Текст книги "Право голодных (СИ)"

Автор книги: Ks_dracosha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Вернулись из караоке-комнаты Абелия и именинник, и за столом стало ещё громче, ещё теснее, и Дженни прижало к Дживону до дискомфорта и неудобства. Он был только рад, естественно, и рука его опустилась ей на поясницу, а вторая – на колено. От того, что он был молодым и, в общем-то, приятным человеком, Дженни чувствовала себя ещё хуже. Когда она выслушивала пожилых дядек, когда они трогали её, в этом было очень много её неприязни, но это была работа. Её отвращение будто бы перебивало предательство, которое она совершала. С Дживоном было иначе.

Она понимала, что, если бы встретился ей такой клиент до Тэхёна, она бы ухватилась за него, она бы улыбалась, как безумная, и вспомнила бы всё прочитанное за жизнь, стараясь его поразить. Она бы хотела ему понравиться, его заинтересовать.

Несмотря на гулящие руки, Дживон не переходил границ, был вежлив и обходителен, и Дженни видела, что искренне ему интересна. У них могло бы всё получится. И не было бы в ней стыда, потому что он увидел её пороки сразу, потому что он принял их осознанно. Не было бы в ней вины, потому что Дживона она не любила.

На исходе ночи он попросил дать её номер, и Дженни, не в силах отказать под внимательным взглядом менеджера, который выбрался из своего кабинета, чтобы посчитать выручку, вбила в его телефонную книжку свой контакт, записала себя: «Дженни». Кольнуло в сердце от осознания, что у Тэхёна на её номер стоял эмоджи красной помады. И когда она возмущалась, почему так, он-то у неё записан по имени и с красным сердечком рядом, он говорил: «Это чтобы не тратить время на чтение, так я сразу пойму, что ты звонишь».

– Надеюсь, мы ещё увидимся, – наклонился он к ней, почти коснулся щеки губами.

– Да. Я тоже, – Дженни хотелось домой. Принять поскорее душ, смыть с себя весь этот день и особенно запах сигарет и чужого мужчины. Дживон курил много, не стесняясь, и она вдруг вспомнила, что и Тэхён в первую их встречу тоже пах куревом. Он говорил, что курит редко, чтобы занять руки, и Дженни это нравилось. Резкий, горький запах сигарет стойко ассоциировался у неё с отцом, который, несмотря на все мольбы матери, дымил прямо в доме дешёвые толстые сигареты, и пепельницей его служили тарелки, которые он, конечно, мыл, но запах всё равно въедался в керамику, добавлял еде мерзкий привкус.

Она заказала такси с аккаунта Тэхёна, который он сам установил ей на телефон, забралась в салон, привалилась к стеклу. Дженни хотелось забыться ненадолго, но сон не шёл, в голове было пусто, и она от этого разболелась.

Мучаясь от усталости, Дженни тихо пробралась в квартиру, с облегчением стянула с ног туфли, повесила на крючок пальто, утопила ноги в мягких тапочках. Стало теплее.

Свет горел в их с Тэхёном комнате, и она прошла туда сразу, чтобы узнать, что случилось. Тэхён сидел на кровати в позе лотоса, и на губах его была злая усмешка, и глаза его тоже были холодными и жестокими. Он что-то смотрел в телефоне, в одном ухе – беспроводной наушник, и пальцы его сжимали металл, а ногти царапали по бамперу, не оставляя следов.

– Почему не спишь? – Шёпотом спросила Дженни, останавливаясь в проходе, чтобы не заносить вместе с собой неприятные запахи.

– Да так, кое-то интересное смотрю, – Тэхён поднял на неё глаза, – подойди, я и тебе покажу.

– Чуть позже, ладно? – Дженни виновато улыбнулась, она чувствовала подвох. – Мне надо помыться.

Он ничего не ответил, но быстро вскочил к кровати, сам подошёл к ней. Подошёл в плотную, надвигаясь на Дженни стеной, заставляя её отступать. Спина её упёрлась в дверной косяк, ладонь нащупала ручку. Ей не было страшно, она знала, что Тэхён ничего плохого ей не сделает, но она волновалась за него, волновалась из-за того, что ненароком могла его обидеть.

– Скажи мне, – он прищурился, приподнял её подбородок двумя пальцами, заставляя задирать шею и смотреть прямо на него, – когда ты остановишься?

– О чём ты говоришь? – У Дженни загрохотало сердце, заалели щёки. Она, как и любой человек, чувствующий свою вину, тут же подумала о том, что о всех её грехах прознали.

Предчувствие не обмануло её.

– Не притворяйся, что не знаешь, – губы его изогнулись в неприятной ухмылке. Неприятной, и всё равно красивой. – Я думал, ты актриса никакущая. Думал, девочка всё равно славная, просто запуталась немного. А ты, оказывается, расчётливая сука, правильно?

– Зачем ты говоришь это? – Дженни не понимала, почему он так зол, почему именно сейчас начал этот разговор.

– Посмотри, – он ткнул ей в лицо экран телефона, и она заморгала, отодвинула его руку подальше, чтобы разглядеть, что происходит в кадре. Тэхён её прикосновение оставил без внимания, и Дженни предпочла принять это за добрый знак.

В истории из инстаграма она, Дженни, практически сидела у Дживона на коленях, и лица их были близки, и Дженни смотрела на него так, словно он – какое-то чудо. Следующая история – и вновь они мельком в начале, только её голова так повёрнута, что, кажется, будто они целуются.

У Дженни внутри стало холодно-холодно, а лицо, наоборот, запылало.

– Я объясню, – тихим, ровным голосом попросила она.

– Да чего ж тут объяснять! – Тэхён отошёл от неё, сделал несколько быстрых, раздражённых шагов по комнате. Отбросил телефон на кровать, и он приземлился туда, отпружинил, замер на самом краю. – Мне всё ясно, Дженни. У меня мало денег спиздила, да? Не хватило? Решила, надо ещё кого-нибудь окучивать? Или с ним ты по любви? – Он швырял в неё оскорбления, злые и жестокие, заслуженные ей, а у Дженни в голове застряла одна только фраза.

– Деньги, – произнесла хрипло одно слово, главное, ухваченное из потока его брани.

Брови Тэхёна взлетели вверх, он улыбнулся неприятно, загрохотал:

– А, ты думала, что я совсем лопух? Не замечу, что ты у меня воровать надумала? – Он уставился в её лицо, отслеживая каждую эмоцию, каждый её мышечный спазм. – Так я с самого начала знал. Решил, здорово будет посмотреть, как ты начнёшь унижаться, когда всё раскроется. Но ты, похоже, и не собиралась унижаться, верно? У тебя вариантов, кроме меня, – ещё сотня, правда, Дженни?

Ей было всё равно на то, какими словами он говорил с ней. Она не замечала яд, которым он плевался. Она осознавала только, что всё это время, которое она была с ним, всё время, пока она мучилась угрызениями совести, он знал о том, что она у него воровала. Знал. И всё равно был с ней. Зачем? Из жалости?

Нет, он же сказал, чтобы посмотреть на её унижения.

Только Дженни в это не верила. Тэхён мог притворятся кем угодно, но злым человеком он не был. У него была добрая, светлая душа, и пусть ограждался он от мира грубостью и напускным безразличием, не было за ним ни истинного цинизма, ни жестокости. Уж в этом Дженни за несколько месяцев, которые провела с ним рядом, разобралась.

– Почему ты не сказал сразу? – Удивительно, но ей удавалось соблюдать самообладание. Не заикалась и не мямлила, говорила чётко. Она даже немного собой гордилась.

– Да говорю же я, – он разозлился, повысил голос, – хотелось увидеть, как ты будешь умолять в полицию не идти. Только я начал думать, что у тебя стыд есть. Вот болван, да. Думал, возьмёт, сколько надо, и успокоится. Помогу девчонке. Забыл, блять, что у шлюх стыда нет.

Он сам, похоже, опешил от своих слов больше, чем Дженни, а она, наоборот, отмерла, и рука её, куда быстрее, чем хозяйка смогла сообразить, что происходит, залепила Тэхёну пощёчину. Звонкую. Болезненную. У Дженни предплечье сразу заболела, а в ладони запекло от удара.

– Я же сказала, что объясню, – прошипела она, и вдруг почувствовала внутреннюю силу. У неё такой не было никогда. Она привыкла во всём считать себя виноватой, быть во всём виноватой. Но слушать оскорбления от него было больнее, чем от кого бы то ни было другого. И поэтому она разозлилась. Поэтому захотела себя защитить.

– Да нахуй они мне не нужны, твои объяснения, – попытался отстраниться от её гневного взгляда он, но стушевался, замолк.

– Я признаю, что воровала у тебя, – она старалась, чтобы голос не дрожал. Старалась добавить в него уверенности, но трудно было это сделать, учитывая, что свою вину Дженни признавала, себя за содеянное ненавидела. – Я не буду оправдываться, – не выдержала, сорвалась на хрип, – своей ситуацией и своей бедностью. Это неправильно будет, – откашляла ком из горла, продолжила, – потому что я не имела никакого права на то, что сделала. У меня записано всё, что я тебе должна. Я отдам всё. Начала откладывать, но сейчас нужны деньги на квартиру, – оборвала себя, усмехнулась грустно, – обещала не оправдываться, а всё равно лезет.

– Я же говорю, мне похуй, – он подошёл к ней, глаза его были прищурены, – дело не в деньгах этих ёбаных, мне плевать, сколько ты там взяла.

– Как дело может быть не в деньгах, если я у тебя их крала? – Дженни тоже повысила голос, она хотело договорить. Её признание должно было быть другим. Осознанным и ответственным. Она должна была всё ему объяснить, рассказать, дать понять, что безумно сожалеет. А он её перебивает, не хочет слушать. Знал всё, и смеялся, наверное, над ней.

Точно.

Вот почему он не раскрыл, что знает о её поступках. Ему было весело наблюдать за тем, как она признаётся ему в любви, как она принимает от него всё больше и больше. Тэхён поражался, наверное, её наглости. Думал, что она совсем беспринципная сука.

Ему было смешно.

– У того парня ты изо рта деньги брала? – Ехидство так и сочилось из его голоса. – Решила, одного не хватает, надо, блять, ещё одну бедолагу окучить.

– Я не целовалась с ним. Была на работе, – Дженни вдруг резко устала. Ей не хотелось объясняться и рассказывать свою правду, потому что она понимала, что он ей не поверит. Он уже давно сложил о ней своё мнение. Как его изменить? И стоит ли? Ведь мнение это, по большей части правдиво.

– Что это за работа такая, когда тебя со всех сторон лапают?

– Хостес. Я работаю хостес в клубе, – Дженни подняла голову, в последний раз попыталась до него достучаться. – Мне правда жаль. Да, другие мужчины имеют право вот так меня трогать. Но это не переходит границ допустимого. Я никогда не позволяла. Это просто работа. Я люблю тебя, – ошибка, слова эти были огромной-огромной ошибкой.

– Блять, – лицо его перекосилось от злости, крылья носа затрепетали, сжались в кулаки руки, – не неси этот бред, умоляю тебя. Хватит. Сколько тебе ещё надо? Сколько ты ещё от меня хочешь? Зачем продолжаешь эту бездарную ублюдочную комедию?

У Дженни выбили из-под ног землю, и она покачнулась. Было физически плохо, её замутило. Не от выпитого, от того, как противно ему было на неё смотреть, с каким удовольствием он выплёвывал эти слова. Она для него – шлюха. Девка, которая только о деньгах и думает. Обманщица. Кровопийца. Гниль.

Он с ней ничего общего не хотел иметь больше, это было понятно. И Дженни подумала, что не стоит ему сейчас навязываться. Она не может даже уйти, как следовало бы. Не может хлопнуть дверью. Не может скрыться с его глаз.

Она жила в его доме, на его деньги. Она стала настолько ему обязанной, что это ни в какие долги вписать невозможно. Она просто бесстыдно забрала у него всё, и посмела ещё, с какого-то перепуга, что-то ему объяснять.

– Поговорим в другой раз, ладно? Мне очень жаль, – повторила, как заезженная пластинка. Нет, как эхо.

– Съебись с глаз моих, – потребовал он, устало опускаясь на кровать, прикрывая лицо руками.

– Прости, – пробормотала Дженни, на ватных ногах вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь. Сердце её заходилось, и ныло, и болело, но ей нечего было ему предложить, нечем было его успокоить. Всё разрушено. Всё испорчено.

Она пялилась на неровный стык между плитками в ванной, и пыталась заплакать, чтобы хоть как-то справиться со своим отчаянием. Слёзы не шли, и горячая вода делала её кожу красной, и Дженни хотелось саму себя прокипятить. Говорят же, что при температуре в сто градусов, большинство бактерий погибает. Может и у неё получится избавиться от всего плохого, что внутри неё за двадцать два года накопилось? Вычистить себе нутро, выгрести оттуда весь мусор, всю желчь и боль, и оставить стерильную пустоту, чтобы позже, когда появятся силы, наполнить его красотой и благостью.

Мир так не работал. Мир с ней был жестоким, а снисходительным – никогда. Все её плохие предчувствия сбывались, а мечты рассыпались в прах, оставляя после себя только слабый, едва различимый запах гари.

Дженни вытерлась большим махровым полотенцем – пахнущим Тэхёном, всунула ноги со сморщенными от воды пальчиками в тапки – подаренные ей Тэхёном, взяла с полки телефон – купленный ей Тэхёном. Она смотрела в зеркало, и в самой себе не находила ничего, за что можно было зацепиться. Она себя отдала ему, без остатка, со всеми своими бедами и печалями, а он, как любой нормальный человек, не выдержал. Отбросил её, с жалкими её чувствами и объяснениями, выкинул.

А она – как надоедливый мусор, даже уйти не смогла. В его квартире осталась. Его вещами пользуется. Она была себе отвратительна. Дженни заглядывала в свои глаза, и понимала, что, даже вернись она в прошлое, ничего бы не изменила. Ей нужны были эти деньги.

Право голодных.

Право, от которого ей было тошно.

Дженни прошла в комнату Джису, не включая даже фонарик на телефоне, пробралась на кровать, залезла под одеяло. Сестра дышала ровно, и Дженни обрадовалась, что их ругань её не разбудила. Не хватало только ей обо всём таким образом узнать. Хотя завтра, когда им придётся съезжать, объяснять всё равно придётся.

– Почему ты не врезала ему? – Тихий голос сестры разорвал её вязкие, сонные мысли.

– Ты всё слышала? – Обмерло что-то внутри у Дженни. Ну конечно она слышала. Естественно.

– Трудно было не стать свидетельницей ваших воплей. Так почему ты ему не врезала? Он наговорил столько дерьма, что заслужил.

– Я дала ему пощёчину, – вздохнула Дженни, – но была неправа. Он всё правильно сказал.

– Правильно? – В голосе сестры послышался смешок, она дёрнула Дженни за плечо, чтобы та перевернулась, заглянула к ней в глаза. – Ты что, готова стерпеть всю эту чушь?

– Давай завтра поговорим, – Дженни устало взглянула на сестру, – я без сил.

– Нет уж, давай сейчас! Какого чёрта ты выслушивала весь его бред? – Она тоже повышала голос, начинала говорить громко и яростно.

– Он был прав во всём. Я у него воровала, Джису.

Воцарилась тишина. Они лежали в нескольких сантиметрах друг от друга, и глаза Джису бегали по лицу Дженни, пытаясь найти там ответ, пытаясь разгадать шутку, ложь, да что угодно, кроме того, что слова эти были правдой.

– Почему? – Прошептала она одними губами.

– Блять, и правда, ради удовольствия, наверное? – Дженни понимала, что сестра ни в чём не виновата, но она устала. Она так устала, что умерла бы прямо на месте, если бы не выразила все свои чувства. – Мне же так в кайф плясать в клубах, пока меня трогают чужие, неприятные мне люди! Мне в кайф батрачить по выходным в этом ёбаном ресторане! – Она села, руки её инстинктивно отбивали каждое слово, ударяя по матрасу. – Мне пиздец какое удовольствие доставляет эта жизнь, когда бесконечно не хватает денег, когда их надо выгрызать, отдавать вместе с силами и желанием жить, блять! Мне так всё это нравится, Джису!

– Воровство, это никогда не выход, – сестра приподнялась на кровати, опёрлась головой о мягкую спинку. – Я просто не понимаю, почему ты не сказала мне? Вместе мы что-нибудь придумали бы? Я не стала бы покупать краски, взяла бы больше заказов.

Дженни расхохоталась. Расхохоталась искренне, громко, до закатанных глаз и клокотания в горле.

– Что ты могла сделать, онни? Я и так, как последняя сука заперла тебя. Твоя жизнь и так пиздец ебаный для документалок о жестоких родственниках. Как на тебя ещё и это взвалить? Как?

– Я знаю, что ты страдаешь из-за меня, – Джису продолжала говорить тихо, но голос её наполнился злостью и обидой. – Я прекрасно осознаю, на какие ты идёшь жертвы. Но я не ребёнок. Я такой же член нашей семьи, как и ты.

– И что ты можешь сделать? – Дженни несло, она понимала, что ей стоило бы просто заткнуться, уйти спать в гостиную, в ванную, да хоть на улицу, только бы не открывать свой рот. – Чем ты могла мне помочь всё это время? Поддержкой? Спасибо! – Она махнула головой, кланяясь, поплыло в глазах, но это было неважно. – Я ценю!

– Да кем ты себя возомнила? – Джису прищурилась, губы её сошлись в тонкую линию. – Думаешь, ты вся такая несчастная только из-за меня?

– Нет, – Дженни продолжала улыбаться сумасшедшим своим оскалом. – Ещё из-за папашки нашего, из-за мамочки, из-за ебучего водителя, – она загнула большой палец, указательный, безымянный, потрясла ими в воздухе, – так ты говорила?

– Ты думаешь, что одна такая страдалица, что у тебя не было выхода, – Джису не реагировала на её неадекватное поведение, на язвительные её слова, продолжала говорить без эмоций, будто обсуждали они что-то отстранённое и неважное, а не свои жизни и отношения, впервые за много лет честно, не пытаясь защитить друг друга. – Только ты сама себя такой сделала. Я живу лучше тебя, сестрёнка, – впервые и на её губах промелькнула улыбка, – намного лучше. У меня есть друзья и увлечения. Я занимаюсь тем, что приносит мне удовольствие. Пусть не могу выходить, но постоянно окружена людьми. Они меня любят, они обо мне заботятся. А ты? Чем ты увлекаешься? Чем занимаешься вообще? Занимаешь всё своё время мудаками, которые того не стоят. Кладёшь себя на алтарь каждого встречного. Кому от этого лучше? Кому это надо вообще? Ты меня спросила, нуждаюсь ли я в том, чтобы ты из-за меня шла на преступление? Нет, нет, ты сама всё решила, сама так сделала. А теперь хочешь на меня всё спихнуть, – она давила Дженни своими словами, и, будто не замечая этого, продолжала, – будто это не ты решила так поступить, будто это не самый просто выход. Будто это всё из-за бедняжки сестры. Спасибо, что не бросила, – она снова улыбнулась, совсем без доброты.

– Ты понимаешь, что говоришь сейчас? – Дженни не замечала, что по щекам её лились слёзы, которые должны были принести облегчение, но только мешали ей видеть сестру, забивались в нос, щипали лицо.

– Думаешь, я не знаю, что ты на крыше стояла? Когда мама умерла? Думаешь, записку твою не прочитала? – Слова Джису сочились ядом. Она прикрыла глаза, зачитала наизусть. – Я больше не могу, онни. Не могу терпеть эту жизнь. Не могу заботится о тебе. Если ад есть, он и тот будет лучше. – Она заглянула в лицо Дженни, проверяя, какую реакцию та покажет.

– Я же вернулась, – у Дженни внутри – три тонны боли. Она действительно стояла на крыше их дома. Через пару недель после смерти матери. Она представляла, что вот так, в бесконечных заботах о сестре, в постоянно поиске денег, ощущая себя грязной и жалкой мошкой, которую всё пытаются спихнуть с плеча, придётся провести всю жизнь, и не могла этого вынести. Она действительно оставила сестре предсмертную записку со своей стороны кровати, под подушкой. Думала, что с первыми лучами солнца её размазанное по асфальту тело найдут, сестру заберут в приют, и там ей будет лучше.

Дженни не смогла спрыгнуть.

Представила, как горько будет Джису остаться одной. Представила, как та окажется среди незнакомых людей, как плохо ей там будет. Дженни не смогла сестру бросить, и рыдала на той крыше несколько часов, дрожа от пронизывающего ветра, жалея себя и проклятую свою судьбу.

– Ты вернулась, а я несколько часов провела в бесполезных попытках сдвинуться с кровати, чтобы добраться до телефона и вызвать службу. У меня ничего не вышло. Я думала, что так и умру там, в нашей комнате, и моё тело найдут через много дней, разложившееся и воняющее. Я ненавидела тебя так сильно в тот момент! – Она наконец-то проявила эмоции. Горечь. В словах Джису была горечь. – Я не жалела, что ты умрёшь, нет. Я тебя ненавидела за то, что ты обрекла меня на смерть в одиночестве.

– Я вернулась, – повторила Дженни.

– И потом каждый раз, когда ты уходила, – не обращая на неё внимания, продолжила Джису, – я боялась, что ты меня оставишь. Поэтому я постаралась исправиться. Сжимала зубы и терпела боль. Не ныла. Не швыряла больше вещи.

Дженни закрыла рот рукой, пытаясь удержать рыдания внутри себя, и они застряли в глотке, она подавилась, закашлялась, брызнула изо рта слюна.

– Я понимаю, – продолжила Джису громче, перекрикивая её кашель, – тебе было ужасно тяжело. Но не ты испытывала боль ежесекундно. Постоянно. Без передышек. Даже во сне. Не ты, Дженни. И поэтому тогда я ненавидела тебя и винила. И только спустя время смогла понять, что и тебе было трудно, и тебе было больно. Но Дженни, – она заглянула сестре в глаза, и зрачки её расширились, словно только поняла она, какое влияние оказали на ту её слова, – зачем ты так себя мучаешь? – Закончила, шёпотом, протянула руки, обняла дрожащую, бьющуюся в истерике Дженни, и та подползла к ней, зарылась лицом сестре в волосы, задохнулась от запаха крапивного шампуня и теплоты.

– Прости меня, – шептала она, – прости меня, прости меня, пожалуйста.

Комментарий к XXII.

Всем привет! Просто хотела сказать, что для меня безумно важны ваши отзывы. Спасибо большое за то, что продолжаете поддерживать героев и их любить. Эта глава – невыносимо тяжёлая в эмоциональном плане, она вытряхнула меня наизнанку и я всё ещё не могу полностью её перечитать – так болит в груди. Если вам откликается, то знайте: вы не одни. Верьте, пожалуйста, в себя и в мир. Когда-нибудь он обязательно станет к нам милостивым.

Возможно, это глупо с моей стороны, но я тут, чтобы дать вам небольшой спойлер. Совсем скоро начнётся то, чего вы так долго ждали. Пожалуйста, оставайтесь со мной! Огромное вам спасибо.

========== XXIII. ==========

Джису размышляла над своими эмоциями. Она верила, что была права, высказав сестре накопившиеся за столько лет обиды. Но ещё, она вдруг осознала, что совсем не понимала, насколько мало в Дженни осталось желания бороться. Сестра сдалась. Махнула на себя рукой окончательно, решив, что ничего хорошего ей в этой жизни уже не светит. Она не просто избавилась от всех увлечений, которые когда-то приносили ей радость, она и от себя, способной радость испытывать, избавилась.

Джису помнила сестру другой. Постоянно читающей, смотрящей фильмы, лепящей странные фигурки из пластилина, рисующей плакаты и собирающей лего. В детстве она была непоседой, каждый месяц увлекалась чем-то новым, доставала незнамо откуда деньги, и покупала то старую мыльницу, чтобы фотографировать любимых своих собак, то огромные катки ниток и спицы, чтобы связать для всей семьи шарфы к Новому году. Она быстро воспламенялась и также быстро теряла интерес, но Дженни была деятельной натурой.

Со временем всё ушло. Она занимала себя работой, заботой о Джису и учёбой, потеряла вообще всё, что когда-то было ей дорого. Тэхён оживил её немного. Снова Дженни начала смотреть фильмы, притащила из библиотеки даже пару книг по искусству, но и этого не осталось. Всё разрушилось.

Джису поморщилась. Ким Тэхёна она считала человеком неплохим, он нравился ей, но куда больше внимания она уделяла тому, как он заботился о сестре, как прислушивался к ней, как рядом с ним Дженни улыбалась, и он сам становился более расслабленным и спокойным, держа её в поле своего зрения.

Одна ночь всё перевернула.

Джису проснулась первая. Дженни спала рядом, и лицо её выглядело измождённым. Чёрные круги под глазами проявились ещё ярче, дрожала венка у неё возле лба, а губы периодически страдальчески поджимались. Сестре снился плохой сон.

Джису тихо собралась, проехала на кухню. Там она нашла хмурого Тэхёна, чешущего ручкой в волосах, склонившего голову над чистым листом бумаги. Он бормотал себе под нос проклятия, очевидно, в адрес её сестры, и Джису не заметил.

– Доброе утро, – бросила она первая, раздражённо останавливаясь рядом.

Он вздрогнул, обернулся, ручка выпала из длинных его пальцев на пол, и Тэхён тут же присел, чтобы её поднять, да так и остался на корточках.

– Не уверен, что оно доброе, – сухо заметил. – Полагаю, ты вчера тоже узнала много нового.

Джису задумалась. Она не знала, как было бы лучше для сестры: забыть этого придурка раз и навсегда, или попробовать что-то ему объяснить? Она и сама не понимала поступков Дженни, сама осуждала их. Джису ничто не заставило бы пойти на такую работу, не заставило бы воровать у человека, к которому она была неравнодушна. С другой стороны, она никогда и не была пятнадцатилетней девочкой с искорёженной психикой, на которую свалилась ответственность за недееспособную старшую сестру в нестабильном эмоциональном состоянии. Ещё Джису никогда не насиловала первая её любовь. У неё вообще с любовью не получилось. Не успела она.

– Я хотел оставить записку как раз, – Тэхён сел на пол, облокотился головой о ножку стола, – вы живите тут, сколько надо, а я пока у отца побуду.

– Какое благородство, – Джису не хотелось быть перед ним в долгу.

– Это не благородство. Просто вам больше некуда пойти, – спокойно сказал он, отслеживая изменения в её эмоциях. – И мне не хочется выставлять вас на улицу. Даже при том, что сестра твоя последняя сука, – на последнем слове голос его подскочил, стал выше.

«Сестра моя к тебе в печёнки пробралась, вот и бесишься», – подумала Джису удовлетворённо. Ей было приятно, что Тэхён страдает тоже. Не всё же Дженни отдуваться своими нервами и слезами.

Вслух она отметила:

– Ты не знаешь и трети от того, что ей пришлось пережить. Она справлялась, как умела.

– Да вроде для того, чтобы ноги перед каждым первым раздвигать, много умелости не надо, – Тэхён говорил злобно, и даже продемонстрировал собственные слова: раздвинул ноги шире, снова свёл их вместе, ехидно улыбнулся. – Вот как просто!

– Она не раздвигала ноги перед каждым первым, вторым или десятым, – внутри Джису всё клокотало от ярости за сестру, но внешне она сохраняла полное спокойствие. – Твои фантазии не котируются с реальностью.

– Я всё видел, – парировал он, и в голосе у него проскочила совсем детская обида, – как она развлекалась, пока я тут торчал.

Джису тоже видела те истории. Сестра, немного успокоившись, нашла аккаунт, с которого Тэхён их смотрел. Оказывается, компания, с которой она вчера познакомилась, была с Тэхёном из одного круга. На видео и правда казалось, что Дженни тем парнем искренне увлечена. Но Джису видела, как противно ей даже смотреть на эти кадры, как всё внутри неё протестовало против этого, как искренне ей хотелось доказать Тэхёну свою невиновность. Джису ей верила.

– А что же ты раньше не поинтересовался, какая у неё работа? – Джису вперилась в парня, всё так же сидящего практически под столом, рентгеновским взглядом. – Не интересно было, чем девушка твоя на жизнь зарабатывает?

– Я что-то подобное и предполагал, – признался он, и тут же поспешил себя оправдать, – но не думал, что она настолько увлечена процессом, – и вновь перед Джису оказался не взрослый мужчина, а маленький мальчик, у которого отобрали любимую игрушку.

– Она не была увлечена процессом. У них запрещено заниматься сексом и целоваться, если ты об этом беспокоился, – теперь уже Джису наблюдала за сменой эмоций на лице Тэхёна.

Он размышлял. Это было заметно по тому, как наморщился его лоб, как напряглись плечи, как рассеянно забралась в волосы рука, подёргала пряди.

– Всё равно, – попытался воспротивиться доводам рассудка он, но Джису не дала закончить.

– Послушай меня, я сама не всегда могу понять свою сестру, – губы её изогнулись в подобии улыбки, – но она хороший человек. Он тебя любит, по поводу этого можешь даже не сомневаться. И для неё то, что происходит в клубе, просто работа. Не знаю, утешит ли тебя это, но каждый раз, возвращаясь оттуда, она торчит в ванной по часу, пытаясь всё с себя оттереть. Когда она возвращалась после встреч с тобой, едва не подпрыгивала от удовольствия, пускалась в пляс и подвывала жуткой своей музыке. Ты делал её счастливой, но она никогда не переставала быть моей сестрой, – в голос Джису пробралась горечь, – никогда не переставала заботиться обо мне. Я знаю, что ты тоже многих потерял, – она заглянула Тэхёну в глаза, попыталась вложить в слова всё отчаяние и всю надежду, что в ней была, – но у тебя были люди, готовые помочь. Чонгук, его родители, твой отец. У нас не было никого. Никто не мог объяснить нам, как справляться с бедами и с бедностью. Я выбрала один способ, Дженни – другой. Но и я свой получила только благодаря тому, что она делала всё, чтобы мы не подохли от голода и холода, – к глазам её подкатили слёзы, но Джису сдерживала их, чтобы не расклеиться. – Просто подумай о том, что я сказала. И подумай о Дженни. Она, может, и кажется себе потрясающей лгуньей, но рядом с теми, кто ей нравится, абсолютно теряется. Рядом с тобой она настоящая. Не накручивай и не пытайся подстроить её образ под её поступки. Просто, – она тяжело сглотнула образовавшийся в горле ком, – вспомни, какой она человек.

Тэхён молчал. Они смотрели мимо друг друга, и разлилось в той светлой кухне с пустыми поверхностями и пузатым зелёным чайником на столешнице, молчание, до того полное и печальное, что не было сил его терпеть.

– Убеди её тут остаться, пока нормальную квартиру не найдёте, – Тэхён крякнул, поднялся на ноги, – пусть свою гордость подальше запихнёт и не выдумывает.

– Хорошо, – Джису почувствовала, что между ними возникло понимание, странное и невозможное, но удивительно лёгкое.

Тэхён вышел из кухни, а спустя пару минут хлопнула входная дверь, и только после этого Джису поняла, как тяжело ей было держаться всё это время. Разговор выжал из неё все соки, день будто бы уже близился к концу, а не только начинался.

Она открыла нижний шкафчик, удовлетворённо нашла там свою посуду и хлопья, которые обожала есть на завтрак. Дженни быстро и проворно обустроила пространство в квартире Тэхёна так, чтобы Джису там было удобно, и он, кажется, даже не замечал изменений и был совсем не против.

Поедая свои хлопья в сухомятку, словно чипсы, Джису размышляла о том, как её сестра стала таким человеком. Дженни всегда мечтала. Всегда. В пять лет она заявила, что, если не может выйти за папу, то будет ждать принца, который обязан будет сразиться с чудовищами, чтобы заслужить её руки. Папа, тогда ещё любящий их, смешливый, не злой, обещал, что для будущих ухажёров дочерей станет пострашнее любых чудовищ, устроит им такие испытания, что мама не горюй. Джису тогда сказала, что ей мальчишки не нужны, она будет танцовщицей и объездит весь мир.

У Джису не осталось ни танцев, ни папы, ни ухажёров, которые в её шестнадцать действительно околачивались возле дома, но не с заботливым отцом сталкивались, а с яростными воплями, двумя потерянными девочками, алкоголичкой и тираном.