Текст книги "Право голодных (СИ)"

Автор книги: Ks_dracosha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Чонгук попросил её подумать. И Джису впервые за всё время смогла по-настоящему понять сестру. Раньше Дженни скрывала от неё цены за обследования и лекарства. Она шушукалась о чём-то с врачами, выходила из кабинетов всегда белая, как полотно, но натягивала на красные свои губы пластиковые улыбки и говорила: «Всё хорошо будет». Джису знала, что этим словам верить нельзя, но молчала, чтобы сестру не расстраивать.

Чонгук ничего от неё не таил. Он требовал у врача объяснений, записывал его слова на диктофон и в блокнот, и Джису даже немного смущалась. Она знала, что ничего хорошего не получится, скорее всего, но всё же надежда, паршивое это чувство, никогда не оставляло её полностью.

– Когда будем делать операцию? – Спрашивал её Чонгук раз за разом.

Джису молчала. Они были знакомы всего ничего, но уже стали близкими людьми, уже возникло между ними чувство, называемое любовью, но деньги, деньги – это совсем другое. Деньги и любовь лучше не смешивать, она этому научилась от Дженни.

Удивительно, но в Джису не было стыда. Она легко позволяла Чонгуку платить за себя, легко на него полагалась. Он, задействовав свои знакомства, помог договориться о том, чтобы несколько её картин появились на студенческой выставке, он познакомил её с профессорами из своего университета, показал им её работы. Джису хвалили и приглашали на личные занятия. Она откладывала. Откладывала, чтобы после операции, когда даже лежать перестанет быть так мучительно больно, наконец-то зажить так, как она всегда мечтала.

Но и операцию она тоже откладывала. Из-за сестры. Она не знала, как сказать ей: «Хэй, Дженни, ты себя почти разрушила ради того, чтобы дать мне всё самое лучшее, но теперь у меня есть парень при бабках, и он, вроде как, всё может решить. Спасибо за твои усилия, я к нему переезжаю». Чонгук предлагал и Джису хотела этого тоже. Она очень чутко чувствовала, что жизнь может закончиться в любой момент, и не хотела упускать ничего. Ни единую возможность. И всё же она понимала, как это было бы жестоко по отношению к Дженни. К Дженни, которая батрачила на нескольких работах, подыскивала себе стажировки не по интересу, а по зарплате, тщательно откладывала каждую копейку и никак не могла привыкнуть к тому, что появился у неё в жизни человек, готовый решить все проблемы.

В детстве именно Дженни мечтала о принце на белом коне. Джису никогда животных особенно не любила и собиралась добиться всего своими силами. А тут вон какая загвоздка судьбы – они обе влюбились в людей не своего круга. Мысли эти были ей самой противны, но избавиться от них она не могла.

– Когда ты скажешь сестре? – Спрашивал Чонгук, и она мялась и не знала, что ему ответить. – Я не понимаю, чего ты боишься, – сокрушался он.

Чонгук и так понимал больше, чем мог бы кто-либо ещё. Он как-то быстро и плотно вошёл в жизнь Джису, встал в неё, как паззл, занял все дыры, задраил все пробоины, и она приняла это с благодарностью. Она не знала, что Чонгук от неё получает, кроме чёрных шуток и проблем, связанных с её ногами, но была уверена, что есть в их характерах что-то такое, какой-то компонент, который помогает им идеально соединиться. И вместе быть счастливее, чем порознь.

Чонгук принял болезненные отношения сестёр, похожие на созависимость, Джису не торопил и ни в чём не винил. Он был с ней постоянно, выдавал лекарства, возил на массажи и на дополнительные консультации, а она всё тянула и не могла дать ему ответ.

Операция – было страшным словом. Не потому что она боялась умереть, не потому что боялась стать совсем обездвиженной – хотя и такая возможность была, врачи ничего от них не скрывали. Нет, она боялась реакции Дженни. Та столько лет надеялась накопить, так старалась для того, чтобы Джису стало лучше, что, если что-то не получится, если эта возможность наконец-то воплотиться в жизнь, но лучше не станет – она просто сойдёт с ума.

Эта поездка была на грани срыва из-за того, как часто Джису приходилось принимать таблетки. Скрывать это от сестры, когда они виделись едва ли час в сутки, было просто. Но так, вблизи… Джису не хотелось портить первое за долгое время приключение, не хотелось.

И всё же она решилась. Убедила Чонгука, настроилась на то, чтобы сжимать зубы и улыбаться, но, к собственному удивлению, поездку она перенесла довольно легко. Напившись снотворного, она проспала почти всю дорогу, и во сне даже не стонала, как это часто бывало в последнее время. Чонгук тогда оставался с ней. Будил её, если приходило время принимать лекарства, гладил по волосам, прикладывал к влажному её лбу холодные полотенца, потому что в бодрствовании она переносила боль хуже.

Джису никогда до этого такого не чувствовала. Её предупреждали, что приступы могут случаться. Периодически позвоночники её, не получая должного внимания специалистов, чуть смещались, и она приходила – боль. В этот раз, видимо, всё было совсем печально. Потому что дорогие врачи настаивали на госпитализации, на том, чтобы операцию провести, как можно скорее. Потому что она плакала и не помнила, когда в последний раз провела хоть день без обезболивания.

Чонгук расстраивался. Но она хотела встретить этот год – год, следующий за тем, когда в их с сестрой жизнь пришло счастье, без волнений. Хотела видеть Дженни беззаботной и радостной. Хотела сама такой притворится.

Она лежала на кровати и сжимала зубы, чтобы не застонать, пока Чонгук распаковывал сумку и доставал оттуда уколы, выписанные доктором, чтобы Джису пережила эту поездку с минимальными потерями. Доктора уговорил Чонгук, понимая, как для неё это важно, и клятвенно пообещал, что в первых числах января она ляжет в больницу. Джису только кивала утвердительно, но сама ничего не говорила. Не хотела.

– Переворачивайся, – буркнул он, раздражённый из-за того, что ничем не может ей помочь, кроме обезболивающего этого.

– Не злись, – попросила она сипло, и покорно перевернулась, потянула вверх майку.

Уколы надо было вводить внутримышечно, и Чонгук морщился, явно был не в восторге от своей роли медсестры, но покорно находил нужное место, предупреждал: «Сожми зубы», и она сжимала и мычала в подушку.

Иголка проходила ей под кожу, Чонгук выдыхал, цедил воздух сквозь плотно сжатые губы, и Джису становилось легче уже минут через десять. Она чувствовала, как расслабляется тело, как отступает злая боль. Отступает, но не уходит насовсем, потому что такой милости она, Джису, была недостойна.

– Я не злюсь, – отдышавшись, выбросив шприц и аккуратно поправив майку, опустив её обратно, не дотрагиваясь до кожи, сел он рядом. – Мне просто непонятно, почему ты так мучаешься, почему так оттягиваешь операцию.

– Скоро, – прошептала она, – всё будет. Но давай встретим этот Новый год так, будто у нас нет никаких волнений, будто всё хорошо.

Чонгук промолчал. Он дышал глубоко и тревожно, и Джису вслушивалась в этот сладостный звук, и старалась дышать в такт. Не получалось. Она торопилась, и воздух выходил из её лёгких быстро и скомкано. Она не показывала этого, но его отстранённость обижала её. Видя, как много физического контакта у Дженни с Тэхёном, она не понимала, почему у них – не так. Чонгук целовал её. Но как в тот, первый раз, больше никогда. Больше никогда не было в нём столько страсти, он целовал её осторожно и мягко, бережно, будто боясь навредить. И Джису пыталась углубить поцелуй, пыталась вызвать в нём бури, подобные тем, что поднимались внутри неё, но ничего у неё не выходило, и Чонгук отрывался от неё первый, говорил какую-нибудь глупость и уходил.

Она сомневалась. Она не вызывала в нём желания? Ему не хотелось с ней большего? Джису беспокоилась, впервые за долгие годы она начала переживать о том, как выглядит. Срабатывало против её уверенности и настойчивое желание Чонгука приобщить её к спорту, гантельки – маленькие и оскорбительно розовые, купленные ради смеха, использовались ей по назначению, и под его строгим контролем, она поднимала их, и даже качала пресс. Конечно, это всё было ради неё. Ради её здоровья. Ради того, чтобы не вызывало перемещение из кровати в кресло такие трудности, чтобы она сама себя не чувствовала такой слабой. И всё же, маленький червячок внутри неё тревожился. У Чонгука были девушки. Не много, но несколько – точно. И они были спортивными, подтянутыми и восхитительно здоровыми, уж в этом Джису была уверена.

Она ревновала к ним, к этим девушкам без лиц и имён. И понимала, что ничего не может им противопоставить, что ничего у неё нет особенного, что ничего она Чонгуку дать не может. И всё равно болезненно ревновала и хотела быть лучше их, хотела быть для него той, без кого жить – невозможно.

– Пожалуйста, Джису, пожалуйста, думай о себе тоже, – попросил он, и пальцы его продолжили своё путешествие по его спине.

– Я только о себе и думаю в последнее время, – усмехнулась она, и протянула руку. Чонгук сразу понял, что ей надо, помог перевернуться и опереться на подушки, которые он заранее сложил небольшой, мягкой горкой.

– Если бы это было так, я был бы только счастлив, – пробурчал он, и Джису, повинуясь внутреннему порыву, потянулась к нему, обняла его. Чонгук моментально среагировал, подвинулся ближе, мягко обхватил её руками.

– Ты обнимай меня почаще, ладно? – Прошептала она куда-то в его шею, и ответа не услышала, зато почувствовала, как он вздохнул – глубоко и полно, как крепче сжались его руки на её спине.

Путешествие получалось странным. Первый день они провели раздельно. Дженни с Тэхёном торчали возле моря всё время, приходили в отель только сменить промокшую от жуткой влажности одежду и погреться. Носы, щёки и уши у них были красными, зато лица – счастливыми и умиротворёнными. Джису же с Чонгуком повалялись немного в номере, посмотрели новости по телику, который периодически отключался и показывал жутко зернистую картинку, а потом ненадолго выбрались прогуляться по маленькому городу, удивительно спокойному и мирному, не заполненному туристами и отдыхающими.

Джису не понимала, сработал эффект плацебо, таблетки или тело её просто устали мучить свою хозяйку, но больно почти не было. И они с Чонгуком излазили весь этот крошечный город, она даже почти забыла, что на коляске – так ловко он составлял их маршрут, чтобы нигде не почувствовала она неудобств.

Вместе они собрались первый раз в ночь с 30 на 31 декабря в маленьком ресторанчике, пропахнувшем рыбой и водкой. Хозяин, понаблюдав за ними – единственными своими посетителями, некоторое время, и поняв, видимо, что люди они приличные, оставил Дженни свой номер и сказал позвонить, когда они закончат, чтобы закрыть ресторан. Сам же ушёл отсыпаться, оставляя на их совесть подсчёт и оплату закусок и алкоголя.

Джису единственная не пила, нельзя было из-за таблеток, зато все остальные налегали на пиво и на соджу. Дженни выпивала стопку за стопкой, и с каждым следующим глотком тело её становилось всё мягче, всё больше она опиралась на Тэхёна, всё более мутной становились глянцевые её зрачки.

Пил и Тэхён, убедив Дженни в том, что от одного раза ничего не будет, что в праздник – можно. Он, наоборот, леденел и всё громче становился его голос – и так всегда и везде слышимый, всё больше казался он сам. Джису напрягали пьяные люди, слишком хорошо она помнила отца и маму, слишком сильно отпечатался в её памяти образ водителя, из-за которого разрушилась её жизнь – мужика с красным носом и налитыми кровью глазами, который приходил в больницу с цветами и апельсинами, на которые у сестры, была аллергия. Тот мужик просил прощения и всё повторял, как ему жаль, а Джису сжимала руки в кулаки и жалела, что даже сесть не может, чтобы плюнуть в мерзкое его лицо.

Она не любила пьяных людей, но с удивлением наблюдала, как расплывался в улыбке Чонгук, как ластился к ней и беззлобно подшучивал над Тэхёном и Дженни. «Вы сумасшедшие челы», – говорил он, и смеялся.

Их компания – странная, невозможная и неуместная, удивительным образом подходила. Этому городу, этому ресторану, этому настроению и даже алкоголю этому – дешёвому, и наверняка бьющему в голову. Им было всё равно, они наслаждались обществом друг друга, и Джису чувствовала, что несмотря на всю боль, не жалеет об этой поездке. Вообще ни о чём не жалеет. Конечно, завтра это состояние рассеется, и она снова будет о себе прежней тосковать, но в тот конкретный миг ей было хорошо.

– Может споём, – предложил Тэхён, а Дженни засмеялась, засунула ему в рот лист салата, чтобы не говорил глупостей. Тэхён послушно прожевал непрошенное угощение, и выдвинул следующую идею: – Тогда давайте хоть на свежий воздух выберемся, а то я сейчас отрублюсь прямо тут.

Они приняли это предложение с большим энтузиазмом, начали натягивать верхнюю одежду, и Джису, хотя и не пила ни капли, чувствовала, что и под ней немного качается пол. Так было здорово окунуться в эту атмосферу дружеских посиделок. Не тех, детских, когда обсуждали в основном родителей, сериалы и мальчишек, а таких, как сейчас. Пусть темы разговоров практически не изменились, о родителях теперь пили второй тост и говорили с тоской, о собственном фильме рассказывал Чонгук, и жаловалась на излишнюю прилипчивость Тэхёна Дженни.

Джису выбралась на мороз раньше всех, и замерла на пороге, не смея даже вздохнуть от накрывшего её восторга. Снег падал на землю крупными белыми хлопьями, и небо, совсем недавно серое и мрачное, в цвет асфальта, ночное беззвёздное небо вдруг превратилось в светящееся молочное озеро. Нет, не озеро – океан.

– Надо же, впервые за столько лет снег на Новый год будет, – прошептал Чонгук, берясь за ручки коляски и спуская её по пандусу.

– Красота какая! – Восторженно откликнулась Дженни, и Джису не видела сестру, но представляла, как та прильнула к Тэхёну, задрав голову так, что потом точно будет болеть шея.

– Красота, – отозвался Тэхён, и Джису была уверенна, что смотрел он в тот момент совсем не на небо.

Они замерли, ловя губами и ресницами снег, будто герои подростковой мелодрамы. И Джису чувствовала это мгновение всем своим существом, и хотела сохранить его у себя в сердце навсегда. Даже если всегда это для неё закончится завтра, она верила, что ощущение бесконечной любви, направленной одновременно на вселенную и на нескольких людей, останется в этом мире, останется в этом месте и будет напитывать теплом каждого, кто в радиус его воздействия попадёт.

Чиркнула зажигалка, до Джису донёсся запах сигарет. Курил Тэхён. Он смотрел на небо, вглядывался так серьёзно, будто надеялся что-то на нём найти, и снежинки оседали на его взлохмаченных волосах. Дженни стояла рядом, и лицо её, окутанное дымом и предрассветной дымкой, было удивительно красивым и спокойным, и походила она на мудрую святую с православных икон, которые Джису изучала в рамках самообразования. Глаза её были печальными и наполненными внутренним светом, и, казалось, что он не отражался от фонаря и от вывески ресторанчика, но шёл прямо изнутри.

– Джису, – Чонгук оказался перед ней неожиданно, и выглядел он взволнованно и беспокойно. Лицо его было красным, на лбу выступила испарина, а кулаки, засунутые в карманы брюк, ходили ходуном. – Я хотел кое-что сказать, – воздух застрял у него в горле, и он закашлялся. Она потянулась, чтобы постучать его по спине, но он отпрянул так, словно она была прокажённой. Джису бросила недоумённый взгляд на сестру, но та выглядела также растеряно, как и она сама. Тэхён потушил окурок о землю, не глядя бросил его в близстоящую мусорку. Попал. Лицо его было хитрым и предвкушающим. – Джису, – ещё раз повторил её имя Чонгук, – я вот, что думаю.

– Что? – Молчание затягивалось, все замерли, будто их поставили на стоп-кадр. Кажется, даже снег начал падать медленнее, в ожидании того, что должно было произойти.

И вдруг, словно кто-то нажал на «плэй», но мир закружился, потому что Чонгук плюхнулся на два колена, словно перед молитвой, а потом, опомнившись и ударив себя ладонью по лбу, стал на одно. Трясущимися руками он достал из кармана коробочку. Джису такие только в фильмах видела. Их обычно открывали, чтобы сделать предложение.

– Джису, – набрав в лёгкие побольше воздуха, продолжил он, – выходи за меня замуж.

Взвизгнула на заднем фоне Дженни. Джису бросила в её сторону быстрый взгляд, и увидела, что рот сестре закрыла большая рука Тэхёна, что сам он смеётся – добродушно и весело. Она вновь посмотрела на Чонгука.

Её Чонгук – парень, на теле которого было меньше чистой кожи, чем татуировок, парень, занимающийся, кажется, всеми видами боевых искусств, что когда-либо придумало человечество, парень, ежедневно пропадающий в тренажёрке по несколько часов и равнодушно взирающий на то, как Джек отпускает руку Розы – этот парень трясся, словно осиновый лист, и глаза его перебегали с лица Джису на бархатную коробочку.

– Бля, забыл, – страдальчески протянул он, и наконец-то открыл её.

Блеснул прозрачный камешек в отражении одинокого фонаря. Оно было красивым, это кольцо. Тонкий серебряный ободок, и, словно цветок, в окружении таких же тонких линий, – бриллиант. Джису была художником, и прекрасно знала, как отличить подделку от подлинника. Это кольцо было подлинным, и стоило, наверное, сумасшедших денег. Только на деньги ей было всё равно.

– Почему? – Спросила она, и сама удивилась: как её голос может быть таким спокойным и холодным? Ведь она внутри вся дрожит и беспокоится, так ей страшно и волнительно.

– Ч-что? – Чуть заикаясь переспросил он.

Тэхён на заднем плане хрюкал от смеха, задыхалась от негодования Дженни, а Джису сама себе казалась какой-то слишком собранной для этого момента.

– Мы совсем недолго знакомы. Почему ты хочешь, чтобы я стала твоей женой? – Спросила, не позволив голосу дрогнуть. – Разве любовь рождается так быстро? – Она знала, что уже полюбила его. Она это знала. И всё же, они ни разу не говорили друг другу этих громких слов. Она не была уверена, что он понимает, на какую тяжёлую жизнь себя обрекает.

– Я не уверен, что это любовь, – согласился Чонгук, наконец-то чуть успокоившись. Джису хотела, чтобы он встал, потому что ноги наверняка уже затекли, а коленка правой – промокла, но она не смела прерывать этот разговор, поражающий своей откровенностью даже её – всегда бывшую с ним честной.

– Тогда почему? Ты уверен, что хочешь всю жизнь провести с девушкой, прикованной к инвалидной коляске? – Голова его от этих слов дёрнулась, загорелись негодованием глаза.

– Я не уверен, Джису, – сказал твёрдо, одним резким движением подвинулся к ней поближе. Слишком близко. Так, что у неё перехватило дыхание. – Как можно быть уверенным в чём-то настолько глобальном?

– В этом и дело, – усмехнулась она желчно. – Именно поэтому и не стоит совершать такие импульсивные поступки.

– Это импульс, – согласна кивнул он. – Я ни в чём не уверен в этом мире. Вообще ни в чём. Кроме одной вещи. Когда ты будешь в реанимации, Ким Джису, меня туда не пустят. Я ведь не родственник, как я туда пройду? И я знаю, что ты сильная, сильнее меня во много раз, пусть и тощая, как тростинка. Но я без тебя не справлюсь. Не смогу не видеть тебя, понимаешь? Поэтому, Джису, окажи мне милость, и выйди за меня замуж.

Она замерла перед ним испуганным зверьком. Чонгук говорил уверенно. Она понимала, что, несмотря на все его слова, это было отнюдь не импульсивное решение. Это было решение, которое он принял после долгих раздумий. В конце концов, кольцо он явно купил ещё в Сеуле, заранее. И таскал его с собой в кармане, поджидая правильный момент.

Джису никогда не думала о том, что сможет выйти замуж. Она ещё надеялась на романтические отношения, но мысль, будто кто-то захочет связать с ней – проблемной и больной – свою жизнь, казалась смешной и нелепой. И тут вдруг, Чонгук. Человек не её круга, как бы не ненавидела она эти установки. Для него не проблема оплатить чудовищно дорогую операцию девчонке, с которой он знаком чуть больше месяца. Для него не проблема сорваться и поехать к морю, и, если бы Дженни позволила, они жили бы в дорогущем отеле на лучшем курорте. Но за себя и Тэхёна она платила сама, и Чонгук, этот парень, хороший и добрый, но совсем не сталкивающийся с тяжестью жизни, принимал это. Как принимал очень многое. Джису боялась, что она для него – приключение. Возможность снять документалку, познакомиться с другим миром: бедным и тревожным. Она боялась, что слишком сильно проникнется им, и, когда придёт время расставаться, просто не сможет это сделать.

Переживёт. Конечно, переживёт, у неё живучести больше, чем у тараканов. Но что с ней останется, после него?

«Прочь», – сказала она этим мыслям.

«Вон из моей головы», – закричала.

Джису знала, что любой человек ценен сам по себе. Даже просто по факту своего существования. Она верила в ценность человеческой жизни, именно поэтому она постаралась простить и водителя, её сбившего, и отца, бросившего их, и маму, так отчаянно стремящуюся оставить своих дочерей. У неё получалось. Она не держала на них зла, и умершим искренне желала спокойного упокоения, а живым – облегчения их страданий. Но перенести собственные установки на себя было сложно. Она большую часть жизни прожила с ощущением того, что доставляет сестре только проблемы, что без неё Дженни было бы лучше. И вот сейчас соглашаться на то, чтобы просто перекидывать ответственность за себя с одного человека на другого?

Нет. Джису не перекидывала ответственность. Она принимала помощь, потому что пока что не могла справиться сама. Она помнила, как папа, когда они были в Японии, сказал однажды: «Самая большая сила состоит в том, чтобы признать собственную слабость и не отказаться от руки, которую тебе протягивают из искреннего желания помочь». Она старалась так жить. Здраво оценивая свои возможности и не хохрясь без причины.

Чонгук предлагал ей свою руку. Она не была уверена, что он и сердце предлагает ей тоже. Но в чём Джису была уверенна, так это в том, что и ей без него в реанимации будет худо. Ей без него будет плохо, так зачем нагружать себя бессмысленными сомнениями? Она собиралась довериться себе. Довериться ему. И посмотреть на то, что из этого получится.

– Тогда ладно, – сказала Джису. – Я выйду за тебя замуж.

Он несколько мгновений вглядывался в ей лицо, и она не могла не улыбаться.

– Боже, Ким Джису, я клянусь, я правда постараюсь сделать всё, чтобы ты была счастлива, – прокричал он так громко, что она дёрнулась от неожиданности.

Он подхватил ей в объятия, легко, будто она ничего не весила, закружил, и Джису хохотала от счастья и облегчения, резко накатившего на неё.

– Стой, голова кружится, – пробормотал Чонгук, и остановился, и сжал её крепче, заглянул в глаза.

От него пахло алкоголем, морозом и снегом, и она не выдержала, поцеловала его первая. Поцеловала, чтобы не видеть урагана счастья, который метался, запертый в его зрачках. Джису боялась, что этот ураган унесёт и её, словно Элли, и она никогда больше его не увидит. Думать об этом было невыносимо, и поэтому она целовала его, чувствовала, как податливо он отзывался на её страсть, как сам разгорался.

Это был тот поцелуй, которого она так долго ждала. Взрослый. Сносящий башню. Встряхивающий её внутренности и заставляющий желать большего. Ей не хватало воздуха, у неё плавились внутренности, но оторваться от него было выше её сил. И она, вцепивший одной рукой в его волосы, другой яростно держалась за ворот его пальто, и ей казалось, что она слышит и его сердце – мощное и восторженное. Сердце, которое никогда не затихнет. Её сердцу нужен был такой напарник. И ей, Джису, Чонгук тоже очень нужен.

– Я очень счастлива за вас, ребята, – голос Дженни, истеричный и высокий, чуть притушил ту исступлённую страсть, с которой они исследовали губы друг друга, – но что за реанимация? Онни, о чём он говорит?

Внутри у Джису всё перевернулось. Ни следа не осталось от страсти, под ворохом одежды она вдруг почувствовала, как тоненькой струйкой стекает по спине холодный пот.

– Блять, – прошептал Чонгук у неё над ухом, аккуратно пересадил её в кресло, быстро натянул на её безымянный палец кольцо, будто надеясь, что от гнева Дженни оно их защитит, – прости меня, я всё объясню, – заглянул ей в глаза. Он был встревожен, её жених, он искренне сожалел о том, что нарушил своё обещание хранить её секрет, но Джису не злилась. Она была рада, что он был с ней искренен, пусть и совсем неромантичен. В ней тоже романтики особо не наблюдалось, так что в этом они были друг на друга похожи. А Дженни всё равно рано или поздно надо было сказать.

– Дженни, – вздохнув поглубже, позвала сестру. Та перевела недоумённый взгляд с Чонгука на неё. Опять на Чонгука. Она держалась за Тэхёна, будто бы боялась упасть. И тот, до этого весёлый и очевидно наслаждающийся представлением, тоже выглядел обеспокоенно, недобро поглядывал на своего друга. – Я ложусь в больницу на операцию. Чтобы избавиться от болей.

– Каких болей? Когда они начались? Что за доктор? И почему ты мне не сказала? – Она споткнулась о последний вопрос, осеклась. – Почему ты мне не говорила? – Повторила чуть тише.

– Я не хотела тебя беспокоить, – Джису тоже понизила голос, обернулась к Чонгуку, – вы идите, мы попозже подойдём. – Тот понятливо кивнул.

Они с Тэхёном быстро зашли в ресторан, над сёстрами воцарилось молчание.

– Ты боялась меня беспокоить, – утвердительно продолжила оборвавшуюся мысль Дженни, – но почему? Разве мы не семья? Разве сейчас я беспокоюсь меньше? Почему ты не брала меня на обследования? И не дала поговорить с врачами? Онни, как же так?

Видя её растерянность, Джису впервые за долгое время почувствовала себя старшей. Дженни, пусть и стояла, не присела перед ней на колени, по старой своей привычки, всё равно казалась маленькой и испуганной.

– Отпусти меня, Дженни, – попросила Джису. Нет, не попросила. Она её умоляла. – Пожалуйста, давай станем теми, кем мы должны были быть всегда. Ты не моя мама, ты не обязана мне ничем. Мне жутко грустно, что из-за заботы обо мне ты столько упустила в жизни, но, – она выбросила вверх руку, останавливая поток разъяснений, готовый вырваться изо рта сестры, – я тебе за это благодарна. Именно поэтому, Дженни, именно из любви к тебе и из благодарности, я хочу, чтобы ты меня отпустила. Не потому что у меня появился Чонгук, дело не в нём. Хотя, – усмехнулась она, – и в нём, конечно, тоже. Просто я вдруг поняла, что даже в инвалидной коляске я всё ещё могу быть интересна миру. Могу быть ему полезна. Я хочу жить свободно, Дженни, но, когда мы вместе, когда мы так неразрывно связаны, это не придаёт нам сил, но разрушает нас. Ты так не думаешь?

– Нет, – глаза сестры, всего пару минут назад затянутые пьяной поволокой, светились праведным гневом, – я не понимаю тебя! Мы же всегда были рядом? Ты придавала мне сил, Онни! Ты никогда не была обузой, я только из-за тебя и выжила!

– Этого я тоже не хочу, – заявила Джису твёрдо. – Не хочу, чтобы ты жила ради меня. Хочу, чтобы ты жила ради себя, ради того, чтобы наслаждаться одними днями и печалиться в другие. Ради того, какое сегодня красивое небо, ради того, что завтра ноги у тебя снова промокнут от слякоти. Ты должна жить, потому что тебе это нравится, Дженни, потому что ты находишь счастье в каждом дне, но не из-за того, что тебе надо заботиться обо мне. Не из-за этого.

К концу тирады у Джису охрип голос, сбилось дыхание. Она вглядывалась в лицо сестры и пыталась понять, удалось ли ей донести до той свою мысль, удалось ли убедить в том, что они должны разорвать, наконец, созависимые свои отношения, стать самостоятельными личностями, любящими друг друга, нуждающимися друг в друге, но могущими друг без друга жить.

– Но разве с Чонгуком не тоже самое? – Спросила Дженни растерянно и обиженно. – Разве он не заботится о тебе, разве он не сказал, что не может жить без тебя?

– Не тоже самое, – покачала Джису головой. – Сейчас он может дать мне больше, чем я ему, но я верю, что совсем скоро и я смогу быть его опорой. Совсем скоро. Рядом с ним я свободна. Я не боюсь ранить его. У нас с ним нет такого груза трагедий за плечами. Мы – партнёры. Мне будет лучше с ним, чем без него, но я не умру, если он исчезнет. А ты, Дженни? Если с тобой что-то случится, я не переживу. И ты без меня тоже. Так нельзя. Мы всего лишь люди. Мы не должны тащить на себе столько боли. Мы должны отпускать.

– Ты так говоришь, потому что операция серьёзная? Там есть какие-то риски? Онни, скажи мне, – она подошла ближе, опустилась перед Джису на корточки.

– Шансов, что всё пройдёт хорошо, намного больше. Не переживай, сестрёнка, – потрепала её по щеке.

– Мы же всё ещё сёстры? И любим друг друга? – Тихо спросила Дженни.

– Ну конечно, глупая! – Рассмеялась Джису, смаргивая непрошенные слёзы, потянула сестру к себе, наверх, обняла её крепко-крепко, насколько хватало сил.

– Тогда хорошо, – прошептала Дженни. – Я же буду подружкой невесты?

– А кто, если не ты? Ты ведь моя сестра, мой самый близкий, самый родной человек. Кто, если не ты? – Спросила она, стараясь не допустить в голос дрожь.

– И ты с ним разведёшься, если он будет тебя обижать, ладно? – Дженни подняла голову, со всей серьёзностью посмотрела на сестру. – Пообещай!

– Обещаю.

Джису не лукавила. Она знала, что Чонгук никогда её не обидит, но, если такое всё же случится, то у неё будет к кому пойти. У неё вдруг оказалось столько близких людей, что это поражало. Дженни, которая, кажется, наконец-то обрела покой, с которой они разрешили все обиды и начали выстраивать здоровые отношения. Чонгук – парень, сердце которого готово было любить весь мир, а выбрало её. И даже Тэхён, к которому она всё ещё относилась с подозрением, слишком много боли испытала из-за него сестра, слишком тяжёлым и мрачным порой становился его взгляд, но всё же даже Тэхён, она была в этом убеждена, поможет ей, если в этом возникнет нужда, и сам её помощь примет.

Они с Дженни вернулись в ресторанчик и увидели, как Тэхён и Чонгук, видимо, совсем растерявшие ощущение меры, на спор пьют из стакана, в котором намешали весь алкоголь, присутствующий на столе.

– Ты не понимаешь, – вещал Чонгук, раскачиваясь из стороны в сторону и улыбаясь, словно безумец, – я теперь жених, почти муж. Поэтому и фильм должен получится. У тебя же хорошо выходит реклама, помоги мне.

– Не хочу я этим заниматься, отвали, – хмуро отзывался Тэхён, икая.

Он первый заметил Дженни и Джису, удивлённо взирающих на эту сцену.

– Дженни, – пробасил он и поднялся со своего места. Он закачался, схватился за голову и тут же опустился обратно. – Дженни, – губа его выпятилась, а голос стал жалобным-жалобным, – земля не хочет меня нести к тебе. А я хочу.