внимательно слушала, парень вещал интересно, словно профессор, да и она всегда была рада узнать что-то новое, особенно не заплатив за это.

Они выпили несколько стаканов за знакомство, закончилась очередная бутылка, и Дженни, услышав предложение заказать ещё, воодушевилась, указала на коньяк. Играть было не сложно. Полутьма, опьянение и то, что люди эти не представляли для неё никакого интереса, кроме денежного, помогали ей. Она могла милым голосом просить что-нибудь дорогое, могла корчить смешные мордочки, если видела, что клиентам это нравится, и при этом не чувствовать себя совсем уж отвратительно.

Костюм. На Дженни не было защитного костюма в виде другого имени, но само её нахождение в этом месте давало право на игру. Давало право на бесстыдство и на отстранённость от настоящей себя – гордой и стеснительной.